Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX. 112 страница
[199]
сказал: «Я не позволю кому-то спать у своей постели!» Ну и пусть они о нас забыли. Мы и вдвоем можем стихи сочинять, а завтра их пристыдим!
Дайюй, не желая огорчать подругу, сказала:
– Какие тут стихи, когда такой галдеж?!
Сянъюнь засмеялась.
– Любоваться луной с холма – хорошо, но еще лучше внизу, у воды. Знаешь, у подножия горки есть пруд, где у самой воды стоит павильон Кристальной впадины. Те, что вели работы в саду, отличались прекрасным вкусом. На этой горке самое высокое место назвали Лазоревым бугром, а самое низкое, у воды – Кристальной впадиной. Слова «бугор» и «впадина» и знаки, которыми они пишутся, редко употребляются, потому в названиях террасы и павильона создают впечатление чего-то нового, оригинального. Тот, кто их придумал, не пожелал следовать трафарету. Оба эти места – одно наверху, другое внизу, одно светлое, другое тенистое, одно на горке, другое у воды – словно созданы для того, чтобы любоваться луной. Кому нравятся высокие горы и бледная луна, подымаются наверх, кто предпочитает яркую луну и чистые волны, спускаются вниз. Хотя на байхуа слова «бугор» и «впадина» читаются и пишутся несколько по-иному, чем на вэньяне, все равно их считают грубыми. Слово «впадина» мне встретилось всего раз в стихотворении Лу Фанвэна, где есть строка: «Во впадине на тушечнице древней туши накопляется немало…» Ну разве не смешно, что поэта упрекали в банальности?
|
|
|
– Это слово встречается не только у Лу Фанвэна, но и у других поэтов и писателей древности, – возразила Дайюй. – Взять хотя бы «Оду о зеленом мхе» Цзян Яня
[200]
, «Книгу о чудесах» Дунфан Шо
[201]
, рассказ «Чжан Сэнъяо
[202]
расписывает кумирню». Люди нынешнего времени этого не знают и потому считают это слово простонародным. Скажу по правде: это я придумала такие названия павильону и террасе. Отец велел это сделать Баоюю, но он придумал неудачные. Тогда придумала я, записала и показала старшей сестре, а она велела их показать дяде, и дяде они понравились. Ну ладно, пошли в павильон.
Они спустились по склону, свернули за горку и очутились в Кристальной впадине. По берегу пруда и до самой дорожки, ведущей к павильону Благоухающего лотоса, тянулась бамбуковая ограда. Здесь по ночам дежурили две служанки. Но сейчас, к великой радости Дайюй и Сянъюнь, они спали, потому что в палатах Лазоревого бугра господа любовались луной.
– Как хорошо, что служанки спят! – сказала Дайюй. – Давай полюбуемся отражением луны в воде.
Девушки сели на бамбуковые пеньки под навесом.
Полная луна отражалась в пруду. В ее свете сверкала вода, и девушкам казалось, будто они попали в хрустальный дворец царя рыб. Налетел ветерок, и по зеркальной поверхности пруда побежали морщинки. От окружающей красоты на душе становилось светло и радостно.
|
|
|
– Будь я сейчас дома, непременно выпила бы вина и покаталась на лодке! – воскликнула Сянъюнь.
– Правы были древние, говоря: «Когда сбываются все желания, исчезает радость надежды», – засмеялась Дайюй. – Нам и так хорошо – к чему еще лодка?
– Такова человеческая природа! – ответила Сянъюнь. – «Захватив княжество Лу, заришься на Шу»!
Вдруг до девушек донеслись жалобные звуки флейты.
– Это старая госпожа и госпожа развлекаются, – заметила с улыбкой Дайюй. – Флейта нам даст вдохновение. Давай сочинять пятисловные уставные стихи.
– На какую рифму? – спросила Сянъюнь.
– Сосчитаем палочки в этих перилах – отсюда и до сих пор; какая будет по счету последней, ту рифму и возьмем
[203]
.
– Прекрасная мысль! – промолвила Сянъюнь.
И они принялись считать палочки. Оказалось тринадцать.
