Этическое обоснование обратной силы уголовного закона

 

Этика относится к тем явлениям, о которых, "говоря словами К. Маркса, «каждый знает, даже если он ничего не знает»[16]. С этими словами перекликаются слова И. Канта об одной из основных катего­рий этики — о категории справедливости. «Человек естественной про­стоты, — писал И. Кант, — очень рано обретает чувство справедливо­сти, но очень поздно или вообще не обретает понятия справедливо­сти»[17]. И несмотря на это, а может быть, именно благодаря этому проб­лемы этики относятся к числу извечных проблем, и каждое поколение, как правильно отмечает М. Фритцханд, должно заново поднимать эти­ческие проблемы[18].

«Узкое место» современной этики — ее замкнутость на исследова­нии проблем в сугубо теоретическом аспекте, некоторая оторванность этики от жизни. Это отмечают и сами философы-этики. Так, Л. М. Ар­хангельский пишет, что «этику перестают удовлетворять замкнутость изучения морали в абстрактно-теоретических рамках, она нуждается как в приложении теории к практике, так и в новом жизненном мате­риале, являющемся источником развития теории»[19].

Одной из таких сфер приложения этики является право вообще и уголовное право в особенности. «В особенности» потому, что уголовное право воздействует на общественные отношения самыми сильнодейст­вующими средствами и поэтому более, чем другие отрасли права, нуж­дается в соблюдении этических правил как при формировании уголов­ных законов, так и в процессе их применения.

Г. А. Голубева, отмечая необходимость радикального обновления права, пишет, что в праве, как ни в какой другой сфере общественного сознания, теория, ее фундаментальные принципы, методология, общая направленность определяют гуманистический камертон и морально-психологическую атмосферу общества, способствуют распространению в обществе добра и милосердия, культа высоких нравственных ценностей и социальной справедливости, возвышению цивилизованности и культуры или, напротив, создают атмосферу, в которой торжествуют зло, несправедливость, страх[20].

Еще М. П. Чубинский отмечал, что уголовное право наиболее чувствительно отражает совре­менные ему общественные воззрения на добро и зло, на правду и не­правду[21]. С. В. Познышев, рассматривая вопросы учения о наказании, писал, что этическим началам принадлежит первое место в содержании нашей науки и, «опираясь на принципы социальной этики, юридические науки имеют своей главной задачей указывать, каково должно быть право по форме и содержанию, иными словами, создавать правовые идеалы»[22].

Впервые в отечественном уголовном праве серьезное внимание про­блеме нравственной обоснованности Общей части уголовного права, и в частности уголовного закона, уделил И. И. Карпец. По его мнению, «Общую часть уголовного права (и законодательства) можно охарак­теризовать в значительной степени не только как правовое установле­ние, но и как этическую основу того и другого»[23]. С точки зрения на­полненности нравственным содержанием И. И. Карпец проанализиро­вал проблемы понятия преступления, вины, стадий преступления, со­участия в преступлении и пр.

Уголовный закон, писал И. И. Карпец, должен иметь не только политическое, но и нравственное обоснование; воспитание жестокими законами невозможно; вся история человеческого общества свидетель­ствует, что воспитание жестокостью приводило к нравственному раз­ложению людей. Касаясь вопроса толкования законов, ученый отме­чал, что оно, будучи связано с правосознанием и, следовательно, с нравственными воззрениями различных классов общества, преследует цель достижения единообразного понимания закона и утверждения нравственного правила, исключающего противопоставление «целесооб­разности» и «законности». С полным основанием И. И. Карпец нахо­дил отвечающим общечеловеческим нравственным воззрениям принцип, согласно которому закон, устанавливающий наказуемость деяния или усиливающий наказание, обратной силы не имеет; закон же, устраня­ющий наказуемость или смягчающий ее, всегда имеет обратную силу[24].

