The embers bright will guide you through the night
(Ребекка)
Время застыло. Говорят, хуже всего - ждать и догонять. Наверное, те, кто так считает, никогда не ждали. Не чувствовали, как само сердце бьётся медленнее, как кровь холодеет, как перехватывает дыхание от каждой секунды ожидания. Ждать хуже всего.
Ребекка проверяет время. Она смотрит на часы каждые пять минут, теребит в руках телефон, то встаёт и начинает ходить по чердаку, то садится обратно на диван, пока Анастэйша не одёргивает её раздраженно:
- Бекка, хватит. Даниэль обещал позвонить, значит, позвонит. Прошло всего полчаса, - она пытается занять себя чтением книги, но бросает её через некоторое время.
- Ты не понимаешь, - Ребекка останавливается около окна и выглядывает в сад. Ей на мгновение кажется, что на другой стороне улицы от особняка стоит тёмная машина, в которой кто-то наблюдает за домом. Впрочем, скорее всего, это просто игра теней. - Если с Мэттом что-то случилось, я не знаю, что сделает Даниэль. Он может перевернуть весь мир, чтобы вернуть его, если будет хоть малейший шанс, что это возможно. Я боюсь за них обоих.
Ана фыркает, скрывая за этим свои страхи за братьев, и снова берётся за книгу. Ребекка хочет действовать, приткнуть себя куда-нибудь, не чувствовать себя куклой. Она смотрит на пламя свечи, мерцающее в полумраке комнаты, и шепчет молитву - отнюдь не Богу, но обоим братьям.
Я жду вас. Обоих - и целых, с усмешками на губах, с безумными искрами в глазах. Умей я использовать силу лоа, отправила бы их вам в помощь. Но я не умею. Только ждать до самого тёмного часа, до боли в позвонках от тягостной неизвестности, до сумасшествия… Чтобы обнять каждого из вас и чмокнуть в щёку - просто потому что вы снова рядом. Не умирайте. Пожалуйста.
|
|
|
Анастэйша тоже не выдерживает ожидания, начиная хвататься то за одно, то за другое. Включает музыку, перебирает журналы, качается в кресле. Ребекка предлагает спуститься вниз за чаем или кофе. Или чем-нибудь покрепче. Можно обойтись и тем, что есть в комнате - кажется, чай ещё остался, да и ром тоже, но Ана соглашается.
Они не торопятся и стараются не шуметь. Наверное, многие обитатели дома спят, и Ребекке кажется, что и особняк словно дремлет. Он вобрал дух Эшей в свои стены, и иногда ей чудится, что он приглядывает за ними. Дышит половицами и скрипами лестниц под ногами. Она качает головой, смахивая остатки ритуала на себе как пыль с одежды. Наверное, магия вуду оставляет какой-то след в мыслях. Надо спросить у Дана. Когда он вернётся.
Никто из них не включает свет - фонарей с улицы вполне достаточно, чтобы не заблудиться в своём же доме. Анастэйша вносит на кухню немного хаоса, пока Ребекка открывает и закрывает холодильник, придумывая перекус для них обеих. Есть не хочется, но она всё-таки достаёт сыр и оливки.
|
|
|
- Держи, -Ана протягивает стопку с мутной жидкостью, подкрашенной в тёмный красный цвет.
- Что это?
- Просто пей.
- Как разбавленная кровь.
Анастэйша кивает и опрокидывает в себя свою порцию, зажмурившись от крепкого напитка. Кидает в рот несколько оливок и поясняет:
- Чтобы не было пролито слишком много крови Эшей.
Ребекка не спорит, принюхивается и повторяет за кузиной. Вкус горькой водки мешается с каким-то сладким ликёром. И словно выпив эликсир для решительности, она набирает номер Дана. К счастью, он отвечает почти сразу. На Мэтта напали, кто - непонятно, но он цел и жив, потерял много крови. Ребекка просит передать ему телефон и слышит какое-то бурчание. Ей не важны слова - только слышать голос брата.
Она кладёт трубку и двигает пустую рюмку к Анастэйше.
- Я бы повторила.
- Что сказал Даниэль? - Анастэйша вся напряжена, пальцы сжимаются на столешнице.
Бекка пересказывает их разговор и видит злость и облегчение на лице кузины.
- Чёртовы ублюдки! - Ана вскакивает и мешает ещё по одному шоту.
- Скорее, безумцы. Связаться с Мэттом? Лучше бы шли гулять по болотам. Кажется, там водятся крокодилы. Они добрее моего брата. Но знаешь, - она тянется за стопкой и задумчиво вертит её в руке. - Мне не нравится, что мы не знаем, откуда исходит опасность и кто за всем стоит.
|
|
|
- Думаешь, нападение на Мэтта - весточка от того, кто хочет уничтожить Эшей? - Анастэйша хмурится и остаётся стоять, облокачиваясь руками на рабочую поверхность кухни.
- Слишком много всего сразу. Взрыв на кладбище, - Ребекка наклоняет голову то влево, то вправо, вспоминая событие за событием. - Потом зачем-то Эммет решает приехать сюда. Теперь Мэтт. Слишком много совпадений. Будто бьют сразу по всем.
Повисает молчание. За окном стрекочут цикады, лёгкий ветерок колышет занавески. Ребекка вспоминает, как они детьми играли в призраков, прячась за ними и вытягивая вперёд руки. И как однажды Даниэль случайно сорвал их с карниза, упал сам, увлекая их за собой. Они хохотали и долго выпутывались из полупрозрачной ткани, пока на крики не прибежала Мэри. Веселье сразу закончилось.
- Что ж, тот, кто объявил Эшам войну, сам в ней и сгорит, - в голосе Аны сквозит нежная угроза.
- Чтобы кости наших врагов гнили в болотах!
- Чин-чин, - усмехнулась Анастэйша, и они одновременно выпивают.
|
|
|
Когда раздаётся резкий звонок телефона, обе вздрагивают, Ребекка хватает трубку и слышит голос Даниэля.
- Ция уже вернулась?
- Нет, - она шёпотом уточняет у Аны, та качает головой. - Что случилось? Дан…
- Пока не знаю, - обрывает он. - Я найду её.
Ребекка смотрит на погасший экран телефона. Она должна что-то сделать. Сколько ещё это может продолжаться? Мэтт, Ция. Кто следующий? Отец? Даниэль? Анастейша теребит вопросами, но ей нечего сказать.
- Может, обратиться в полицию? - предлагает Ана.
- Даниэль сказал, что найдёт её.
- Но…
Ребекка смотрит на неё. Если она сама не поверит в Дана, в его силу - в воплощение силы Эшей, которая ей тоже так нужна, в ней останется разрушающая пустота.
- Он найдёт. Я, пожалуй, сделаю кофе, - невпопад говорит она. - Зажги свет, пожалуйста. Пусть Ция знает, что её ждут.
Zeichen / Знак
(Даниэль)
Ция не берет трубку.
У Даниэля перед глазами ещё лужи крови из квартиры брата - нападать на Мэтта как минимум недальновидно. Глупо. Но Ция - всего лишь пятнадцатилетняя девочка, ей нечем ответить.
И оставив квартиру Мэтта, Даниэль раз за разом набирает номер сестры. Слушая гудки.
Он уже садится на мотоцикл и берет шлем, когда телефон внезапно оживает.
- Да? - Говорит трубка вовсе не голосом Ции.
- Кто это?
- Я... случайно нашла телефон. Вы знаете, чей он?
- Моей сестры. Где нашли?
Женский голос, сбиваясь, объясняет. Даниэль обещает перезвонить позже и опускает мёртвый телефон. Некоторое время он крутит его в руках, задумчиво смотря во мрак ночи. Возможно, Ция просто потеряла телефон. Возможно, ничего страшного не произошло.
Но пятнадцать минут назад он смывал кровь с Мэтта.
Даниэль смотрит на часы и звонит в особняк. Ребекка отвечает, что нет, Ция ещё не пришла.
- Что-то случилось? Дан...
- Пока не знаю, - обрывает он. - Я найду её.
Он проклинает собственную недальновидность: номера этого Тео, с которым гуляет Ция, нет. Даниэль косится на свет в окнах квартиры Мэтта и все-таки поднимается.
- У тебя ведь оставались мука и ром?
Мэтт хмурится и выглядит так, будто больше всего на свете хочет послать брата подальше и завалиться спать. Даниэлю почти стыдно, но его тревога распространяется, как круги на воде.
