Режиссерский сценарий 3 страница
К концу отпуска инсценировка была готова. Готов был и режиссерский сценарий. Его делать оказалось нетрудно, потому что я отчетливо видел то, что инсценировал. Пожалуй, лишь финал потребовал напряженных раздумий. Как в условном мире декораций показать всю трагичность добровольного ухода человека из жизни, эту, лишенную каких бы то ни было внешних эффектов, самоутопляемость? Но решение пришло вместе с предсмертным монологом Мартина.
Инсценировка получилась большой, слишком большой по отношению к отпущенному на нее экранному времени. И тут я должен сказать самые теплые слова благодарности в адрес прекрасного редактора литдрамы Бэтти Иосифовны Шварц. Ей удалось так провести сокращения, что это не сказалось отрицательно на содержании спектакля в целом. Шварц работала почти месяц. В течение которого я выдерживал штурм по поводу вставных новелл Джека Лондона. Меня убеждали, что это против всяких правил и потому невозможно, но убедить так и не смогли. Новеллы остались. Пора было приступать непосредственно к постановке спектакля. И сразу же вставало множество вопросов. Первый, как решать оформление? Съемки на натуре, уместные в фильме, неприемлемы для спектакля, рисованные декорации разнообразных мест действия — не по карману телевидению. Средства, отпускаемые на спектакль, незначительны. Надо было найти выход. Простой и интересный вариант предложила художница Ольга Левина: события должны развертываться на фоне больших фотографий. В этом была условность, созвучная условности перевода эпического повествования в сценическое действо, когда главным становится не среда — она лишь обозначена, — а достоверность человеческих отношений. Ольга разобрала массу иллюстраций начала двадцатого века и нашла то, что было необходимо спектаклю. Созданные художницей фотофоны были весьма любопытны и ни у кого не вызывали чувства дискомфорта. Оформление диктовало и цветовую игру: фотографии были черно-белыми, а действующие лица жили в цветном изображении. И только две сцены решались в черно-белых тонах — вставные новеллы. Мы взяли северные рассказы Джека Лондона — «Однодневная стоянка» и «Конец сказки». Оператор Борис Лазарев (первая наша с ним большая работа — «Театр Клары Газуль») в то время, время своего становления, находился в постоянном творческом поиске. Он-то и предложил снять новеллы в «зимних тонах». Цвет отключили, камера работала в черно-белом режиме через голубой фильтр. Все казалось заснеженно-холодным. Вместе с тем создавался какой-то особенный романтический колорит. Исполнители главных ролей спектакля были и действующими лицами вставных новелл — зритель вполне мог почувствовать себя свидетелем того, как окружающая действительность преображается в воображении писателя, как рождается художественное произведение.
|
|
|
|
|
|
Я стремился к подчинению всех художественных элементов спектакля актеру.
Самым сложным в работе над произведением Лондона был для меня выбор актеров на роли. И прежде всего поиски Мартина Идена. Общеизвестно, что каждый читатель видит по-своему героя полюбившейся книги. Поэтому конкретно решить образ так, чтобы он был одобрен всеми, наверное, невозможно. Однако в данном случае режиссер получал такой шанс. Ведь, если роман во многом автобиографичен, то и внешне Иден мог походить на Лондона. Следовательно, и актера надо было искать, глядя на портрет писателя. Но при этом актер должен был суметь раскрыть и сложный внутренний мир Мартина — непростая задача.