В. Е. Гулиев и Г. А. Кравцов обоснованно полагают, что вопросы действия уголовного закона во времени, обратной силы закона в уго­ловном праве имеют наибольшую остроту и такие специфические осо­бенности, которых нет в других отраслях права. Применение закона с обратной силой, когда это относится к правам граждан, отмечают ав­торы, происходит весьма болезненно, особенно в области уголовного права. Вот почему обратная сила закона в течение многих лет при­влекает внимание ученых-юристов, вот почему обратное действие зако­на превратилось в центральную проблему действия закона во време­ни[25].

В новый УК впервые включена статья, дающая определение принципа справедливости (ст. 6) и достижение социальной справедливости предусмотрено в качестве одной из целей наказания (ч. 2 ст. 43). Вместе с тем, уголовный кодекс предусмотрел ряд новелл, направленных на бо­лее справедливое применение уголовного закона, в частности при ре­шении вопроса о действии закона во времени. Так, в УК РФ впервые указано, что вре­менем совершения деяния признается время осуществления общест­венно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступ­ления последствий. Кроме того, если УК РСФСР впервые упомя­нул о том, что более суровый закон не имеет обратной силы, то, со­гласно УК РФ обратная сила не придается также закону, иным образом ухудшающему положение лица, и соответственно имеет обратную силу закон, иным образом улучшающий положение лица, совершившего преступление до вступления такого закона в силу, в том числе лица, отбывающего наказание или отбывшего наказание, но имеющего судимость.

Некоторые из указанных новелл нуждаются, по нашему мнению, в уточнении (например, вопрос о времени совершения преступления, когда виновный предвидит, что последствия его деяния наступят спу­стя какое-то время). Вместе с тем ряд проблем действия закона во времени и высказанные по этим проблемам предложения остались в УК РФ не реализованными. Это относится к вопросам о том, какой закон следует считать более мягким при уве­личении минимального и уменьшении максимального либо при уменьшении минимального и увеличении максимального пределов наказания, о действии «промежуточного» закона, о времени совершения «длящихся» и «продолжаемых» преступлений, о времени совершения преступления при соучастии и др.

Но самым острым, по нашему мнению, остается вопрос о праве законодателя не придавать обратной силы более мягкому закону или придавать обратную силу закону, усиливающему наказание. В Конституции РФ, в УК РФ по этому поводу ничего не говорится.

Юридическая природа действия закона, существовавшего в мо­мент совершения преступления, а не закона, принятого позднее и пре­дусматривающего более строгое наказание, заключается в том, что лицо может нести ответственность лишь за совершение преступления, при­знаки которого были предусмотрены законом в момент совершения деяния, общественная опасность и наказуемость которого охватыва­лась сознанием этого лица.

Уголовный закон преследует прежде всего цель предупреждения преступлений и воспитания граждан в духе борьбы с преступлениями. Наказуемость деяния, отмечал Н. Д. Дурманов, может иметь место тогда, когда опубликованный закон уже признал деяние преступным и предупредил об уголовной наказуемости за его совершение, но это не подействовало должным образом на данного субъекта[26].

М. И. Блум и А. А. Тилле правильно полагали, что привлечение гражданина к уголовной ответственности за деяние, которое в момент его совершения ответственности не влекло (или влекло иную, меньшую ответственность), противоречит не только основным принципам уголов­ного права, но и понятию справедливости[27].

Одним из требований назначения справедливого наказания являет­ся соответствие наказания тяжести совершенного преступления. Но совершенно очевидно, что виновный не может быть подвергнут более суровому наказанию вследствие того, что законодатель изменил оцен­ку тяжести преступления и ужесточил наказание. С. П. Мокринский обоснованно отмечал, что всевластие вновь изданного уголовного закона в пределах времени несовместимо с общечеловеческим понятием справедливости: заранее не объявляя закона, нельзя наказывать за неповиновение закону[28].

Вместе с тем Н. С. Таганцев, отмечая, что наказание есть ат­рибут преступления и поэтому оно определяется законом, существовав­шим в момент совершения преступления, делал вывод, согласно кото­рому закон не только усиливающий, но и смягчающий наказуемость деяния, не имеет обратной силы: «Всякий компромисс, который допускается в этом отношении в пользу смягчающих законов, не имеет юри­дического основания»[29].

