Из статьи «Выравнивание игрового поля» Светланы Шадаевой и Татьяны Малофеевой
В 2000 году Европейская комиссия объявила, что с 1 января 2005 года будет требовать от всех европейских компаний, котирующихся на бирже, применения Международных стандартов финансовой отчетности (МСФО) для составления консолидированной отчетности. Таким образом, страны ЕС приняли МСФО. Но это явилось лишь завершающим шагом на длительном пути их разработки Комитетом по международным стандартам финансовой отчетности (КМСФО), основанным в 1973 году. Кульминацией многих лет работы Комитета стало заключение в 1995 году соглашения с Международной организацией комиссий по ценным бумагам (International Organization of Securities Commissions, IOSCO) о разработке списка ключевых стандартов.
В соответствии с соглашением Комитет разрабатывает, а IOSCO утверждает список международных стандартов; после этого IOSCO рекомендует международные стандарты как основу составления финансовой отчетности для листинга на любых фондовых биржах мира, что облегчает выход компаний на мировые рынки капитала.
Исключение – фондовые биржи США. Комиссия по ценным бумагам и биржам (Securities and Exchange Commission, SEC) разрешает иностранным компаниям представлять отчеты, составленные согласно МСФО, но требует, чтобы результаты были пересчитаны в соответствии с американскими национальными стандартами (US GAAP).
Многие страны принимают МСФО и для компаний, чьи акции не котируются на биржах, или создают свои внутренние стандарты по образу и подобию международных. Такая практика распространяется все шире.
|
|
|
МСФО возникли в ответ на потребность в них фондового рынка, а не в результате каких‑то политических инициатив правительств. И лишь на последующих стадиях правительства активно поддерживали эту инициативу (например, в ЕС и Австралии). И это стало возможно потому, что международные стандарты уже стали важным явлением в практической жизни. На ранних стадиях разработки международных стандартов КМСФО был сформирован группой профессиональных бухгалтеров и финансировался преимущественно их профессиональными организациями.
Создание КМСФО было обусловлено потребностью иметь единый международный язык финансовой отчетности для обслуживания все более глобализующегося финансового рынка. Общий набор стандартов финансовой отчетности увеличивает возможность сравнительной оценки результатов деятельности компаний разных стран, торгующих на одном и том же рынке. Дополнительная выгода для транснациональных корпораций и их аудиторов заключается в том, что исчезли проблемы при составлении консолидированной отчетности, а сами отчеты стали более информативными. Наконец, получили выгоду и те страны, которые не имели разработанного набора национальных стандартов финансовой отчетности. Принятие международных стандартов в таких странах обеспечило компании готовым набором стандартов, соответствовавших их потребностям (по крайней мере, потребностям крупных компаний) и признанных на международных фондовых рынках.
|
|
|
Правление КМСФО ставит перед собой три масштабных цели: совершенствование, сближение (конвергенция) и приоритет.
Совершенствование предполагает вполне определенное улучшение существующих стандартов.
Сближение (конвергенция) – сокращение различий в стандартах финансовой отчетности путем выбора наилучшей из имеющихся практик. Или, если такой практики не существует, предполагается разработка новых стандартов в сотрудничестве с работающими в области совершенствования стандартов национальными регулирующими органами. Сближение направлено на принятие наилучшей из практик. Не существует исходных предположений относительно того, что наилучшим решением является принятие именно МСФО или американских GAAP. Например, предложение отразить в отчетности расходы на пенсионное обеспечение предусматривает использование опыта Великобритании.
|
|
|
Крупнейшей мировой экономикой является экономика США. Поэтому не удивительно, что сближение предусматривает участие США. Это отвечает интересам, в частности, тех компаний из стран ЕС, ценные бумаги которых котируются на биржах США и проверки отчетности которых на соответствие американским GAAP требует американская Комиссия по ценным бумагам и биржам. Эта работа упростится в результате сближения между МСФО и американскими национальными стандартами.
Приоритет в понимании правления КМСФО заключается в разработке новых стандартов финансовой отчетности с целью решения проблем, которым международное сообщество законодателей в области стандартов еще не уделило должного внимания. Примером реализованного в настоящее время проекта может служить стандарт IFRS 2 «Выплаты долевыми инструментами».
БАНКОВСКИЙ НАДЗОР
Итак, основным достижением казахстанской банковской реформы на первом ее этапе стал переход на международные стандарты по полной программе.
В области консолидированного банковского надзора и аудита таковыми, как уже сказано, являются Базельские нормативы пруденциального регулирования, или Базельские стандарты.
Сами по себе Базельские стандарты не хороши и не плохи – это просто стандарты, не больше и не меньше. Поскольку сейчас внедряют Базель‑2, то, возможно, Базель‑1 уже не вполне соответствует нуждам момента или сам по себе неполон, недостаточно хорош и так далее. Но рассуждать об этом совершенно излишне. Вопрос всегда заключается только в том, принимать ли общеупотребительные стандарты, чтобы включаться в мировые процессы, или придумывать свои и затем гордо сидеть с ними на суверенной обочине. Мы, как уже много раз сказано, решили велосипед не изобретать, а двигать к международным стандартам, и, с моей точки зрения, это было абсолютно правильно. Во всяком случае, на данный момент рынки с правильностью этого курса уже давно согласились.
|
|
|
Как резонно замечено в письме Базельского комитета, «эффективный надзор за деятельностью кредитных организаций является неотъемлемым компонентом развитой экономики, в которой банковская система играет центральную роль. Надзор должен обеспечивать надлежащее исполнение и надежность банковских операций и следить за тем, чтобы капитал и резервы банков были достаточными для поддержания занятых ими рисковых позиций. Строгий и эффективный банковский надзор служит общему благу, которое не может быть достигнуто исключительно с помощью рыночных рычагов, и наряду с эффективной макроэкономической политикой является важнейшим условием финансовой стабильности в любой стране.
