Историческая психология 8 страница
Этот итог исследования именуется единой психологической матрицей эпохи или видением мира. По определению Р. Мандру, <видение мира охватывает совокупность психических кадров - как интеллектуальных, так и этических - посредством которых индивиды и группы каждый день строят свое мышление и действия> [Mandrou, 1961, р. 342].
Видение мира не следует смешивать с мировоззрением или идеологией. Картина мира, которую вычленяет историк, нигде не оформлена, она содержится в общих установках к окружению и представлениях о нем, которые
Историческая психология XX века
пронизывают жизнь современников независимо от их положения и сознательных воззрений. Например, пестрое человеческое сообщество европейского средневековья психологически цементируют общий страх и неуверенность в судьбе, персонификация природы, зыбкость пространственно-временных координат. Генерализованные черты мировидения погружены в еще более аморфную массу эмоций, представлений и образов, которая называется ментальностью.
Указанный термин французские историки выбрали для обозначения своего направления, предпочтя его <коллективным представлениям>, <коллективному бессознательному> и другим близким по смыслу понятиям. По словам Ж. Дюби ментальность - <это система образов, представлений, которые в разных группах или странах, составляющих общественную формацию, сочетаются по-разному, но всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей. Изучение этих не имеющих четких контуров и меняющихся с течением времени систем затруднительно, необходимые сведения приходится собирать по крохам в разных источниках. Но мы были убеждены, что все взаимоотношения внутри общества столь же непосредственно и закономерно зависят от подобной системы представлений (носителем которой выступает система образования), как и от экономических факторов. Вот почему мы предложили систематически изучать ментальность> [Дюби, 1991, с. 52].
|
|
|
Принято указывать на неопределенность и даже непереводимость основного термина французской <Новой истории> (который, правда, в последние годы усиленно заменяется немецким <менталитет>): <Слово mentalite, означающее ключевое понятие, вводимое Февром и Блоком в историческую науку, считается непереводимым на другие языки (хотя в английском есть слово mentality, а в немецком - Mentalitat). Его действительно трудно перевести однозначно. Это и <умонастроение>, и <мыслительная
Историческая психология как наука
установка>, и <коллективные представления>, и <воображение>, и <склад ума>. Но, вероятно, понятие <видение мира> ближе передает тот смысл, который Блок и Февр вкладывали в этот термин, когда применяли его к психологии людей минувших эпох> [Гуревич, 1993, с. 68].
|
|
|
Некоторые усматривают в недоформализованности термина его достоинство. Это позволяет использовать его в широком диапазоне и, главное, сопрягать социальный анализ и гуманитарные рассуждения о человеке. В генезе школы <Анналов> лежит удачный компромисс между социологическими схемами Э. Дюркгеймч и беллетризованной психологией А. Вера, тяготевшего i так называемому академическому спиритуализму. Дюркгеймовская социология, бывшая в 1920-1930-х гг. для французской науки таким же теоретическим кладезем постижения общества, как марксистская для советской, производством не увлекалась. Она видела в обществе так называемые коллективные представления: мифы, верования, социально-правовые нормы. Эти социокультурные конструкты в гуманитарной обработке историков, искавших человека, и стали популярной, несколько загадочной ментальностью.
Ментальность можно назвать человеческим измерением исторических макромасс или человеческой активностью, объективированной в культурных памятниках. Это обобщение интереса социальных историков к человеку альтернативно понятию психики как обобщения лабораторно-эмпирических действий с индивидом. Доказательства сказанного достаточно очевидны.
|
|
|
1. Понятие ментальности применимо только к человеку, понятие психики - и к животным.
2. Ментальность берется как содержание (образ, представление, понятие), психика - как процесс.
3. Ментальность описывает человеческую активность только в контексте определенного исторического материала (при отбрасывании этого материала термин превращается в обыденное словоупотребление или становится еще одним обозначением психики, сознания, деятельности).
Историческая психология XX века
4. Психика индивидуализирована и образует структуру, ментальность - нет.
5. Психика описывается в субординированных, более или менее однозначных понятиях, ментальность - в синонимах со смысловыми различиями, но плохо дифференцированных по значению.
