Всю жизнь мы мечемся, ища, пытаясь назвать то немногое, ради чего живём.



И упорно сопротивляемся тому, что не есть мечта. И как же удивляемся, рано или поздно, понимая, что всю жизнь только готовились к смерти.

 

Вам знакома упругая уверенность в теле, дающая возможность совершить всё, что заблагорассудится? А пророческая ясность ума - когда все слова и поступки других людей становятся предсказуемыми и управляемыми? А ощущения жизни - наполняющейся только тем, что понастоящему важно и необходимо? Если да - то вы меня поймёте.

 

За полночь я вернулся в таверну, где разговаривал с Гасконцем, нашёл его. Оказалось, он там же и остановился. И появившись перед ним, зажав в охапке дюжину бутылок лучшего бургунского вина, сказал: «я, согласен».

 

Что мне было труднее - управлять людьми, выстраивая правильную организацию армии, способной позаботиться о себе до битвы и победить в битве, или заставить людей принять мою волю? Неверно и то, и другое. Возглавив восстание, я окунулся в среду, где знакомое переплеталось с незнакомым.

По прошлому опыту я знал - дисциплина основывается на корысти и страхе смерти, здесь не было ни того, ни другого. Всё заменила идея свободы, и относительно её каждый считал себя полководцем, точно зная, как нужно делать то дело, что называлось восстанием.

Были и наказания, и дуэли, и даже казни, но что значит смерть по сравнению с тем, что двигало нами? Свобода, разрешение старых обид, возможность занять в новом мире то место, которого ты достоин или думаешь, что достоин.

Сейчас я не помню, что для меня случалось чаще - два часа спокойного сна или две дуэли за день с теми, кто свободу воспринимал слишком буквально, отказываясь выполнять мои распоряжения и приказы. Но хорошо помню, что в первые месяцы восстания не было ни одного предателя. Они появились потом, когда первая эйфория сменилась необходимостью тяжкого солдатского труда.

С самого начала подготовки восстания мы с Гасконцем (так я навсегда прозвал того, кто получил моё согласие возглавить бунтовщиков) решили отказаться от разъездов, связанных с ними денежных, временных затрат и риска быть схваченными. Мы начали свою деятельность по привлечению на свою сторону людей и денег с того городка в центре Гаскони, где встретились, и который традиционно только терпел королевскую власть. Трактир, где жил я и мой первый генерал Гасконец, стал штабом. Сюда приходили люди и разъезжались по стране, развозя письма, приказы и деньги. Кстати, деньги появились уже на второй день.

 

Принято считать гасконцев небогатыми людьми, но только сами гасконцы знают, что за этим мнением окружающих - горы горшков с золотом и серебром, добытых поколениями разбоев и войн по всей Европе и Британии. Эти деньги стали нашими.

Делегация старейших родов, посетившая штаб, то есть меня и моего единственного, на тот момент, соратника, заверила в своей преданности (в чём я не усомнился ни разу), готовности встать в строй (что тоже подтвердилось) и намерение финансировать предприятие, затеянное мной.

 

Перво-наперво мы разработали план восстания. Определили цели и задачи каждого этапа и, исходя из этого, стало ясно, с чего начать, сколько нужно людей и где.

Устраивая организацию как полноценный живой организм, способный к развитию и подчинённый единому управлению, мы тщательно отбирали конкретных исполнителей и руководителей промежуточных звеньев. Создавали воззвания и петиции, чтобы привлечь на нашу сторону не просто людей, а тех, кто был нам близок, понятен, обладал необходимыми знаниями.

Смотр первых двух полков численностью по сто человек состоялся через месяц. Через три месяца у нас было уже тысяча человек. А через полгода мы дали первое сражение королевским войскам и выиграли его.

Всё шло хорошо. Слишком хорошо.

 

Несмотря на наши явные успехи, я ждал появления того, что мы не учли и что представляет угрозу именно по причине неизвестности. Оно уже было. Оно уже есть. Где–то поблизости собирался грозовой фронт, со шквальными ветрами и градом с голубиное яйцо, способный уничтожить всё, что я не смогу защитить. Даже ближайшие соратники не знали о моих предчувствиях.

 

Я по-прежнему не высыпался и часто недоедал. Много думая и принимая решения, я постепенно приходил к такому состоянию сознания, где сам разум уже мало зависел от тела. В голове я постоянно сохранял, общий образ всей деятельности восстания. Любые изменения виляли на моё видение. Я, не пользуясь картами и записями, выдавал решения и приказы, точно зная, что у меня где и кто у меня есть, помня, что уже произошло и что ещё будет происходить, успевая подумать о многих вариантах развития событий. Я был самим восстанием. К сожаленью, на такое был способен я один. Это вызывало восторг и благоговение, ровно столько же, как страх и недоверие. Но пока я побеждал, всё это не имело значения. Пока побеждал…

 

 


Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!