Стоимость эффективного банковского надзора достаточно высока, однако, как показывает жизнь, за его отсутствие приходится платить еще более высокую цену».
Западные участники с самого начала бурно аплодировали процессу нашего перехода на международные стандарты деятельности, но для людей внутри страны верность наших целей далеко не всегда была очевидной. Хотя особых боев конкретно по поводу курса на Базельские стандарты не велось, но недовольства и брюзжания по этому поводу было немало. Однако тут нам просто повезло. Многие недовольные просто не понимали реальных последствий этого процесса: при полной ясности сопротивления было б намного больше. И еще помогло то обстоятельство, что в банковской системе было много молодежи: они новое поддержали.
Кроме того, хотя мне не всегда нравится подчеркивать этот момент, но два базовых закона – о ЦБ и о банковской системе – реально были приняты указами президента, имеющими силу закона. Если бы оба эти законопроекта пришлось проводить через процедуру утверждения парламентом, то исход процесса был бы неочевиден. Но в нашем случае излишних дебатов и сопротивления удалось избежать. Законопроекты заработали сразу. А потом, когда в них понадобилось вносить изменения, указы уже приобрели статус законов. С точки зрения практического результата это абсолютно правильно: без правильной законодательной базы и при отсутствии стандартов двигаться и развиваться невозможно.
А мы развивались и получали результаты. В частности, при переходе на международные стандарты банковского надзора Национальный банк внедрил весьма жесткие требования по достаточности капитала. Это дало возможность провести затем системную консолидацию банковской системы. Для пополнения капитала банку всегда давался определенный период – полгода, в иных случаях – год. Это достаточный срок для решения проблемы. Поскольку если банкир не может собрать на рынке необходимые своего для бизнеса деньги, то что это означает? Симптом можно толковать двояко: либо сам он неважный финансист, либо у его бизнеса неважные перспективы. В таком случае банк можно кому‑нибудь продать или с кем‑нибудь слить. Но у кредитного учреждения с недостаточной капитальной базой мы бестрепетно отзывали банковскую лицензию.
В начале 90‑х годов в Казахстане было 230 банков. Сейчас осталось 35. Не уверен, что и эта цифра оптимальна для нашей страны, но, во всяком случае, проведенная санация сильно оздоровила нашу банковскую систему.
Основная работа по консолидации кредитных учреждений была проделана в 1995–1996 годах. В целом справиться удалось, хотя процесс был болезненным: в год отзывались лицензии у 30–40 банков. Кроме того, с 1995 года Национальный банк довольно долго практически не выдавал новых банковских лицензий. И до сих пор в Казахстане проще и дешевле купить готовый банковский бизнес. У регулятора в связи с этим также стало меньше проблем.
Одновременно с отзывом лицензий мы внедрили обязательную отчетность по международным стандартам бухгалтерского учета, требование аудита у «большой четверки» наиболее авторитетных международных аудиторских компаний и обязательность листинга акций банка на бирже. А также ряд дополнительных условий, таких как планка по минимальному капиталу для действующих и для вновь создаваемых банков, норматив достаточности капитала в размере 12 % (против 8 % по международным нормам), ужесточение и повышение качества проверок.
В России процесс консолидации шел гораздо более вяло: считалось (и считается), что небольшие региональные банки лучше работают с малым бизнесом. Наш опыт этого не подтверждает. В Казахстане кредиты и малому бизнесу, и населению активно выдают как раз самые крупные банки: это нужно им самим с точки зрения диверсификации собственной финансовой политики. В стране не так‑то много крупных предприятий (примерно 35–40), и это количество меняется медленно: у нас не развит сектор высоких технологий, соответственно, нет и компаний, способных очень быстро расти и вырастать до значительных размеров. Кроме того, крупные предприятия переборчивы, им доступны, в том числе, международные рынки капитала, они могут выпустить еврооблигации, получить кредит у западных банков по низким ставкам. В целом рынок крупного корпоративного заемщика в Казахстане высококонкурентен, и маржа на нем низкая. Поэтому наши банки, даже крупные, дружно начали двигаться в малый, средний бизнес и в розницу.
В рамках перехода на Базельские стандарты мы разработали положение о размещении внутренних активов международных банков, и это тоже было принципиальным новшеством, важным, в том числе, психологически. Вначале иностранные банки деньги в Казахстане просто «пылесосили», а затем перебрасывали за границу. Но на каком‑то этапе мы сказали зарубежным коллегам: больше так не получится, часть этих денег вы должны в обязательном порядке вкладывать здесь.
Они вначале, разумеется, возражали: в частности, говорили, что в Казахстане нет приемлемых для них активов. И прочие смешные вещи. Но в результате все равно построились. Ведь международная практика (а куда без нее) именно такова. В этом соответствии и заключался залог нашего успеха. Когда просто выставляешь людям рекомендации, они начинают сопротивляться новшествам, что в принципе понятно. А когда объясняешь, что отнюдь не Национальный банк Казахстана первый придумал необходимость для коммерческого банка размещать деньги в той же стране, в которой он их собрал, и что в развитых странах ровно так и делают, и приводишь справки из их же законодательства (статья такая‑то, параграф такой‑то), то суть разговора сразу меняется.