Можно предположить, что в призме ментальности социальное образование получает свой человеческий смысл. Делается это сложнее и <научнее>, чем при понимающей интерпретации, но, в конечном итоге, суть состоит в оживлении мертвых останков прошлого, в нахождении которых история ментальностей много преуспела. Она ввела в оборот пласт документов без авторства, которые определяются в терминах ментальности. При уточнении авторства и способов порождения документов материал приобретает черты психологического субъекта, т. е. к социологическим описаниям и аксиологическим квалификациям материала добавляются характеристики субъективации культурных продуктов.
|
|
|
Психологическая непроясненность характера и целей реконструкции проявляется в дискуссиях и вопросах, которые часто венчают этап <инвентаризации> ментального инструментария. Был ли человек той или иной эпохи личностью? Отличал ли он реальность от вымысла? Обладал самосознанием? Был способен к волевому действию? и т. д.
В сущности, каждая такая проблема распадается на два вопроса: существуют ли в обществе объективные средства, которые, с нашей точки зрения, обеспечивают то или иное субъективное явление? Может ли отсутствие или наличие объективных средств говорить об отсутствии или наличии тех или иных субъективных явлений?
Нетрудно понять, что первый вопрос решается куль-турологическим описанием. Второй может быть корректно поставлен только применительно к индивидуально-психологическому объекту исследования. Между тем в упоминавшихся выше дискуссиях его, как правило, нет, и проблема, строго говоря, должна формулироваться так: мо-Историческая психология как наука
жет ли общество мыслить, воображать, воспринимать и т. д. при отсутствии (наличии) соответствующих культурно-знаковых структур? Таким образом, мы возвращаемся к первому вопросу.
3. Психологическое направление в исторической психологии
МОСКОВСКАЯ ШКОЛА КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ (ИСТОРИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ В ШИРОКОМ ПОНИМАНИИ). Это направление держало открытой дверь между <новой наукой о психике> и культурно-историческим знанием, когда применение психологии в гуманитарных науках в нашей стране сдерживалось запретом на <психологизацию общественных явлений>. Основоположник школы Л.С. Выготский создал учение о том, как сознание формируется знаками, и как человеческая психика возникает из интериоризации отношений междулюдьми. Хотя эти положения обосновывались в духе марксизма, за <знакоцентризм> Выготскому пришлось расплатиться посмертным двадцатилетним замалчиванием. А.Н. Леонтьев скорректировал взгляды основоположника школы и сместил акцент со знаковой детерминации на производственно-предметное. В книге <Проблемы развития психики> строение сознания выведено из структуры коллективного труда.
Как отмечалось выше, взгляды Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева - это варианты социогенетизма в психологии. Для обоснования тезиса о происхождении психики из социально-производственных отношений они привлекали исторические примеры, но не предприняли собственно исторических исследований. Аналогии индивидуального развития с общественным были нужны <как предварительная гипотеза, имеющая не объяснительное и практическое, но, главным образом, эвристическое значение, требуются собирание материала и теоретическое его объяснение> [Выготский, 1927, с. 275].
Историческая психология XX века
Гипотезы, разработанные на культурно-историческом материале, проверялись преимущественно в эксперименте. Историзм московских психологов был методологическим и теоретико-эвристическим. Науку о психике в <большой истории> культурно-историческая школа не создала, хотя дала таковой теоретические стимулы. Одной из причин отсутствия больших историко-культурологических проектов можно видеть в игнорировании основателями школы собственно историко-культурологического метода. Л.С. Выготский утверждал, что между методами истории и психологии нет принципиального различия. Это заявление было заострено против интроспекционизма В. Вундта и понимающей герменевтики В. Дильтея, главных оппонентов <новой> психологии. Возможности широкого синтеза с культурно-историческими науками рассматривались затем школой в плане включения в объективный метод структурно-семиотического анализа продуктов цивилизации [Зинченко, Мамардашвили, 1977]. В последние годы соединение гуманитарной интерпретации и культурно-исторической теории осуществляется в работах А.Г. Асмоло-ва и В.П. Зинченко.
