Концепт КУНА/КУНИЦА в контексте денежной культуры восточных славян
Демонстрируя веерную модель концепта (FMC), представим анализ-схему основных этапов формирования и развития прецедентного для денежной культуры восточных славян концепта КУНА/КУНИЦА. Схематичность подачи материала предполагает презентацию поверхностных структур концепта в виде лексем и фразем (более 100 единиц) без контекстов, детальное описание которых осуществлено нами в нашей диссертации и статьях (более 200 языковых фрагментов: [13, С. 19–52; 510]). Привлечение отдельных контекстов, в составе которых функционирует лексема куна (вариант куница) праславянского происхождения, объясняется необходимостью уточнения некоторых значений однословных и составных номинаций, а также привлечением к исследованию материалов старобелорусской письменности. Также приведены примеры не использовавшихся нами ранее контекстов, материалы исторических словарей (СлРЯ VIII: 124; СлДРЯ IV: 330–331; Срезн. І: 1364–1368; Кочин: 164–165).
Материальная культура древнего человека предполагала развитие платежных расчетов от форм натуральной оплаты до формирования денежной металлической и бумажной системы. Разноаспектные исследования экономической истории и языка восточных славян таких ученых, как И.Д. Беляев, А.Н. Евгунов, П.В. Знаменский, Н. Калачов, Н.М. Карамзин, М.Т. Каченовский, Г.Е. Кочин, М.Е. Ксанф, Д.И. Прозоровский, С. Руссов, С. Шодуар, Н.Б.Бахилина, Г.А. Богатова М.А. Брицын, Н.В. Коч (Адамчук), Г.Н. Лукина, Н.Г. Рядченко проливают свет на проблему развития категории (концепта) «деньги» в ее «меховой» форме не только как на экономическую категорию, но и нравственно-этическую [13, с. 19–52; 53а; 58а; 72а; 80; 184а; 205а; 235а; 236а; 247а; 279а; 372а; 493а; 510–512; 539а; 545а; 715а].
|
|
|
Осуществление в Киевской Руси платежных операций с помощью меховых шкурок и их частей как денежного эквивалента, закрепившихся в языке посредством слов скот, куны, векши (векшицы), ве(и)верицы, бель (белки), свидетельствуют об огромной роли животных в материальной жизни восточных славян. Куньи меха входили в перечень имущества самых состоятельных людей: … одаривъ … множеством сребра, куны же и соболми почтивъ зело (Пов. об Ионе Новгор., 362.ХV в.).
Одно из самых ранних употреблений слова куна засвидетельствовано в памятнике восточнославянской письменности «Повести временных лет», которое для историков языка стало прецедентным: Дворь же кн zжь разграбиша, бещисленое множъства злата и сребра, кунами и бэлью. Наиболее распространенным и частотным в текстах исследуемого периода являлось название куна (чаще в форме мн.ч. – куны), встречающееся в самых ранних текстах (до ХV в. включительно) – известных летописях (Лаврентьевской, Ипатьевской, Новгородской), житиях (Андрея Юродивого, Феодосия Печерского, Иоанна Златоуста), церковных сборниках (Троице-Сергиевской лавры, Успенского собора, Дубенский сборник правил и поучений), «Шестодневе» Иоанна экзарха болгарского, хрониках (Георгия Амартола), а также актах, грамотах (договорных, закладных, уставных, дарственных новгородского, смоленского, тверского, псковского, двинского происхождения), уставах и других документах правового характера, в том числе «Изборниках» князя Святослава, «Русской Правде» и т.д.: въ дале дъв э кунэ (ГрБ № 238. ХІ–ХІІ вв.); … вирнику 16 гривен и 10 кунъ и 12 в экше (ПрР, 123–133. 1282 г.~ХІІ в); начаша скотъ събирати. о(т) мужа по .д 7. куны (ЛЛ, 49. 1377 г.); Друзи и коунамис zw ткоупиша (Новг. Iлет.,сп. ХІІІ–ХV вв.).
|
|
|
Полисемант куна, функционируя в первичном значении «хищный зверек с темнобурой шерстью» и вторичном, развившемся на основе синекдохи, «мех куницы», до ХV в. активно реализует в экономической, хозяйственно-бытовой, юридической, а также нравственно-этической концептосферах КЯКМ восточных славян значения «эквивалент денег», «деньги», «податная единица». Семантика лексемы обусловила ее вхождение в информационное поле концептов и категорий, в основе которых лежат понятия «деньги», «пошлина» (совр. «налог»).
|
|
|
В связи с отнесением наименований пошлин к юриспруденции, отвечающей за правовые отношения в обществе, интересно провести параллель между разветвленной системой таких названий и процессом формирования в сознании славян моральных и нравственно-этических категорий. Интенсивное вербальное выделение форм платы стимулировалось не только внешними социальными факторами, но и внутренней психологической потребностью платить, так ярко зафиксированной в языке. Взаимосвязь культурной и языковой модели, отражающей эти процессы несомненна. Вопрос заключается лишь в том, какая из моделей доминировала в исследуемый хронологический срез. Анализируя многочисленные составные наименования, стержневым словом которых являлась лексема куна (куница), можно судить о самых разнообразных сферах деятельности восточных славян, о характере экономических и юридических отношений между членами древнего социума, о нормах морали и средневековой этики жителя Киевской Руси.
До конца ХV в., когда уже активно чеканились отечественные металлические монеты, на них иногда изображали пушных зверей (в наше время белорусы поместили на свои бумажные деньги фигурки животных: белок, куниц, волков, лосей). Возможно, название фальшивых денег в ХІХ в. мягкая деньгά (Мельников VII: 187) основано не только на противопоставлении металлическим деньгам, которые подделывали реже, а и содержит в себе архаичное представление о первоначальных мягких «меховых» деньгах. Полагают, что столь долгое «удерживание» металлическими монетами названий животных объясняется находившимися на них изображениями [668а, с. 665], что подтверждает общесемиотический характер освоения действительности нашими предками, предполагающий параллельное функционирование вербального знака и его невербального аналога.
|
|
|
В новгородской (грамоты на бересте) и юго-западной письменности (см., например, АЮЗР І, 61. 1400 г.) зафиксирован грамматический вариант кунь. В «Словаре русского языка ХІ–ХVІІ вв.» это слово объясняется как форма Р.п. слова куня в значении «мелкая денежная единица», что связано с древней формой В.п. и категорией одушевленности – неодушевленности (СлРЯ VIII: 124). Однако наличие в народних украинских и русских говорах гендерной оппозиции кунь – куна может свидетельствовать о существовании формы кунь в форме И.п. (см. Даль ІІ: 218; Онишкевич І: 394). В памятниках севернорусского и западно-русского (реже) происхождения активно функционируют формы недокунь и недокунишко в значении «шкурка молодой или недавно перелинявшей куницы, не имеющей полноценного волосяного покрова» [747а, с. 46–53; 747б, с. 102–109; 294, с. 162–172]. Словообразовательный вариант слова кунакуница (мн.ч. куницы) активизирует свое функционирование с семантикой «денежная и податная единица» с ХІV в. по ХVII в. включительно.
Анализ вербализаторов концепта КУНА/КУНИЦА в полной мере соответствует так называемому закону номинативной дробности: «Существует закон номинативной дробности (дифференциации, расчлененности денотативного поля, денотативной сферы): чем выше номинативная дробность, расчлененность той или иной денотативной сферы, тем большую важность имеют репрезентируемые совокупностью этих средств концепты в сознании носителей языка в данный период, на данном этапе развития общества и мышления. С реальной частотой словоупотребления в речи данный закон прямо не соотносится, так как частотность единиц и наличие в языке номинативных средств – разные вещи, частотность лексем зависит от типа дискурса, места общения и участников общения» [592, с. 63] (курсив наш. – К.Н.). Совпадение расчлененности денотативного поля и высокой частотности употребления лексем в разножанровых дискурсах усиливает значимость репрезентантов концептов, занимающих в коллективной ментальности особое положение вербализаторов ключевых лингвокультурологических образований сознания. Примером такого совпадения является лексема куна, которая в форме множественного числа эксплицировала абстрактное значение «деньги вообще; система денежных расчетов», а в форме куница продолжила свое существование.
«Кунная» система платежных расчетов была распространена на всех территориях расселения восточных славян, все же имея свои особенности в отдельных княжествах, что проявлялось в стремлении князей к автономности правления. В этот период происходит глобальное замещение общегосудрственной идеи на местническую.Судя по таким названиям, как куны смоленские «денежные единицы Смоленского княжества», куны тверские «денежные единицы Тверского княжества», в обществе нарастает тенденция к обособлению княжеств, что в итоге завершится в ХIV в. распадом единого политически-экономического государственного образования Киевская (Древняя) Русь.Составные наименования куны михайловские «куны, принадлежащие церкви святого Михайла», куны никольские «куны, принадлежащие церкви святого Николы» свидетельствуют о существовании в древнем государстве двух форм правления: церковной и мирской. Их скрытое и явное противостояние выражалось в желании доминировать в социальных отношениях, что несомненно, не могло не проявиться в языке.
Дифференциация денотативной сферы, соответствующей концептообразующей номинации куна, обусловила словесную объективацию концепта, отраженную в многочисленных однословных дериватах и терминологических сочетаниях: куна«мелкая денежная единица», куны «деньги вообще», «пошлина, налог», «деньги, данные в рост, в долг», мордка кун, куна р эзана,куна ногата «части шкурки как мелкие денежные единицы; мелкая монета», гривна кунъ, куны старые, куны ветхие«гривны», куны новые «рубли»,куны перекладные «вид побора в пользу вирника,связанного с его переездом с места на место», куны сметные «расчетные деньги», куны судные «судебная пошлина», куны долгие «деньги, выплачиваемые в качестве долга», куны земные «пошлина с земельного угодья» (в белорусских грамотах ХVІ ст. встречается куны съ пашни с аналогичным значением), куны городские «пошлина с горожан», куны гостиные «деньги приезжего гостя, купца», куны закладные «деньги, данные в залог при долговом обязательстве», куныистые «наличные деньги; деньги, данные взаймы без процентов», куны княжьи «пошлина князю», куны ходячие «деньги», куны окупные «пошлина за крестьянина, перезываемого из вотчины другого феодала», куны писаные «взымаемая пошлина, сборпервоначально писцу за составление грамоты, затем вообще князю», куны скотничьи «куны, поступавшие в казну (скотницу)», куны солоные «деньги, выплачиваемые с доходов солеваренных угодий», черные куны «вид обложения, взымаемый в пользу князя»(ср. чернокунец 1) «человек, занимающийся сбором подати черной куны», 2) крестьянин, выплачивающий подать черную куну», чернокунская деревня,чернокунская обжа) и т.д. Дискуссия по поводу последнего терминологического сочетания связана с выяснением вопроса: речь идет о шкурках черной куницы или о металлических деньгах. Судя по проанализированным контекстам, были возможны оба употребления: А черна куна имати по старымъ грамотамъ ж по сеи крестнои грамот э (Долг.гр. Новг. и Каз. – Гр. Новг. и Псков., 116. 1470–1471 гг.); А за мелкой доходъ за бораны и за куры … 20 рублевъ и пол-14 гривны … а черные куны пол-17 рубля (Кн. пер. Дерев. Пят. ІІ, 735. 1495 г.). Возможно, в данном случае выражение черные кунытрансформировалось от буквального «подать мехом черных куниц» до более абстрактного «подать с «черных» зависимых людей» или «подать монетами с черного серебра». Произошла семантическая контаминация значений.