На следующем этапе переговоров некоторые иностранные банки, конечно, пытались все‑таки добиться своего, поменяв аргументацию. Объясняли, что да, в наших странах так делается, но в вашей стране мы так делать не можем. Но на подобную до абсурда запутанную риторику всегда можно реагировать достаточно жестко. Переход на международные стандарты в целом тем и хорош, что многие дискуссии такого рода закрывает: правоту в этом случае можно подтвердить фактами, цифрами. И представителям иностранных коммерческих структур становится достаточно бессмысленно бегать в свои посольства за поддержкой, по той простой причине, что дипломатическим представителям стран‑партнеров НБК может привести в качестве аргументов опять‑таки международные стандарты, и они просто вынуждены будут с ними согласиться. Ну а как иначе‑то!
При достижении уровня международных стандартов становится легче разговаривать и с национальными банками, и с иностранными финансовыми структурами, и с контрпартнерами на внешних рынках. При этом важно стандартам именно соответствовать, и совершенно не обязательно быть лучше них.
Скажем, относительно недавно я читал в одном деловом российском журнале статью, яростно критиковавшую западные стандарты бухгалтерской отчетности. IAS‑де методологически неправильны, дают возможность злоупотреблять. И вообще, дайте нам срок, разработаем свои, российские стандарты, получше международных.
Но никто не требует лучших стандартов. Стандарты должны быть стандартными, то есть одинаковыми для всех, этого вполне достаточно. Это как если ехать на поезде, время прибытия которого, скажем, 15 часов 20 минут. Плохо, если поезд опоздает. Но, с другой стороны, если он прибудет в 11 часов утра, это ведь тоже никого особо не обрадует, не так ли?
В какой‑то момент, помнится, мы обсуждали возможность введения на казахстанском фондовом рынке системы завершения сделки по стандарту T+3. (В этом случае деньги поступают на счета участников в течение трех дней после закрытия сделки.) Поскольку наша инфраструктура работала достаточно хорошо, то Национальный банк сказал, что готов внедрить схему T+1, то есть осуществлять расчеты быстрее, чем принято по международным стандартам. Но представители западных структур тут же охладили наш пыл. Они сказали: «Быстрее не надо. Если вы заявите стандарт T+1, то очень многие люди, которые в Казахстане физически не бывают и не знают ваших условий ведения бизнеса, решат, что либо здесь подвох, либо что‑то у вас делается не по правилам».
А если у западных инвесторов возникают сомнения относительно устройства фондового рынка конкретной страны, то они как люди разумные реагируют только одним способом: бумаги этой страны не покупают. Так что, сказали нам тогда коллеги, даже с учетом того, что технически вы сделать T+1 можете, делать этого не нужно. Просто соответствуйте международным стандартам.
Кстати говоря, именно тогда сложился принципиальный подход нашей команды к наполнению реформ вообще – не только этой, но и последующих. Мы решили, что опираться ВСЕГДА следует на международные стандарты. А там, где лучших стандартов нет (или они являются слишком общими), нужно брать и переносить к себе лучшую практику.
Это принципиально важная вещь. Мы начинали в почти полном вакууме – и институциональном, и законодательном, и нормативном, но своей целью поставили достижение наиболее передовых мировых показателей. Стремление к эталонам обеспечило нам лидерство в финансовой сфере. В целом при проведении реформ наша команда опиралась на следующие стандарты.
По платежным системам – стандарты Банка международных расчетов.
В области консолидированного банковского надзора – стандарты Базельского комитета.
В области биржевой деятельности – стандарты IOSCO.
По пенсионной системе и по системе страхования вкладов стандартов нет. Но многовариантности в этом деле быть не должно. Так что кому‑то еще предстоит навести порядок в этих зонах.
Важно заметить следующее: политические решения о том, что двигаться надо именно в направлении международных стандартов и лучшей международной практики, принимали и обеспечивали, конечно, другие люди. Я сейчас не работаю на государственной службе, поэтому мне легко говорить о том, что принципиальную роль в реформировании финансового сектора Казахстана сыграл глава нашего государства. Это тем более важно, что многие вещи были тогда совсем новыми, непривычными, и общий уровень готовности к их восприятию далеко не у всех был высоким.
Если сформулировать самый общий итог первого этапа финансовой реформы, то он таков. В Казахстане – при поддержке президента, парламента и правительства – была в общих чертах создана жизнеспособная двухуровневая банковская система.
Успех наших банковских реформ во многом обусловлен тем, что они:
1) достаточно долго обсуждались,
2) хорошо готовились,
3) политически поддерживались.
А также – не забудем о роли личности в истории – еще и потому, что в Национальном банке сложилась правильная команда. Все это вместе плюс готовность самого финансового сектора поддержать реформы и принять в них участие и было факторами успеха.
В общем, все получилось. С конца 1999 по 2003 год включительно активы нашей банковской системы увеличились в шесть раз, вклады населения в долларовом эквиваленте – в восемь раз. Коммерческие банки, пережив стадию бурного экстенсивного роста, прошли затем стадию консолидации, «в живых» остались наиболее жизнеспособные кредитные учреждения, которые могли развиваться дальше и наращивать свою конкурентоспособность до правильного рыночного уровня.
А вот государственных коммерческих банков у нас не существует. Государственные финансовые институты должны работать лишь в тех сегментах, где частные этого делать не могут, – в силу больших рисков или слишком длительных сроков кредитования. У нас имеются лишь два специализированных банка с участием государственного капитала: Банк развития Казахстана и «Жилстройсбербанк». Банк развития специализируется на кредитовании долгосрочных инфраструктурных проектов, за которые не берутся коммерческие кредитные организации. «Жилстройсбербанк» по примеру немецких стройсберкасс (Bausparkasse) занимается системой строительных сбережений. Остальные банки у нас коммерческие. На 1 января 2007 года в Казахстане было 33 кредитные организации, в капитале 14 из них участвовали иностранные инвесторы. Много это или мало? Отвечая на этот вопрос, я бы расставил акценты немного иначе. Структура собственности, соотношение различных категорий собственников – вопрос достаточно тонкий.