- Что случилось? - спрашивает Мэтт.
- Мне нужны мука, ром и десять минут.
Закрыв дверь комнаты, Даниэль ставит ром и насыпает мукой нужные веве. Стирает пальцами с пола кровь Мэтта и кропит ею знаки: кровь Эшей приведёт к Цие.
Он шепчет слова призыва лоа - не те, что могут быть обращены к вьющимся вокруг него, а более сложные, глубокие, отдающиеся в костях древними барабанами. Свечи вспыхивают, духи кормятся ромом и кровью, конечно же, щедро разлитой вокруг кровью. Пропадают к ней, лакают, и Даниэль не слышит этих звуков, но ощущает их - его немного мутит от осознания, что это кровь брата. Но раз она уже пролита, почему бы ей не послужить ритуалу.
Ищите её.
Ищите Цию.
Ищите того, с кем она сейчас.
Понимание от духов приходит быстро: с ней всё в порядке, она заперта.
И напитанные лоа с готовностью показывают образ: тот мужчина, что преследовал Цию, Адриан Белл. Даниэль выяснил, где тот живёт, но так и не успел с ним поговорить.
- Вот ублюдок, - шипит Даниэль и собирает погасшие свечи и муку.
В полумраке комнаты Мэтт кажется совсем бледным. Он спрашивает:
- Что случилось?
- Кажется, наш давний знакомый пригласил Цию в гости. Против её желания.
Мэтт хмурится и бормочет что-то покрепче просто "ублюдка".
- Я...
- Ты хорошенько выспишься и не помрешь до утра.
Даниэль кивает замаячившей в дверях Сэнди:
- А ты позаботься о нем.
Она кивает, сжав губы, но меняется в лице, когда Даниэль добавляет:
- Если узнаю, что не справилась, шкуру с тебя сдеру. Живьём.
Город расстилается перед мотоциклом, наполненная лоа ночь приникает к коже, проникает в лёгкие вместе с воздухом. Дом Беллов стоит на окраине города, но Даниэль сбавляется скорость за несколько кварталов, решая, не стоит ли припарковаться и дойти пешком.
Он уверенно делал вид, будто знает, что делать, но на самом деле, ни черта не представляет.
Остановка позволяет заметить Адриана Белла. Он выходит из магазина с большим шуршащим пакетом, направляется вроде бы в сторону дома. Неоновый свет вывески подсвечивает лицо и бегающий взгляд. Он озирается, как будто боится, кто-то его заметит.
Кто-то вроде Даниэля.
Тот останавливает мотоцикл, ставит у тротуара. Он позади Адриана, но не торопится снимать шлем. И негромко шепчет, зная, что лоа услышат:
- Охраняйте. Если сегодня мои сестры или брат пострадают, я уничтожу вас.
Лоа будто бросаются в стороны, ошеломленные и непонимающие. Даниэль ощущает их замешательство, не столько мысли, сколько образы. Лоа знают, он ничего не может им сделать.
А ещё они знают, он не шутит.
Даниэль снимает шлем и решительно подходит к Адриану сзади, берет его под руку, будто они старые знакомые.
- Добрый день, мистер Белл, - вежливо говорит Даниэль. - Думаю, нам стоит поговорить в более приватной обстановке. Пикнешь - убью.
Он ощущает дрожь Адриана, но тот молчит, пока Даниэль увлекает его прочь с освещенных улиц. Никто из прохожих не обращает внимания.
Даниэль не церемонится.
Он просит духов помочь, и лоа воспринимают это как увлекательную игру: стоит отойти от света фонарей, они подхватывают Адриана и тащат вперёд. Он взвывает, роняет пакет из магазина.
Даниэль шепчет ещё, и лоа фиксируют Белла за огромным мусорным ящиком. Ставят на колени, сжимают запястья лучше любых веревок.
Белл неожиданно вскидывает голову:
- Всё вы, Эши, колдуны! Но ничего, это не надолго. Ещё наступит царствие Его, и мы - вестники грядущего.
- Моя сестра. Она у тебя дома?
- Она должна гореть! Как и вы все.
Даниэль пинает пакет из магазина и из шуршащего полиэтилена выглядывает новенький секатор, ещё инструменты, какие-то ножи. Даниэль ощущает, как медленно вскипает. Тихо, удушающе ровно говорит:
- Для неё подготовил?
- Она отречется от вас, от вашей грязи. И её душа будет спасена. Через страдания приходит очищение.
- Ты ебанат.
- Всё, что я делаю, во славу Его!
- Похищение маленьких девочек твой бог тоже одобрил?
Адриан молчит, и Даниэль носком ботинка приподнимает пакет. Берет нож.
- Что, убьешь меня? Я не боюсь смерти! Моя душа принадлежит Создателю.
Вопреки утверждениям, голос Белла дрожит и едва не срывается от страха. Но Даниэль качает головой: убивать он вовсе не намерен. Слишком много совпадений и безумных фанатиков в последнее время, Белл расскажет ему всё.
Даниэль засучивает рукава рубашки, обнажая свежие ниточки шрамов, оставшихся от лоа - Ция только вчера сняла повязки. И сказала брату не попадать больше в неприятности.
Но тогда для неё самой не предназначался секатор с ещё не оторванным оранжевым ярлычком со знаком скидки.
Лоа держат Белла, но долго так не смогут. Их силы иссякают, и для обновления духам требуются жертвы.
Нет ничего надёжнее кровавых. Но увы, куриц под рукой нет.
Даниэль делает только небольшие надрезы по шрамам, позволяя течь тоненьким струйкам. Ему не надо много - ровно столько, сколько хватит лоа, чтобы слушать.
- Sacrificiumtuum, - говорит Даниэль. - Ваша жертва. Делайте, как я прошу.
Но он не просит. Он приказывает: не словами, а образами, ощущениями, желаниями. Чувствует духов, будто проводящих бестелесными ртами по капелькам крови.
И послушные воле Даниэля, напитанные лоа крепче хватают Белла, выворачивают ему руки, заставляя завопить - и тут же заживают рот, не позволяя привлекать внимание.
Даниэль склоняет голову набок, и лоа выворачивают руку Белла, почти до конца, почти позволяя суставам выскользнуть.
Почти.
- Ты похитил мою сестру, - тихо говорит Даниэль. - Она у тебя дома?
Лоа позволяют Беллу говорить, когда того хочет Даниэль.
- Твоя сестра - паршивая девчонка, она убила одноклассницу, я знаю! Она заслуживает...
Не дрогнув, Даниэль наблюдает, как лоа снова зажимают рот Белла, а рука резко дергается под неестественным углом. Хрустят кости. Из глаз Белла льются слезы, он мычит.
- Ты ведь не один, - ровно говорит Даниэль. - Те люди, что напали сегодня на моего брата, они с тобой?
Белл всхлипывает, сопли смешиваются со слезами. Он мычит, как будто хочет сказать, пока рука, отпущенная лоа, вывернутой болтается по асфальту.
Но Даниэль хочет, чтобы Белл рассказал всё, всю правду. Поэтому лоа распахивают рубашку на груди Белла, поднимают из пакета пассатижи, новенькие, тоже с ярко-оранжевым ярлычком магазина. Глаза Белла расширяются, он пытается кричать, но лишь мычит. А пассатижи легонько прихватывают кожу на ребрах, и покорные воле Даниэля, слизывая кровь с его рук, равнодушные лоа поворачивают пассатижи, пока они не начинают рвать тонкую кожу, превращая её в лоскуты, в ошметки поверх кровоточащего мяса. Снова и снова.
Лоа слизывают кровь из ран.
Лоа по суставам дробят пальцы.
Лоа покорны Даниэлю.
Белл дергается, но ничего не может сделать с хваткой лоа. Когда он начинает тихонько подвывать, Даниэль останавливает духов. Пора заканчивать, иначе даже эти стоны привлекут внимание.
Даниэль присаживается на корточки, лоа задирают голову Белла, так что лица мужчин на одном уровне. Спокойное Даниэля и искаженное Белла.
- Вряд ли тебе нужно больше. Говори.
Белл судорожно вздыхает, когда понимает, что его горло снова свободно. Он даже не думает кричать или проклинать, он только рыдает и шепотом умоляет - то ли бога, то ли Даниэля.
- Говори - повторяет Даниэль.
