Дружинник князя Ярослава в Новгороде Лерг отправляется с набегом на чужую северную территорию, на поле брани, битва с рыцарем. Русь, XI в. (8 сессий). 5 страница
Ярмарка. Мне интересно на ярмарке. Я уже бывал в этом городе и в соборе. В собор могу зайти, все идут, и я иду, мне хоть непонятно, но интересно. Стою в костеле, кепку мну, глазею на обшитые деревом столбы. Играет орган.
Потом пана от налогов освободили. А в 38-м пан куда-то делся. Теперь можно и в город. Населению все равно, кто правит, так как ничего не изменилось, а только налоги увеличились. Это все до советского наступления.
И да пришла Советская власть! 9 год, присоединили. Все стало общим, народным. Мне делать здесь больше нечего. Местным землю отдали. Теперь в городе Советская власть, мне хочется в город. Я бывал в этом городе еще при пане, на ярмарках, мы возили панские подводы с зерном, я их сопровождал. Есть тяга к знаниям. Грамоту я знаю, занятия были, читать и писать умею, это норма. У пана и библиотека была, через стекла я смотрел и думал: вот бы почитать, вот бы научиться. Теперь ощущение, что свершается где-то рядом что-то грандиозное. Хоть живем в глубинке, сожаление, что это без твоего участия происходит. А в город хочется потому, что больше перспектив. Хотелось еще до присоединения, когда был оккупационный режим. Четкое разделение на два мира - то, что было, и то, что пришло. Хочу быть в этом мире, который пришел! Чувство соединения, частица большого, все вместе.
Тетка моя родная. Как я их нашел? Фамилию я сохранил, и имя мое настоящее. Меня нашел муж тетки, дядька.
|
|
|
Лето 1939 года.
Мне очень хочется в город, я намыкался, пришел в город на работу наниматься. Брожу по городу. Сейчас я хотел бы на завод сталелитейный, я это дело знаю, я с кузницей знаком. Но завод это как мечта. Я шманаюсь по городу, ищу работу.
Ощущение легкого шока... человек, который ко мне обратился, оказывается моим дядькой. Человек этот - моя судьба.
Я просто гуляю по улицам, мне навстречу идет группа мужчин, одетых в пиджаки, явно не местные. Один из них обращается ко мне с вопросом, где завод, а я о нем-то и мечтаю.
Я их пошел провожать и увязался за ними на завод. Глаза квадратные. Узнаю, что они представители Житомирского завода, на этом заводе собираются открывать свой филиал. Индустриальный район, уголь, кокс, недалеко от разработок, сталелитейный завод... Приехали посмотреть этот завод, откроют новый цех. Они такие степенные, улыбчивые, довольные. Один из них, самый улыбчивый, мне очень нравится. Он тоже ко мне присматривается, я ему, видно, понравился.
Я провожаю их на завод, оживленно что-то .рассказываю. Я такой крепенький, и мне нравится эта гурьба. Пока идем, они расспрашивают:
- Что, нравится? А у нас еще лучше будет. Вот мы здесь развернемся, реконструкция будет. А вообще чем ты занят?
|
|
|
- Да я... Я ищу работу, хочу в город податься.
- А что, ты хотел бы работать на заводе?
У меня захватило дух! Я даже на завод и не смел пойти.
- Я мечтаю, я готов!
Я готов землю грызть. Завод!
- А что ты делать умеешь?
- А я на кузнице был. (Отец был кузнецом, от него и природная любовь к металлу.) Когда я был на конюшне, там подковывали лошадей, я был при лошадях, при подводах, сопровождал их в город. Был то, что называется, на подхвате. Потом в кузне тоже на подхвате. Лошадей у пана было достаточно много, их надо было подковывать.
- Так тебя можно к металлу приставить?
- Да, это мне легко с металлом.
- Как у тебя с жильем? " Да я не местный.
- Нас тоже будут расквартировывать, может, и жить будем вместе?
Я ему чем-то нравлюсь. Сейчас они уезжают, и поэтому он берет у меня адрес на заметочку.
