Историческая школа прав в России – К.А. Неволин

Константин Алексеевич Неволин (1806—1855) — выдающийся русский юрист, один из создателей юридической науки в России. Он внес существенный вклад в формирование основ отечественной теории, философии и истории права, всемирной истории правовой и политической мысли, всеобщей истории права, гражданского права и некоторых других юридических дисциплин. Многое им сделано и в таких важных областях правовой жизни страны, как совершенствование и кодификация российского права, организация и развитие юридического образования, подготовка квалифицированных юристов — теоретиков и практиков.

После окончания Московской духовной академии молодой Неволин был направлен в Санкт-Петербург, где под руководством М. М. Сперанского изучал теорию и практику законоведения. В 1829 г. он вместе с несколькими своими однокашниками был направлен для продолжения юридического образования под «главным руководством» Ф. Савиньи в Берлинский университет, где до 1832 г. изучал энциклопедию и философию права, историю и теорию государственного права, а также римское, германское, прусское и международное право. Он слушал лекции Г. Гегеля, Ф. Савиньи и других знаменитых ученых. По возвращении в Россию он продолжил под началом Сперанского свои занятия вопросами законоведения, а в 1835 г. защитил диссертацию по теме «О философии законодательства у древних» и получил ученую степень доктора права. С 1835 по 1843 г. Неволин — профессор, а затем и ректор университета в Киеве, а 1843—1845 гг. он профессор университета в Санкт-Петербурге, а потом одновременно и профессор Императорского училища правоведения. В 1853 г. Неволин был избран членом- корреспондентом Академии наук по Отделению русского языка и словесности.

В киевский период творчества Неволина был опубликован его главный труд общетеоретического характера — двухтомная «Энциклопедия законоведения» (1839—1840). В 1851 г. в Санкт-Петербурге увидела свет другая его фундаментальная работа — трехтомная «История российских гражданских законов», в которой разработаны основы российской научной цивилистики.

Под законоведением Неволин имеет в виду юриспруденцию, т. е. всю юридическую науку в целом. Общий предмет законоведения — законы. Различные науки законоведения (отдельные юридические науки) изучают этот общий предмет с разных сторон. С учетом этого Неволин выделяет в структуре юриспруденции различные «разряды» наук законоведения и составные части.

Весьма важное концептуально-правовое значение имеет классификация наук по критерию «различия источников нашего познания о законах». По данному критерию Неволин делит законы на естественные и положительные. Из такого деления следует, что и законоведение состоит из двух частей: 1) из философии законодательства, предмет которой — естественные законы (естественное право), и 2) из положительного законоведения, предмет которого — положительные законы (позитивное право). Соответствующие названным двум частям две группы наук законоведения — это, согласно Неволину, 1) история философии законодательства, завершением которой является «современный философский взгляд на предметы законодательства», и 2) история положительного законодательства (внешняя история, излагающая формы законов, и внутренняя история, излагающая содержание законов), которая «непосредственно переходит в науки законодательства действующего».

Подобное деление законоведения на части и соответствующие группировки наук законоведения Неволин проводит и по целому ряду других критериев. Например, по критерию «различия прав и обязанностей, определяемых или охраняемых законом», он выделяет, с одной стороны, науки о законах государственных, гражданских и союза народов (т. е. международных), а с другой — науки о законах определительных и охранительных.

Особое место в системе законоведения занимает такая отдельная юридическая наука, как энциклопедия законоведения, предмет которой — «обзор всех наук законоведения в общей их связи». Она, по Неволину, состоит из двух частей: общей и особенной. В первой части определяется общий предмет законоведения — законы и устанавливается общий состав наук законоведения. Во второй части содержится систематический обзор этого состава различных юридических наук.

Энциклопедия законоведения Неволина — это «теория науки законов», согласно которой целостность юриспруденции и связь между отдельными юридическими науками «основывается на единстве их предмета». В концептуально сжатой форме она излагает всю теорию и методологию юриспруденции в целом и ее составных частей. Благодаря этому в процессе изучения юриспруденции энциклопедия законоведения выступает не только как вводная, но и как завершающая учебная дисциплина. Неволин постоянно подчеркивал необходимость энциклопедии законоведения «для начинающих и оканчивающих курс наук юридических».

Учение Неволина о праве и государстве находится под заметным влиянием гегелевской философии права и ряда положений немецкой исторической школы права. Это влияние сочетается в учении Неволина с его стойкими религиозными взглядами (религиозное воспитание в семье священника, исходное богословское образование) и лояльным политическим отношением к тогдашней российской действительности (по образцу позитивно-реформаторской позиции его знаменитого наставника Сперанского). В целом можно сказать, что в условиях современной ему России Неволин был умеренным гегельянцем с историко-позитивистским подходом к российским реалиям.

Наряду с высокой оценкой достоинств гегелевской философии права Неволин (в духе позитивистского историзма) отмечал и ее недостатки. «Все части великого здания права у Гегеля, — писал он, — отделаны с величайшим искусством и даже изяществом; целое отличается внутреннею твердостью. Но эта философия права находится слишком много под влиянием духа своего времени. Она слишком мало приписывает важности духу других времен и веков. В этом заключается ее несовершенство».

Общим предметом законоведения, по Неволину, являются законы. Сущность закона — правда (справедливость): «Закон по существу своему есть вообще правда». Подлинный смысл правды (справедливости) можно выявить и уяснить лишь путем философского исследования. «Точным и твердым образом, — подчеркивает Неволин, — существо правды может быть определено только в философии». Согласно его концепции философии законодательства, понятие правды (справедливости) — это проявление божественного начала в мире нравственном, где божество открывает себя при участии и посредстве людей. «Существа нравственные сознают идею правды Божественной и в своей воле осуществляют ее».

По самой своей природе люди как нравственные существа находятся в необходимом общении с другими людьми. В таком общении правда (справедливость), т. е. сущность закона, — это «верность одного нравственного существа целому обществу (союзу) нравственных существ». Поясняя свое понимание правды (справедливости), Неволин подчеркивает: «Праведным мы называем не только все то, что не противоречит свойству этого общения (с отрицательной стороны), но еще более то, что служит к сохранению и укреплению союза нравственных существ между собой (с положительной стороны); неправедным, напротив, называем все то, что ослабляет и разрушает этот всеобщий союз нравственных существ».

В своем непрерывном историческом развитии люди как нравственные существа все полнее и совершеннее проявляют, раскрывают и выражают идею божественной правды (справедливости) в своем бытии, в многообразных формах человеческого общения на разных «ступенях жизни общественной» — в семье, роде, гражданском обществе, государстве, союзе народов (межгосударственных отношениях).

Эти общественные формы (союзы) Неволин трактует одновременно и как различные этапы в социально-историческом развитии человечества, и как ступени все более полного и определенного выражения и воплощения начал правды (справедливости, идеи законодательства) в общественной жизни людей.

Каждый высший или последующий союз, отмечает Неволин, заключает в себе в качестве своего звена и все низшие или предшествующие. А каждое низшее общество содержит в себе и все высшие, по крайней мере в зародыше. «Не везде, — отмечает Неволин, — общежитие между людьми достигает высшей ступени... Но если где народы достигают высшей ступени общежития, то достигают не иначе, как пройдя все низшие или непосредственно в собственной жизни, или в лице других народов, которые прошли за них эти ступени и могут теперь поставить их прямо на одну из высших».

