Самостоятельные отрывки
Не могу не сказать и о наших самостоятельных отрывках. Эту форму работы, как известно, ввел Евгений Багратионович Вахтангов для актеров своей студии. Эта форма работы по сей день пользуется любовью и уважением студентов и педагогов Щукинского училища. Актеру необходимо много играть. Профессионализм приходит вместе с ежедневной работой, а студенты играют мало, потому что за четыре года они должны освоить много разных предметов, и времени почти не остается. Поэтому, когда они сами выбирают для себя отрывок, ставят его и исполняют, то нередко становятся открытием для собственных педагогов.
Ульянов сыграл Иудушку Головлева, и в небольшом отрывке обнаружилась его удивительная пластичность, мягкость интонаций. Это настолько врезалось в память, что когда я искал актера на роль, казалось бы, диаметрально противоположную Головлеву – Тевье-молочника, подумал прежде всего об Ульянове. А ведь тогда на Мишу я смотрел неопытными глазами сокурсника. Насколько же больше могли увидеть пристальные глаза педагогов!
Жажда творчества и томящаяся энергия в студентах так велики, что берутся они, как правило, за сложные вещи. Я помню много Гамлетов, Лиров, Дон Жуанов. Сам играл Ролана в непростом водевиле Кони «Девушка-гусар» и Освальда в «Привидениях» Ибсена. Показы отрывков — всегда праздник. По традиции неудачи педагогами не учитываются, не замечаются. А за хорошие работы ставятся плюсы, которые вспоминаются в конце года при выведении оценки за актерское мастерство. Гордостью всего нашего потока стала работа М. Дадыко и И. Бобылева. Они играли чеховский отрывок, за который первый и единственный раз в истории Щукинского училища Миша получил сразу три плюса.
|
|
|
Да, у нас был удивительно дружный курс. И не только в плане человеческих отношений. Мы исповедовали одни и те же эстетические взгляды, ощущали себя единомышленниками.
А ведь это было очень не простое время. В 1946 году в «Правде» появилась статья «Театр, отставший от жизни», затем в журнале «Звезда» резкое выступление против ряда композиторов, наконец, в 1949 году имевшая большой резонанс статья о группе критиков-космополитов.
Вместо объективного разбора экономических трудностей, которые переживала страна, вскрытия их причин, народу предлагались красноречивые обвинения против лучших представителей интеллигенции — «виновников многих бед». Причем делалось это весьма убедительно, настраивая умы на определенный лад.
Хорошо помню, например, самостоятельный этюд, который мы выбрали и разыграли с Вадимом Руслановым. Я представлял профессора, эдакого морганиста-вейсмониста, Вадим — партийного работника. Нам казалось, что мы очень точно раскрыли злостную сущность ученого и бесконечную правоту разоблачавшего его партийца.
|
|
|
Заставить молодежь видеть истинное положение вещей и вместе с тем уберечь ее от гонений, репрессий, душевных драм была неимоверно трудная задача. И надо сказать, что педагоги училища, гости наших студенческих вечеров справлялись с ней удивительно естественно и тактично. Они не говорили с нами о политике. Они касались лишь тем творчества и искусства, но были так честны, так бесконечно чисты и так смелы, что на их фоне малейшая фальшь, умолчание ярко бросались в глаза, вызывали возмущение. Верный взгляд на искусство позволял нам верно оценивать и жизненные явления.
Учиться нравственным принципам Новицкий советовал у запрещенного тогда Достоевского. Приезжавший на студенческие вечера Илья Эренбург, который, как мы теперь знаем, был на волоске от зачисления в стан «врагов народа», своими рассказами раздвигал створки железного занавеса, отделявшего страну от государств Европы и Америки, и открывал перед нами театральную жизнь Франции, упоительную красоту живописи импрессионистов, показывал буклеты критикуемых у нас художников и ставил их искусство выше некоторых признанных отечественных мастеров кисти, называя работы последних лишь фотографиями, тогда как живопись — это прежде всего игра красок...
|
|
|
А что стоили те же домашние репетиции и чаепития у наших педагогов, о которых я говорил несколько выше. Мы испытывали совершенно особое чувство, когда подходили к дому, который и сегодня стоит на улице Щукина под номером 8-«А». Здесь жили Б. Захава, Р. Симонов, Ц. Мансурова, З. Бажанова, П. Антокольский... — ученики, соратники Вахтангова, Мейерхольда, фотографии которых с дарственными надписями смотрели на нас со стен квартир, где продолжала царить атмосфера, порожденная великими реформаторами театра, где жили принципы чести и человечности.
