Логика разума, потерявшего себя
Итак, чЧто же происходит далее с понятием, «окостеневшем» в своих моментах, которые приняли облик самодостаточных объектов и начинают вступать в якобы внешние и случайные взаимодействия друг с другом? Нашему читателю, уже познакомившемуся с основами гегелевского подхода, нетрудно будет догадаться о дальнейших ступенях, через которые пройдет развитие идеи в данном разделе. Понятие как идеальная основа объективности с каждым новым шагом будет все больше и больше проявлять себя, как бы насыщая объективный мир духовностью и смыслом.
Так, первоначально, объекты могут взаимодействовать лишь внешним образом, образуя механически сложные агрегаты. К ним можно отнести случайные соединения и объединения тел в неорганической природе, а также агрегации людей (толпа, аудитория) в социальном мире. Однако уже в рамках подобного механического процесса обнаруживается формирование некоей упорядоченной системы, организованной вокруг определенного центра. Этим центром может быть звезда, если речь идет о планетарной системе, этим центром может быть лидер, когда в поле зрения оказывается социальная группа. Если в простом механическом процессе была совершенно несущественна индивидуальная определенность вступающего в него объекта, то характеристики «центрального тела» теперь становятся значимыми для всей системы. Применительно к такому объекту Гегель впервые в этом разделе применяет понятие индивида. И как не вспомнить здесь глубокую мысль Дюркгейма, утверждавшего, что впервые сам феномен человеческой индивидуальности появляется у предводителей древних сообществ – вождей и шаманов, являвшихся своеобразными «центрами» социального мира древних сообществ.
|
|
|
Возникновение первой, пусть и самой примитивной организованной структуры объектов, эмпирически мыслящим исследователем воспринимается как всецело случайное событие. Напротив, для Гегеля оно представляет собой простейшее проявление их, существовавшего и ранее, объективного внутреннего единства, и потому рассматривается лишь как первый шаг в длительном процессе.
Единство, сформировавшееся вокруг центрального тела, носит противоречивый характер: периферийные тела стремятся «упасть» на свой центр, однако этому стремлению не суждено сбыться. В итоге, это противоречие переходит на новый уровень, и таким уровнем оказывается химизм. «Если должно возникнуть единство, действительно соединяющее и проникающее объекты, то их различие должно быть уничтожено, то есть они должны не только взаимно детерминироваться, но и нейтрализовать друг друга; это происходит в химическом процессе»[35]. Помимо природной сферы, данные отношения проявляются и в области духа: к ним философ относит дружбу, отношения полов, любовь.
|
|
|
На стадии химического процесса определенность предметов становится более значимой, чем на предшествующей ступени: химически небезразличные друг к другу объекты и есть, в конечном счете, то, что они собой представляют, исключительно в силу их химической природы. Кислота является кислотой только благодаря наличию у нее способности нейтрализовывать щелочи и основания, и, соответственно, наоборот. Но не будем забывать общую особенность стадии объективности в гегелевской интерпретации: каждый объект представляет здесь момент понятия, ставший по видимости изолированным, но при этом внутренне стремящимся к восстановлению своей целостности. На стадии химизма такое стремление обретает новые особенности. По мнению философа, так как эти моменты в своем существовании пока еще противостоят друг другу, их абсолютное единство выступает здесь как нечто третье, как нечто объективно существующее помимо них. Это есть некая самостоятельная стихия – стихия «передавания», «теоретическая стихия». В природной сфере, по мнению Гегеля, таковой оказывается вода, в области духа – знак и язык. И если первый пример философа оказывается весьма далеким от современного естествознания, то второй бьет, что называется, в точку.
|
|
|
Проблема знака, символа, языка как «связующей среды» различных индивидов в течение столетий находилась в центре внимания различных социальных наук. И вот что здесь особо интересно: первоначально, рассматривая знак как всего лишь посредник между существующими независимо друг от друга самостоятельными субъектами (в своей онтологической изолированности весьма похожими на «экономического человека»), исследователи постепенно пришли к формированию гораздо более глубокого взгляда. В поздних теориях, сформировавшихся, например, в русле развития школы Л.С. Выготского, знак ни в коем случае не понимается как внешний посредник, а, всецело по Гегелю, как проявление во вне глубинной интерсубъективной природы человека, изначального единства человеческих Я.