Однако нам представляется, что положению, в соответствии с ко­торым закон, смягчающий наказуемость деяния, имеет обратную силу, есть как юридическое, так и этическое обоснование. Заслуживает вни­мания мысль, высказанная Н. А. Неклюдовым более 100 лет тому на­зад: «Исправление погрешности закона есть признание его прежней несправедливости, которая за сим, очевидно, практикуема быть не мо­жет»[30]. Наказание, как известно, преследует определенные цели. И ес­ли законодатель устанавливает, что в отношении преступлений, кото­рые будут совершены после издания нового закона, для достижения це­лей наказания достаточно вновь установленного, менее сурового нака­зания, то нет оснований оставлять прежнее, более суровое наказание лицам, которые совершили преступление при действии прежнего, более сурового закона [31].

Такое уголовно-правовое обоснование, исходящее из целей наказа­ния, вполне согласуется с принципом гуманизма, являющимся этичес­ким обоснованием обратной силы закона, смягчающего ответственность. Принцип гуманизма имеет два аспекта: социально-политический и этико-правовой[32]. Еще Герберт Спенсер писал, что в этико-психологическом аспекте одним из проявлений гуманизма является великодушие, добросердечность, снисхождение, милосердие, т. е. то, что обычно понимают под гуманностью[33]. Согласно сформулированному в ст. 7 Теоретической модели УК принципу гуманизма, «лицу, совершившему преступление, должно быть назна­чено минимальное наказание или иная мера уголовно-правового воз­действия, необходимая и достаточная для его исправления и предуп­реждения новых преступлений»[34]. К сожалению, в ст. 7 УК РФ получил отражение лишь социально-политический аспект принципа гуманизма – «Уголовное законодательство Российской Федерации обеспечивает безопасность человека». Вместе с тем этико-правовой аспект гуманизма нашел отражение в ч. 1 ст. 60 УК РФ, согласно которой «более строгий вид наказания из числа предусмотренных за совершенное преступление назначается только в случае, если менее строгий вид наказания не сможет обеспечить достижение целей наказания». В новом УК, распространившем обратную силу на уголовные законы, иным образом улучшающие положение лица, принцип гуманизма нашел еще большее проявление.

В обратной силе закона проявляется и такой обобщающий принцип как принцип справедливости, к которому мы будем обращаться при анализе некоторых положений обратной силы уголовного закона, например при решения проблемы действия «промежуточного» закона. Прав А. В. Наумов когда отмечает, что справедливость в уголовном праве в известном смысле подразумевает и другие важнейшие его принципы, и в первую очередь принцип законности, равенства граждан перед законом и гуманизма[35].

Между тем, некоторые авторы противопоставляют гуманность справедливости. Так, Г. Рамазанов полагает, что «наказание не должно быть ни гуманным, ни жестоким, оно должно быть справедливым»[36]. По нашему мнению, гуманность находится в рамках справедливости точно так же, как и строгость – строгость оправданная, обоснованная, потому что не оправданная, выходящая за рамки справедливости строгость – это уже не строгость, а жестокость, подобно тому, как выходящая за рамки справедливости гуманность – это уже не гуманность, а либерализм.

Ю. А. Пономаренко, полемизируя с криминалистами, полагающими, что обратное действие уголовного закона обусловлено гуманизмом и справедливостью государства, его заботой о правах человека (М. И. Блум, В. Н. Василаш, Н. Д. Дурманов, И. И. Карпец, С. Г. Келина, В. Н. Кудрявцев, С. П. Мокринский, Н. П. Чубинский, А. Е. Якубов и другие), или практической нецелесообразностью применения старого более строгого закона (Я. М. Брайнин, А. А. Герцензон, В. П. Даневский, М. И. Ковалев, Е. Я. Немировский, Е. В. Пржевалинский, Б. С. Утевский и другие), утверждает, что «уголовный закон может иметь обратное действие лишь постольку, поскольку он ограничивает возможности государственного вмешательства в частную жизнь лица, уменьшает карательные полномочия государства и приводит к расширению свободы и прав человека»[37]. Но разве ограничение возможности государственного вмешательства в частную жизнь лица, уменьшение карательных полномочий государства и расширение свободы и прав человека благодаря обратной силе уголовного закона не является проявлением принципа гуманизма?

