Правда и ложь фальшивого протокола
Второй документ короткий – это выписка из протокола № 13 заседания Политбюро. Пункт 144 – вопрос НКВД СССР, решение от 5 марта 1940 г.
Сверху красным шрифтом напечатано: «подлежит возврату в течение 24 часов во 2-ю часть Особого сектора ЦК», сбоку мелким красным шрифтом – правила работы с конспиративными документами. Это явно не позднее сделанный штамп, это изначально бланк такой. Проставлен адресат – «т. Берия». Снизу написано: «секретарь ЦК» – однако ни печати, ни чьей-либо подписи нет (помните показания Сопруненко? Постановление Политбюро за подписью Сталина). Посылать выписки без печати и подписи, хотя бы помощника или секретаря, удостоверяющего, что выписка верна – это что, в ЦК ВКП(б) стиль такой? Где гарантия, что злобный враг, украв из типографии бланки, во вредительских целях не подделает выписку?
«№ П13/144I. Тов. Берия.
Предложить НКВД СССР:
1) Дела о находящихся в лагерях для **военнопленных** 14700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков;
а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11000 человек членов различных к[онтр]р[еволюционных] шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков — рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела.
|
|
|
II. Рассмотрение дел провести без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения — в следующем порядке:
а) на лиц, находящихся в лагерях военнопленных — по справкам, представляемым Управлением по делам военнопленных НКВД СССР,
б) на лиц, арестованных — по справкам из дел, представляемым НКВД УССР и НКВД БССР.
III. Рассмотрение дел и вынесение решения возложить на тройку, в составе т. т. Меркулова, Кобулова и Баштакова (начальник 1-го спецотдела НКВД СССР)»[184].
Пометки в тексте. **-** Подчеркнуто от руки чернилами
Как видим, это пересказ последних пунктов «записки Берии». Жаль, что Сергей Стрыгин не отдал на экспертизу еще и этот документ. Если бы удалось установить, что он напечатан на той же машинке, что и первые три страницы «записки», дело можно было бы закрывать – одна и та же машинка никак не может стоять одновременно в ЦК и в НКВД. Но что не сделано – то не сделано.
Владислав Швед, как обычно, прошелся по делопроизводству и отметил, что, во-первых, использован бланк 30-х годов. Красно-черные бланки выписок весной 1940 года уже не использовались, они были полностью черными, а правила работы с конспиративными документами перенесены на обратную сторону листа. Во-вторых, Берия должен был отметить на выписке, что он с ней ознакомился – этой отметки нет. Ну, а то, что нет ни подписи, ни печати – об этом мы уже говорили.
|
|
|
Упомянем, пожалуй, еще и о «коряге» – словечке «предложить», которое торчит здесь, как корова на автостоянке. Политбюро могло что-то кому-то предложить, если инициатива исходила от него. Если же что-то предлагали ведомства – в протоколе писали, например, так (из постановления Политбюро от 17 января 1939 г.):
«Утвердить предложение т. Вышинского о предании суду Военного трибунала Ефимова и Тимофеева – работников НКВД Якутской СССР за необоснованный арест и избиение учителя Гаврилова»[185].
Или так (16 февраля 1939 г.):
«112 – вопрос НКВД.
Дела активных врагов партии и Советской власти, входивших в руководящий состав контрреволюционной правотроцкистской заговорщической организации и количестве 469 человек – передать на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР с применением закона от 1 декабря 1934 г)[186].
А в постановлении № 144 от 5 марта 1940 года что имелось в виду?
Да, кстати, о составе «тройки». Он очень интересен. Первоначально в ней были три имени: Берия, Меркулов, Баштаков. Кандидатура Берии не прошла – по-видимому, Сталин решил, что ему хватает и другой работы, кроме заседания в «тройке». В отсутствие наркома руководителем автоматически становился его первый заместитель – Всеволод Меркулов. Учитывая важность дела, он и должен был проводить совещание с исполнителями – однако и Супруненко, и Токарев говорят о Кобулове (хотя донесения Токарев адресует Меркулову). Теоретически такое, конечно, могло быть, если Меркулов куда-то внезапно уехал, но практически, когда речь идет о настолько важном задании, совещание с исполнителями должен проводить руководитель – иначе зачем он вообще нужен?
|
|
|
Ларчик открывается просто: именно Кобулова в начале 90-х демонизировали как «мясника», кровавого подручного Берии, а Меркулова, наоборот, СМИ представляли человеком интеллигентным. Поэтому с точки зрения образа правильнее было бы, чтобы такое совещание провел Кобулов – вот он его и «провел». Тем более что он, как уверяли те же СМИ, еще и ругался постоянно самым грязным образом, а Меркулов не ругался.
