Флэшбэк: Прокляни меня своим Богом

Дом Пепла

Книга 1.

Над Новым Орлеаном витает марево из джаза, колдовства и воспоминаний о рабовладельческом прошлом. Всё это пропитывает и поместье семьи Эш. Межавторский проект южной готики: болота, вуду, семейные тайны, выкопанные черепа и сделки с дьяволом на перекрестке!

______________________________

Персонажи и авторы текстов:

Даниэль – Дарья Крупкина

Мэтт – Ксения Бабкина

Летиция (Ция) – Валерия Прядко

Кларисса, Анастейша – Екатерина Кармон

Ребекка – Анастасия Безденежных

______________________________

Нет места (лучше дома)

 

Октябрь 1999, за полгода до основных событий

 

 

Эши любят Хэллоуин.

То время, когда можно достать бумажные фонарики в виде тыкв, жечь свечи и наряжаться в шуршащие синтетикой костюмы.

Говорить о колдовстве, нечисти и духах – и везде находить отклик.

Эши ненавидят Хэллоуин.

Самое странное время года, темные дни осени, когда граница между мирами настолько зыбкая, что можно ненароком соскользнуть на другую сторону. В Самайн все Эши, даже давно покинувшие Новый Орлеан, возвращаются на праздник домой – под защиту родных стен поместья. Ведь простой круг из соли уже не спасает.

Ничто не спасет в эти дни, если потеряешься.

 

Утро тридцать первого октября, разумеется, крайне шумное в поместье Эшей. Кларисса успевает поругаться с дочерью, Мэри проверяет, хватает ли подушек нагрянувшей домой Ребекке. Лукреция по всему сообняку ищет пропавшую Цию и обязательно цапается с Бернардом.

Дом необыкновенно многолюден, и Роберт Эш спасается на кухне. Там с удивлением находит всех своих детей в сборе.

Ребекка колдует у плиты, которую еще не успела занять ее мать, но судя по запаху, просто варит кофе. Она вернулась только вчера, но как минимум половина дома вздохнула с облегчением, что приехала одна, оставив мужа в Нью-Йорке. Они поженились несколько месяцев назад, и ему бы точно было не место в доме Эшей этой ночью.

Он слишком нормальный. Такой, какого Ребекка всегда хотела видеть рядом с собой. Такой, каким она сама всегда хотела быть. Но даже она ненадолго возвращается домой в темное время года.

Мэтт бывает в особняке едва ли не реже Ребекки, но сейчас и он здесь, стоит с чашкой кофе, небрежно прислонившись к кухонным шкафчикам. Для него всё проще и сложнее на Хэллоуин: грань для Мэтта тонка всегда, но только в эти дни не действуют никакие таблетки. Поэтому приходится оставаться среди стен поместья, куда без разрешения не просачивается ни один призрак.

Все Эши верят в охранные заклинания, вмурованные в стены с кровью жертв. Никто из Эшей не знает, существуют ли они на самом деле или созданы многими поколениями веры.

Но одно точно и неоспоримо: поместье надежно скрывает семью от мира вокруг.

А в дни безвременья самое страшное – это вовсе не люди.

Роберт Эш и сам ощущает, будто виски сдавливают, словно каждый вдох с трудом проникает в легкие, щекочет горло тыквенным запахом и скользящими призраками. Даже не духи, скорее, просто силы, которые ничего не хотят, только давят, приникают безгубыми ртами к каждому из Эшей.

Даниэль сидит за столом – точнее, почти лежит на нем, прикрыв голову руками. Его лица не видно, а поза буквально говорит: «отвалите все».

- Что случилось? – Роберт приподнимает брови.

Заметив отца, Ребекка наливает ему оставшийся кофе и протягивает старую пузатую чашку с совой, которую сама же дарила много лет назад.

Мэтт хмыкает:

- Рассказываю твоему старшему сыну, как вчера тащил его домой.

Даниэль поднимает руку и показывает средний палец, но Мэтта, разумеется, это не смущает:

- Дан поспорил в «Гиене» с каким-то каджуном, кто кого перепьет.

- И проиграл? – только и спрашивает Роберт.

- Выиграл. Но вряд ли сегодня помнит об этом.

В голосе Мэтта отчетливо слышится ехидство, а Роберт хочет заметить, что ожидал бы чего-то подобного, скорее, от Мэтта. Но молчит. В темное время года каждый Эш справляется, как может.

Словно отвечая на мысли отца, Даниэль выпрямляется на стуле и говорит, обращаясь к брату:

- И не надейся. Я отлично помню, как по дороге домой ты чуть не напал на одну бедную даму.

- Она была навязчивым призраком!

- Если бы ты ее прибил, точно стала призраком. Так что радуйся, что я тебя удержал.

- Ну, держал-то тебя как раз я…

На кухню почти влетает Лукреция, а следом за ней спокойно идет Мэри, опустив глаза и уговаривая:

- Лу, пожалуйста, успокойся.

Та успокаиваться не желает и, игнорируя Ребекку, останавливается перед Даниэлем и Мэттом, уперев руки в бока:

- Где моя дочь?

Даниэль морщится и, кажется, с трудом удерживается, чтобы снова не показать средний палец, Лукреции отвечает Мэтт, лениво потягивая кофе:

- Мы ее, конечно, съели. Как же иначе?

- Не смешно! – шипит Лукреция. Ей явно не до шуток. – Ции нет с утра.

Раньше Ция действительно надевала на Хэллоуин костюм Красной шапочки, хотя никто из семейства не спрашивал, откуда пирожки в ее корзинке и уж точно не решался попробовать. Но теперь Ция считает себя слишком взрослой «для этих глупостей».

И то, что ее нет в особняке, и она где-то одна, действительно может иметь не самые приятные последствия. В это время – именно для нее.

- Она на чердаке, - бормочет Даниэль. – Разбирает коробки с гирляндами.

Объяснение, кажется, удовлетворяет Лукрецию, и она исчезает с кухни. Мэри направляется к плите: готовить она любит и сегодня отвечает за праздничный ужин.

- А вы тут чем занимались? – спрашивает она.

- Молились, конечно, - отвечает Даниэль и прибавляет что-то по-латински.

Только Мэри может поверить, что это часть молитвы.

 

Когда в доме Эшей оставались маленькие дети, они обожали Хэллоуин и с удовольствием наряжались. Бабушка Эйлин шила костюмы, приговаривая, что праздник – это отличная возможность и для взрослых подурачиться, так что с удовольствием сама надевала рожки фейри.

Одним из последних костюмов Эйлин в пару к волку Мэтта сшила роскошный бордовый плащ из бархата для Ребекки. Та, правда, не слишком долго оставалась Красной шапочкой, предпочитая старый костюм ведьмы, они были у них с Анастейшей парными. Но вот Ция потом с удовольствием носила найденный красный плащ и платье.

Сейчас все Эши стали слишком взрослыми, чтобы думать, будто нечисть отпугнут костюм или пластиковые рожки из сувенирного магазина.

К ним в дверь редко стучались дети, прося угощение. Мэри расстраивалась и говорила, это из-за того, что все боятся Эшей. Но они сами только пожимали плечами: возможно, дети просто ощущали, где настоящая нечисть на Хэллоуин.

 

Часть чердака – неизменная комната Анастейши, которую она покинула, только когда уехала учиться. Но в другой части находятся коробки, которые Ция и демонстрирует остальным. На пыльных боках выведено рукой бабушки Эйлин «Самайн».

Она всегда называла праздник исключительно Самайном. И наказывала внукам зажигать больше огней.

Мэри готовит на кухне, откуда ускользает Ребекка. Пока Кларисса и Роберт что-то обсуждают в одной из комнат особняка, младшие Эши занимаются украшением гостиной.

Анастейша сидит на диване, скрестив ноги, и уминает кусок пиццы из раскрытой коробки. Прищурившись, командует братьям:

- Слева чуть выше… ага… правый край, ну!

Даниэль и Мэтт, забравшись на стулья, развешивают вдоль карнизов штор бумажные гирлянды из кружевных летучих мышей.

- Лучше б помогла, - возмущается Даниэль.

- У вас отлично выходит. А я… ну, ты знаешь… высоты боюсь.

Анастейша тянется за новым куском пиццы, но передумывает и просто закидывает ноги на низенький столик.

- Правильно, нам оставь, - продолжает Даниэль.

- Не гундось. Нечего было нажираться вчера.

- Да я готов и сегодня, лоа в этом году совсем оборзели, покоя от них нет.

Мэтт бросает быстрый взгляд на брата из-под крылышек летучих мышей, но говорит Анастейше:

- Не вздумай отказаться от ужина! Мэри расстроится и испортит всем вечер кислым видом.

Анастейша в ответ только фыркает, но коробку с пиццей закрывает. Ция пытается разобраться с паутиной, сделанной из чего-то, напоминающего вату. Ция не очень понимает, что украшать ей самой, но в этот момент с кухни приходит Ребекка и сразу берет дело в свои руки. Бросает укоризненный взгляд на вторую сестру, и Анастейша поднимается с дивана.

Вместе они вешают мешочки с черепами. Лохмотья паутины устраиваются на мебели и тонких черных палках, принесенных Ребеккой с улицы и поставленных в высокую, помутневшую от времени вазу. Под потолком примостились белесые привидения.

- Они совсем не такие, - заявляет Мэтт.

- Тоже мне, умник! – Анастейша достает из картонной коробки очередное украшение и показывает брату фигурку зомби в линялом платье. – И ожившие мертвецы не такие?

- Мне откуда знать?

- Ну, не я же притащила в дом мертвую собачку.

Мэтт закатывает глаза, а Даниэль старательно делает вид, что ничего не слышит. Эту историю Ция определенно не знает, поэтому смотрит с любопытством на Анастейшу:

- Что за собачка?

- Мама рассказывала, - пожимает плечами Анастейша, - Дану было лет десять, Мэтту пять, а Ребекке четыре года. Они притащили в дом щенка. Грязного, ободранного. Сказали, что подобрали на дороге, где его чуть не сбила машина. Спасеныш тут же наследил на всех диванах и нассал на кухне.

- Пес был не так ужасен, - вставляет Даниэль.

Но Анастейша его не слушает, вытаскивая еще одну фигурку из коробки и продолжая рассказ.

- Короче, что щенок дохлый, поняли только на второй день. Мама говорит, что, когда бабушка заявила, что сердце у пса не бьется, и он определенно мертв, тот хвостом завилял. А Мэри не переставала креститься и шептать молитвы.

- Так он был мертвым или вилял хвостом? – уточняет Ция.

- Собаку все-таки сбила машина, там она и сдохла! А эти трое умудрились воскресить щенка и даже не поняли как. Но видимо, не до конца. Тот всё равно умер спустя пару дней.

Ция с удивлением смотрит сначала на Ребекку, на Даниэля и в итоге на Мэтта:

- Это ты сделал? А потом еще пробовал?

Мэтт качает головой, явно не желая распространяться, а Даниэль сухо поясняет:

- Дед заявил, мы смогли сделать это втроем. Но нет, с тех пор ничего подобного. – Он наконец-то бросает попытки повесить паутинку красиво и оставляет как есть. – А когда щенок умер, дед заставил нас его хоронить. Тоже втроем.

Ция не спрашивает, где именно, ей совсем не хочется знать, что дважды мертвая собака покоится где-то во дворе.

Ребекка посылает братьев на кухню за тыквами, а сама собирает пластикового скелета из составных косточек. По гостиной расставляют обычные крутобокие тыквы, на которые водружаются свечи. Впрочем, огни повсюду, а Ция притаскивает из своей комнаты чучело ворона.

Ребекка в очередной раз переставляет мохнатых паучков с гнутыми лапками. Заявив, «я эту гадость трогать не буду», Анастейша занимается свечами, а Ция рисует на поверхности большого старого зеркала барона Самеди. Мэтт и Даниэль уходят, когда кто-то звонит в дверь.

Но это вовсе не дети за угощениями: братья возвращаются с ящиком, полным бутылок.

- Это что? – спрашивает Ребекка.

- Мой выигрыш, - спокойно поясняет Даниэль.

- Зачем? Тебе мало семейного алкобизнеса?

- Не я предложил такой выигрыш… но ты права, оставлю себе, отцу дарить не буду. Он не оценит.

Темные дни года – это безвременье. Черная бездна, когда призраки прикасаются к живым. А еще это оборот колеса, персональный Новый год для Эшей. И обычно они дарят друг другу подарки.

Как знак того, что они еще живы.

 

До праздничного ужина особняк обвивает почти осязаемая тишина. Хрупкая, нарушаемая криками детей на улице. Вязкая, поглощающая колдовство. Потому что часы до вечера посвящены давней традиции: ритуалы.

Для кого-то они становятся не более серьезными, чем гадания на суженого. Глупое, но забавное дело. Другие Эши проводят настоящие ритуалы. Очерчивают круги солью, рисуют мелом вудуистскиевеве на потертом от времени полу. Воскуривают ладан и полынь. Шепчут заклинания или молчат, впитывая внутреннюю тишину.

Ритуалы, питаемые темным временем года, когда любые силы – это хаос. Любые силы – это мощь.

Ритуалы на следующий год. Ритуалы, о которых никто из Эшей потом не рассказывает друг другу.

 

К вечеру они все собираются внизу, за общим столом, украшенным мертвыми цветами и паутиной. Повсюду в комнате зажженные свечи и огни вместе с густым запахом тыквы. Мэри постаралась, так что ужин действительно роскошный, а к ее радости, пару раз за вечер на крыльце даже появляются дети.

- А мне всегда давали мало конфет, - вздыхает Ребекка, накладывая в тарелку кусочки фаршированной мясом тыквы.

- У тебя был плохой костюм, - заявляет Даниэль. – Нет, не подумайте ничего такого, вдвоем с Аной вы смотрелись классными ведьмочками, но…

Он не заканчивает мысль, явно не придумав ничего приличного, а Ребекка только фыркает:

- Пф! Можно подумать, твой костюм был хорош. Ты вообще предпочитал рисовать на лице череп.

- Зато я был милым.

- У нас разные представления о милоте.

- Зато, - веско говорит Анастейша, - никто из нас не считает милым выйти замуж за непонятного мужика, которого ты даже не можешь показать родным.

За столом повисает неловкая пауза, которую неожиданно нарушает Бернард:

- Да всем насрать.

Он сидит во главе стола и не стесняется в выражениях. Мэри опускает глаза, едва слышно прося не ругаться, Лукреция подливает вина, а Кларисса интересуется:

- Ты решил сделать нам подарок, папа?

- Лучше сделайте подарок мне и просто не сдохните в течение следующего года.

Все переглядываются. Короткие, едва уловимые взгляды, которые лучше слов говорят об одном: они все это ощутили. Нынешнее темное время и вправду немного иное, а это значит, следующий год может принести Эшам неожиданности и встряски.

Поэтому больше не задают неловких вопросов и не произносит фраз, которых никто не ожидает. В россыпи свечей Самайна, Эши вспоминают детские костюмы на Хэллоуин – после смерти Эйлин никто из взрослых уже не стремился нацепить рожки в этот вечер. Случайно оживленные щенки и первые девочки в школе, которые больше не возвращались, побывав в доме Эшей. Рассказы о кровавых жертвоприношениях первыми поселенцами и о тумане с болот, который сдирает мясо с костей. Никогда не знаешь, где заканчиваются детские страшилки и начинается неприкрытая правда Эшей.

Не говорят только о мертвецах.

Следующий День Всех Святых празднует, кажется, только Мэри. Эши замирают перед следующим – Днем всех усопших.

Тогда в Новом Орлеане огни перемещаются на кладбища, и надгробия вспыхивают тысячами свечей. У редких счастливчиков нет своих мертвецов, но обычно у каждого Эша есть кого вспомнить. И этот день проводят уже в одиночестве, не спрашивая, кто предпочитает оставаться в доме за закрытыми дверьми комнат, а кто отправляется на кладбище зажечь свечу и окропить могилу ромом.

У каждого свои мертвецы.

Когда Ребекка относит на кухню грязную посуду, Анастейша улучает момент, чтобы помочь.

- Прости, - говорит она, - я не хотела сказать ничего такого. Просто твоя свадьба была неожиданной. Могла и пригласить!

- Извини. Я… никого не приглашала. Только родителей, но они прогнорировали.

- Ну, Дан-то был!

- Он узнал от родителей и сам решил приехать. Ты знаешь Дана! Без него ничего не обходится.

Анастейша только хмыкает в ответ, а потом кивает на стоящую на кухонном столе бутылку вина:

- Поговорим после ужина. Этот парень, он хоть симпатичный?

Когда они возвращаются, Роберт с энтузиазмом рассказывает о делах в компании, а Даниэль и Кларисса улизнули на крыльцо курить.