Захлебываясь слезами и словами, Белл говорит. Об обществе "Войско небесное", которое начиналось с коротких молитв и встреч, а продолжилось мыслью, что колдунам не место в Новом Орлеане. Они угрожали вудуистам в сувенирных лавках, пока им не указали на главных колдунов - Эшей.
Они напали на Мэтта, который не скрывал, что проклинает за умеренную плату. Беллу поручили похитить Цию - он сам вызвался. Очистить её душу, прежде чем за ней придут другие Эши - и угодят в ловушку.
- Что за ловушка? - хмурится Даниэль.
- Огонь... колдуны должны гореть... там всё бензином ппппполито... вспыхнет как... как свечка... ты и до пппподвала не дойдешь...
- Твою ж мать, - бормочет Даниэль.
- Тепппперь убьешь меня?
- Нет.
Лоа отпускают Белла, тот таращится несколько секунд, всхлипывает и кидается прочь, придерживая сломанную руку. Даниэлю плевать, куда он побежит, даже если в полицию - сам Даниэль не прикасался ни к Беллу, ни к инструментам.
Он переулками возвращается на главные улицы, по пути опуская рукава рубашки. Кровь течь давно перестала, правда, сочится из носа, и Даниэль её рассеянно вытирает. Закуривает под горящей вывеской "Гадание по руке, сувениры".
Лоа почти незаметны. Как шелест прибоя в стороне. Но тогда является давний приятель, болотный лоа, прицепившийся еще на болотах, когда нашли череп.
Ты не сможешь её спасти. Впусти меня, и я дам тебе силу.
Даниэль думает о том, что сказал Белл. О Цие, которая заперта в подвале. О бензине, которым полит дом.
Впусти меня. Я хочу повеселиться, хочу почувствовать тело и жизнь. Это забавно. А ты получишь силу. Ты не будешь одинок. Никогда.
Даниэль помнит слова деда. Бернард в последнее время особенно часто повторял, что Эши не могут позволить ни одному лоа вселиться в своё тело - им хватит силы выдержать любого, и поэтому дух не уйдет. Ты можешь обрести силу - но это будешь не ты, не твоя личность, а чужой дух, питаемый твоим сознанием, воспоминаниями и привязанностями.
У Даниэля мелькает мысль, что он сам умер ещё тогда, три года назад, после аварии, и какая разница, если сейчас он просто примет это?
Имеет значение только то, за что мы готовы жить - и умирать. И за кого.
- Но знаешь, - говорит Даниэль, выдыхая дым в ночь, - это ведь ты убил меня тогда. Вселился в вызывавшую тебя Анаис и убил её, а потом случайно и меня. Но я знаю, почему смог вернуться тогда. Я услышал, как меня зовут, брат и сестры. Я вернулся к ним. И сейчас я здесь ради них. А ты можешь катиться в бездну.
Лоа взвивается, ему не нравятся слова.
А твой дядя согласился.
И Даниэль видит образ дяди Кевина, отца Ции. Даниэль никогда не знал, что в него вселился дух.
- А потом его пристрелили, - говорит Даниэль. Прохожий с другой стороны улицы подозрительно косится и ускоряет шаг.
Я всё равно схвачу тебя. Не сможешь сопротивляться вечно.
Образы, снова образы. Кевина, одержимого лоа и... Бернарда. Он поднимает пистолет, против сына, из которого он так и не смог изгнать духа, а тот начал вредить остальной семье. Дух внутри Кевина хохочет его губами, рука Бернарда дрожит.
Даниэль трясет головой, ощущает ярость лоа - но отшвыривает от себя. И потушив сигарету, идёт к дому Белла. В его руке нож, и силы лоа вокруг хватит, чтобы напитаться живой кровью и вырубить тех, кто должен был поджечь дом. Чтобы сдержать любой пожар, любую искру.
Даниэль входит беспрепятственно. Не включает свет, и только кровь с его рук капает на пол, ведёт лоа, охраняющих, бдящих.
- Ция?
Он не уверен, что она может слышать, но находит дверь подвала под лестницей - лоа легко ломают замок. Даниэль спускается по скрипящим ступенькам.
- Ция.
Она бросается к нему то ли с вскриком, то ли с всхлипом.
- Что же ты так долго?
Она дрожит, и Даниэль обнимает сестру, прижимает к себе и говорит что-то негромкое и успокаивающее. Гладит по спутанным волосам.
Когда они вместе выходят из дома Белла, Даниэль видит, что рукава рубашки пропитались кровью и безнадёжно испорчены. Он вытирает снова потекшую из носа кровь, прямо рукавом.
- Что с тобой?
- Плата лоа, - пожимает плечами Даниэль. - Прости, ещё одна рубашка на выброс. И я испачкал тебя.
Из мотоцикла он достаёт куртку и надевает на дрожащую Цию.
- Поехали. Поехали домой.
Его кровь перестала течь, а Ция крепко прижимается к брату, пряча лицо у него на спине. Её руки дрожат.
Флэшбэки
(Ция)
Ция пальцами проводит по коридорной стене, закрывая глаза.
Дом. Когда в одном из младших классов, она не помнила в каком, попросили написать сочинение на тему «Мой Дом», она описала именно этот. Старый особняк в Садовом квартале. Другого, впрочем, она и не знала. Учительница - старая дева в монашеском платье, сочинению ужаснулась.
Ция всегда обладала хорошей фантазией.
Цие запрещали лгать. Но не запрещали приукрашивать.
А потом она узнала, что не все, что она написала, так уж сильно разнится с правдой.
Стена в пальцы отдает прохладу. И Ция прислоняется к ней уже лбом. Со стороны даже может показаться, что она молится. И от мысли, что она может быть замечена, Ция отлипает.
- Я помню Оскара Уальда, - вдруг сообщает невидимому собеседнику. - Кто-то читал мне про привидение. И я придумала, что здесь, возле часов, один из любовников-ревнивцев убил мою прапрабабку…
В тишине звонкое тиканье. А потом Дом тихо поскрипывает, словно отвечая.
- Да, я знаю, - Летти улыбается, опуская голову. - Это приятно, что я была права.
Дом для Ции не лестницы, спальни и портреты в рамочках.
Он - кости и тело.
Он - жесткий каркас деревянных ребер в плоти окровавленных досок. И у каждой своя история.
Дом для Ции - первое известное ей божество. И другим до поры в жизни Летиции не было места…
Лукреция останавливает ее возле входа в спальню. Коротко спрашивает об уроках, назойливо - о бледном не выспавшемся виде. И Летти сквозь зубы цедит:
- Отвали.
Дверь подталкивает, заставляя скорее скрыться в спасительной тишине комнаты. Скалятся из-под элементов гениального Хаоса черепа и чучела.
Дом снова скрипит. По-стариковски уютно и умиротворяюще.
Раскиданные по полу книги контрастируют с идеальным порядком самой комнаты. Впервые здесь настолько чисто. Но Ция делает все по написанной инструкции.
На полу ни соринки. Все под рукой. А в ладони зажат пузырек с магической солью, заряженной светом полной луны. Цие кажется, что это важно.
Она обходит маленький столик по кругу, рассыпая соль и думая, что это будет достаточной преградой для всего нехорошего, что могло притаиться за Кругом.
Невольно вспоминает мать и хихикает. Осекается, вспоминая, что книжки говорят быть сосредоточенной и мудрой, как и полагается ведьме.
Книжки много чего говорят.
Слова обращения к стихиям звучат наигранно-пафосно, хоть и должны идти от сердца. Летти тут же пытается поверить в произнесенное. И, закончив со Сторожевой Башней Севера, опускается на пол, зажигает оставшиеся свечи и, не отрывая взгляда, медитирует до рези в глазах на свечу.
Когда ей кажется, что она достаточно очистилась мыслями и готова к ритуалу, достает из кармашка платочек соседки по парте.
Бетти - большая зануда и ябеда. А еще, Бетти - заносчивая дура, которая, почему-то нравится мальчикам. Ция думает, что из-за золотистых кудрявых волос. Один волосок Ция все же выдрала у нее. И обмотала еще вчера вокруг сделанного загодя вольта. Теперь она наряжает куколку в платочек.
И просит о малом. Просит, чтобы Бетти уехала куда-нибудь подальше. И чтобы у Бетти больше не было ее кудрей. И была какая-нибудь невразумительная бледность вместо золота.