- Мы планируем скоро приехать и зимой уже начнем работать. Может быть, раньше. Тебя как звать-то, как тебя найти?
- Стасом.
- Хорошее имя Стае. Фамилия?
- Свидригайло, - отвечаю.
- Как-как?
Он высказывает сомнения по поводу имени. Я сразу как-то напрягся, аж жарко стало, как будто он меня во яжи уличил Страх какой-то появился. Имя у меня правильное, сохранено.
|
|
|
- Я не вру.
Улыбчивый на меня удивленно смотрит, подозрительно и с интересом, он что-то соображает. Задает вопросы, что я, где я. (Сейчас я плачу от умиления, там я был очень взволнован.)
- Ты вообще-то местный? А где твои родители?
- Да я сирота, родителей не помню.
- А из каких ты будешь?
- Вообще-то я русский. Меня подобрали чужие люди. Родителей не помню, у чужих лет с двух.
- Подожди...
Его зовут его товарищи.
- Вы, ребята, идите, а мне здесь потолковать надо. Давай присядем. Ты с какого года?
- Да вроде бы с 18-го, точно я и не знаю. Метрики не сохранилось.
- Ну-ка расскажи поподробнее.
- А вам на что?
- Видишь ли, какая штука получается. У супружницы моей была родная сестра, замуж вышла в эти края, не совсем, правда, в эти... И связи с ней никакой не было. Связь в 17-м прервалась, когда границы закрыли. Он в сельской местности жил, там легче было жить, она туда и вышла. Известия были, что ждет, а потом, что мальчик родился, Стасом назвали.
- Мать я совсем не помню, она умерла первой. Говорят, отец кузнецом был, очень быстро спился от тоски. Я был тогда совсем маленьким. Чужие люди пригрели, мыкались мы. С восьми лет я здесь, как пан наших выгнал.
|
|
|
Сестра моей матери с мужем (именно его я встретил случайно на улице) остались в Житомире. А отец увез мать туда, что потом оказалось за границей. Революция их разлучила.
- Ну надо же, столько лет никаких вестей. И фамилия та же, и по времени совпадает. Понимаешь, если это твоя фамилия...
- Меня воспитывали чужие, но Стасом звали и фамилию охранили. Говорили, что отец совсем спился после маминой
смерти. Те, кто меня приютили, земледелием промышляли. Им залко меня стало, забрали с собой. "Что у пьяницы делать?" -говорила мамка. Отец меня им как бы продал. Они раньше сеяли, а потом хозяин объявился, их и согнали. Когда их с земли согнали, отца уже не было в живых. Русский ребенок, они тоже русские были, держались вместе несколько семей, жили как коммуной. Я это уже помню, как мы мыкались. Летом жили в яме, а зимой было холодно. Потом пан их прогнал, а меня пристроили к дому, сначала на конюшню, а потом я на кузнице пристроился.
- Да вроде все сходится. Я вот думаю, что, ежели с семьей переберусь, будем жить вместе. Вот твоя тетка будет рада.
У них с теткой детей нет, а я вот тут, как гриб, вырос.
- Получить такого племяшку, да еще с металлом!
Сейчас осень, мы ходим еще раздетые. Они должны вот-вот переехать. Тетка тоже на этом заводе будет работать, они вместе и приедут.
Позже я очень буду любить дядьку Федю, тетку не очень, я ее уважаю, ну как можно к женщине относиться. Это он меня нашел, как белый гриб. И это чувство благодарности присутствует, несмотря ни на что. Нашел своих неожиданно и пока еще неправдоподобно. Мне стыдно от такого счастья. Какое счастье привалило! Слезу прошибает.
- Мы столько искали - и никакой надежды, - говорит тетка Маня при встрече, по-деревенски всплакнув.
- Конечно, будешь жить у нас.
Устроился. Я ученик, у меня получается. Дядька начинает меня потихонечку двигать. Конечно, к плавке меня близко не подпускают.
- Запорешь.
Тяжести таскаю, учеником на фрезерном станке. Он такого холодного цвета и отливает синим. 9, мне 21 год, 21 в январе - день рождения.
