Письма СВ. И. Златоуста
224. К Хадкидии и Асинкритии [174]
Нисколько не нужно вам оправдываться в том, что вы не прибыли: ценя ваше намерение, я считаю, что прибыли и вы, и в моем мнении вы ничем не ниже действительно прибывших сюда. Глубоко благодарю вас за вашу искреннюю любовь и совершенно извиняю за неприезд ввиду таких причин, как расстройство здоровья, время года и опасение разбойников. Постарайтесь взамен того постоянно писать к нам и уведомлять нас о себе. Хотя мы далеко живем, но мы заботимся о вашем положении, и когда слышим, что вне всяких опасностей и беспокойств вы наслаждаетесь благоденствием, то это доставляет нам необыкновенную радость. Зная это, радуйте нас постоянно такими желанными известиями, чтобы, и в пустыне живя, мы могли найти в них большое для себя утешение.
225. К монаху Кесарию [175]
Читали мы письмо твоей честности, но читали не без слез, потому что как не плакать и не сокрушаться душевно, видя, что брат, от юности избравший монашескую жизнь и всецело посвятивший себя благочестию, внезапно пал под ударами еретиков?
[Ты скажешь, конечно, что ты от заблуждения перешел к лучшему, и изъявишь благодарность доставившим тебе ту дивную книгу, которую в прекрасном письме своем ты называешь превосходной, так как она ясно проповедует, что (во Иисусе Христе) совершилось существенное стечение и богодостойное смешение божества с плотью, через что и составилось одно естество. Но это, достопочтенный мой, есть нелепость безумного Аполлинария; это — нечестивейшая ересь тех, которые вводят слияние и срастворение] — ничем не отличающееся продолжение ересей Ария, Аполлинария, Савеллия и Манеса: по их учению выходит уже, что страдание надобно относить и прилагать к божеству Единородного; но это чуждо христианам.
|
|
|
Образумься же, возлюбленный, и возвратись опять в прежнее состояние, отказавшись от этого нечистого мнения, которое принадлежит Аполлинарию и так называемым синусиастам [176]. Нечестивые учения всегда оказывают вредное влияние на людей неповинных, которые подобно нам живут в простоте. Эта книга принадлежит учителю их Аполлинарию; ты приобрел ее себе, и дурно сделал. Помня, впрочем, прежнее житье с нами твоей честности и видя из письма любви твоей, что ты, увлекшись их безумием, впал в заблуждение не только касательно таинства домостроительства, но даже и касательно общности имен, мы решились теперь, при Божием содействии нашей немощи, представить тебе ясное изложение учения об этом — в обличение неправого мнения тех, кто доставил тебе еретическую книгу, и в исправление твоей честности.
Итак, возлюбленнейший мой, когда ты называешь (Иисуса Христа) Богом, то исповедуешь в Нем то, что по естеству своему есть просто, несложно, неизменяемо, невидимо, бессмертно, неописуемо, непостижимо, и тому подобное. А называя Его человеком, ты обозначаешь в Нем то, что свойственно естеству немощному: Его алчбу, жажду, слезы над Лазарем, страх, пролитие пота, и тому подобное, чего божество чуждо.