Фраземы отложить куны «отменить куны как денежную единицу, перейти к новой денежной системе», дать куны в куплю «дать деньги для закупки товара», датькуны в гостьбу «дать деньги купцу-иностранцу (гостю) в рост» демонстрируют активные внутренние и внешние торгово-экономические отношения в социуме периода Киевской Руси. Слово куна зафиксировано в составе квазифразеологических сочетаний: до кунъ «до выкупа, до уплаты», искати кунъ«предъявлять иск хозяину за отработанные деньги или искать деньги в долг для выкупа у хозяина», безъ кунъ «бесплатно, без выкупа», не имати кунъ «не иметь дохода». Лексема к уна в значении «деньги» встречается в поговорке-приписке дьяка Кузьмы Поповича Богъ дай съдоровие къ сему богатию: чтокунъ, то все въ калит э: что пъртъ, то все на себ э; удавися убожие, смотря на мене (Приписка в Паремийнике 1313 г., 61). Анализируя «Устав» князя Владимира Мономаха, Б.Н. Рыбаков объясняет выражение наймиту свобода во всех кунах как результат действия прогрессивного на то время закона, ограничивающего срок взымания феодалом процентов за первоначальную сумму и защищающего права должников, оговаривая случаи их освобождения от долга [541, с. 255].
Огромный информационный потенциал, заложенный в составных наименованиях и фраземах с компонентом куна, трудно переоценить. Представляя вместе с ключевой лексемой и ее дериватами концептуальное целое, эти языковые единицы являются «шифром» к прочтению специфики экономической, правовой, морально-этической жизни социума государства Киевская Русь. Если полностью раскрыть информационный «веер», детально анализируя в диахронии понятия, входящие в семантику анализируемых и концептуально с ними связанных вербализаторов концепта, применяя гипертекстовую методику исследования DC (см. ниже), перед нами раскроется глубинный пласт материальной и духовной культуры восточных славян древнекиевского периода.
Важную роль в определении семантических трансформаций глубинного уровня, связанных с функционированием лексем куна и куница, играют два момента: этимология корня и его связь с конкретным представителем семейства куньих – куницей. Существует точка зрения, что *kuna «куница» следует отграничить от *kuna «деньги», «налог», которое сопоставляется с хеттским kuљљ an в значениях «мзда», «цена», «плата за труд», «жалованье». *Kuna «зверь куница» этимологи связывают с лит.к iб unė, лат. с auna, др.-прусск. с auna «куница». Но, имея эти формы, следовало бы ожидать, с точки зрения В. Махека, праславянское*и una<*kjuna, где исконное к появляется под влиянием общеславянского *kuna «денежная единица» (Фасмер ІІ: 417; ИЭССРЯ I: 455). На основании этого, можно предположить, что фонетическое совпадение двух семантически разных слов еще в праславянскую эпоху определенным образом совпало с их концептуально сходным смысловым потенциалом.
Податная натуральная единица под названием куна/куница выплачивалась в исследуемый период не только мехом куницы, но и других пушных зверьков. По-видимому, степень распространенности этого ценного грызуна была в это время настолько велика, что он был объективно выбран как наиболее типичный «платежеспособный» зверь. Несомненно, этот факт имеет непосредственное отношение к психологической теории прототипов, интерпретированной лингвистами, согласно которой в языке закрепляется название того объекта, который имеет наиболее высокий категориальный статус в мышлении (как подтверждение прототипичности номинации куница можно привести примеры ее широкого использования в фольклоре и функционирования в качестве имен собственных: в Варсонофиевской Кормчей упоминается Максим Куница, топонимы Куньск, Коунича, Коуничєє встречаются в актахпольского и молдавского княжеств и т.п.). С развитием «кунной» системы расчетов сигнификат номинации теряет свою четкость, а затем существенно трансформируется, так как утрачивается прямая связь с денотатом – хищным грызуном с темно-бурой шерстью. Единство денотат –референт – сигнификат сохраняется лишь в плоскости оппозиции пушной зверь – деньги. Пластичность, гибкость и вариативность поверхностных структур концепта проявляется в большом количестве вербальных и невербальных репрезентаций, что обеспечивает адекватность понимания его «калейдоскопического» глубинного содержания.
«Номинативная плотность» анализируемого концепта усиливается за счет большого количества дериватов слова куна: кунка, куночка (уменьш. от куна), кунное, покунное (вид пошлины), кунщик (должностное лицо, сборщик пошлин). Последняя лексема функционирует вплоть до ХVIII в.: А кунщика мои сь т эхь селянъ кунъ не беруть и иныхъ никаких пошлинъ (АЮ, № 110, ХIV–ХV вв.); Имянъ ихъ списки послалъ съ кунщиком с Ываном Колодничимъ напередъ сего (Дон. д. ІІІ, 31. 1646 г.)(ср. куничник владычный «должностное лицо, сборщик пошлин в Древней Руси»: куничнику владычню шлось сохи жь кор/обья/ ржи ... (Кн. пер. Бежецк. пят., 14. 1501 г.); данный субстантив имел и второе значение «класс жителей, которые платили подать – куницу» [247а, с. 124]. Староукраинский субстантив кунн икъимел семантику, тождественную значению древнерусского слова кунщи къ: … с куннико(м) бы(л) зостави(л) t вс zкоє спижи жи(в)ности и зб 7р за(м)ковоє (ЦДІАК, 28. 1567 г. – Карт. ССУМ).
В ХVI–XVII вв. на территориях, для которых был характерен пушной промысел, сохраняется натуральный и денежный налог, выплачиваемый мехом пушных животных, который традиционно называется кунный или покунное: А ималъ ту пошлину на великаго князя Иванъ Лугвеневъ. А Ивану шло покунного съ коробщины 4 гривны безъ 2 денегъ (Кн. пер. Шелон.Пят. ІІ, 358. 1524 г.).Адъектив кунный входит в свободные и терминологические сочетания типа кунное собрание, сев.кунный ясак, кунная самоядь (о народе): Собра же такового им эния, много множество, и восхот э на то кунное собрание воздвигнути церковь и соградити монастырь (СлРЯ VІII: 123. ХV в.) Башкирцы … куннои ясакъ дають въ государеву казну в Казань по пяти куницъ (Осин., п. кн., 139. ХVІІІ в.~1596 г.) И тех де казаков нашли на тундре кунная самоядъ Ниля стоварищи нагих и вывезли их в Носовой городок только еле живых (Гр. Сиб. Милл. ІІ, 200. 1607 г.). Основа номинанта куна стала производящей для наречия без(с)кунно, сохранившегося до ХVIII в. в форме бескунично (= безясачно), т.е. «без выплаты денег»: … оброку съ того ухожью платитъ четь пуда меду, Новосельскаго б эляка безясачно и безкунично, пошлинъ съ меду полторы денги (Тамб. арх. ХХ, 60. 1706 г.~1664 г.).
Лексема куна входит в состав сложных слов кунои(е)мецъ(ъ), куное(и)мьца, имеющих значение «сборщик подати». «Полный церковно-славянский словарь» представляет субстантив куноимецъ уже с трансформированной семантикой «мздоимец, ростовщик» (Дьяченко: 275). Композиты кунолюбецъ (сребролюбец), кунолюбие (сребролюбие) в исследуемый период приобретают негативную коннотацию, определяя христианское отношение к накопительству денег как отрицательному явлению [13, с. 24–25]
Развитие металлической денежной системы приводит к постепенному исчезновению «кунной» денежной системы, однако номинация куна и ее производные сохраняют еще длительное время свой статус ключевых концептообразующих номинаций как на северных (русских), так и юго-западных (украинско-белорусских) территориях хозяйствования восточных славян: От косматых товаров : соболе й, кунъ , рысей ... от копы по три гроши (ПККДА ІІ (дод.), 556. 1563 г.); Иль z л ипчичъ и меркелъ новосхови (ч) … мели ... това(р) свои ... .м 7ф.куни(ц) .ке 7.недокунко(в) .и 7 . (Бер.митн. кн., 19/І, 19/2. 1583 г.).
Особенностью функционирования слова куна на украинско-белорусских территориях (ср. польск. к una «железная цепь») является его активное употребление в метафорических значениях «железная скоба, в которую запирали преступников; железная цепь; ошейник», «тюрьма» (в древней Руси наказание такого рода было широко распространено) (ЦДІАК I, 2 зв., 129. 1594 – 1595 гг.; ЛСБ, 40 зв. 1634 г. – Карт. ССУМ; Лекс. Слав., 129. ХVII в.; Арх. ЮЗР 3/IV, 54. 1649 г.; Дьяченко: 1029; Гринченко ІІ: 325; Шимкевич І: 121–122; Билецкий-Носенко: 200; Пискунов и т.д.).Посадить в куну означало «заставить раскаяться». С. Руссов, ссылаясь на записи руського казака, свидетельствует о том, что в Ташкенте на убийц и неверхных жен вместо казни налагалась «плата кунъ», из которой одна часть поступала в казну, а вторая – родственникам преступника [539а, с. 64–65]. Таким образом, слово куна в существенно трансформированном значении (наблюдается аппликация значения «денежная единица» и значения «тюрьма») употреблялось и в ХІХв., расширив свою географию.