Лето 1940 г.
Поднимаюсь по широкой лестнице несколько этажей большого дома. Два больших окна. Меня слегка заносит, я чего-то такой счастливый. Все хорошо у меня, все удачно. Совсем усталости не чувствую. Дверь обита коленкором. Вхожу в общую квартиру со скрипучими полами и темным коридором. Я не
могу никак привыкнуть к этим высоким потолкам. Когда идешь по коридору, кажется, что идешь по темному лесу. Страшно в лесу, какие-то детские воспоминания. Состояние легкой эйфории, а здесь тихо, темно, мне это неприятно. Стучу, прохожу. За окном виден собор, типа кирхи или костела, башенки желтого цвета.
Тетка сидит за столом растрепанная, заплаканная.
- Что случилось?
- Ничего.
- Как это ничего?
Я пришел с вечерней смены. Плюшевая скатерть темно-коричневая, с чернильным пятнышком. Она сидит как-то в растерянности, я тоже недоумеваю, никогда ее такой не видел.
- Заболел кто или умер? . - Нет.
- А дядька где?
Она ничего сказать не может, прямо заледенела в ответ.
- Да что такое, что ж с тобой? Ты на себя не похожа. Ты что, заболела?
- Да, заболела, - вялым, тихим голосом.
- Так пойди, приляг.
- Да, надо прилечь.
- Ложись, отдохни, ты сосни чуть-чуть. Может, поешь, тебе принести чего-нибудь?
- Нет.
Комната общая. У нее железная кровать за занавеской, легла, отвернулась. Она действительно в ступоре.
- Ты хоть сказать-то можешь, что случилось?
- Нет, - глухим голосом. Я ее накрываю.
- Сделай одолжение, не трогай меня, оставь меня в покое. Я никогда в таком состоянии ее не видел. Подвижная,
улыбчивая тетка, полноватая, крепенькая. Темно-каштановые волосы уложены на затылке в пучок. Она не из слабеньких, боевая и на заводе, и ничего не говорит.
- Найди чего-нибудь.
Пошманался по шкафам, нашел кусок черного хлеба. Пошел на кухню искать. Хорошая луковица. Возиться мне непривычно. А, обойдусь.
- Тетя Стива, плесни мне из чайничка кипяточку.
Не хочется пока никому ничего рассказывать. Взял кружку, зеленая, отбитенькая, горячая. На скатерть ставить не хочется, поставил на коленку.
- А ну его, завтра. Чего в темноте, еще разольешь.
- Пусть поспит.
Кровать с серебристыми набалдашничками, некрашеная. Помечтать бы о светлом радостном будущем что ли. Чем заняться? Спать рано. Надо не шуметь. Мечтательно смотрю в окошко. Сине-зеленые сумерки, яркая лампочка, кафедраль1 ный собор, звездочка над ним. А в комнате зажигать-то свет не хочется. На табуретку наткнулся, громыхнул. Тетка ничего не слышит. Керосиновая лампа типа летучей мыши, в ней нет керосина. Открываю дверь в коридор, там свет какой-никакой, чтобы постель постелить.
- Надо ложиться спать, утром все станет нормально. Ложусь на диванчик, даже своей кровати нет. Пивом пахнет.
На следующее утро встаю. Вижу свои мужские ноги до колен, средней волосатости.
- Ты что, не спала? - подхожу к тетке на цыпочках. Она лежит в той же позе, не спит, в одну точку смотрит.
- Ты есть будешь?
- Нет.
- А вставать будешь?
- Нет.
- Ну полежи.
Что же делать? Ситуация не изменилась.
- Ну ты как, може, врача найти?
- Нет, не надо, - глухой голос. - Иди, на работу опоздаешь, а я полежу. Мастеру скажешь, что я приболела, приду потом, попозже.
У меня недоумение, как это приболела, как это можно на работу не пойти. Какое право ты имеешь приболеть? Живая -значит должна работать. С дисциплиной строговато, что же я скажу...
- Как это потом? Да тебя же уволят.
- Пускай.