За многие годы для меня стало традиционным смотреть курсы, которые в Щукинском училище ведет Катин-Ярцев. Не только из уважения к Юрию Васильевичу, но и из корыстных побуждений — рассчитываю увидеть актеров, которых со временем смогу пригласить в свои будущие постановки. И вот, думая над образом Идена, я вспомнил один такой просмотр, чуть ли не четырехлетней давности. Разыгрывался этюд на французском языке из «Войны и мира». Почти не было слов у Пьера Безухова. Все решала пластика, мимика. Этот мальчик и должен играть Идена. Впрочем, какой же мальчик, если он уже окончил институт и работал в театре «Современник». Но справится ли молодой актер с такой большой и сложной ролью? Подобные сомнения, как показала наша встреча с Ю. Богатыревым, одолевали не только меня. По глазам Юры было видно, что ему очень хочется сыграть роль. Но он признался мне, что уверенности в успехе нет. И тогда мы заключили джентльменское соглашение: Юра начинает репетировать, но каждый из нас оставляет за собой право в случае неудачи без взаимных обид отказаться от затеи. Для себя я положил Богатыреву испытательный срок — месяц. Однако уже через две недели, в течение которых мы провели несколько домашних репетиций, где много беседовали, читали текст вслух, обсуждали прочитанное, показали, что выбор сделан верно. Но мои убеждения поначалу разделял только Катин-Ярцев. Редсовет встретил кандидатуру Богатырева в штыки. Ко мне подходили разные люди и убеждали в том, что я ошибся, что молодой человек ни за что не вытянет; предлагали другие кандидатуры, среди которых были звезды, как восходящие, так и те, кто прочно сиял на небосклоне. Но при всем моем уважении к этим актерам я не мог представить их в роли Идена так, как представлял Богатырева. Поэтому подобных разговоров стремился избегать. Все решила сдача спектакля. Если «Театр Клары Газуль» мы просто играли на зрителя, то с «Мартином Иденом» было иначе. Актеры собрались за большим столом, и началась читка по ролям, разыгрывались лишь отдельные эпизоды. Сдача показала — Мартин найден. Богатырева признали даже ярые противники.
|
|
|
|
|
|
Правда, ни у кого не вызвала особых замечаний и актриса, исполнявшая Руфь. Но когда мы вышли на площадку перед камерами, я понял, что у меня не хватит ни режиссерского, ни педагогического таланта сделать с ней роль. Это мой грубейший, непростительный просчет. Непростительный потому, что снятие актера, а тем более актрисы со спектакля, который она уже начала репетировать, нанесет ей огромную психологическую травму. А не снять — значит провалить спектакль, ведь без Руфи нельзя понять трагедию Идена, провалить и саму актрису, что также преступно. Помню, с каким ужасным чувством я отправился в общежитие объявить Наташе, не буду называть ее фамилию, о своем решении. Ее короткое согласие и выражение глаз заставили меня возвращаться из общежития в еще более ужасном состоянии...
Итак, надо было искать Руфь. Ирина Печерникова пришла к нам в середине репетиционного процесса. Догонит ли? Мне кажется, что за короткий промежуток времени Ире удалось очень многое. Понимая, что дней не хватает, вместе с Юрой Богатыревым они оставались репетировать по ночам. В основном образ актрисой был решен. Вот, что писал о спектакле Д. Урнов, наиболее строго подошедший к работе И. Печерниковой: «Да, он в точности такой, этот Мартин Иден в исполнении Юрия Богатырева. Даже не в исполнении, а в обличии: настолько образ персонажа соединился с индивидуальностью артиста. И Руфь Морз — Ирина Печерникова — она! Правда, не вполне удались ей речь и манеры… а по существу впечатления — и она в точности. Почти все лица и обстановка на экране, ну, просто, как в книге».
У Джека Лондона каждый персонаж — удивительно точно выписанный социальный тип и характер. Вот почему подбор актеров и на другие роли шел медленно, но, как оказалось, верно. Бриссендена интересно сыграл Л. Филатов, Джо — Е. Карельских, Марию Сильву — З. Славина, Гертруду — Н. Архипова, мистера Морза — Н. Тимофеев. Не могу не остановиться особо на встрече с О. Остроумовой и Н. Гриценко.