Элизабет уезжает через неделю в Берн. Кто-то произносит страшное имя врача -Трихолог.
А у двери Летиции ночью появляется завернутая в подарочную упаковку книга с запиской от Аны: «С почином».
«Вещие сестрички» пылятся на полке под кошачьим скелетом. Единственные, оставшиеся от тех книг, что Ция читала в двенадцать.
(Даниэль)
С доктором Лэндри Даниэль едва ли не сталкивается в холле. Невысокого пожилого врача он помнит еще с детства, хотя тот нечасто бывал у Эшей. Лэндри кивает в знак приветствия и тут же исчезает за дверью. Даниэль поворачивается к Лукреции:
- Что случилось?
- Ция заболела.
- Что-то серьезное?
- Обычная простуда. Ничего страшного.
Лукреция, как и всегда, выглядит безупречно. В строгом костюме и на высоких каблуках, с идеальной укладкой и тонкими «стрелками» на глазах. Она сообщает, что опаздывает на важную деловую встречу, а Бернард, к которому пришел Даниэль, у себя в комнате.
Но Даниэль идет не к деду, а заглядывает в комнату двенадцатилетней сестры.
Ция сидит на кровати, почти с головой накрывшись одеялом, и читает книгу. Она шмыгает носом и покрасневшими воспаленными глазами смотрит на брата, еще глубже зарываясь в одеяло.
- Ты что пришел?
- Можно быть и повежливее.
Он смотрит на сестру, потом заявляет:
- Принесу тебе чаю.
Когда Даниэль возвращается, то в руках у него действительно большая чашка для Ции и поменьше для себя. Забравшись в кресло с ногами, Даниэль заявляет:
- Рассказывай.
- Что?
- Что за колдовство навела.
Он дует на горячий чай, а Ция еще глубже закутывается в одеяло.
- Ничего особенного…
- Ты же знаешь, что при неаккуратной магии можешь огрести сама. Духи сами заберут что-то в оплату.
- Я не обращалась к лоа.
Даниэль пожимает плечами. Для него вся магия так или иначе обращается к лоа. Ция вздыхает:
- Откуда узнал?
- Анастэйша рассказала. Так что?
Грея руки о чашку и не забывая отпивать сладкий (кажется, с малиной) чай, Ция говорит о ритуале и однокласснице Бетти, которая уехала и, кажется, ей нужен врач.
Даниэль подробно выспрашивает о ритуале. А когда Ция уже готова устало огрызнуться, Даниэль делает паузу, прежде чем пообещать:
- Тебе станет хуже.
К вечеру Ция и правда чувствует себя плохо, но Даниэль говорит, что это нормально, и завтра она будет в порядке. Он поит ее чаем и почему-то не уходит, хотя Ция слышит, как звонит его телефон, а потом брат с кем-то разговаривает: наверное, с Анаис, Ция как-то ее видела.
Буквы перед глазами Ции плывут, и она откладывает книгу, ложась в ворох принесенных братом подушек:
- Ты читал? «Вещие сестрички».
Даниэль качает головой, берет книгу и открывает на заложенном месте. Он читает вслух, пока Ция не засыпает.
Она не знает, что вечером в ее комнату заглядывает едва ли не весь дом.
Утром ей гораздо лучше. Завтракать не хочется, но за чай Ция благодарна.
- Мне пора, - говорит Даниэль. – Не ты одна связалась с магией сильнее чем стоило. Анаис что-то вызвала… пожалуйста, в следующий раз хотя бы оставь пирожных на перекрестке для лоа. Это лучше, чем ничего.
- Пирожные? – Ция старается вложить в голос побольше иронии.
- До захода солнца. – Даниэль вздыхает. – Тебя никто не учил, да?
Ция гордо молчит. Она не хочет говорить, что чай ей тоже никто не приносил – хотя, конечно, прежде всего думает о вечной занятой матери, а навязчивая забота тёти Мэри вообще не считается. Даниэль задумчиво кивает, как будто сам себе.
- Хорошо. Завтра я вернусь и поговорим об этом. Пора рассказать тебе подробнее, что к чему.
Ция кивает.
Но на следующий день брат не возвращается.
(Ция)
Вещие сестрички собираются у котла каждую неделю ровно в полночь.
Ция проглатывает страницу за страницей, погружаясь в чужой мир. Старается не думать, почему в доме тихо, почему не пришел Даниэль, хоть и обещал, почему даже Мэри, докучливая тетка Мэри с ее тягой подсунуть молитвенник и залить в Летицию лекарства, забыла зайти.
Вещие сестрички идут спасать заблудшую подругу в чужую темницу. Пальцеплюшки им не страшны. Они полны решимости. А Ция готова уже сама протопать в кухню за порцией медикаментов. К тому же, пора полоскать горло.
Тетя Кларисса появляется в дверях неожиданно. Она не обременяет себя стуком или покашливанием, не спрашивает, хочет ли Ция ее видеть.
Может быть потому, что знает, что Летиция будет ей рада. А может потому, что Клариссе сейчас не до этого. Глаза у тетки припухшие, хоть она и пытается выглядеть веселой.
Ция в веселость эту не верит.
- Что?
Летти идет в атаку сразу. Недовольная и обиженная. А тетя с напускным спокойствием листает отложенную в сторону циину книжку.
С настоящим - спрашивает племянницу о самочувствии. И с места в карьер вдруг произносит:
- Сегодня Даниэль не почитает тебе перед сном. Хочешь, я почитаю?
Время к вечеру, Летти и так поняла, что брату не до нее. Она качает головой.
- Не надо. У него возникли проблемы?
И проблемы оказываются большими, чем Ция могла представить. Кларисса говорит с ней, как со взрослой, объясняет, что произошло. И Ция кутается еще сильнее в одеяло.
- А можно мне чая?
За чаем думается легче.
Кларисса не читает Цие книжек, зато они вдоволь говорят по душам о смерти. И о Смерти Плоского Мира в том числе. Спорят. Ция - хрипло и полушепотом, Кларисса - громко и до хрипоты. Как дискутируют взрослые.
Время близится к часу ночи. Глаза Летиции слипаются. Тетя все не уходит, дожидаясь, пока Ция просто выключится, словно кто-то большой щелкнул тумблером. И Летти сдается, желает добрых снов, но едва Кларисса поднимается с ее кровати, спрашивает:
- А когда меня пустят к Даниэлю?
Цие день ото дня лучше. Перестает хрипеть, не чувствует себя слабее котенка, читает подолгу, не отвлекаясь на отдых. Говорят, что Дан тоже идет на поправку. К нему все охотнее пускают родных. Только спит Даниэль чаще, чем обычно. И Ция думает, что это от скуки.
Когда ее пускают к брату, она, стоит выйти за порог миловидной медсестре, с ногами забирается на кровать. Юбочкой прикрывает черные сапожки, расправляя складочки, и достает из рюкзака книгу.
Теперь ее очередь читать Даниэлю.
Голосом Смерти повествует о главных иллюзиях в человеческой жизни. О несуществующих, как таковых, но очень важных.
Даниэль - благодарный слушатель. Он молчит и не перебивает, не исправляет ее, когда она по два раза читает один и тот же абзац. Даниэль спит. И ему хорошо. О нем на время забыли. Забыли и о Цие, которая сама уже трет глаза из-за сгущающихся сумерек.
Книга подходит к концу. И Летти кусает ногти, дочитывая самые волнующие ее строки. Закрывает книгу и смотрит долго на брата.
- Ты обещал, что придешь, а вместо этого валяешься тут и даже меня не слышишь.
Ция снова выглядит обиженной и сердитой.
- Это не справедливо.
Дан открывает глаза и, на удивление спокойно отвечает:
- Задержался в пути. А справедливости нет, ты же сама читала только что.
Они молчат долго, каждый о чем-то своем.
Летти думает о справедливости, милосердии и порядке. И что обижаться ей, в общем-то, не на что. А о чем думает Дан ей не ведомо.
- Мне нравилась Анаис. Она могла многое рассказать и никогда не разговаривала со мной, словно я ничего не понимаю. Это она мне рассказала, как правильно делать вольты. И что с ними потом можно делать, тоже.
Снова воцаряется тишина, позволяя подумать.
- Дедушка очень сердился. Сказал, что ты олух царя небесного. Так что, я бы на твоем месте поскорее бы поправилась, чтобы он меньше бухтел.
