К Венерию, епископу медиоланскому
Ваше мужество, прямоту и свободу речи в защите истины все знали и прежде; но настоящее время осязательнее показало в вас ваше братолюбие, любовь, зоркую внимательность, живое сочувствие и попечительность в отношении к положению церквей. Кормчего в особенности выказывает буря на море; лучшего врача — жестокие телесные недуги; равным образом высокодоблестного мужа, посвятившего свою жизнь благоговению — трудное время. Так сбылось это с вами, и с вашей стороны сделано было все для исправления существующего положения дел, без малейшего упущения. Но так как произведшие и производящие доселе существующие смятения дошли до такого безумия, что не только не стыдятся своих прежних действий, но подвизаются с новой силой на том же поприще, то я прошу всех вас вообще усилить заботливость, и с течением времени не только не ослаблять своего усердия, но увеличивать его более и более, сколько бы ни представилось новых затруднений. Чем более трудов и усилий требует совершение каких бы то ни было доблестных и великих дел, тем более оно заслуживает награды сравнительно с совершением тех же самых дел легким и удобным. «Каждый, — говорит блаженный Павел, — получит свою награду по своему труду» (1 Кор. 3:8). Многочисленность трудов, следовательно, не должна охлаждать вас; напротив, должна возбуждать, потому что чем более возрастут искушения, тем более увеличатся венцы и умножатся награды, уготованные вам за эти добрые подвиги.
|
|
|
170. К Исихию, епископу салонскому [136]
Хотя велико расстояние пространства между нами и твоею честностью и мы удалены на самые окраины вселенной, тем не менее мы близки, мы нераздельны с тобой благодаря крыльям любви, легко и удобно совершающим всякого рода далекие путешествия. Приносим тебе теперь письменно должное приветствие и просим тебя оказать свойственное тебе усердие к положению восточных церквей. Ты знаешь, как велика заслуга — подать руку церквам бедствующим, превратить в тишину такое смятение и прекратить такую жестокую войну. Говорим это не потому, чтобы вам нужно было с нашей стороны делать напоминания: не дожидаясь наших писем, вы сами привели в исполнение должные с своей стороны меры; но, так как бедствия еще не кончились, а напротив, усиливаются, то мы усердно просим вас не оставлять дела и не терять надежды, но прилагать с своей стороны лекарства до тех пор, пока будут существовать эти раны, разъедающие тело церкви. Чем более потребуется трудов для достижения предлежащей цели, тем более будет вам положена награда.
171. К Гавденцию, епископу брешийскому [137]
Не безызвестны нам твои дела; напротив, так же положительно, как будто были очевидцами, мы знаем твое усердие, неусыпность, заботливость, старания и труды, оказанные тобой в защиту истины, и глубоко благодарны тебе. Твоя горячая и искренняя любовь, несмотря на прискорбную жизнь в пустыне, составляет величайшее наше утешение. Получив доказательство ее здесь, мы знаем, что и там она хранится в полной силе и не ослабела ни от давности времени, ни от дальности расстояния. Глубоко благодарим тебя за это и усердно просим и вперед оказывать то же усердие. Ты знаешь, как велико количество церквей, для блага которых вам предстоит теперь подвиг, и как высоко в будущем значение этого великого дела. В этом убеждении, честнейший и благоговейнейший мой владыко, пожалуйста, не ослабляй своего прежнего усердия. Кратковременными трудами вы предуготовите себе таким образом бессмертные награды на небесах за эти добрые подвиги.
|
|
|
172. К диакониссе Пентадии [138]
Долго хранишь ты молчание, хотя от вас много приезжает сюда. Что бы такое могло быть причиной? Беспокойное положение дел? Не может быть; никогда не допущу этого: я знаю, что высокая и великая твоя душа в состоянии сохранить спокойствие во время самого бурного плавания и наслаждаться ясной тишиной среди волн. Ты доказала это самым делом; молва о твоих великих подвигах дошла до самых последних краев вселенной и все прославляют тебя за то, что, будучи привязана к одному месту, ты возбуждаешь и возжигаешь своим благоговением усердие даже в людях, далеко от тебя живущих. Что же за причина твоего молчания? Не могу понять. Вместо того усердно прошу твою мерность с подателем твоему благоговению этого письма уведомить нас о своем здоровье, о благодушии и спокойствии, как своем лично, так и всего твоего дома: несмотря на заброшенность в такую даль и на свою прискорбную жизнь в такой ужасной пустыне, мы извлечем из этого известия большое утешение.