Ступеньки уставлены скалящимися тыквами, внутри которых догорают свечи, а из-за ограды слышны смех и обрывки джаза. Тела окутывает приятная прохлада, а огоньки сигарет тлеют во мраке: свет включать не стали.

- Ты подарил мне крест! – говорит Кларисса. И непонятно, чего в ее голосе больше, возмущения или восторга.

Даниэль усаживается на ступеньках между тыкв.

- Неоновый. Симпатичный.

- Что мне с ним делать?

- Повесишь в «Гиене». Посетители оценят. Каждый второй захочет выпить бурбона под крестом.

Кларисса хмыкает и остается стоять.

- В следующий раз дари такую фигню матери.

- О, она не оценит неон!

У Эшей нет обязанности дарить подарки, как нет и точного времени для этого в день Самайна. Просто они часто это делают.

- Никогда не забуду тот год, когда уехал в семинарию, и Хэллоуин стал первыми выходными дома. Не знаю, сколько вы все тогда выпили, но ты пыталась отловить меня по всему дому и рассказать, как надо жить. – Даниэль выдыхает дым и улыбается. – Ты рассказывала, на каком свидании стоит лезть девочкам под юбку.

- И что не так? Полезно.

- Мне было четырнадцать. Ты немного опоздала.

Кларисса вспоминает, что тогда ей самой было двадцать пять, Анастейше года три, а муж еще был жив и не собирался умирать. По-своему хорошее время.

- В следующий раз подарю тебе не стильную рубашку, а красную, в клетку. Как у лесоруба.

- И топор, - улыбается Даниэль.

Кларисса тушит окурок в пепельнице, прежде чем вернуться в дом:

– Как скажешь, котик.

Даниэль морщится: он не любит, когда тётя припоминает ему кота из «Кладбища домашних животных». Который умер и вернулся, чтобы на всех шипеть.

Ночь прохладна, чиста и приносит откуда-то сладковатый запах, который Даниэль не может разобрать. То ли печеные яблоки с улицы, то ли какие-то благовония Ции. Он никогда не был силен в ароматах.

Дверь открывается, выпуская из нутра дома еще кого-то, и рядом с Даниэлем усаживается Мэтт.

- Я забыл сигареты.

Даниэль молча протягивает ему свою пачку.

Некоторое время они сидят в тишине, потом Мэтт поворачивает к себе одну из тыкв, чтобы рассмотреть криво вырезанные зубы и явно заваленную на бок дырку носа.

- О, моя работа. Так аккуратно, как у Ции, никогда не выйдет.

- Зато мой нож пригодился.

Даниэль подарил его два дня назад. С красивой костяной рукояткой, и Мэтт не стал спрашивать чья это кость – тем более, она была абсолютно «чистой», без примесей какой-либо энергии. Специально очищенная, и это Мэтт оценил даже больше хорошей стали.

- У меня тоже есть подарок, - говорит Мэтт.

Но Даниэль его прерывает:

- Нет.

- Что?

- Еще рано. Подари в этом году, но в другой момент. Когда поймешь, что вот именно сейчас.

Мэтт хмурится, но кивает, не очень понимая, что имеет в виду брат. А Даниэль и сам не может описать лучше, просто знает, что так будет правильно.

- Да ладно тебе, - говорит он. – Все мы это почувствовали. Следующий год в чем-то точно будет не таким, как все прочие.

Мэтт пожимает плечами:

- Призраки как с цепи сорвались. Но у меня каждый Хэллоуин так.

И спрашивает:

- Лоа тоже?

- Да я такого не ощущал с детства! Когда дед провел ритуал на кладбище, чтобы лоа не растащили меня на сувениры. Уверен, завтра всё успокоится, и нам просто нужно пережить следующий год.

Мэтт хочет спросить, можно ли сделать что-то сейчас, но не знает как. Он никогда не был силен в искренних беседах. А Даниэль неожиданно говорит сам:

- Пообещай мне. – Он неловко ковыряет пальцем оранжевый бок тыквы. – Пообещай, что, если у тебя возникнут проблемы, ты расскажешь о них мне. Или деду. Даже лучше деду, я-то не очень хорош в решениях.

Мэтт молчит, зажав меж пальцев сигарету, но Даниэль не намерен отставать:

- Да твою ж мать, Мэтт! Просто пообещай!

- Хорошо. Обещаю.

Мэтту кажется, за один вечер он делает столько обещаний, что точно хватит на год вперед. И не удерживается от ехидства:

- Обещание для живых и для мертвых, да?

Но Даниэль отвечает неожиданно серьезно:

- Я не ощущаю себя ни живым, ни мертвым.

Дверь за спинами братьев снова раскрывается, выпуская кого-то еще. И темнота говорит голосом Ции:

- Мне скучно.

Задрав голову, Даниэль смотрит на сестру:

- В кладовке припрятана травка.

- Ты же вроде самый старший и разумный из нас. Почему именно у тебя всегда есть трава или бухло?

- Потому что я знаю правила. И понимаю, когда их стоит нарушать.

Звучит так себе. И Даниэль думает, что возможно, причина в том, что он Эш. А те никогда не отличаются спокойствием.

Особенно когда по улицам бродят призраки, а из приоткрытых дверей баров сочится джаз.

 

 

LieberGott

(Даниэль)

 

Отец спрашивает, в порядке ли он, и Даниэль привычно отвечает, что да, конечно.

Мэтт уточняет, спит ли он вообще, и Даниэль, даже не задумываясь, отвечает, что организм может выдержать без сна не больше четырёх суток - уж конечно, он спит.

Но не видит смысла рассказывать, как долго не может уснуть, или просыпается среди ночи от удушливой паники. От ужаса и страха. Как ему кажется, что он умирает - снова. Не в силах что-то сделать и кому-то помочь.

Как он сжимается во мраке, пытаясь просто дышать.

Как он точно знает - по вязкому, липкому опыту, - что любое живое существо умирает в одиночестве.

Во мраке и темноте.

В пустоте.

Когда Даниэль сидит под утро на кухне особняка и пьёт кофе, к нему присоединяется Ция. Ей тоже не спится, ей тоже страшно, хотя она не может объяснить причины страха.

Ция берет чашку с чаем, садится напротив брата за потертым кухонным столом и спрашивает, как раны, оставленные лоа. Но Даниэлю кажется, она спрашивает то же, что и отец.

Его руки заживают - не так быстро, как могли бы, возможно, когти призрачных лоа слишком токсичны для людей.

Когда Даниэль был маленьким, то часто скрывался ото всех у деда. Тогда Бернард не сидел постоянно в комнате. И когда, возвращаясь, находил в ней внука, то не выгонял прочь. Просто садился в любимое кресло и ворчал, что если Даниэля хватится мать, то придётся ответить.

Мэри редко его искала - возможно, не хотела связываться с Бернардом.

Она и сейчас предпочитает большую часть времени проводить в церкви, ставя свечи и вознося молитвы богу, который спас Эшей при взрыве.

Нет, хочется сказать Даниэлю, твой бог тут ни при чем. Ад устроили люди, а спасли всех лоа. Но он молчит. Знает, что мать не переубедишь.

Бернард ничего не спрашивает. Он предпочитает рассказывать, наконец-то рассказывать. Но когда однажды вечером Даниэль засыпает в комнате деда, тот его не будит и молчит после.

Нет, хочется сказать Даниэлю, я не в порядке. Я не могу спать, я умираю снова и снова, каждую ночь - и слишком боюсь, что умрёте вы. И ничего не могу с этим сделать. Ни с чем.

Даниэль хочет наконец-то выспаться, но не может, нигде.

Он думает напиться, но это не помогало и теперь не поможет.

Когда сгущаются тени, он берет телефон, чтобы позвонить брату, но ни разу этого не делает и даже избегает Мэтта - потому что не знает, что ему сказать. Как рассказать.

Не хочет просить.

Прячет Германа в дальний угол редко открываемого шкафа - потому что в пустых глазницах и почти беззубом оскале видит мертвое лицо брата.

Даниэль не позволяет Цие оставаться на ночь у него в квартире, не соглашается на ужин, предложенный Ребеккой, и не берет трубку, когда звонит Анастейша.

Он хотел бы сейчас обладать талантом брата и видеть мертвецов. Он бы поговорил с ними - потому что так и не научился за всю свою жизнь отпускать людей.

Но мертвецы считают его за своего - и сейчас Даниэль думает, что они не так уж не правы.

Только лоа - его неизменная компания, от которой он никогда не избавится. Даниэлю кажется, когда он мало спит, шепоты становятся различимее - но может, это его воображение. Лоа рядом, он ощущает их прикосновения - будто крылья бабочек.

 

Он не знает, который час, когда в его квартиру приходит отец. Окидывает взглядом беспорядок в обычно строгой студии, но ничего не говорит. Даниэль вспоминает, что вежливо хотя бы предложить чаю, и Роберт не отказывается.

Он не делает ни глотка, только крутит здоровой, не сломанной при взрыве, рукой крутобокую чашку. Даниэль готовится привычно сказать, что всё в порядке, когда Роберт заявляет:

- В компании проблемы.

Требуется несколько мгновений, чтобы понять, о чем он. Дом Пепла, семейное дело, крупнейшие дистрибьюторы алкоголя в Луизиане.

- Какие? - спрашивает Даниэль.

- Сорвалось несколько важных контрактов. Поставки только за последний месяц упали на двадцать процентов. К тому же…

Роберт осекается. Потом заканчивает:

- Мне нужна твоя помощь разобраться с этим.

Даниэль знает, что отец может сделать всё сам, вряд ли сын, который ни черта не понимает в бизнесе, сильно поможет. Придумывать аргументы утомительно, поэтому Даниэль только качает головой:

- Это твоё дело.

Роберт молчит. Долго. Потом продолжает.

- Меня беспокоит ещё кое-что. - И возможно, это истинная цель его визита. - Есть связи в полиции, так что мне сообщили сразу. Нашли тело. Человека, которого ты знал и, возможно, видел последним. Деталей, увы, не знаю. Но к тебе придут из полиции.

Бен, понимает Даниэль.

Они нашли Бена.

 

Резистентность

(Кларисса)

 

В открытое настежь окно врывается пение птиц - неожиданно громкое даже для шести утра, ненастоящее, словно кто-то включил на полную катушку запись. А ещё запахи, в основном опостылевших магнолий - проклятые кусты под стенами особняка как в Заколдованном замке из сказки цветут чуть ли не круглый год.

Или на самом деле всё гораздо проще: Кларисса впервые за последние несколько дней не прячется в своей комнате и реагирует на окружающий мир. А тот не остаётся в долгу и обрушивается на неё во всей своей раздражающей прелести, начиная с брюзжащего без остановки отца:

- Когда ты последний раз навещала Лукрецию в больнице?

- М-м-м… Дай-ка подумать, - Кларисса отправляет в рот очередную порцию мороженого. После взрыва прошла почти неделя, но это пока единственное, чем она может питаться. Единственное, что приносит хоть какое-то облегчение саднящему горлу и на мгновение останавливает противный звон в ушах. Всё остальное мигом оказывается выблеванным в унитаз. Даже виски. - Наверное, когда родилась Ция. Я принесла ей цветы и плюшевого зайца.

- Не смешно, - заявляет отец. И он не смеётся. Он злится.

Только на Клариссу хмурое старческое лицо в глубоких морщинах не производит никакого впечатления. Она слишком давно и хорошо знает Бернарда Эша, чтобы бояться. Тем более, теперь, когда поводов для страха стало в разы больше.

- Ты не о том переживаешь, папа. Что ей сделается? Когда… если Лукреции станет лучше, нам сообщат.

- Она - семья. Эши должны заботиться друг о друге, - отец заводит опостылевшую Клариссе ещё в детстве «песню».

- Это ты внукам рассказывай. Я уже наслушалась! - Слишком резко и грубо, но притворяться, что судьба Лукреции хоть как-то её волнует, Кларисса не намерена. На это просто нет сил. И желания. - Лучше подумай о более насущных проблемах. Эти подонки чуть не поджарили твою драгоценную семью на кладбище, куда ты нас всех отправил хоронить твоего дружка! - Она яростно втыкает ложку в ведёрко с недоеденным мороженым и смотрит в упор на отца. - А я, знаешь ли, мечтаю сдохнуть как он. От болезней и старости, а не быть разорванной в клочья от взорвавшейся бомбы на каком-нибудь пикничке! И уж точно не желаю собирать свою дочь по частям на какой-нибудь вечеринке.

- Тебе нечего бояться, - спокойно отвечает Бернард. - Эши находятся под защитой лоа.

- Да неужели?! - Голос Клариссы срывается на пронзительный визг, но тут же затихает: - Под какой защитой, пап? Так, как они защитили Кевина? Или теперь его жену, которую ты требуешь навещать в больнице? - хрипит она. - Спасибо, не надо. Мне очень нравится жить.

Выражение на лице Бернарда не меняется. Он, как уже много лет, не собирается обсуждать гибель младшего сына:

- Лукреция - часть семьи, но она не Эш по крови.

- Опа, успокоил! Может, я тоже - не Эш! Откуда ты знаешь? Вдруг, ты - вовсе не мой отец! - Кларисса уверена, что это не так, но сейчас хочет, чтобы ему было так же больно и страшно, как ей. Может быть, даже страшнее. И уж точно больнее. Потому что в том, что случилось на кладбище, вина именно Бернарда Эша. В этом Кларисса уверена ещё сильнее. - У мамы было много друзей, - с нажимом продолжает говорить она.

А я не унаследовала ни капли вашей силы.

- Глупости! - На тонких сухих губах Бернарда мелькает добродушная улыбка. - Ты - самая сильная из моих детей. Просто сама не понимаешь, в чём твоя настоящая сила. Не хочешь понимать. В детстве наслушалась бабкиных сказок и решила, что колдовство - это молнии глазами пускать, - смеётся он, - а раз не умеешь, значит…

- Тогда почему ты отдал компанию Роберту? Почему не мне? - перебивает Кларисса. Вскакивает со стула и нависает над сидящим в кресле отцом. - Ты же видишь, что происходит. Он её развалит. Он уже её развалил! Не удивлюсь, если наш милый Бобби тебе до сих пор не сказал, но мне-то нечего скрывать… - Кларисса врёт. Не сколько отцу, сколько самой себе, потому что всё ещё не готова думать, какое дерьмо могут накопать на неё фэбээровцы, чьи скелеты найдут в самом буквальном смысле и как с этим потом справляться. В том, что раскопают, не сомневается ни секунды. Но сейчас она хочет только злиться и обвинять. - Мы терпим убытки, папа! Колоссальные. Нас хотят уничтожить! Физически и морально! И у них это получается!

- Именно поэтому я отдал компанию Роберту. Это его ноша. И он с ней справляется так, как должен. И как может. - Улыбка исчезает с лица Бернарда. Теперь он серьёзен, как никогда, и совсем не похож на умирающего старика. - А ты обязана помочь брату решить проблемы. Так, как умеешь только ты. Вот иди и решай, а не жалей себя.

- Я… Роберт сам заварил эту кашу, вот пусть сам и выпутывается. Я не собираюсь ничего решать и никому помогать. - Кларисса снова врёт. Она знает, что отец прав. Знает, что ей придётся принять действительность, заткнуть не утихающую годами обиду и всё-таки помочь старшему брату разобраться с этой падалью, решившей, что у неё достаточно сил, чтобы стать из обычных конкурентов их злейшими врагами, и достаточно наглости, чтобы объявить Эшам войну. Что ж, на войне, как на войне. Но об этом она тоже подумает потом. - Мне пора. У меня встреча с Тони, - с невозмутимой улыбкой, такой же, как и у её отца, сообщает Кларисса. - Он обещал мне повесить крест в баре. Ну, тот… который мне подарил твой внук на Хэллоуин. Ты же помнишь, я рассказывала…

- Вы снова вместе? - думая о чём-то своём, спрашивает Бернард. Ответа не ждёт. - Наконец-то хоть одна отличная новость. Тони - хороший парень. Он мне всегда нравился. Я надеялся, что рано или поздно он всё-таки тебя обрюхатит и женится. Но ты умудрилась залететь от этого козла! Ладно, что там теперь… - кряхтит он. - Лучше поздно, чем никогда. Тони сумеет защитить твою дочь от Герхарда.

- Я привыкла справляться сама, - ухмыляется в ответ Кларисса. Бывший муж никогда не был для неё неразрешимой проблемой. Она наклоняется к отцу, целует его в сухую морщинистую щёку. - Постарайся не умереть, пока я не вернусь, папочка.