В. Н. Кудрявцев в рецензии на монографии Н. Д. Дурманова «Советский уголовный закон». (М., 1967) и Я. М. Брайнина «Уголовный закон и его применение» (М., 1967), отмечая несомненные достоинства этих работ, в то же время находит, что авторы не вышли за пределы традиционных юридических (нормативных) методов исследования. Дальнейшая разработка проблем уголовного закона (в частности, проблема обратной силы закона), по мнению В. Н. Кудрявцева, настоятельно требует широкого перехода к новым методам исследования, лежащим на стыке ряда наук: права и логики, права и социологии, права и психологии[38]. К сказанному следует добавить актуальность исследования проблем уголовного закона, в том числе проблем обратной силы уголовного закона, на стыке права и этики.

 

 

§ 2. ПРАВО ГОСУДАРСТВА И ОБРАТНАЯ СИЛА УГОЛОВНОГО ЗАКОНА

 

Положениям об обратной силе уголовного закона, сформулированным в ч. 1 ст. 10 УК РФ, предшествовала достаточно длительная история. В прошлом известно немало случаев придания обратной силы закону, усиливающему наказание. В Европе такая практика была широко распространена в средние века. Нередко это делалось в борьбе с политическими противниками. Так, Марии Стюарт, находившейся под стражей с 1569 г., Елизавета I подписала смертный приговор 1 февраля 1587 г., руководствуясь статутом, принятым в 1584 г.[39] Несправедливость расправы с Марией Стюарт с помощью принятого после ее ареста статута послужила лейтмотивом трагедии Шиллера, являвшегося автором теории «эстетического воспитания» как способа достижения справедливого общественного устройства. У Шиллера Мария Стюарт говорит:

«Не сомневаюсь, можно обратить

Против меня закон, который принят

Затем, чтоб погубить меня»[40].

В фашистской Германии, отказавшейся от всех принципов демократии, исходили из того, что в случаях, когда законы, усиливающие наказание, целесообразны, против придания им обратной силы трудно возражать. М. Д. Шаргородский указывал на большое количество таких законов фашистской Германии, имевших обратную силу. Кроме того, М. Д. Шаргородский утверждал, что отказ от принципа, запрещающего обратное действие более сурового уголовного закона, фактически существовал и в буржуазно-демократических странах, формально придерживавшихся этого принципа [41].

В истории нашей страны также имелись случаи придания обратной силы законам, усиливающим или даже устанавливающим уголовную ответственность. Например, декретом от 28 ноября 1917 г. «Об аресте вождей гражданской войны против революции» предписывалось арестовывать и предавать суду революционного трибунала членов руководящих учреждений партии кадетов[42]. В декрете шла речь и о деятельности лиц, предшествовавшей изданию декрета.

Из содержания ст. 67 УК РСФСР 1922 г., а затем ст. 13 Положения о преступлениях государственных (ст. 58¹³ УК РСФСР 1926 г.) тоже усматривается возможность обратного действия этих норм. Так, ст. 58¹³ УК РСФСР 1926 г. устанавливала ответственность за активные действия или активную борьбу против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у контрреволюционных правительств во время гражданской войны.

В период 1944—1945 гг. во всех странах Восточной Европы были приняты законы о наказаниях военных преступников и их пособников, предателей своего народа и своей родины за совершенные ими преступления против мира и человечности, за военные преступления. Названные законы предусматривают суровую ответственность за преступления, совершенные во время второй мировой войны, и имеют обратную силу[43].

Г. В. Швеков, отмечая развернувшуюся в послевоенные годы в юридической литературе острую полемику о праве законодателя на издание законов с обратной силой, объясняет это тем, что «несколько лет назад были случаи придания обратной силы более строгому закону по отдельным делам постановлениями Президиумов Верховных Советов союзных республик»[44].

