Глава 5. Концепция нарциссизма 7 страница
Созданная Фрейдом концепция переноса имеет определенные теоретические и практические следствия. Так как он истолковывает иррациональные чувства и импульсы пациента в анализе как повторение сходных чувств, которые пациент когда-то испытывал по отношению к родителям, братьям и сестрам, Фрейд полагает, что реакции переноса «с утомительной регулярностью» повторяют эдипово отношение. Он читает эту закономерность наиболее убедительным свидетельством универсальности эдипова комплекса. Это свидетельство, однако, является результатом аргументации, движущейся по порочному кругу, так как сами толкования уже основываются на сомнительном убеждении в том, что эдипов комплекс является биологическим и, следовательно, постоянно встречающимся феноменом и что прошлые реакции впоследствии повторяются.
Одно из практических следствий концепции переноса касается отношения аналитика к пациенту. Согласно Фрейду, поскольку аналитик играет роль некоего важного детстве человека, его собственная личность должна быть по возможности устранена. По словам Фрейда, он должен быть «подобен зеркалу». Совет сохранять обезличенность, хотя и основывается на спорной предпосылке, до некоторой степени может казаться верным. Аналитик не должен навязывать пациенту собственные проблемы. Ему также не следует поддаваться эмоциям пациента, потому что подобная вовлеченность может ухудшить его понимание проблем пациента. Этот совет является спорым лишь постольку, поскольку он может привести аналитика к неестественному, безразличному, авторитарному поведению.
|
|
|
К счастью, спонтанность аналитика обычно не позволяет ему слишком строго придерживаться идеала - служить зеркалом. Тем не менее данный идеал как таковой несет собой для аналитика определенные опасности, которые в конечном счете могут отражаться и на пациенте. Заблуждение аналитика может проявляться в отрицании самой мысли, что он может испытывать по отношению к пациенту какие-либо эмоции, тогда как для него было бы намного правильнее осознать свои личные реакции. Возможно, на самом деле он все-таки реагирует на попытки пациента смошенничать с оплатой, разрушить усилия аналитика, унизить или спровоцировать его, в особенности до тех пор, пока эти тенденции пациента предстают в скрытой форме и не распознаны. Для аналитика будет лучше признаться себе в том, что у него имеются такие реакции, и использовать их двояким образом: во-первых, задаться вопросом, не являются ли его ощущения в точности такими, какие хочет вызвать пациент, и тем самым получить некоторый ключ к происходящим процессам; во-вторых, исследовав эти реакции, лучше понять самого себя.
|
|
|
Тот принцип, что эмоциональные реакции аналитика следует понимать как «контрперенос», можно оспорить на тех же самых основаниях, что и всю концепцию переноса. Согласно этому принципу, аналитик, реагируя внутренним раздражением на стремление пациента разрушить его усилия, возможно, отождествляет пациента с собственным отцом и таким образом повторяет детскую ситуацию, в которой чувствовал, что сокрушен отцом. Если, однако, эмоциональные реакции аналитика понимаются в свете структуры его характера и воздействия на нее поведения пациента, то становится очевидно, что его раздражение могло возникнуть, например, потому, что в нем живет фантастическое убеждение, будто он обязан справиться с любой ситуацией, а неуспех воспринимается как личное унижение. Или возьмем другое, часто встречающееся затруднение: до тех пор, пока аналитик защищает собственные чрезмерные требования, полагая, что с ним обращаются несправедливо, он едва ли будет способен разобраться в аналогичных особенностях пациента; скорее он станет сочувствовать невзгодам пациента, чем анализировать те защитные элементы, которые за ними скрываются.
|
|
|
Однако необходимо добавить следующее: чем меньше значения в концепции переноса мы придаем аспекту повторения, тем более жестким должен быть собственный анализ аналитика. Ибо требуется несоизмеримо больше внутренней свободы, чтобы увидеть и понять нынешние проблемы пациента во всем их разнообразии, чем для того, чтобы связывать эти проблемы с детским поведением. Невозможно, например, проанализировать все проявления невротического честолюбия или мазохистской зависимости, если врач не проработал эти проблемы в себе.
Мне представляется несущественным, сохраним мы или отбросим термин «перенос», если избавимся от односторонности его первоначального значения: реактивации прошлых чувств. В сжатой формулировке моя точка зрения относительно данного феномена такова: неврозы являются в конечном счете выражением расстройств в человеческих взаимоотношениях; аналитическое взаимодействие является особой формой человеческих взаимоотношений, и существующие расстройства проявляются здесь так же, как они проявляются повсюду; особые условия, в которых проводится анализ, позволяют исследовать эти расстройства точнее, чем в любой другой ситуации, убедить пациента в их существовании и в той роли, которую они играют. Если, таким образом, концепция переноса освобождается от теоретической предпосылки навязчивого повторения, она со временем принесет те результаты, которые, несомненно, способна принести.
|
|
|
Глава 10. Культура и неврозы
В предыдущих главах мы обсуждали определенную ограниченность Фрейда в понимании культурных факторов и причины этой ограниченности. Я кратко повторю эти причины и подведу итог тому, какое влияние оказало на психоаналитические теории отношение Фрейда к вопросам культуры.