Исходя из гегелевской трактовки соотношения исторического и логического, Неволин пишет: «Хотя низшие, ограниченнейшие виды общества по времени являются прежде высших, обширнейших, но внутренняя причина их бытия, заставляющая их непрерывно развиваться, заключается в последних, от которых только они и могут получить свое истинное, совершеннейшее образование». С этих позиций им освещаются также вопросы соотношения гражданского общества и государства.

Понятие гражданского общества Неволин определяет следующим образом: «Совокупность лиц самостоятельных, соединенных в одно общество для удовлетворения их частных потребностей общими силами, или совокупность лиц, соединенных между собой общими нуждами и общими усилиями для удовлетворения их, есть гражданское общество». При этом Неволин, в отличие от Гегеля, под гражданским обществом имеет в виду все исторические формы общества на разных этапах его возникновения и развития, а не только буржуазное общество (т. е. исторически наиболее развитую в ту эпоху форму общества). Вместе с тем в своем определении гражданского общества Неволин использует ряд характеристик, которые по существу относятся к буржуазному гражданскому обществу в гегелевском понимании и толковании. Так, субъектами гражданского общества у Неволина, как и у Гегеля, выступают самостоятельные (т. е. независимые) лица, которые в условиях разделения труда и товарно-денежных отношений преследуют свои особенные частные интересы и удовлетворяют их собственными средствами — произведениями собственного труда. Характеризуя члена гражданского общества, Неволин подчеркивает, что «во всех своих действиях он прямо и непосредственно имеет в виду свое частное благо».

Вопрос о «происхождении государства из гражданского общества» Неволин трактует по гегелевской схеме восхождения от абстрактного к конкретному: «гражданское общество переходит к государству». Государство при этом выступает как истинное основание бытия и нравственно всеобщая, неограниченная, бесконечная цель для особенных и ограниченных целей членов гражданского общества. Определение понятия государства у Неволина звучит так: «Союз лиц, которые при своих особенных целях признают целью своей деятельности еще цель нравственно-всеобщую — совокупность всех высших целей человеческого духа, есть государство». В государстве особенные цели индивидов получают дальнейшее всестороннее развитие, при этом цель деятельности члена государства «не свое особенное благо, но всеобщее благо, благо целого».

В числе государственных органов Неволин выделяет верховную государственную власть и различные подчиненные власти, предназначенные для исполнения велений верховной власти.

Верховная власть выражает и осуществляет единство государства. Она образуется и действует в сфере законодательства и управления на основе «твердого порядка», соответствующего существу государства. В этой связи Неволин в русле идей Ш. Монтескьё и исторической школы права отмечает определяющее значение «духа народа»: «Образ правления в государствах никогда не бывает произведением человеческого произвола; он развивается по необходимости из самого характера и духа народа».

Законы государства выполняют две основные функции: определительную и охранительную. Первая функция состоит в том, что закон государства определяет права и обязанности членов государства друг к другу и к государству, а также права и обязанности самого государства к своим членам и к другим государствам. Вторая функция состоит в том, что закон государства устанавливает внешние меры для охранения определенных им прав и обязанностей. К числу охранительных относятся меры предупреждения и пресечения беспорядков, меры наказания за нарушение прав, а также меры поощрения (награды) к гражданским доблестям. Главная цель наказания — восстановление нарушенного закона: «Наказывая злодеяние, государство тем самым показывает его ничтожество и, обращая нарушенный закон против самого преступника, восстанавливает закон в прежнюю его силу».

В своих взаимоотношениях каждое государство признает самостоятельность и независимость других государств. В вопросе о войне и мире Неволин придерживается гегелевского подхода: «Как государства не признают над собой никакого высшего судьи на земле, то для решения взаимных жалоб между ними, при безуспешности мирных отношений, остается единственным средством война».

Причина разрушения государств состоит, согласно Неволину, в том, что они «не вполне соответствуют своему понятию». Постепенное приближение ко все большему соответствию бытия государств их понятию совершается в истории. Вместе с государством развиваются и его законы, в которых все полнее и определеннее выражаются начала правды (справедливости).

В своем правовом учении Неволин, различая естественные законы (естественное право) и положительные законы (позитивное право), отмечает, что «первые представляют всеобщую и необходимую сторону законодательства, вторые — случайную и ограниченную, первые, взятые в их совокупности, образуют идею законодательств, которые служат ее проявлением».

Соотношение естественного закона (т. е. идеи закона) и положительного закона (т. е. формы внешнего проявления и выражения идеи закона в законодательствах разных государств) Неволин трактует как взаимосвязь двух составных частей «во всяком законодательстве». При этом естественные законы (идея законодательств) — это та часть «всякого законодательства», которая может быть познана непосредственно умом и сама по себе имеет обязательную силу, независимо от общественного постановления, а положительные законы (как формы проявления идеи законодательств) — та часть «во всяком законодательстве», которая познается только из самого законодательства, действующего в государстве, и имеет обязательную силу только потому, что она установлена государством. «В действительности ни одна из поименованных частей не может существовать отдельно от другой и без другой: первая (как всеобщее) без второй (как особенного) есть голое понятие без полноты жизни; вторая (как особенное) без первой (как своего всеобщего) есть только хаотическое смешение разных случайностей без всякой внутренней связи, без твердого основания, без вечного и неизменного достоинства».

В своем переводе проблемы соотношения естественного и позитивного права в плоскость соотношения идеи закона и внешней формы ее проявления Неволин (вслед за Гегелем) стремится преодолеть их традиционный дуализм и критическое противопоставление друг другу. Особенности характера и содержания позитивного права зависят от целого ряда факторов. «Определеннейший вид, — отмечает Неволин, — получает идея законодательства в положительных законах: а) от особенного характера народа, степени его развития, исторических отношений к другим народам, вообще от действия причин временных и местных; б) в государстве общие неизменные начала правды прилагаются к тому или другому особенному роду отношений, встречающихся в действительной жизни; в) сверх приложения к особенному роду предметов вечные начала правды в государстве прилагаются еще к отдельным, единичным случаям жизни, чтобы данный случай получил окончательное решение». Учет этих факторов в процессе законодательства означает «существенное отношение между идеей законодательств и положительными законами», т. е. соответствие позитивных законов идее законодательств.

По поводу политически острой во все времена проблемы несоответствия позитивных законов «идее законодательств» (т. е. фактически — о произвольных, правонарушающих законах) Неволин философски отстраненно и деликатно замечает: «Случайное отношение между ними, т. е. не основанное на необходимости вещи, может состоять в противоречии их друг с другом». Возможность противоречия позитивных законов «идее законодательств», таким образом, признается, но критически не исследуется. Так, впрочем, обстоит дело и в гегелевской философии права, которой здесь, да и во многих других местах своего учения Неволин следует, правда, с постоянной оглядкой на исторически менее развитую российскую действительность (по сравнению с немецкими реалиями времен Гегеля).

«Общая идея законодательств», подчеркивает Неволин, осуществляется не полностью и вдруг в законодательстве какого- то отдельного государства, а постепенно и непрерывно в законодательствах разных государств, причем каждое из них проходит различные ступени своего бытия и осуществления данной идеи. «Каждый народ, — пишет он, — при этом осуществлении идеи имеет свое особое назначение; раскрывши одну ее сторону, он передает свой труд другому счастливейшему. Целая идея законодательств осуществляется только в целой их совокупности».