Изменение номинативного поля концептов ДЕНЬГИ и ПОШЛИНА происходит с ХІV в. за счет активизации лексемы куница, в структуре которой суффикс -иц- вначале имеет деминутивное значение, которое со временем утрачивается [155а, с. 89]. Данное слово употреблялось на территориях восточнославянского языкового ареала в значении «род пошлины, денежного побора» вплоть до ХVІII в. Значения лексемы «мех как подать», «вид пошлины», «деньги» формируются на основе функционального переноса с ХIVв., что отражено в новгородской, московской, северо-восточной письменности: (ГрБ № 136. ХIV в.; АСBPШ, 259–260. 1374 г.; Гр. Новг. и Псков., 115–116. 1440 г.; Ворон. там. кн. 1621 г. – Южн. там. гр. 5, 14 об. ХVII в.; Др. Пам., 290–291. 1400 г.; ПГ І, 42. 1381 г.; АФЗХ II, ХV–ХVII вв. и т.д.). Юго-западная (в основном актовая) письменность фиксирует номинацию как репрезентант концепта ПОШЛИНА: к тому и куницы отъ поповъ по всемъ городомъ и погостомъ … судовъ церковныхъ не судити … (Гр 6. 1322 г. – Гр ХIV ст./Ред. Русан. 1974, с. 22); давывали пятдесятъ куницъ … а къ жниву три дни, и на яръ трижъ дни (АЮЗР I, 17. 1444 г.); конюшые брали съ конского и зъ животинного стада зъ м эстского куницу, по двадцати грошей на л это (АЗР I, 362. 1505 г.); за хоружее куница по шести жъ грошей, а въ эжчому съ куницы на страву по три грошы, коли сами е эдоскарбу не несутъ (АЗР II, 367. 1540 г.); если бы имъ зо мной м эшкати не подобало, теды учынившы ми за все досыть, оддавши кождый зъ нихъ куницы повзолотого, за кого хотя пойти вольно (АСД І, 260. 1617 г.). Последние примеры свидетельствуют о тенденции сохранения архаичной номинации, «изжившей» свои первоначальные смыслы и существовании периода параллельного функционирования в одном экстенсионале понятий «мягкие деньги» и «металлические деньги».
Появившиеся металлические деньги еще долго «шли рука об руку» с понятиями, отражавшими устаревшую «меховую» денежную систему. О куничных пенязях пишется, например, в «Литовской метрике», актах и других документах ХVI–ХVII вв. западной и юго-западной Руси. Так, в жалобе на произвол куничника говорится: панъ Станиславъ Скопъ, куничьникъ Жомойтскій, выбираючи пэнязи куничьные отъ приставовъ земли Жомойтской, великую обтяжливость приставомъ и людемъ чинитъ (АЗР ІІІ, 40. 1551 г.). Параллельно употребляется привычный термин куничное: мыта р э чныи, перевозы, капщизны, млыны, куничное … то все абы было брано къ руц э и пожитку нашому (АЗР ІІ, 197. 1529 г.).
С семантикой «деньги; вид пошлины» номинация куница входит в ряд составных образований: куница варная,куница закладная, куница шерстию, куница черная, куница благословенная (благословленная), куница сборная (соборная), куница явленная съ грамотою, куницасъ оброкомъ, куница мировая, куница новоженная, куница выводная, куница свадебная, куница девичья, куница вдовья [13, с. 41–44; 205а, с. 197], (Кочин: 164). Сигнификативно различающиеся конструкции определяют разные признаки одного экстенсионала. Однако для последних шести составных наименований константным сигнификативным признаком оказался признак «брачные отношения».
История некоторых терминов проясняет хронологические границы появления и исчезновения конкретных видов «куничных» пошлин. Так, составной термин куница шерстью мог возникнуть не ранее ХIVв., так как до ХIVв. субстантив шерсть имел фонетический облик сьрсть (сересть):А вышедъ из пиру возмутъ прощен iе, ин э нам эстникомъ дадутъ покуницэшерстью(АСВР III, 21 – 22. 1397 г.). Такой вид пошлины был знаком и белорусам: Дани, што приходятъ на церковъ … у Сингаевичох две куницы шерстю (Арх. ЮЗР I/VI, 290. 1600 г.); тоs бирал на них з дым yпочорноs кyницы то ест шерстъю (Стрыйк., 440б – ГСБМ IХ: 125). В старобелорусском памятнике деловой письменности «Книге записей. Литовская метрика» зафиксировано также составное наименование белка шерстью с аналогичным значением: а не будетъ белокъ шерстью, ино по две деньзе зъ жеребъя (КЗ, 468. 1488 г.). Платили белорусы и побережную куницу – плату за пользование прибрежными территориями и реками: Билъ намъ чолом ключникъ киевский Сенько Полозовичъ и просилъ у нас именья … з дачкою грошовою и медовою, и с неделскими ведры, и с побережными куницами (Арх. ЮЗР VIII/4, 114. 1494 г.).
Куница благословенная (благословленная) как и сборная (соборная) имела семантику «вид побора с духовенства в пользу архиепископа за благословенную (благословити «даровать») грамоту, разрешающую священнику служить службу». Стоила такая грамота гривну и действовала в сфере церковной администрации вплоть до ХVII в. Суффиксальное производное от имени существительного заклад «залог при долговом обязательстве» – адъектив закладной – входит в состав сочетания закладная куница: за закладную куницу на насъ брати по десяти грошей(АЗР I, 352. 1503 г.).
Для хронологического среза ХIV–ХVII вв. характерно специфическое функционирование наименований пошлин, в состав которых входило слово куница. Консервативность и некоторая ригидность мышления не позволяет еще достаточно долгий период времени архаизироваться «денежным» значениям. Однако уже явен процесс нивелирования значения «меховые деньги», что проявляется в акценте не на первом, а на втором компоненте термина, уточняющем вид пошлины (это процесс наблюдается и в сочетаниях с лексемой куна, но не так рельефно, так как расчеты меховыми шкурками занимают в ХІ–ХIV вв. еще важное место в денежной культуре). Так, в сочетании куница выводная, что означало «побор, плата за выезд (часто в связи с заключением брака)», доминирует адъектив выводная, образованное от формы выводити (выводити людей «выводить людей, преимущественно крестьян, из чужого владения в свое; выводное «пошлина»): И за выводную куниц у платят зд эс в четверті и им дат грамота там пошл ін и выводные куницы не правит – так пишут в челобитной о выдаче новой пошлинной грамотыкрестьяне Муромского сельца (Пам. Влад., 107. ХVII в.). О выводной кунице помнят еще в ХІХ в., однако уже в качестве архаичного культурного компонента отечественной истории: «Выводная куница – куница, которая бралась в пользу намэстника – державца или воеводы и старосты съ жениха, выводившаго невэсту изъ извэстнаго мэста или изъ волости на сторону» (Яворницкнй I: 405).
Виды побора в пользу князя или общины в связи с заключением брака имели также названия куница мировая, куница новоженная, куница свадебная, куница вдовья, где определение передает основное содержание термина, а слово куница служит неким ориентиром, символически связавшим традицию «кунной» денежной системы и новой системы расчетов в пределах брачных отношений: Ни новоженныя куници, ни хмелевого докладу, ни площки, ни половниковъ (ААЭ І, 77. 1473–1478 гг.); кажешъ дей имъ посощыну нашу посполъ съ тяглыми людьми и куницы свадебъные платити (ИЮМ ІІ, 231. 1630 г.). Прямое отношение к свадебной кунице имеет слово полневесты, означающее «половина платы за свадьбу»: прис удили есмо той мещанце на Федоре Кульневе за полневэсты (КСД, 1270. 1518 г.). Выдавая девушку (женщину) замуж в чужую деревню, община лишалась работницы и потому нельзя было заключить брак безсогласие мирян (мира). Отсюда – образование особой брачной пошлины куница мировая [205а, с. 4]. Термин-фразема мог усекаться до одного слова, подвергаясь трансформации опущения: Сидоръ Федотовъ … зъговорил у крестьянина Сомова дочь его Марфу за брата своего … и куницъ по договору привес въсю сполна (ИНРЯ, № 94, 238.ХVII в.).
В описях замков (староукраинские документы преимущественно ХVI в.) содержится много примеров использования названий брачных пошлин, которые свидетельствуют о положении женщины в обществе, характере супружеских отношений, а также этике половых различий: К уницы з ми/р/ско є .в̃і. грш куницы сваде/б/ные w/т/ удовы по/л/копы гроше/и/ а w/т/ де/в/ки . в̃і. грошеи (ООвр. 3., 103, 1552 г.)х; К уница зми/р/ска z старост є .в̃і. грш девочаz к у ница .в̃і. грш (ОВин. З., 131 зв.–132. 1552 г.)х; Свадебъной куницытъ девъки .в̃і. грш (ОКр. З., 149. 1552 г.); Вина водл у гъ стат у ту вєликого кн я /з/ства Куницы. Ѡ тъ дєвки кгди идєть зам y жъ хот я за т у тєшнєго жъ старостє куница .в̃і. грошє/и/ w тъ вдовы .л̃. грошє/и/ а змирска я к у ница .в̃і. грошєи (ОЧерк. З., 6 зв. – 7. 1552 г.)х. Право на замужество (женитьбу) оплачивалось, сумма, как правило, увеличивалась, если жених уводил невесту в другую деревню или женщина хотела выйти замуж вторично: куницы змирские, свадебныебрано бы зъ нихъ по шести грошеи, авдовьюкуницупо дванадцати грошеи (Привил.влад. бояр. и мещ. Смол. 1505 г. – АЗР I, 213); А мироваякуницаи свадебная имати по шти грошей, а со вдовыимати по тому жъ, которая поидеть за мужъ (Жал.гр. в к. Вас. Ив. Смол. 1514 г. – СГГД, № 148).
С ХVI в. активизируется процесс замены и вытеснения древнейших составных брачных названий однословным производным куничное (ст.-укр. куничне) «плата феодалу за разрешение жениться» (АЮЗР II, 197. 1529 г.) (ср. куница с тем же значением в ХIV–ХV вв.). Номинация куница еще долгое время функционирует параллельно с термином куничное: Куницыза д эвкою и вдовою, коли до иншое панщызны замужъ идетъ, грошей дванадцать (АСД І, 190. 1594 г.) (речь идет о так называемой вдовьей и девочей выводной кунице).