Прежде всего мы должны помнить, что современное знание о степени и природе влияния культуры на личность не было доступно в то время, когда Фрейд развивал свою психологическую систему. Кроме того, его позиция теоретика-инстинктивиста не давала ему возможности правильно оценить эти факторы. Вместо признания того, что противоречивые тенденции в неврозах порождаются главным образом условиями жизни, он считает их инстинктивными наклонностями, которые лишь модифицируются окружением индивида.
В результате Фрейд, сводя к биологическим факторам наклонности, преобладающие у невротика - представителя среднего класса в западной цивилизации, - считает их неотъемлемо присущими «человеческой природе». Этот тип характеризуется огромной потенциальной враждебностью, готовностью и способностью к ненависти, которая намного превосходит его способность к любви, эмоциональным одиночеством, тенденцией к эгоцентризму; он склонен избегать общения, корыстен и вечно погрязает в проблемах, связанных с обладанием и престижем. Не осознавая, что все эти наклонности в конечном счете вызываются условиями специфической социальной структуры, Фрейд приписывает эгоцентризм нарциссическому либидо, враждебность - деструктивному влечению, затруднения в денежных вопросах - анальному либидо, стяжательство - оральному либидо. В таком случае логично рассматривать мазохистские наклонности, часто встречающиеся у современных невротичных женщин, как часть женской природы или заключить, что специфическое поведение современных невротичных детей представляет собой универсальную стадию в человеческом развитии.
Убежденный в универсальности роли влечений, которые он считает инстинктивными, Фрейд считает правомерным сводить к этой основе также и культурные явления. Капитализм рассматривается как анально-эротическая культура, войны обусловлены врожденным деструктивным влечением, культурные достижения в целом являются сублимациями либидинозных влечений. Качественные отличия в разных культурах объясняются природой инстинктивных влечений, которые выражаются или характерным образом, то есть рассматриваются как зависящие от того, какие влечения - оральные, анальные, генитальные или деструктивные - их выражение или вытеснение затрагивает в первую очередь.
На основе этих исходных посылок непонятные обычаи примитивных племен также предстают как аналоги невротических феноменов нашей культуры. Немецкий писатель высмеивает этот подход психоаналитиков, замечая, что первобытные племена превращаются у них в толпу одичавших невротиков. Споры, возникающие вследствие таких вторжений в социологические и антропологические области, подчас грозят дискредитировать весь психоанализ, обнаруживая опрометчивость его обобщений в вопросах культуры. Такая критика неправомерна: эти обобщения просто отражают определенные спорные принципы психоанализа, которые действительно далеки от сути того, что может предоставить психоанализ.
Как мало значения придает Фрейд культурным факторам, видно также по его склонности рассматривать определенные воздействия окружающей среды как случайности в судьбе индивида, вместо того чтобы признать в полной мере силу стоящих за ними культурных влияний. Так, например, Фрейд считает случайным, что брату оказывается в семье предпочтение перед сестрой, в то время как предпочтение детям мужского пола входит в парадигму патриархального общества. Здесь может возникнуть возражение, что для анализа индивида та или иная интерпретация такого предпочтения несущественна, однако это не так: в действительности предпочтение, оказываемое брату, является одним из многих факторов, вызывающим у девочки чувство, что она неполноценна или менее желанна; поэтому, когда Фрейд рассматривает наличие предпочитаемого брата как случайное событие, это свидетельствует о том, что он не представляет себе всю полноту факторов, оказывающих влияние на девочку.
Хотя детские переживания действительно варьируют не только в различных семьях, но даже у каждого ребенка в одной и той же семье, тем не менее большинство переживаний являются следствием всей культурной ситуации, а не случаем. Поэтому было бы рискованно предполагать, например, что соперничество детей в семье, хотя оно столь обычно в нашей культуре, является общечеловеческим феноменом; мы должны задаться вопросом о том, до какой степени этот феномен обусловлен конкуренцией; существующей в нашей культуре. Действительно, было бы удивительным, если бы семья сумела освободиться от соперничества, в то время когда дух состязания пронизывает все сферы нашей жизни.