Не так много сцен в романе посвящено Лиззи Конноли, но образ этот необыкновенно важен. Мне хотелось найти актрису внешне столь же красивую, сколь красива избранница Идена, при этом сумеющую в немногих эпизодах раскрыть характер и внутренний мир Лиззи. Заставить зрителей увидеть и почувствовать, несколько простая фабричная работница выше рафинированной аристократки Руфи Морз и в своих чувствах, и в своих поступках, какой она бесконечно добрый, нежный и сильный человек. Мне представлялось резонным, чтобы именно Лиззи увидел Мартин героиней своего рассказа, такого, как «Конец сказки» Джека Лондона, хотя, не первый взгляд, мягкая Лиззи и своевольная Медж не похожи друг на друга. Но им обеим присущи цельность чувства, умение подлинно любить и жертвовать своим счастьем во имя любимого.
Итак, актрисе предстояло сыграть и Лиззи, и Медж. Претенденток было много, красивых, талантливых, но вот эта природная доброта Конолли... Сыграть ее почти невозможно, особенно на телевидении, где экран безжалостно обнажает даже самый минимальный, искусно замаскированный подлог.
Ольга Остроумова в то время уже снималась в кино, играла в театре, но у нее еще не было тех ролей, которые впоследствии принесли известность. Однако при первом знакомстве чувствовалось какое-то внутреннее обаяние актрисы. И первое ощущение, как показало дальнейшее, не было обманчивым. Она не сразу согласилась на роль. Перечитала роман, какое-то время думала и, вот, взялась. Работала трудно. Возможно потому, что ей присуще идти от сложного к простому. Находить внешний рисунок образа, опираясь на его внутреннее осмысление, на глубокое вживание в мироощущение своей героини. Но как мне казалось, ее Лиззи и Медж получились убедительными. Во всяком случае, бесспорно, что ставшее актерским афоризмом — «ищи глаза героя, иначе никакие приклеенные бороды тебе не помогут», — Олей было взято на вооружение весьма действенно. Взгляд Лиззи Коннолли говорил гораздо больше, нежели слова. Особенно в сцене прощания с Иденом.
Актерские и человеческие качества Ольги Остроумовой убеждали меня в том, что спектакль «Мартин Иден» не последняя наша встреча. И, действительно, Оля стала несколько позднее исполнительницей главной роли другого моего спектакля «Когда-то в Калифорнии». Вместе со сценаристом А. Руденко-Десняком мы объединили три рассказа известного американского писателя-романтика Ф. Брет-Гарта «Почтмейстерша (О. Остроумова) из Лорен-Рэна», «Новый помощник учителя (Ю. Богатырев) в Спайн-Клиринге» и «Как я попал на прииски». В это несколько необычное действо были приглашены также Екатерина Райкина, Григорий Абрикосов, Владимир Коваль, Альберт Буров, Александр Павлов и целая ватага актерских детей — юные тогда, а ныне сами профессиональные актеры А. Табаков, К. Козаков, А. Яковлев, А. Евлахишвили. Репетировали они, как впрочем и взрослые, с большим удовольствием: надо было и похулиганить, и пострелять... Это был очень веселый спектакль с танцами, трюками, песнями — истинное детище развлекательной программы ЦТ. И работали мы над ним, включая композитора Алексея Мажукова, автора текстов песен Леонида Филатова, закадровых исполнительниц главных вокальных партий Аллу Пугачеву и Нину Бродскую, легко и радостно. Интересно, что ставили Брет-Гарта, исходя из чисто театральных законов, на время позабыв о телевидении. И только когда спектакль был готов, вместе с художником О. Левиной, композитором А. Мажуковым, оператором Б. Лазаревым начали думать над его телевизионным решением.
Постановка множество раз была в эфире. Успех ее в немалой степени обеспечили исполнители главных острохарактерных ролей Е. Райкина, Ю. Богатырев, О. Остроумова.