Наименование куница широко представлено в староукраинской и старобелорусской деловой письменности ХIV–ХV вв. Мех куницы являлся предметом купли-продажи, дарения, наследования, оплаты налогов, видом натуральных и денежных поборов: давывали пятдесятъ куницъ княгини великой Витовтовой,съ дыма по куницы(АЮЗР I, 17. 1444 г.); … даровала есми сво єю до бро ю вол єю моужа … своими име/н/ ио/т/чи зн ыми … и з данми з м єдовыми из грошовыми и с коуницами(ЗХП, 134 – 136. Луцк. 1490 г. – ССУМ I, 528); … соудья а нє имєєть слоуха(н) бытии дал эи олижь положи(т) три гривны алюбо лоупєжи коуничиїи которыи(ж) то соудьа возмєть справнє коли боуд э ть правъ (ВС, 34. ХV в.) (см. также Арх. ЮЗР I/VI, 3. Луцк. 1322 г.; Соst. II, 632, 633. Сучава. 1408 г.; Соst. II, 669, 670. 1434 г.; Соst. II, 790, 791. 1456 г.; ВС 30 зв. ХV в.;Розов, 108. Киев. 1427 г.;ЗНТШ LХХVI, 141. 1433 г.; Ак. ЮЗР І, 17. 1444 г.; ЛКЗ, 90, 92 зв. 1471 г.; BDII, 275, 276. 1460 г.; BDI, 96. 1466 г. и т.д.).
В украинском и белорусском актовом языке ХVI–ХVII вв. лексема куница выступает как полисемант с аналогичными значениями:… с того села дани грошовое и медовое и бобровъ и куниц всего того – дас zт коп грошей вам даивали (АЛРГ, 119. 1506 г.); кн zзь ... побра/л/ лисиц выправны/х/ двана/д/цать куницъ шєсть (ЖКК II, 129–130. 1582 г.); Илъ z липчичъ и ме/р/келъ новосхови/ч/ ... мели ... това/р/ сво/и/ ... .м 7ф. куни/и/ц ... песико/в/ .к 7е. бо/р/суковъ .л 7. (Мит. кн., 19/1. 1583 г.).
По свидетельствам Д. Яворницкого со ссылкой на труд М.К. Любавского «Областное деление и местное управление Литовско-Русского государствако времени издания первого Литовского статута» лексема куниця зафиксирована в украинском языке в составе наименования куниця варна (синоним куничне), чтоозначало «доходъ, который уступался при пожалованiи городу магдебурского права на потребы мэсткіе отъ домовъ, гдэ пиво и медъ варятъ» (Яворницкнй I: 405).
Арендаторы земельных угодий платили феодальные поборы шкурками куниц или их денежным эквивалентом: Выплачивали такую дань безземельные крестьяне, «гольтяи», которые назывались куничниками: а коуничнико/в/три по шести коуни (ц ) дають два и (х ), а тр єти (и )коуничникъ по три коуници а вси три го (л )т zи (ЛКЗ, 90 зв. 1471 г.);Куничники маютъ намъ давати куницы (1527 г. – Карт. Тимч.)хх. Куничников, как движимое и недвижимое имущество, продавали или дарили вместе с земельным участком: ... панъ староста … обадва манастыри подалъ ... з ... данми медовыми ... лови рыбными и звериными, нивами, ... сеножатми, в мисте самомъ пляцами, куничниками и житками вшелякими (Арх. ЮЗР I/VI, 449. 1617 г.). В следующих контекстах, по-видимому, речь идет о куничнике – собирателе подати (куницы): куни(ц) никомун є давали а л юд є(и) и куни(ч)нико(в) пн 7а п єсо ви/ н/ ск ого w (т ) сєлъ згон яли (ЛНБ II, 5, 18 зв. 1590 г. – Кар. ССУМ)х; куничнико(м )єго мл 7 сти w то(т) граб є(ж) у справ єд лив и(л)(ЛНБ II, 5, 128. 1595 г. – Там же)х. Кроме семантики «вносивший подать куницами», Д.И. Яворницкий представляет слово куничниккак синоним субстантивированному прилагательномукуноемчий в значении «сборщикь подати куницами» со ссылкой на труд Н.Я. Аристова «Промышленность древней Руси» [26а, с. 18] (Яворницкий I: 405).
Церковь как крупнейший феодал имела свои земли, суды, зависимых людей. Особым сословием являлись крестьяне, освобожденные от всех хозяйственных повинностей и относящиеся к монастырской юрисдикции, часто становящиеся монахами, послушниками, о чем свидетельствует деловая письменность: Люди к уничныеце/р/ковъные(ООвр. з., 107 зв. – 108, 1552 г.)х; А мае/т/ на свое/и/ земъли куничьники пе/т/ра Заха/р/ича а Степана плес унова попъ ... сава (Там же); Килько хатъ послушниковъ, называемыхъ куничники (АЗР V, 126. 1671 г.).
Семантика составных наименований с компонентом куниц- в староукраинском языке типа змирская (зъмирная) куница, поемная куница, пашенная куница, девочая куница, свадебная куница, куница шерстю, была тождественна их семантике в старорусском языке: ... приходить всихъ тыхъ ку ницъ паше/н/ыхъ(ср. ст.-русск. земная куница)и иньшихъ год у i копь гроше/и/ (ОЧорн. З., 63 зв. 1552 г.)х; ... арендовали есмо именя наши ... съ поддаными тяглыми и нетяглыми ... пересудами, присудами, куницями зъмирными и поемными и зо вс э ми и вшелякими ихъ повинностями (Арх. ЮЗР 6/1, 284. 1601 г.).Выражение на куницах сидят означало «платят дань»: ... да/ни/ з меща/н/ которы єна куница/х/ сед я/т/ (ООстр. З., 4. 1616 г.)х.
Номинация куница в значении «подать, денежная единица», по данным М. Грушевского, употреблялся на территории Украины до ХVI в. включительно: «Головними предметами українського вивозу були невiльники, футра, вiск i мiд, не тiльки до Вiзантиї, а i взагалї в усїх напрямах руської торговлї. Футра, вiск i мiд були найцїннїйшим з того, що взагалї продукували землї Руської держави: вiд незапамятних часiв громади схiдної Европии платили дань шкiрами – «по бэлэй вэверицэ», «по черьнэ кунэ», «медомъ и скорою», i память сїєї дани держалась на Руси дуже довго: в ХVI в. ще стрiчаємо рiжнi «куницї» – селянськi податки, хоч уже здебiльшого переложенi на грошi» [150, с. 288]. Однако памятники письменности свидетельствуют о более длительном периоде функционировании этой лексемы. Так, по сведениям Е. Тимченко, лексема куница с данной семантикой употреблялась и в ХVIII в.: на котором плецу мешкаючи лю ди свои м эют хати тилко зоново куницу дают (Дэло Вих., 3. 1722 г.). В контексте Ѳедор … мелъ у с єб є Комор у w (т)цовск у ю в ри/н/ку Киевском ъна пляц у волномъ а не кунично/м/ сто y чую (ПИ № 30. 1638 г.)х данный адъектив означает «обложенный податью».
Адъектив куничный (-ий) с относительным значением в ХVI–ХVII вв. активно (в ХVIII в. – реже) употребляется в качестве определения таких слов, как дань, плата, деньги, гроши: з данмигрошовими и м єдовыми в бобровыми ику ничны ми (AS III, 39–40. 1507 г.); с платыгрошовыми и овсяными икуничными (Арх. ЮЗР 8/IV, 80. 1560 г.); з даню ... куничною (Арх. ЮЗР 8/VI, 318 – 319. 1571 г.); куничныхъ денегъза 1787 год – 2 р. (Карт.Тимч.).Варианты имен прилагательных, производных от форм куна и куницасемантически дифференцировались. Так, различались куний «из меха куницы» (шубка куняя– Арх. ЮЗР 8/III, 245. 1573 г.) и куничный «относящийся к виду пошлины – кунице» (з данми грошовыми ... икуничными – Арх. ЮЗР 7/1, 65. 1523 г.).
Куничное как вид побора существовал на территории Белоруси до ХVII в. включительно: вси платы наши п эняжные, чыншевыи, поборныи, куничныи, мытныи, отъ жытъ и отъ мезлевъ прибавленыи, отъ пустовскихъ земль браныи, и отъ осадъ людей … мають державцы наши выбирати (АЗР ІІ, 198. 1529 г.). Куничники исправно платили пошлины своим хозяевам: За тые вызволеные роботы и поседи [плата за аренду земли], съ которыхъ есьмо ихъ вызъволили, мають намъ тые люди наши и куничъники, кожъдый з нихъ на кожъдый годъ отъ кождое сохи воловое по полукопъю грошей давати (КПД, 69. 1529 г.). Акты фиксируют случаи протеста против произвола куничников – сборщиков налогов: панъ Станиславъ Скопъ, куничьникъ Жомойтскій, выбираючи пэнязи куничьные отъ приставовъ земли Жомойтской, великую обтяжливость приставомъ и людемъ чинитъ (АЗР ІІІ, 40. 1551 г.); того боярина, тивуна и тых куничников … разбойным обычаем побили, помордовали и луп учынили (АВК ХХХVI, 309. 1582 г.).
Особенностью употребления наименования подати в белорусском языке является то, что только дериват куница и его производные (куничные гроши) связан с понятием «плата, деньги»; куна/куня (прилагательное куний) обозначали только животное или его мех, изделие из этого меха. Вместе с денежной пошлиной – куницей, взымавшейся со двора, платили, как в старину, и натуральными продуктами:давывали … съ дыма по куницы … а въ кухню по курети и по десети яецъ и по полгроша (АЮЗР І, 17. 1444 г.); Дають пос э ди грошей і, куницы грошей і, жита бочку, льну вэ съ (АВК ХIV, 12. 1555 г.).
История слов куна и куница после ХVII в. развивается по-разному. Концептообразующая роль слова куна и его дериватов проявляется и в этот период, однако с ХVIII в. намечается их узкая специализация, связанная с функционированием устаревших номинаций в сфере гендерных и уже – брачных – отношений. Прослеживается эта тенденция по лексикографическим источникам ХVIII–ХІХ вв.: кунка «девушка», кунные деньги «подать, которую платиль женихъ за невэсту» (Дъяченко: 275); куна 1) Мustela. Звэрокъ хищный; 2) стар. Въ старину вмэсто денегъ сперва цэлая шкурка звэрька сего употреблялась, а потомь лобки и мордки вмэсто мэлкой монеты (САР ІІІ: 481–482; СЦСРЯ ІІ: 491); стар.кунщикъ «собиратель кунъ или податныхь денег», кунный «состоящiй из кунъ», кунные деньги (княжее, куница) «подать, которую платил жених за невесту помэщику или въ казну» (СЦСРЯ ІІ: 491); куна стар. «название кожаной монеты, приблизительно 5 7/10 копейки», «плата помещику от крестьянина за позволение жениться» (Шимкевич: 121–122).