Подобное понимание глубинной природы знакового взаимодействия прослеживается, между прочим, и в «Капитале» К. Маркса. Дискуссии о связи данного произведения с «Наукой логики» не утихают в науке уже более столетия[36], и, отнюдь не стремясь здесь поставить в них точку, укажем на один факт. «Капитал», как известно, начинается с анализа простого товарного производства. На стадии своего зарождения товарный обмен выглядит как сугубо случайное явление, возникающее вследствие столь же случайной встречи двух независимых субъектов. Возникающее вследствие их взаимного притяжения в социальном пространстве мимолетное единство образует не более, чем «простую агрегацию», в полном соответствие с гегелевской логикой ничуть не затрагивающую основные характеристики субъектов и безразличную к ним. Однако с развитием разделения труда взаимный обмен товарами из случайного и потому несущественного события становится формой всеобщей связи индивидов. Каждый из них обретает видимость самостоятельной единицы, однако, имеющей лишь одну специфическую определенность (ремесленник, крестьянин и т.д.), так что его «химическое сродство» с другой индивидуальностью оказывается теперь уже не случайным, а естественным стремлением. Но именно тот факт, что в данном случае мы имеем дело не взаимодействием онтологически независимых индивидов, а с проявлением через них существовавшей и ранее формы их онтологического единства, приводит к неизбежному возникновению денег, как той самой «стихии передавания», того знака, что реализует теперь эту связь. Маркс описывает эту новую связь своей знаменитой формулой: «Товар – Деньги – Товар» (Т-Д-Т). Самое интересное здесь состоит в том, что, как и в случае со всеми прочими знаками, деньги первоначально выглядят как некий внешний посредник, на первый взгляд, лишь чисто технически облегчающий товарный обмен. На самом же деле, в них оказывается воплощенной новая форма социального единства, и эта новая форма, в точном соответствии с «Наукой логики» становится «самостоятельной стихией», существующей отлично от индивидов. Она обретает собственную жизнь, собственное развитие, которое, как показывает Маркс, с неизбежностью порождает из них капитал. Посмотрим, какую же эволюцию претерпевает в гегелевской логике отношение химизма.
|
|
|
Химический процесс имеет своим результатом «нейтральное» своих крайних членов. Тем не менее, это пока есть лишь формальное единство, поскольку вступавшие во взаимодействия вещества могут быть выделены вновь из полученного продукта. И все же, при всей видимой противоположности, у обоих процессов – соединения и разложения – есть общая черта: их предпосылки полагаются за их пределами. «Процесс не возбуждается вновь, поскольку он имел различение лишь своей предпосылкой, а им самим оно не положено»[37]. Но не будем забывать, что во взаимодействии объектов проявляется не просто некое скрытое за их внешней оболочкой единство – оно есть единство абсолютной реальности. Последняя, очевидно, не имеет ничего вне себя, и все предпосылки полагаются исключительно в ее пределах. Данным аспектом и предопределяется смысл и содержание следующего шага: предпосылка процесса должна полагаться не за его пределами, а внутри него, что знаменует собой переход в сферу телеологии или целесообразности.
Стремление к единству, причем единству понятия, с одной стороны, и невозможность его достижения, с другой, является главным противоречием в развитии объективности на рассмотренных выше этапах. Значит, – делает вывод философ, – универсальное единство всех объектов, требуемое понятием, само не есть объект, а представляет собой субъективное понятие, самостоятельное по отношению к объектам, но при этом в виде цели проникающее в них и сообщающее им подлинное единство. Объектам не хватает субъективного единства, а субъективное понятие стремится к объективации. Их взаимопроникновение и рассматривает далее Гегель.