КУЛЬТУРНАЯ ПСИХОЛОГИЯ США (ИСТОРИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ В ШИРОКОМ ПОНИМАНИИ). Культурная психология США находится в теоретическом родстве с предыдущими направлениями. Она также является выражением интереса к истории, попыткой перестроить психологическую науку с помощью исторического знания. Культурная психология США ставит себя в оппозицию к сциентизму кросс-культурных представлений и когнити-визма. Истоки и состав движения пестры. В становлении направления, например, заметно участвуют выходцы из бывшего СССР, придавая ему окраску американо-российского синтеза. В представлении Дж. Брунера [Bruner, 1986, 1990], культурная психология должна придать психологическому изучению человека гуманитарный характер. Бру-Историческая психология как наука
нер подвергает критике когнитивизм, одним из основоположников которого он сам является. Влиятельнейшему течению американской психологической мысли достается совсем немного похвал (главная: когнитивизм спас американскую психологию от бихевиоризма, вернул ей человеческое лицо) и много едких упреков. Автор разочарован в современном когнитивизме: есть пышные плоды, но исходная идея оставлена. Брунера беспокоит падение интеллектуального статуса психологии. В ней преобладает дух <аккуратных маленьких исследований>. <Широкое интеллектуальное сообщество склонно все больше игнорировать наши журналы, которые кажутся со стороны преимущественно состоящими из интеллектуально неудовлетворительных мелких работ, каждая - ответ на пригоршню подобных же мелких исследований> [Bruner, 1990, р. XI]. От <запечатывания> в узкоспециальные темы может спасти только великая допозитивистская традиция, вечные вопросы философии, откуда черпали вдохновение все выдающиеся умы психологии: Пиаже - от Канта, Хомский - от Декарта, Выготский - от Гегеля и Маркса. Можно было бы возразить, что среди властителей современной эпохи значатся не только Ницше, Пирс, Конт, Витгенштейн, Гуссерль, Кассирер, Фуко, но и Фрейд, Юнг, Морено, т. е. такие психологи, которых не отнесешь к исполнителям <аккуратных маленьких исследований>. Справедливость, однако, требует признать, что, во-первых, у этих авторитетов весьма сложные отношения с <академической, научной, эмпирической психологией>, с которой Брунер ведет дискуссию, а, во-вторых, они стали достоянием массовой культуры, а Брунер озабочен мнением высоколобой элиты.
Значительная доля вины за измельчание психологии, как было сказано, возлагается на когнитивную науку. Ей, разумеется, удалось наладить контакты с гуманитарными дисциплинами, так что появились зоны междисциплинарного синтеза, но в целом произошло уклонение от исходного импульса под влиянием успеха и внезапно
Историческая психология XX века
пришедшего от информатики и электроники заказа. Акцент стал сдвигаться со значения на информацию, с конструирования человеческих смыслов на передачу фактов. Собственно психологическое содержание исследований было потеряно. Ключевым фактором этого сдвига было введение вычисления как направляющей метафоры и вычислимости как необходимого критерия хорошей теоретической модели. Очень скоро когнитивные процессы были уравнены с компьютерными программами. И на эту платформу смогли вернуться даже теоретики и практики S-R'" научения. Сложился союз между рационализмом и сугубым эмпиризмом; по сциентистс-кому презрению к обыденным представлениям новый альянс превзошел <дикий> бихевиоризм.
Но компьютерная метафора не имеет ничего общего с целями психологического исследования. В чем таковое заключается? Где искать его смысл? Действительным предметом психологии является ум (mind), порождающий значения. Об этом было заявлено на заре <когнитивной революции> и к подобному пониманию психологии следует вернуться. <В этом духе, - пишет Брунер, - я предложил восстановить создание смыслов (meaning-making) как центральный процесс для оживления когнитивной революции. Я думаю, что понятие <значение>, определенное таким принципиальным образом, воссоединило лингвистические конвенции с сетью конвенций, которые оставляют культуру> [Bruner, 1990, р. 64-65].
Однако воскресить прошлое невозможно, и реставрационный проект Брунера ложится на новый фон. В последние десятилетия XX в. гуманитарное человекознание, поддержанное историей ментальностей, вытесняет позитивистский сциентизм. То, что тридцать лет тому назад называлось когнитивной наукой, сейчас будет звучать как <культурная психология>.
<Культурная психология уже по определению должна быть занята не "поведением", но "действием", его интен-ционально обоснованным дубликатом, и, более специфи-Историческая психология как наука
чески... действием, определенным в культурной позиции и во множественно взаимодействующих интенциональных состояниях участников> [Brunei-, 1990, р. 19].