Особое значение в фиксации архаичной информации имеют словари народной речи. Интересно отметить, что семантика грамматических форм к унно, к унный, куни′ть трансформировалась, не утратив связи с представлением наличия кун (денег) как признака достатка, богатства, обилия: кунно«изобильно»,кунный«богатый, обильный, ценный, дорогой», «густой, ветвистый, развесистый (о деревьях)», «крупный (о рыбе)», кунить«богатеть» (олон.) (Куликовский: 46; СРНГ ХVI: 92).
В.И. Даль выделяет два значения у лексемы куна: 1) «звэрокъ Mustela», 2) стар. «денежный знакъ, когда бѣльи, собольи мѣха, куньи замѣняли деньги».В словарной статье объясняется значение устаревших слов кунщикъ «сборщик податей» (ср. употребление в профессиональной речи куничникъ «лэсникъ, куній промышленникъ»), кунное, куничное «окупъ за невэсту владэльцу, подать съ новоженовъ; выводное, плата за невэсту, выходившую въ чужую вотчину; княжее», сватая дэвку, ее в речи величают куницею; кунный «обильный, дорогой», кун ій «изъ куницы» (Даль II: 218). Народные паремии с компонентом куна (куница) отражают характер свадебного обряда, связанный с выкупом невесты или архаичное представление о деньгах: Отдай куницу, красну девицу; Кунь да соболь бежитъ, а баранья шуба въ саняхъ дрожитъ; Соболь да куница бежитъ да дрожитъ, а серая овечка лежитъ да пышитъ; Нужда куны родитъ (Там же). В старорусских народных песнях жених часто сравнивается с бобром (вариант: соболем), а девушка на выданье – с куницей, гибким и грациозным зверьком: Бежит бобер за куницею, слава (Сахаров, 56).
К унка (черепов., новг.) является прозвищем крестьянина или крестьянки, олон. к унюшка встречается как обращение «милый мой» (СРНГ ХVI: 95). Интересно отметить, что на севере куной ласково называют не просто девушку или женщину, а верную (жениху, мужу). Приданое девушки в этой местности называется кунное именье, а хвалебные свадебные песни невесте – кунные песни [186, с. 43]. Прозрачна связь слова куна и женского полового органа, имевшего аналогичное название (куна, кунка) (сев.-двин., том., енис., байк., амур., колым., тобол., урал,, свердл.. перм., казан., самар., терск., курск., яросл, костром., влад., вят. – СРНГ ХVI: 89, 93) (ср. влад. л аска, горьк., сарат. л астица «половой орган коровы» – СРНГ ХVI: 274, 281). Авторы «Етимологічного словника української мови» сравнивают форму кунка «женские половые органы» со ст.-польск. kunka «любовница» и связывают с тур. kuma «любовница, наложница» (ЕСУМ ІІІ: 142). Важность телесно ориентированной метафоры в народной ментальности подтверждается большим количеством аналогичных примеров, зафиксированных в памятниках письменности исследованного периода [288а, с. 160–165].
А.А. Потебня, анализируя малороссийские народные обряды, отмечает, что куница – символ девушки-невесты, за которую давали куничный откуп. Развитие семантики слова куница «девушка-невеста» происходило поэтапно: свадебная пошлина (куница свадебная), выкуп ↦ девушка, за которую давали куничный выкуп (в наши дни символичный), ↦ девушка-невеста. В «Словарі української мови» под редакцией Б. Гринченко слово куница представлено в нескольких значениях, одно из которых – «выкуп помещику за крепостную невесту первоначально в виде меха, а затем и денег» (Гринченко II: 325). С последней семантикой лексема куница вошла в состав фразеологизма дати куницю, тоесть, «заплатить такой выкуп» (Там же). П. Билецкий-Носенко определяет значение куниця следующим образом: «Выводные деньги за невэсту (право господина, ledroit, duseigneur). От стариннаго сл. куна, куны – деньги» (Билецкий-Носенко: 200). В современных полесских говорах субстантив куніца означает «жартівливий весільний обряд викупу нареченої, платою за яку є зібрані з учасників весілля наїдки» (Лисенко: 110) (ср. куниця 1) «наречена»; 2) ист. «плата князеві, поміщику за шлюб» – ЕСУМ ІІІ: 142).
Автор «Словаря белорусского наречия» И.И. Носович выделяет у субстантивированного деривата куничное два значения: «подать помэщику за дэвицу, выходящую въ замужество, какъ бы выкупъ невѣсты. Обыкновеніе, уже редко гдэ существующее» и «пеня, которую давали въ церковъ для выкупа от куничнаго наказания», что связано с метафоричным значением лексемы куница «кандалы» (Носович: 269). Лексема куница имела в белорусских говорах ХIХ в. значение «платежь помэщику за дэвицу, выдаваемую въ чужое имэніе» (т.е. речь идет о выводной кунице): «Въ древности куницы, или куньи шкурки употреблялись вмэсто денегъ» (Носович: 269).
Авторы словаря народной лексики Гомельщины, ссылаясь на труд П.В. Шейна «Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-западного края», иллюстрируют форму ку ня примерами из устного народного творчества в значении «куница (выкуп за невесту)» (речь идет об изделии из меха куницы как предмете выкупа, в наше время уже сугубо символическом):Куны мои позмокали, А соболи позвисали. … Крыйся, зятю, крыйся! И кунями и бобрами. И чорными соболями (Шэйн.III: 433).
Сохранение в народных говорах до нашего времени значений номинаций куна и куница, связанных с понятиями «женщина-невеста», «заключение брака», до сегодняшнего дня свидетельствует о мощной фиксации связи компонентов оппозиции брак – деньги, определяющей характер общественных отношений как древнего, так и современного социумов. Следовательно, со всех разнообразных видов куничных плат до нашего времени остался бытовать (в трансформированной форме свадебного обряда) такой вид, как куница свадебная (варианты куница выводная, куница новоженная, куница мировая, куница вдовья), что отражает прочные архаичные корни института брака восточных славян. Современный «Словник української мови» регестрирует слово куниця с устаревшими значениями «денежная единица», «невеста» (перен., нар.-поет.), «плата князю, помещику за женитьбу» (СУМ IV: 399). Однотомный «Толковый словарь белорусского языка» фиксирует слово куница только в значени «животное, его мех» (ТСБМ II: 756).
Вышеизложенный материал свидетельствует о том, что лексема куна (вариант куница активизируется с ХIV в.) в эпоху Киевской Руси и после распада средневекового государства принадлежала к общенародному лексическому фонду и употреблялась как в устной, так и в письменной речи восточных славян, являясь ключевой номинацией концепта КУНА/КУНИЦА. В основе базовых признаков концепта находятся гиперсемы «ценный мех», «товар», «деньги». Многочисленные составные наименования, фраземы, в состав которых входили слова куна и куница, подтверждают, что номинации принадлежали к активному словарю восточнославянского языкового ареала. Функционирование лексемы куна и ее производных в украинском, белорусском и русском народных языках вплоть до наших дней указывает на длительный психологический процесс перестройки мышления восточных славян, на наличие ментальных констант, характеризующих восточнославянскую ментальность как традиционную и стабильную.
Сворачивание информационного поля концепта КУНА/КУНИЦА происходит после ХVII в., что проявляется в 1) переходе в пассивный запас лексики слова куна (начиная с ХIV в.) и его многочисленных дериватов, а также составных терминов с данной лексемой и ее вариантом куница в связи с изменениями в финансовой и правовой системе государства, реформацией церкви; 2) архаизации значений слова куница, связанных с понятиями «пошлина», «деньги», «брак». Обратный процесс – развертывание информационного «веера» – осуществляется благодаря сохранению лексем куна и куница с устаревшими значениями в исторических текстах (памятниках письменности), народной речи, фольклоре и частично в литературных восточнославянских языках, где номинации в метафорическом значении являются стилистически маркированными. Слово куна и его производные утратили свою концептообразующую функцию, изменив свой информационный статус. В современном сознании лексема входит в самую отдаленную зону периферийное поля SС ДЕНЬГИ и SС НАЛОГ. Номинация куница активно функционирует в речи только как название животного и его меха.
Потенциал концепта ДЕНЬГИ в современном сознании огромен, так как необходимость в деньгах как обязательном условии физического существования велика. Их отрицание как зла проявляется в современном обществе через двойную стандартизацию, основанную на фундаментальной семантической оппозиции добро – зло, а в языке отражается с помощью многообразных речевых реализаций. О значимости концепта ДЕНЬГИ и его особенностях вербализации в русском языке И.А. Стернин пишет: «Любой концепт характеризуется способностью к реализации в различной знаковой форме. Так, например, для активизации в сознании носителя русского языка концепта «деньги» можно использовать не только лексему «деньги», но и «финансы», «капиталы», «монеты», «гроши», «бабки», «капуста», «мани», «презренный металл», «золотой телец» и т.п. К этому же концепту можно апеллировать паралингвистическими средствами: жестом потирания большим пальцем об указательный и безымянный. Чем многообразнее потенциал знакового выражения концепта, тем более древним является этот концепт и тем выше его ценностная значимость в рамках данного языкового коллектива. В процессе своего существования концепт способен терять связь с некоторыми языковыми единицами, служившими ранее для его выражения, и притягивать к себе новые» [571, с. 19] (курсив наш. – К.Н.).
Отсутствие в этом перечне номинаций куна, куница, что проявляется на поверхностном уровне поля SC концепта ДЕНЬГИ, не умаляет их концептообразующей значимости, а свидетельствует о том, что 1) диахронический и синхронический концепты – качественно разные единицы сознания, демонстрирующие диалектический переход от тождества к различиям и наоборот; 2) преемственность смыслов проявляется на глубинном уровне и может имплицитно не выражаться;3) эндогенная ориентация на исходные смыслы как событие во времени остается в силу психологически закрепленной конвенции, поэтому может не эксплицироваться; 4) оставшиеся точки когнитивной референции (в прецедентных текстах, устном народном творчестве, онимической системе, диалектной речи) как аккумулятивные информационные блоки содержат в себе ранее заложенные архаичные сведения и в трансформированном виде отражают глубинные первоначальные смыслы.
Несмотря на зерно истины этого взгляда, древнее общество, получившее свою письменность, нельзя назвать «беспамятным». В этот период «наивное» сознание недавних язычников еще ориентируется на бесписьменную культуру, зарождающееся научное сознание (в современном понимании слова) – на письменную, однако следы «наивной» категоризации и концептуализации действительности присутствуют даже в сугубо научных текстах (см., например, медицинские тексты этих лет).Древнерусская (древнекиевская) письменность, представленная самыми разнообразными жанрами, обогатила лексическую сокровищницу близкородственных народов, заложив фундамент их основного словарного фонда.