Думаю, что у многих режиссеров, приступающих к новой постановке, возникает желание непременно увидеть в ней актера, уже покорившего режиссерское воображение. Для меня таким актером был Н. Гриценко. Я восхищался им и будучи студентом Щукинского училища, и став актером и режиссером в Ленинграде. Но это было восхищение из зрительного зала перед тем, кто на сцене. И вот, еще в редакции цветных программ, узнаю, что очередной сдачей, а как главный режиссер я всегда на них присутствовал, будет сдача спектакля «Забыть свое прошлое». Автор пьесы Г. Саркисян, режиссер Е. Симонов, играют вахтанговцы. Наступает назначенный день. За столом собираются актеры и приступают к читке по ролям. Звучит бархатный голос Яковлева, интересен Шалевич. Каким предстанет Гриценко? Боже мой, признанный мастер еле-еле, по слогам, читает текст, игнорируя логические ударения. Во мне вскипают чисто административные страхи: должны начаться съемки, известен день эфира, а героя нет. Понимая, что происходит в душе Евлахишвили, Симонов делает знак, дескать, не волнуйся и со свойственным ему красноречием начинает объяснять Гриценко, кого тому надо играть — арийца голубых кровей. Николай Олимпиевич сидит обмякший, тусклый, подперев щеку и прикрыв один глаз рукой. Однако судя по выражению другого глаза, слушает. Исчерпав свои доводы в течение каких-то пяти минут, Евгений Рубенович просит повторить сцену. Я не могу заткнуть уши, чтобы не слышать убогого бормотания моего кумира, но опускаю глаза, чтобы не видеть его позора. Хотя какое бормотание, какая читка текста?.. Где тусклый, обмякший человек, где Гриценко? Перед нами аристократ по воспитанию, по рождению, по родословной: небрежный, блистательный, и при всем этом делец. Как за несколько минут могла произойти такая метаморфоза? Ум, сердце — что помогало ему так точно нафантазировать и слиться с фантазией? Ни у одного актера никогда больше я не видел таких феноменальных способностей.
Рассказывали, что Рубен Симонов с некоторым страхом ждал появления Гриценко на репетиции потому, что если другие актеры имели один, реже два варианта роли, то у Гриценко их могло быть десять и более. Как-то я шел вместе с ним по Арбату от театра Вахтангова до Смоленской площади, не знаю, замечал ли это Николай Олимпиевич, во всяком случае разговора мы не прерывали, но в его облике, как в зеркале, отражались идущие навстречу прохожие: кособоконький человек с портфелем, самодовольный чинуша... Создавалось впечатление, что он механически копировал и запоминал заинтересовавшие его типы. Может быть, именно так находил он краски для будущих ролей? Ведь от спектакля к спектаклю даже одного и того же персонажа всякий раз играл по-новому. В самом крошечном эпизоде умудрялся найти удивительно точный образ. Помню, в спектакле театра Вахтангова «День деньской» Николай Олимпиевич должен был изобразить приезжего из глубинки, идущего на аудиенцию к директору крупного завода. Он входит в приемную, на лацкане пиджака ордена, медали. Но как идет? Какой-то неуверенной, странной походкой. Не обратить внимания невозможно. Что такое? Но вот человек при орденах садится ждать и... снимает туфли. Как на ладони многим знакомый образ приехавшего из провинции, одевшего на прием к начальству все лучшее, в том числе и новую обувь, которая невыносимо жмет.
Его считали актером номер один и режиссеры, и собратья по ремеслу. Он играл в театре, снимался в кино. Запомнился зрителям и своим Рощиным, и Карениным, и Шадриным, и Грацианским, и Протасовым, и иными ролями, но в нем был такой заряд энергии, что всего этого было недостаточно. Он не создал образ Моцарта, Сирано де Бержерака, как, впрочем, и многих других героев, образы которых должен был бы создать. Этот разлад между желаемым и возможным, мне кажется, и толкал его к Бахусу.
Среди пьющих актеров я знал очень талантливых. Однако под влиянием Бахуса талант их тускнел. С Гриценко этого не происходило.