|
|
|
[Когда же ты называешь Его Христом, то выражаешь вместе и то, и другое в Нем: поэтому Христос может быть называем и страстным и бесстрастным — страстным по плоти, бесстрастным по божеству. То же самое, что о Христе, может быть сказано о Сыне, об Иисусе, о Господе, так как все эти имена суть общие и выражают собой оба естества], совмещение которых под ними и вводит еретиков в заблуждение, как скоро они имя Христос принимают вместо общего за собственное. Однако эти только общие имена и должно употреблять, когда исповедуешь таинство домостроительства. В самом деле, если ты скажешь, что пострадал в каком–либо смысле Бог, то скажешь невозможное — скажешь богохульство и уклонишься в нечестье манихейства и других подобных ересей; если же опять скажешь, что пострадал человек, то будет явно, что у тебя храм плоти — храм пустой. Без обитающего же храм не может и назваться храмом, так как тогда он уже и не есть храм. Но, может быть, скажут: «Каким же образом Господь сказал: теперь ищете убить Меня, Человека, сказавшего вам истину, которую слышал от Бога?» (ныне же ищете Мене убити, человека, иже истину вам глаголах, юже слышах от Бога) (Иоанн. 8:40). Верное и совершенно точное выражение: от обитающего в Нем Божества Он не перестал быть человеком и, желая указать естество, подверженное страданию, употребил имя «человек», так как Христос есть и Бог и человек — Бог по бесстрастию, человек по страстности. Один Сын, один Господь — без сомнения, один и тот же Он, обладая в соединенных естествах одним господством, одной властью; но эти естества не единосущны [177], и каждое из них сохраняет без смешения собственные свойства, так как оба они неслитны. Как хлеб прежде, нежели он освятится, мы называем хлебом; когда же божественная благодать освятит его через посредство священника, то он уже не называется хлебом, но достойно называется телом Господним, хотя естество хлеба в нем остается, — и не двумя телами, но одним телом Сына мы называем его, [так и здесь, по внедрении Божественного естества в тело, то и другое вместе составили одного Сына, одно лицо, при нераздельности в то же время неслитно познаваемое — не в одном только естестве, но в двух совершенных. В противном случае, если бы допускать одно естество, можно ли бы было говорить о неслитности? Можно ли бы было говорить о нераздельности? Возможна ли была бы тогда речь о самом единении? Одному и тому же естеству с самим собой ни соединяться, ни сливаться, ни разделяться — невозможно. Какой же ад изрыгнул учение, что во Христе одно естество? Или, удерживая божественное естество, они отвергают человеческое, — следовательно, отвергают наше спасение; или, удерживая человеческое естество, отвергают божественное: пусть же они скажут нам теперь, какое естество потеряло свои свойства? Если еще есть речь о единении, то необходимо должно допускать уже и особенности, которые подлежат единению: иначе это — не единение, но слитие и исчезновение естеств.] Но, уклоняясь от ответа на вопрос, они сворачивают тотчас на нечто другое, что на вопрос прямо не отвечает, и произносят непоследовательное положение: «Бог пострадал, и не пострадал». Если их спросить: «Каким же это образом?» — они ссылаются на непостижимость и отвечают: «Как восхотел». А о Христе память их не вспоминает! Будучи, таким образом, посрамлены в этом, они говорят затем: «Да, Христос не есть только Бог, а и человек»; однако потом, [опять перескакивая на другое, говорят: «Но после единения не должно говорить о двух естествах». Пойми же ты смысл этого слова. Ты сказал: «единение»? А единение одного естества (без другого) немыслимо] [178], как это мы выше сказали. «Слово стало плотию» (Слово плоть бысть) (Иоан. 1:14), — говорят они; но пусть же они вникнут в высокую мысль тайнозрителя– он прибавил: «и обитало с нами» (и вселися в ны) (Иоан. 1:14). А разве не очевидно, что вселяющееся отлично от вселяемого? «Если бы познали, — говорят они, — то не распяли бы Господа славы» (Аще бо быша разумели, не быша Господа славы распяли) (1 Кор. 2:8). Но как скоро ты произносишь имя «Господь», то должен помнить, что это имя не собственное, а общее, выражающее собой и подверженность страданию и бесстрастность. [Обыкновенно они предлагают также в возражение: «Разве не Божиего тела и крови мы причащаемся верно и благочестиво?» — «Да, — надобно сказать им, — но не потому, чтобы Божество по естеству своему прежде вочеловечения обладало телом и кровью, а потому говорится так, что оно усваивает себе плоть». Какая нелепость! Какое нечестивое рассуждение! Они готовы унизить достоинство божества; а с другой стороны они не хотят и тела Господня признать телом истинным. Подводя разные места из Священного Писания, они воображают, что оно превратилось в божество и заключают отсюда, что естество (во Иисусе Христе) одно; между тем, какое это естество (божеское или человеческое), не находятся сказать] [179], чтобы по необходимости вслед за Аполлинарием не приписать потом страдания божеству и не отлучить себя от обетованных благ. Неужели же они не вострепещут и не вспомнят о вечном суде, услышав, что говорит Господь: «Я — Господь, Я не изменяюсь» (Аз есмь, и не изменяюся) (Малах. 3:6)? «Дух бодр, плоть же немощна… Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия… душа Моя скорбит смертельно… (Матф. 26:41, 39 и 38). Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня» (Лук. 24:39). Разве все это приложимо к божеству? Пусть послушают они, что говорит также Петр: «Христос пострадал за нас плотию» (1 Петр. 4:1), а не сказал: «Божеством». Или еще: «Ты — Христос, Сын Бога Живого» (Матф. 16:16); сказал: «живого», а не «умирающего». И много подобных мест представляет нам Священное Писание; но еретики всегда превратно перетолковывают его.