Вольга Ляшчынская
ПРАДСТАЎЛЕННЕ БЕЛАРУСА І ЯГО ВЕДАЎ ПРА СВЕТ І СЯБЕ
(на матэрыяле фразеалагізмаў у творах Янкі Купалы)
Мы жывём у надзвычай цікавы час, які вызначаецца вялікімі зменамі ва ўсім, у тым ліку і мовазнаўстве. Канец ХХ ст. знамянуецца новымі падыходамі да вывучэння мовы, новымі ідэямі, задачамі яе даследавання, новымі методыкамі аналізу яе адзінак. Да вядомых дзвюх парадыгмаў – параўнальна-гістарычнай і сістэмна-структурнай далучаецца антрапацэнтрычная, паводле якой мова і яе адзінкі разглядаюцца як культурны код нацыі. Пачатак ХХІ ст. – час экспансіі інтэграцыйнага падыходу да асэнсавання моўных фактаў і з’яў, сярод якіх асаблівае месца займаюць фразеалагічныя адзінкі (ФА) мовы, паколькі ў іх захоўваюцца ў некранутым выглядзе інфармацыйна-сэнсавая і культурна-аксіялагічная цэласнасць, выступаючы такім чынам каштоўнай крыніцай ведаў пра свет, культуру, памяць пра мінулае кожнага народа. Большасць ФА ўзнікае паводле наступнай кагнітыўнай мадэлі: дэнатат (з’ява, падзея, факт і пад.) → змест → вобраз → сігніфікат (сукупнасць істотных прыкмет і характарыстык) → словаспалучэнне → фразеалагізм. Зразумела, што першаснае значэнне ўстойлівай адзінкі паступова страчваецца ці інтэрпрэтуецца (напрыклад, бел. ФА як на дзяды; адрабляць шарварку), але тым не менш ФА адлюстроўваюць і выражаюць у асабліва лаканічна-ацэначнай форме погляды народа, спецыфіку яго ментальнасці, дух часу, у які яны ўзніклі.
Аб’ектам даследавання ў межах артыкула абраны зафіксаваныя ў творах Янкі Купалы саматычныя фразеалагізмы (СФ), найбольш частотнымі кампанентамі якіх з’яўляюцца сэрца/сэрцайка (112 ФА) і душа/душачка (101 ФА) [4]. Высокая частотнасць ужывання ФА з названымі кампанентамі тлумачыцца, па-першае, увогуле колькаснай перавагай саматычных кампанентаў у складзе ФА (у ФА з мовы Купалы зафіксавана больш за 90 кампанентаў-саматызмаў); па-другое, саматызмы – найбольш архаічная частка лексікі ўласнага паходжання; па-трэцяе, яны выступаюць сэнсаўтваральнымі цэнтрамі ФА, якія адлюстроўваюць як “агульныя псіха-фізічныя адчуванні людзей, тыповыя дзеянні і стан”, так і адметныя, характэрныя пэўнаму народу [2, 49]; па-чацвёртае, унікальнасцю назначэння органа сэрца і “ўмоўна саматычнага кампанента” душа і адлюстравання праз іх сімволіку і стэрэатыпнасць разумення, уяўленняў чалавека пра самога сябе. СФ узнікаюць у мове на аснове пэўных і канкрэтных сітуацый, яны не абумоўлены гістарычнымі і культурнымі фактарамі развіцця народа. Але менавіта яны даюць той матэрыял, з дапамогай якога можа быць прадстаўлены вобраз чалавека, выяўлены фрагменты фразеалагічнай мадэлі свету, сістэмаўтваральныя культурна-нацыянальныя ўзаемаадносіны паміж ФА і культурна-значымымі канцэптамі. Акрамя таго, ужыванне СФ у мове твораў пэўнага пісьменніка служыць, на нашу думку, адной з характарыстык яго творчасці, выяўляе адметнасць яго стылю як мастака слова, прэзентуе карціну свету пісьменніка. Творчасць Купалы, якую называюць летапісам жыцця, працы і барацьбы беларускага народа, – гэта унікальная крыніца для пазнання светапогляду беларуса, яго карціны свету, для ўяўлення вобраза беларуса. Чалавек – асноўны аб’ект творчасці класіка беларускай літаратуры – прадвызначыў выкарыстанне СФ, якія дапамаглі паэту прадставіць і ахарактарызаваць галоўнага героя яго твораў – беларуса, выявіць этнаспецыфічнасць фразеалогіі беларускай мовы ўвогуле і купалаўскай у прыватнасці.
ФА з абранымі кампанентамі самыя розныя паводле структуры і семантыкі, але найбольш яны выклікаюць цікавасць з боку выяўлення назапашанай і захаванай у іх культурнай інфармацыі, адлюстравання ў іх семантыцы і вобразах спосабаў пазнання і ўспрымання чалавекам свету, акаляючага асяроддзя, сфармуляваных у выслоўях “і маральных законаў, і здаровага сэнсу”, што пакінулі нам і новым пакаленням нашыя продкі.
Душа і сэрца выступаюць цэнтрамі псіхічнага і эмацыйнага жыцця чалавека. ФА з кампанентамі душа і сэрца дапамагаюць паэту прадставіць свайго галоўнага героя, а яго чытачам уявіць беларуса, для якога сэрца, душа выступаюць у ФА з квазісімвальным значэннем цэнтра глыбокіх эмацыянальных перажыванняў, крыніцай пачуццяў у іх супрацьлегласці.
Сэрца як цэнтральны орган кровазвароту чалавека чуйна рэагуе на хвалі ўзбуджэння біяэнергіі ў целе чалавека пульсацыяй крыві, біццём, а таму як бы заканамернымі з’яўляюцца ўтвораныя фразеалагізмы тыпу зжымаецца сэрца; лопнула сэрца; сэрца абамлела; сэрца баліць; сэрца б’ецца; сэрца дрогне; сэрца дрыжыць; сэрца забілася; сэрца млее; сэрца скача; сэрца сціскаецца; сэрца трасецца і інш.
Нярэдка сэрца і душа ўспрымаюцца як узаемазамяняльныя ці раўназначныя кампаненты і выступаюць, асабліва сэрца, у выглядзе надзвычай тонкай матэрыі, здольнай перадаць розныя эмоцыі, а ФА з імі найбольш глыбока адлюстроўваюць псіхічны стан чалавека ў яго разнастайнасці:
1) трывогу, перажыванні, хваляванні: плача сэрца ‘хто-н. гаруе, бядуе, зазнае трывогу’ – Толькі плача маё сэрца, / Песня мая плача. (“Як тут весела спяваці?”, ІІ, 170) [3]; сэрца дрыжыць‘хто-н.вельмі хвалюецца, зазнае пачуццё вялікай трывогі’ – Сэрцы дрыжаць нашы, кроўю абліты, / Грудзі пылаюць змучэння агнём. (“Бяседа”, ІІ, 179); сэрца разрываецца‘хто-н. зазнае моцнае перажыванне, узбуджэнне, трывогу і пад.)’ – [Марыля:] І толькі больш жалю задаеш, ажно толькі сэрца на кускі разрываецца. (“Раскіданае гняздо”, VІІ, 252); сэрца ные‘хто-н. перажывае, мае мукі з-за чаго-н.’ – Як ён[верабейка], край шаную родны, / Не ляту ў чужыя, / І з зімой б’юся халоднай, / Хоць-та сэрца ные. (“Я не сокал... І, 179); сэрца рвецца ‘хто-н. знаходзіцца ў стане ўсхвалявання, узбуджэння, узрушэння’ – Дык ідзі, бо загубіш мяне і сябе, / Бо кіпіць мая кроў, сэрца рвецца з грудзей! (“Не глядзі”, І, 107);
2) страх, прадчуванне бяды і пад.: заныць душой‘адчаіцца, зняверыцца’; заплакаць душой ‘адчаіцца, прыйсці ў стан узрушэння ў пэўных умовах’ – І спакою не даць, / Аж заныеш душой, / Аж заплачаш душой, / Жаль ахопе такі! (“Нуда”, І, 58); сэрца ледзянее‘хто-н. знаходзіцца ў стане моцнага страху, трывогі’ – Ажно сэрца ледзянее, / Як успамінаю. (“Кацярына”, VІ, 342); заныла на сэрцы‘хто-н. адчувае страх, жаль, боль’ – Тут болей затросся, / Заныла на сэрцы, страх нейкі пранёсся.(“Адплата кахання”, VІ, 39); сэрца брэдзе‘хто-н. адчувае пачуццё страху’ – Снуюцца цені... сэрца брэдзе... (“Сон на куццю”, І, 278); сэрцайка трасецца ‘хто-н. знаходзіцца ў стане трывогі, непакою’ – Уходзіць [падарожны] у сенцы, аж гнуцца каленцы, / А сэрца трасецца, баліць. (“З дарогі”, І, 253); чуе сэрца‘хто-н. прадчувае што-н., мае прадчуванне чаго-н. (звычайна чаго-н. нядобрага)’ – Чую – доля не ўзыйдзе мне светлай зарою. / Чую я, чуе сэрца маё жаласлівае. (“Адповедзь”, І, 185); сэрцам чуць ‘адчуваць,разумець, зведаць, перажываць што-н.’ – І соладка сэрцам сваім не раз чую, / Што я не жадаю цябе, а люблю. (“Да N”, І, 97);
3) смутак, журбу, тугу: жаль душу асіліў‘хто-н. знаходзіцца ў стане суму, нуды, жалю і пад.’ – [Стольнік:] О наймілейшыя панове! / Аж мне робіцца маркотна, / Нейкі жаль душу асіліў, / Што вас столькі ў гэтай хвілі / Ганаруе так мой домік! (“Галька”, ІХ, 16); плача душа‘хто-н. знаходзіцца ў стане суму, тугі, нервовага перажывання’ – Пасведчыце, як мне тут маецца / Ў маёй адзіноце, нядолі, як сэрца ў грудзях разрываецца, / Як плача душа без патолі. (“Ночцы”, ІV, 25); сэрца скрыгаціць‘хто-н. знаходзіцца ў стане трывогі, смутку, журбы’ – [1-ы:] (да 2-га) Пі! Што глядзіш, як бы нясмела? / Пі, каб ажсэрца скрыгатала! (“Сон на кургане”, VІІ, 98); сэрцу балесне‘хто-н. адчувае боль, перажыванне, хваляванне ад чаго-н.’ – Ну, слухай, хоць сэрцу балесне – / З тваёй мая доля пяе! (“Зімою”, VІ, 11) і інш.;
4) радасць, задавальненне: душу вабіць‘радавацца, адчуваць радасць, прыязнасць’ – Аб той зорцы, што так часта / Ажыўляла нас / І душу надзеяй светлай вабілане раз. (“Усе разам”, І, 99); душу пацяшаць‘радавацца, выражаць задавальненне, радасць чым-н.’ – Ідзе, ногі змяняе, ў сэрцы радасць такая, / Песняй свойскай душу пацяшае. (“Шчасце”, ІІ, 209); цешыцца душа‘хто-н. знаходзіцца ў стане радасці, задавальнення ад чаго-, каго-н.’ – Ну, а ўсё кругом цябе і ты з імі разам, / Ажно цешыцца душа / Адным гэтым сказам. (Шарада № 2, ІІІ, 190); з лёгкай душой‘радасна, добра, спакойна (пра адчуванні)’ – І адыдзеш ты з лёгкай, спакойнай душой. (“Калі часам табе сэрца ные, баліць…”, ІV, 56); смяялася сэрца‘хто-н. адчувае радасць, цешыцца’ – Смяялася сэрца: / “Без бацькоў я засталася / Сіратой на свеце; / І адзін ён на ўсім свеце, / Мяне верна любіць. (“Гайдамакі”, VІ, 321); сэрца скача/заскача ‘хто-н. адчувае пачуццё радасці, вялікага задавальнення, прыемнага ўзрушэння’ – Калі пусціцца скакаці, – / Ажно сэрца скача; / Лепшых танцаў і ўвесь Піцер / Бадай што не бачыў. (“Ігнату Буйніцкаму”, ІІІ, 8); Сэрца з радасці заскача , / Кроў адвагай забурліцца.(“Як у госці сын прыехаў...”, V, 75) і інш.