Освещая разнообразие и особенности законодательств разных эпох и народов, Неволин подчеркивает их сущностное единство. «Все положительные законодательства, выражая одну общую идею, в существе своем тождественны. Все они развиваются в одном и том же порядке, восходя от начал ограниченных к началам более общим. Все они представляют поразительное сходство между собой, когда находятся на равных ступенях развития». Однако при этом он (в духе позитивистского историзма) обходит вопросы о ступенях исторического прогресса с точки зрения осуществления «общей идеи законодательств» в законодательстве различных государств его эпохи, о степени правовой развитости российского законодательства в его соотношении с законодательствами тогдашних западноевропейских государств и т. д.

Многие аспекты учения Неволина о праве и государстве развиты и конкретизированы в его исследованиях по истории философии законодательства, а также по всеобщей и отечественной истории права и государства.

Особый интерес в этом плане представляет разработанная Неволиным история философии законодательства, в которой Неволин выступает как историк правовой и политической мысли и впервые в отечественной юриспруденции систематически освещает общую тематику всемирной истории правовых и политических учений (от мыслителей Древней Греции до представителей немецкой классической философии). В общеметодологическом отношении трактовка Неволиным истории правовой и политической мысли находится под заметным влиянием гегелевской концепции истории философии и философии права.

Так, Неволин, вслед за Гегелем, исходит из того, что в древней философии (и философских учениях о праве и государстве) определяющую роль играют начала необходимости и объективности, а в новой и новейшей философии (и философских учениях о праве и государстве) — начала свободы и субъективности. «Характер древней философии, — писал Неволин, — есть объективность... Поэтому и в области законодательства государство, вообще говоря, стояло для них выше отдельных лиц». В отличие от этого «начало свободное или субъективное во всей его глубине, во всех его направлениях, в самых разнообразных видах раскрыто новой философией». Это свободное и субъективное начало получило, по оценке Неволина, крайнее развитие в «разрушительной французской философии XVIII в.», и события французской революции «показали весь вред, какой проистекает для частных лиц и государств, когда частное лицо отделяет себя от государства и даже возвышается над ним, когда связь поколений расторгается и настоящее мгновение, независимо от развития прошедшего времени, хочет господствовать единственно и исключительно».

Одной из важных задач в этой области, по мнению Неволина, является правильное определение соотношения этих начал объективности и субъективности, в том числе и в подходе к государству и праву. В этой связи Неволин положительно оценивает попытки Гегеля «примирить древний — объективный и новый — субъективный образ воззрения на предметы законодательства друг с другом». Вместе с тем он отмечает необходимость дальнейшей разработки этой проблемы, особенно в плане исследования «возможных способов соединения друг с другом обоих начал» на основе тесного союза философии с историей в процессе изучения и освещения вопросов права и государства.

В отличие от Гегеля, рассматривавшего Новое время как эпоху германских народов, Неволин подчеркивает и значение славянских народов в новой истории. «Два семейства народов, — писал он, — представляются особенно действующими в новой истории: народы германские и народы славянские». Если «субъективный характер германских народов» уже четко проявился в истории, то этого еще нельзя сказать про «характер и эпохи истории славянских народов»: «они выступили позже на поприще истории и начали позже образовываться, чем германские народы. Может быть, их назначение простирается за пределы новой истории».

В целом учение Неволина о праве и государстве ознаменовало собой начало научной юриспруденции в России и оказало плодотворное влияние на ее дальнейшее развитие.

 

56. Соответствие основных направлений российской правовой науки школам западноевропейской юриспруденции: юридический позитивизм (Г.Ф. Шершеневич), социологическое направление (Н.М.Коркунов, С.А.Муромцев, М.М.Ковалевский), антропологическое (Л. Петражицкий), возрожденного естественногого права (Новгородцев П.И), феноменологическая теория права (Н.Н.Алексеев)

ПОЗИТИВИЗМ ЮРИДИЧЕСКИЙ (лат. positivus — положитель­ный) — направление в юриспруденции, сторонники которого ограничивают за­дачи юридической науки изучением позитивного права.

Возникновение юридического позитивизма относится к первой трети XIX в. и было связано с процессами утверждения промышленно­го капитализма в странах Западной Ев­ропы. Решающую роль при этом сыгра­ли процессы формирования в наиболее развитых странах национального рынка, потребовавшие ликвидации пережитков средневекового партикуляризма, расши­рения сферы законодательного регули­рования общественных связей и уста­новления единого для всей страны пра­вопорядка. На этой почве сложились ранние концепции юридического позитивизма (далее ЮП), для которых были характерны идеи верховенства за­кона как источника права, отождествле­ние правовых норм с предписаниями го­сударственной власти. ЮП пришел на смену доктринам естественного права, господствовавшим в правовой мысли Западной Европы XVII — XVIII вв.

Предметом юриспруденции, по Остину. является позитивное право. Остин не отрицал естественное право и оценоч­ный подход к законам, действующим в государстве, но вывел эти проблемы за рамки юридической науки. Согласно его взглядам, существует несколько видов законов: а) божественные законы (дан­ный термин представлялся ему более точным, чем естественное право); б) за­коны позитивной морали, основанные на мнениях (например, законы чести):

в) позитивные законы, установленные политической властью. Эти законы, со­ответственно, изучают такие науки, как этика или деонтология (к ее ведению относятся вопросы критики позитивных за­конов с точки зрения божественного пра­ва), наука морали и юриспруденция. За­дачу юридической науки Остин видел в том, чтобы построить систему взаимо­связанных правовых понятий — источ­ника права, юридической обязанности, правонарушения, санкции и т.д. — пу­тем анализа их содержания и логическо­го объема.

Сфера распространения ЮП значительно расширилась во второй половине XIX в., когда позитивистские доктри­ны утвердились в правоведении европей­ских стран. К тому же времени относит­ся зарождение ЮП в России. Виднейши­ми его представителями являлись: в Гер­мании — Карл Бергбом (1849—1927). во Франции — Аремар Эсмен (1848— 1913). в России— Габриэль Феликсович Шершеневич (1863—1912).

ЮП претерпел в этот период ряд изменений. Во-первых, позитивисты конца XIX — начала XX в. стремились расширить философско-методологическое обоснование своих концепций, в том числе за счет положений, воспринятых из позитивистской философии и социо­логии (например. Г.Ф. Шершеневич со­циологические методы исследования ставил в один ряд с догмой права). Это обстоятельство породило непрекращаю­щуюся до сих пор дискуссию о соотно­шении ЮП с философским позитивиз­мом О. Конта. Г. Спенсера и др. (ранний ЮП не имел связей с позитивистской философией — ее влияние на догмати­ческую юриспруденцию прослеживает­ся лишь с конца XIX в.). Во-вторых, на рубеже XIX—XX вв. последователи ЮП отказались от многих положений импе­ративной теории права и разработали концепцию правового самоограничения государства. Согласно последней, нормы "позитивного права обращены к самому государству. ЮП. приобрел тем самым более последовательный характер. В нем появляются доктрины, полностью отри­цающие естественное право (К. Берг­бом), выделяются идеи создания «чистой теории права» (Э. Рогэн, Бельгия}. В свя­зи с этим наметилась тенденция к сбли­жению ЮП с концепциями правового го­сударства и господства права. В-третьих. принципы ЮП с конца XIX в. получают распространение в науке международно­го права, что приводит к отказу от преж­них учений, отождествлявших право с законами государства. Со временем в ЮП утверждаются идеи так называемо­го монистического подхода к праву, т.е. трактовка международного права и на­циональных правовых систем как струк­турных элементов единого правопо­рядка.

Социологическое направление в теории права и государства методологически исходило из того, что существование и развитие права и государства определяются общественными факторами. Большое внимание представители этого направления придавали изучению общественных интересов и отношений, классификации социальных групп, исследованию психологических и моральных основ государства и права.