Дан молчит, оставляя ее без ответа. Ция глаза поднимает на Даниэля. Тот снова спит.
Летти достает из рюкзака новую книжку. Зажигает свет, что бы лучше видеть. И мир снова делится на палату и равнодушные коридоры больницы.
(Кларисса)
Сегодняшний субботний семейный обед мало чем отличался от остальных, и почти все давно разошлись. Отец поднялся к себе, а Роберт умчался куда-то, сославшись на неотложные дела. В этом были и положительные стороны - старший брат увёз с собой Мэри с детьми погулять в парке, избавив от её присутствия, и так порядком осточертевшего за трапезой.
Сейчас за круглым столом на утопающей в зелени магнолий террасе остались Лукреция с Кевином да она.
А вот Герхард до сих пор не объявился.
Кларисса понятия не имела, где мог находиться её муж. Когда она вернулась из «Гиены» под утро, в детской Анастэйши на узком диванчике были показательно свалены в кучу её одеяло с подушкой, а дверь в спальню заперта. Кларисса намёк поняла и даже не пыталась войти. Завалилась спать с дочерью, а когда проснулась, Герхарда и след простыл. Их спальня встретила аккуратно заправленной двуспальной кроватью, ни записки, ни смски. Звонок на его сотовый, муж, не особо церемонясь, скинул. И, конечно, не перезвонил, хотя Кларисса оставила голосовое сообщение с предложением помириться и просьбой связаться с ней, как только сможет.
Поведение Герхарда в последние недели оставалось загадкой. Взять хотя бы его вчерашний демонстративный уход с ужина и внезапный приступ якобы гастрита. Вряд ли он повел себя так из-за утренней ссоры. В конце концов, размолвки в их браке - привычное дело. Они превратили их в бесконечный марафон ещё до свадьбы, ссорились и мирились постоянно. Не спорить хотя бы по мелочам удавалось только, когда они не находились в одной комнате, что случалось всё чаще. И, кажется, устраивало всё больше. Как, например, сегодня.
Кларисса поймала себя на мысли, что не скучает и даже не беспокоится, а, скорее, наслаждается отсутствием мужа. Не давали покоя только две вещи - неизвестность, когда он может вернуться, и любопытство, куда уехал.
- Это, всё. Спасибо, - младший брат жестом отпустил служанку. Сел за стол, поворачиваясь к Клариссе. Ехидно спросил, возясь с салфеткой: - Ты уверена, что Герхард не присоединится к нам?
- Уверена, - буркнула Кларисса.
Лукреция бережно опустила маленькую Цию в коляску, бросила хмурый взгляд через плечо:
- У вас там всё в порядке? - поинтересовалась она.
- В полном, - соврала Кларисса. Уставилась на стол, делая вид, что изучает принесённые десерты.
- Может, мне за ним подняться?
- Не стоит, - она выразительно посмотрела на Кевина, пользуясь тем, что его жена отвлеклась на хныкающего младенца. Ну надо же! Братец - сама любезность сегодня. - Герхарду не здоровится, нет аппетита. Лёг спать и просил не будить.
- Не здоровится? - с красноречивой улыбкой повторила Лукреция, оборачиваясь к ним.
- Нет, - как можно более невозмутимо ответила Кларисса. Сговорились они, что ли? - Обычный гастрит. Плюс усталость. Последние недели выдались напряженными. Рекламная кампания, открытие бара…
- Твой дурной характер, капризы, ПМС, - заржал Кевин. - Нужное подчеркнуть.
- Не злись, - Лукреция улыбнулась, касаясь пальцами его ладони. - Мы просто волнуемся.
- С чего вдруг? - усмехнулась Кларисса. Метнула на брата выразительный взгляд. Неужели, проговорился? Тот сделал вид, что не заметил. Значит, точно проговорился. Вот тряпка! - Ладно. Не всё в порядке, - она шумно выдохнула. Лучше уж полуправда, чем откровенная ложь. В конце концов, Лукреция не дура. - Мы поругались.
- Опять? - невестка недовольно покачала головой. Так, словно во всех ссорах по умолчанию виновата она, Кларисса, а Герхард - святой мученик.
- Не опять, а снова, - раздраженно бросила она. Рискуя запачкать шёлковую скатерть, потянула на себя блюдо с шоколадными пирожными.
- Что на этот раз? - Кевин внимательно посмотрел на неё.
- Понятия не имею. Он просто демонстративно ушёл. Наверное, мой драгоценный супруг снова решил, что больше не хочет жить в особняке. И вообще мечтает вернуться обратно в Чикаго.
- А моя драгоценная сестра с ним не согласна?
- Не согласна, - признала Кларисса. - Мне и здесь отлично живется.
- Почему Герхард хочет уехать? - спросила Лукреция, тряхнув головой, отчего длинные рыжие волосы рассыпались по оголённым плечам. Кларисса ещё вчера на ужине заметила, как неожиданно похорошела невестка. С трудом верилось, что эта стройная, эффектная молодая женщина каких-то полтора месяца назад напоминала раздувшуюся бочку на отёкших ногах и с непрекращающимися схватками.
- Откуда я знаю, наверняка… - с языка Клариссы почти сорвалось: «очередная прихоть», но она вовремя заткнулась. Не стоит рассказывать обо всех странностях их брака. По крайней мере, пока сама не будет уверена, что с ними делать.
- А ты спроси, - предложил Кевин. - Должна быть причина, почему его не устраивает жизнь в особняке.
- Наверное должна быть… - задумчиво пробормотала Кларисса. Брат прав - спросить стоит. Она ведь никогда по-настоящему не интересовалась, занятая перечислением собственных претензий.
- Ой, совсем забыл сказать! - вдруг воскликнул Кевин. - Знаешь, кого я на днях встретил? Твоего дружка Тони.
- Какого ещё Тони?..
- Тони Лориэль, твой одноклассник. Ну тот, что был влюблён в тебя в школе. Ходил ещё за тобой везде хвостом…
- Значит, Тони вернулся? - уточнила Кларисса.
- Ага. Сказал, что ненадолго. Приехал помочь отцу с клиникой. У того что-то с плечом. Упал с лошади, кажется. Кстати, он отлично выглядит.
- Упавший отец? - хихикнула Лукреция.
- Тони, конечно. И, между прочим, он был не один, - брат выдержал паузу, хитро улыбаясь. - С твоей бывшей подружкой -Лорэйн. Выглядели очень довольными. По-моему, я им помешал.
(Кларисса)
Полицейская мигалка немилосердно разрезала темноту, окрашивая облезлые сосёнки красно-синими огнями.
Кларисса сквозь зубы пробормотала проклятие. Только этого не хватало!
- Кажется, останавливается, - озвучил и без того очевидный факт Кевин.
На мгновение их ослепил яркий свет фар, пришлось зажмуриться. Когда Кларисса открыла глаза, с губ сорвалось очередное проклятие: серебристая хонда стояла на противоположной стороне грунтовой дороги в паре метров от них.
- Доигралась? Говорил тебе - давай завтра, - но ты же упрямая.
- Да пошёл ты… - буркнула Кларисса, не сводя взгляда с машины. Полицейский, как ни странно, не спешил выходить. Интересно, у него есть право обыскать автомобиль, если что-то заподозрит? Хотелось верить, что для этого ему всё же потребуется ордер, и они успеют свалить и оторваться.
- Ну-ка, перелезай назад и ложись! - приказал брат.
- Что?
- Ложись, говорю. Быстро, - он бросил ей джинсовую куртку: - И укройся.
Легко сказать. Попробовал бы сам улечься на заднем сидении, а потом, если удастся, накрыться чем-нибудь. Ни первая, ни вторая попытка не увенчались успехом. В конце концов, Кларисса отбросила куртку брата и осторожно приподнялась на локте. Жаль, невозможно провалиться сквозь землю. А еще лучше, отправить туда легавых силой мысли.
Кевин за это время успел выбраться наружу и открыть капот. Стекло со стороны водителя хонды плавно опустилось.
- Привет! - донёсся оттуда женский голос. - Проблемы?
Брат повернулся и, видимо, поскользнувшись на размытой ливнем дороге, нелепо взмахнул руками. Смог устоять, оглянулся на джип и покрутил головой, показывая, что всё в порядке.
Кларисса перевела взгляд на хонду.
- Точно? Помощь не нужна? - послышалось оттуда.