В той мере, в какой Фрейд все же рассматривает влияние культурных факторов на неврозы, он делает это слишком односторонне. Его интерес ограничен влиянием культурных условий на существующие «инстинктивные» влечения. В соответствии со своим представлением о том, что основным внешним фактором, ускоряющим развитие невроза, является фрустрация, он полагает, что культурные условия вызывают неврозы, создавая ситуации фрустрации. Он считает, что культура, накладывая ограничения на либидинозные и в особенности на деструктивные влечения, способствует порождению вытеснений, чувств вины и потребности в самонаказании. Поэтому его точка зрения в целом сводится к тому, что нам приходится платить за культурные блага разочарованием и несчастьем. Выход из этого можно найти в сублимации. Так как способность к сублимации ограниченна, а вытеснение «инстинктивных» влечений является одним из важнейших факторов в порождении неврозов. Первостепенное значение имеет зависимость между качественными особенностями культурных тенденций и индивидуальных конфликтов. Исследовать такую зависимость сложно, так как это предполагает очень широкую компетенцию. Социолог может дать информацию лишь о социальной структуре данной культуры; аналитик - лишь о структуре невроза. Преодолеть это затруднение можно лишь совместной работой.
При рассмотрении взаимосвязи между культурой и неврозами имеют значение лишь те наклонности, которые присущи неврозам в целом; с социологической точки зрения, индивидуальные вариации в неврозах безразличны. Нам приходится пренебрегать поразительным богатством индивидуальных отличий и искать общий знаменатель в условиях, порождающих индивидуальные неврозы, и в содержании невротических конфликтов.
Когда эти данные становятся доступны социологу, он может связать их с культурными условиями, которые ускоряют развитие неврозов и ответственны за природу невротических конфликтов. Необходимо учитывать три основных набора факторов: те, которые порождают невроз; те, которые составляют базальные невротические конфликты и попытки их разрешения; и наконец те, что связаны с фасадом, который невротик демонстрирует себе и другим.
Невротическому развитию индивида в конечном счете способствуют чувства отчуждения, враждебности, страха и неуверенности в своих силах. Эти установки сами по себе не составляют невроз, но они являются той почвой, на которой он может развиться, так как именно их сочетание порождает базальное чувство беспомощности по отношению к миру, который воспринимается как потенциально враждебный. Именно базальная тревога, или базальное чувство небезопасности, делает необходимым во имя безопасности и удовлетворения жестко следовать определенным стремлениям, противоречивая природа которых составляет ядро неврозов. Следовательно, первую группу культурных факторов, связанных с неврозами, составляют обстоятельства, порождающие эмоциональную изоляцию, потенциальное враждебное напряжение между людьми, чувство безопасности, страхи и чувство собственной беспомощности.
Когда далее я отмечаю некоторые факторы, входящие в эту группу, я не стремлюсь вторгнуться в сферу социологии, а хочу прежде всего проиллюстрировать возможности нашего сотрудничества. Среди факторов, порождающих потенциальную враждебность, в западной цивилизации на первом месте стоит индивидуальное соперничество, на котором эта культура построена. Экономический принцип соперничества влияет на человеческие взаимоотношения, заставляя одного индивида сражаться с другим, соблазняя одного превзойти другого и делая выгоду одного человека убытком другого. Как нам известно, соперничество не только определяет отношения в профессиональных группах, но также пропитывает наши социальные, дружеские, сексуальные и семейные отношения, привнося, таким образом, в любые человеческие взаимоотношения элементы деструктивного соперничества, пренебрежения, подозрения, зависти. Существующее значительное неравенство не только в имущественном положении, но и в возможностях образования, отдыха, сохранения и восстановления здоровья, образует еще одну группу факторов, исполненных потенциальной враждебностью. Еще одним фактором является возможность одних людей эксплуатировать других.
Из факторов, порождающих чувство небезопасности, на первое место, пожалуй, следует поставить нашу реальную небезопасность в экономической и социальной областях. Другим могущественным фактором являются страхи, порожденные общим потенциальным враждебным напряжением: страх зависти в случае успеха, страх презрения в случае неудачи, страх жестокого оскорбления и, с другой стороны, страх возмездия за желание оттеснить других в сторону, унизить их и эксплуатировать. Эмоциональная изоляция индивида, возникающая в результате нарушения межличностных отношений и сопровождаемая отсутствием солидарности, также, пожалуй, является могущественным элементом в порождении небезопасности; при таких условиях индивид, вынужденный полагаться лишь на собственные силы, чувствует себя и является незащищенным. Общее чувство небезопасности усиливается тем, что в настоящее время, по большей части, ни традиция, ни религия не достаточно сильны, чтобы дать индивиду ощущение принадлежности к более могущественному целому, обеспечивающему защиту и направляющему его стремления.