Выдвинутая Р. Иерингом теория юридически защищенного интереса нашла немало сторонников в России. Наиболее известными из них были С. А. Муромцев и Н. М. Коркунов.

Сергей Андреевич Муромцев (1850—1910) — профессор гражданского права юридического факультета Московского университета, лидер конституционно-демократической партии, председатель I Государственной думы. Под влиянием концепции Иеринга, лекции которого он слушал в Геттингенском университете, Муромцев создал собственное учение о праве. Его труды содержат исследования по римскому праву, гражданскому праву и общей теории права. Назовем "Очерки общей теории гражданского права" (1877 г.), "Определение и основное разделение права" (1879 г.), "Что такое догма права?" (1885 г.).

В своей теории Муромцев придавал главное значение правовым отношениям. В основе права лежат интересы индивидов, общественных групп, союзов и т.д. На базе интересов в обществе возникают различные отношения, регулирование которых осуществляется, отмечал ученый, с помощью различных санкций: юридической, моральной, религиозной и др. При этом каждое отношение может быть предметом нескольких санкций одновременно. "Мы соблюдаем их не думая, просто потому, что привыкли их соблюдать, что считаем это должным, без всякой связи с какой-либо санкцией", — отмечал Муромцев.

Отношение, соблюдаемое по привычке, обладает особенной прочностью и именно в силу этого, утверждал Муромцев, не нуждается в юридической санкции. "Если отношение сопровождается юридической защитой, но существует и осуществляется без ее влияния, то ошибочно почитать такое отношение правовым. К праву не принадлежит все то, что соблюдается из приличий, из нравственности, из привычки, из обычая, из чувства долга, без внимания к факту юридической защиты. Правовое и прочное не одно и то же", — писал он.

Значение юридической защиты необходимо придавать только тем отношениям, которые еще недостаточно прочны и требуют дополнительных гарантий от государства. Однако форма правового существования тоже не является постоянной принадлежностью отношения: вначале, когда отношение несет в себе элемент случайности, необходимо его гарантировать юридической защитой, однако позднее, возможно, оно станет прочной и привычной нормой в данном обществе и не потребует государственного вмешательства. Юридической санкцией, считал Муромцев, обеспечивается только та часть общественных отношений, которая признается наиболее важной для интересов личности и государства и не может быть обеспечена иначе, как силой государственного принуждения.

По учению Муромцева правовой порядок — это существующий порядок отношений в обществе. На него воздействует ряд факторов: юридические нормы действующего законодательства государства, идеи справедливости, надежды на правовой порядок будущего времени, научные предположения и ориентиры и др. Однако, утверждал Муромцев, все они только атрибуты правопорядка — факторы, воздействующие на процесс его образования. Правом в собственном смысле всегда является только правовой порядок.

На содержание правопорядка влияют интересы и отношения социальных групп. Муромцев писал, что общество пронизано союзами разной степени общности: дружеские кружки, товарищества, семья, община, сословие, партия, государство. От характера отношений внутри общественной группы зависит и форма их защиты, которая может выражаться порицанием со стороны общественного мнения, насильственными действиями потерпевшего против нарушителя, отказом от провинившегося сочлена (в партии, общине) и т.п. Эта защита интересов каких-либо групп населения происходит в формах, не определенных заранее, она "определяется в каждом отдельном случае, смотря по обстоятельствам". Муромцев называл такую форму защиты "неорганизованной защитой", а сами отношения, которые гарантируются от нарушений таким образом, — "правовыми".

Муромцев различал "правовое" отношение (отношение "защищаемое") и "юридическое" отношение (отношение "вынужденное, или защищающее").

К правовым он относил те общественные отношения, которые складываются по поводу типичных для данного общества интересов отдельных лиц и их объединений. Эти отношения и интересы по мере признания обществом получают "неорганизованную защиту" со стороны общества и социальных групп.

Однако при столкновении различных интересов "неорганизованной защиты" уже недостаточно и необходимо, замечал ученый, обратиться за защитой нарушенного права к государственным органам, т.е. к "организованной защите". Действие ее жестче и, как следствие, "понудительное, нежели действия формы неорганизованной". Она "вручается" судьям, должностным лицам государственных органов или общественных властей, действия их облекаются в точные формы с указанием границ компетенции, определенной процедурой принятия решений, и т.д. Организованную форму защиты Муромцев называл "юридической".

Различая "юридическое" и "правовое", Муромцев оговаривал отсутствие между ними четкой границы, особенно в периоды "развитого государственного быта" (по существу, гражданского общества), когда в обществе действует и получает государственное закрепление особый, частный и групповой, не зависимый от государства интерес. "Тот факт, — писал Муромцев, — что государство может всегда выступить против неприятного для него права, созданного в союзе, подчиненном государству, вовсе не значит еще, что государство может всегда помешать возникновению такого права. Но только в подобном случае можно было бы говорить о государстве как единственном субъекте правообразования".

Тем не менее, утверждал Муромцев, сила государственной власти не абсолютна. В обществе существуют и другие силы, оказывающие влияние на правовой порядок (настроения в обществе, внешние условия). При установлении юридического характера отношений (возведение какого-либо отношения на степень права) деятельность власти ограничивается тем, отмечал Муромцев, что устанавливается факт притязаний у субъекта права по отношению к правонарушителям. Юридические отношения всегда возникают в форме притязаний.

Юридические нормы, которые создает государство, заявлял ученый, не всегда соответствуют существующему в данном обществе правопорядку. Встречаются случаи некоторых противоречий между предписаниями нормы и правопорядком, но бывает так, что правопорядок идет наперекор юридическим нормам. В результате "не только не будет защищаться то, что предписано в норме, но напротив, будет защищаться нечто, совершенно тому враждебное".

Большие надежды на преодоление противоречий между юридическими нормами и правовым порядком Муромцев возлагал на судебные и другие правоприменительные органы, которые, по его мнению, должны быть способны постоянно приводить действующий правопорядок в соответствие со "справедливостью". По утверждению ученого "законодательная реформа — единственное верное средство для осуществления справедливости". Однако нельзя, замечал Муромцев, полагаться только на законодательный орган, реформы которого "могут слишком задерживаться". Основное внимание Муромцев обращал на суд и другие органы, применяющие право. Во все времена, утверждает ученый, "положительное право ограничивается, изменяется и дополняется под влиянием нравственных воззрений и чувства справедливости, руководящих лицами, применяющими право". Задача суда состоит в обеспечении полной гармонии между юридическими нормами и конкретным случаем, в ин-дивидуализировании права. Для этого судья должен "осуществить справедливость", т.е. "применить юридические нормы именно в той степени, в которой случай характеризуется типичными свойствами, служащими основанием нормы". Таким образом суд, считал Муромцев, превратится в арбитра между законом и конкретным правоотношением и сможет в соответствии со своим правосознанием проверять "жизненность" позитивного права, приводить закон в соответствие с "живым" правом.

Достоинство концепции Муромцева в том, что он защищал право как систему правоотношений, возникающих на основе конкретных интересов людей внутри гражданского общества. Право, по его глубокому убеждению, создается не только "велениями государства", "сверху", но и в процессе развития общественных отношений, т.е. "снизу". Созданное таким образом право нуждается в гарантиях государства от нарушений с помощью "организованной защиты". В этом процессе главную роль Муромцев отводил суду, организованному на современных, цивилизованных началах, основная задача которого состоит в юридической охране правовых интересов.

Учение о праве С. А. Муромцева оказало значительное влияние на социологическое направление правоведения. В России аналогичные идеи развивали М. М. Ковалевский, Ю. С. Гамбаров, Н. А. Гре-дескул и другие правоведы.