На телевидении я делал о нем большую передачу — его творческий портрет. Необходимо было снять фрагмент из спектакля «На золотом дне» Д. Мамина-Сибиряка, где Николай Олимпиевич играл Молокова, вызывая зрительские овации и восторги критиков. Вздыбленный своей силой, которую приложить ему некуда, Тихон Молоков — буян и самодур. Однако в том состоянии, в котором Гриценко прибыл в студию, и буянить-то было невозможно. Казалось, он совершенно отключился и пребывал в бессознательном состоянии. Следовало отменить съемку, но вахтанговцы уезжали на гастроли. Отказаться от фрагмента?.. И тут Юлия Борисова, также занятая в сцене, сказала мне: «Возмутитесь, прикрикнете, он соберется». И обратилась к операторам: «Но это будет только один дубль». Крикнуть на Гриценко я не мог. Придав голосу свирепость, обратился к нему: «Николай Олимпиевич, как вы можете...» И вдруг он тихо ответил: «Сейчас, сейчас». Произошло, казалось, невозможное. Включилась актерская воля. Он встал, собрался и сыграл так замечательно, как, по свидетельству хорошо знавших его людей, не играл той сцены ни до, ни после. А потом упал, как подкошенный. Бахус не мог сладить с его талантом, но он отнимал у него жизнь.
Конечно же, я мечтал о том, чтобы Гриценко сыграл в одном из моих спектаклей. Мысленно перебирая роли в «Мартине Идене», видел его и Морзом, и одним из окружавших того дельцов, но особенно привлек меня образ мужа Гертруды. Роль небольшая, Гриценко, а характер у него был крутой, мог и обидеться. И все же я послал ему через ассистента сценарий. Актер предложение принял.
С ним не надо было работать, нужно было только дать толчок его фантазии: каков он, этот человек, которого надо играть. Муж сестры Идена запомнился, особенно в сцене, когда Мартин предлагает ему деньги, чтобы Гертруда никогда больше не знала тяжкого труда. Всегда ровный голос Гриценко тут срывался на две визгливые ноты. И эта деталь, краска помогла вскрыть внутреннюю сущность играемого персонажа.
Для меня до сих пор остается необъяснимым феномен Жана Габена, его внутренние перевоплощения. Николай Гриценко от роли к роли менялся не только внутренне, но и внешне. Я пытался узнать, как это ему удается, что значит для него творческий процесс? Он не мог ответить ничего определенного. Казалось, что для Николая Олимпиевича это так же естественно, как воздух, которым дышим.
Мы мечтали с ним поставить «Венецианского купца». Но не пришлось. Гриценко попал в больницу и вскоре ушел из жизни, так и не раскрыв тайну своего удивительного дара. Написано о нем крайне мало. И мне кажется, святой долг всех, кто работал с ним бок о бок много лет, кто считался его другом, исправить эту несправедливость, написать о Гриценко, рассказать о нем и тем самым, возможно, приоткрыть неразгаданную тайну его таланта.
«Мартин Иден» вышел на телеэкран. Мы получили множество писем зрителей, свидетельствовавших о признании спектакля, весьма по-доброму откликнулась и критика. По свидетельству работников библиотек, после нашей премьеры произведения Джека Лондона исчезли с полок. Зритель потянулся к книгам писателя, значит, удалось главное. И все же момент, омрачающий радость, был. И до сих пор заставляет болеть сердце. В начале нашего спектакля, в кульминационные моменты жизни Мартина, в конце постановки по задумке звучали баллады в исполнении певца-бродяги. Музыка А. Мажукова, слова Л. Филатова. Баллады придавали особое эмоциональное дыхание, приподнимали спектакль, помогали лучше понять внутренний мир главного героя. И вот, когда работа была уже завершена, меня вызвали к начальству и велели убрать баллады. Якобы они не связаны с сюжетом, ведь в них говорится о свободе творчества и художника, о том, как это воспринимает общество порой... Я не соглашался, отстаивал. Но с нами тогда говорили просто: «Или вы уберете баллады, или не выпустим спектакль». И я пошел на компромисс — вырезал баллады.