У меня еще больше недоумения. Про себя думаю, что она с Ума сошла, что надо врача. Больше не пристаю к ней. Мысленно мечусь, что делать, у кого спрашивать. Я не знаю, что делать. Чувство ответственности навалилось, усталость, страх. Жуткое состояние эйфории со страхом животным, паническим. Когда я один, конечно, мне страшно. Воспоминания детства, состояние, когда эта фигура среди хаоса. Ангелочек -тоже ребенок, на резном столбике с трубой.
Я открываю дверь к соседке. Тут темно в коридоре.
- Ты чего?
Выходит пожилая женщина, глаза круглые.
- Да у меня, тетя Маруся, тетка Маня заболела, с ней что-то не так.
- С теткой Марусей, не может быть.
- Мне на смену идти, а тут со вчерашнего с ней что-то не то.
- Что значит "что-то не то"?
- Не знаю, как легла, так и лежит, с вечера глаз не сомкнула.
- Да ты что, може, в медпункт явиться?
- Да она даже встать не может. Может быть, врача?
- Ступай на завод, я разберусь. Ты что мечешься?
- А сказать-то что?
- Ступай скорее, опоздаешь, мы разберемся.
Мне сразу хорошо, не надо на себя ответственность брать.
- Да я пошел.
Тороплюсь, потому что опаздываю. На проходной сообщаю, должны доложить. Спокоен, что доложат, не уволят. А я несусь в сталелитейный цех. Я тороплюсь, мне надо переодеться. Но я уже на территории завода, опоздания не было.
Я не понимаю, что происходит. Она малость не в себе, на вопросы не отвечает, ничего не говорит. Неуютно мне становится, и дядьки тоже нету. Это нормально, может быть, на заводе. У меня не возникает желания его искать. Опять какая-то тайна. Опять нас настигает наше прошлое. Дядьки уже нет несколько дней. Ну что же с дядькой случилось?
Его вызывали в Житомир разбираться. Он едет по делам, а там какие-то сложности. Уехал и не вернулся. Когда уезжал, то не было у него никаких опасений, а у нее чувства опасности. Я привык тетку видеть деловой, энергичной, а тут она не в себе, все время плачет.
- Все будет нормально, я думаю, долго не задержат.
Что-то у нее во взгляде есть такое.!, безнадежное. Инкриминировали... по всей видимости, загребли его, замели. Он уехал, пропал, и его не ищут. Нелегально доползли какие-то слухи. Ей потихоньку сказали, что он не вернется, но она никому ничего не может сказать, даже мне, если это ей сказали тайно. Не может это произнести... арестовали. А я не понимаю, что происходит. Ей сказали: "Не надейся", - а я этого ничего не знаю. Поделиться-то мне не с кем. Явно не простуда, что-то не так. Она какая-то странная, не поймешь, чего с ней происходит, но от этого всего становится неприятно, тревожно. С теткой такого никогда не бывало. Она уже не плачет, Но ничего и не говорит. Отчужденность тут первый раз за то время я здесь. Вопросов никто не задает, вопроса и в глазах нет. Кошмар. Хочется, чтобы все было хорошо.
Его ни за что, за какие-то связи... Он был кристальным человеком, он даже не мог завести эти связи. Молчаливое чувство вины, напряжение. Нет слов "враг народа", но разговоры гаснут при моем приближении. Я могу навредить... Не я ли виноват, не моя ли это вина? Ну какая может быть моя вина? Но мое появление - это чудо, а ему оно стоило жизни... Но ощущение, что не я виноват. Знаю, не было моей вины. Но чувство вины все равно присутствует. За что дядьку? Горькое ощущение игр, что это статистика, должны выявить, столько-то и выявили. Но чтобы все это было правдоподобно...
Кроме дядьки, из тех, кто с ним приехал, исчезло еще четыре человека. Вина, вино... Эпизод с вином. Я где-то попробовал вина, дядька стоит надо мной сумрачно. Я виноват, я чувствую, как мне стыдно! Не я ли и здесь виноват?