|
|
|
173. К Алипию [139]
Первый начиная к нам писать, ты опасаешься навлечь на себя укор в опрометчивой поспешности, — говорю твоими собственными словами; но я так далек от этой мысли, что скорее готов за промедление обвинить тебя в равнодушии, и похвалил бы тебя гораздо более, если бы ты еще раньше прислал письмо. В доказательство этого ссылаюсь опять на твое собственное выражение. «Кого горячо любишь, — говоришь ты, — к тому пишешь, несмотря на его молчание. Таким образом, опасение опрометчивости устранено, и то, что напрасно возбуждало его, признано знаком живейшей любви; пиши же к нам теперь без счету. Ты знаешь, какое расположение мы питали и питаем к твоей мерности. Пусть нас сослали в это пустыннейшее местечко, пусть сошлют на самый край вселенной; твоей неподдельной и бесхитростной любви мы никогда не в состоянии забыть, и ежедневно вспоминаем о тебе, воспроизводя в своей памяти твои душевные доблести. Нам хотелось бы вести с вами более частую переписку, но как это нам трудно при такой отдаленности, между тем вам легко, то мы просим тебя постоянно писать к нам о здоровье — своем и всего вашего дома. Это доставит нам и на чужой стороне большое утешение.
|
|
|
174. К Прокопию [140]
Недолго пробыли мы у тебя там, достопочтеннейший мой владыко, но получили много доказательств твоей искренней любви, добродушной внимательности и искреннего, горячего расположения. Нас заточили на самый край вселенной и бросили в ужаснейшую пустыню, но образ твой запечатлен в нашем сердце и будет всюду с нами, куда бы нас ни удалили. Поэтому, несмотря на такую даль, мы пишем к тебе теперь, чтобы принести тебе должное приветствие; а вместе просим и твою мерность, если будет не тяжело и не трудно, оказать нам милость и также порадовать нас известием о своем здоровье. Правда, мы получаем о нем сведения и без твоих писем, расспрашивая приезжающих с той стороны, так как нам всегда весьма приятно слышать о твоем благоденствии и твоих успехах, но нам хотелось бы обо всем этом знать с твоих слов и из твоих собственноручных известий. Писать к тебе и от твоего благородства получать письма — это составило бы нам вдвойне удовольствие. Уважь же нашу справедливую просьбу и сделай нам это приятнейшее одолжение; оно доставит нам большую радость.
175. К Маркеллину [141]
Нас заточили в самое пустыннейшее местечко — Кукуз; при всем том, когда подумаем о любви, какую вы к нам питаете, мы с величайшим утешением чувствуем себя и в пустыне богатыми. Не величайшее ли, в самом деле, сокровище — иметь людей, которые тебя искренно любят. Разлучившись телом, мы неразрывны поэтому с вами душой по узам теснейшей любви. Вследствие того пишем к вам теперь, несмотря на такую даль, и приносим вам должное приветствие. Тебе не безызвестно, достопочтеннейший мой владыко, что мы считаем тебя между первыми в числе наших друзей. Сделай же и ты нам это одолжение, и постоянно пиши к нам, радуя нас известиями о своем здоровье. В обоюдной переписке с тобой мы почерпнем большое подкрепление, радость, и найдем величайшее утешение для себя в своей жизни среди пустыни.