«Приятна стремительная музыка композитора А. Мажукова, периодически сопровождающая действие, и озорная песенка «о чуде, имя которому любовь», исполняемая «негритянкой» под фонограмму Нины Бродской в стиле нью-орлеанского диксиленда начала этого века», — находим в статье В. Довбнич, находим и продолжение о том, что, однако, звуковой фон не столько обогащает литературный образ спектакля, сколько условно обытовляет его, не отражая душевно-психологическое состояние героев. Кто в этом виноват? Режиссер. Потому что не должен был идти на компромисс, не веруя в его праведность, хотя бы «Мартину Идену» и пришлось полежать на полке.
БЫВАЮТ И ПРОВАЛЫ
Передо мной стопка рефератов слушателей режиссерских курсов 1988 года. В одном читаю: «Режиссер телевидения — художник или всего лишь организатор производства, посредник между вещающей студией и аудиторией? Вопрос этот долгое время решался не в пользу эстетики, так как ТВ считали средством массовой коммуникации и не более».
Действительно, долгое время считали именно так. И на режиссера телевидения смотрели в лучшем случае как на организатора производства, даже в художественных программах. Да и сегодня все еще бытует мнение, что успех телеспектакля, телефильма определяют «звезды» или «созвездия исполнителей», что если режиссер собрал известных и популярных актеров, то успех обеспечен. Памятна мне в этом отношении одна работа.
Если всегда искал в героях будущих постановок черты Дон Кихота, то кто же, как не Робин Гуд, должен был привлечь внимание?
Вместе с Леонидом Филатовым мы обратились к английским и шотландским балладам, к романам Вальтера Скотта. Но везде благородный разбойник из Шервудского леса представал именно как смелый, справедливый воин, предводитель братства вольных стрелков. А вот что у него на сердце, бывал ли Робин Гуд влюблен? Ни в балладах, ни в романах мы ничего не нашли об этом. Многосерийного английского телефильма тогда еще не было. И сама мысль заглянуть в личную жизнь легендарного героя казалась не только лиричной, но и озорной. Это подсказывало жанр комедии, на котором и остановились. Филатов принялся за создание телевизионной пьесы. Оставаясь верным духу народных баллад, героических и насмешливых, трогательных и простодушных, мудрых своими иносказаниями, автор создал оригинальное произведение «Художник из Шервудского леса». В нем действовали известные по народному эпосу друзья и враги Робина, но появились и новые лица. Прежде всего Мария — дочка лорда-шерифа, в которую, несмотря на верную и прекрасную подругу Мэриан, влюбился Робин. Легко понять основную пружину сюжета, развитие которого невозможно без вечных столкновений добра и зла, ума и глупости, коварной хитрости и прямоты. Нетрудно догадаться, что коль скоро это комедия, то в ней масса веселых эпизодов, а финал — торжество справедливости. И, конечно же, рассказ о народном герое, о жизни его друзей немыслим без музыки, танцев, песен. Первоначально мы даже хотели назвать спектакль «Балладой о Робин Гуде с песнями и танцами». Музыку писал композитор Юрий Буцко, с которым меня, как и с Эдисоном Денисовым, познакомили спектакли театра на Таганке. Юрий Маркович удивительно тонко чувствует драматургию. Достаточно вспомнить его музыку к любимовским постановкам «Пугачев», «Гамлет». Работать с ним — удовольствие. Мы сотрудничали много и счастливо. И то, что он взялся за «Художника из Шервудского леса», было уже само по себе удачей. Декорации выполняла так верно решившая оформление «Мартина Идена» Ольга Левина. И, наконец, «созвездие» исполнителей: Робин Гуд — А. Абдулов, Мэриан — Н. Шацкая, Гилберт — В. Золотухин, Мария — О. Чиповская, дядюшка Хьюго — Ю. Катин-Ярцев, судья Стивен — В. Венгер, братец Тук — В. Долинский, маленький Джон — А. Галевский... Все предвещало успех. Даже «ветряные мельницы», доставляющие обычно столько волнений во время работы, на этот раз почти не включались. Мы шли к премьере с твердой уверенностью в победе. И вполне естественно, что прохладный прием спектакля у телезрителя нами был расценен как провал.