Подобная «практика» является грубым нарушением законности. Позорным примером такой «практики» может быть «ленинградское де­ло», по которому И. В. Сталин и его окружение грубо нарушили принцип о неприменении обратной силы к закону, усиливающему наказание. По этому делу в августе 1949 г. были арестованы видные государственные деятели А. А. Кузнецов, Н. А. Вознесенский, М. И. Родионов, П.С.Поп­ков и др. Отмененная Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г. смертная казнь в то время не была предусмотрена нашим законодательством. Спустя почти полгода после ареста упомя­нутых лиц Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 янва­ря 1950 г. была введена смертная казнь в отношении изменников Ро­дины, шпионов и подрывников-диверсантов. Несмотря на то что в са­мом Указе говорилось о вступлении его в силу со дня опубликования[45], к осужденным в сентябре 1950 г. по «ленинградскому делу» была при­менена смертная казнь. В конце 50-х годов все они были посмертно реабилитированы.

Через 10 с лишним лет, уже при Н. С. Хрущеве, подобная «практика» по­вторилась. К уголовной ответственности за нарушение правил о валют­ных операциях и спекуляцию валютными ценностями были привлечены Рокотов и Файбишенко. Н. С. Хрущеву показали изъятые у обвиняемых дра­гоценности, и он скомандовал: «Их (Рокотова и Файбишенко) надо расстрелять». Незадолго до этого Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 мая 1961 г. ответственность за нарушение правил о валютных операциях, так же как за некоторые другие преступления, была усилена предоставлением судам права назначать за эти преступ­ления в качестве дополнительного наказания ссылку сроком от 2 до 5 лет[46]. Теперь же Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 июля 1961 г. «Об уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях» санкция ч. 2 ст. 25 Закона об уголовной ответ­ственности за государственные преступления была дополнена указани­ем на возможность применения смертной казни[47]. Этому Указу в отно­шении Рокотова и Файбишенко была придана обратная сила, и они были расстреляны[48].

Очевидно, такие случаи не были единичными, если Экономический и Социальный Совет ООН (ЭКОСОС) 25 мая 1984 г. принял резолю­цию «Меры, гарантирующие защиту прав тех, кто приговорен к смерт­ной казни», согласно п. 2 которой «смертный приговор может быть вы­несен только в соответствии с правовыми нормами, действующими в момент совершения преступления, причем предусматривается, что в случае если после совершения преступления были осуществлены изме­нения в законодательстве, предполагающие более мягкие меры нака­зания, они должны распространяться и на правонарушителя, совер­шившего данное преступление»[49].

Примером отказа в придании обратной силы закону, смягчившему наказуемость деяний, может служить Закон СССР от 25 декабря 1958 г. “Об утверждении Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», которым не была распространена ст. 23 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик в части срока лишения свободы на лиц, осужденных до издания указанных Основ за особо опасные государственные преступления, бандитизм, умышленные убийства при отягчающих обстоятельствах, хищение государственного или общественного имущества в крупных размерах и разбой[50].

Аналогичное положение было предусмотрено Законом РСФСР от 27 октября 1960 г. “Об утверждении Уголовного кодекса РСФСР”, которым не была распространена ст. 24 УК РСФСР в части срока лишения свободы на лиц, осужденных за указанные преступления, если эти лица были осуждены до принятия Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик от 25 декабря 1958 г., снизивших максимальное наказание в виде лишения свободы в сравнении с прежним законодательством с 25 до 15 лет.

В ряде зарубежных государствах и в настоящее время игнорируется сформулированные во Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН 19 декабря 1948 г. правило о недопустимости придания обратной силы законам, устанавливающим уголовную ответственность или вводимым на территориях, присоединенных к данному государству. Прежде всего это относится к ФРГ, где и ныне осуществляются массовые судебные процессы в отношении граждан бывшей ГДР, которые поступали в строгом соответствии с законами, действовавшими на территории этого государства – члена ООН[51].