Видным государствоведом, теоретиком права и историком правовой мысли был профессор Николай Михаилович Коркунов (1853— 1904), преподававший в Петербургском университете, Военно-юридической академии и других учебных заведениях теорию и энциклопедию права, государственное право российское и зарубежное. Основные его произведения: "Государственное право (теория)" (1877 г.), "Лекции по общей теории права" (1904 г.), "Общественное значение права" (1892 г.), "Сравнительный очерк государственного права иностранных государств" (1890 г.), "Русское государственное право" (т. 1, 1892 г.; т. 2, 1893 г.), "Указ и закон" (1894 г.), "История философии права" (1896 г.).

Восприняв ряд идеи Иеринга, Коркунов отвергал данное Иерингом определение права как "защищенного интереса", утверждая, что право предполагает не отдельный интерес, а связь, отношение не менее чем двух лиц с встречными интересами. Кроме того, рассуждал ученый, поскольку охрана интереса неизбежно включает контроль за выбором наилучшего способа его реализации, концепция Иеринга ведет к оправданию безграничной правительственной опеки над личностью.

Право, по определению Коркунова, есть не просто защита интересов, но их разграничение. Юридические нормы разграничивают интересы различных субъектов в отличие от норм технических, указывающих средства достижения определенной цели, и правовых правил, дающих сравнительную оценку разных интересов одного и того же лица. "Подобно оценке интересов и для разграничения их человеческое сознание вырабатывает определенные нормы — нормы разграничения интересов, которые так же, как и нормы оценки, служат той же цели, совместному осуществлению всех разнообразных человеческих целей", — писал Коркунов. "Следовательно, и нормы разграничения интересов суть нормы этические. Но в отличие от нравственных норм они не дают мерила для оценки интересов, для различия добра и зла. Они указывают только, насколько мы имеем или не имеем права осуществлять наши интересы при столкновении с чужими интересами. Следовательно, нормы разграничения интересов определяют границу между правом и не правом и суть юридические нормы".

Содержание общественной жизни составляют разнообразные интересы; чтобы определить границы осуществления сталкивающихся интересов, право устанавливает права и обязанности субъектов общественных отношений и тем самым, писал Коркунов, создает "важный порядок общественных отношений".

Коркунов отмечал, что гражданское право разграничивает интересы частных лиц, уголовное право — интересы обвинителя и подсудимого, гражданский процесс — истца и ответчика, государственное право — интересы всех участников государственного общения от монарха до подданного, международное право разграничивает интересы людей как участников международных отношений и как граждан конкретных государств.

Учение Коркунова о праве сложилось под сильным влиянием социологических концепций, трактующих право как средство достижения согласованности интересов личности и общества. Определенное воздействие на его учение оказали и модные в то время идеи социальной психологии. Коркунов рассматривал право как "взаимное психическое воздействие людей", связывал общеобязательную силу закона с авторитетом веления органов власти, вызывающих "почти инстинктивное к себе повиновение".

В еще больших масштабах психологические категории использовались Коркуновым при исследовании понятия государственной власти. Подобно Еллинеку и другим государствоведам Коркунов, решая непосильную для юридического позитивизма проблему связанности государства своим правом, стремился соединить юридическую концепцию государства (государство как "юридическое отношение") с социологическими и психологическими конструкциями.

Государство, по учению Коркунова, — не лицо, а юридическое отношение, в котором субъектами права являются все участники государственного общения, а объектом служит государственная власть как предмет пользования и распоряжения. Он возражал против формально-догматического подхода к государственной власти как к единой воле. Подобная концепция, рассуждал Коркунов, не объясняет, чья воля осуществляется в отношениях между государственными органами, каждый из которых имеет свою волю. Само понятие власти, по его мнению, не связано необходимо с понятием властвующей воли. Не всякая воля властвует, она может быть бессильна, безвластна. Вместе с тем воля всегда стремится к власти, приобретает, теряет ее, т.е. власть является объектом помыслов и действий воли. В то же время власть не предполагает обязательно волю. Властвуют иногда божества, представления о болезнях и грозящей беде.

Таким образом, власть, утверждал Коркунов, не обязательно направлена на властвование воли; это может быть и "воображаемая воля", которая, тем не менее, оказывает на человека такое же воздействие, какое имеет и действительно существующая воля. Для факта властвования нет необходимости, чтобы зависимость была реальной. "Для властвования требуется только сознание зависимости, а не реальности ее", — отмечал Коркунов. Государство может властвовать, утверждал он, не обладая ни волей, ни сознанием своей силы.

Важно только, чтобы люди сознавали свою зависимость от государства. От степени осознания ими этой связанности государством зависят мера и граница власти государства. Таким образом, государственная власть основывается, по Коркунову, не на чьей-либо воле, а на коллективном сознании людей, на их психологическом единении. "Власть есть сила, обусловленная не волей властвующего, а сознанием зависимости подвластного", — отмечал ученый. Таким состоянием постоянного властвования, опирающегося на добровольное подчинение, является, по Коркунову, государство: "Государство есть общественный союз, представляющий собой самостоятельное и признанное властвование над свободными людьми".

Обращаясь к идее разделения властей, Коркунов отвергал общепринятое понимание разделения властей как обособление законодательной, исполнительной и судебной власти. Сущность разделения властей, по его мнению, заключается "в обеспечении свободы надлежащим распределением функций властвования". При безусловном единстве власти как силы, служащей объектом отношения, возможно, утверждал Коркунов, разделение распоряжения государственной властью.

Взаимное сдерживание органов власти, обеспечивающее свободу граждан, достигается, по его мнению, не только обособлением разных функций государственной власти, но и вообще "совместностью властвования", которое находит проявление в трех формах: 1) в осуществлении одной и той же функции несколькими независимыми друг от друга органами; 2) в распределении между несколькими органами различных, но взаимно обусловленных функций; 3) в осуществлении различных функций одним органом, но различным порядком. Эти формы могут образовывать всевозможные комбинации государственных органов. "Нет ни одного государства, — отмечал Коркунов, — где бы законодательство, исполнение и суд были строго обособлены друг от друга".

Возведением принципа разделения властей к более общему началу — совместного властвования, по мнению Коркунова, объясняется признание за правительством самостоятельного права издавать общие юридические правила в административном порядке. Установление законов и правительственных распоряжений (указов) в Российской империи служит лишь одним из проявлений совместного осуществления государственной власти. Взаимное сдерживание государственных органов выражается, по его мнению, в том, что указы имеют силу только при условии непротиворечия законам (законом Коркунов считал веление верховной власти, состоявшееся при участии Государственного совета; все остальные общие правила, исходящие от монарха, причисляются им к категории высочайших указов, издаваемых в порядке управления). Верховенство законов не может гарантироваться только депутатами либо министрами, необходимо, утверждал Коркунов, чтобы суду принадлежало право проверять юридическую силу указов. Поэтому отделение законодательной функции от правительственной возможно и в абсолютной монархии, где оно подходит под третью форму совместного властвования.

Рассуждая о государстве вообще или о государственном праве стран Запада, Коркунов нередко излагал радикальные идеи. Так, он неоднократно высказывался против ограничений избирательного права, поскольку "государство по самому существу своему призвано служить не отдельным классам, а быть организацией всего народа, как одного целого". При ограниченном представительстве, утверждал Коркунов, неизбежны противоречия между государством и теми слоями народа, которые не представлены в государственных органах, возникает опасность розни, недоверия между государством и обществом.