К Антиоху
Можем ли мы когда–нибудь забыть твое добросердечное и горячее расположение, твою искреннюю и неподдельную любовь, твой высокий и независимый ум, твою открытую душу? Хотя бы услали нас на самый край вселенной, мы и туда унесли бы в своем сердце тебя, нашего преданного друга, тесно связанного с нами неразрывными отношениями любви. Так и теперь, будучи сосланы в самую глушь нашего государства, в Кукуз, несмотря на чрезвычайную редкость здесь случаев для пересылки писем, после величайших усилий мы отыскали при всем том и нашли наконец человека, который доставит тебе настоящее наше письмо, чтобы обменяться словом с твоей достопочтенностью и принести твоему великолепию должное приветствие. Напоминать тебе о том, чтобы постоянно писать к нам и радовать нас известиями о своем здоровье, после того, что ты уже делал, конечно, нет надобности. Скажу только, что, получая письма от вас, горячих друзей наших, мы извлекаем из них необыкновенное утешение. Кроме того, что они дают нам знать о вашем благоденствии, они оживляют самую любовь и всякий раз пробуждают в нас чувство как будто личного свидания с вами. Частая переписка между искренними друзьями, действительно, в состоянии некоторым образом заменить им удовольствие взаимного сопребывания.
177. К Врисону [142]
Что это? Когда мы были там, ты без числа усердствовал к нам и словом и делом, всему городу, или, лучше сказать, всему свету стал известен своею к нам привязанностью и не скрывал ее, а напротив, при всяком случае выказывал и на делах и на словах; теперь же не решился ни одного разу написать к нам, и это тогда, когда мы особенно жаждем твоих посланий и ждем писем! Неужели не чувствуешь, сколько утешения принесли бы нам твои письма, плод такой искренней души, такой горячей дружбы? Говорю это не в осуждение тебя (я знаю, что пишешь ли ты, или молчишь, ты одинаково хранишь живое к нам расположение), но по нетерпеливому желанию твоих посланий. Правда, хотя ты не пишешь, мы тем не менее всегда знаем о твоем благоденствии и благодушии, расспрашивая приезжающих оттуда, и весьма рады, что постоянно слышим приятные вести; но нам хотелось бы получать эти сведения из твоих слов и от твоей собственной руки. Если просьба наша не тяжела и не затруднительна, то теперь, по крайней мере, сделай нам эту милость, которую мы примем как обязательнейшее и приятнейшее одолжение, с величайшим удовольствием.
178. К диакониссе Ампрукле [143]
Получил второе твое письмо, которым, по твоему выражению, ты опять первая открываешь с нами переписку, моя честнейшая и скромнейшая госпожа. И опять скажу: не называй дерзостью этого предупреждения нас письмами и не считай грехом того, что составляет величайшую похвалу. Напротив, мы видим в нем доказательство твоей пылкой и горячей любви, твоего искреннего, неподдельного и более горячего, чем пламень, расположения. Зная это, всегда с щедростью делай нам это одолжение, уведомляя о своем здоровье, и пиши к нам бессчетно с подобного рода известиями. Если нам постоянно будет известно, что вы, друзья наши, благодушны, здоровы и спокойны, то это не только принесет нам большое утешение в нашем изгнании, но и в высшей степени ободрит нас, несмотря на жизнь в крайней глуши. Ты можешь сделать нам таким образом настоящий праздник. Не скупись же в доставлении нам такого бесценного удовольствия и непрерывно, по мере сил и возможности, радуй нас известиями о своем благоденствии.
179. К Онисикратии [144]
Очень скорбим и мы, получив известие о твоей блаженной дочери. При всем том, зная любомудрие твоего ума и высоту души, мы вполне уверены, что ты поставишь себя выше подобного рода волн. Конечно, не печалиться невозможно; но мы просим тебя делать это в меру и помнить, что человеческие дела тленны, что этого рода несчастья общие для всех, что это– общий закон природы и определение Бога, общего всех нас Владыки. Это — не смерть, а отшествие и переселение от худшего к лучшему. Размышляя таким образом, мужественно переноси свое горе и благодари человеколюбивого Бога. Правда, удар тем жесточе, что еще так недавно ты испытала другой подобный; но тем блистательнее и венец за терпение, тем выше будет тебе и награда, если ты перенесешь несчастье с благодарностью и славословием. Не заставляй слишком скорбеть и нас, и подай нам известие, что наше письмо принесло тебе пользу. Возьми на себя труд уведомить нас об этом; да так и напиши, что облако твоей глубокой печали рассеялось и боль поразившей тебя раны значительно утихла. Получив такое уведомление, мы засыплем тебя тогда своими письмами, потому что горячо дорожим спокойствием твоего благородства, пользовавшись со стороны твоей скромности всегда искренним и неподдельным почтением, уважением и любовью. Постоянно помня это, мы храним к тебе живейшее расположение, хотя и удалены на самый край света.