Скажем, более правильным считается так называемое размытое владение.
Но предположим, что существует большой банк, созданный очень давно, им владеет пул акционеров, и дела его идут прекрасно. В связи с успехами другой большой банк формулирует ему предложение о покупке. И поскольку у пенсионных, инвестиционных, страховых и прочих компаний, владеющих основным пакетом акций старого банка, нет никакой к нему эмоциональной привязанности, то они спокойно голосуют за продажу. Затем банк расчленяется, частями продается и так далее. И в итоге перестает существовать.
Схема вполне рыночная. Но крайне неприятная. Тем не менее при рассеянной структуре собственности любую компанию могут купить и в любой момент разобрать на куски. Однако в ситуации, когда у банка есть стратегический инвестор, судьба его обычно складывается иначе.
Поэтому мои ощущения таковы: с одной стороны, хорошо, чтобы банк был публичным финансовым институтом. Он должен пройти листинг и прочие процедуры, ведущие к публичности, существенная часть его пакета (может быть, даже больше 50 %) должна принадлежать разным инвесторам. Но в целом для долгосрочных интересов бизнеса лучше, когда у банка имеется стратегический акционер, который не позволит провести враждебный захват.
Приблизительно то же самое можно сказать относительно доли участия иностранных банков в национальной банковской системе. Полагаю, что минимум 50 % в системе должны составлять местные кредитные учреждения.
Потому что, опять‑таки, у иностранных банков нет никакой привязанности к чужой стране. В условиях кризиса они закрывают страновые лимиты, и наступает credit crunch, гораздо круче того, что наблюдается с августа 2007 года на международных рынках.
Причем национальный Центральный банк в этой ситуации абсолютно бессилен. Председатель ЦБ, разумеется, будет вызывать к себе менеджеров «дочек» западных банков и объяснять им, что кризис происходит совсем в другой стране. Западные менеджеры, в свою очередь, будут показывать председателю ЦБ множество писем и е‑мейлов, которые они отправили своему начальству на Запад. И в которых объясняется, что финансовый сектор той страны, где они сейчас трудятся, не переживает никаких серьезных проблем, что ликвидности здесь в избытке и так далее. Но правление материнского западного банка, его риск‑комитет и прочие структуры все равно примут решение закрыть лимиты на эту страну. От греха подальше.
Деньги по погашаемым кредитам в итоге будут выведены за границу, в «материнский» офис, а новых кредитов ни один дочерний западный банк не выдаст. Таким образом, если в стране 80–90 % банков принадлежат иностранным структурам, и все эти банки приняли решения о закрытии лимитов, то будущее национальной финансовой системы предсказать нетрудно. Если кризис к тому же продлится, то экономика этой страны окажется в сложном положении. С учетом того, что в нашем регионе рынки капитала менее развиты, чем, скажем, в англосаксонской модели, прекращение банковского кредитования однозначно приводит к очень тоскливым последствиям.
Таким образом, некоторые параметры «правильной» структуры собственности являются, если вдуматься, общими как для отдельного банка, так и для банковской системы в целом. Как отдельному банку, так и системе в целом, нужен своего рода якорь. Для отдельного банка желательно участие стратегического инвестора. А для системы принципиально важно, чтобы в нее входили национальные банки. Отечественному финансисту деваться особо некуда, поэтому он патриот и будет кредитовать отечественного заемщика в любых ситуациях. С моей точки зрения, оптимальная доля местных кредитных учреждений в банковской системе должна составлять 60–70 %.
А вот проблему инсайда я считаю чем‑то вроде квадратуры круга. Инсайд был всегда и всегда будет. Бороться с ним можно и нужно – даже обязательно нужно! Но побороть это явление полностью нигде, никогда и ни у кого не получалось. Как мы это видим на примере западных стран. Грань тут всегда очень тонкая, оптимального баланса нет, наверное, ни в одном законодательстве. Если возможность инсайда исключить полностью (что возможно лишь чисто теоретически), то не сможет работать рынок ценных бумаг. Это проблема не моральная: как известно, здесь все упирается в асимметричность информации.
Всегда есть информация, доступная кому‑то раньше, чем другим, не обязательно финансовая. Допустим, появились известия о том, что на заводе N готовится забастовка, и эти сведения могут обрушить котировки акций завода N, и о забастовке узнал человек, работающий в банке, готовящем первичное размещение акций (IPO) завода. Инсайд это или нет? А если сотрудник банка абсолютно не имеет отношения к процессу подготовки IPO завода, что тогда? Но зато он работает в подразделении, которое совершает короткие продажи акций того самого завода? И вот слово «инсайд» произнесено вслух, и в дело вмешиваются регулятивные органы. Начинаются разборки, проверки электронной почты, телефонных разговоров и прочее. Все эти ритуалы могут продолжаться годами, но итог часто нулевой.
Кроме того, есть еще один вопрос. Что должен делать человек с такого рода информацией, если она, по не зависящим от него причинам, все‑таки стала ему доступна? Звонить что ли в агентство Bloomberg и требовать немедленно поместить эту новость?
Вот пример из жизни. В настоящий момент я являюсь председателем правления Народного сберегательного банка Казахстана (это бывший Сбербанк, в казахстанском варианте он называется банк «Халык»). Наш банк – публичная компания, и его акции торгуются на бирже (о том, как «Халык» приватизировали, расскажу позже).