Теоретический ход автора состоит в сведении культурно-исторических штудий всевозможного толка (В. Дильтей, Л.С. Выготский и французская школа <Анналов> удостаиваются равной похвалы за внимание к историогенезу значения) и учений об интенциональности сознания, за исключением подхода, помещающего символические акты внутрь индивидуального ума. Необходимо отметить, что, по Брунеру, новая наука о человеке должна кардинально отличаться по своей общественной ориентированности от существующей. Обращение к этнометодологии, заимству-ющей приемы обыденного сознания, сопровождается критикой сциентизма и научного снобизма. Ученый не может быть свободным от жизненных ценностей, он не возвышается над культурным нормотворчеством, а участвует в нем. Поэтому, как можно понять мысли Брунера, культурная психология имеет в обыденном сознании не только свой объект, сколько фундамент, и выступает не разобла-чителем и ментором, а идеологом и демократическим критиком общества, в котором существует.
Несколько иной вариант культурной психологии предлагает М. Коул [Cole, 1995а,б]. Автор совершил поворот от полевых кросс-культурных исследований к теории <культурной медиации>. Промежуточной стадией была экспериментальная проверка С. Скрибнер и М. Коулом [Scribner, Cole, 1981] выводов Э. Хэйвлок о становлении логического мышления древних греков. Результаты, полученные авторами в Западной Африке в целом не подтверждали ключевых мыслей эллиниста на решающее влияние письменности на познание и о принципиальном различии интеллектуальной деятельности в дописьменной и письменной культурах. В книге <Психика. Культура. История> [Шкуратов, 1990] мы определили эти затруднения как смешение гуманитарной интерпретации и экспериментального эмпиризма. Особенностью нынешней <социокультур-Историческая психология XX века
но-исторической психологии> М. Коула, поддержанной коллегами [Е. Eckensberger, 1995; D. Edwards, 1995], является отказ от дихотомии <личность - культура> в пользу теоретической центральности культурного действия. В этой американо-российской теории деятельности, обоснованной ссылками на А.Н. Леонтьева и Дж. Дьюи, отсутствует акцент на производственной активности и постулируется равнозначность всех артефактов.
ПРОГРАММА ИСТОРИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ В <ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ФУНКЦИЯХ И ТВОРЕНИЯХ> И. МЕЙЕРСОНА. Это течение является попыткой академических психологов освоить исторический материал. Французским ученым И. Мейерсоном (1888-1983) в книге <Психологические функции и творения> (1948) психология была определена как изучение истории^. Психологическая ветвь исторической психологии, в отличие от исторической, возникает как генетическое исследование: ее цель в исходной трактовке - проследить развитие процессов и свойств в социальном макровре-мени, а не воссоздавать человеческий облик отдельных периодов прошлого. Основной задачей психолога, занятого историческими исследованиями, является адаптация аппарата своей науки к потребностям анализа совершенно необычного для экспериментального познания. атериала. Психолог должен обратиться к материалу ку уры, изучать человека конкретной страны и эпохи, а -4е абстрактное существо, лишенное примет места и времени. <Психология животных стала научной после того, как стала изучать, с одной стороны, поведение в экспериментальных условиях, с другой стороны - поступки, характерные для каждого вида, живущего в условиях собственной среды. Таким же образом объективная психология человека должна начать с анализа поведения, но поведения, характерного только для человеческого уровня. Между тем то, что отличает чело-Историческая психология как наука
века от остальных видов, направлено на созидание мира творений, который представляет собой материальные объекты, воспринимаемые и как преходящие, и как система значений, имеющих психологический смысл> [Meyerson, 1948, р. 20].
Программа, предложенная И. Мейерсоном, была вариантом объективной (новой) психологии, выделяясь необычными для науки о психике методами и объектом исследования. Идеи, развиваемые французским ученым, были в ряде моментов созвучны теоретическим принципам школы Л.С. Выготского - А.Н. Леонтьева, экспериментально-психологической по методам и объекту.
Французский ученый считает, что психика проявляется в единстве с порождаемыми ею культурными продуктами и, следовательно, анализ генетических последовательностей объективации человеческой активности дает указание на природу и динамику последней.
Мейерсон наследовал убеждение своего учителя П. Жане в том, что строение человеческой психики отражает обстоятельства ее складывания в ходе исторического развития, и задачу <создать генетическую психологию, которая будет полной историей поведения и психологических функций человека> [1948, р. 19], но предполагал сделать это довольно необычным для психолога способом: отказавшись от концептуально-методического аппарата психологии. Последнее обстоятельство объясняет устойчивую социологическую и культурологическую ориентацию этой ветви исторической психологии.