180. К Пеанию [145]
Ты оживил меня и привел в восторг тем, что, сообщая печальные известия, присоединил к ним изречение, которое надобно прилагать ко всем случайностям в жизни — сказавши: «Слава Богу за все». Это изречение — роковой удар диаволу. Кто его употребляет, для того оно величайший залог неприкосновенности и радости среди всякого рода опасностей. Как только произнесешь его, мгновенно разгоняются облака печали. Не переставай же повторять его всегда и учи других употреблять его во всех случаях. Тогда постигшая вас буря, будь она еще суровее, превратится для вас в тишину; тогда объятые ею не только избавятся от ее ужасов, но и извлекут из нее сравнительно высшую для себя награду. Оно возвеличило Иова; оно, это самое изречение, обратило в бегство диавола и заставило его отступить со стыдом, оно — всякого страха изчезновение. Повторяй же его постоянно при всех встречающихся событиях. Что же касается места нашего изгнания, то пусть пока не хлопочут с нем более. Правда, Кукуз — глухое место; но зато мы здесь спокойны и, благодаря постоянному жительству на одном месте, успели значительно поправить свое здоровье, расстроенное в дороге. А если вы заставите нас опять переезжать с места на место, это будет последний конец нам, особенно теперь, когда зима у ворот. Пусть же никто и нигде не настаивает и не домогается касательно этого предмета. Вместо того пиши нам постоянно о своем здоровье, о тамошнем житье, успехах и о своем благодушии. Несмотря на такую пустыню вокруг себя, мы почерпнем величайшее утешение, получая подобного рода известия от твоей честности.
К Гемеллу
Пустынное место — Кукуз, в котором живем мы, самое пустынное во всем нашем государстве. Но хотя бы нас удалили на самый край света, мы никогда не в состоянии забыть любви твоей. Напротив того, живя на чужой стороне, в глуши, страдая еще остатками болезни, терпя постоянное беспокойство от осады разбойниками (потому что исаврийцы все еще занимают все дороги и повсюду распространяют кровопролитие), мы непрестанно думаем о тебе, вспоминая про себя твое мужество, прямоту, искреннее и любезное расположение к нам, и утешаясь подобного рода мыслями. Пиши же ты к нам постоянно, достопочтеннейший владыко, о своем здоровье, — помогли ли тебе теплые воды и как теперь твои дела. Пусть, и вдали живя, мы будем знать о твоем положении не менее обстоятельно, как и те, кто всегда с тобой. Ты знаешь, как драгоценно нам твое благоденствие, как горячо мы тебя любим и как крепко привязаны к твоему великолепию.
182. К Клавдиану [146]
Что это? Такой горячий, такой страстный наш приверженец, пользовавшийся такой с нашей стороны любовью и постоянно нам преданный, ты не удостоил нас даже письма в течение столь долгого времени и позволяешь себе так долго хранить совершеннейшее молчание! Что за причина? Неужели после нашего отъезда ты выбросил нас из своей головы и стал равнодушнее к любви нашей? Не думаю; невозможно ожидать подобной перемены от человека с такой горячей и любящей душой. Не болезнь ли тебя удерживала? Но болезнь не может быть препятствием послать письмо. Прекратив свое молчание, объясни нам и его причину, о которой мы решительно таким образом недоумеваем, и поскорее пришли нам письмо с радостным известием о своем здоровье. Ты доставишь этим величайшее удовольствие и вообще подашь нам в нашей пустыне большое утешение, присылая такого рода письма. Не будь же небрежен: если и после этого письма ты будешь по прежнему молчать, тогда мы уже не извиним тебя и припишем это крайней твоей непризнательности. А я знаю, что для тебя это горче всякого наказания.