Мы провели конференц‑колл с нашими инвесторами, и после этого стоимость наших бумаг на бирже за три дня существенно выросла. Затем, спустя три месяца, мы провели следующий конференц‑колл, и цены на наши бумаги выросли еще на 13 %. Сейчас намечается следующий конференц‑колл. Тот человек, который узнал, что он состоится, является инсайдером или нет? (Мы приглашаем на конференц‑колл достаточно широкий круг инвесторов.) А с другой стороны, после 2‑4‑6 совпадений устанавливается причинно‑следственная связь. В этой ситуации в каком‑то из банков, работающих с нашими бумагами, узнают дату проведения следующего конференц‑колла. Но совершенно нельзя исключить, что в это время произойдет падение котировок наших акций. А банк уже посоветовал своим клиентам срочно покупать бумаги банка «Халык». Можно ли будет квалифицировать этот факт как инсайдерскую торговлю, для меня лично не очевидно.
Принципиально важным мне кажется, чтобы законодательство страны в принципе определяло инсайд как преступление. И нарушителей соответствующих статей закона ловило и наказывало.
Причем наказывать, как мне кажется, нужно материально. Зачем карать финансистов уголовно? В Америке существуют три специальных тюрьмы, где содержат именно нарушителей финансового законодательства, отнюдь не стремясь смешивать их с уголовниками. Потому что если организованная преступность сумеет поставить себе на службу финансиста с хорошей квалификацией, то совместными усилиями они нанесут обществу очень много вреда.
В специализированных американских тюрьмах для финансистов собраны хорошие библиотеки, подключен интернет, в целом созданы очень неплохие условия жизни, однако побег карается жестко. Вот после побега можно угодить в тюрьму уже вместе с уголовниками, чего финансисты как люди рациональные очень не хотят.
Одна такая тюрьма расположена у американцев в Пенсильвании, а две в Калифорнии, так что и климатические условия там неплохие. А в Казахстане, возможно, в принципе не найдется нарушителей финансового законодательства в количестве, достаточном для заполнения даже одной тюрьмы. Однако говорить о превосходстве нашей финансовой системы над американской исключительно на основании этого факта лично я бы не стал.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 6
Булат Мукушев, председатель правления ОАО «НБК‑банк», Андрей Ухов, Assistant Professor of Finance, Kelley School of Business университета штата Индиана
Законодательство по инсайду лежит в основе работы большинства финансовых рынков западных стран. Особо внимательно к проблеме инсайда относится SEC (Securities and Exchange Comission) в США. Кстати, в начале ХХ века сделки инсайдеров в США не считались незаконными. Но после излишеств 1920‑х годов и последовавшей Великой депрессии общественное мнение радикально изменилось. Сделки инсайдеров были запрещены законом и теперь караются очень строго. Помимо денежных штрафов и тюремного заключения, нарушителю могут запретить работать в финансовой сфере.
В целом законодательство по инсайду в США довольно сложное, накоплен обширный опыт правоприменения. Имеются знаменитые судебные случаи, и знание этих прецедентов может принести безусловную пользу.
К числу именно таких поучительных историй относится эпизод из жизни Барри Свитзера (Barry Switzer), знаменитого тренера по американскому футболу. Он сделал в спорте очень успешную карьеру, много лет был главным тренером команды университета Оклахомы, причем на счету его команды – самый высокий процент побед в университетских чемпионатах. В частности, под его руководством Оклахома выиграла Национальный кубок в 1974, 1975 и 1985 годах.
В то время когда Свитзер был тренером футбольной команды штата Оклахома, он присутствовал в качестве простого зрителя на соревнованиях по легкой атлетике. Неподалеку от него на трибуне стадиона сидел человек, который беседовал со своей женой и сказал ей, в частности, что одно из подразделений компании собираются ликвидировать. Они не были знакомы с Барри, но Свитзер знал, что этот человек является одним из членов совета директоров компании Phoenix Resources. И поэтому тренер понял, о какой именно компании шла речь.
Свитзер осуществил сделку с акциями «вычисленной» им компании и заработал на ней около 98 тысяч долларов.
В 1981 году Комиссия по ценным бумагам (Securities and Exchange Comission) возбудила против Свитзера иск по обвинению в инсайдерской торговле. Многим казалось, что поведение ответчика точно попадает под классическое определение инсайда. Тем не менее дело против SEC Свитзер выиграл.
Федеральный суд решил, что директор компании не нарушил фидуциарные обязательства по отношению к компании, поскольку не предполагал, что его разговор с женой услышит кто‑то, кроме нее. И что сам разговор не велся «с преступными намерениями». Согласно американскому законодательству потенциальная ответственность получателя информации является производной от ответственности лица, передающего информацию. Для справки: ответственность определяется так называемой секцией 10‑б (Section 10b). Поскольку сам директор не получил выгоду от передачи информации, то и сам Свитзер как получатель этой информации тоже не мог нести ответственности. То есть он торговал законно, хотя и пользуясь непубличной информацией.
В итоге Свитзер выиграл суд и был освобожден от ответственности. Но многие наблюдатели считают, что если бы тренер узнал подобную информацию от одного из своих игроков, а тот, в свою очередь, был родственником директора, то, скорее всего, Свитзер был бы признан виновным. И практика американских судов дает достаточно много материала для подобных выводов.
Так что в вопросах инсайдерской торговли грань между законным и незаконным деянием очень тонка.
БАНКОВСКОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО
В марте 1995 года парламент Республики Казахстан был распущен, и в течение девяти месяцев президент управлял страной посредством указов. Средства массовой информации были полны комментариев – недоумевающих, гневных, порицающих, обличительных и, словом, всячески выпускавших пар. А вот среди топ‑менеджеров Нацбанка по поводу кризиса парламентаризма никто особо не печалился – скорее напротив.
