Дружинник князя Ярослава в Новгороде Лерг отправляется с набегом на чужую северную территорию, на поле брани, битва с рыцарем. Русь, XI в. (8 сессий). 9 страница
- Что, подавился?! Что, получил? Будешь лежать вместе со своей жертвой. Не ушел. Получил свое. Это вам возмездие. Это вам за хлебушек. Подавитесь, сволочи.
Беспамятство. Я понимаю, как можно мертвому вести самолет.
- Ничего себе, умудрился!
- Да нет, живой.
- Отбери автомат, а то и нас ненароком порешит.
- Давай, еще убьешь наповал. Пытаются отобрать автомат.
- Видишь, жар.
- Да, на трезвую голову такое не сотворишь.
- И куда его?
- Что-нибудь придумаем.
- Отсюда надо быстрее выбираться, эти суки могут вернуться в любую минуту.
- Берите оружие. Проверьте карманы. Надо бы их с глаз убрать.
- Руки марать не хочется.
- Петя, следи за дорогой.
Их человека три-четыре. Слышу глухие шаги по земле. Они кого-то перетаскивают.
- Куда?
- Да брось за дом.
- Може в колодец?
- Недоебок, отравить колодец такой поганью.
- Ну ладно...
Мне в себя хочется придти, но это сквозь сильную головную боль. Люди... Я ждал выстрела в голову, нет страха, просто ожидание... шаги, сейчас будет выстрел в голову... Сладостно так, мыслей нет, продираешься, надо бы застонать, но на это нет сил, глубже уходишь.
- Поищи хлеб. Если что найдешь, бери все.
- А как же, кому они здесь? А их куда?
- Надо бы прикопать, только быстро.
- Скорей, ребята, скорей.
|
|
|
Внутреннего желания помочь нет. Обида, что не только шевелиться, я голову поднять не могу.
- А этого?
- С собой.
- А он... Да он плохой.
- Ну не оставлять же, еще живой... Надо же..
У меня страх, неужели оставят. Нет, нет, не хочу один оставаться. Не бросайте меня! Люди, не оставляйте, я выживу. Возьмите с собой, не оставляйте, ради Бога, не оставляйте. Я столько шел...
- С ним будет трудновато.
- Поменьше разговаривай, найди жердей.
- Легенький какой.
- Петро, уходим.
. Ребята, я не один, со мной еще...
- В кармане что ли. Не бойся, все в порядке.
- Я сам.
- Успеешь.
- Може подпалим - и концы в воду.
- Грех, ребята, грех.
Слышу, как деревья ломаются, что-то наплывает. Мне давно не было так спокойно. Последний раз я ощущал такое' спокойствие с Серегой. Серега, я ж дошел!
Очнулся я уже в отряде. Сбор людей в лесу.
- Ну, артист..
Листва зеленая, через нее солнце. Глаза болят от света, не открываются. Если умру, хоть у своих. Не хочу, я жить хочу!
Это цена входного билета в партизанский край, очень дорогая. Меня выходили, и это состояние позволило мне на многие вопросы не отвечать, меня мое дальнее прошлое не интересует, и я могу о нем не распространяться. Так я и сумел сохранить инкогнито. Фамилию в отряде лучше забыть и не вспоминать. Многие недалеко от своего дома, все родные вырезались. Звали меня Стае Ярило (Солнышко).
|
|
|
Железнодорожная станция, наша станция, наши вагоны -все это мы строили, наш народ, а теперь приходится взрывать. От этого становится еще тяжелее. Взрывать вагоны с зерном, когда столько людей голодает.
Вижу. Мы взрываем. Кто-то в шинели падает.