На тот же путь стали государства Прибалтики. Так, в Латвии привлечено к уголовной ответственности около 100 бывших сотрудников НКВД. МГБ. КГБ, обвиняемых в преследовании пособников гитлеровских фашистов. В этой же стране, а также в Литве прошел ряд процессов над партийными, государственными и общественными деятелями, а также сотрудниками правоохранительных органов (например, Рижский ОМОН) за выполнение ими служебных обязанностей в период существования СССР[52].

По вопросу о праве законодателя придать обратную силу закону, усиливающему наказание, в литературе были вы­сказаны различные точки зрения. Например, в «Научно-практическом комментарии Уголовного кодекса РСФСР» под редакцией Б. С. Ники­форова говорится, что в исключительных случаях по конкретному уголовному делу каждый раз специальным постановлением Президиума Верховного Совета СССР (или Верховного Совета республики) зако­ну может быть придана обратная сила[53].

Аналогичную позицию занимали некоторые другие авторы. Так, М. Д. Шаргородский еще в 1948 г. по этому вопросу писал, что к уго­ловному закону обратная сила может применяться только законодате­лем, для чего требуется прямое указание в тексте самого закона либо специальное указание о придании данному закону обратной силы[54]. Н. Д. Дурманов считал, что более суровому закону может быть при­дана обратная сила, о чем должно быть сказано или в самом уголов­ном законе, или в специальном нормативном акте. Ученый также от­мечал, что очень редко, при наличии специального изъятия в уголовном законе, обратная сила может быть не применена к закону, устраняю­щему наказуемость[55].

Наиболее категорично о праве законодателя отходить от общего правила об обратной силе закона высказался А. А. Тилле. По его мнению, положение «закон обратной силы не имеет» никоим образом не является принципом законодательства. Суверенитет государства, пи­шет А. А. Тилле, есть правовое выражение независимости государства, его полновластия, и законодатель не может быть связан упомянутым положением, ибо это означало бы ограничение его воли, запрет изда­вать законы, имеющие обратную силу[56].

Позиция А. А. Тилле была подвергнута резкой критике Я.М.Брайниным, по мнению которого уже одно то, что положение о непридании обратной силы закону, устанавливающему или усиливающему уголов­ную ответственность, сформулировано в Основах уголовного законода­тельства, служит достаточным доказательством того, что законодатель рассматривает его как принцип уголовного права. А если законодатель установил какое-либо положение в качестве принципа, оно незыблемо и обязательно для самого законодателя. В понимании же государст­венного суверенитета идти так далеко, как делает А. А. Тилле, нельзя, иначе надо будет признать независимость государственной власти от закона, признать, что государство стоит над законом. Но тогда поня­тие суверенитета государства трудно будет отличить от понятия про­извола [57].

Однако в конце правильных, по нашему мнению, критических за­мечаний Я. М. Брайнин свел свою позицию к недопустимости прида­ния обратной силы закону, устанавливающему наказание, по конкрет­ному уголовному делу. Законодатель, устанавливая правила действия закона во времени, заключал свои возражения Я. М. Брайнин, может делать какие-либо исключения из данных правил, исходя из общеполи­тических задач применения того или иного закона, предусмотрев эти исключения в законе при его принятии, но не после того, как он вве­ден в действие[58]. Такая непоследовательность Я. М. Брайнина дала ос­нование А. А. Тилле утверждать, что, по существу, их позиции по рас­сматриваемому вопросу совпадают[59].

М. И. Блум считала, что поскольку прин­цип об обратной силе закона не возведен до уровня конституционного принципа, А. А. Тилле прав, утверждая, что законодатель не связан этим принципом, ибо его воля суверенна[60]. Следует отметить, что латвийский законодатель остался верен своей школе уголовного права, предусмотрев в ч. (2) ст. 5 УК Латвийской Республики, принятого 8 июля 1998 г., право законодателя не придавать обратную силу закону, устраняющему наказуемость деяния, смягчающему наказание или иным образом благоприятствующему лицу.