5) каханне: душу, сэрца ўзяць‘пакахаць каго-н.’ – Гэта шчасце ў каханні, ў змаганні са злом – / Дык хадзі ж, не ўцякай – душу, сэрца вазьмі! (“Да дзяўчынкі”, ІІ, 66) і інш.
Разам з тым душа ў складзе ФА выяўляе адметнасць сваёй сімволікі, выступючы найменнем асобы чалавека і яе супрацьлеглай паводле ацэнкі характарыстыкі ў творчасці Купалы, параўн.: анельская душа, душа сільная, душа чынная і грэшная душа, каменная душа. Але найбольш ФА з кампанентам душа абазначаюць якасці асобы, з якіх для беларуса цэняцца:
1) шчырасць, спагада, спачуванне: з душой‘з радасцю, радасна, ахвотна’ – Слёзаў дзе б не цякло, кроў бы дзе не плыла, – / Паляцеў бы туды, паляцеў бы з душой. (“Дзе б і праўда жыла…”, І, 187); усёй/ усяей/усяёй душой‘поўнасцю, без астатку.’ – Аж так хочацца жыць усяёю душой. (“Засвяціла цяпло…”, І, 219);ад <самай, усёй> душы‘сардэчна, шчыра; з усёй шчырасцю, непасрэднасцю’ – Ў думках радасна было, / Беглі песні ад душы. (“Лён”, V, 69); Толькі рэж – не жалей, агнісцей, весялей, – / Так ад самай душы, ад збалелых грудзей. (“У шынку”, ІІ, 48); Прывет вам, вольныя паэты, / Прывет вам ад душы ўсяе! (“Прывет вам…”, V, 80); сагрэць сваёй душой’зразумець, паспачуваць, парадаваць каго-н.’ – Я цябе душой рад бы сваёй сагрэці. (“Для зямлі прадзедаў маіх…”, ІІІ, 80);
2) даверлівасць, адкрытасць: душу аддавац‘бязмежна любіць каго-н.; стаць верным, прысвяціць сябе чаму-, каму-небудзь’ – Не папе рымскаму служу / І не “свяцейшаму” сіноду! / Я аддаю сваю душу / Свайму няшчаснаму народу! (“Слугам алтарным”, ІІІ, 52);душу паказаць‘шчыра, з прыхільнасцю аднесціся да каго-н.’ – Хто пра долю, пра нядолю, / Як я, распытае? / Хто абыме, як яго я? / Хто душу пакажа? (“Гайдамакі”, VІ, 321); расчыніць душу‘падзяліцца, шчыра расказаць пра свае думкі, пачуцці, перажыванні каму-н.’ – Перад кім, ой, кім / Расчыню душу? (“Гэй, ты, сэрцайка…”, І, 185).
Беларус у творчасці Купалы праз ФА асуджае разнастайныя негатыўныя паводзіны людзей, якія парушаюць нормы, правілы існавання і ўзаемаадносін паміж людзьмі, сярод якіх:
1) бяздушнасць, адсутнасць спагады: душа мохам абрасла‘хто-н. стаў бяздушным, неспагадлівым, абыякавым’ – Душа яго [Казлова] нязменная й грубая / Дзесь урасла углыб, / Ўся мохам абрасла. (“Ленін”, VІ, 210);
2) ашуканства, падман: крывіць душой‘паступаць няшчыра, супраць свайго сумлення, крывадушнічаць’ – Не магу маску ўздзець, / Крывіць роднай душой, / Песні весела пець, / Калі смуцен брат мой. (“Не кляніце мяне”, І, 63); атуманіць душу‘ўвесці ў зман, падмануць каго-н.’ – Той другі шлях і рэчка другая загладай / Атуманяць душу. (“Чараўнік”, ІІІ, 56) і інш.;
3) празмерная цікаўнасць, імкненне даведацца пра самае запаветнае: заглянуць у душу‘паспрабаваць разабрацца ва ўнутраным свеце, у пачуццях каго-н.’ – Быў гэта толькі сумны сон, / што вось інакшая яна / І пойме болю майго стогн, / Зірне ў душу маю да дна. (“Быў гэта сон…”, ІV, 9); капацца ў душы‘адшукваць, вызнаваць, вярэдзіць што-н.’ – [Сымон:] Нячыстымі рукамі будуць капацца ў душы, пакуль не вырвуць з яе шчасця. (“Раскіданае гняздо”, VІІ, 221); душу <лёстачкамі> выняць‘падманам, ашуканствам змучыць каго-н., паздзекавацца з каго-н.’ – [Людская хітрасць] Душу вам лёстачкамі выйме / І павядзе на павадку / Яе пуцінамі крывымі. (“Магіла льва”, VІ, 98);
4) назойлівасць: лезці ў душу‘не даваць пакою, вярэдзіць набалелае’ – Думка за думкаю лезе ў душу, / Сэрца нудою сціскаюць. (“Холадна…”, ІІІ, 101); стаяць над душой‘моцна надаядаць, назаляць сваёй прысутнасцю’ – ..ён [фашызм] стаіць над нашай душою, гэты бязлітасны кат. (“Узнімайся, народзе мой, на вялікую расплату”, VІІІ, 261);
5) негатыўнае ўздзеянне на каго-н.: выматаць душу‘маральна ці фізічна аказаць уздзеянне на каго-н.’ – [Сымон:] Ну дык кажы! А не – то, як бачыш, душу з цябе выматаю. (“Раскіданае гняздо”, VІІ, 250); скрэбці душу‘непакоіць, трывожыць, хваляваць каго-н. чым-н.’ – Наводзіць гэта музыка нязводны звод нуды, – / Скрабе душу, як сенажаць жалезныя бароны, (“Званы”, ІV, 37); душу выдзіраць‘даводзіць да душэўных мук’ – Жалезныя краты / З вакон пазіраюць, / Шум, скрыгат, задуха / Душу выдзіраюць. (“Па дарозе”, ІІ, 144); душу вырваць‘даводзіць да адчаю, пазбавіць жыцця, знішчыць каго-н.’ – [Сымон:] Эх, кіньце, мамка, дзяцініцца! Душу ў мяне хочаце вырваць без пары! (“Раскіданае гняздо”, VІІ, 236); душу змучыць‘давесці каго-н. да знямогі, трывожыць, хваляваць’ – Не кляніце мяне, / Што так смутна пяю, / Бо і так там на дне / Душу змучыў сваю. (“Не кляніце мяне”, І, 63); душу рваць‘трывожыць, хваляваць каго-н.’ – [1-ы падарожны:] Душу, здаецца, рве яна [песня]. (“На папасе”, VІІ, 126); жаліць душу‘моцна трывожыць, вярэдзіць, хваляваць каго-н.’ – Хмара, упіўшыся морам, / Хвошча і хвошча даждом, / Плача нязмераным горам, / Жаліць душу, як нажом. (“Восень”, ІV, 61 – 62) і інш.
6) здрада каму- ці чаму-н.: душу прадаці‘здрадзіць’ – Ну, ўсякаму ж трэба як-небудзь жыць далей, – / Душу вось і можа прадаці. (“На рынку”, ІІІ, 63) і інш.
А.М. Афанасьеў адзначае, што “славяне прызнавалі ў душы нешта асобнае ад цела, тое, што мае сваё самастойнае быццё” [1, 100]. Яна можа наведваць і пакідаць цела (ФА душа ад цела адышла; душа засела ў целе; расстацца з душой; выпусціць душу; душу веяць ад цела), яе можна згубіць ці загубіць: Пайшла ж бы я утапіцца – / Жаль душу згубіці. (“Таполя”, VІ, 247); Сказаць страшна: думала ж я [Аксана] / Загубіці душу. (“Кацярына”, VІ, 320).
Разам з тым душа, паводле ўяўленняў беларусаў, што засведчана ў этнаграфічных даследаваннях, уяўлялася ў самых розных відах Яна суадносіцца з агнём, зоркай, дымам, парам, паветрам, ветрам, птушкай і інш. [1, 100]. У радзе фразеалагізмаў вобраз агню суадносіцца з душой і сэрцам: душа палае ‘хто-небудзь адчувае стан моцнай усхваляванасці, узбуджэння’ – Душа палала дзіўным жарам. (“Прарок”, ІІІ, 83); патухшая душа‘пакойнік’ – За сабою валочыць [чараўнік] патухшыя душы. (“Чараўнік”, ІІІ, 62); каб аж душа курэла‘пажаданне нічога не адчуваць’ – [1-ы:] (да 2-га)Пі, каб аж сэрца скрыгатала! / Каб аж душа, як дым, курэла і дымам вочы засцілала. (“Сон на кургане”, VІІ, 98); сэрца спапялее‘хто-н. становіцца абыякавым, неадчувальным да чаго-, каго-н.’ – Кветка прыйдзе сама ў рукі, / Толькі сэрца спапялела. (“У купальскую ноч”, ІІІ, 27); сэрца запаліць‘выклікаць у каго-н. накал пачуццяў, перажыванняў і пад.’ – Чые злыя рукі / Душу ў целе закавалі, / Сэрца запалілі / І сілаю гругановай / Думы распусцілі? (“Сон”,VІ, 235) і інш.
