Приложение I. Палийский канон 26 страница
Когда уже должны были зажечь похоронный костер, со стороны Павы в спешке прибыла многочисленная группа монахов. Их возглавлял монах по имени великий Кассапа, который настаивал, чтобы кремация началась только после того, как он проявит последний знак уважения, коснувшись лбом ног Готамы. Кассапа вместе со своими товарищами в течение нескольких дней шел позади умирающего Готамы с его малочисленными спутниками. Весьма вероятно, что они покинули Раджагаху после сезона дождей, как только услышали о тяжелой болезни Готамы в Весали.
Кассапа был брахманом из Магадхи, который стал монахом уже будучи стариком, в последние годы жизни Готамы. Он утверждал, что с Готамой их связывали особые отношения. После их первой встречи под баньяновым деревом на пути в Наланду Готама отдал Кассапе свою «поношенную грубую накидку» в обмен на прекрасное одеяние Кассапы. Кассапа воспринял это как знак передачи власти. После смерти Сарипутты и Моггалльяны он, по-видимому, считал себя достойным претендентом на роль преемника Готамы и руководителя монашеской общины. В традиции дзэн-буддизма его признают «первым патриархом». Как считается, это он улыбнулся, когда Будда поднял цветок, таким образом получив прямую – «от ума к уму» – передачу учения, которая превышает слова и понятия.
Будучи при смерти, Готама сказал Ананде: «Может случиться так, что после моей смерти кто-то из вас подумает: нет у нас больше учителя. Не нужно так думать, Ананда, ибо то, что я преподнес и объяснил вам как Дхамму и практику, будет после моей смерти вашим учителем». Когда Девадатта попытался захватить власть в общине, Готама сказал своему кузену: «Я не попросил бы даже Сарипутту и Моггалльяну возглавить эту общину, не говоря уже о таком подлизе, как ты». Готама не назначил своего преемника. Он предполагал, что после его смерти общиной будет управлять безличный комплекс идей и практик, а не просветленный монах. За основу он взял модель парламентского правления, которое все еще сохранялось в Весали, а не аристократической монархической власти, которая преобладала в Магадхе и Косале.
|
|
|
Присутствие Кассапы на похоронах Будды отмечает начало борьбы за власть. С одной стороны – Кассапа, мистик и отшельник, непреклонный пожилой брахман, твердо держащийся традиционной индийской идеи, изложенной в добуддийских Упанишадах, что духовная власть переходит от гуру к ученику. С другой стороны – Ананда, верный служитель, помощник, посредник между Готамой и миром, защитник женщин, который запомнил все проповеди Будды и «вошел в поток», но еще не освободился от круговорота перерождений. Они воплощают два противоположных образа того, во что могло превратиться наследие Готамы: очередная индийская религия, которой управляют священники, или культура пробуждения, которая могла дать начало новой цивилизации.
|
|
|
Как только пепел и кости Готамы были распределены между его последователями в различных частях Северной Индии (что любопытно, за исключением Саваттхи), монахи согласились на предложение Кассапы созвать собор, чтобы формально засвидетельствовать учение Готамы. Кассапа после уговоров выбрал тех старейшин, которых он считал подходящими для этой задачи. Его список кандидатов не включал Ананду, потому что Ананда был только «учеником», а не «полностью освободившимся». Только под давлением других старейшин он смягчился и позволил Ананде участвовать в соборе. Они решили провести собор в Раджагахе во время следующего сезона дождей. Все согласились с тем, что кроме назначенных Кассапой участников никому больше не разрешается находиться в городе.
Таким образом, они снова отправились на юг, возвращаясь той же дорогой. Двести сорок километров пыльных дорог и река Ганг пролегали между Кусинарой и Раджагахой. Была зима. Они должны были переносить холодные туманы, стелющиеся вдоль земли, которые могли держаться все утро. Уже в третий раз Ананда должен был совершить это утомительное путешествие, всего лишь год назад оставив свою родину. Он отправился с тяжелым сердцем. Человек, который значил для него все, был мертв. И теперь он должен был подчиняться власти этого, почти новичка, Кассапы. Возможно, примерно в это время он составил этот стих:
|
|
|
Старые теперь ушли;
новые – не по душе.
Одиноко птенчику в гнезде,
когда идет дождь.