|
|
|
|
|
|
[Оставляя их пустословие, возвратимся, возлюбленный, к предмету нашей речи. Итак благочестиво, и весьма благочестиво исповедывать, что смертью пострадавший за нас Христос — совершен по Божеству, совершен и по человечеству, что Он есть — один Сын Единородный, не разделяемый на двоицу сынов, но вместе с тем носящий в себе неслитными особые свойства двух нераздельных естеств, — не тот и этот, отнюдь нет, но один и тот же Господь Иисус Христос. Слово Божие, плотью облекшееся, притом плотью не бездушной, как говорил нечестивый Аполлинарий. Этого будем держаться. Напротив, будем убегать разделяющих (Его): хотя в Нем и двойственно естество, тем не менее единение, которое мы исповедуем в едином лице сыновства, в единстве ипостаси, нераздельно и нерасторжимо. Но будем убегать также и тех, которые после единения противоестественно проповедуют одно естество: предположением одного естества они становятся в необходимость приписать страдание бесстрастному Богу, отвергая таким образом домостроительство спасения и предвосхищая себе геенну диавола. Не выходя из размеров письма, думаю, что этого достаточно для утверждения твоей любви, мой достопочтенный] [180].
Похвала епископу Диодору, который предварительно проповедывал и восхвалял Иоанна Златоуста [181]
1. Недавно этот мудрый и доблестный учитель, оставив болезнь телесную и восшедши на это седалище, говорил обо мне в начале своей беседы и назвал меня Иоанном Крестителем, и гласом церкви, и жезлом Моисея, и кроме того многими другими названиями. Он тогда хвалил меня, а вы восклицали; я же, сидя вдали, горько воздыхал. Он хвалил, выражая свое чадолюбие; вы восклицали, выражая свое братолюбие, а я воздыхал, тяготясь бременем тех похвал. Ведь великость похвал обыкновенно угрызает совесть не менее грехов; как тот, кто, не сознавая за собой ничего доброго, но слыша как другие приписывают ему многие и великие добрые дела, помышляет о настоящей молве и будущем дне, когда все будет обнаружено и открыто и когда Судящий будет судить не по мнению многих, но по самой истине дел, потому что Он «будет судить не по взгляду очей Своих, — говорит пророк, — и не по слуху ушей Своих решать дела» (не по слове судити имать, ниже по глаголанию обличит) (Ис. 11:3); — так и я, представляя все это, скорблю при похвалах и добром мнении многих, видя великое различие между им и будущим приговором. Ныне мы прикрываемся мнением многих, как бы какими–нибудь масками, а в тот день, когда будут сняты эти маски, мы, стоя перед престолом Судии с обнаженной головой, не в состоянии будем получить никакой пользы от здешней молвы для тамошнего приговора, но по тому самому мы и будем наказаны еще более, что, получая от многих много похвал и много одобрений, мы и от этого самого не сделались лучшими.
2. Итак, помышляя обо всем этом, я горько воздыхал. Потому и теперь я поспешно встал для того, чтобы от вас, слышавших те похвалы, отстранить такую молву. Ведь и венец, когда он бывает больше головы венчаемого, не касается висков и не держится на голове, но, как слишком широкий по величине своей, ниспускается через глаза до шеи и оставляет голову неувенчанной. То же самое испытал и я, так как венец похвал оказался больше достоинства моей головы; и однако, несмотря на это, отец, по свойственной ему любви, не воздержался каким бы то ни было образом от возложения его на меня. Так поступают часто и цари: взяв принадлежащую им диадему, они возлагают ее на головы детей; потом увидев, что детская голова меньше венца, удовлетворившись таким наложением, простым и сделанным как–нибудь, наконец берут и возлагают его на самих себя.