Задача партизан - как можно больше навредить, не дать, испортить, изгадить железную дорогу, нарушить коммуникации. У нас нет необходимости уничтожать личности, но мы должны победить. Поэтому мы должны пускать вагоны под откос, сжигать продовольствие. Какое жуткое сочетание "сжигать продовольствие". Кошмар, когда человек вынужден это сознательно делать. Вместо созидания разрушать, уничтожать, убивать себе подобных. Убивать людей. Ну какая разница, кто они. Они такие же солдаты, у многих жены, дети. У них приказ Убивать. Но кроме приказа они зверствуют, это их выбор, а ведь они могли бы быть людьми. Надо гнать их. Они убивают наших матерей, насилуют жен, убивают детей. Мы должны быть беспощадны. Да, человек не может, не должен убивать, но видеть, как на твоих глазах убивают, и не иметь возможности защитить, как там, на хуторе... только за то, что они Дали хлеб. Они развязали войну, мы на них не нападали. Мы
|
|
|
хотим просто жить. Мы хотим жить как люди. Кто, кто дал им право убивать?
Убивать их беспощадно! Гнать с нашей земли! Неужели так просто - прийти и взять чужую жизнь. Человек сам должен распоряжаться своей жизнью! Они не имеют на это права. Но нет у меня злости на них. Мне очень жалко, мне очень стыдно но мне приходится убивать. Да, мне приходится быть карающим мечом. Но все равно, мне как человеку нет оправданья. Я беру это на себя ради жизни. Но все равно у человека нет морального права убивать, не для того же жизнь.
Да, убивал. Да, к несчастью, убивал. Да, не чистенький. Да, я осознанно брал на себя, чтобы кто-то другой был чистым убивал, лишал другого жизни. Но что же, надо было смотреть и ждать, что появится громовержец Зевс и накажет? А ты чистенький выйдешь из этого ада? Вот тогда ты будешь сволочь. Ты будешь смотреть... и побоишься взять на себя ответствен^ ность. Я своей жизнью за это заплачу. Я тоже должен умереть. Раз я убивал, я должен сам умереть. Я убивал, я не хочу этого помнить. Я не хочу видеть этих лиц. Я не хочу думать об их детях, об их семьях. Я не хочу думать о той крови, которая будет пролита. Сейчас я должен убивать.
|
|
|
Зима 1942-1943 гг.
Название станции Межинь. Мы связаны с железной дорогой, пасем эту станцию, она довольно крупная. Мы мало чего можем, базируемся глубоко в лесу, в болотах, быт еще не налажен. Сейчас уже многое организовано, продовольствие есть, боеприпасы, чем взрывать. Сначала ничего не было, просто организовывались. Теперь налажено, в основном трофейное. Это очень глубокий тыл. Связь с городом ограничена, мы должны действовать на свой страх и риск. Забросить самолетами нам ничего нельзя. Тут мы и пасемся.
Холодная ночь в начале зимы или поздняя-поздняя осень, вот-вот пойдет снег. Все выстужено. Земля как каменная. Большое, открытое, освещенное пространство, техническая железнодорожная станция (узел), много-много путей, семафоры.
Смотрю. Вышку вижу, каску, автомат. Интересно, а чего он в каске зимой делает, ушки у него не мерзнут. Мается на вышке. Начинается первый снег. Поездов нет, стоит только один состав у перрона со складскими помещениями, он почти пустой, видны открытые двери. Я ползу через железнодорожные пути. Появляется ощущение запаха железной дороги, все чувства обострены. Холодные, ледяные рельсы, я ощущаю их ли-
ом когда приходится к ним припадать, переползая. Камни) противные, грязные, по ним так трудно ползти. |
Нас трое или четверо. Нам нужно взорвать... что есть на| станции, то и взорвать. Страшно жалко, потому что это наши1 щгги, это наша станция, наши вагоны, мы их сами строили,! такой ценой... Об этом не надо думать. Сейчас это не наше.| Сейчас это хлеб, который будут жрать фрицы. У них будут си-| лы чтобы убивать нас, разрушать наши села, города. Неужели! дать им эту возможность. Пожалеть эти железки - значит ли-| шить многих наших людей жизни. (Но, память, какие страш-' ные вещи ты хранишь.)
- Может, не стоит, там всего один состав. Шуму больше наделаем.
- Но хоть один, одним будет меньше.
- Жалко припасы. У нас их не так много.
- Мы что, сюда пришли работать или болтать?