– Как назло, тринадцатая рифма! – произнесла Сянъюнь. – Она употребляется так редко, что вряд ли у нас получатся стихи. Ну, начинай!
– Ладно, посостязаемся, кто сильнее в стихосложении, – улыбнулась Дайюй. – Жаль только, нет бумаги и кисти, нельзя записать!
|
|
|
– Завтра запишем, – ответила Сянъюнь, – надеюсь, нас память не подведет.
– Ну, тогда слушай, – сказала Дайюй и прочла:
…Пятнадцатый день – это осень в своей середине
[204]
.
Но день позади. Вот и вечер уже настает.
Сянъюнь на мгновение задумалась, но тут же подхватила:
Прозрачность и свежесть! Похоже, что наша прогулка
Совпала с весною, и мы перешли в новый год!
[205]
…Стрельца и Ковша засверкали извечные звезды,
Светилами ярко расцвечен ночной небосклон…
Дайюй, смеясь, продолжала:
…А здесь, на земле, перелив благозвучный свирели,
И флейты не молкнут, и слышится струн перезвон.
Пусть кубки с вином поднимают в разгаре веселья,
Чтоб ночь пролетела отрадно в пирушке хмельной…
– «Пусть кубки с вином поднимают…» – это хорошо, – улыбнулась Сянъюнь, – но парная строка должна быть еще лучше.
Она снова задумалась и прочла:
Сейчас у кого широко не распахнуты окна,
Чтоб, к ним подойдя, любоваться плывущей луной?
…Мороз… Но не сильный. Скорее – приятный морозец.
Но ветер подул – и как будто огнем обожгло…
– Неплохо! – отозвалась Дайюй. – Лучше, чем у меня. А подумай ты еще немного, получилось бы совсем замечательно.
– Стихов на эту тему мало, она трудная, поэтому можно использовать уже готовые строки, – сказала Сянъюнь. – Будь у меня что-то очень хорошее, я приберегла бы на конец.
|
|
|
– Посмотрим, что ты прочтешь в конце! – с напускной строгостью промолвила Дайюй. – Стыдно ведь будет, если ничего интересного не придумаешь! – И она прочла такие строки:
А ночь между тем все равно хороша при морозе:
Согрета душа, и на сердце светло и тепло.
…Коль тянешься жадно за тою же лунной лепешкой, —
Тебе не пристало Почтенного старца корить…
[206]
– Про «лунную лепешку» никуда не годится! – засмеялась Сянъюнь. – Это ты нарочно придумала, чтобы поставить меня в тупик.
– Побольше надо читать, – возразила Дайюй. – Ведь выражение «Коль тянешься жадно за тою же лунной лепешкой» взято из старинной книги, «Истории династии Тан»…
– Ладно, у меня уже готова следующая строка, – объявила Сянъюнь.
Коль надо арбуз расчленить, чтобы стал он как лотос,
Тебе не пристало над юною девой трунить
[207]
.
…Сколь свеж аромат при сияющем лунном восходе
Коричника лунного – яркого, словно нефрит…
– Вот это ты наверняка сама придумала! – воскликнула Дайюй.
– Завтра проверим, а сейчас незачем терять время, – заметила Сянъюнь.
– Ладно, – согласилась Дайюй, – и все же вторая строка у тебя неудачная. «Норичника лунного… нефрит» такой же избитый образ, как «золотая орхидея». Тебе не хотелось думать, вот ты и произнесла первое, что пришло в голову.
Сказав это, Дайюй прочла такое стихотворение:
Вот отблеск луны златоцвета умножил сиянье, —
И стал златоцвет и прекрасен и пышен на вид!
Свечей восковых ослепило сиянье, окрасив
Все пиршество в алые с яшмовым блеском тона…
– Да, «…златоцвета умножил сиянье» тебя выручило! – воскликнула Сянъюнь. – Тут долго думать не надо! Взяла готовую рифму, и только! За это тебя не похвалишь! Да и вторая строка придумана наспех.
– Я прочла в ответ на «яркого, словно нефрит» «алые, с яшмовым блеском тона…», – ответила Дайюй. – Без поэтических образов древних нам не передать всю эту красоту!