3. Поэтому, так как и отец возложил на меня приличествующий ему венец, который оказался больше моей головы и которого он не решался возложить сам на себя, то теперь я, сняв его с себя, возложу его обратно на голову отца, которой он принадлежит. Ведь хотя имя Иоанна у меня, но мудрость — у него; хотя имя это получил я, но любомудрием владеет он. Поэтому и самое это имя справедливее было бы носить ему, нежели мне, потому что соименность обыкновенно зависит не от сходства имен, но от сродства дел, хотя бы имена были и различны. И Писание любомудрствует об этом не так, как сведущие в мирской философии. Те не считают людей соименными, если не находят в них вместе со свойствами и сходства имен; а Писание не так, но когда оно видит великое сходство в любомудрии, то, хотя бы принадлежащие одинаковым по образу жизни людям имена были различны, называет их одним и тем же названием. Доказательства этого не нужно искать далеко, но можем указать на этого самого Иоанна, сына Захарии. Когда ученики спросили (Иисуса Христа), придет ли опять Илия, то Он отвечал: «И если хотите принять, он есть Илия, которому должно придти» (и аще хощете прияти, той есть Илия хотяй приити) (Матф. 11:14). Он назывался Иоанном, но так как имел нравы Илии, то и получил одинаковое с ним название; так как он владел духом Илии, то получил и имя Илии. Оба они обитали в местах пустынных; один одевался в милоть, а другой в волосяную одежду; и трапеза у них была одинаково скудна и проста; один из них был служителем первого пришествия (Христова), а другой будет служителем будущего. Поэтому, так как и образ жизни, и одежда, и местопребывание, и служение были у них одинаковы и все было у них сходно, то Христос и дал обоим одно имя, выражая, что и тот, кто носит другое имя, может быть соименным тому, кому он подражает в образе жизни.
4. Итак, если таково несомненное правило и таково определение соименности в божественном Писании, то покажем, что мудрый наш отец подражает и образу жизни Иоанна, дабы вы знали, что справедливее можно бы приписать ему и это имя. У того не было ни стола, ни постели, ни дома на земле; и у этого ничего такого никогда не было. Свидетели — вы, как он проводил все время, показывая жизнь апостольскую, не имея никакой собственности, но получая пропитание от других, а сам непрерывно пребывая «в молитве и служении слова» (Деян. 6:4). Тот проповедовал за рекой, пребывая в пустынях; и этот выводил некогда за реку весь город и преподавал здравое учение. Тот жил в темнице, и отсечена ему голова за ревность о законе; и этот часто был удаляем из отечества за ревность о вере, и ему часто была отсекаема голова по той же самой причине, если не на самом деле, то в намерении. Враги истины, не вынося силы языка его, со всех сторон строили бесчисленные козни, но от всех их Господь спасал его. Будем же слушать этот язык, через который он и подвергался опасностям и спасался. Не погрешил бы тот, кто сказал бы о нем то же, что Моисей сказал о земле обетованной. Что же он сказал о ней? «Земля, текущая млеком и медом» (Исх. 3:8). Тоже можно сказать и об его языке; это — язык, текущий молоком и медом. Итак, чтобы нам и насладиться этим молоком и насытиться этим медом, прекратим здесь наше слово и послушаем его лиры и трубы. Когда я представляю приятность его слов, то называю голос его лирой; а когда представляю силу мыслей, то — некоторой воинственной трубой, такой, какую имели иудеи, когда разрушали стены Иерихона. Как тогда звук труб, поражая камни сильнее огня, все разрушал и истреблял, так и теперь голос его, не менее тех труб поражая укрепления еретиков, «ниспровергает замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия» (низлагает помышления и всяко возношение, взимающееся на разум Божий) (2 Кор. 10:5). Но чтобы вам узнать это не от нашего, но от его языка, прекратим наше слово, воссылая славу Отцу, подающему таких учителей; ибо Ему слава во веки веков. Аминь.
Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 27; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!