Вряд ли можно согласиться с высказанным в 1969 г. утверждением М. М. Блум и А. А. Тилле о том, что «положение о праве законодателя придавать об­ратную силу законам, в том числе уголовным, устанавливающим нака­зуемость или повышающим наказание, в нашей науке общепризнано»[61]. Например, по мнению И. И. Солодкина, утверждение некоторых ав­торов о том, что новому более суровому уголовному закону может быть придана обратная сила, противоречит содержанию ст. 6 Основ уголов­ного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г.[62]. Аналогичную позицию занимали А. Б. Саха­ров, М. И. Ковалев, Е. А. Фролов, М. А. Ефимов[63].

К важнейшим приметам нашего времени относится деятельность по созданию правового государства. Юридически создание правового государства означает свободу человека и общества от неограниченного государственного вмешательства, примат права над государством, обя­занность государства во всей своей деятельности соблюдать закон. Как известно, правовые государства складывались по-разному, но в этом процессе одной из основных черт было осознан­ное стремление обуздать государство-левиафана, заставив его уважать законы и права человека.

Статьей 1 Конституции Российская Федерация провозглашена правовым государством, а одним из принципов правового государства является господство закона во всех сферах общественной жизни, а также связанность законом самого государства и его органов. Данный принцип
имеет непосредственное отношение к рассматриваемому нами вопросу. Коль скоро принятая законодателем норма об обратной силе закона
не содержит указания о праве законодателя отойти от этого принципа и придать обратную силу закону, усиливающему наказуемость деяния,
или не придавать обратную силу закону, смягчающему ответственность, законодатель связан названным принципом и не вправе решать вопрос
об обратной силе принимаемых им законов в противоречии с этим принципом. Тем более недопустимы исключения применительно к конкретным делам.

А. И. Бойцов обоснованно пишет, что связанность верховной власти ею же принятыми законами – неотъемлемый признак цивилизованности государства. Придание обратной силы закону, устанавливающему преступность или усиливающему наказуемость, под предлогом политической (уголовно-политической) целесообразности открывает широчайшие возможности для произвола [64].

Принцип обратной силы закона в настоящее время регулируется международным правовым актом. Согласно ст. 15 Международного пакта о гражданских и политических правах, принятого на XXI сессии Генеральной Ассамблеи ООН 16 декабря 1966 г. и ратифицированного Президиумом Верховного Совета СССР 18 сентября 1973 г., «никто не может быть признан виновным в совершении какого-либо уголовного преступления вследствие какого-либо действия или упущения, которое согласно действующему в момент его совершения внутригосударствен­ному законодательству или международному праву не являлось пре­ступлением. Равным образом не может назначаться более тяжкое на­казание, чем то, которое подлежало применению в момент соверше­ния уголовного преступления. Если после совершения преступления за­коном устанавливается более легкое наказание, действие этого закона распространяется на данного преступника» [65].

Указанное положение является для нашего законодателя обязательным. Обязательность норм международного права для уголовного законодательства Российской Федерации предусмотрена и в УК РФ, ч. 2 ст. 1 которого гласит: «Настоящий Кодекс основывается на Конституции и общепризнанных принципах и нормах международного права».

Принятая Верховным Советом РСФСР 22 ноября 1991 г. Декларация прав и свобод человека и гражданина утверждает: «Закон, устанавливающий или отягчающий ответственность лица, обратной силы не имеет. Никто не может нести ответственность за деяния, которые в момент их совершения не признавались правонаруше­нием. Если после совершения правонарушения ответственность за него устранена или смягчена, применяется новый закон» (ст. 35) [66].

Данное положение законодателем воспроизведено в ст. 54 Консти­туции РФ[67]. Таким образом, принцип обратной силы закона воз­вышен до конституционного принципа. Это сейчас тем более актуаль­но, поскольку в переломный период, в условиях постоянно возникаю­щих конфликтов на этнической, межнациональной, религиозной почве, в условиях обострившейся политической борьбы, чреватой распростра­нением эпидемии «охоты на ведьм», велико искушение расправиться с неугодными с помощью законов, придав этим законам обратную силу.

Остается надеяться, что провозглашенный Конституцией принцип будет обязательным в первую очередь для самого законодателя.

---

Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!