У ФА беларускай мовы душа суадносіцца з цвёрдым рэчывам, а таму можна скрэбці душу ‘непакоіць, трывожыць, хваляваць каго-н. чым-н.’ – Наводзіць гэта музыка нязводны звод нуды, – / Скрабе душу, як сенажаць жалезныя бароны. (“Званы”, ІV, 37); узваліць на душу‘несці цяжар думак, перажыванняў’ – За старухай-зямлёй / Ты пасцель, дружа мой, / Узваліў на душу, / Як бы крыж на мяжу. (“Снег”, ІІ, 95); упасці на душу‘растрывожыць’ – Упаў на душу гнёт. (“Ленін”, VІ, 211) і інш. Сэрца як орган чалавека ў складзе фразеалагізмаў таксама выступае ў вобразе цвёрдага прадмета, суадноснага з прыладай працы селяніна тыпу сякеры, касы, якія можна падвяргаць уздзеянню: сэрца тачыць ‘вельмі перажываць, непакоіцца; зазнаваць мукі сумлення’ – Аж ізноў тачыць стаў сэрца / Нядолі чарвяк. (“Усе разам”, І, 99); прытупіць сэрца ‘ачарсцвець, стаць нячулым’ – Прытупіў сэрца я аб жарству / Год цяжкіх, што мінулі, як здань. (“Аб дзяўчыне”, ІV, 155); па сэрцах ударыць ‘выклікаць хваляванне, непакой, трывогу ў каго-н. чым-н.’ – Разгудзіцца мой звон ад акон да акон, / Душы збудзіць, па сэрцах удара. (“Песня званара”, ІІ, 96), ці пэўнага прадмета, які можа падвяргацца зменам: рэзаць сэрца‘мучыць, хваляваць каго-н., выклікаць непакой, трывогу ў каго-н.’ – Рэжа сэрца мне горай касы / Зменнасць, хітрасць агністых вачэй! (“Чаго б я хацеў”, І, 55); сэрца сушыць‘не мець радасці, мучыць каго-н.’ – Гэтак сэрца маё сушыш[доля], Што аж сам я ссох, як хорт! (“Мая доля”, І, 49); вырваць з сэрца‘прымусіць сябе забыць каго-, што-н., перастаць (шкадаваць, кахаць, любіць і пад.)’ – І сіл не маю вырваць з сэрца жаль. (“Па шляху”, ІІІ, 195).
Адзначаюцца ў мове твораў Янкі Купалы некалькі СФ з кампанентам душа, у якіх, як лічаць даследчыкі, адлюстроўваюцца старажытныя міфы, калі “з душой метафарычна звязаны вобраз нейкага маленькага чалавека” [5, 87]. Учытаемся ў зафіксаваныя ў творах Купалы такія СФ, як, напрыклад, душа плача; душа ные; цешыцца душа; чуць з душою; жаль душу асіліў; вылушчыць душу з цела; душа добрая; душа шчырая; душа сільная; душа рвецца, дзе душа – гэта “маленькая істота”, якая выступае акружанай нейкай абалонкай, знаходзіцца як бы ў сасудзе, у які робіцца спроба пранікнуць звонку: заглянуць у душу; лезці ў душу; расчыніць душу; душа засела ў цела, што дазваляе выказаць меркаванне аб кадзіраванні ў фразеалагізмах культа Роду ў славян, і паколькі чалавек выношваецца і нараджаецца, а гэта патрабуе ўвагі, клопату, цярпення на працягу пэўнага часу, то гэта і абумовіла паяўленне многіх ФА з кампанентам душа, якія абазначаюць пачуцці, псіхічныя асаблівасці чалавека.
Сэрца ў складзе СФ, ужытых у творах Купалы, выступае эталонам: 1) станоўчай ацэнкі чалавека: маё сэрца‘аб кім-н. добрым, знаёмым пры звароце да яго’ – Бабуленька, маё сэрца, / Скажы, калі знаеш... (“Таполя”, VІ, 246); слязлівае сэрца‘чуллівы, жаласлівы чалавек’ – Стаю на могілках і думу / Ў слязлівым сэрцы калышу. (“На могілках”, ІІ, 172); сэрца добрае‘шчыры, спагадлівы, добры чалавек’ – Сэрцу добраму давайце / Добрыя паклоны. (“Падсякайце тое дрэва...”, ІІІ, 153); сэрца залатое‘добры характарам, спагадлівы, чулы чалавек’ – Сэрца меў ён [Мікіта] залатое. (“За чужую елку”, ІІ, 57); сэрца чуткае‘ўражлівы, успрымальны чалавек’ – І як цяжанька / Сэрцу чуткаму / З гэтай брыдасцю / Сустракаціся! (“З песень нядолі”, І, 105); 2) ацэнкі аб’ектаў рэчаіснасці: да сэрца‘даспадобы, да густу каму-н.’ – Ўсё да сэрца штось гавора. (“Грайце, песні”, ІІІ, 32); пад сэрца‘ў адпаведнасці з настроем, у лад’ – Джамбулу я песню сягоння пяю, / Пад сэрца і думу настроіў сваю. (“Джамбулу”, V, 126); з-пад сэрца‘ад шчырасці, сардэчнасці’ – Была песня, што з-пад сэрца / На свет вылятала. (“Тарасова доля”, VІ, 175); сэрца ляжыць‘хто-н. выяўляе, мае цікавасць, прыхільнасць, сімпатыю да каго-, чаго-н.’ – [Янка:] Цікава, да каго ж у цябе, Аленка, сэрца ляжыць? [Аленка:] Вучыцца і навучыцца .. Вось да чаго маё сэрца ляжыць. (“Тутэйшыя”, VІІ, 280); сэрца не ляжыць‘хто-н. не мае цікавасці, сімпатыі да каго-, чаго-н.’ – [Аленка:] Не ляжыць у таткі сэрца да іх, ой не ляжыць! (“Тутэйшыя”, VІІ, 280); 3) цэнтра ўздзеяння на чалавека: рваці сэрца‘наносіць вялікую маральную траўму, празмерна хваляваць каго-н.’ – Годзе сэрца жалем рваці. (“Хай жа вам так не здаецца…”, І, 102); сэрца ад’ядаць ‘мучыць каго-н. , даводзіць да знямогі, раздражнення’ – [Лявон:] Нашто дарма сабе і другім сэрца ад’ядаць. (“Раскіданае гняздо”, VІІ, 213); сэрца скрывавіць‘нанесці крыўду каму-н.’ – [Галька:] А сэрца дзе? Ты, Янка, дзе? .. / Я адамшчу, спалю цябе, / Бо сэрца вельмі скрывавіў мне. (“Галька”, ІХ, 40); сэрца зраніць‘нанесці душэўную траўму каму-н., маральна апустошыць каго-н.’ – І як бы хто сэрца зране, – / Нейкі боль чуваць у ім. (“Мая доля”, І, 50); сэрца засушыць– ‘давесці каго-н. да пэўнага стану, зрабіць абыякавым, бязжаласным’ – [Хор:] Бог сэрцаёй за штосьці / На камень засушыў. (“Урывак з драматычнай паэмы”, VІІ, 134) і інш.
Сэрца ўяўляецца сасудам ці посудам, якое мае дно: у сэрцы на дне‘глыбока падсвядома, тайна, унутрана’ – Моладасць, радасць, / Думкі, надзеі / Злажыў навекі / Праз жыцця веі / Ў сэрцы на дне. (“З песень бедака”, І, 118), у які можна паглядзець: у сэрца глянуць ‘паспрабаваць разабрацца ў патаемных думках, пачуццях’ – Толькі ў сэрца глянь сваё ты. (“Не шукай...”, ІІІ, 162), ці ў якім можна штосьці схаваць: у сэрцы пахаваць‘не выказаць словамі, утрымаць у памяці’ – А дзе ж твае думы, ружовыя кветкі?.. / Каму ты іх, дружа, каму перадаў? / Ці, можа, навекі ў сэрцы пахаваў? (“Сон”, VІ, 236). У сэрцы, як у посудзе, можа “варыцца” штосьці: у сэрцы кіпіць ‘хто-н. зазнае мукі перажывання’ – [Галька:] Ой, каб ты, мой Ёнтак, знаў, / Што ў сэрцы тут кіпіць, – / Ажно боязна казаці. (“Галька”, ІХ, 39).
Такім чынам, у мове Янкі Купалы колькасна і якасна прадстаўлены разнастайныя фразеалагізмы з кампанентамі душа і сэрца, якіяпадкрэсліваюць выключную ролю для чалавека так званых цэнтраў пачуццяў і перажыванняў. Эмацыянальныя адносіны чалавека у іх выяўляюцца з дапамогай кадзіравання зрокавых, слыхавых і тактыльных адчуванняў. Іх ужываннеў мове твораў беларускага мастака дапамагае найбольш дакладна і вобразна прадставіць беларуса, які мае сэрца і расчыніць душу, якіз добрым сэрцамі з душой, ад <самай, усёй> душывыслухае, дапаможа, які гатовы, калі палюбіць ці перакананы ў чым-небудзь, сэрца аддаць / аддаць душу, у яго ад крыўды і абразы сэрца абліваецца крывёйі інш. У СФ з кампанентамі душа, сэрцаадлюстраваны розныя вызначальнікі “чалавечага” ў чалавеку. Яны перадаюць вынікі пачатковага этапа адчування чалавека, выяўляюць закадзіраваныя веды чалавека пра свет, свае ўяўленні аб ім праз сябе і дапамагаюць пісьменніку прадставіць і ахарактарызаваць беларуса як унікальнага прадстаўніка сусвету і героя сваіх твораў.
Літаратура
1. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В трех томах. Т.3. – М.: Советский писатель, 1995.
2. Гюлумянц К.М. Некоторые наблюдения над соматическими фразеологизмами восточнославянских языков // Вестник БГУ. Серия 4. – 1985. – № 2. – С. 48 – 52.
3. Купала Я. Поўны зб. тв. у 9-і т. – Мн.: Мастацкая літаратура, 1995 – 2003.
4. Ляшчынская В.А., Шведава З.У. Слоўнік фразеалагізмаў мовы твораў Янкі Купалы – Гомель: ГДУ імя Ф. Скарыны, 2007. – 312 с.
5. Оксенчук, В.М. Следы древних мифов о душе в русской фразеологии // Веснік ВДУ. – 1996. – № 2. – С. 84-89.
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 67; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!