183. К Аетию [147]
Никогда не в состоянии мы забыть твоей горячей, искренней, беспримесной, неподдельной и бесхитростной любви, и всегда помним о тебе, запечатлев в своей душе твой образ. Нам хотелось бы даже постоянно тебя видеть, но как это пока невозможно, то, исполняя свое желание в пределах возможности, мы письменно приносим твоему благоговению должное приветствие и усердно просим тебя в свою очередь постоянно писать к нам. Хотя мы живем в совершенной глуши, в осаде вследствие страха, наводимого разбойниками, и нередко бываем нездоровы, при всем том, получая от твоего благородства письма с радостными известиями о твоем здоровье, мы найдем в них большое утешение для себя в своей изгнаннической жизни. Не скупись же на это удовольствие для нас, зная, какое сделаешь одолжение, какую большую радость доставишь им, и постарайся чаще к нам писать, чтобы чаще нас радовать.
184. К Студию, префекту города [148]
Знаю, что при своем благоразумии и любомудрии ты и без нашего письма кротко перенесешь разлуку с блаженным братом твоего великолепия, — говорю так, потому что не могу назвать его отшествия смертью, Но как и на нас лежит долг сказать при этом со своей стороны слово, то я усердно прошу твою достопочтенность, великолепнейший владыко, показать себя и в этом случае, не тем, чтобы не скорбеть, — это невозможно человеку, существу, обложенному плотью, притом же при потере такого брата, — но тем, чтобы положить меру скорби. Ты знаешь, что все человеческое — временно, что наша жизнь — поток речной и что тех только можно назвать окончательно блаженными, кто с доброй надеждой оставил эту жизнь. Они отходят не к смерти, но от подвигов — к наградам, от борьбы — к венцам, от взволнованного моря — к необуреваемой пристани. Утешь же себя этой мыслью, как и мы, так же глубоко скорбя, находим величайшее облегчение своей скорби в добродетелях этого мужа, в которых, конечно, и для тебя самого заключается величайшее утешение. Если бы, в самом деле, отшедший был человек дурной и злой, то следовало бы сокрушаться и плакать о его кончине; но когда он был таков и жил так, как весь город знает, достодолжно, честно, всегда чтя правду, поступая во всем открыто, независимо, благородно, не дорожа настоящим и чуждаясь житейских попечений, то надобно радоваться и веселиться, как за него, так и за твою достопочтенность, тому, что у тебя есть теперь там такой брат и что он все собранные им в течение жизни блага поместил в неприкосновенной уже сокровищнице. Не отдавайся же, достопочтеннейший мой владыко, недостойным тебя помыслам и не сокрушай себя печалью; покажи себя и теперь и, пожалуйста, напиши нам, что и наше письмо не осталось для тебя совершенно бесполезным. Живя в такой дали, мы поставим себе тогда в особенную честь то, что в состоянии были простым письмом немало умерить твое настоящее горе.
К Исихию
Что это? Так горячо ты нас любишь (нам известно это, потому что горячо любящий не может укрыться от любимого), и не удостоишь нас письма, — позволяешь себе молчанием покрывать свою любовь! Что за причина? Не умею сказать; твое дело, прекратив молчание, объяснить и его причину. Мы первые пишем теперь к твоему благородству, именно для того, чтобы на будущее время тебе нельзя было ссылаться на это в извинение. Пиши же к нам постоянно, многоуважаемый и благороднейший владыко, и исполни наше желание. Пленившись одной молвой о тебе и по одной молве привязавшись к твоему благородству, мы не в состоянии уже затем ни сами молчать, ни тебе дозволить молчание, и ни за что не оставим тебя в покое до тех пор, пока ты не станешь писать к нам часто и постоянно, частой перепиской заменяя нам удовольствие личного твоего присутствия.
Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!