Единственным для психологии способом объективного и всестороннего анализа человека, по И. Мейерсону, является выход в широкий мир конкретной человеческой деятельности, мир человеческих творений. Ход рассуждений ученого таков: мы ничего не можем сказать о психике как таковой, как о <вещи в себе>. Человеческая личность всегда в чем-то объективирована: в психических реакциях, поступках, социальных иерархиях, творениях искусства, орудиях труда и т. д.
Историческая психология XX века
Анализ трансформации знаковых операций и значений не является для психолога самоцелью. Последний, по Мей-ерсону, за изменениями символической стороны социального опыта должен увидеть работу и самоизменение <духа>.
Психические объективации могут быть исследованы, во-первых, методом конституированных серий, а во-вторых, методом сходящихся серий. В первом случае предварительно установлено, с каким социокультурным или психологическим явлением мы имеем дело и определена генетическая последовательность этапов. <Конституированные серии> - это не что иное, как исторические последовательности развития языка, науки, искусства, литературы и прочих объективаций, заимствованные психологом из исторической лингвистики, истории науки, искусствоведения, литературоведения и т. д.
И. Мейерсон верит, что специфика отдельных областей человеческого знания обусловлена тем, что в ней объективирована определенная психологическая функция. Когда психолог сталкивается с внешней историей <серии>, ему задан вектор развития духовной активности. Его задача состоит в том, чтобы написать <внутреннюю историю серии>. Рекомендации к написанию <внутренней истории> ученый не дает, но как показывают его собственные опыты в этой области, дело сводится к вполне традиционной трактовке исследователем того психического содержания, которое открывается за литературными, философскими, религиозными и другими фактами. <Работа психолога в области, уже подготовленной специалистами, состоит в том, чтобы исследовать значение и операции в соответствующих им культурных формах, чтобы сгруппировать их в устойчивые психологические функции, чтобы увидеть, как создаются эти функции, как осуществляется усилие духа в истории изучаемой дисциплины> [Meyerson, 1948, р. 89].
Можно взять, например, историю грамматической категории. Развитие речи в индоевропейских языках вскрывает богатый психокультурный комплекс одушевления
5 В. А. Шкуратов 129
Историческая психология как наука
космоса, слабое распространение имен животных заставляет думать о верованиях, породивших эти причины.
Построение генетической серии представлений о любви дает нам важные указания на структурные изменения этого чувства - от слабого расчленения духовного и физического начал в древнем эпосе до вычленения интеллектуального элемента в романтической любви средневековья.
Второй метод связан с изучением <работы духа> в разнородных культурных последовательностях и их взаимо-влияниях.
Какова, например, общая основа литературы и политико-моральный мысли XVII в.? Это - идеальный человеческий тип эпохи, общая духовная структура века.
То, что предлагает Мейерсон, есть соотношение диах-ронного и синхронного анализов в историческом исследовании. Объектом конкретного изучения в его школе выступает психологическая функция. Этим понятием французские исторические психологи пользуются чрезвычайно широко. Функция - это любое направление изменения, психологический характер которого можно предположить, спецификация <духа> на уровне психологической конкретности.
Ученый принципиально отказывается дать определение и перечень психологических функций. Это связано с тем, что дефиниции и классификации современных ему авторов слишком близки к обыденному языку, это - <коллекции эмпирических фактов на основе плохо уточненных критериев> [Meyerson, 1948, р. 88]. Более точные понятия может дать только исторический анализ.
В понимании И. Мейерсона психологическая функция близка к тому, что П. Жане называл тенденцией: то, что <в процессе трансформации, и несмотря на эти трансформации, проявляется на протяжении всей психологической эволюции> [Meyerson, 1948, р. 137].