Особенные возражения Коркунова вызывали цензовые избирательные системы: "Против ограничения избирательного права имущественным цензом в какой бы то ни было форме говорит то веское соображение, что этим искусственно усиливается и так резко проявляющееся различие между имущими и неимущими. Крайнее неравенство экономических условий и вытекающая из этого зависимость неимущих от владельческих классов и так составляет самое больное место современного общества. А всякое искусственное усиление экономического неравенства неизбежно усиливает и так опасный антагонизм общественных классов".

Характеризуя государственный строй самодержавной России, Коркунов отмечал устарелость российских законов о правах гражданской свободы, противоречие между гласным судом и местным самоуправлением, с одной стороны, и "странным анахронизмом", каким является бесправие личности перед административным произволом и полное отсутствие хотя бы малейшей свободы общественной деятельности, с другой стороны.

Коркунов с сожалением отмечал, что в России "государственная служба является единственной формой участия подданных в общей политической жизни страны", и потому политические права имеет лишь "узкая сфера наличного служебного персонала", сформированная "на началах сословности", причем "административная власть вооружена правом устанавливать такие ограничения свободы, которые отнюдь не могут быть оправданы необходимостью". Однако Коркунов полагал, что ближайшей перспективой развития государственного строя России должна быть не представительная, ограниченная монархия, как в странах Запада, а "правомерная, но самодержавная монархия".

По мнению Коркунова, упорядочение издания законов, наделение судов правом разрешать противоречия между указами и законами, учреждение административной юстиции в виде самостоятельной системы судов, предоставление им права отмены незаконных распоряжений, обеспечение гражданских прав (неприкосновенность собственности, право граждан на подачу петиций) в России не требуют наделения подданных политическими правами и создания представительства, ограничивающего власть самодержца. "Государь сосредоточивает в своих руках всю полноту верховной власти безраздельно, но осуществляет ее правомерно", — писал Коркунов.

Заметное место в развитии социологического направления права в России занимает историк и правовед, ученый и политический-деятель, член I Государственной думы и Государственного совета Максим Максимович Ковалевский (1851—1916). Он преподавал московском (1877—1887 гг.) и Петербургском (1906—1916 гг.) университетах конституционное право, историю политических учений, историю иностранного законодательства и другие предметы. Его перу принадлежит ряд ценных исследований по социологии ("Социология" в двух томах, 1910 г.), по сравнительно-историческому и сравнительно-правовому методам: "Общинное землевладение, причины, ход и следствие его разложения" (1879 г.), "Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы изучения истории и права" (1880 г.), "Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении" (1886 г.), "От прямого народоправства к представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму. Рост государства и его отражение в истории политических учений" в трех томах (1906 г.), "Общее учение о государстве" (1909 г.).

Учение Ковалевского о государстве и праве органически связано с его социологической концепцией. Методологической основой его учения явились доктрина О. Конта, взгляды Г. Спенсера, психология Г. Тарда, солидаристские доктрины Э. Дюркгейма и Л. Дюги. Известную формулу О. Конта "порядок и прогресс" он заменил более общим понятием "организация и эволюция". Не всякая эволюция прогрессивна, рассуждал Ковалевский, и не каждая организация основана на порядке — порядок обеспечен лишь там, где общество образует "замиренную среду", основанную на общественной солидарности.

Каждая социальная группа, по Ковалевскому, есть прежде всего, "замиренная среда", в которой вместо борьбы водворяется "солидарность, или сознание общности интересов и взаимной зависимости друг от друга". Факт солидарности, ее требования признаются обществом и становятся социальными нормами. Право возникает и изменяется в результате того, что появляется вначале состояние неудовлетворенности существующим положением вещей, возникают новые требования, которые "переходят силой подражания сперва в общественное мнение, в юридическое сознание масс, а затем — в обычай и закон". Право, по Ковалевскому, — это "нормы, ставящие себе целью поддержание и развитие солидарности", "приводимые в жизнь организованной силой общества — государством", обладающие принудительной силой.

Понятие права в концепции Ковалевского имеет двоякое значение: 1) право есть отражение требований солидарности и обусловленной ею идеи долга, заставляющей индивидов брать на себя обязанности, чтобы сохранить интерес группы; это право предшествует государству и порождает позитивное право; 2) позитивное право, имеющее нормативный характер и обеспечиваемое принудительной силой государства, выражает волю не отдельного класса, а целого общества; оно содержит правила, призванные либо расширить, либо ограничить свободу индивида (зависит от того, в какой степени государство берет на себя функции, ранее исполняемые общественными союзами).

Ковалевский отвергал идею прирожденных прав, идущих от "естественного состояния". "Всякая декларация неотъемлемых прав личности может сделаться тормозом для дальнейшего политического развития, если считать ее содержание раз навсегда установленным", — отмечал ученый.

Личные права, по мнению Ковалевского, не зависят от государства, которое не может их отменить, "так как признание их является таким же требованием общественной солидарности, как установление самого факта государственного общежития".

Возникновение и права, и государства, согласно его теории, обусловлено интересами общественной солидарности. Состояние "замиренной среды" с присущей ей взаимозависимостью людей, подкрепляемое принудительной силой (вооруженным насилием), ведет к объединению различных союзов в государстве.

Источник возникновения власти и государства Ковалевский под сильным влиянием теории Тарда усматривал "в психическом воздействии личностей, способных к инициативе, к творчеству, на массы, не способные ни к чему иному, как к подчинению своей деятельности чужому примеру и руководительству".

Ковалевский исследовал стадии развития общества и государства. Он писал, что догосударственному состоянию соответствует племенное княжество или правление совета старейшин (родовая организация). Государственности Античного мира свойственна непосредственная демократия, феодализму — сословная монархия, на смену которой приходит "всесословная" стадия развития общества. Последней, по мнению Ковалевского, соответствуют вначале цезаризм, а затем конституционная монархия и республика, дополняемые референдумом и прямым законотворчеством избирательного корпуса.

Исторической закономерностью Ковалевский считал необходимость продвижения каждого общества от низшей к более высокой стадии. Однако этому прогрессу противоречит, писал Ковалевский, "противопоставление бедности и богатства, рознь между имущими и неимущими". Для преодоления этого противоречия он полагал необходимым усиление вмешательства государства в распоряжение собственностью в интересах земледельцев и рабочих, юридическое закрепление права на труд, свободную деятельность профсоюзов, их борьбу за социальные права.

Ковалевский оспаривал "социалистическую доктрину о государстве как о политическом владычестве господствующего экономического класса". Господство одной части общества над другой представлялось ему лишь исключением, нарушением закона общественной солидарности. С этих позиций им осуждалось любое государство, посягающее на "личные права", как "деспотическое государство", "якобинское сверху или снизу".

Ковалевский настойчиво обращал внимание на такое качество "всесословного" общества, как провозглашение гражданского и политического равенства, прав и свобод личности, юридических гарантий этих прав и свобод, которые, по его мнению, обусловливают "общенациональный характер" права, согласование интересов личности, групп, классов, общества в соответствии с социальной солидарностью.

Ковалевский был сторонником глубоких реформ, ведущих к утверждению "всесословного" (т.е. гражданского) общества. Он писал, что революция как средство социального изменения вызывается ошибками правительства, которое не удовлетворяют справедливые, естественные для своего времени требования народа. Кроме того, революция всегда предполагает насилие, а значит, нарушение "замиренной среды" в обществе. "Нам совершенно чужда мысль об уничтожении разом чего бы то ни было и создании сразу нового строя, новой религии или новой морали, — утверждал ученый. — При медленности общественных изменений прогресс более надежен, чем при их быстроте, эволюцию надо предпочитать революции, или, выражаясь языком Конта, прогресс желателен только под условием сохранения порядка".