- Нет, давай обсудим. Состав стоит на первом пути, нам| придется ползти через все пути. Мы не можем так рисковать из-за одного состава. Они усилят охрану, поди потом сунься. Взрывать пустые рельсы - это безумие, их тут же восстановят. Бравада нам ни к чему. Мы должны думать о последствиях, ведь они вырежут полгорода.
- Что же уходить? Мы же пришли...
- Не юродствуй, не бузи. Мы уходим. Да, если устраивать фейерверк, то при полной загрузке.
- Эх, жалко так уходить, бабахнуть бы...
- Я тебе как бабахну по мозгам. Тоже мне герой, здесь тебе не театр.
- Хватит, нашли место. Уходим!
- Что скажут в отряде?
- Не твоего ума дело.
- Вот я бы...
- Когда будешь отвечать, тогда будешь "ты бы". Сейчас ухо-дим молча.
- Может быть, подождем?
- Светиться не имеем права, уходим.
Отползаем... Настроение у ребят подавленное. С такой досадой мы уходим, так трудно пробирались. Хорошая охрана. Мы еще ни разу не взрывали, еще подбираемся только. Я отвечаю за эту операцию, я не могу позволить себе такой роскоши.
В отряд мы вернулись еще засветло. Землянка, на грубо сколоченном столе лампа из снаряда - кругленький, маленький Цилиндр, запал вытащен, сверху расплющен, в него вставлен Фитиль. Пламя получается широкое, тусклое, коптит.
Я отчитываюсь перед командиром партизанского отряда оправдываюсь.
- Был приказ взорвать,' вы не справились.
- Да, был приказ взрывать. Ну рванешь, назавтра они починят. Наших же сгонят.
- Приказы не обсуждают.
- Дураки приказы не обсуждают.
- Я тебя под трибунал.
- Говорите, что хотите, Вам решать.
Конечно, я все взял на себя. Конечно, только я буду отвечать. Если надо, я пойду взрывать один, но когда там будет полная загрузка. Нельзя просто приказ выполнять, надо же со смыслом и большей пользой. Получается, только из-за того, что пробрались, смысл какой, там даже локомотива не было. Начнутся облавы, только ребят положить, идиотизм.
Пусть орет.
- Вы свободны!
- Ну как?
Парнишка молодой, он еще романтически воспринимает. Хороший парень, белокурый, волосы курчавые, Алешкой зовут, лет семнаддати-восемнадцати.
- Никак.
- Орет?
- А то как же!
- Эх, надо было рвануть! Страшно было?
- Видал пострашнее.
В памяти женщина и дети, расстрелянные на хуторе. Да, убивать приходилось, на то она и война.
Через часочка два остыл и пошел к командиру отряда снова. Он сидит понуро. В военной форме - кадровый военный. Стол длинный, деревянный, на иксообразных ножках по торцам. Длинные лавки. В руках кружку оловянную крутит. Я вошел, он даже голову не поднял. Сажусь.
- Утешать пришел?
Я в ответ молчу, молчание очень наполненное. У него приказ, но он понимает, что я прав. Поорал, по форме положено, дисциплина, приказ, но еще есть здравый слысл, и нужно им руководствоваться.
- Что-то коптит здорово.
Фитиль держится на скрученных проволочках, они часто прогорают. Мы расплющиваем патроны, туда вставляется фитиль, но они не удобны. Наливаем солярку, а она коптит. Ма-
нь1 на солярке работают, очень коптящая маслянистая жидкость. Это боевые трофеи из рейдов. Быт очень тяжелый.
Это отряд с дисциплиной, руководит настоящий военный. Сборная солянка. Дисциплина не армейская, конечно, много народа штатского. Ну поорал, ну что он со мной может сделать? Расстрелять - не расстреляет, это смешно - в глубоком тылу-то.
Хутор. Название Елань, Сиань... Сидеть на этом хуторе нам запрещено. Какой-то мальчишка прискакал предупредить. Белая лошадь, одна уздечка, без седла.
- В Петровцах немцы, идут сюда.
У них рейды. Мы вдвоем с напарником. У меня оружие, Миколай тоже хватает автомат. К лесу. Немцы, машина типа "газика" и пешие солдаты. Интересно, как они приехали, тут болотистые места. Собаки-то наши лают. Их человек тридцать, шныряют по двору. Глухое чувство ненависти появилось, аж скулы заболели. Мне-то хочется их всех перестрелять, но нельзя этого делать, отряд недалеко. Он меня уводит:
- Пойдем отсюда.