Положения <Психологических функций...> воспроизводятся единомышленниками И. Мейерсона и спустя десятки лет после выхода книги. Уточнения касаются в ос-Историческая психология XX века
новном различий между психологическим генетизмом и глобализирующей историей ментальностей. <Эта история функций не является историей ментальностей: преобладающих установок и представлений в обществе, классе, эпохе. Она имеет отношение к процессам, порождающим действия и ментальности> [Malrieu, 1987, р. 438]. Генетическая последовательность, по мнению сторонников истории функций, включает ментальные феномены во все более сложные отношения системной диалектики, которую другие подходы не могут открыть: <Гипотеза истории психологических функций редко встречается в доминирующих направлениях. Все допускают эволюцию поведения, представлений, чувств, трансформации в истории процессов желания, запоминания, интеллектуальных операций и конструкций <Я>... Их затруднение связано с постулируе-мыми фундаментальными психологическими инвариантами (глубокими синтаксическими структурами, базисными структурами действия, психоаналитическими комплексами), которые составляют и координируются во все более сложные системы> [Malrieu, 1987, р. 443].
В глазах сторонников программы Мейерсона гибкое со-отг"тствие между психикой и продуктами человеческой активности не учитывается в должной степени ни сторонниками доктрины психической эволюции, ни <упрощенным марксистским пониманием, останавливающимся перед понятием базиса, направляющего надстройку, и забывающим спросить, как же <человек создает историю> [Malrieu, 1987, р. 448].
КОНКРЕТНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ РАБОТЫ ШКОЛЫ. Самые крупные достижения в развитии исторической психологии последних десятилетий связаны с работами ученика И. Мейерсона - Ж.П. Вернана. В теоретических статьях Вернан в духе своего учителя обосновывает историко-генетическую науку. Его конкретные исследования посвящены Древней Греции.
Историческая психология как наука
Ж.П. Вернан анализирует то, что в <Психологических функциях...> намечается: социально-политический контекст исторических этапов психики. Мейерсоновский <дух> заменяется у него социологической терминологией.
В историко-культурологической работе Вернана психологический план декларируется следующим образом: <Что касается религиозных фактов: мифов, ритуалов, символических представлений - и философии, науки, искусства, социальных институтов, фактов техники или экономики, то мы всегда их рассматриваем в качестве творений как выражение организованной ментальной активности. В этих творениях мы искали то, что есть сам человек, того человека, древнего грека, который не может быть отделен от социальных и культурных условий, которых он одновременно и создатель, и продукт> [Vernant, 1965, р. 97]. Под влиянием структурализма задача психолого-исторического исследования формулируется как единство трех этапов:
1) формально-семиотический анализ текста (мифа), его синтаксис и логика;
2) семантически-содержательный;
3) социокультурный, где выявляются способы классификаций, кодирования и декодирования в их историческом контексте и общественных задачах.
Завершенная процедура должна давать не только декодирование мифа, но и его понимание, его <собственную логику> двусмысленности, противоречия, полярности, которая противоположна бинарной логике логоса. В описании различных сторон должно быть найдено единство <человеческого факта> (мотив, отмеченный в ментальной истории): <Мы не пытаемся объяснить трагедию или свести ее к некоему числу социальных условий. Мы пытаемся уловить во всех ее измерениях феномен неразрывно социальный, эстетический и психологический. Проблема не в том, чтобы свести один аспект к другому, но в том, чтобы понять, как они сочленяются и комбинируются, чтобы составить единый человеческий факт...> [Vernant, 1972, р. 93].
Историческая психология XX века
Но как прийти к синтетическому видению явления без аналитического выделения его сторон, не использовав способов структурной дифференциации - развитых социологического, эстетического, психологического языков? Применение описательных средств психологии с самого начала затруднено отрицательным отношением И. Мейерсона и его последователей к <спекулятивной> <эклектической> терминологии науки о психике и к философской терминологии и стремлением построить историческую психологию на эмпирической основе. В то же время введение внутреннего плана культурной деятельности осуществляется на основе идей П. Жане о <тенденциях>, выражающихся через развитие цивилизации, или идей А. Делакруа о соотношении языка и мышления. Классическая книга А. Делакруа <Язык и мышление> вошла одним из главных теоретических компонентов в <Психологические функции и творения> Мейерсона и являлась предметом размышлений для Вернана во время исследований генеза древнегреческой мысли. Философско-лингвистические рассуждения Делакруа о языке как о <человеческой функции>, превосходящей свое лингвистическое выражение, реализующейся в нормах речевой деятельности, транскрибируются на страницах <трилогии> Вернана о движении от мифа к логосу в утверждение о присутствии <человека как он есть> в знаковых последовательностях культурных творений.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!