Сянъюнь ничего не оставалось, как произнести следующие строки:
…Разбросаны кости небрежно средь винных сосудов,
Цветник ароматен, и нет здесь игры без вина.
Всем розданы роли: загадывать либо ответить,
Затейника ж главного непререкаем приказ…
– Вторая строка мне понравилась! – заметила Дайюй. – Только трудно подыскать к ней парную.
Она подумала и прочла:
…Извольте ответить, что где-то в подтексте сокрыто
Стихом или прозой трех вам задаваемых фраз?
Пестры и игривы – вас ждут разноцветные кости,
А если «четверка» – то в красный окрашена цвет.
Сянъюнь засмеялась:
– Выражение «трех вам задаваемых фраз» очень интересно! Просто и изящно. А вот «пестры… разноцветные кости» неудачно!
Сказав это, Сянъюнь прочла:
Цветка кругового коварно порою движенье!
[208]
Под бой барабана скорее ищите ответ!
…А в лунном сиянье струя ветерка заиграла, —
И двор наш во власти расцвеченной, яркой волны…
– Годится! – заметила Дайюй. – Но со второй строкой опять схитрила! Хочешь отделаться словами о ветре и луне?
– Я говорила о лунном сиянии, – возразила Сянъюнь. – Стихи должны быть красивыми, достойными темы.
– Ладно, – согласилась Дайюй, – оставим пока как есть. А завтра опять к ним вернемся!
И она произнесла такие строки:
…И все, что вокруг, – Небеса и Земля – окунулось
В бездонность вселенной, – наверно, по воле луны.
…Затейник иль штрафу подверженный – все полноправны,
Хозяин иль гость, – за игрою не все ли равно?..
– Зачем говоришь о других? – спросила Сянъюнь. – Лучше о нас с тобой!
Она прочла:
…Стихи декламируя, каждый из нас независим, —
Поблажек не нужно, ведь творчество свыше дано!
…Ушла я в себя. В созерцанье теперь пребывая,
Стою у перил и на них опереться хочу…
– А теперь можно поговорить и о нас с тобой! – сказала Дайюй и продолжила:
…А я, подбирая строку, образцу подражая,
К воротам прильнула и в них постучаться хочу.
Вино иссякает. И вот – не осталось ни капли.
Но чувства – как прежде: душа неизменна моя.
– Вот и настало время для моих строк! – воскликнула Сянъюнь и быстро прочла:
…А ночь на исходе, и так же, как ночь, исчезает
И скоро растает чарующий миг бытия!
…Все тише и тише, – и замерли вовсе, исчезли,
Сменившись безмолвием, громкие речи и смех…
– Да, с каждой строкой становится все труднее! – согласилась Дайюй и произнесла:
…Пустые надежды! Для нас ничего не осталось, —
Лишь лунные блики – они холодны, словно снег.
Роса на ступенях… А там, где безветренно, влажно,
Под утро грибками покрылась поверхность земли…
– Какой же строкой ответить на эту фразу? – спросила Сянъюнь. – Дай-ка подумать!
Она встала, заложила за спину руки. Долго думала и наконец воскликнула:
– Вспомнила! Какое счастье, а то проиграла бы!
И она прочла:
…В дыму палисадник. Акация дыма клубами
Окутана ночью и еле заметна вдали.
…Сквозь своды пещер устремились осенние воды
В раздолье равнин, на большие просторы полей…
Дайюй даже вскочила и восхищенно вскричала:
– Ах ты плутовка! И в самом деле, приберегла на конец замечательные строки! Благодари Небо, что вспомнила слово «хунь» – акация!
– Я как раз вчера читала «Избранные произведения древних династий», и там оно мне встретилось, – объяснила Сянъюнь. – Иероглифа, которым оно обозначается, я не знала, поэтому решила заглянуть в словарь. Но сестра Баочай сказала: «Незачем лазить в словарь. Это – дерево, в народе говорят, что оно на ночь закрывает листья». Я не поверила и решила сама убедиться. И убедилась. Что и говорить, сестра Баочай очень образованна.
– Ну ладно, – прервала ее Дайюй, – это слово ты употребила к месту, и тут все ясно. Но как тебе пришли в голову «осенние воды»? Этой строке уступают все остальные. Как бы я ни старалась, ничего подобного все равно не придумаю!