У меня перед глазами тот хутор, колодец каменный, круглый... Чувство вины.
- Пойдем отомстим.
- Не сейчас, нам нельзя ввязываться.
Ну и что, что тридцать человек. Растерянность. Надо бы пойти сдаться, чтобы не тронули детей.
- Ну ты совсем, мужик, раскис.
Здесь еловые леса, сумрачная природа. Объектов никаких. Что они здесь делают, не понятно.
Лето 1943 г. Мне 25 лет.
Партизанский лагерь. Отряд небольшой. Поздно вечером. Офицерская палатка. Карта. Место называется Пески, здесь болото, Ясен бор где-то рядом, он за немцами. За дорогой населенный пункт Ключи, туда речушка пошла. Интересно, везде леса такие крепкие, а тут какая-то прогалина. Граница Прибалтики и Белоруссии, Гродно севернее, тут леса...
Демыч, пожилой комбат, ватник на нем, задание дает:
- Завтра, ребята, попытайтесь пройти через минное поле. Приказывать не могу, но мы здесь и так застряли. С другой стороны болото, с этой стороны пройти нельзя. Надо попробовать через поле. Конечно, оно заминировано, но у нас нет Другого выхода. Пойдете втроем. Возьмите лейтенанта.
- Балласт-то нам на что? - я грубовато говорю.
Мы с Миколой уже два года вместе скитаемся, удачливые Двадцать семь лет ему, полноватый, мордастенький, из "стариков", местный, женатый. Он у нас весь такой бесшабашный духорной, а тут приуныл.
- Ты чего, Микола?
- Гиблое дело.
- Чего каркаешь, а то я и сам не знаю. Кого мне послать? Отсюда надо убираться, мы тут и так засиделись.
Мы не можем костер зажечь и воду вскипятить, он боится...
- Выходить надо, пока можем, не дай Бог, тиф начнется. Приказано только ключевую воду использовать, а ребята с
ленцой, могут черпать болотную, без практики. Немцы очень близко, другого пути нет. Нас отрезали, заминировали. Мы хотим просочиться бочком-бочком (мое любимое выражение).
- Пойдете после завтрака.
- А чего не с утра?
- А да ладно, решайте сами.
Он по старой привычке, что операцию на голодный желудок не положено.
Утро туманное. Мы спим вместе, заходим за лейтенантом. Он испуганный, совсем мальчишка.
- Пойдем прогуляемся, - Микола шутливо.
А я злюсь, я не люблю с собой балласт таскать. Идем через лес, сосенки.
- Ну вот и добрались.
Открытое место. Вокруг болота, там топь, а это единственное место, где мы можем выйти. Лежим, там нам надо перебраться. Днем проще, здесь они не охраняют.
- Нет, надо нам по самой середине.
- А почему именно здесь? Больно место маленькое. Почему же по опушке-то нельзя?
- Да это было бы просто. Ты на охоту ходил?
- Нет, я городской.
- То-то и видно, а здесь у них охота на людей.
- Неужто лес заминирован?
Вижу забор в лесу - столбы и сетка натянута. Знаю, что. вокруг немцы, рядом большие военные расположения.
- А ты сунься. Там не пройдешь, там территория охраняется, у нас только одна дорога, через поле.
Лейтенантик все время посматривает.
- Сядь, не высвечивай и не дергайся без приказа.
Я на него злость срываю. Хочется материться, но что толку по каждому поводу материться. Он с нами как балласт, я не выношу, когда с нами балласт ходит. Мы с Миколой всегда ходим вместе. Он пытается козырять своим званием.
- Туда нам нельзя. Надо идти назад и искать окружные пу-хи Солнце вовсю шпарит, мы как на ладони. Мы все равно здесь не пройдем.
На что Микола:
- А ты помолчи, командовать будешь в другом месте. Да ты не сердись, нам на смерть идти, мы потому и решаем. Да брось, паря, не вешай нос.