 

(Мэтт)

 

Когда кот, эта наглая рыжая морда, оставившая меня без ужина, запрыгивает к Сэнди на колени, радостно урча, я чувствую себя практически преданным. Когда он вешается на Дана, притаскивающего ему - и мне - что-нибудь вкусное, еще куда ни шло, но эта девица, свойски расположившаяся на моей кухне, должна была получить когтями по ногам в тонких сетчатых колготках. Или хотя бы болезненный укус в лодыжку.

Да, было бы не плохо.

Я наклоняюсь над Сэнди; в темноте плохо видны ее глаза, но отлично заметна ссадина на щеке. Стекающая в уголок рта засохшая кровь. Стесанная кожа, словно от удара по скуле - кастетом или дешевым бижутерным кольцом с громадным стеклянным камнем.

Ватка противно пахнет медицинским спиртом, проезжается по лицу Сэнди, стирая чешуйки крови. Она тихо скулит, вздрагивает, пытаясь отстраниться. Острая шпилька ее туфли проезжается по полу с отвратительным скрипом.

- Будешь дергаться - шарахну башкой об стол, - ласково сообщаю я и улыбаюсь в темноте.

Сэнди кто-то разбил нос - когда она начинает хлюпать им и остервенело пытаться вытереться, на тыльной стороне ладони остаются темные разводы. Кот мягкими лапами ловит ее руку, проходится по ней шершавым языком, не прекращая мурлыкать.

Маленький мурчащий демон. Сэнди прижимает его к себе, как плюшевую игрушку, и я могу спокойно заняться ее царапинами.

- Почему мы не включили свет? - спрашивает она почему-то шепотом.

- Видеть тебя не могу.

Я не знаю, почему у меня вырубили электричество. Возможно, я забыл за него заплатить, а Дан, вечно напоминавший об этом, куда-то пропал. Возможно, проводка сгорела. Возможно, один шерстяной гаденыш что-то перегрыз и не подавился.

Ладно, если бы мне поджарило кота, я бы расстроился. Слегка.

Сэнди тихо всхлипывает, когда я протираю спиртом глубокие царапины на ее лице и шее. Когда я вытаскиваю из морозилки что-то холодное и говорю приложить к локтю, она не хочет знать, что это, она тихо умоляет не включать свет. Сразу бы так.

Просто для справки: эта тупица до сих пор жива только лишь потому, что я с ней вожусь. Что я терпеливо оттираю кровь с ее мордашки, перемазанной в поплывшей от слез косметике. Что устало вздыхаю, но лезу к ее тупоголовым конкуренткам, надеясь получить прядь волос.

Надо ли говорить, что несчастные случаи у нас чрезвычайно часты?..

- Мэтт, прости, я такая глупая… - всхлипывает Сэнди, утыкаясь мне в плечо. - Я тупая корова, ты правильно говоришь… Ты говорил не ходить, а яааа…

Громкий безудержный вой - ладно уж, валяй. Возможно, стоило обнять ее и сказать, что все не так плохо и, конечно же, образуется со временем, но мы оба взрослые люди. Поэтому я просто жду, пока Сэнди наплачется - чтобы отвлечься от ее рева, я вслушиваюсь в шорох липкого июньского дождя за приоткрытым .

Небо ревет так же, как и Сэнди. Бедная глупая Сэнди, которой едва не выцарапали глаза какие-то две девицы из новеньких.

- Уходи с этой работы, я заманался спасать твою задницу.

- Куда? - бормочет она. - Кому я нужна? Я ничего не умею. У меня диплом с отличием, а я ничего, блять, не умею.

Я не знаю.

Она так и сидит, вжавшись в мое плечо, тихонько хлюпая носом. Кот, презрительно мявкнув, выдирается из ее рук и исчезает в темноте коридора - не хочет принимать участия в этой мелодраме.

От Сэнди пахнет спиртом, кровью и какими-то цветочными духами.

- Меня недавно на кладбище чуть не взорвали, - невпопад сообщаю я. - С этих самых пор мой брат откинулся в жесткий депресняк, родичи затихли и грызуться между собой, компания отца разваливается. А мне что-то настолько хреново, что нет сил даже выяснить, что происходит.

- Сказать тебе, сколько человек трахало меня сегодня ночью? - хмыкает Сэнди.

- Ла-адно, ты выиграла.

Я пью таблетки, запивая отцовским виски - отставляю полупустую бутылку на подоконник, на самый край.

- Тебя искали какие-то парни, - говорит Сэнди. - Странные типы. Вроде как с религией связаны - ну, я так подумала. Они что-то говорили… про твою магию. Проклятия.

- У тебя-то они что забыли? «Желаете жарить грешниц, святой отец?» - кривляюсь я.

Хотя на самом деле это ни капли не весело. Это странно - вроде бы, я слышал что-то об этих типах, не думал только, что они доберутся до меня… и уж тем более не до Сэнди. Я с сожалением рассматриваю ее силуэт, насколько могу. Необычайно ярко представляю ее мертвое тело.

- Мэтт? - зовет она меня. Должно быть, смотрю слишком долго.

- Если они придут снова, лучше сразу беги. Не открывай дверь. Тебя нет дома, - почему-то неожиданно строго инструктирую я. - А еще, знаешь…

Удивительно, что иногда можно обнаружить в моей квартире, но где искать револьвер, я знаю прекрасно. Слыша, как я прокручиваю барабан, Сэнди испуганно вскрикивает.

- Элементарная задачка, - говорю я. - Заряжен один патрон из восьми. Какова вероятность сдохнуть?

- Сто двадцать пять тысячных, - после заминки говорит Сэнди.

- Умница.

Я всегда списывал у нее.

- Держи револьвер, - вздыхаю я. - Учти, отрываю почти от сердца. Явятся еще эти веселые ребятки - стреляй прямо в них.

- Я н-не умею, - заикается Сэнди, когда я втискиваю оружие ей в руки.

- Бутылку видишь? - расчетливо спрашиваю я, направляя ее. - Взводишь курок, жмешь на спусковой крючок. Поняла?

Пуля врезается прямо в надпись «Дом Пепла», и мы едва успеваем увернуться от брызжущих осколков.

 

 

Believe

(Даниэль)

 

Мэттдаженеудивляется, когда, раскрывдверь, видитнапорогеДаниэля. Кто еще может явиться ближе к ночи? Даниэль выглядит бледным, взъерошенным и промокшим из-за дождя, но первым делом спрашивает, смотря за спину Мэтта:

- А чего у тебя света нет?

- Кот перегрыз провод.

- Или ты просто забыл счета оплатить.

Мэтт не возражает и пропускает брата внутрь, хотя ориентироваться внутри в темноте сложновато, спасает только, что оба отлично знают квартиру. Даниэль сразу проходит на кухню, где с удивлением видит Сэнди – когда-то давно они вместе с Мэттом учились. Теперь она зарабатывает тем, что предлагает собственное тело за умеренную плату – и периодически Мэтт решает ее проблемы.

- Привет, Сэнди, - говорит Даниэль. – Ты хочешь пристрелить меня или Мэтта?

Она сидит на стуле и падающий с улицы свет фонарей отражается на револьвере у нее в руках. Сэнди почти смущенно опускает голову, а потом и вовсе прячет револьвер в сумочке.

- Этонемой. Мэттдалиучилобращаться. Если вдруг вернутся те подозрительные типы, что про него спрашивали.

- Что еще за типы? – Даниэль хмурится, хотя в темноте это незаметно. – Ну-ка, рассказывайте.

И Сэнди говорит, как аккуратно одетые люди втирали ей о религии и спрашивали, где можно найти Мэтта, занимающегося не богоугодным колдовством. Чтобы наставить на путь истинный, конечно же.

- Мэтт сказал стрелять по ним, - Сэнди нервно хихикает. Явно ждет, что Даниэль сейчас тоже рассмеется над таким предложением.

Но он продолжает копаться на кухонных полках и серьезно говорит:

- Правильно. Стреляй.

Он дает в руки Мэтту бутылку с ромом и собирает в пакет всё остальное, найденное в шкафу. Останавливается:

- Надеюсь, увасвсёвпорядке? И эти «подозрительные типы» не заходили дальше разговоров?

Он смотрит на Мэтта, потом переводит взгляд на Сэнди. Та снова смущается и старается отвернуться, чтобы не бросалась в глаза ссадина на скуле.

- Нет… это… неони.

- Хорошо, - Даниэльпродолжаетсобирать. – Но будь аккуратнее. Ты всегда казалась мне умнее этой херни. И да… мое предложение о фотосете еще в силе.

- Да куда я, такая…

- Сделаем частью образа, - подмигивает ей Даниэль, хотя Сэнди вряд ли может его видеть. Смотрит на молчащего Мэтта. – Пойдем.

- Куда это?

- На кладбище.

- Сейчас?

Даниэль косится на окно, за которым уже закончился дождь, а вечер увядает в густую июньскую ночь.

- Идеальное время. Все наши там будут, у меня есть идея.

Подхватив мешочек с собранным, Даниэль направляется к дверям, даже не проверив, следует ли за ним Мэтт.

- Не волнуйся, никаких призраков, - заверяет Даниэль. – Я же там буду. Только коту еды оставь. Сэнди, я верю, ты сама доберешься домой.

- Сам корми кота, - ворчит Мэтт, - ты и так у меня тут все облазил.

Даниэль останавливается в дверях. Поворачивается:

- Извини. Ноунасправдамаловремени. Нужно еще заехать к Софи.

- Зачем?

- Закурицами.

Даниэльвовсенешутит. На его мотоцикле оба брата выезжают за границу Нового Орлеана, к небольшим приземистым домикам. Мэтт ждет, разглядывая темное низкое небо, а потом одинокую курицу, снующую в придорожной траве. Она вышагивает, как хозяйка жизни, но быстренько убирается с дороги и шныряет в кусты, когда из ближайшего домика возвращается Даниэль. Он несет что-то вроде небольшой клетки и вручает ее Мэтту. Тот заглядывает под ткань и сталкивается с двумя парами туповатых глазок-бусинок.

- Это курицы, - сообщает Мэтт.

- Я говорил.

Даниэль натягивает перчатки, берет шлем для мотоцикла.

- Ты настроен решительно, - замечает Мэтт.

Даниэль медлит, крутя в руках шлем и явно думая о чем-то своем. Говорит:

- Ясегоднянесколькочасовпровелвполиции. Решетки располагают к размышлениям, знаешь ли.

- Что ты там делал?

- Задержали из-за Бена.

Он явно не особо хочет продолжать тему и рассказывать подробнее.

- Знаешь, Мэтт, мне кажется, даже ты заметишь, что меня нет, только когда… я не напомню, что пора счета оплачивать.

Его голос звучит ровно – по крайней мере, Даниэль в это верит. И надевает шлем, чтобы не продолжать.

 

Даниэль сидит в камере предварительного заключения и думает, что на вопрос, надо ли кому-то позвонить, стоило ответить. Но мысли ворочаются ленивыми жирными червяками, не давая на чем-то сосредоточиться. Даниэль хочет спать, но уж точно не здесь и не сейчас.

Его попросили приехать в полицейский участок, чтобы поговорить о Бене. О трупе, некогда бывшим Бенджамином Роджерсом, а ныне выловленном из озера Пончартрейн и после недель в воде мало уже походившим на прежнего Бена.

Полицейские даже показали фото найденного тела. И, видимо, по реакции Даниэля сначала обрадовались, что он сейчас признается в этом убийстве и еще десятке «висяков» - а потом испугались, что ему понадобится врач.

На самом деле, Даниэль просто слишком не любит трупы. А сейчас ему достаточно и фото.

Он спокойно рассказал, что они с Беном действительно встречались тем вечером, выпили в квартире Даниэля, а потом разошлись. И он знал об исчезновении Бена, но ничего больше.

- Вы были последним, кто его видел, мистер Эш.

Возможно, отвечал он. И говорил о том, как после он ночью с тетей Клариссой сидел в «Гиене».

- Сосед мистера Роджерса сказал, что видел, как он сел на ваш мотоцикл. И запомнил время. До «Гиены» у вас было полно возможностей убить мистера Роджерса и избавиться от тела. Мы проверили записи с камер на заправках и перед «Гиеной».

Даниэлю кажется, он точно умудрился сказать что-то не то. Ляпнуть невпопад. Перед глазами еще стоит полуразложившееся тело Бена с фотографий, и сознание с готовностью заменяет изображение на всех близких ему людей.

Даниэль отказался кому-либо звонить.

Хотя знает, что полицейские обязаны известить адвоката Эшей, а тот сразу заявит, что нет ни единой прямой улики, и пусть проводят экспертизу, чем и как могла быть нанесена рана, проломившая череп Бенджамина Роджерса.

Даниэль проводит кончиками пальцев по решетке и вспоминает тот вечер. Бен хотел поговорить с лоа, выспросить что-то. Они поехали на кладбище и провели обряд – но этот идиот умудрился испугаться и запаниковать в последний момент. Даниэлю кажется, он почти помнит звук, с которым камень врезался в череп Бена, когда тот неловко оступился и еще менее удачно упал.

Когда Даниэль понял, что тот мертв, то запаниковал. И подумал, что перед полицией всё происходящее будет казаться очень странным. К тому же… он в действительности не был уверен, что Бен оступился так уж случайно. Чтовэтомнезамешанылоа.

Онсглупил. Сейчас Даниэль это хорошо понимает. Но не тогда на кладбище, рядом с трупом, из головы которого сочилась кровь и едва ли не мозг. Даниэль позвонил Мэтту, но тот не взял трубку. Тогда Даниэль помедлил перед тем, как набрать следующий номер. Логичнее всего связаться с отцом, он бы помог в любом случае, но Роберт Эш управлял семейным бизнесом, и в тот момент Даниэлю показалось, что всё это может не слишком хорошо сказаться на деле.

Он позвонил тёте Клариссе. И вместе с ней отправил Бена в воды Пончартрейна. Он знал, что Кларисса не выдаст своих – да и в ее собственном шкафу слишком много скелетов.

Это всё было глупо. Как и поведение Бена в ту ночь.

Камера настолько маленькая, что Даниэлю в любом случае некуда деваться. Так что остается только размышлять и слушать лоа.

Впусти меня и никогда не будешь одинок.

Даниэлю кажется, он, скорее, из-за этого духа ощущает себя одиноким, отрезанным от остальных.

А потом его поражает единственная мысль. Дед не раз говорил, что несколько Эшей могут перевернуть мир, объединившись. Так, может, им стоит перестать бояться по одиночке?

План складывается полностью как раз к тому моменту, когда появляется адвокат с полицейским и заявляет, что задерживать дольше Даниэля не имеют права.

 

Когда мотоцикл останавливается у кладбища, сестры уже ждут. Ребекка в тонком платье стоит, обхватив себя руками. Анастейша что-то ей рассказывает, а Ция рядом меланхолично курит.

Заметив Даниэля и Мэтта, Анастейша заявляет:

- Я притащила их сюда только потому, что ты обещал пиццу!

Ция бормочет:

- Я сама пришла.

Игнорируя ее, Анастейша продолжает:

- Надеюсь, ты объяснишь, какого черты мы притащились ночью на кладбище.

- Колдовать, конечно, - отвечает Даниэль, тонко улыбаясь.

Курицы в руках Мэтта явно поддакивают.

Даже если раньше кладбище не запиралось, то теперь, после взрыва, Эшей встречает калитка.

- И что, откроешь с помощью лоа? – спрашивает Анастейша.

Даниэльпожимаетплечам:

- У меня ключ есть.

Развороченные надгробия убрали, могилы привели в порядок, но всё равно каждый невольно замолкает, оказавшись на том самом месте, где все они едва не взорвались.

- Зачем мы здесь? – спрашивает Ребекка. Ее голос звучит нервно.

Подобный вопрос вертится у многих на языке, но Даниэль снова пожимает плечами:

- Только не говорите, что вам плевать. Ну-ка, кто из вас живет, как раньше? Ктоизваснебоится? Мненадоело. Мыдолжнывыяснить, чтопроизошло. Ктонасамомделестоитзавзрывом. Мыбудемвестиситуацию, анеонанас.

- Ичто, спросишьлоа? – усмехается Анастейша.

- Да. Мы проведем ритуал. Объединим нашу силу и получим ответы. Ана, ты муку принесла? У Мэтта не было.

- Была, просто ты не спросил, - заявляет Мэтт.

- Ой, да ладно, скажи еще, что блинчики печешь на досуге.

Мука действительно находится, так что Даниэль щедро высыпает ее на влажную после дождя землю и, присев на колени, рисует символы.

- Я не хочу в этом участвовать, - говорит Ребекка. – Нет у меня никаких сил.

- Есть, - жестко отвечает Даниэль, не отрываясь от дела. – И на этот раз я не дам тебе сбежать. Нам нужна сила всех, чтобы составить звезду.