Наконец встает вопрос о том, каким образом наша культура подрывает уверенность индивида в своих силах. Уверенность в своих силах является выражением действительной силы индивида. Она ослабевает при любой неудаче, которую индивид приписывает собственным недостаткам, будь то неудача в общественной, профессиональной или любовной жизни. Землетрясение заставляет нас чувствовать себя беспомощными, но не подрывает нашу уверенность в себе, потому что мы осознаем действие более могущественной силы. Ограничения в выборе и достижении некоторой цели не должны ослаблять уверенность индивида в себе; но из-за того, что внешние ограничения менее заметны, чем землетрясение, и особенно из-за идеологии, утверждающей, что успех зависит лишь от личных способностей, индивид склонен приписывать неудачи своим недостаткам. Кроме того, индивид в нашей культуре, как правило, не готов к враждебным действиям и борьбе, выпадающим на его долю. Его учили, что люди доброжелательны к нему, что доверительное отношение является добродетелью, а настороженность - чуть ли не моральным уродством. Это противоречие между фактически существующим враждебным напряжением и проповедью братской любви также может, по моему мнению, оказать решающее влияние на ослабление уверенности человека в себе.
Вторым рядом факторов, которые следует рассмотреть, являются внутренние запреты, потребности и стремления, образующие невротические конфликты. При изучении неврозов в нашей культуре мы обнаруживаем, что, несмотря на огромные отличия в картине симптомов, фундаментальные проблемы для всех них поразительно схожи. Я говорю не о сходстве того, что Фрейд считает инстинктивными влечениями, а о сходстве действительных конфликтов, таких, как конфликты между безжалостным честолюбием и навязчивой потребностью в любви и привязанности, между стремлением держаться в стороне от других людей и желанием полностью кем-либо обладать между чрезмерным стремлением к самодостаточности и паразитическими желаниями, между навязчивой скромностью и желанием быть героем или гением.
Социологу, понявшему индивидуальные конфликты, следует искать противоречивые тенденции культуры, которыми могут объясняться первые. Поскольку невротические конфликты касаются несовместимых стремлений к безопасности и удовлетворению, в частности, ему необходимо выявить противоречивые культурные способы достижения безопасности и удовлетворения. Например, невротическое развитие безграничного честолюбия как средства безопасности, мести, самовыражения немыслимо в культуре, которая не знает индивидуального соперничества и не предлагает каких-либо наград за выдающиеся личные достижения. Это также относится к невротическому стремлению к престижу и обладанию. Использовать какого-либо человека в качестве средства успокоения, держа его при себе мертвой хваткой, едва ли будет возможно в культуре, которая явно не поощряет отношения зависимости. К страданию и беспомощности, вероятно, не будут прибегать как к средству разрешения невротических дилемм в культуре, в которой эти чувства означают социальный позор, или, как у Самюэля Батлера в «Едгин», сурово наказываются.
Наиболее очевидное воздействие культурных факторов на неврозы следует искать в том, какой образ невротик стремится продемонстрировать себе и другим. Этот образ определяется прежде всего страхом неодобрения и стремлением к признанию. Следовательно, он включает те качества, которые в нашей культуре одобряются и приветствуются, такие, как альтруизм, любовь к другим, щедрость, честность, самоконтроль, выдержка, рационализм, здравомыслие. Не будь в культурной идеологии альтруизма, невротику, например, не пришлось бы поддерживать видимость того, что он ничего не хочет для себя, не только скрывая свой эгоцентризм, но и подавляя свои естественные желания счастья.
Таким образом, проблема роли культурных условий в порождении невротических конфликтов является намного более сложной, чем она представлялась Фрейду. Она включает в себя тщательный разносторонний анализ данной культуры. Каким образом и в какой степени внутриличностная враждебность порождается в данной культуре? Сколь велика личная небезопасность индивида и какие факторы способствуют утрате им ощущения безопасности? Какие факторы ослабляют присущую индивиду уверенность в себе? Какие существуют социальные запреты и табу и какова их роль в порождении внутренних запретов и страхов? Каковы наиболее влиятельные идеологии и какие цели или методы они предлагают? Какие потребности и стремления порождаются, поощряются или отвергаются данными условиями?
Типы проблем, повторяющихся в неврозах, не так уж отличаются от проблем здорового индивида в нашей культуре. У него также присутствуют противоречивые наклонности соперничества и любви, эгоцентризма и солидарности, самовозвеличения и чувства неполноценности, эгоизма и альтруизма. Различие заключается в том, что у невротика эти противоречивые наклонности достигают более высокого пика, что наклонности, составляющие обе стороны конфликта, более императивны вследствие лежащей в их основе повышенной тревоги, из-за чего он не способен найти какое-либо удовлетворительное решение.
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 195; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!