- Ерунда, - Кевин был жалок. Дьявол его раздери! Ну разве так врут? Бормочет что-то, словно оправдывается. Ещё и башкой по сторонам крутит. Даже последний кретин догадается, что он врёт. А раз врёт, значит есть причина что-то скрывать. - Плёвое дело. У меня такое часто случается… Надо бы до мастерской доехать, а всё никак… Вот и застрял.
Он не нашёл ничего лучше, как влезть с головой под открытый капот, словно мог там что-то разглядеть в кромешной тьме.
Полицейская, судя по всему, никуда не торопилась.
- Может, тебе посветить? - предложила она, явно намереваясь выйти из автомобиля.
Надо же, заботливая какая нашлась!
Кларисса затаила дыхание, нащупала на поясе пистолет. Очень хотелось обойтись сегодня без дополнительных жертв. И так уже один труп валяется в багажнике. Избавились от жмурика, называется.
- Спасибо, не надо. Готово, - Кевин торопливо захлопнул крышку, вытер руки об джинсы. С деланным безразличием обернулся к полицейской. - Говорил же, ерунда.
- Мастерски, - болтливая легавая восхищённо присвистнула. - По-моему, в тебе погиб великий механик.
- Ну… Вообще-то у меня много скрытых талантов. - Младший братец бил все рекорды собственной тупости. Воцарилась неловкая тишина. - Что ж, - нарушил затянувшуюся паузу Кевин. - Приятно было пообщаться…
- Сержант Наварро, - полицейская высунула голову в окно. Кажется, она улыбалась. - А тебя как зовут?
Охренеть! Она что флиртовать тут с ним собралась?
- Кевин. Кевин Эш. Ну… мне пора. Дома уже заждались. А ты смотри… осторожней здесь… одна… ночью… Мало ли. Болота всё-таки кругом.
- Постараюсь, - ответила легавая, но уезжать почему-то не спешила. Опять уставилась на их джип.
Кларисса пригнулась. Брат тем временем уселся обратно, долго возился с ремнем безопасности, затем неторопливо поехал в сторону шоссе.
- Совсем уже, да?! - Как только огни полицейской машины остались позади, она выпрямилась. - Какого черта ты с ней болтал?
- В смысле? - Кевин удивлённо взглянул на неё в зеркало заднего вида. - По-твоему, я должен был её игнорировать?
- Уж точно не заигрывать, - отрезала Кларисса. Осторожно перелезла на переднее сидение. - Теперь эта дура точно что-то подозревает. Надеюсь, хотя бы меня не заметила.
- Да расслабься. Ничего она не заметила. Я ей понравился.
- Да неужели, красавчик?! - Кларисса поправила задравшуюся рубашку. - Ещё один скрытый талант, да? Очаровывать полицейских с трупом в багажнике. Расскажем Роберту, ему понравится.
- Не беси!
- А ты не веди себя, как идиот! Не хватало ещё, чтобы она увязалась за нами. Будем кружить по городу, нарвёмся на патруль. Как думаешь, их очаровать тоже сможешь?
- Какой ещё патруль? У тебя паранойя, сестрёнка. Всё обойдется.
- Мне бы твою уверенность, братик.
- Ну хочешь, можем вернуться, - неожиданно предложил Кевин, резко сбрасывая скорость. - Там болота и…
Нет человека, нет проблемы. Ага, как же! Фигня полная. Нет человека, есть труп. И до хрена проблем.
- Рули давай… Вернуться он собрался! Знаешь, что бывает за убийство легавого? - Кларисса зло уставилась в окно. Что вообще эта полицейская делала на старой объездной дороге? Одна… - Мне всё это не нравится, - нарушила молчание она.
Кевин резко свернул на обочину и остановил машину. Развернулся к Клариссе, буравя сердитым взглядом:
- Слушай, может уже хватит?! Себя накрутила по самое не могу, но меня-то пожалей, а? Не нервируй. И так тошно. Хочешь скажу, что нам надо делать? Нам надо успокоиться. Если бы полиции было что-то известно, эта девица нас бы так просто не отпустила. Согласна?
- Не факт. Но допустим.
- Вот и славно. Выдыхай. Сейчас сделаем круг и вернёмся на Манчак с другой стороны. Сбросим приятеля там и домой.
(Даниэль)
Бар
Бар подмигивает разноцветными огнями, шелестит негромкой музыкой. «Гиена» закрыта, и у барной стойки сидят только Анастэйша, Даниэль и Мэтт. Они беседуют уже с пятой по счету девушкой: та сидит, облокотившись на стойку, и рассказывает о своем богатом опыте работы барменшей.
- Хорошо, - наконец, говорит Даниэль. – Смешай нам коктейль. Надо же проверить, что ты умеешь.
Она уходит за стойку, начинает колдовать с бутылками.
- У нее задница плоская, - шепотом сообщает Анастэйша братьям. – Мне не нравится.
Даниэль отвечает:
- Зато грудь ничего! Попу ты вообще не увидишь.
- И вкуса нет.
- Зато татуировка на руке классная.
- Ты еще скажи, что за нее.
- Нет, предыдущая тоже ничего.
Мэтт закатывает глаза:
- Может, будете выбирать по тому, что они делают, а не как выглядят?
Анастэйша и Даниэль смотрят на него с возмущением. Девушка оставляет коктейли, они обещают «обязательно ей позвонить».
Даниэль смотрит на свой коктейль и мрачно мешает трубочкой:
- Я не могу больше пить. Это уже пятая, да? Последняя.
- Ага, - отвечает Анастэйша. – И мама занята, сказала нам самим выбрать новую барменшу.
Мэтт пробует коктейль и морщится:
- Ладно, предыдущая.
- И попка у той что надо! – радуется Анастэйша.
Ребекка (16)
Ребекка мнется перед особняком, не решаясь выйти из-за густых зарослей, скрывающих ограду. Пытается расправить мятую юбку и блузку, которые выглядят как угодно, только не как одежда приличной школьницы. Расчески и зеркала в сумочке не находится, и Бекка готова поспорить, что косметика размазалась.
Вечеринка прошла отлично. Но если мать заметит в таком виде, с нее станется и дома запереть.
Парадная дверь – не вариант. Там она наверняка с кем-то столкнется. Бекка обходит особняк и уже ступает на дорожку, чтобы подойти к задней двери – но с проклятием вполголоса бросается назад. В окне кухни она замечает Мэри.
Хуже некуда. Та уже встала и готовит завтрак. Пробраться мимо незаметно не выйдет, скрыть, что Бекка не ночевала дома – тоже.
Она составляет длинную речь, как ночевала у подруги, но даже в голове выглядит не очень убедительно.
Бекка обходит особняк. Потом еще раз. Набирает в грудь побольше воздуха, чтобы решиться.
Но в этот момент парадная дверь открывается. На пороге стоит одиннадцатилетняя Анастэйша. Она идет по дорожке и с деловым видом подбирает мячик, оставленный на улице маленькой Цией. Неожиданно поворачивается к ограде, где прячется Бекка:
- Братья дома и сказали, ты можешь заходить.
Бекка идет за Аной, аккуратно претворяет за собой дверь. На кухне Мэтт что-то рассказывает Мэри, отвлекая ее.
Бекка осторожно поднимается по лестнице и почти сразу слышит громкую музыку из комнаты Даниэля, ругань Роберта, чтобы сделал потише. Ребекка знает, у нее есть пара минут проскользнуть в свою комнату, не замеченной ни матерью, ни отцом.
- И умойся, - хихикает Анастэйша. – Ты похожа на панду.
Анастэйша (20)
Анастэйше учиться еще год. Анастэйша приезжает домой на лето, но «семейный обед», устроенный Мэри, явно не радует. Едва дождавшись последней смены блюд, она сбегает во двор, и ей даже не стыдно, что она не предлагает помочь убрать со стола. Мэри нужно, пусть и делает.
Вечер, траву освещают окна с одной стороны и фонари с другой, пробивающиеся из-за ограды и бурной растительности. Анастэйша садится на потертую дощечку, привязанную к крепкой дубовой ветви.
- Говорят, здесь качался еще наш прадед.
Анастэйша фыркает:
- Звучит не очень.
- Ага, - соглашается Даниэль. – И сиденье явно поновее.
Он не остается на крыльце, а подходит к сестре. Легонько подталкивает, раскачивая, как бывало в детстве.