Никто не понимает, о чем он, но все следуют указаниям, даже Ребекка. Она подсыпает муку, когда нужно. Циявоскуривает принесенную траву. Мэтт собирает небольшой костер рядом с символами. Анастейша очерчивает круг.

И интересуется, кивая на язычки пламени:

- Ты уверен, что сюда никто не явится и не выгонит нас в разгар твоего ритуала?

- Уверен. Об этом отец позаботился. И твоя мать.

Видя недоуменные взгляды, Даниэль поясняет:

- Роберт договорился с администрацией кладбища. Не знаю, сколько ему это стоило. А Кларисса на всякий случай неподалеку. Следит, чтобы случайные люди не пролезли через ворота.

Ребекка фыркает:

- Еще бы дедушку привлек.

- Ты удивишься, - спокойно отвечает Даниэль, - но он обещал присмотреть за нами.

Он расставляет брата и сестер по кругу, и Мэтт ухмыляется:

- Теперь что, возьмемся за руки?

- Нет, мы составили звезду. Пять лучей.

Действительно, они стоят не столько в круг, сколько на концах невидимой звезды. Зажигают черные свечи и ставят у ног. В отблесках кострового пламени, Даниэль пускает по кругу бутылку с ромом и велит каждому сделать по глотку. А сам в этот момент раскладывает перед огнем всё, принесенное из дома Мэтта: ямсовые лепешки, кофе, сигары, табак и еще кучу жертвенных предметов. Когда бутылка с ромом возвращается к Даниэлю, он сам делает глоток, а потом обходит по кругу, окропляя землю.

- Почти святая вода, - криво ухмыляется Мэтт.

Но Даниэль уже не слышит. Его движения починяются ритму, который ощущает только он один.

Остальные начинают слышать барабаны, когда кровь с шипением падает в огонь. Даниэль отрезает куриную голову прихваченным из дома ножом, на земле перед огнем, поднимает еще дергающуюся тушку, капает кровью в огонь и на землю вокруг.

Ту землю, что, кажется, совсем недавно вздымалась, чтобы поглотить всех, кто тут стоял.

Белую рубашку Даниэля покрывает куриная кровь, и Ция вздыхает:

- Я стирать не буду.

Даниэль засучивает рукава, так что видны его еще перебинтованные руки. Берет вторую курицу, но ей уже не отрезает голову. Сегодня они обращаются к жестоким лоа, которым нужны хорошие жертвы.

С невозмутимым видом, Даниэль вонзает нож в грудь курицы, держа ее за шею, и взрезает прямо над огнем, отчаянно верещащую.

Когда курица затихает, барабаны звучат настолько отчетливо, что заглушают любые звуки. Каждый может ощутить их в сгустившемся воздухе. Ритм нежно щекочет затылки, ласкает кожу, проникает в кости, заставляет подрагивать кончики пальцев. Но не двигаться с места.

В ритм вплетается голос Даниэля, обращенный вовсе не к брату и сестрам:

- Отвори ворота и дай мне пройти.

Лоа приникают к ним вместе с ритмом барабанов. Трутся о кожу, будто псы, давно не видевшие людей. Легонько касаются груди напротив сердца – каждый из них наверняка с удовольствием принял бы и человеческую жертву.

Но никто из духов не трогает Эшей, скованные волей ритуала. Они отвечают на вопросы. Не словами и не образами, а чем-то неуловимым, что вплетается в барабаны.

И одновременно каждый из присутствующих понимает, что взрыв не был терактом. Он был направлен на них, на Эшей.

Кто-то хочет их уничтожить. Лоа не знают или, скорее, не могут ответить, зачем конкретно. Но этот кто-то готов стоять за чужими спинами, дергать за ниточки, направляя взрывы или пули, убивать их чужими руками, но убивать.

Пока не останется ни одного Эша.

Барабаны стихают, напряжение спадает, оставляя после себя только усталость и сладковатый дым из костра, что стелется на старом кладбище.

Никто не говорит ни слова, пока Даниэль собирает вещи, а Мэтт тушит костер, убирает его и куриные трупики. Обессиленная Ребекка садится на какой-то камень, молчит даже Анастейша. И только Ция наконец подает голос:

- Они ведь не остановятся, да?

Никто ей не отвечает. Не ясно, зачем кто-то хочет уничтожить Эшей, но раз он взорвал кладбище со случайными жертвами, то явно настроен серьезно.

Даниэль стоит, задумавшись, и крутит в руках нитку ярких бус МардиГра, перебирая бусины, как другие – розарий, вознося молитвы. Его забинтованные руки перепачканы кровью – то ли выступившей своей, то ли куриной. Скорее, последнее, потому что в ней же его ладони и рубашка.

- Тот тип еще преследовал тебя? – спрашивает Даниэль, и бусинки щелкают меж пальцев.

Ция кивает и говорит укоризненно:

- Между прочим, я тебе звонила.

Даниэль хмурится, как будто пытается вспомнить, когда не ответил на вызов.

- Вероятно, я был в камере.

Брови Ции взлетают, но она решает придержать вопросы. Спрашивает:

- Думаешь, это он?

- Да он даже ответить не может, когда ему по роже дают, - в голосе Даниэля слышится отчетливое презрение, - но вполне может быть связан с теми религиозными фанатиками, которые уже выясняли о тебе, Мэтт. Может, этоони. Аможет, ктоихнаправляет. Но мы начнем с Адриана Белла, зададим ему пару вопросов. К тому же… я его предупреждал.

На губах Даниэля появляется легкая улыбка, и она не предвещает ничего хорошего для преследователя Ции – особый вес Даниэлю придают разводы куриной крови.

Он снова задумывается, говорит решительно:

- Сейчас все в особняк. Там никому ничего не грозит, стены защитят. Будьтевнимательны. Иесличтоподозрительное, звонитемне. Я постараюсь больше не попадать в камеры.

Он подмигивает Цие, поворачивается к Мэтту. Губы Даниэля кривятся в чем-то, похожем на улыбку:

- Не надо в очередной раз напоминать, как ты нас всех ненавидишь… то есть Эшей. Янепрошутебяехатьвособняк. Простобудьосторожен. Утебяестьещеоружие? Купи. Увы, я не могу попросить лоа всех охранять – это действует ненадолго.

Даниэль переодевается в другую рубашку, которую предусмотрительно захватил с собой – хотя его руки всё еще в крови. Он посылает остальных к другим воротам, где ждет Кларисса. А сам возвращается к мотоциклу, спрятав в кофр куриные тушки. Ихкровьслучайномажетнадпись«In nomine Patris et fillii et Spiritus Sancti».

Уезжать Даниэль не торопится, его еще немного потряхивает после ритуала. Он закуривает, пачкая сигарету красными разводами, и слушает тишину кладбища с одной стороны и размеренный гул города с другой.

И лоа, конечно же, неизменное ощущение духов где-то рядом.

Впусти меня и никогда не будешь одинок.

И в этот момент Даниэль думает, что, может, и стоит. Возможно, это даже приятно, ощущать в самом себе кого-то иного, кто всегда рядом – и достаточно силен, чтобы невидимо защищать остальных хоть круглые сутки.

Даниэль делает непроизвольное движение рукой, как будто что-то пропускает меж пальцев – и чувствует прикосновение. Не в полном смысле этого слова, конечно, но что-то очень похожее.

- Дан?

Он вздрагивает и понимает, что прикрыл глаза, а на сигарете уже образовался столбик пепла. Даниэль стряхивает его и смотрит на подошедшего Мэтта. Предлагает ему сигарету и тот тоже закуривает.

- Ты бы не поехал, - говорит Даниэль, - если бы я сразу сказал, что за ритуал. Что это семейное дело.

Мэтт молчит. Только тлеет его сигарета. И Даниэль продолжает:

- Ты так отчаянно убеждаешь всех, что ненавидишь Эшей, что и сам готов в это поверить. И я… тоже верю.

Мэтт молчит, спрашивает невпопад:

- Тоже поедешь в особняк?

- Нет. К себе. Хочу попробовать поспать – вряд ли выйдет, но тогда будет время подумать.

Когда сигареты превращаются в пепел, Даниэль садится на мотоцикл, вертит в руках шлем, не торопясь уезжать. Обычно он подвозит Мэтта или едет к нему.

Мэттнегромкоговорит:

- Тынеправ.

Даниэль вскидывает брови, не понимая, что имеет в виду брат.

- Я бы заметил, что тебя нет.

Даниэль криво усмехается:

- Попроси отца преподать тебе пару уроков по вранью. Хотя он тоже Эш, как можно иметь с ним дело? – Прежде чем надеть шлем, Даниэль добавляет: - Вызови такси.

 

Флэшбэк

(Ция)

 

Ция закидывает в рюкзак маленькую лопатку, свечи, которые загодя запасла, печенье и бутылочку с подаренным ей на день рождения маслом пачули. Надеется, что все давно заснули, когда вытаскивает обратно из рюкзака масло и кладет на его место аккуратно отлитое из спрятанной среди бесчисленных сорочек Мэри бутылки освященное вино. Прислушивается к шорохам за дверью и тянет вниз ручку, чтобы выскользнуть через щель в коридор.

Задний вход не должен быть заперт на все замки.

Дом не скрипит половицами, словно поддерживая ее в желания ночью свалить за ограду и прогуляться до ближайшего кладбища. Дом словно на стороне тех, кто любит кладбищенские ритуалы.

А может, ему тоже интересно, что выйдет у Ции. Она впервые идет куда-то в темное время одна.

 

- Далеко собралась?

Дан сидит в плетеном кресле, полускрытом ветвями акации. Удобряет с любовью выращенные цветы сигаретным пеплом. И внимательно следит за замершей сусликом сестрой. Не порицая. Не удивляясь, лишь с долей любопытства. И та отвечает, к своему удивлению, честно:

- На кладбище.

Даниэль тушит сигарету и смотрит на Цию с куда большим любопытством.

- Зачем?

Летиция благодарит темноту, что не видно, как покраснели щеки, достает из кармана бумажку и протягивает Дану. Старается держаться подальше от брата, пока тот читает написанное при огоньке зажигалки.

- Теперь ты отправишь меня спать, а утром расскажешь все Лукреции?

«Или, что хуже, Мэри…»

Передергивает плечами, вспоминая, как в последний раз тетка долго держала ее на кухне, отчитывая за черный воск на полу возле дверного проема.

Дед только буркнул «херня». Впрочем, Ция могла поклясться, что ей показалось.

 

- Моя двенадцатилетняя сестра выходит ночью из дома одна, - снова закуривает Дан, - чтобы пойти в полнолуние на кладбище и провести ритуал на удачную сдачу годового экзамена…

Исписанный косым детским почерком листок обращается в пепел.

- Я был бы идиотом, если бы не пошел вместе с ней, посмотреть.

«Ага, поржать», - мрачно отзывается Летиция, делая шаг в сторону ограды. Думает с минуту, не вернуться ли от греха подальше, но все же кивает:

- Пойдем.

 

Отправляться куда-то с Даниэлем непривычно. Ция косится на двоюродного брата недоверчиво. Тому редко было до нее хоть какое-то дело, нынче же он внезапно оживился. Шагает рядом, даром, что не насвистывает.

«Вот уж привязался. Все высмотрит и расскажет. Не маме, так деду…»

- Если хочешь, возвращайся домой, - с надеждой просит Летиция, но Даниэль словно не замечает ее слов.

- Ничего не забыла?

Ция пожимает плечами неопределенно. Кроме исписанного листочка, спаленного Даном, у нее все есть.

- Слова заклинания все помнишь?

Ция кивает. Думает, что может обойтись и без советчиков, но Даниэль снова не обращает на ее недовольство никакого внимания, продолжая молча за ней идти.

 

- Вот та посвежее, - Даниэль пальцем указывает в нужном направлении. Летиция пристально смотрит. Сперва на могилу, после на брата.

- Нет никакой разницы. Я же не зомби делать собралась.

- У тебя и не получится. Но говорят, что посвежее лучше.

- Наверное, так говорят про молоко. А мертвецы лучше свои, родные.

Дан бурчит что-то про доморощенных архимагов, но на этот раз Ция делает вид, будто не видит и не слышит его.

- Поэтому я иду в наш склеп, …

«…, а ты можешь идти домой…»

 

Дан что-то бурчит под нос, пока она открывает спёртым ключом дверь в семейное захоронение. Смотрит, как она зажигает лампадки, расставляет свечки, чертит круги, заключая его во второй, но оставляя за пределами своего, самого маленького. Следит за тем, как между кругами появляются сигилы.

И не отвлекает…

 

- И давно ты так шастаешь?

 Закрывать склеп остается Даниэлю. Ция стоит в сторонке, принюхиваясь к данной на время пачке сигарет.

- Даже не думай, тебе рано, - замечает ее интерес Дан. - Ну так, давно ходишь по кладбищам ночами?

- Да вот как ходить научилась.

Даниэль морщится:

- Не пытайся казаться глупее, ты же знаешь, что я не о прогулках.

- Тогда не очень давно. После дня рождения начала. Сначала дед привел, показал, рассказал, дал подзатыльник и сказал помнить. Правда, не сказал, что именно помнить. А потом сама стала приходить.

- Скорее всего, он сказал тебе запомнить, что при неаккуратном обращении с магией под плиткой окажешься сама. Ты, кстати, знаешь, что все усложняешь?

Ция мотает головой.

- Напомни мне утром дать тебе кое-что.

- Надеюсь, что не ремня, - смеется Летиция.

 

ФлэшбэкII

(Ция)

- Ну и что это?

Лукреция устало смотрит на дочь. От некогда почти белых волос осталась лишь одна светлая прядь, остальное - непроглядный угольно-черный мрак.

- И что с твоим лицом, детка?

 

Ция наливает себе кофе и садится напротив, с невозмутимым видом разглядывая мать. Ей тоже нравятся новые черные тени и густо-бордовая губная помада. Хотя куда правильнее сказать, что ей они нравятся потому, что не нравятся тете Мэри, которая тут же молча перекрестилась, увидев Цию в коридоре, и потому что они не нравятся матери, которая поджимает губы и отводит с легкой брезгливостью взгляд, но все еще играет в добродушную вежливость и участливость.

- Это должно напоминать макияж ТилоВольффа на последнем концерте.

Лу явно выбирает между двумя возникшими вопросами какой важнее. И, наконец, склоняется к тому, что попроще:

- Кто это?

Но, подумав, добавляет:

- Это же сценический грим, милая.

 

Ция прячется за кружку с кофе. О чем она вообще думает, разговаривая с матерью, которой тринадцать лет не было ни до нее, ни до ее увлечений никакого дела.

Сползает со стула, оставляет в раковине пустую посуду и поворачивается к Лукреции.

- Это не важно. Но ты можешь полистать в кои-то веки журналы, а не свои дурацкие документы. Журналы о музыке, а не о том, как натянуть старую рожу, чтобы она казалась моложе.

 

Летти хочет сказать, что ее матери пока рано задумываться об этом, но что с ее формулировкой мысли что-то не так понимает быстро - лицо Лукреции каменеет на глазах.

- Да брось ты…

Поворачивается к матери спиной и бредет к выходу с кухни.

- Летиция, мы не договорили. Вернись.

- У меня дела, - отвечает та излюбленной фразой самой Лукреции. - Потом поговорим.

 

Вечерние разговоры на кухне входят у Лукреции явно в привычку, раз она второй раз за месяц поймала Цию именно в этой части дома. Летиция не скрывает, что ей не хочется разговаривать. Постоянно занимает рот то кусочком пиццы, которую долго и тщательно пережёвывает, то водой. Но Лукреция неутомимо ждет, когда дочери надоест играть.

- Чаю? - Ция вытирает рот салфеткой, превращая нормы привитого по желанию матери этикета в гротеск и дешевый фарс. Лукреции Эш так хотелось видеть в дочери леди. Только ЛетициеДоротее день ото дня все меньше нравится второе имя, а вместе с ним все меньше желания быть «ледью».

 

- Пожалуйста, прекрати.

Мать прикрывает глаза. На лице ее явно отпечатывается мысль, что она воспитала чудовище, и что дочь - ее тяжкий крест, епитимья за совершенные грехи.

Ция спорить с этим не хочет.

 

- Отец Пьер звонил, сказал, что ты препиралась с ним во время чтения «Псалмов». Советовал отвести тебя к психологу. Он высказался, что у тебя нет даже понятия о духовных и моральных ориентирах и что об этом следует поговорить.

- Он картавил и глотал часть звуков, а еще чавкал. Ему надо поговорить с логопедом.

Летиция приподнимает брови в вопросе, закончена ли ее минутка повинности. Дает рассмотреть матери еще несколько дырок в ухе, небрежно сработанный амулет, обгрызенные ногти, покрытые черным лаком.