То, что я сейчас скажу, противоречит, быть может, принципам демократии. Но я вообще не политик и всегда сознательно сторонился этой области деятельности, поскольку полагаю, что профессиональный финансист должен заниматься по возможности именно финансами. Нас ситуация отсутствия парламента просто окрыляла, потому что открывала для нашей команды окно возможностей: появился шанс максимально быстро ввести новое рыночное банковское законодательство. Принципиально важными для успеха финансовых реформ в тот период являлись два закона: закон о Национальном банке и закон о банках и банковской деятельности. Закон о Национальном банке требовал согласования с правительством и министерством финансов, поэтому его мы разработали быстрее и приняли уже в марте. Закон о банках нужно было согласовывать также с банковским сообществом. На это ушло больше времени, и он был принят в конце августа.
Два эти закона следовало вводить именно в комплексе: вначале нужно было установить компетенцию Национального банка, его права, а уже потом прописывать эти права в нормативной базе. От закона к нормативному документу – это вообще правильный путь.
Основная идея закона о Национальном банке состоит в том, что он должен обеспечивать реальную независимость ЦБ, в том числе от правительства.
Учась в Джорджтауне, я стажировался в Федеральной резервной системе и Международном валютном фонде.
Считаю себя специалистом в области принципов независимости центральных банков. Эти свои знания я применил на практике. Разрабатывая наш закон о Национальном банке, за основу мы взяли закон о Бундесбанке, поскольку тогда еще не было окончательного варианта законодательства по Европейскому центральному банку (ЕЦБ).
Принцип независимости центрального банка от исполнительной власти в большом количестве стран закреплен законодательно. Различные национальные законодательства описывают «составляющие» этой независимости до известной степени различно, но тем не менее, можно попытаться сформулировать, какие именно компоненты реально образуют и обеспечивают независимость ЦБ.
Во‑первых, это наличие корпуса банковских законов, своего рода юридической платформы. Должна быть законодательно описана и закреплена цель деятельности ЦБ, положение и полномочия центрального банка. Также должна существовать (и сразу закладываться в закон) возможность изменения соответствующих правовых норм.
Во‑вторых, ЦБ должен иметь возможность осуществлять свои цели и задачи самостоятельно и без вмешательства других органов, в том числе быть полностью независимым от правительства при проведении денежно‑кредитной политики. Для этого центробанк должен обладать соответствующими ресурсами, механизмами и инструментами.
В‑третьих, центральный банк должен (по понятным причинам) иметь характеристики юридического лица, а также обособленное имущество и капитал.
Еще один важный вопрос деятельности центральных банков – личная независимость руководителя ЦБ (а также личная независимость членов органов, управляющих соответствующим центральным банком).
Этот принцип личной автономии зафиксирован в международном понимании независимости центральных банков. Банкиры, возглавляющие ЦБ, избираются по международному законодательству, как правило, на 6–7 лет. Такой большой срок установлен для того, чтобы обеспечить преемственность денежно‑кредитной политики с целью стабильного развития экономики страны.
Для справки. Например, за последние полвека на посту председателя Федеральной резервной системы США сменилось всего пять человек, причем четверо из них работали подолгу. Уильям Макчесни Мартин младший (William McChesney Martin Jr.) занимал пост председателя ФРС с 1951 по 1970 год. Артур Бернс (Arthur Burns) был председателем ФРС с 1970 по 1978 год. Пол Волкер (Paul Volcker) возглавлял ФРС с 1979 по 1987 год. И, наконец, Алан Гринспен (Alan Greenspan) был назначен на этот пост в 1987 году и ушел в отставку в 2006.
На основании того, насколько законодательно обеспечены перечисленные принципы, можно судить о реальной независимости центрального банка (такие юридические обследования делаются, например, Банком международных расчетов).
Как уже сказано, в Казахстане закон о Национальном банке был принят указом президента, имеющим силу закона. Пойди мы тогда с этим документом в парламент, приняли бы его законодатели или нет – большой философский вопрос. Но на этом дело не кончилось. Когда окончательный вариант закона о Национальном банке уже был подписан президентом, спохватился премьер (тогда им был Кажегельдин). Он понял, что после вступления закона в силу уже не сможет контролировать Национальный банк. И стал продавливать решение, в результате которого представители правительства получили бы или право накладывать вето на решения НБК, или же большинство в правлении самого Нацбанка. И в том, и в другом случае о независимости Национального банка не могло быть и речи. Таким образом, закон – уже подписанный президентом! – не вступал в силу, и у нас имели место тяжелейшие разборки с премьером. Богатые лексические возможности русского языка использовались в наших экономических диспутах по максимуму. Но в результате мы сумели отстоять независимость ЦБ.
Вокруг закона о банках произошло приблизительно то же самое.
Я хорошо помню, как проект закона о банках и банковской деятельности первый раз дали почитать самим банкам. На заседание рабочей группы явились представители едва ли не всех казахстанских кредитных организаций и сказали буквально следующее: «Если этот закон будет проведен в жизнь, то лучше сразу закрыть все коммерческие банки и восстановить систему государственных банков. Мы на правила, прописанные в этом документе, не согласимся никогда».
Это происходило в начале 1995 года. В августе этого же года закон приняли почти полностью в том виде, в котором он был банкам показан. Почему же при всех его достоинствах закон о банках и банковской деятельности был вначале встречен банковским сообществом абсолютно недружественно? Наши банкиры спорили с нами, представителями Национального банка и главными промоутерами этого закона, во многом потому, что не знали, как именно работает банковская система в других странах. И мы устроили им эпоху просвещения: собирались по два‑три раза в неделю, зачитывали выдержки из банковского законодательства Великобритании, Франции, Германии, других стран, обладающих развитыми банковскими системами. Практически по каждой статье мы яростно и с удовольствием ругались. Люди из ЦБ объясняли людям банковского сообщества, что не сами придумали те или иные правила – такова международная практика, которую мы пытаемся внедрить. Сотрудничество в такой форме получилось в итоге весьма плодотворным. То, что закон о банках и банковской деятельности был принят практически в неурезанном виде, явилось следствием взаимопонимания, реально возникшего между нами, чиновниками Национального банка, и банковским сообществом.