Философ выделяет два уровня в понимании цели и целесообразной деятельности вообще – уровни внешней и внутренней целесообразности. Внешняя или субъективная целесообразность во многом совпадает с тем, что понимается под данным понятием рассудком – она извне противостоит и, соответственно, извне «прикладывается» к объекту. Такая целесообразность пользуется механизмом и химизмом как своими частными средствами, тем самым прежнее противоречие полагается и одновременно снимается на новом уровне. Цель перестает быть абстрактным долженствованием, а, реализуясь, обретает не достававшую ей ранее объективность; последняя же, в свою очередь, «одухотворяется», наполняясь субъективностью, которая ранее присутствовала в ней лишь «в себе». Подобного рода конечные цели присущи, прежде всего, конечному духу, поэтому в главе «Телеология» философ рассматривает, в том числе, и деятельность человека.
Субъективная целесообразность конечна и в этом смысле она не разрешает главного противоречия химизма: предпосылка процесса находится не в нем самом, а вне его. Не меньшее противоречие обнаруживается и при анализе оппозиции «цель-средство». Предмет, чтобы стать средством, должен быть выделен субъектом, обработан им, следовательно, первоначально он должен выступает в качестве цели. Но верно и обратное: поскольку конечная деятельность может достичь лишь конечной цели, последняя никогда не может дать субъекту полного удовлетворения. И дело здесь вовсе не в ненасытности желания, которую вполне можно было бы преодолеть посредством различных форм аскетизма. Причина лежит гораздо глубже – в самой ограниченности цели и, соответственно, ее принципиальном несоответствии составляющему фундамент объективности и стремящемуся прорваться наружу бесконечному понятию. Гегель очень точно фиксирует обнаруживаемый парадокс: «Тем самым получается в результате, что внешняя целесообразность… достигает, собственно говоря, лишь средств, а не объективной цели»[38].
Именно в смутном ощущении ничтожности всех конечных, достижимых в земных условиях целей можно усмотреть одно из глубочайших оснований религиозного возвышения человечества, поиск каждым человеком смысла собственного бытия, который и представлял бы собой не конечную, а высшую цель. Однако высшая цель, с точки зрения рассудочного мышления, никогда не может быть представлена в чувственном мире, что вполне может обернуться подлинной трагедией для мысли, не ведающей иных канонов, кроме формально-логических. Именно поэтому чувство недостижимости в земной жизни высшей цели может иметь и другое недиалектическое разрешение в виде замены конечной цели уходящим в необозримую даль бесконечным рядом взаимообусловленных целей и средств. В таком ряду сама цель начинает превращаться в иллюзию и наступает, в итоге, господство средства. Данное разрешение имеет преимущество наглядности, «посюсторонности», однако актуальная бесконечность здесь заменяется бесконечностью потенциальной, что делает его неполным и потому неудовлетворительным.
Вопрос о превращении средства в самоцель не получил у Гегеля дальнейшего развития, однако интересно то, что именно данный пункт стал точкой методологического роста в трудах «гегельянца» Маркса. Подобный ряд превратившихся в самоцель средств являет нам, в соответствии с разработанной им схемой, капитал. В отличие от «химизма» простого товарного производства, движение капитала не завершается актом перехода денег (средства) в продукт (цель), а начинается с него. Всеобщая формула капитала – Д-Т-Д*, и в этой формуле деньги оказываются и исходным, и конечным продуктом. Они представляют собой предпосылку процесса, полагаемую им самим и, смыкаясь на каждом новом витке лишь сами с собой, создают видимость выхода за пределы конечной реальности, а значит и обретения в жизни подлинного смысла. И не случайно многие авторы, прежде всего, Макс Вебер, указывали на наличие фундаментальной связи между религией и капиталом, на присутствие религиозного отношения к своей деятельности у первых западных буржуа.
Таким образом, ни обращенная к потустороннему миру религиозная вера, ни всецело «приземленный» капитал, оказываются не в состояние удовлетворительно разрешить противоречие между бесконечностью понятия и конечностью всех возможных целей в объективном мире. В гегелевской системе развитие данного противоречия приводит к переходу от внешней к внутренней целесообразности, которая, прежде всего, становится предметом исследования в последнем разделе «Науки логики» – «Идея».
Дата добавления: 2018-05-02; просмотров: 220; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!