Кстати, зачем здесь вообще нужен начальник Главного экономического управления Богдан Кобулов? Что ему за дело до польских пленных?
|
|
|
На сию загадку может пролить свет предыдущая работа Кобулова – сперва в секретно-политическом отделе, а потом начальником Следственной части НКВД СССР. Но зачем нужен бывший начальник следчасти, если все уже давно решено и люди рассортированы (когда бы не были рассортированы, записка не содержала бы точных цифр обреченных казни). И Сопруненко, и Токарев представляют его в качестве непосредственного организатора казни — но организация массовых расстрелов ни к прежним должностям Кобулова, ни тем более к теперешней не имеет ни малейшего отношения. И уж тем более не нужен здесь Леонид Баштаков, начальник учетно-архивного отдела. Участие обоих имело смысл до 5 марта, чтобы сортировать пленных, но не после, когда настала пора приводить приговоры в исполнение.
Кстати, смешно – но в обеих выписках фамилия Кобулова написана с ошибкой – Кабулов. В «оригинале» же протокола заседания Политбюро ее написали правильно, но буква «о» жирнее остальных. Так бывает, когда машинистка ошибается, а потом, аккуратно подчистив ошибку, два раза печатает нужную букву. Так и видишь, как в комнатку, где идет работа по изготовлению «исторических документов», вбегает ошалевший старшой и кричит: «Мужики! Этот армянин пишется не через “а”, а через “о”. Что делать будем?» Мастер чешет в затылке: «Ёшкин кот! Ладно, подчищу…» «Видно же будет!» Хорошо, тогда в протоколе подчищу, а в выписках пусть так и остается – типа машинистка ошиблась…»
Поскольку мастера были явно не из тех, кому больше всех надо, так и сделали. Кстати, уровень изготовления этих бумаг заставляет заподозрить, что они вообще стряпались не для внутреннего употребления, а для передачи полякам и публикации за границей, в России же ознакомление с ними широкой аудитории ограничивалось максимум цитатами в газетных статьях…
Третий документ оного пакета – еще интереснее. Это точно такая же выписка, точно на таком же красно-черном бланке 30-х годов, но имеющая дату… 27 февраля 1959 года и адресованная Шелепину, который был тогда председателем КГБ СССР. Внизу напечатано: «секретарь ЦК И. Сталин», но подписи нет, зато пришлепнута очаровательная розовая печать с надписью: «Коммунистическая партия Советского Союза».
Это что – товарищ Шелепин в Берию играл?
На обороте предыдущего документа помещен список рассылки. Там, в этом списке, несколько малопонятных пометок, касающихся судьбы первых четырех экземпляров, но внизу, под штампом: «дополнительная рассылка» одними и теми же чернилами и очень похожим почерком написано: «4 XII – 41 г. Берия – один в запас»; «27 II 59 г. Шелепин – архивный экз.» Но ведь перед нами не архивный экземпляр, переданный Шелепину, а адресованная ему настоящая выписка заседания, состоявшегося 5 марта 1940 года, оформленная по правилам 1939 года, с печатью ЦК появившейся лишь в 1952 году КПСС и датированная 1959 годом, где вдобавок одним почерком и одними чернилами сделаны записи, которые разделяет 18 лет! Не документ, а машина времени со сломанным штурвалом!
Однако самое интересное здесь – не смещение временных пластов, а крохотное упоминание, что 4 декабря 1941 года Берии была послана еще одна выписка. Если сам список рассылки и не подлинный, то эта запись явно перенесена с настоящего списка, поскольку в контексте провокации 90-х годов она не имеет никакого смысла. Но зачем понадобилось в декабре 1941 года снова ворошить это дело?
А ведь накануне, 3 декабря, Сталин встречался с Андерсом и Котом! Речь там шла как раз о пропавших офицерах, и Сталин обещал еще раз проверить этот вопрос и уладить дело. Той же датой помечена и справка НКВД о польских военнопленных. Так что самое естественное – предположить, что Берия должен был написать полякам справку об их пропавших товарищах, а то и показать документы, и в том числе полученную выписку[187].
Тогда многое становится ясным – например, почему польские подпольщики вдруг начали искать пропавших офицеров в немецких лагерях. Правда, остается еще встреча 18 марта, на которой поднимался тот же вопрос. Но как именно поднимался? Давайте вернемся к этому моменту:
«Андерс заявляет, что он пополнил список офицеров, которых поляки не могут найти, и передает этот список тов. Молотову.
Приняв список, тов. Молотов говорит, что офицеры, указанные в предыдущем списке, на территории СССР не были обнаружены.
– Они ушли из СССР, – говорит тов. Сталин.
– Куда? – спрашивает Андерс.
- Неизвестно, – говорит тов. Сталин. – Вам лучше знать.
…
Часть польских офицеров находилась в лагерях на Украине, – говорит тов. Сталин. – При наступлении немцев они разбежались. Много поляков в Венгрии, в Турции…»
Из чего здесь следует, что речь идет о тех же офицерах, что и в декабре, а не о каких-то других?
Четвертый документ – сами страницы из протокола заседаний Политбюро, якобы изъятые из соответствующей папки. Сбоку надпись: «Изъято из протокола “ОП” 4 III 1970 г. в закрытый пакет. Согласовано с т. Черненко К. У». И неразборчивая закорючка подписи без положенной в таких случаях расшифровки. Причем «тот самый» протокол еще и зачеркнут – это как прикажете понимать?
А ведь наверняка где-то должны быть копии этих протоколов!
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 194; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!