У лейтенанта нет опыта действий в лесу. Его как старшего послали с нами, но он ничего не способен на себя взять. Даже не знаем, как его зовут. Весь возбужденный. Микола внешне вроде как все до фени, а я знаю, что он внутренне собран. А я весь-весь там. Каждую песчинку прошариваю. Я понимаю, что это бессмысленно, но надо попробовать даже ценой собственной жизни. Надо идти, никуда не денешься, если даже ты погибнешь. Чувство смерти присутствует. Ползти или не ползти? На сегодня это моя смерть, Миколе еще рано.
Солнечный хороший денек, средина лета. Сосеночка молоденькая, пушистая, у нее прирост хороший. Эта сосеночка мне как сестричка родная. Смолой пахнет. Вереск цветет. Глубокий песок. Я смотрю на это поле оценивая. Там опушка леса, это поляночка.
Мнения наши разделились. Микола сидит спиной, даже смотреть не хочет, он не любит зря рисковать, я же смотрю. Некоторые мины можно увидеть. Оттого, что такой солнечный день, опасность становится нереальной. Такое состояние покоя, не верится, что есть смерть. Мухи летают.
Я должен попробовать, такой был приказ. И как мы вернемся, мы что, сдрейфили? Нас же не послали, чтобы сказать, что здесь пройти нельзя, это и козе понятно.
- Нам надо пройти. Ну ты посмотри на это поле.
- Я даже смотреть на него не хочу, ишь, понатыкали. Тут не то что танк, собака не пролезет.
- А что делать?
- Надо возвращаться.
- Для чего, сказать, что нельзя? Демыч и сам это знает. Нам надо попробовать.
Микола травинку покусывает.
Я бы не пошел, но надо пройти. Как будто надо погибнуть, как будто выбирает каждый. Меня как толкает туда, просто туда тянет, шансов очень мало. Вижу, что пройду до середины,
по этому пути можно, еще кто-то подорвется, но ребята выйдут. Собираюсь внутренне. Солнышко припекает, апатия, хочется отдохнуть, поспать. Такое разморенное состояние, можно осечку дать... Но поднимается внутреннее чувство злости, понимаю, что надо действовать. Идет внутренний монолог:
- Твоя полянка, ты еще на ней наотдыхаешься и никуда уже с этой полянки не денешься, так тут и останешься на веки вечные. Гляди-гляди, это последнее, что ты видишь.
Картинка возникает, вижу те сапоги немецкие, офицерские. Он надо мной возвышается, огромный. Я ничком упал в песок, а потом снизу вверх - черная эсэсовская форма, черные брюки галифе.
- Надежда есть, тогда-то выбрался из ситуации.
- Лазеечку ищешь?
- Нет, надо мне идти, сегодня мой черед.
- Ты что, Стае?
- Ну ладно, Микола. Ваша задача - следите, вы должны очень точно отмечать мой путь, не зявьте. Если что-то и случится, вы будете знать, где чисто.
- Дело знаем туго, - это Миколай.
Чувство раздражения к нему, можно было бы попрощаться. 1 Они круглые, защитного цвета, бортик, в середине выворачивается, и от них идет две проволочки. Одно неверное движение - и они взрываются. Это чувство появилось у меня недавно: "Когда-нибудь она взорвется у меня в руках".
Песок горячий, я начинаю двигаться. Полная апатия, страха нет, есть только внимание. Одну мину я раскапываю, песок струится около нее. Ты ползешь и вдруг замираешь, начинаешь раскапывать песок, а там проволочки, одна в одну сторону, вторая в другую. Чувство игры. Она такая же живая эта смерть, или она остается, или я. Эту я нашел, эти проволочки чуть-чуть выступают, перекусить и одну и другую надо. За поясом у меня кусачки, я их доставал и уронил. Сердце обрывается, не удачно. Одну перекусил, другую. Откапываю ее, отодвигаю подальше. Детонатор я не отворачиваю. Ну уж очень она похожа на керосинку. Думаю, что проволочку надо подальше отвести, задеть могу, тогда взорвется вся цепочка, мины между собой соединены.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 329; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!