 

- В твоем возрасте я победила в школьном конкурсе пианисток, - неожиданно вспоминает Лукреция. Летти молча морщится этой похвальбе, и мать не выдерживает:

- А чего ты добилась в свои четырнадцать, а?

Ция соскальзывает с насиженного места, моет за собой посуду, даря матери чувство ложного триумфа, будто та смогла ее пристыдить.

 

- В прошлом месяце моя работа на историческую тематику заняла второе место по городу…

Железнодорожная станция Атланты после столкновения с войсками генерала Шермана… - тихо бормочет под нос. - Я говорила. Но тебе было не до этого. У тебя были… дела…

 

Колдовство в крови

(Ребекка)

 

Кровь стучала в висках, становилось всё труднее дышать. Сейчас нужно было лишь дойти до своей комнаты сквозь сгустившиеся тени вокруг и шёпот в голове. Еле слышное бормотание на задворках сознания, которое никак не хотело оставлять в покое и мучило до головокружения. Ребекка плохо помнила, как они все вместе вернулись с кладбища в особняк, в котором только теперь ощутила резкий и слишком сладкий запах магнолий. Кажется, Анастейша спросила, всё ли с ней хорошо. Конечно, нет, но она скажет об этом потом. Сейчас - дойти до комнаты. 

Оказавшись в безопасности за закрытой дверью, девушка сползла по стенке и закрыла глаза, вспоминая простые советы. Удобное положение сидя, холодная вода, резкие вдохи и выдохи. Панические атаки не были для неё редким явлением, спасибо муженьку. Впервые Ребекка ощутила беспричинный страх и головокружение, когда Эммет ударил её. Они поссорились из-за какой-то незначительной мелочи за завтраком, но ни одному не хватило сил отступить и извиниться. Она помнила хлёсткий удар и обжигающую боль на щеке. Мэри сказала бы подставить вторую, но Бекка так растерялась, что лишь хватала ртом воздух. Эммет развернулся и ушёл на работу. А девушка впервые ощутила, что такое паника. 

Наверное, слишком сильная магия и лоа, с которыми она столкнулась этим вечером, нарушили её шаткое душевное равновесие, что вызвало очередной приступ. Ребекка дышала, отгоняя тошноту и желание закричать. Когда сердце перестало пытаться вырваться из груди, она осторожно поднялась и, шатаясь, дошла до ванной комнаты. Мощная струя холодной воды оказалась спасительнее любых молитв и чёток. Шёпот приутих будто кто-то убавил звук у радиоприёмника, и она наконец смогла подумать о том, что было на кладбище. 

Либо она вернётся в Нью-Йорк, сбежит - в который раз? - или примет себя как часть Эшей. Ту часть, которая может стать дополнением мощного ритуала. Ту часть, которую её братья и сёстры встретили так, словно не было восьми лет отсутствия в родном Орлеане. Она ещё ощущала липкие прикосновения лоа и туман колдовства, который никак не хотел отпускать. Ребекка посмотрела на себя в зеркало. С кончиков волос капала вода, лицо бледнее обычного, зрачки чуть расширены. Наверное, она впервые смотрела на себя и видела то, на что закрывала глаза столько времени. Ведьма. Колдовство у неё в крови. И то, что сегодня Даниэль включил её в ритуал, окончательно это подтвердило. 

К чёрту. Пусть Эммет со своим нормальным миром катится куда подальше. Она не пустит его на порог этого дома и в свою жизнь. Здесь её семья. Завтра она поговорит обо всём с Анастейшей, с которой всегда было легко и просто. А сейчас... 

Ребекка вернулась в комнату и опустилась на колени перед кроватью - и вовсе не для покаяния. Провела ладонью по полу, нащупывая неровность пола. Пальцы сами всё вспомнили, где надавить и как подцепить крышку тайника, который сохранился с её детства. Сначала он наполнялся камешками, стеклом и какими-то веточками, а потом Ребекка увлеклась семейными тайнами, пусть и на короткое время. Она не знала, от чего её мать приходила в больший ужас - от несчётного числа романов или от чёрных свечей у своей дочери. Может, именно тогда девушка спрятала глубоко в себе веру в вуду и осознание своих способностей. Но что-то всегда было с ней, бурлило в крови и приходило в снах. И после ритуала она точно знала, что голоса в голове - не лоа и не призраки. Паранойя, сумасшествие, яд - сейчас неважно, она лишь хочет отогнать их, раз и навсегда. 

Толстые чёрные свечи приятно легли в руки. В тайнике сразу нашлись спички и запас даров для лоа - мелкие монетки, усохшие за все эти годы ягоды, мешочек с травами. Ребекка расставила перед собой четыре свечи и по очереди зажгла каждую из них. Все дары, оставшиеся со времён юности, казались ерундовыми и мелочными. Не придумав ничего другого, девушка взяла со стола ножницы и срезала прядь волос. Перебрав в памяти всё, что знала о ритуалах вуду, покопалась в рюкзаке, и достала флягу с джином - не ром, но тоже сойдёт. Вот теперь она готова. 

Три свечи горели ровно. Ребекка сидела в позе для медитации и смотрела на пламя четвёртой у себя в руках. Маленький огонёк успокаивал и утихомиривал мысли. Открытая фляга стояла на полу, рядом лежали монетки и травы из тайника, сбрызганные всё той же настойкой на полыни, - пусть даров будет больше. Девушке казалось, что она видит себя со стороны, и Бекка из Нью-Йорка насмехается и фыркает, глядя на этот фарс. Ребекка Эш просто смотрит на пламя, обращаясь к лоа. Прогоните голоса, уведите это проклятье, дайте сил и защиту от паники. Как заклинание, монотонно и тихо звучало её обращение к духам. Она не ощущала их, как на кладбище, но знала, что они слышат. Когда пламя стало плясать будто отдельно от свечи, а голова закружилась снова, Ребекка протянула к свече свою прядь волос. 

После ритуала хотелось спать. Слишком много магии, да и событий за последние дни. Но осталось ещё одно дело - завернуть свечу, на пламени которой сгорела прядь, в полотенце и спрятать в тайник. Остальные свечи Ребекка переставила на стол. Уже ложась спать, она поняла, что шёпота нет, как и страха. Есть уверенность, что всё правильно, а она на своём месте. И теперь она не даст так легко себя ударить. 

 

 

Читай молитвы

(Даниэль)

Особняк Эшей стоит в центре Садового квартала Нового Орлеана, утопая не только в аромате магнолий в определенное время года, но и в тишине - всегда. Спокойные улицы, мало машин, большой дом, в котором не так много обитателей.
Этим вечером даже из комнаты Ции раздается удушливая тишина, помноженная на стрекот насекомых за окном.

В приглушенном свете на кухне, Даниэль сидит за столом и неторопливо помешивает чай, хотя не добавлял сахар.

Заметив вошедшую мать, он кивает ей, но ничего не говорит. Повязав идеально белый фартук, Мэри делает свет ярче. Достает из холодильника овощи и моет их в раковине, аккуратно раскладывая на деревянной доске.

- Роберт хотел побеседовать с тобой, - говорит Мэри.

- Да. Я видел его сегодня.

Даниэль решает, что не стоит вдаваться в детали: отца интересовало, сколько куриц они прирезали на ритуале на кладбище. «А кровищи столько, как будто вы и козлом не обошлись - пришлось приплатить охране, чтобы всё убрать».

С Мэри Даниэлю не о чем поговорить. Но она всегда делает вид, будто это не так.
Он наблюдает за каплями воды на боках помидоров, рассекаемых ножом Мэри, когда она продолжает:

- Видела твои последние фото в журнале. Очень красивые.

- Которые? Где мы использовали мотивы цирка или итальянские?

Мэри мнется. Даниэль вздыхает:

- Там лев или красное платье?

- Лев.

- Да, это была хорошая съемка.

Мэри никогда не понимала в фото - и понимать не хотела. Даниэль снова мешает ложечкой чай. На темном боку чашки нарисован мультяшный кот.

- Ты останешься на ужин, Даниэль?

- Нет. Встречу Цию после занятий, но она еще на закончила.

- Наверное, она со своим кавалером. Он провожал ее вчера.

Даниэль хмурится, и ложка несколько раз ударяет по стенкам чашки.

- Роберт обещал быть к ужину, - продолжает Мэри. -Анастейша и Ребекка тоже присоединятся. Где твой брат? Он давно не заходил.

- Понятия не имею. - Ложка вытаскивается и с громким стуком кладется на стол. - Его вообще-то Мэтт зовут.

- Я знаю, Даниэль. Тут ты меня упрекнуть не можешь.

Он пожимает плечами: мать всегда ровно относилась как к родным детям, так и к приемному для нее, и неродным племянницам.

Мэри всегда ко всем относится ровно. Настолько ровно, что сложно сказать, имеет ли кто-нибудь для нее значение. Даниэль понимает, что его матери, скорее всего, просто удобно сохранять благопристойную маску, ходить в церковь и надевать вместо украшений розарий с матово-черными бусинами.

Даниэль догадывается, что первым делом в своих молитвах она вспоминает детей и мужа - но внутри всё равно сидит обиженный мальчишка, которому хотелось слышать не молитвы, а простое одобрение и искренний интерес, когда он приносил криво, но самостоятельно склеенный самолетик. Или хотя бы не вечное шиканье, когда он говорил, что слышит что-то такое, чего не могла слышать Мэри.

Она продолжает резать, достает маринованное мясо, начинают шипеть сковородки. Рассказы матери о домашних делах Даниэль слушает, в основном, молча, иногда вставляя ничего не значащие слова.

В какой-то момент он перестает и сидит над остывающим чаем. Мэри замолкает, поняв, что ее слова увязают в тишине. Она стоит спиной к Даниэлю, когда тот спрашивает:

- Зачем ты вообще вышла замуж?

Ему плевать, что подумает Мэри о настолько бестактном вопросе. Ему на самом деле интересно.

Мэри замирает и молчит так долго, что Даниэль уже готовится, как она прочитает ему проповедь о приличном поведении. Но вместо этого Мэри поворачивается и с неизменной грустью в глазах смотрит на сына:

- А почему ты уехал в семинарию?

Даниэль не находит, что сказать на неожиданный вопрос, но Мэри отвечает за него:

- Я-то лучше многих знаю, это было твоей идеей. Ты знал, что я одобрю, а отец не будет против. А я тогда подумала, что если тебе так хочется самостоятельности, то это наилучший вариант.

Мэри снова отворачивается, продолжая заниматься готовкой.

- Мой отец всегда был властным человеком. Мне тоже захотелось немного самостоятельности. Роберт был привлекателен. Я не верила в слухи об Эшах и решила, что даже если это так, я смогу изменить мужа в лучшую сторону.

Она молча режет салат, и Даниэль тоже не знает, что сказать - едва ли не впервые мать с ним настолько откровенна.

- Ужин через полчаса, - ровным голосом говорит Мэри.
Поднявшись из-за стола, Даниэль убирает пустую кружку с котиком.

- А ты до сих пор заставляешь возносить молитву перед ужином?

- Только по воскресеньям.

- «Читай молитвы, малыш, не забудь упомянуть в них всех».

- Вряд ли ты цитируешь Писание, - вздыхает Мэри.

Даниэль пожимает плечами, прежде чем уйти с кухни.

- Это Металлика.

 

Carpediem

(Кларисса)

 

Carpediem- латинское выражение, означающее «наслаждайся моментом» или «будь счастлив в эту секунду» (дословно «лови день»), часто переводится как «лови момент».

 

Тони собирается подняться с кровати и сразу же чувствует на плечах тёплые, сильные руки Клариссы.

- Из-за тебя я опоздаю, - он разворачивается, скользит взглядом по стройной женской фигурке на смятых бордовых простынях. Загорелая гладкая кожа, обнаженные плечи и грудь, чуть выпяченные пухлые алые губы, ждущие поцелуя. Вот как тут встать и уйти? Слишком велик соблазн. И всё же… - Слушай, мне, правда, надо идти. Меня ждут, - умоляюще произносит Тони. - У нас важное совещание в клинике.

- Подождут. Или твоя клиника важнее меня?

- Конечно, нет. Что за ерунда?..

- Докажи, - с лукавой улыбкой требует Кларисса.

Вот чертовка! Она снова бросает ему вызов, знает ведь, что он не в силах справиться с желанием, и использует это. Но сегодня у нее ничего не выйдет. От предстоящей встречи слишком многое зависит: его карьера и будущее в качестве хирурга.

- Докажу, но потом. В следующий раз, мы и так опаздываем.

- Мы? - Кларисса удивлённо вскидывает брови. - Я разве куда-то спешу?

- Я думал, ты хочешь поговорить с отцом насчёт фирмы.

- Кстати, о нём… Знаешь, он считает тебе отличным парнем. Говорит, мы прекрасная пара.

- Неужели? - улыбается Тони. Он был уверен, что Бернард Эш давно позабыл о его существовании. Подумаешь, какой-то влюблённый прыщавый юнец, бегающий за его дочерью.

- Ага, - она поднимает на него глаза, смотрит в упор. - Когда мы поженимся?

- Что сделаем?.. - от изумления Тони садится обратно на кровать.

- Поженимся, - Кларисса задумчиво играет с длинным белокурым локоном. - По-моему, это отличная идея. Мы с тобой знакомы с детства, вместе учились, встречались. А теперь… снова… - она неопределённо проводит в воздухе рукой. - Встречаемся. И трахаемся. Нам хорошо вместе. Так чего мы ждём?

Действительно, чего?

- Не думал, что ты готова выйти замуж снова… После всего…

- После чего всего?

- После взрыва и всего, что теперь происходит. Расследование, проблемы в вашем бизнесе. - Он врёт, осознавая, что пока не готов озвучить собственные подозрения о смерти Герхарда Клариссе в лицо. Возможно, никогда не будет…

Готов ли он навсегда оставить это в прошлом? Стопроцентное «да». Готов ли жениться на Клариссе? Ему хочется тоже сказать «да», но Тони не спешит. Он никогда не думал о браке всерьёз. Тем более о браке с Клариссой, считая, что это вообще вряд ли возможно даже в сослагательном наклонении. Выходит, ошибался?

- Прости, ты застала меня врасплох, - признаётся он. Берёт в свои ладони её руки, ласково сжимает тонкие красивые пальцы с аккуратными ноготками. Интересно, сколько жизней они забрали? Тони не уверен, что действительно хочет услышать цифру. - Ты знаешь, что я люблю тебя. Всегда любил, но свадьба - это…

- Это решение массы проблем, - перебивает она с улыбкой. - Значит, нет?

Тони внимательно смотрит ей в глаза, пытаясь отыскать там ответ. Они давно не дети, давно знают друг друга, прекрасно ладят. Он знает многие её тайны. Не осуждал и никогда не станет. У них потрясающий секс, доверие и взаимное уважение. Что ещё нужно для счастливого брака? Всего лишь любовь.

Любит ли его Кларисса? Тони хочется сказать «да», но он знает, что это неправда. Кларисса любит только себя. И ещё Анастэйшу.

- Обсудим это потом. Вечером… Хорошо? - Тони нежно целует губы Клариссы. Она пытается его удержать, но он мягко отстраняется. - Мне надо бежать.

- Прости, - Кларисса успевает схватить его за руку. - Глупая шутка… Ну, насчёт свадьбы. Ты же не подумал, что я серьёзно?

- Конечно, нет, - снова врёт Тони. - Я, правда, уже опаздываю.

Теперь он знает ответ, теперь он уверен. Она должна стать его женой. И она станет. Рано или поздно. Когда полюбит.

 

Кларисса прекрасно ориентируется в квартире даже в полной темноте, поэтому не включает свет. Ей очень хочется зажечь свечи и заниматься любовью, но Тони крепко спит после дежурства. Кажется, у него сегодня было несколько сложных операций подряд. Поэтому она тихо прикрывает за собой дверь, торопливо скидывает туфли, сдёргивает через голову платье, снимает лифчик и осторожно, чтобы не разбудить, залезает к Тони под одеяло. Прижимается щекой к его обнажённой спине и закрывает глаза. Будь она кошкой, Кларисса мурчала бы сейчас от блаженства.

Ей нравится приходить сюда, и она делает это почти каждую ночь с того самого вечера, когда тайно пробралась в квартиру Тони. Только теперь ей больше не нужно уламывать консьержа, придумывая небылицы, чтобы он открыл двери. У неё есть свой ключ. Тони сам дал ей его. Тоже в тот самый вечер - после того, как они переспали. Сказал, что хочет всё повторить, но ненавидит сюрпризы.

Кларисса сама толком не знает, почему ей так спокойно в этой убогой холостяцкой квартирке. Не знает и не пытается разобраться. Просто продолжает приходить - до взрыва и после, когда решается наконец-то выйти из дома. Вечерами, когда красноватое солнце сползает за горизонт и пронзает синеву неба яркими всполохами. Душной ночью, как вчера после ритуала Даниэля на кладбище. Или с рассветом прямо из бара, как сегодня.