Ковалевский не одобрял самодержавие, но был сторонником сохранения монархии в России: "Республика кажется мне в России так же мало мыслимой, как и монархия во Франции". Он считал возможным эволюционное развитие самодержавия в "демократическую монархию", основанную на конституции и представительном правлении. "Русская империя нуждается в более широких основах: она может быть только империей всенародной, — рассуждал Ковалевский. — Сохраняя наследственное руководительство нации ее историческим вождем, положим в основу русского обновления систему самоуправления общества".

Возникновение психологических концепций права было связано с процессом становления психологии как самостоятельной отрасли знаний. Интерес обществоведов к проблемам психологической науки заметно возрос на рубеже XIX—XX вв., когда в ней возобладали экспериментальные методы исследований и начали складываться крупные научные школы, разошедшиеся в трактовке психики человека (рефлексология, бихевиоризм, фрейдизм и др.). Воспринятые социологами и юристами, идеи этих школ положили начало формированию новых направлений в общественно-политической мысли.

Оригинальную психологическую теорию права выдвинул Лев Иосифович Петражицкий (1867—1931) — профессор юридического факультета Петербургского университета, депутат I Государственной думы от партии кадетов. Его взгляды наиболее полно изложены в книге "Теория права и государства в связи с теорией нравственности" (1907 г.). После Октябрьской революции он переехал в Польшу и возглавил кафедру социологии Варшавского университета.

Петражицкий исходил из того, что право коренится в психике индивида. Юрист поступит ошибочно, утверждал он, если станет отыскивать правовой феномен "где-то в пространстве над или между людьми, в "социальной среде" и т.п., между тем как этот феномен происходит у него самого, в голове, в его же психике, и только там". Интерпретация права с позиции психологии индивида, считал Петражицкий, позволяет поставить юридическую науку на почву достоверных знаний, полученных путем самонаблюдения (методом интроспекции) либо наблюдений за поступками других лиц.

Источником права, по убеждению теоретика, выступают эмоции человека. Свою концепцию Петражицкий называл "эмоциональная теория" и противопоставлял ее иным психологическим трактовкам права, исходившим из таких понятий, как воля или коллективные переживания в сознании индивидов.

Эмоции служат главным побудительным ("моторным") элементом психики. Именно они заставляют людей совершать поступки. Петражицкий различал два вида эмоций, определяющих отношения между людьми: моральные и правовые. Моральные эмоции являются односторонними и связанными с осознанием человеком своей обязанности, или долга. Нормы морали — это внутренние императивы. Если мы подаем из чувства долга милостыню, приводил пример Петражицкий, то у нас не возникает представлений, что нищий вправе требовать какие-то деньги. Совершенно иное дело — правовые эмоции. Чувство долга (обязанности) сопровождается в них представлением о правомочиях других лиц, и наоборот. "Наше право есть не что иное, как закрепленный за нами, принадлежащий нам — как наше добро — долг другого лица". Правовые эмоции являются двусторонними, а возникающие из них правовые нормы носят атрибутивно-императивный (предоставительно-обязывающий) характер.

Теория Петражицкого безгранично расширяла понятие права. Он считал правовыми любые эмоциональные переживания, связанные с представлениями о взаимных правах и обязанностях. Петра-жицкий относил к правовым нормам правила различных игр, в том числе детских, правила вежливости, этикета и т.п. В его сочинениях специально оговаривалось, что правовые нормы создаются не путем согласования эмоций участников общественных отношений, а каждым индивидом в отдельности: "Переживания, которые имеются в психике лишь одного индивида и не встречают признания со стороны других, не перестают быть правом". На этом основании Петражицкий допускал существование правовых отношений с неодушевленными предметами, животными и нереальными субъектами, такими, как бог или дьявол.

Приведенные высказывания вызвали резкую критику в отечественной литературе. Юристы нередко обращали внимание на абсурдность отдельных выражений Петражицкого, не замечая, что за ними стоит теоретическая проблема. Петражицкий стремился найти универсальную формулу права, которая охватывала бы различные типы правопонимания, известные истории (включая договоры с богом и дьяволом в правовых системах прошлого). Его концепция явилась одной из первых попыток, теоретически во многом незрелой, проследить формирование юридических норм в правосознании.

Многочисленные правовые нормы, создаваемые индивидами, неизбежно вступают в противоречия друг с другом, указывал Петражицкий. На ранних этапах истории способом их обеспечения выступало самоуправство, т.е. защита нарушенного права самим индивидом или группой близких ему лиц. С развитием культуры правовая защита и репрессия упорядочиваются: возникает система фиксированных юридических норм в форме обычаев и законов, появляются учреждения общественной власти (суд, органы исполнения наказаний и т.п.). Монополизируя функции принуждения, государственная власть способствует "определенности права".

Развитие обычаев и законодательства вместе с тем не вытесняет полностью индивидуальные правовые переживания, утверждал Петражицкий. В современных государствах наряду с официально признанным правом существует, по его мнению, множество систем интуитивного права, как, например, право зажиточных слоев, мещанское право, крестьянское, пролетарское, право преступных организаций. Психологическая теория в этом отношении приближалась к идеям правового плюрализма, однако право социальных классов и групп в ней было истолковано индивидуалистически. "Интуитивных прав столько, сколько индивидов", — подчеркивал Петражицкий.

Соотношение интуитивного и официального права, по теории Петражицкого, в каждой стране зависит от уровня развития культуры, состояния народной психики. Россия является "царством интуитивного права по преимуществу". В ее состав входят народы, стоящие на разных ступенях развития, с множеством национальных правовых систем и религий. К тому же, полагал ученый, российское законодательство находится в неудовлетворительном состоянии, а его применение сплошь и рядом подменяется официальным действием интуитивно-правовых убеждений. Петражицкий ратовал за проведение в стране унификации позитивного права, создание полного свода российских законов. Передовое законодательство, по его словам, ускоряет развитие менее культурных слоев общества.

Одновременно Петражицкий подчеркивал недопустимость возведения интуитивного права даже наиболее образованных социальных классов в масштаб для оценки действующих законов. Реформы законодательства, как он полагал, необходимо проводить на основе научных знаний. В связи с этим им выдвигался проект создания особой научной дисциплины — политики права. С точки зрения Петражицкого философия права распадается на две самостоятельные науки: теорию права и политику права. Теория права должна быть позитивной наукой, без каких-либо элементов идеализма и метафизики. Политика права как прикладная дисциплина призвана соединить знания о праве с общественным идеалом, т.е. представить научное решение проблемы, составлявшей содержание прежних естественно-правовых учений.

Петражицкий не оставил подробных рекомендаций относительно практического осуществления политики права. Свою задачу он видел в том, чтобы наметить отправные принципы новой юридической науки, обосновать ее необходимость. Вполне ясно ему было одно: главенствующее положение в правовой политике государства должны занимать не принудительные меры, а механизмы воспитательного и мотивационного воздействия на поведение людей. Лишь с помощью таких механизмов официальное право способно направить развитие народной психики к общему благу.