Тогда у нас в стране имелось много патриотов корейской модели развития. Кризис 1997 года был еще впереди, и все как один были за внедрение в Казахстане корейского опыта: предполагалось, что и у нас могли бы появиться финансово‑промышленные группировки, ФПГ (в корейском варианте – чеболи).
Для справки. Как сообщает Википедия, чеболь – это южнокорейская форма бизнес‑конгломератов, представляющая собой группу формально самостоятельных фирм, находящихся в собственности определенных семей и под единым административным и финансовым контролем. Чеболи возникли в Южной Корее в конце Корейской войны и существуют до сих пор. Чеболь объединяет под единой организационной структурой конгломераты предприятий различной отраслевой направленности. Основным отличием чеболя от обычной бизнес‑структуры является то, что он активно использует в своей деятельности близость к властным структурам, точнее сказать, властные структуры становятся частью чеболя. Японский аналог чеболя – дзайбацу. Это всего лишь корейское и японское произношение одного и того же слова, иероглифами же оно пишется одинаково. Наиболее известные чеболи: Samsung; LG; Hyundai; SK Group; Daewoo; Lotte.
В казахстанском законе о банковской деятельности имелись запреты на прямое участие банков в ФПГ – в соответствии, кстати, с международной практикой. Но премьер‑министр хотел провести закон в другой редакции, в соответствии с которой банки могли входить в состав финансово‑промышленных групп. Тогда произошло очень неожиданное для него и приятное для нас событие. Руководители крупных банков сказали премьеру, что над этим законопроектом они полгода работали вместе с Национальным банком и хотят вводить его в том виде, в котором он существует сейчас. Поскольку достигнутые договоренности следует соблюдать, иначе Нацбанк тоже будет вправе поменять свои позиции.
Премьер позвал меня и долго удивлялся: «Да как же ты их развел»? Но в том и дело, что я никого не разводил. И не подавлял. Нам действительно говорили, что любые решения можно и нужно проталкивать силовыми методами. Но мы этого не сделали. Все было совсем иначе, в ход пошли иные, прозрачные принципы взаимодействия. Мы долго и плодотворно работали вместе, и представители банков поняли, что изменения в законодательство предлагаются регулятором в их же интересах. В то время между банками и представителями банковского надзора возникли, я бы сказал, доверительные отношения. Поскольку банкиры поняли: Нацбанк предлагает ровно те меры, которые соответствуют интересам банковского сообщества. Кроме того, благодаря тому что Национальный банк получил реальную независимость, мы, когда возникала необходимость, защищали банки второго уровня от властей, и это они тоже помнили.
Таким образом, именно опираясь на новый закон «О Национальном банке Республики Казахстан», принятый 30 марта 1995 года, НБК как уполномоченный орган банковского надзора начал осуществлять (уже описанную чуть раньше) реструктуризацию банковской системы. Каковы ее самые главные, на мой взгляд, особенности? Она была проведена:
– без оглядки на Москву и российских экспертов;
– с опорой на международные стандарты или на лучшую международную практику;
– в процессе ее подготовки возник (очень ценный!) дух диалога между департаментом банковского надзора и банками.
Два последних пункта особенно важны.
В 1995 году законы были приняты. Никто не ожидал, что после их появления все мгновенно изменится к лучшему. Но законодательная база для позитивных изменений появилась. Затем, в начале января 1996 года, председатель Правления Национального банка РК Даулет Сембаев указом президента был освобожден от занимаемой должности – в связи с тем, что достиг пенсионного возраста. На пост назначили Жандосова. А я в связи с кадровыми изменениями написал заявление об уходе. С моей точки зрения, все случившееся в первую очередь противоречило принципам независимости Национального банка как такового. Если председателя меняют каждые два года, то о независимости Центрального банка говорить не приходится.
Отчего случилось так, что в отставку был отправлен человек, успешно (как минимум) руководивший Национальным банком в не самые простые годы, сумевший корректно и эффективно провести ряд необходимых реформ, но притом еще далеко не завершивший весь комплекс работ по строительству национальной банковской системы?
Отчасти решение об отставке Сембаева было как раз частью платы за реформы в банковском секторе – как любые реформы, они нравились не всем, имело место сопротивление. Кроме того, Сембаев как человек лично очень порядочный многим отказывал – всегда ведь бывают ситуации, когда чиновника такого ранга просят о личном одолжении.
Я сам был свидетелем ряда таких эпизодов. Сембаев очень открытый человек. По крайней мере, для нас, своих замов, он всегда держал двери кабинета открытыми: мы входили к нему попросту, без предупреждения и даже без стука. И лично я этим подчас злоупотреблял: после очередного раунда боев, нуждаясь в понимании и поддержке, приходил просто так, без конкретного делового повода – пообщаться и попить чаю. И вот однажды, когда я так сижу, ему звонит весьма высокопоставленный чиновник и излагает свою просьбу – а просьба, натурально, «левая». Сембаев долго, терпеливо и очень мотивированно (он отличный спикер) объясняет этому человеку, почему его просьбу выполнять нельзя и не следует.
Чиновник ему в ответ говорит:
– Зря ты, Даулет, так себя ведешь и мне отказываешь. Ведь в свое время, когда решался вопрос о том, назначать ли тебя председателем Нацбанка, именно я тебя сильно рекомендовал на эту должность. Так что я сыграл в твоей судьбе большую роль.