Здесь словно легче дышится. Словно прошлое отступает, настоящее не беспокоит, а будущее представляется чередой радостных и беззаботных дней. Кларисса знает, что это не так. Что её спокойствие - лишь иллюзия. Спасительный мираж. Но она никак не может отказать себе в этом маленьком островке счастья. И продолжает цепляться за него изо всех сил.

Снаружи приходится быть сильной. Непробиваемой. Умной. Язвительной. Она, как ядовитый плющ, хватается за всё подряд и упрямо лезет вверх. Ради дочери, ради себя и всей семьи, для которой снова настали паршивые времена.

На самом деле странно. Кларисса всегда считала особняк местом, где можно спрятаться от всех невзгод. Зарыться в плед, уткнувшись в теплую макушку Анастэйши, прижимать дочь к себе ночами, отгоняя назойливые мысли. Но после взрыва на кладбище даже стены родного дома давят со всех сторон, а от приторного аромата магнолий всё чаще раскалывается голова. И прошлое возвращается.

Самое страшное - оно постепенно становится настоящим. Нагло вмешивается, напоминая ей - ничего не закончилось. Даже хуже - всё только начинается.

Но здесь, в уютной постели, рядом с безмятежно сопящим Тони обо всех проблемах разом легко забывается. И в памяти возникают совсем другие воспоминания.

 

- По-моему, криво. Поверни правее. Нет! Много… Теперь надо влево. Вот так, да. Идеально! - Кларисса отступает назад и любуется - то ли аппетитной задницей и оголённым торсом Тони в призрачном неоновом свете, то ли самим крестом, наконец-то повешенном прямо над барной стойкой аккурат посередине. Или всем сразу.

- Наверное, дела на фирме и правда ни к чёрту, - Тони оборачивается к ней, ловко балансируя на узких ступеньках стремянки, - раз у тебя даже нет денег на рабочих, чтобы приделать эту штуку. - Он пытается казаться серьёзным, но смеющиеся глаза выдают его с головой.

- Всё гораздо хуже, - Кларисса с напускной грустью вздыхает. - У меня даже нет денег, чтобы расплатиться с тобой. Придётся натурой. Надеюсь, ты не против? - Она приближается к Тони, на ходу расстёгивая свою блузку. Хватается за ремень на его поясе, другой рукой нащупывает крохотный замочек от молнии на ширинке и тянет вниз. - Минет за скорость, а потом распнёшь меня на кресте за всё остальное.

- Звучит заманчиво. Наверное, стоит согласиться… Потом смогу тебя шантажировать, - он помогает ей расстегнуть брюки. - Надо сделать пару фоток, когда дойдём до распятия.

- Только не рассказывай Мэри. Она повесится на собственных чулках, если узнает.

 

Кларисса улыбается, крепче обнимая спящего Тони. Ей давно не было так хорошо ни с кем. Может быть, отец прав, говоря, что они отличная пара. Может, он прав и тогда, когда просит помогать Даниэлю и продолжать верить, что лоа сумеют защитить их всех. И даже, когда отказывается говорить о Кевине.

Но Клариссе всё сложнее молчать. Ублюдки, застрелившие брата, объявили Эшам войну. Им мало его смерти - они хотят уничтожить их всех. Проблемы в компании, взрыв - только начало, она уверена. И никакая полиция, никакие фэбэровцы ни за что не докопаются до правды, как не смогли после убийства Кевина. А вот она не собирается сдаваться. Пришла пора отомстить. Пусть брат тоже виноват...

Но здесь и сейчас можно не думать об этом. Здесь и сейчас можно расслабиться. Заснуть, вдыхая знакомый, меньше чем за неделю ставший родным, запах Тони.

Может, это и есть любовь?

 

Флэшбэк: Прокляни меня своим Богом

(Ребекка)

 

- Ты будешь на пикнике в среду? Миссис Найтингейл говорит, что поедем за город, - Ребекка рассматривает большой паззл, разложенный на полу, выискивая место для кусочка у себя в руках. Мила молчит, и девочка отрывается от игры, чтобы взглянуть на подругу. 

- Нет, - вздыхает та, морща носик. - У меня ноги болят от долгих прогулок. Мама сказала, чтобы я осталась дома. 

Ребекка хмурится. Они сидят на полу в комнате Милы, копаясь в коробке с паззлом. Дело движется медленно, девочки встретились скорее поболтать. Но Миле будто совсем не интересно. 

- А это правда, что вы все - колдуны? - вдруг спрашивает она. 

- Тебе надо кого-то заколдовать? - в голосе Ребекки слышится любопытство. Она выпрямляется, забыв о паззле. Как раз этой осенью Даниэль вручил ей книгу о магии вуду, уезжая в семинарию, и велел припрятать от матери. Мэри всё-таки нашла, прочитала целую проповедь и окропила комнату святой водой, от чего только подогрела интерес дочери.

- Нет, ты что, - с ужасом выдыхает подруга. - Говорят, твой дедушка продал душу дьяволу, и теперь все Эши прокляты. 

Ребекка отшатывается как от удара. Никогда раньше они не затрагивали эту тему. Мила не задавала вопросов про её семью и не обращала внимания на то, что близкая подруга - одна из Эшей. 

- Глупости! Ты же с рождения меня знаешь, я похожа на проклятую? 

- Ты ещё маленькая, - снисходительно замечает Мила. И этот тон задевает её больше, чем слова про деда Бернарда. - А вот вырастешь и станешь ведьмой. 

- Это плохо? - ещё сдерживает злость Ребекка. 

- Мама говорит, что с ведьмами никто не дружит. 

- Мила, но сейчас мы дружим. У нас было столько приключений! Помнишь, как мы залезли на крышу сарая старика Рони? Или как охотились за лягушками прошлым летом, веря, что уж одна из них точно принцесса? А наши сказки в вигваме? Что изменится, когда мы вырастем? 

Мила молчит и смотрит в пол. Ей нравится Бекка, но чем старше она становилась, тем тревожнее мать относилась к их дружбе. А на выходных они с отцом провели серьёзный разговор с дочерью, смешав слухи и домыслы про Эшей. Мать при этом хваталась за сердце и говорила, что, может быть, боли в ногах Милы - от колдовства, которое шлейфом вьётся за её подругой. Девочка не поверила и решила спросить у Ребекки. 

- Так вы и правда умеете колдовать? - повторяет она. 

Ребекка вскакивает и сжимает кулаки. 

- Умеем, если ты так хочешь знать! Духи вокруг нас, просто не всем дано их слышать или видеть. Мой брат говорит, что я тоже смогу рано или поздно понять свои способности.

- Мама рассказала... 

- А ты больше её слушай! Взрослым вообще не стоит верить. Они как из другого мира, - девочка взмахивает рукой, не находя нужных слов. - Мне мама постоянно шипит про ад и рай и наказание души после смерти, но я же не верю каждому её слову. С тоски умрёшь, соблюдая все заветы.

- Если тебе так не повезло с матерью, не считай, что и у других так же! - распаляется Мила, тоже поднимаясь. - Может, ты вообще не её дочь? И тебя в детстве подменили фейри? Ведьма-приёмыш без отца и матери!

Ребекка сама не знает, как срывается и с яростью бросается на подругу. Имея двух старших братьев, она знает, как драться и куда бить. Спохватывается, когда Мила сгибается от удара в живот и всхлипывает, с бессильной злобой глядя на Бекку. 

- Уходи, - шепчут её губы. 

- Мила, я... - Ребекка уже сожалеет и хочет обнять подругу, та отступает на шаг и с трудом выпрямляется. 

- Ты мне не подруга. 

Горькие слова повисают в воздухе почти ощутимые как паутина на лице, которую цепляешь, не заметив. Ребекка беспомощно озирается, чувствуя ком в горле. Глаза щипит. 

- Прости, - бормочет она. - Я не хотела. 

- Мне всё равно. Мама не зря говорила, что все Эши - проклятые ненормальные колдуны, - Мила пинает к ней рюкзак и отворачивается, глядя в окно. Она ничего не говорит, пока Бекка трясущимися руками собирает с пола блокнот и карандаши и застёгивает рюкзак. На пороге комнаты девочка еле сдерживает всхлип и снова шепчет: 

- Извини. Мне правда жаль. 

Не дождавшись ответа, Ребекка выходит и медленно спускается по лестнице, надеясь, что Мила вот-вот окликнет и простит. Перед входной дверью медлит ещё немного, а потом выскакивает на улицу и мчится в сторону особняка Эшей, размазывая слёзы по лицу. 

 

К Рождеству они так и не помирились. Ребекка оставляла записки в шкафчике, приносила сладости и рвалась помочь каждый раз, когда Мила не справлялась с домашним заданием. Две другие девочки из их компании шипели вслед и прозвали ведьмой. 

Что хуже, Мила с чего-то решила, что бывшая подруга наслала какую-то порчу, из-за которой стала ощущать себя уставшей и сонной, и мелко мстила - то стакан воды опрокинет на сочинение, то острую кнопку на стул подложит. Ребекка плакала в туалете, а потом улыбалась в лицо троице будто ничего и не было. В декабре девочка призналась сама себе, что дружбу не вернуть, и решила придумать свою месть. Мэтт сказал, что раз назвали ведьмой, то почему бы не оправдать это звание, так что вечерами под одеялом она читала про вуду, выдумывая самые коварные планы. 

Все зимние каникулы Ребекка кропотливо создавала куклу, сшивая её из лоскутков старой одежды и тщательно скрывая своё занятие от матери. Наконец последний стежок сделан - осталось лишь проткнуть сердце.

 

Внутри куклы зашита прядь волос Милы. Ребекка сидит на кровати в своей комнате и мрачно улыбается, держа в одной руке тряпичное создание, а в другой иглу. На ней чёрное платье, лицо вымазано красной помадой и черной подводкой, которую она стащила у тёти Клариссы. Девочка успевает только один раз пронзить сердце куклы, как дверь комнаты распахивается, и на пороге появляется Мэри. Как всегда, неподвластная ни эмоциям, ни страстям, ни хоть какой-то моде. Глухое платье и идеальная причёска. 

 - Бекка, я хотела... Что это?! - кажется, девочка впервые слышит панику в голосе матери. На детском лице досада - всё-таки застукали. Мэри заходит и опасливо останавливается на некотором расстоянии от кровати, сверля взглядом куклу, пронзенную иглой.

- Ты что натворила? 

- Они первые начали, - девочка обиженно надувает губы. - Мила сказала, что я ведьма... 

- И ты решила доказать, что это так? Немедленно в ванну, смой с себя эту гадость. Завтра я отведу тебя к отцу Джону. 

- Зачем? - стонет Ребекка. 

- Пусть он объяснит тебе заповедь "не убий". 

- Я не хотела никого убивать! - девочка вскакивает с кровати и с отчаянием смотрит на мать. Мэри вздыхает и хочет погладить дочь по щеке, но её рука лишь замирает рядом. 

- Умойся, Бекка.   

Девочка пожимает плечами в знак смирения и идет умываться. Косметика долго не сходит даже с мылом. Ей совсем не хочется слушать проповеди или объяснять что-то святому отцу. Она не считает себя виноватой - в чём ей каяться перед Богом? Она защищалась... как могла. 

Вернувшись в комнату, Ребекка наблюдает, как мать стоит на коленях перед кроватью, сложив руки в молитве. Губы сжаты в одну линию, глаза прикрыты. Кукла криво улыбается в потолок. Ей точно плевать на латынь и чётки, зажатые пальцами. 

- Мам, можно мы не пойдём к отцу Джону? - тихо спрашивает Бекка. - В воскресенье всё равно будем в церкви. Я поговорю с ним, обещаю.

Мэри не отвечает, ведь есть куда важнее собеседник. Даже если он всегда молчит. Наконец, женщина завершает молитву, крестится и поворачивается к дочери. 

- Я знаю, как непросто говорить о совершенном зле. В этом суть веры - покаяться и найти свой путь во тьме. Верить и созерцать, ища ответы у Бога и в своём сердце. Иногда для этого нужен кто-то более мудрый. Я попрошу святого отца стать твоим наставником. 

Ребекка закусывает губу, сдерживая стон. Мама поднимается, отряхивает подол платья и бросает ещё один взгляд на куклу. 

- Возьми... Это. Надо её сжечь. И мы сделаем это прямо сейчас, пока не стало слишком поздно.   

 

Мэри cжигает куклу, держа её каминными щипцами. И дальше начинается ад: бесконечные походы в церковь, постоянные разговоры со священником, удушливый запах ладана, который пропитывает даже учебники и забирается в сами кости, как кажется Бекке. Мэтт только сочувственно смотрит и советует перетерпеть - с матерью иногда бесполезно спорить. Отец, выслушав жалобы дочери, что в церкви бывает чаще, чем в школе, долго спорит с Мэри, и та отступает под его напором. Теперь с отцом Джоном Ребекка видится один раз в неделю, выслушивая про терпение, христианскую добродетель и про то, как надо подставить вторую щёку. Мэри заходит иногда вечерами, чтобы помолиться вместе и почитать Библию. И заодно проверить, не завелась ли у дочери ещё какая-нибудь страшная вудуисткая магия.

А потом как гром среди ясного неба страшная новость - Мила больна. Слишком серьёзно, чтобы ходить в школу. Расходятся слухи, что у неё ломаются кости, что она плачет кровавыми слезами и не может встать с кровати. Ребекка мчится к её дому, но мать Милы не пускает даже на порог, со злобой глядя на девочку. Нет, Мила не выйдет гулять. Будет чудом, если она хотя бы встанет. И не стоит ей, Бекке, сюда снова приходить. 

Когда Мэри узнает новости, то не говорит ни слова. В её глазах сострадание, на губах молитвы на латыни, которые теперь звучат за здравие Милы. Ребекка не верит, что Бог поможет. Он всегда молчит и не делает ничего. Ему никогда нет дела до людей. Бекка плачет ночами и шепчет "прости" - не Богу, но Миле, которая прикована к кровати, и, как говорят взрослые, ей не становится лучше.   

В школе ещё хуже, чем дома. Две подруги Милы по секрету каждому передали, что Ребекка Эш точно ведьма и заколдовала бедняжку. Даже грозный старший брат, который теперь чаще маячит около сестры, не спасает от плевков в спину. Никто не знает, что с Милой, преподаватели отводят взгляд и пожимают плечами - берегут детей от страшной правды, только плодя домыслы. Бекка умирает всё это время внутри. Ей хочется только увидеть Милу, просить прощения и сказать... Хоть что-нибудь. Ей нужен не Бог матери, а дружба.  

 

Вчера за ужином, когда вся семья узнала про смерть Милы, Мэри заявила, что не пустит Бекку на кладбище. 

- Но я хочу попрощаться с Милой! - едва сдерживая слёзы, воскликнула девочка. 

- Я понимаю, - как могла, мягко ответила мама. - Но разве тебе будет приятно, что все будут показывать на тебя пальцем как на убийцу? 

- Мэри, - грозно произнёс Роберт. - Не начинай. 

- Разве я не права? - поджала губы женщина. - Слухи про.... Эшей, - она выделила семейную фамилию, - сказываются даже на Бекке. Посмотри, к чему привела ваша проклятая магия! 

- Я не дам Бекку в обиду, - встрял в разговор Мэтт. Мэри неодобрительно взглянула на очередные едва начавшие заживать ссадины на его лице. 

- Никто не посмеет тронуть малышку Бекку, - твёрдо произнёс Роберт. - Именно потому что она - Эш.

И повернулся к дочери:

- Я поеду с тобой на кладбище. А тебе, Мэри, пора смириться, за кого ты вышла замуж. 

Женщина опустила взгляд и смиренно вздохнула. 

Теперь Ребекка держит в руках извещение о смерти. Церемония назначена на завтра, субботу. Вина набатом билась внутри, поддерживаемая всё это время монотонными проповедями и молитвами. Да и последние слова матери засели в голове и никак не отпускали. 

У неё будет только один шанс попросить прощения у Милы. Она знает, что это будет непросто - многие одноклассники почти верили, что Бекка наслала проклятие. И завтра на кладбище будут сверлить её взглядами. Ей всё равно. Она хочет попрощаться с подругой.

 

Похороны куда страшнее, когда хоронят ребёнка. Начало июня, удушливая жара Нового Орлеана облепляет каждого. В чёрной одежде невыносимо - но не тем, кто на кладбище, их съедает горе. Много лиц, семья, родные, друзья, учителя. Почти у каждого в руках цветы. 