Должен признаться, что к своим творческим неудачам отношусь с чувством благодарной любви, так как они выводят из состояния равновесия, поселяют сомнения в собственной неуязвимости, зовут к скрупулезному анализу и, следовательно, не дают самоуспокоиться, закостенеть, остановиться в развитии. Неудачи, если к ним относиться правильно, — хороший воспитатель.
Удрученный провалом «Художника из Шервудского леса», я пытался понять, что произошло, кто виноват в случившемся? Музыка Буцко прекрасна, все двенадцать баллад можно исполнять в концертах. Не вызывает нареканий оформление. Кто, как не Абдулов — Робин Гуд по внешним данным? Да и актер Саша блестящий — легкий, взрывной, умный, с юмором. Удивительно смешной персонаж создал Венгер. Хороши и Шацкая, и Золотухин, и Чиповская, и Катин-Ярцев... Да за каждую отдельно взятую роль можно ставить«отлично». А единства нет. Значит, виноват режиссер. А ведь и в самом деле, приступая к постановке, не имел точного замысла спектакля, той идеи, которая становится его стержнем, сверхзадачей, подчиняющей себе и игру актеров, и музыку, и оформление. Понадеялся, что образ Робин Гуда уже вызовет интерес, что его усилит необычная для столь известного героя сюжетная основа, а прекрасные актеры отлично справятся с бегло обрисованными режиссером ролями. В результате каждый придумал себе свое течение спектакля. Много веселых, смешных эпизодов? Но смех ради смеха — это так, виньетка. И музыкальную партитуру, как это было в «Театре Клары Газуль», на этот раз не выстраивал. Юрию Марковичу объяснил как-то в общем, о чем ему придется рассказывать своей музыкой. И он рассказал замечательно. Но для нашего легкого действа музыка слишком тяжела, диссонирует. В итоге — налицо ситуация крыловской басни о раке, лебеде и щуке. Каждый хорошо тянул в свою сторону. А режиссер пребывал в блаженном состоянии прежних удач.
Вот и получается, что мало собрать «звезд». Качество работы во многом зависит от точного видения режиссером всей будущей картины, ему принадлежит главное слово в создании телеспектакля, телефильма, передачи. Для меня это столь же неоспоримо, как и то, что вся идейная, эмоциональная и художественная эстетика выражается через актера и только через него.
Должен согласиться с репликой в свой адрес: «...тяготеет к классике». Но никогда не приму другую: «Современность его не волнует». Думаю, что к классике тяготею потому, что в отмеченных ее именем произведениях непременно живет мировая идея, дарящая написанному вечную молодость. Классику не надо осовременивать. Ее надо лишь внимательно читать, чтобы открылись необходимые для нас, сегодняшних, мысли и чувства. Вот почему зачастую она куда актуальнее только что народившихся прозаических, поэтических и драматических произведений, в которых нет ни глубины, ни свежести восприятия, ни способности искренне взволновать читателя, зрителя. Появление классических произведений в наши дни становится не сходящим с уст событием (вспомним «Плаху» Ч. Айтматова, «Пожар» В. Распутина. «Жизнь и судьбу» В. Гроссмана). К сожалению, на телевидении почти нет достойных сценариев.