Помню, как ученица Евгения Багратионовича Зоя Константиновна Бажанова, удивительно сочетавшая в себе и педагога, и актрису, и радушную хозяйку, репетировала с нами отрывок из поэмы Некрасова «Русские женщины». Некрасовский стих труден для воспроизведения. А тут еще рядом был Павел Григорьевич Антокольский, муж Зои Константиновны. Мы с Мариной Берковой — генерал и Трубецкая — оробели окончательно. И потому, что восхищались поэзией Павла Григорьевича, и потому, что знали: он начинал режиссером у Вахтангова, работал и писал пьесы для студии Мансуровой, и потому еще, что казался нам человеком суровым, резким и вспыльчивым. Тот факт, что он не вмешивался в репетиционный процесс, исчезновению робости не содействовал. Натянутость обстановки разрядилась неожиданно. Зоя Константиновна назвала парализующего нас человека просто Павлик и продолжила: «Как ты думаешь надо читать эти стихи?» И резкий, порывистый Павлик превратился в удивительно мягкого и доброго человека. Он читал плавно, элегантно, раскрывая нам красоту некрасовских строк. А затем вдруг свирепо заявил, что пора прекратить занятия потому, как голоден и намерен питаться вместе с «генералом и Трубецкой». Сидя за столом, мы уже не стеснялись и свободно говорили на разные темы.
|
|
|
Педагоги умело поворачивали нас к творчеству, к подлинным радостям и ценностям жизни. И когда после художественного совета спектакль Л. Шихматова «Соперники» Шеридана был объявлен, как «содержащий элементы формализма», мы не могли с этим согласиться и это принять. А когда того же Шихматова вместе с Новицким и Захавой обвинили в космополитизме и отстранили от работы в Щукинском училище, мы, комсомольцы, решили выступить в их защиту. Написали письмо в парторганизацию театра им. Вахтангова о том, что наш директор и учителя — настоящие художники, честные, принципиальные люди. Прежде чем передать письмо по назначению, его надо было завизировать у парторга театра имени Вахтангова. Анатолий Иванович Борисов вернул нам наше послание со словами: «Вы только усугубите дело».
Но видимо нашлись «силы», которым удалось «закрыть дело» и возвратить наших педагогов. Сначала не директором уже, но замом по художественной части Захаву, затем Шихматова и много позднее Новицкого. И как прежде они говорили со студентами об искусстве, призывая к творчеству.
Наверное мы до какой-то степени оправдывали их призывы. После нашего спектакля «Два капитана» руководитель открывшейся в 1947 году студии Воинов пригласил Катина-Ярцева и предложил всему нашему курсу по окончании училища прийти к нему работать. Несколько позднее аналогичное предложение мы получили и от руководителя другой студии — ученика Завадского С. Туманова, с которым сотрудничал драматург Анатолий Гребнев. Но и в первом, и во втором случае мы ответили отказом. Почему?
Хорошо зная, что из студий Московского Художественного в свое время родился и театр Вахтангова, и реалистический театр, и музыкальный, помня о студиях Завадского, Хмелева, Симонова, Малого театра и многих других, мы свято верили, что всему новому присуще студийное начало. И на третьем курсе решили создать свою студию, чтобы по окончании училища всем вместе уехать в один из городов и получить там статус театра. До сих пор жалею, что этого не произошло. Не знаю, лучше это было бы или хуже для каждого из нас, но коллектив мог получиться очень интересным.
Вспоминаю об этом и смотрю на своего сына, молодого актера, режиссера, на его товарищей, которые сегодня тоже стремятся найти себя через студии. Это естественно, ведь не секрет, что большинство сложившихся театральных коллективов отстают от времени, удручают своей обыденностью. Их работа требует революционных изменений. И вполне понятно, почему молодежь, стремясь избежать рутины, ищет своих единомышленников. Но при этом они порой забывают дословный перевод пленившего их итальянского слова. «Усердно работать» — вот, что означает «студио». А я бы сказал: не просто усердно, а фанатично, без компромиссов, как это делали Олег Ефремов и его сотоварищи. Иначе успех не придет. Только когда идеи студии становятся твоей жизнью, как и для твоих коллег, может родиться новый театр.
Дата добавления: 2015-12-16; просмотров: 33; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!