Ребекка не слышит слов священника и не отрывает взгляд от гроба, в котором навсегда осталась одиннадцатилетняя Мила. Губы сами шепчут молитву, вбитую матерью с детства, потому что она не знает, как можно по-другому обратиться к мёртвому. Сзади стоит отец, его рука на плече дочери, и ему тоже больно на это смотреть. Он уже рассказал Ребекке, что Мила болела раком крови, и в этом нет ничьей вины. Дочь будто не услышала его. 

Церемония подходит к концу, и наконец все по очереди бросают цветы на гроб. Ребекка подходит к самому краю могилы и мешкает несколько мгновений. Магнолии падают под её тихое "прости". 

По дороге с кладбища отец держит Бекку за руку. 

- Я знаю, ты считаешь, что Мила заболела из-за тебя. Но это не так.  

- Откуда ты знаешь? - Ребекка смахивает слёзы с лица. 

- Иногда люди просто умирают. И в этом нет ничьей вины - ни людей, ни Бога, - Роберт пытается найти нужные слова. - Не слушай мать, у неё своя вера. 

- Я ненавижу Бога, - внезапно резко бросает девочка. 

- Почему? - Роберт склонен с ней согласиться, но ему важно знать, что думает маленькая Бекка. 

- Он отнял у нас маму. Она говорит по-настоящему только с ним. А потом забрал Милу. И никогда не отвечает даже тем, кто умоляет. 

Её голос дрожит, она не выдерживает и плачет. Отец останавливается, опускается перед дочкой на колени и прижимает к себе, гладя по голове. Девочка с облегчением утыкается в его плечо. От отца пахнет терпким одеколоном и совсем немного бурбоном.

- Может быть, он говорит с мамой. И она пытается рассказать нам о нём - как умеет. Пойдём домой? 

Ребекка кивает, и они продолжают путь к особняку. Она знает, что мать не послушает отца и продолжит воспитывать из дочери католичку. Наверное, и правда все Эши прокляты. Вот только её проклятие - Бог Мэри, который плевал на маленьких девочек. Больше никогда в жизни она не попросит Его о помощи. Как и не сотворит ни единого магического ритуала. Она станет обычной - без духов за спиной и веры в сердце. 

 

Флэшбэк

(Кларисса)

 

- Что стряслось?! - прямо с порога выкрикнула Лорэйн, одним махом преодолев три ступеньки и практически врываясь в дом.

- Спокойно, спокойно, - Кларисса, дожидавшаяся её в гостиной, тоже вскочила с дивана. Печально улыбнулась, направляясь подруге навстречу: - Все живы. Извини, что свалилась на твою голову. Но у нас вечно кто-нибудь торчит…

Лорэйн молча заключила её в объятия. Затем, отступив на шаг назад, внимательно посмотрела на неё - подруга как всегда красавица: безупречный макияж, укладка, только светло-серые глаза выдавали беспокойство.

- И всё же? - она жестом пригласила Клариссу вернуться на диван и сама уселась рядом.

- У меня задержка, - выдохнула Кларисса. - Я беременна.

- Ты уверена? - подруга зачем-то попыталась обнадежить: - Может, ещё обойдется.

- Ох, если бы… - она печально качнула головой. - Обычно же как часы. День в день. А теперь уже неделя, и ничего… - Кларисса шумно вздохнула. - Я не выдержала, сделала анализы… Как ты думаешь, каким оказался результат? Положительный! Понятия не имею, что теперь...

- Родить - не вариант?

- Нет. Даже, если бы захотела, - она с тоской уставилась на керамическую вазу с фруктами, стоявшую на журнальном столике. - Ничего не получится.

- Почему?

- Потому что отец ребёнка не сегодня, так завтра уедет из Нового Орлеана навсегда.

- Герхард? - догадалась Лорэйн.

- Он самый.

- А как вы?.. Тебе же он никогда не нравился, - она осеклась, видимо, не зная, как лучше сформулировать вопрос. О таких вещах не принято расспрашивать даже близкую подругу.

- На вечеринке у Кевина. Я напилась. Поднялась наверх, а там как раз был Герхард. Ну и… Виски с текилой сделали его достаточно привлекательным в тот момент. Этого хватит? Или тебе прямо всё в деталях? - Кларисса выразительно замолчала.

- Спасибо, обойдусь, - рассмеялась Лорэйн. - Прости. Но я была уверена, что ты с ним просто дурачишься.

- Конечно, тебе смешно. Я бы тоже веселилась, если бы это случилось не со мной.

- По-моему, ты зря расстроилась. Я серьезно. Может, всё не так страшно. Ты ведь не изнасиловала его, значит, он тоже хотел…

- Становиться отцом моего ребенка за месяц до отъезда и свадьбы с другой? Сомневаюсь, - Кларисса скептически фыркнула, откинулась на спинку дивана. - Не знаю я, чего он хотел. Мы даже не говорили с тех пор…

- Поговорите. И узнаешь.

Она нахмурилась. Покачала головой, исподлобья глядя на подругу:

- Как ты себе это представляешь? Нет, нет, нет, - Кларисса замахала руками, - ни за что! Не собираюсь я ему ничего рассказывать.

- Почему?

- Потому что… Во-первых, Герхард уговорит меня рожать. Ты же знаешь, как он любит детей. Каждый раз, когда приходит к нам, возится с детьми Роберта. Отсюда следует во-вторых - я испорчу ему жизнь. А я не хочу… Не так…

- Никто силком тебя под венец не потащит, - отмахнулась Лорэйн. - И вообще. Не беспокойся о нём. Лучше подумай о себе и о будущем малыше. Герхард - уже взрослый мальчик, способный взять ответственность за свои поступки.

- Вот именно этого я и не хочу, пойми! - перебила Кларисса. - Не хочу, чтобы он брал ответственность. Не хочу, чтобы разразился скандал. Ты знаешь моего отца. Он заставит жениться на мне. А я не хочу выглядеть, как эти… ну кто пытается ребенком удержать или вернуть жениха. Это жалко… И лишено смысла.

- По-твоему, сделать аборт - лучше?

- В опредёленных обстоятельствах - наверное. В моих - точно.

- Ерунда! Вовсе не обязательно выходить замуж, чтобы родить малыша. Поговори с Герхардом для начала. Посмотришь, что он скажет. А потом всё ещё раз обдумаешь и примешь решение, -Лорэйн ободряюще улыбнулась: - Времени у тебя предостаточно.

- Думаешь?

- Конечно, - подруга перехватила её дрожащие ладони, сжала в своих. - Главное, помни. Какое бы решение ты не приняла, я с тобой. До конца. Ты не одна. Вместе мы справимся.

 

В дверь стучали. Громко и настойчиво. Кларисса обречённо закатила глаза. Кто бы это ни был, уходить он явно не собирался.

Стоило открыть, как в проёме показалось встревоженная физиономия Герхарда. Не церемонясь, он заглянул через её плечо внутрь.

- У тебя всё в порядке? - поинтересовался он. - Лорэйн сказала, что нам надо поговорить… Чтобы я срочно пришёл к вам. Что случилось?

Кларисса молча застыла, вцепившись в дверную ручку.

- Прости, что врываюсь… Я беспокоился. Мало ли… У тебя какие-то проблемы? - Он ужасно нервничал и даже не пытался это скрыть. Или хотел, но не мог.

Вау! Куда подевались хваленные выдержка и самообладание?

- Смотря что в твоем понимании проблемы, - ухмыльнулась Кларисса. Отступила в сторону, жестом приглашая войти. И неизвестно сколько бы продолжалось молчание, если бы Герхард не заговорил:

- Прости ещё раз, что вот так… - он развёл руками в стороны. Приблизился к кровати, огляделся, неуверенно переступая с ноги на ногу. Видимо, хотел сесть, но передумал. - Ты в порядке?

- В порядке, - соврала Кларисса. - Просто не ожидала тебя здесь увидеть.

Снова повисла пауза. Только громкое, равномерное тиканье старинных часов на стене нарушало тишину.

- Ты рассказала Лорэйн, что мы… Да? Ну, твоя подруга как всегда права. Наверное, стоит всё обсудить. В последний раз, когда мы виделись, беседа не совсем удалась.

- Угу, - промычала Кларисса, пряча взгляд. Взять что ли и выложить всю правду? Почему он сейчас здесь и насколько не удалась их последняя беседа. Пусть тоже помучается! Хотя будет ли Герхард мучиться? Или искренне обрадуется, что станет отцом? - В общем, ничего не случилось. Страшного… У меня, в смысле… Я в порядке… То есть я хотела сказать, что за меня не надо беспокоиться. Я…

- Я вижу, - перебил с ласковой улыбкой Герхард. - Ни черта ты не в порядке. Мы не в порядке, оба. Знаем, что того, что случилось, случиться не должно было. Вроде бы ничего не изменилось, но ведь всё изменилось, не так ли? - он пытливо посмотрел ей в глаза. - Мы ведь справимся? Переживём и это тоже?

Ещё как изменилось, дорогой… Неужели он думает, что она расстроена из-за того, что они просто переспали. О, нет! Всё гораздо хуже.

Кларисса с силой прикусила губу, надеясь, что физическая боль притупит остальное и вернет возможность ясно соображать.

- Прости. Я не должен был…

- Угу, - она кивнула, заставила себя поднять глаза и улыбнуться. - Не должен был, но мы переспали. А теперь я беременна. От тебя.

 

Герхарда всегда интересовали деньги. Как и Лорэйн. Поэтому, когда закончились оставленные её отцом сбережения, лучшая подруга вернулась в Новый Орлеан и очень быстро сообразила, что к чему. Но самое ужасное, что из всех мужчин в любовники выбрала именно Герхарда. Её мужа.

Они оба предали её, оба не сдержали данных клятв. А потом случилось то, что случилось. И Тони явно что-то подозревает. Потому так настороженно отвечал про свадьбу. Впрочем, на что она надеялась? Что как последний идиот потащит её под венец? Он далеко не дурак.

Нельзя, чтобы Тони узнал правду, значит, придётся придумать что-то очень сильно похожее на неё.

Но обо всём этом она подумает завтра.

Кларисса с наслаждением вдохнула свежий вечерний воздух с примесью магнолий. Сегодня она будет думать только об удовольствиях.

 

Кофе по-ирландски

(Ребекка)

 

Ребекка любила варить кофе и всегда готовила его на двоих. Эммет воротил нос от домашнего кофе, предпочитая любой покупной в пластиковых стаканчиках, но она привыкла к большой семье, где в любой момент кто-то может утащить с тарелки тост, который готовишь для себя. А уж на кофе дома всегда находились желающие.

Ребекка достала любимую глиняную турку с искусственными кофейными разводами и две самые большие кружки, которые обдала горячей водой. Поставила кофе вариться и занялась подготовкой напитка. По кусочку коричневого сахара и по два пальца виски на каждую порцию. Пока варился кофе, она вспоминала и размышляла. Больше всего ей не давал покоя вопрос, почему она вообще решила выйти замуж? Романов в школе у неё было столько, что она ходила по тонкой грани между любвеобильностью и чем-то более развратным. В колледже тоже не страдала от отсутствия внимания мужского пола. Что было особенного в Эммете, её преподавателе старше на четырнадцать лет? Она хотела бы сказать, что эта была любовь, от которой захватывало дух, но... Просто ещё один мужчина. Привлекательный, импозантный, харизматичный, но не более. Да и свадьба оказалась скорее похоронами её души. Что же всё-таки её толкнуло к замужеству? 

Кофе вспенился первыми пузырями, и она тут же выключила плиту. Разлила его по кружкам, как следует перемешала и добавила взбитые сливки. Анастэйше должно понравиться. 

На стук долго никто не отвечал. В конце концов Ребекка бухнула пяткой в дверь, и та тут же распахнулась - на пороге стояла Анастэйша с распущенными волосами, одета она была будто собралась танцевать на барной стойке. Короткие шорты едва прикрывали попу, от плотного чёрного лифа на талию и бёдра падали частые тонкие нити, имитирующие подол платья, которые колебались при каждом движении. Из комнаты доносились дискотечные биты.

- Ты занята? - Ребекка подняла с пола обе чашки и протянула одну Анастэйше. 

- Ничего серьёзного. Расслабляюсь после ритуала. А ты наконец решила поболтать? Проходи, чего на пороге мнёшься. 

Чердак был огромный, неудивительно, что хватило места и для склада коробок, и для квартиры в духе лофта. Пространство разделяло несколько ширм, отгораживая кровать, вещи на хранение и закуток, имитирующий раздевалку. Они также служили вешалками для одежды - Анастэйша не особо усердствовала в разборе вещей. Рабочая зона представляла из себя груду журналов мод, низкий журнальный столик с раскиданными вокруг подушками и небольшой диван, на котором валялся открытый ноутбук. К нему как раз были подключены колонки. То тут, то там попадались руны, карты Таро, оплывшие свечи и блокноты с записями. А ещё на чердаке стояло огромное овальное зеркало на изогнутых ножках, сейчас закрытое тёмной тканью.

Пока Бекка осматривалась, её кузина сделала звук потише и накинула поверх своего наряда свободную майку. Конечно, чтобы не мёрзнуть, а не от смущения. Гостья устроилась в кресле-качелях, подвешенных к потолку, в которые влюбилась сразу, как их повесили. Анастэйша уселась на пол, скрестив ноги и обнимая чашку обеими руками. 

- Кофе по моему любимому рецепту. Ирландский, - многозначительно уточнила Бекка. Кузина сделала глоток и довольно улыбнулась. 

- Вся в братьев, - хихикнула она. - Зачем пришла? Ты опять хочешь сбежать? 

- Уже нет. Но у меня возникли проблемы.

- У кого из Эшей их нет, - фыркнула Анастэйша. 

- Вчера ты спросила, всё ли в порядке. Ни черта подобного! Ты знаешь, что в последнее время у меня в голове звучат голоса? То тише, то громче, но это как назойливый шёпот. 

- Даниэль тоже слышит голоса, и что? Может, ты зря бежала от семейной магии? 

Ребекка покачала головой. 

- Дело не в ней. Я знаю, это нечто чужое и неправильное. Понимаешь... - она качнулась в кресле, оттолкнувшись ногой от пола, сделала большой глоток, ощущая, как тепло от виски, смешанным с кофе, растекается внутри. Она нуждалась в решимости, чтобы сказать самую страшную правду, от которой она сама бежала так долго. Анастэйша пристально смотрела на неё, давая время найти нужные слова. 

- У меня бывают панические атаки. Вчера после ритуала я спешила к себе именно из-за очередного приступа. Я знаю, что делать. Но не то, как справиться с их причиной. 

- Ты знаешь, почему они начались? - кузина нахмурилась. 

- Да, - твёрдо произнесла Бекка и наконец обрушила признание в воздух, может быть, скорее себе, чем Анастэйше. - Потому что Эммет меня бил. 

Та поперхнулась кофе и уставилась на кузину, в её взгляде читалось недоверие. В стенах родного дома, после того, как Ребекка ощутила магию вуду в полной мере, а рядом были старшие братья и отец, слова прозвучали злой шуткой. Или притворством. Руки, державшие чашку, затряслись, и она поспешила пригубить кофе будто это эликсир храбрости. Анастэйша вскочила, оставив кружку на полу, и стала расхаживать по комнате. 

- Итак. Ты сбегаешь от нас в Нью-Йорк, забиваешь на то, кто ты такая, потом скоропостижно выходишь замуж, даже не пригласив никого на свадьбу, кроме родителей, слышишь голоса и терпишь побои мужа. А вернувшись домой, чуть не попадаешь под взрыв и участвуешь в семейном ритуале. Тебе не кажется, что это слишком по-эшовски?  

- Чем дальше я от Нью-Йорка и Эммета, тем меньше понимаю себя. Но в этот раз я хочу остаться здесь, с вами. 

- Первая здравая мысль за столько времени! - Анастэйша вдруг остановилась и пристально взглянула на Ребекку так, что у той пробежал холодок по позвоночнику.  

- Когда, говоришь, появились голоса в голове? И когда Эммет тебя ударил? 

Ребекка задумалась, перебирая месяцы с мужем. Да, иногда ей казалось, что кто-то шепчет ей внутри головы, но скорее то было похоже на внутренний голос. А вот назойливый шёпот... 

- Примерно перед свадьбой, за месяц или около того. Мы уже съехались, но предложение он ещё не сделал. А вот ударил он меня уже через пару недель, как поженились. Мы поссорились за завтраком из-за какой-то мелочи. 

- Чёрт, мне это не нравится. Дай мне пару минут кое-что проверить.

Анастэйша подошла к овальному зеркалу и сдёрнула с него бархатную ткань. Ребекка подалась вперёд в ожидании колдовства. Кузина постучала по стеклу и тихо позвала кого-то. Поверхность пошла рябью, всколыхнулась. В следующий миг она разгладилась, как шёлк, расправляемый рукой - и всё. Никто не появился и не выступил из зеркала. Ребекка почти разочарованно вздохнула, но тут кузина заговорила с видимым только ей собеседником. 