Тут Сембаев багровеет от злости, и я слышу незабываемую фразу:
– Если в моей судьбе большую роль играл ты, то хотел бы я обойтись с такой судьбой чисто по‑мужски, хотя и не вполне традиционным способом. (Это, понятно, мягкий подстрочник, поскольку в незамутненной авторской редакции реплику привести затруднительно. – Г. М.).
Вот так Сембаев нажил себе очередного врага. А в целом врагов набралось много. (Я‑то, конечно, после этого разговора стал уважать шефа еще больше.)
Сембаев, кстати, вообще мастер убедительного слова. Как‑то раз в мажилисе он держал ответ перед строгими парламентариями за очередное новаторство Национального банка. Разговор зашел уже совсем всерьез, и один из депутатов в разговоре принялся сильно кричать. Кричит‑кричит, все никак не перестанет. Тогда Сембаев сказал очередную историческую фразу:
– Перестаньте на меня воздействовать оральным методом.
Все дико заржали, и обстановка разрядилась. Председатель, однако, застучал карандашиком и предупредил, что применять непарламентские выражения не нужно. На что Сембаев невозмутимо ответил:
– Ну, я человек нерусский, мог в лексике немного ошибиться.
Так вот, Сембаев не был склонен рассматривать «левые» просьбы с пониманием и заворачивал их невзирая на лица. А ведь Казахстан плюс ко всему – азиатская страна. Понятно, что когда человек часто отказывает, против него скапливается раздражение. В том числе и у влиятельных людей. Это было достаточно очевидно. Президента же персональные недоброжелатели Сембаева, думаю, убедили доводами такого толка, что‑де Сембаев человек уже в возрасте, а надо двигать молодежь, тем более Жандосов уже вполне дозрел до должности председателя ЦБ.
Я не был согласен с этими доводами. Кроме того, нашу команду – ту, которая существовала на тот момент, – создал именно Сембаев. Команда была хорошая и боеспособная, но строилась и не вокруг меня, и не вокруг Жандосова. Теперь иерархия в ней менялась. К Жандосову зачем бы я пошел заместителем?
Вот я и подал заявление об уходе. Но Сембаев сам попросил меня этот документ забрать.
Вообще говоря, это было не первое мое заявление об уходе. Первый раз подобная ситуация возникла, когда летом 1995 года через правление Нацбанка прошло несколько решений, принятых, скажем так, в пользу крупных банков. С моей точки зрения, эти решения не просто были нерыночными, но они нарушали баланс рыночных сил в банковском сегменте, шли во вред рынку. По этой причине я очень резко против них возражал, причем официально, на правлении. Но лоббировавшие банки пользовались определенной политической поддержкой, так что мое сопротивление не имело большого эффекта. Отвечать за банковский надзор в условиях, когда все банки равноправны, но некоторые гораздо равноправнее других, – это такое занятие… Как мягче‑то сказать? Занятие для человека, который желает одного: быть удобным в употреблении для вышестоящих. Думать при этом еще и о грамотном, профессиональном ведении банковского надзора – нет, не получается.
А что делают, если против лома не находят приема? Таким образом, я написал тогда первое заявление об уходе. Но Сембаев эту бумагу президенту долго не отдавал и объяснил, почему. «Не порти мне юбилей. Вот я отпраздную свое 60‑летие, а потом меня все равно уволят», – сказал он, мудрый. (Кстати, в августе 2005 года Сембаеву исполнилось 70 лет, он бодр, замечательно трудоспособен и продолжает работать в сфере финансов, дай Бог ему здоровья.) Мое заявление он отдал президенту только в сентябре, а на прием к самому главе государства я попал уже в начале октября. Президент поинтересовался причинами, я их объяснил. После чего Нурсултан Абишевич сказал, что никуда уходить не надо. Правильнее будет организовать одну встречу и все расставить по местам.
Вскоре после этого разговора президент собрал у себя руководителей крупных банков, топ‑менеджмент Национального банка, представителей правительства. И сказал: «Посыл у меня для вас простой – все должны руководствоваться законом. И представители крупных банков, и бизнес, и, кстати, мои собственные родственники. Вот сидит человек, отвечающий за банковский надзор (тут он указующим перстом обозначил меня – Г. М.). Поставьте ему кремлевскую связь – теперь, если обнаружатся недостатки, он мне сам будет звонить. А я буду его лично поддерживать при наведении порядка в области надзора».
На следующий день ко мне пришли представители одного из этих крупных банков и сказали, что уважают меня и больше не будут пытаться проводить «левые» решения. То, что президент лично вмешался и оказал мне поддержку, конечно, понравилось не всем. В том числе это не пришлось по вкусу тем топ‑менеджерам Национального банка, которые оказывали поддержку упомянутым коммерческим банкам. (Не буду называть имен, поскольку не в них дело!)
Такая вот была история, но в тот раз я не уволился. И, как уже сказано, второй раз заявление об уходе написал по поводу отставки Сембаева. Но тут он прямо попросил меня это заявление забрать. Сказал, что, во‑первых, большого эффекта это иметь не будет как проявление чисто личной солидарности в польском духе («Солидарность» тогда была очень на слуху). И, во‑вторых, все равно работы много и надо ж ее доделывать, а после подачи заявления нормальный рабочий процесс перейдет в ненужный режим разборок.
Я не мог не считаться с просьбой человека, которого глубоко уважаю. Мы договорились с Жандосовым (как с председателем ЦБ), что я в любом случае буду работать на прежнем месте до конца года, чтобы мой уход не был прямо связан с отставкой Сембаева. А уж потом уволюсь.
Но получилось не так.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 7
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 216; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!