Поразмышляв, Дайюй наконец произнесла:
…И ветры подули, листву непослушную сгрудив,
В расщелинах гор, меж рождающих тучи камней.
У Девы Прекрасной чисты, целомудренны чувства,
Но жаль, – одиноко приходится в небе мерцать
[209]
.
– Немного расплывчато, – заметила Сянъюнь, – а в общем, неплохо. Выражение «одиноко приходится в небе мерцать» удачно сочетается с чувствами, навеянными пейзажем.
Следующие строки, прочитанные Сянъюнь, были такими:
…Лягушке серебряной в лунной обители тоже
Вздыхать суждено и со вздохом миры созерцать.
Лекарство, способное ввергнуть в бессмертное бденье,
Приходится Белому Зайцу толочь на луне…
[210]
Дайюй долго молчала, лишь кивала головой, потом наконец продолжила:
…Сбежала, пилюли бессмертья приняв потихоньку,
Теперь во дворце Гуанхань обитает Чан Э.
…Встревожить придется Ковшу Пастуха и Ткачиху,
Когда они встретятся вновь, переплыв пустоту…
Устремив взгляд на луну, Сянъюнь произнесла:
…И чтобы Ткачиху-звезду навестить непременно,
Пусть Млечную преодолею реку на плоту!
Всегда неизменной нет формы у лунного диска,
Луна то ущербна, а то вдруг кругла и полна…
– Первая строка никак не вяжется с моей, – заметила Дайюй, – а вторая, пожалуй, не на тему. Вижу я, ты собираешься до бесконечности сочинять стихи!
И она прочла:
…В день первый и в день завершающий каждого цикла
Лишь дух свой в пространстве небес оставляет луна.
…Замолкли часы водяные. И больше не слышно
В них шума воды. Видно, времени скоро предел.
Только Сянъюнь собралась продолжить, как Дайюй, указывая на появившуюся в пруду темную тень, сказала:
– Посмотри! Тебе не кажется, что эта тень похожа на человеческую? Может быть, это злой дух?
– Вот так дух! – рассмеялась Сянъюнь. – А кстати, я духов не боюсь! Гляди, как я его сейчас побью!
Она подняла с земли камешек и бросила в пруд. Раздался всплеск, по воде пошли круги, заколебалось отражение луны. С того места, где темнела тень, взмыл журавль и улетел в сторону павильона Благоухающего лотоса.
– Вот это кто! – со смехом воскликнула Дайюй. – А я испугалась.
– Журавль явился весьма кстати! – сказала Сянъюнь. – Он мне помог!
И она прочла такое стихотворение:
…Зажженный когда-то фонарь не потух на окошке,
Но медленно меркнет, – и вот уж совсем потускнел…
Замерзшей воды да минует журавль одинокий,
Да будет обитель в грядущем для девы тиха!
Дайюй от восторга даже ножкой топнула.
– Ловко! Журавль и в самом деле тебе помог. Правда, строка о журавле уступает «осенним водам». К тому же, она как бы завершающая. Так что я вряд ли могу придумать парную ей. Ведь в этой строке целая картина – новая, оригинальная, поэтому мне трудно что-то придумать.
– Давай думать вместе, – предложила Сянъюнь, – а если ничего не получится, отложим на завтра.
Дайюй, словно не слыша ее, смотрела на небо, а потом сказала:
– Нечего хвастаться, я тоже придумала! Слушай! – И она прочла:
…В остылости лунной цветов похоронены души,
И чья-то судьба предрекается в строчках стиха…
Сянъюнь захлопала в ладоши:
– Замечательно! Лучше не скажешь. Особенно удачно: «И чья-то судьба предрекается в строчках стиха…» – Сянъюнь вздохнула и добавила: – Стихи прекрасные, только грустные! А тебе вредно расстраиваться!
– Но иначе я у тебя не выиграла бы! – возразила Дайюй. – Последняя фраза стоила мне большого труда!
Не успела она это сказать, как из-за горки вынырнула какая-то фигура и раздался возглас:
– Прекрасные стихи! Только очень грустные! Если продолжать, получится лишь нагромождение слов, ничего лучше вы не придумаете!