- У нас возникла проблема с Ребеккой. Ой, не начинай про мой вид, - поморщилась Анастейша. - Вот, посмотри. 

Она отошла чуть в сторону и поманила Бекку к себе, та с опаской приблизилась, ожидая чего угодно. Но в зеркале отражался чердак... И ни одна из них. Ей почудилось, что что-то прохладное пронеслось около её головы. Ощущение тут же пропало, а Анастэйша прислушалась к чему-то. 

- Да, так я и думала, - грустно вздохнула она через некоторое время. - Сестрица, тебя приворожили. Никогда бы не подумала, что рискнут такое проделать с женщиной из нашего рода. Но на тебе колдовство вуду по всем правилам. Хоть обошлось без зомбирования, но веет помешательством. 

- Эммет... я уверена, это он, - еле слышно выдохнула Ребекка, отступая назад в ужасе. Приворот вуду объяснял так много. Вот только вместо старых вопросов появлялись новые. 

- Скорее всего, кому бы ещё понадобилось? И как его снять? - Анастэйша снова повернулась к зеркалу, собранная и серьёзная. Бекка ощущала себя обманутой и потерянной. Она всего могла ожидать, но не того, что в далёком от дома Нью-Йорке кто-то применит магию вуду, чтобы потом вертеть ей как марионеткой, заставить выйти замуж, избивать и сделать сумасшедшей. Ребекку колотила мелкая дрожь, она обняла себя. Она всхлипнула, не в силах сдержать слёзы. Тёплые руки Анастэйши накрыли её плечи и будто вытянули из омута. 

- Хей, - ободряюще улыбнулась кузина. - Ты в особняке Эшей. Никакая магия не пройдёт сквозь эти стены. Мы снимем приворот, ты разведёшься, будешь жить здесь. Всё наладится. 

- Но мой муж... - Ребекка всхлипнула. - Когда ты забрала меня из аэропорта, он написал сообщение. Ана, Эммет скоро будет здесь. Я не знаю, что ему нужно. 

- Ты сказала отцу? Даниэлю и Мэтту? Хоть кому-нибудь? 

- Нет. 

- Бекка, прости, но ты дура, - в сердцах сказала Анастэйша. - Сейчас мы допьём прекрасный ирландский кофе и пойдём к твоим братьям, если они не окончательно спились или сошли с ума. Мало того, что мою кузину приворожил какой-то сукин сын, так он ещё и сюда решил приехать! Что ж, мы окажем ему гостеприимство Эшей, - хищно улыбнулась кузина. 

Ребекка медлила. Оглядела чердак будто ища поддержки в самих стенах дома.  

- Знаешь, я всегда хотела быть свободной. Жить своей жизнью, быть сама по себе, дышать полной грудью. А теперь я в ловушке. Я ощущаю себя... в трясине болота, из которого нет спасения.

- Ты - Эш, - твёрдо напомнила кузина. - Нет такой клетки, которую ты не сломаешь. А лоа проведут через болота. 

Анастэйша встала рядом и сжала пальцы сестры. Они посмотрели друг другу в глаза. Кровь к крови. Пепел к пеплу. Тепло рук Аны и свет спокойствия в её глазах были маяком Ребекки в рушащемся мире. 

- Ты дома, сестрёнка. 

И впервые со дня приезда она действительно в это поверила.

 

Dochichhabe Angst

(Ция)

 

Ция откладывает в сторону кисти и смотрит на результат трехчасовых мучений. Вышло неплохо. Она может куда лучше, если, конечно, захочет.

Но Ция не хочет. Ция слишком устала от шипения домашних, от страсти горожан перемывать другим кости, раз за разом искажая изначальные факты в почти мифологическую историю. И, конечно, от того, что Адриан Белл оказался непонятливым. Он стоит, освещаемый фонарем, внизу и уже час терпеливо ожидает, когда она закончит заниматься, чтобы…

Зачем он стоит, Ция думать не желает. Чистит кисти от масляной краски. Рассматривает снова написанный натюрморт, не в пример ее нынешнему состоянию пастельно-нежный, светлый. И поворачивается к преподавателю.

- Я могу позвонить?

 

До Даниеля она так и не дозванивается. Телефон Мэтта отвечает долгими гудками. Анастейша наверняка не слышит как надрывается трубка за клубным шумом.

Отвечает лишь Тео. И тот только тогда, когда Ция близка к отчаянию.

 

Тео обещает приехать через полчаса, за которые, как он думает, успеет закончить работу и добраться, но задерживается на час, оставляя Летицию сидеть в холле под снисхожденно-жалостливым взглядом охранника. Та нервничает, обкусывает ноготь на большом пальце, пока не замечает стоящего в дверном проеме Теодора.

- О, ты нисколько не опоздал. Не беспокойся.

Тот хмыкает, предлагает помочь донести тяжелый мольберт, и Ция даже не возражает.

 

Под фонарем отца Абеля не оказывается, впрочем, Летиция может поклясться, что тот стоит в тени, отбрасываемой живой изгородью. А после, что она слышит его шаги, нервный шепот, что она должна гореть.

И Тео отмечает невзначай, прервав рассказ об отцовском террариуме, что она сегодня не в себе.

- Этот мужик, что идет за нами, ты его знаешь?

Ция кивает, цепляясь за чужое предплечье.

- Ты поэтому попросила тебя проводить?

Она снова кивает, просит не оглядываться. Впрочем, Тео, кажется, и не собирался. Он снова углубляется в рассказ о террариуме, о питоне, который кого-то не того съел и теперь мучается, обещает Цие подарить молочного змееныша, и только оказавшись на хорошо освещенной и людной улице дает понять Летти, что теперь ее очередь указывать направление.

- И давно он за тобой ходит?

- С того дня, как взорвали кладбище. Может, чуть меньше.

- А родители твои знают об этом?

Летти думает несколько секунд, прежде чем честно ответить:

- Нет. Только брат.

И Тео выговаривает ей за беспечность, не замечая, как Ция поджимает губы. Ее отцу, наверное, на том свете немного не до нее. А матери, которая до сих пор в больнице, так точно не очень удобно следить за дочерью. Ей-то и здоровой было не ко времени это делать.

Садовый квартал встречает полумраком, уютно светящимися в темноте окошками и невыветривающимся запахом магнолий. Теодор тормозит точно напротив нужного дома и разглядывает его молча.

- Красивый, правда? - Ция забирает у парня мольберт, вешает на плечо. - Все хочу его нарисовать. Но не днем, не ночью, а в сумерках. Тогда куст акаций вон там, слева, - Летти показывает в нужное место, - дает очень интересную тень, словно трое людей стоят. И дом кажется похожим на те, что описываются в готических романах.

Тео теперь осматривает особняк мрачно.

- Добрая часть города все бы отдала, чтобы живущие здесь не мозолили больше глаза… А ты находишь дом красивым. Может ты и Эшей находишь хорошими людьми?

Летиция поправляет на плече мольберт. В конце концов, надо бы уже и сказать ему, что все не так просто в этой жизни…

- Я нахожу их неплохими, Тео. Не без придури, конечно, но неплохими, к тому же, -Ция машет темнеющей в кухонном окне фигуре - Мэри готовит деду вечерний чай, и мысленно тут же об этом жалеет, потому что тетка исчезает из виду и явно идет открывать дверь, - я тоже Эш.

ЛетицияДоротеяЭш.

 

Приди же к своему брату

(Ребекка и Даниэль)

 

Вечером улицы Нового Орлеана полнятся туристами.

Вечером бары Нового Орлеана полнятся музыкой и алкоголем.

«Гиена» никогда не была исключением, не становится и сегодня. По улицам уже расползается ночной сумрак, растворяясь в зажигающихся огнях и сиянии неоновых вывесок, когда Ребекка толкает дверь и входит в бар. В первый момент музыка, смех и пахнущий бургерами полумрак заставляют застыть на месте. Но она быстро привыкает.

Брата Ребекка находит у барной стойки, и рядом с ним как раз пустое место.

- Я тебя искала, - говорит она, усаживаясь.

- И как узнала, что я здесь?

- Ция сказала.

- О, одна сестра заложила меня другой, - улыбается Даниэль. - Рад, что ты пришла. Давно хотел поговорить, но ты приехала так неожиданно и со всем, что произошло в последнее время… было не до того.

- Пить в одиночестве всё равно не круто, - кивает Ребекка и поворачивается к бармену. - Джин с тоником, пожалуйста, безо льда.

Пока ей готовят коктейль, Бекка осматривает бар, оттягивая неизбежный момент, когда придётся вывалить на брата свои проблемы. На одной из стен ярким неоновым светом горит крест, притягивая взгляд и гипнотизируя посетителей, которых становится всё больше.

- Надеюсь, мама этого не видела. Её бы хватил удар, - замечает Ребекка. Даниэль отслеживает её взгляд и довольно улыбается.

- Мой подарок тёте Клариссе. Неплохо, да?

- Сомневаюсь, что под ним молятся.

- Зависит от твоего понимания молитвы, - пожимает плечами Даниэль.

Бармен ставит на стойку джин с тоником, и Ребекка произносит тост:

- За встречу.

- За твоё возвращение, - Даниэль чокается с ней, в его стакане чистый виски. - Так зачем ты меня искала?

- Мне надо с тобой поговорить, - Ребекка слегка отодвигается от стойки, провожая взглядом донышко стакана, скользящего в её руке по лакированному дереву. - Я хотела сбежать от дома подальше - от молитв, магии и всех Эшей, -Бекка закидывает ногу на ногу, подпирает голову рукой и смотрит на брата, который всегда был для неё надежной скалой в бушующем море. Он кажется таким и сейчас - спокойным и непоколебимым. - Но колдовство вуду настигло меня в Нью-Йорке. Ты помнишь мою свадьбу?

- Ту, которую ты считала похоронами? - Даниэль достает сигарету и закуривает. - Сложно забыть. Ты не была похожа на счастливую невесту.

- Да, - вздыхает Ребекка. - Анастэйша узнала, почему. Эммет использовал приворот вуду, чтобы я вышла за него. А после свадьбы… - она выпрямляется и вздыхает. - Он начал меня бить. Не до синяков, нет. То пощёчина, то на пол толкнет, то руки заломит до боли. От этого у меня начались панические атаки. Эммет сводил меня с ума. А его колдовство даже не давало мне никому ничего рассказать. Как будто всё правильно, и мы счастливая семейная пара. Я не знаю, для чего ему это было нужно, но теперь он едет сюда.

Она замолкает и одним глотком допивает коктейль, со стуком опустив пустой стакан на барную стойку, и просит бармена повторить.

Даниэль молча курит и как будто не реагирует на монолог Ребекки, выданный едва ли не на одном дыхании. Выражение его лица не меняется, пока он смотрит на ряды бутылок и выдыхает дым. Но когда бармен ставит перед Ребеккой новую порцию джина с тоником, наконец-то переводит взгляд на сестру:

- Почему никому не рассказала?

Ребекка сжимает стакан в руках, смотрит в его глубину:

- Я же говорю, колдовство Эммета…

- Нет, - неожиданно жестко возражает Даниэль, - ты ведь Эш и никогда не была слабой. Тебя всё устраивало?

- Меня не устраивало, что было бы, расскажи я хоть кому-то. Вот представь, что бы ты сделал, узнав, что Эммет причиняет мне вред?

Ребекка вся подбирается, неуловимо меняясь. Только что за стойкой сидела сопливая девушка, запутавшаяся в своей жизни. Сейчас на её месте женщина с твёрдым взглядом, а руки, сжимающие стакан, могли бы точно так же сжаться в кулаки. Брат с сестрой некоторое время молчат. В голове Бекки сбитые кулаки, разбитые головы и выбитые зубы, ритуальные свечи и пентаграмма. И она бы обрабатывала раны, стирала кровь, снова заклеивала пластырем ссадины Даниэля, а, может, и Мэтта тоже, как в детстве.

- Ничего, - спокойно отвечает Даниэль. - Я бы ничего не стал делать. Если бы только ты не попросила. Ты уже большая девочка и можешь сама решать, чего хочешь. Даже если это значит быть охмуренной каким-то великовозрастным мудаком.

- Что ж, мы хотя бы сошлись на том, что Эммет - мудак, - хмыкает Ребекка и хватает из-под руки брата пачку сигарет с зажигалкой.

- Эй!

- Сам сказал, я большая девочка. Так вот, мне казалось, ты примчишься меня спасать. И мне придётся или бегать от мужа, который вряд ли бы меня оставил в покое, по всему Нью-Йорку, или возвращаться домой. Мне не хотелось ни того, ни другого. А потом….- она затягивается и выдыхает дым в потолок, запрокинув голову. - Меня будто что-то толкнуло. Считай это интуицией.

- Почему не развелась?

- Помимо того, что мешали голоса и какой-то туман в голове? Наверное, хотела дотянуть до первой годовщины. Нахрен. В ближайшее время подам на развод.

- Ну, я тоже слышу лоа, но я ведь не женился непонятно на ком, - улыбается Даниэль.

- Мой старший брат… - Ребекка кладёт голову ему на плечо и заглядывает в глаза.

- Должен же кто-то за вами присматривать.

Он заканчивает сигарету, потушив в пепельнице, и тут же достает новую. Снова закуривает, задумчиво и не глядя на сестру.

- Значит, осмелился навести ворожбу. Мне следовало догадаться, что не всё гладко с этим Эмметом.

- Не ты ходил к нему на лекции, а ведь о магии вуду он рассказывал намного больше, чем о других мистических культах, - Ребекка не отрывает голову от плеча брата, снова затягиваясь. Кажется, последний раз она стащила сигареты Даниэля в старшей школе. А он, обнаружив пропажу, лишь сказал, чтобы за травкой тоже шла к нему. - Ему что-то надо от нашей семьи. Последнее время он упрекал, что я совсем не вижусь с родней. И будто хотел приехать сюда погостить.

- Что-то не припомню, чтобы на свадьбе он жаждал общения со мной. И с чего ты решила, что приворожил именно Эммет? Он мог кому-то заплатить. Если бы все, кто много говорит о вуду, действительно что-то умели, половина Нового Орлеана превратилась бы в зомби.

К барной стойке подваливает весёлая компания, все наперебой заказывают напитки, и бармен начинает вертеть бутылками и смешивать коктейли один за другим. Ребекка наблюдает за ними. В полумраке бара разноцветные напитки будто светятся манящими огоньками. Даниэль не обращает на компанию никакого внимания, допивая свой виски и мешая его с дымом сигареты.

- Может, нам нанять частного детектива, чтобы выяснить побольше об Эммете? - предлагает Ребекка, наконец выпрямляясь, чтобы потушить сигарету и вернуться к джину с тоником.

- Зачем? Ты же сказала, он едет сюда. Пусть. Мы его встретим, - голос Даниэля спокоен, но Ребекка слишком хорошо знает брата и не сомневается, что прием Эммету не понравится. - Сходи к отцу, у него есть знакомые адвокаты, они подготовят документы для развода. Наверняка у отца есть и кто-то, способный… навести справки об Эммете.

- Я уже успела забыть, какой ты разумный.

- Не такой разумный, как хотелось бы.

Сигарета Даниэля заканчивается, и он тянется к новой, но быстро передумывает и допивает виски. Бармен кажется слишком занятым, но замечает Даниэля и снова плещет виски в стакан после кивка.

Бар незаметно наполняется народом, теперь не видно свободных мест, зато стало куда более шумно. А какая-то парочка самозабвенно целуется под неоновым крестом на стене.

Даниэль закатывает рукава рубашки, так что видны его забинтованные руки - видимо, повязки Ции после лоа.

- Ты сказала, вы с Анастэйшей выяснили про приворот. Он снят?

- Ей нужно подготовиться для ритуала, завтра проведём. Ты присоединишься? Конечно, это больше по части Аны, но мне будет спокойнее, если рядом будет ещё кто-то. На случай, если что-то пойдёт не так.

Пока Ребекка говорит, её взгляд прикован к его забинтованным рукам. Даниэль слишком хорошо знает, что всё может пойти не так.

- Я ни черта не смыслю в приворотах. - Он пожимает плечами. - Но если ты хочешь, то конечно. А сегодня у меня был план напиться.

- Спасибо, что готов быть рядом. А знаешь… - Ребекка оживляется, в её глазах загораются искры. - Мне нравится твой план. Кажется, мне тоже это нужно.

Она приподнимается на стуле и перегибается через стойку, чтобы бармен смог услышать её сквозь громкую музыку.

Пусть эта ночь полнится огнём, текилой и пеплом сигарет.

 

 

---

Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 346; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!