На телевидении какое-то время регулярно выходили передачи из цикла «Наши соседи». Короткие пьесы, по-голубому отражающие современный быт. И вот драматург Анна Родионова приносит для этого цикла свое произведение. Нехитрый сюжет. Молодая супружеская пара, поссорившись, решается на развод. Но обстоятельства складываются так, что целый год им приходится жить под одной крышей. В конце концов они понимают, что не могут друг без друга. Бытовая история с хорошим концом. Что же привлекло в написанной Родионовой «Кошке на радиаторе»? Удивительно точный показ того, как в одном человеке уживаются положительные и отрицательные черты характера, хотя последние он за собой часто не признает. Не испытывая теплых чувств ко всему циклу, тем не менее решил взяться за постановку. Роль Кузнецова исполнял Леонид Филатов, его жену, Лизу, играла актриса Театра на Таганке Татьяна Сидоренко. Все, кто так или иначе присутствовал на первых репетициях: операторы, редакторы, помрежи, — говорили откровенно, что ничего путного не получится и нас ожидает грандиозный провал. Мы начали анализировать работу. Играли в бытовом ключе, относясь к происходящему со всей серьезностью. Тем, правда, нелепее и смешнее выглядит бытовая ссора со стороны, в глазах окружающих. Так, может быть, и надо подчеркнуть, как комичны подобные ситуации? Так родилась ироничная интонация нашего спектакля, гротесковость актерской игры при обнажении мыслей и чувств героев. Возникла привычная для сцены театральная условность. Но как ее перенести на телеэкран? И будет ли она воспринята? Ведь законы зрительского восприятия в театре и на телевидении различны. Мы искали оптимальное решение. Пришлось переиначить некоторые моменты сценария. И здесь нам весьма помог наш редактор Рустам Губайдулин, наделенный неиссякаемым юмором, выдумкой. Достаточно напомнить, что передача «Кабачок 13 стульев» появилась на свет при его прямом участии. Художник В. Янковская создала условные декорации: на фоне московских небоскребов — выгородка, символизирующая однокомнатную квартиру проживающих в разводе Кузнецовых.
Пришел день сдачи. Во время просмотра в зале раздавались взрывы искреннего смеха. По окончании — одобрение и поздравления. А после премьеры — масса писем-откликов, которые доказывали, что театральная условность ничуть не помешала зрителям, что они ее тонко чувствуют и прекрасно понимают разницу между телеспектаклем и телефильмом. А ведь это, к сожалению, удается далеко не всем режиссерам-постановщикам, если вспомнить, что и фильмы, и спектакли подчас решаются одними и теми же средствами усредненного кинематографа.
Сорокапятиминутную «Кошку на радиаторе» заметила, и весьма по-доброму, критика. В цикле «Наши соседи» наметилось антитечение, которое мы решили усилить, продолжив серию рассказов о чете Кузнецовых.
Анна Родионова одобрила постановку «Кошки на радиаторе», но в силу обстоятельств не смогла участвовать в дальнейшей нашей работе. Автором следующей пьесы стал Леонид Филатов.
После примирения жизнь Кузнецовых течет в спокойном русле. Они обживают квартиру: покупают, достают, стремятся достать. И тут приезжает гость, давний знакомец, Харитон Боборыкин. Давний настолько, что поначалу хозяин дома никак не может его признать. И приезжает Харитон, конечно же, не вовремя, и размещать его негде, а он еще оказывается коллекционером старинных часов, которые вносят полную сумятицу в размеренный ритм жизни семьи Кузнецовых. Но именно этот эрудит из Сибири заставляет супругов взглянуть на себя самих, на свою размеренную жизнь другими глазами. Уж не мещане ли, не обыватели?
Однако как добиться полной естественности подобного просветления? Филатов представил съемочной группе пять вариантов неожиданного поворота сознания героев. Судьями были и редактор Р. Губайдулин, и ваш покорный слуга, и актеры Т. Сидоренко, А. Давыдов (исполнявший роль Боборыкина). И, возможно, благодаря нашему полному взаимопониманию и единству «Часы с кукушкой» стали наиболее удачной из трех комедий, посвященных жизни одной молодой семьи, так как следующая пьеса «Осторожно, ремонт» (автор В. Коротков) была менее удачной в сценарном отношении. Да и мы все немножко подустали. Близились летние отпуска, после которых решили непременно вернуться к «кузнецовским историям». Но переключились на другие дела и не вернулись. Что весьма жаль. Потому что было утрачено столь верно найденное стилевое решение показа нашего быта. Смотря развлекательную программу, зрители не только смеялись, но и проводили параллели к жизни собственной, задумывались.
Дата добавления: 2015-12-16; просмотров: 25; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!