- Помню, как навернулась однажды, - говорит Анастэйша. – Было больно.
- Потому что не я тебя раскачивал.
Это правда. Анастэйша не помнит, сколько ей тогда было лет, кажется, шесть, но она решила, что уже большая и самостоятельная, поэтому улизнула от всех, раскачалась… ей тогда казалось, она почти летит. И действительно полетела: вниз, на землю, больно ободрав коленки.
- Мне потом досталось от Клариссы, - говорит Даниэль. – Потому что я должен был за вами приглядывать.
Анастэйша хихикает:
- Ага, а ты приехал из семинарии и зажимал в каком-то углу нашу няню.
- Эй, мне было семнадцать! А она – хорошенькой.
Анастэйша смеется, Даниэль отходит и как будто ищет что-то в траве. Мутный вечерний свет ему явно не помогает.
- После учебы вернешься в Новый Орлеан? – спрашивает Даниэль.
- Наверное. Пока не очень задумываюсь о будущем.
- Конечно, наверняка больше о хорошеньких мальчиках. Или девочках.
Анастэйша даже перестает двигаться, и качели замедляют свой ход. Бросив быстрый взгляд на сестру, Даниэль снова ищет что-то в траве:
- Как ее зовут?
- Стефани.
- Надеюсь, она хорошенькая. Но у тебя всегда был отличный вкус.
Качели совсем останавливаются, и Анастэйша обхватывает себя руками.
- Знаешь, странно слышать, что ты так спокоен.
- В смысле?
- Стеф… ну, она нормальная… как все… и не понимает ничего такого.
Даниэль находит что-то в траве и возвращается. На его руке сидят несколько светлячков, приглушенно мерцая. Анастэйша смотрит с восторгом: ей нравится ночь и маленькие огоньки. Всегда нравились. Она протягивает ладонь, и Даниэль сажает на нее одного из светлячков.
- Это ты нормальная. А быть как все скучно.
Кларисса (28)
Кларисса знает, что племянник в особняке, поэтому хоть и стучит для вида, но лихо врывается в его комнату.
- Где моя дочь?
Даниэль приехал на выходные из семинарии и не кажется удивленным внезапным вторжением. Он поднимает голову от книги, иллюстрации в которой разглядывал, и смотрит на тётю:
- Откуда я знаю?
- Ты старший. Ты за ними присматриваешь.
- У них есть няня.
- Последнюю ты отвлекал, - Кларисса даже не скрывает язвительности, - и моя дочь упала с качелей.
- Поэтому ее уволили. Я не знаю, где Анастэйша. Почему ты вообще решила, что я в курсе?
- Ты всех учишь плохому.
Даниэль закатывает глаза:
- Ей шесть!
Кларисса вздыхает и садится на кровать. Она действительно беспокоится о дочери, но даже с новой ответственной мисс Симпсон, неугомонная Ана умудряется то сбегать, то во что-то влипать. Иногда в прямом смысле: в прошлом месяце полезла за вареньем Мэри и свалила банку с медом. А после того, как попыталась сама убрать, пришлось полностью мыть. И Ану, и кухню.
Даниэль поднимается и выглядывает в окно: его комната выходит во двор, если качаться на качелях, то будет виден их кусочек. Сейчас в поле зрения попадает только ветвь дуба. И дети, играющие под присмотром мисс Симпсон.
- Они там, - говорит Даниэль.
Вздыхая, Кларисса садится на стул и косится на племянника.
- Знаю я, чем вы там в своей семинарии занимаетесь…
- Учим молитвы! – с готовностью отвечает Даниэль. – Innominepatris…
- Это матери своей заливай. Я про другое.
- Слово Божье – тяжелая наука. – Даниэль делает паузу, видимо, наполненную драматизмом. – Травка в коробке под кроватью.
И Кларисса нащупывает рукой заветную шкатулку.
Мэтт (13)
Нынешнее Рождество выдалось особенно холодным для Нового Орлеана, так что приехавший на каникулы Даниэль почти забегает в особняк. Согревает руки и мысленно считает, сколько осталось до весны.
Прислушивается, но дом необыкновенно тих.
Он никого не предупреждал, когда в этом году приедет из семинарии, надеясь проскочить тихо.
Мэри всегда сама ходила в магазин накануне Рождества, выбирая идеальные, на ее взгляд, продукты, а потом еще остаток вечера выспрашивала у всех пожелания для ужина на следующий день.
Поэтому Роберт предпочитал задерживаться на работе, у Клариссы появлялись срочные дела в баре, а когда возвращалась Лукреция, никто не знал – Дан однажды сам видел, как она заходила в дом и поднималась по лестнице, сняв туфли, чтобы Мэри ее не услышала.
Ребекка и Анастэйша играют в гостиной. Первой двенадцать, и она радостно взвизгивает:
- Дан!
Ане семь лет, она не выпускает из рук игрушечную лошадку. Откуда-то из глубины особняка раздается плач маленькой Ции.
Сестры рассказывают, что из взрослых дома Лукреция, она осталась с дочерью и остальными детьми. И громким шепотом сообщают, что Мэтт на эти праздники наказан. Правда, не говорят, за что именно, но Бекка грустно вздыхает «мама была в ярости».
Мэтт сидит в своей комнате и читает книгу, подперев руками голову. Косится на вошедшего брата, но молчит.
Даниэль усаживается на кровать, молчит некоторое время. Спрашивает:
- И что ты натворил?
- Тебе не понравится.
- Ну, раз так, значит, кого-то убил.
Мэтт резко разворачивается, хмурится, держась за спинку стула:
- Мэри заставила молиться два дня. А дедушка сказал, я был слишком неаккуратен с проклятьем.
- И что, обязательно было проклинать? – вздыхает Даниэль.
- Он первый начал! И я знал, ты не поймешь…
- Куда уж мне.
- Ты просто не умеешь так проклинать! Вот и иди к Мэри, - Мэтт отворачивается, снова делая вид, что уткнулся в книгу.
Уходить Даниэль не торопится, но долго молчит, прежде чем сказать:
- Всё равно зря проклинал.
- Мэри так и сказала, что теперь ты не будешь считать меня братом.
В голосе Мэтта слышится злость, а на лице Даниэля отражается безграничное удивление:
- Она так сказала?
Мэтт снова поворачивается, кивая. Даниэль качает головой, хотя не совсем понятно, кому адресован этот жест. Внимательно смотрит на Мэтта:
- Ты всё равно будешь моим братом. Что бы ты не сделал. И не важно, кто там что говорит.
Ция (13)
Даниэль пока живет в особняке и не бывает против подвезти сестру до школы. Кажется, Лукреция соглашается, только потому что не видит, как дочь лихо садится на мотоцикл позади брата.
Сейчас Ция выходит из особняка, захватив подготовленные бутерброды. На ходу запихивает их в рюкзак и выходит за ограду. Даниэль ждет, прислонившись к поставленному мотоциклу. Они оба выглядят не очень-то уместными посреди респектабельного Садового квартала. Обоих это не очень волнует.
Даниэль крутит в руках зажженную сигарету, но не торопится курить. Лихо перехватив его руку, Ция берет сигарету и вдыхает.
- Ну ничего себе! – говорит Даниэль. – Не я тебя курить научил.
- Это Мэтт.
Ция затягивается и поясняет:
- Не то чтобы у него был выбор. В первый раз я стащила его сигареты. Он сказал, проще научить меня, чем смотреть, как я задыхаюсь.
Словно оправдываясь, добавляет:
- Ты тогда в больнице был.
- Я еще и виноват! – притворно возмущается Даниэль. – Но вообще-то тебе и правда рано.
- Я не такая маленькая!
- Маленькая, - улыбается Даниэль, - еще какая маленькая. Но милая.
Ция возмущается себе под нос, но не возражает, когда Даниэль спокойно забирает сигарету. И, затягиваясь, говорит:
- Все мы маленькие, а мир – большой.
Ция фыркает:
- Нас достаточно.
Три года назад
Даниэль крутит в руках зажигалку, размышляя, кто мог нацарапать на белой поверхности маркером «Сигареты – пища для сломленных душ». Почерк непонятен, так что он подозревает Цию. И достаточно пафосно. В мутном вечернем свете на крыльце вообще плохо видны буквы, и последние немного стерлись.
Он не знает, какая сигарета по счету, но в голове приятно плывет.