Да, была моя вина, производственная. Виноват, сильно виноват, даже сердце защемило. Я был в литейном рабочим. Заболел тот, кто отвечал за плавку. Доверили мне, а я не справился, знаний не хватило. Запорол. Там я был рабочим, это почетно, а теперь перевели меня в ученики, кто-то за мной еще и наблюдать будет. Понизили. Там сталь лить, а здесь станки. Мне очень стыдно, меня ругают, как школьника, а мне 22.
- Ты запорол металл, в такое время каждый грамм металла на счету, - отчитывает меня дядька.
Я стоять не могу, сижу у стола, обидно. Чего орать, когда его можно в переплавку. Да все правильно сделал, а вот что зима, не учел, что в цехе очень холодно было. Температура должна быть определенной, а когда он льется, то остывает. Я его выпустил при температуре, которая положена, не учел я мороза этого, что трубы перемерзли, не столько холодные трубы, а то, что помещение большое, ветер гуляет по цеху, зима. В кузнице-то маленькие детали. А здесь металл застыл, не дошел До отливки. Не додержал я. А металл-то в принципе получился хороший, меня холод подвел, трубы перемерзли. Я холод и не люблю. Я все делал правильно!
- Я же не знал, что должно быть выше! Я выдержал температуру.
- Ты что, не мог подождать? Тебе впервые доверили дело, а ты не справился.
Ему так дико горько за меня, что я не учел остывание.
Ну как же я не учел? Буквально трех градусов не дотянул Первая льется, застывает, а следующая льется в отливку. Пробки получаются, их надо разбивать. А у меня он весь застыл в трубах... желобами они называются. Теперь это все надо ковырять. Напортачил! Это очень серьезный промах.
- Откуда мне знать?
- Тогда не надо браться. А я за тебя поручился.
Вот откуда чувство вины, не я ли виноват в его гибели ведь он за меня поручался. От чувства вины болит все тело -шея, плечи, голова, очень болит спина - сидел понуро.
- Наказали... перевели... тебя бы заставить обработать.
- Чугун не обрабатывается, чего свистишь.
Таскаю ящики, в них чугунные чушки, тяжелые, заразы. Ящик обычный, деревянный, а неподъемный, хоть чушки только в ряд лежат. Хочется побольше наложить, но и это каря-чишь. Болванки таскать обидно.
На меня кто-то, что я виноват. На что я:
- Виноват, исправлюсь! Мне никак не могут простить мою оплошность, меня все время ею попрекают.
- Чего орешь? Сами бы попробовали.
Долгое неведение, в это время я ничего толком не знал. Мне говорит Серега:
- Знаешь, ты должен зайти к самому.
Сам - это Самойлов. Его даже по имени-отчеству не называют.
- Меня? '
- Да, тебя.
- Когда?
- Желательно бы сегодня.
- Когда просил?
Если бы сам Иисус Христос сошел, я бы не так удивился. Сам партсекретарь завода!
- А ты не знаешь, зачем?
- Не знаю, но, если хочешь, провожу до двери. Мне все равно к секретарше надо. Нам по пути, можем пойти вместе.
- Это другое дело.
И сам завод, и руководящие не местные. Нестыковки реальности. Два совершенно разных мира. Здесь все такое социалистическое, а там - мягкое, аморфное. Эти два мира не стыкуются. Тот мир реальнее, там живые люди, а здесь железная дисциплина. Вахтер смотрит пристально, через очки. В форме,
езда на фуражке. Знает как облупленных, а каждый раз пристально смотрит документы.
Не каждый день вызывают. Иду. Я не знаю, что меня там ^трт Пух захватывает. Серега знает - зачем, он бригадир, и он партийный. Я хочу сказать: Не боюсь , - а сердце отвечает: "Боишься".
Секретарша. Типа длинного зала. Ждут посетители. Убранство больно роскошное, старинная добротность, не из собора ли. Это помещение соборных служб. Эта кирха - часть завода. Культовое сооружение, которое по назначению не использовалось, кому-то это может быть и обидно.
Стою, готовлюсь войти, голова опущена. Кепочка в руках мнется. В сапогах. Серега мне подмигивает, посмеивается.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 302; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!