От неожиданности девушки вскочили, а приглядевшись, узнали Мяоюй.
– Ты как здесь очутилась? – удивились девушки.
– Узнала, что вы любуетесь луной и слушаете флейту, и решила выйти погулять. Сама не знаю, как забрела сюда. Вдруг слышу – вы читаете стихи. Мне стало интересно, и я остановилась. Последние строки поистине замечательны, но слишком уж печальны. И я не могла не сказать вам об этом. Старая госпожа уже дома, остальные тоже разошлись, все спят, кроме ваших служанок – они ищут вас. Вы не боитесь простыть? Идемте ко мне. Пока выпьем чаю, наступит рассвет.
– Кто мог подумать, что уже так поздно! – улыбнулась Дайюй.
Все вместе они направились в кумирню Бирюзовой решетки. В нише, перед статуей Будды, горел светильник, в курильнице тлели благовония, монахини спали, и только послушница сидя дремала на молитвенном коврике. Мяоюй ее окликнула и велела вскипятить чай.
В этот момент раздался стук в ворота. Это пришли за своими барышнями Цзыцзюань и Цуйлюй со старыми мамками.
Увидев, что барышни преспокойно пьют чай, они заулыбались:
– Ох, и заставили же вы нас побегать! Весь сад обошли, даже у тетушки Сюэ побывали. Разбудили ночных сторожей, которые сейчас отсыпаются, спросили, не знают ли они, где вы. Они нам сказали: «Мы слышали голоса двух девушек, потом к ним подошла третья, и они решили пойти в кумирню». Вот мы вас и нашли.
Мяоюй приказала послушницам отвести служанок и мамок отдохнуть, угостить чаем, а сама взяла кисть, бумагу и тушь и попросила продиктовать ей стихи, которые девушки сочинили. Заметив, что Мяоюй в хорошем настроении, Дайюй сказала:
– Я первый раз вижу тебя веселой и потому осмелюсь попросить исправить наши стихи, если это возможно, если же нет – мы их сожжем!
– Надо подумать. Сказать сразу, что плохо, не смею, – с улыбкой произнесла Мяоюй. – Вы использовали двадцать две рифмы, все что можно – придумали, так что вряд ли у меня получится что-нибудь путное. Это все равно что к шкурке соболя приделать собачий хвост. Только испортишь шкурку.
Дайюй прежде не слышала, чтобы Мяоюй сочиняла стихи, но, поняв, что та заинтересовалась, поспешно сказала:
– Ты, пожалуй, права! Но, может быть, у нас плохо, а ты придумаешь лучше?
– Ладно, посмотрим. Только надо писать о том, что в самом деле бывает в жизни – о подлинных чувствах и правдоподобных событиях. Придумывать что-то необычайное – значит отклониться от темы и изобразить в ложном свете жизнь женских покоев.
– Совершенно верно, – согласились Дайюй и Сянъюнь.
Мяоюй взяла кисть и, что-то бормоча, принялась писать, а когда кончила, отдала написанное девушкам, сказав при этом:
– Только не смейтесь! По-моему, подобные стихи следует писать именно так. Хотя начало у меня тоже печальное!
Вот что написала Мяоюй:
На золотом треножнике сгорел
Повествований ароматных свод
[211]
.
Как пудрой, как румянами покрыл
Нефритовую чашу тонкий лед.
Все явственнее флейты слышен звук,
Вдовы как будто скорбный плач и стон.
Пусть одеяло, если стынет кровь,
Служанка мне согреет перед сном.
Не унывай! За шторой пустота,
Зато причудлив феникс на шелку, —
Пусть ширмой сохраняется покой,
И селезень, блеснув, спугнет тоску.
Роса обильна, и под нею мох
Стал мокрым, и скользит на нем каблук,
Покрылись густо инеем стволы, —
Не распознать мне, где средь них бамбук.
Неровен путь, когда вдоль берегов
Бредешь и огибаешь водоем
Или когда взбираться в вышине
Приходится по крутизне на холм.
Громады скал. Застыло в небытье
Здесь дьяволов скопленье и богов.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 194; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!