Это Бернард настоял на том, чтобы после больницы Даниэль вернулся в семейный особняк на какое-то время. Сам Даниэль не возражал, ему вовсе не хотелось возвращаться в собственную квартиру, сейчас пустую и темную.
В больнице у него побывали, кажется, все родственники по очереди – иногда даже вместе, толкаясь и наперебой рассказывая безумно важные новости, о которых забывали через пять минут. Даже Ребекка приехала из Нью-Йорка.
Даниэль вообще не помнит, когда в последний раз все родственники собирались вместе под этой крышей, как сегодня. Кажется, на праздник.
Ночью он едва ли не впервые с момента аварии остался действительно один. В комнате, где провел детство, где можно слушать тишину Садового квартала, кутаясь в одеяло, пахнущее лавандой – Мэри всегда стирает белье с лавандой.
Он так и не смог уснуть. Поэтому аккуратно спустился вниз и вышел на крыльцо, уселся на ступеньках с пачкой сигарет.
Дверь за спиной скрипит, и Даниэль даже не удивляется, услышав голос Мэтта:
- Это мои сигареты.
Даниэль пожимает плечами и протягивает пачку брату, свою он купить еще не успел.
- Твою зажигалку кто-то испортил глубокой мыслью.
Пока стоит тишина, Мэтт явно крутит ее в руках.
- Точно Ция. Или Ана. Ну, или Бекка.
- Короче, кто угодно, - смеется Даниэль. – Ты чего не спишь?
- А ты?
- Не могу уснуть.
- А я еще не ложился.
Даниэль не спрашивает, чего это Мэтт еще не ложился, и что делал половину ночи. Он рад тому, что брат в принципе остался в доме. Даниэль знает, особняк Мэтт не любит.
- Можно тебя попросить? – говорит Даниэль.
- Ммм?
- Не хочу возвращаться в квартиру. Но там нужно вещи собрать…
- Хорошо.
Даниэль думает, что оставаться в особняке у него тоже нет особого желания, но можно подобрать что-то другое. Например, квартиру-студию в аренду, можно будет фотографировать прямо там.
- Эти вещи…
Мэтт медлит, и Даниэль знает, что на самом деле, он хочет спросить, что делать с вещами Анаис. Но он и сам не знает. Говорит неуверенно:
- Спрошу ее родителей.
Он не хочет думать об Анаис. Знает, что однажды придется, но не сейчас. И рад, когда Мэтт усмехается и напоминает:
- Мне нравилась квартира, я туда девушек водил.
- Ага, - улыбается Даниэль. – Не помню, как звали ту, первую, блондиночку… я специально ушел в магазин, оставил вас наедине! А когда вернулся минут через сорок, вы какую-то мелодраму смотрели. На полном серьезе!
- Я же не знал, что ты ушел так надолго.
- Я намекал. Прозрачно. У меня потом та девица спросила, всегда ли мой брат такой тормоз.
Они сидят недолго, когда Мэтт заявляет, что у него есть идея и исчезает в доме. Даниэль смотрит в ночь, расцвеченную стрекотом насекомых и ждет, что Мэтт притащит всё, что угодно, от заначки травки до бутылки лучшего отцовского виски.
Но Мэтт возвращается и протягивает брату стакан с чем-то светлым. Пахнет теплым молоком и сладковатым медом.
- Что это? – спрашивает Даниэль.
- Не помнишь? Когда мы не могли уснуть, бабушка подогревала молоко с медом. Говорила, это лучшее средство для сна.
- И от всего, чего угодно, - кивает Даниэль. – Она поила меня молоком, когда шепоты лоа становились слишком громкими, а их присутствие – навязчивым.
- Я помню. Ты однажды так заслушался, что несколько часов сидел, смотрел в одну точку и не отвечал. Я испугался.
Даниэль помнит. Ему тогда было лет двенадцать, лоа действительно будто взбесились, и Бернард ответ внука на кладбище, где провел какой-то ритуал, который Даниэль плохо запомнил. Но с тех пор духи никогда не были слишком навязчивы. И он научился ими управлять.
- Твои призраки тоже всегда пугали, - говорит Даниэль. – И тем, что уведут тебя за собой, и тем, что не ответишь, и станет хуже.
Ночь взрывается стрекотом, где-то вдалеке грохочет джаз, а молоко теплое и отдает чем-то еще, какими-то специями бабушки Эйлин… одному внуку она явно передала секрет приготовления.
И действительно клонит в сон.
Мэтт молча курит, Даниэль допивает молоко. Лоа шелестят вместе с насекомыми. И Даниэль думает, что Анаис сглупила. Он тоже наверняка еще будет совершать свои глупости и бояться за близких, но точно знает, что никогда никого не утащит за собой.
Christmascarols
Рождественский венок отлично смотрится на двери особняка. По сложившейся традиции, ёлку притаскивает Мэтт – хотя он сам не может сказать, откуда эта традиция пошла. И Даниэль уже успел сказать «только без окровавленного топора, как в прошлом году». Не то чтобы он имел что-то против. Но Мэри такого не одобряла, а спорить с ней никто не хотел.
Сейчас для ёлки рановато, поэтому Мэтт принес пахнущий хвоей венок и повесил его на дверь, прежде чем войти. Мэтта ничуть не смущают черепки и косточки по центру. Он находит это красивым.
Внутри дома отчетливо пахнет горелым, что может означать две вещи: либо не уследили за свечами и начали наконец пожар, либо до плиты добрался кто-то помимо Мэри. Из кухни отчетливо слышатся задорные звуки тяжелой музыки, что явно говорит в пользу второго варианта.
Даниэль сидит на краешке стола и хмурится, изучая распечатанный рецепт имбирного печенья. Ция стоит рядом со скалкой – она могла бы выглядеть грозно, если бы не была перепачкана с ног до головы в белых пятнах муки. Ция смотрит на Мэтта:
- Еще один в черном… вы специально, да? Одеваетесь так, чтобы грязь была лучше видна?
На черной рубашке Даниэля тоже видны белые пятна муки. Он сам поднимает глаза от распечатки:
- Могла бы предупредить, чего конкретно от нас хочешь.
- Ага, - хмыкает Мэтт, - то есть тебе мелкая тоже позвонила и замогильным голосом сказала, что ей срочно нужна помощь?
Ция изображает обиженную невинность, но не теряется. Достает из холодильника кусок теста и хлопает его на стол перед Мэттом:
- Лучше займись делом и раскатай.
Тычет скалкой в бок Даниэля, оставляя новые мучные следы и прогоняя брата со стола.
- Ты понял, в чем проблема?
- Ага. Сколько первую партию держала в духовке. И какао стоит поменьше класть.
На столе лежат совершенно темные и явно не съедобныепеченьки. Мэтт тыкает одно из них пальцем:
- А я думал, вы просто делаете толерантное печенье… и это негры.
- Раскатывай! – говорит Ция и вручает брату скалку.
Мэтт не отказывается, но продолжает рассматривать печенье, теперь взяв в руки.
- Это жопа?
- Это сердечко! – отвечает Ция. – У меня не было формы.
- Ты неплохо рисуешь, Дан тоже учился на тему искусства… и всё, что вы смогли, это сделать жопки негров?
Даниэль картинно вздыхает:
- В этом вся суть современного искусства: что бы ты не сделал, всегда выходит жопа.
- Следующую партию вырезаете вы, - мрачно говорит Ция.
Втроем выходит гораздо веселее, и когда позже звонит Ребекка, чтобы осведомиться, как идут дела, ей радостно отвечают, что «уже меньше похоже на жопки».
Ребекка обещает, как и Анастейша, приехать к самому Рождеству, но говорит, что печенье братьев и сестры пробовать не будет.
- И не придется, - отвечает Ция. – Мне его в школу нести.
- А почему не попросила Мэри? – спрашивает Даниэль. – Твоя мать тоже не очень умеет готовить, но Мэри всем всегда готова наделать еды в школу.
- Тётя Мэри занята в церкви.
Но вскоре она возвращается – и умудряется заглушить даже музыку.
- Кто повесил на дверь эту гадость?! – спокойная Мэри в ужасе кричит, врываясь на кухню. – Это ведь Рождество! Черный венок с черепами?
- Он зеленый, - удивляется Мэтт. – И на главном входе. Ты же вроде через черный зашла.
Даниэль смеется:
- А там повесил я.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 249; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!