Общественно-политические идеалы Петражицкого были близки к этическому социализму, получившему распространение в России на рубеже XIX—XX вв. Для современной эпохи, отмечал он, характерны процессы "социализации производства", замены "деспотического режима системой государственного и общинного самоуправления". В будущем право изживет себя и уступит место нормам нравственного поведения. "Вообще право существует из-за невоспитанности, дефектности человеческой психики, и его задача состоит в том, чтобы сделать себя лишним и быть упраздненным

Павел Иванович Новгородцев (1866–1924) с самого начала своей научной и преподавательской деятельности зарекомендовал себя блестящим историком и философом права. Его имя стало известным в связи с подготовкой и изданием сборников "Проблемы идеализма" (1902) и "Из глубины" (1918), ставших крупным событием в духовной жизни российского общества. Самым значительным по замыслу и исполнению трудом стало "Введение в философию права". Первую часть его составили работы "Нравственный идеализм в философии права" и "Государство и право" (1907), в которых было дано обоснование потребности в возрождении философии естественного права. Вторую часть составила работа "Кризис современного правосознания" (1909), где сделан обзор кризисных тенденций в использовании идеалов и ценностей эпохи века Просвещения, в том числе ценностей правового государства. "Если изначально правовое государство имело задачу простую и ясную – когда равенство и свободы представлялись основами справедливой жизни, т. е. началами формальными и отрицательными, и осуществить их было нетрудно, то сейчас государство призывается наполнить эти начала положительным содержанием". Трудность последней задачи состоит в том, что государство возлагает на себя "благородную миссию общественного служения, встречается с необходимостью реформ, которые лишь частично осуществимы немедленно", и что, вообще говоря, они "необозримы в своем дальнейшем развитии и осложнении" (Кризис современного правосознания. 1909).

В третьей части "Об общественном идеале" (1917) предметом критического анализа и обобщений стали идеалы социализма и анархизма в их возникновении и исторической эволюции. Свой личный интерес в разработке идеалистического, восходящего к Канту направления философии права Новгородцев связывал с потребностью обосновать "самостоятельное значение нравственного начала" в правоведении. Эта позиция, по его мнению, представляла собой "разрыв с традициями исключительного историзма и социологизма и переход к системе нравственного идеализма". В частности, имелась в виду необходимость "понять и обосновать нравственную проблему как самостоятельную и независимую от всяких исторических и социологических предпосылок". В этом направлении работа велась и в древности, и в Новое время. Современная мысль нашла в системе Канта соответствующий источник поучения. Правоведы, стремящиеся уберечь нравственную основу права "от воздействия мелкой практики и односторонней теории", могут найти надежную опору в возрожденной школе естественного права.

"Естественно-правовые построения являются неотъемлемым свойством нашего духа и свидетельством его высшего призвания. Общество, которое перестало бы создавать идеальные построения, было бы мертвым обществом; эти построения каждый раз показывают, что в нем есть дух жив, есть движение нравственного чувства и сознания".

Общественная деятельность Новгородцева не ограничилась преподаванием и публицистикой. Он входил в руководство кадетской партии, избирался депутатом Государственной думы от Екатеринославской губернии. В эмиграции при содействии чешского правительства создал в Праге Русский юридический факультет, которым руководил до своей кончины в апреле 1924 г. Он был признанным главой школы возрожденного естественного права. Его непосредственными учениками были И. А. Ильин, Б. П. Вышеславцев, Н. Н. Алексеев, А. С. Ященко и др.

Н.Н.Алексеев, бесспорно, входит в плеяду выдающихся русских юристов, внесших заметных вклад в развитие теоретических представлений о праве, хотя его собственный опыт феноменологической интерпретации права остался незавершенным. Специфику такого правопонимания представляет взгляд на право как на явление, имеющее свой собственный смысл, независимый от того или иного конкретного правового содержания, выражающего определенную политическую волю, идеологический принцип или практику сложившихся общественных отношений. В этом контексте феноменологическая концепция права противостоит как юридической догматике, так и естественно-правовой школе или социологическому направлению в правоведении, объединяя их в то же время в единое целое, как кубик объединяет в единое свои грани. При этом важно отметить, что феноменологическая составляющая теории права Алексеева не является догмой, а входит в творческий сплав достижений европейской философии с наработками русской философской мысли, с традиционными русскими духовными ценностями. (Подобный синтез характерен для русской философской и философско-правовой мысли, вспомним хотя бы славянофилов, достаточно радикально переработавших и развивших философию и Гегеля и Шеллинга).

Одними из основных компонентов философско-правового учения Н.Н. Алексеева являются феноменологическая аксиология, исходящая из учения М. Шелера и феноменологическая концепция права А. Райнаха, но и эти мыслители лишь развивали идеи, заложенные в феноменологическом методе познания. Феноменологический метод в его классическом варианте был обоснован немецким философом Э. Гуссерлем (1859 – 1938). Гуссерль остро чувствовал как несовершенство современной ему науки, так и хаотическое состояние философии, представляющей собой собрание разнообразных и подчас не выдерживающих критики мнений. Его собственный замысел был связан с созданием строго научной философии. Но толчок к исследованию должен исходить не от философии, а от вещей и проблем. «Мы должны спрашивать у самих вещей. Назад к опыту, к созерцанию, которое одно только может дать нашим словам смысл и разумное право» – такова отправная точка немецкого мыслителя.

Основные посылки феноменологического подхода заключаются в следующем: Термином «феномен» Гуссерль обозначает все то, что является данным и очевидным в восприятии или сознании индивида. Феноменология стремится описать феномены сознания и показать, как они конституируются. Индивидуальное бытие любого рода, по Гуссерлю, в самом общем виде – «случайно», т.е. по своей сущности оно могло бы быть и иным. Однако смысл такой случайности, называемой Гуссерлем фактичностью, ограничивается тем, что он «коррелятивно сопрягается с необходимостью, каковая означает не простую фактическую наличность сохраняющего свою значимость правила соупорядочивания пространственно-временных фактов, но обладает характером сущностной необходимости и тем самым сопряженностью с сущностной всеобщностью. Если мы говорили, поясняет свою мысль Гуссерль, что каждый факт мог бы «по его собственной сущности» быть и иным, то тем самым мы уже выразили следующее: от смысла всего случайного неотделимо обладание именно сущностью, а тем самым подлежащим чистому постижению эйдосом, и таковой обретается отныне среди сущностных истин различных ступеней всеобщности. Индивидуальный предмет – не просто вообще индивидуальный, не просто некое – «вот это!», не просто один-единственный в своем роде, он «в себе самом» обладает своеобразием, своей наличностью существенных предикабилий, каковые обязаны подобать ему (как «сущему, каково оно в себе») с тем, чтобы ему могли подобать иные, вторичные, относительные, определения».

 

57. Советская юридическая наука. Марксистское определение права: дискуссии 20-х – начала 30-хгг. - теории Д.И. Курского, П.И. Стучки, Пашуканиса Е.Б. , М.А. Рейснера и др.

История правовой и политической мысли советского периода – это история борьбы против государственности и права в их некоммунистическом смысле и значении, против «юридического мировоззрения» как сугубо буржуазного мировоззрения, история замены правовой идеологии идеологией пролетарской, коммунистической, марксистско-ленинской, история интерпретации учреждений и установлении тоталитарной диктатуры как «принципиально нового» государства и права, необходимых для движения к коммунизму и вместе с тем «отмирающих» по мере такого продвижения к обещанному будущему.

После революции в процессе многочисленных дискуссий о судьбах права в новых социально-исторических и политических условиях постепенно в общем русле марксистского подхода к праву стали складываться различные направления и концепции понимания и трактовки права.

Право как орудие диктатуры пролетариата. Концепцию нового, революционного, пролетарского права как средства осуществления диктатуры пролетариата активно развивал и внед-

---

Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 4508; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!