Он чувствовал себя подобно неоперившемуся птенцу, которого оставили в гнезде, когда тяжелые капли муссонного ливня начали падать на землю. Его мир рухнул. Его выбрали вместе с другими монахами, с которыми у него было мало общего. Как кости и пепел Будды, он стал реликвией. Он был хранилищем информации, которую сопровождали в Раджагаху, чтобы он мог рассказать то, что запомнил.
В определенный момент своего путешествия они добрались до женского монастыря, и монахини пригласили Махакассапу прочесть перед ними проповедь о Дхамме. Кассапа пытался убедить Ананду сделать это за него, но Ананда настаивал, что они хотели услышать именно его, Кассапу. Следующим утром в сопровождении Ананды Кассапа отправился в покои монахинь и «наставлял, увещевал, вдохновлял и радовал» монахинь своим изложением Дхаммы. Уходя, он подслушал монахиню по имени Тисса, которая говорила: «Как может Кассапа даже думать о разговоре касательно Дхаммы в присутствии Ананды? Это все равно, как если бы торговец иглами захотел продать иглу создателю игл!».
|
|
|
Кассапа отвел Ананду в сторонку и повторил ему то, что услышал. «Так что, мой друг Ананада, действительно ли я – торговец иглами, а ты создатель игл, или я – создатель, а ты торговец?». Ананда попытался смягчить ситуацию. «Будь терпелив, Кассапа, – сказал он. – Ты знаешь, какими глупыми могут быть женщины». Реакция Ананды взбесила Кассапу. Ему показалось, что Ананда скорее подтвердил мнение монахини, чем осудил его, то есть стал на ее сторону, а не на его. «Осторожней, Ананда, – сказал он. – Не давай повода общине монахов вновь проверять тебя». Это можно было понять так, что Ананда поддержал монахиню, потому что он, возможно, был в романтических отношениях с нею.
Как только монахи пришли в Раджагаху, Ананда решил прогуляться с некоторыми последователями по району, называвшемуся Южные Холмы. Примерно в то же время по Южным Холмам странствовал монах по имени Пурана. Мы знаем о Пуране только то, что, когда после окончания собора он прибыл в Раджагаху, старейшины предложили ему «подчиниться» их официально принятому изложению учения Готамы. Но Пурана отказался. «Я буду помнить, – сказал он, – только те учения, которые я услышал непосредственно от самого Будды».
Когда Ананда вернулся в Раджагаху, Кассапа позвал его к себе. Кассапа узнал, что, когда Ананда был на Южных Холмах, тридцать младших монахов, сопровождавших его, расстриглись и вернулись к мирской жизни. «Твое окружение распадается, Ананда, – сказал он. – Бегут твои молодые последователи. Но разве мальчик не знает свою меру?»
«Седые волосы растут на моей голове, – парировал Ананда. – Как можешь ты называть меня “мальчиком”?»
Когда монахиня Нанда услышала об этом разговоре, она вступилась за Ананду. «Как, – спрашивала она, – может Кассапа, который прежде был членом другой общины, даже подумать о том, чтобы осуждать Ананду, называя его “мальчиком”?»
Тогда Кассапа вынужден был подробно объясниться. Он рассказал историю о своей встрече с Буддой по пути в Наланду, о том, что Будда похвалил его как выдающегося ученика, а затем отдал ему свою старую, поношенную лоскутную накидку. «Если можно о ком-то сказать, что он порожден Буддой, рожден его словом, рожден Дхаммой, преемник Дхаммы, получатель поношенного пенькового одеяния, – настаивал он, – то по справедливости это буду я… В этой самой жизни я вхожу и пребываю в безупречном освобождении ума. Если кто-то считает, что мое прямое знание может быть скрыто, то это все равно, что думать, будто самца слона можно скрыть пальмовым листом». Вопрос был закрыт. Нанда, монахиня, которой хватило наглости оспорить Кассапу, сняла с себя желтое монашеское одеяние и вернулась к мирской жизни.
Конфликты среди последователей Готамы вызывали вопросы у чиновников и министров при дворе царя Аджатасатту. Перед началом собора Ананда посетил резиденцию брахмана по имени Гопака, где он встретил премьер-министра Вассакару. Они спросили его, есть ли в общине кто-то, обладающий теми же качествами, что и Сиддхаттха Готама. Ананда ответил: «Нет». «Тогда есть ли хотя бы один монах, которого почтенный Готама назвал своим преемником?» – «Нет». «Тогда есть ли кто-нибудь из монахов, кого община и старейшины назначили преемником почтенного Готамы?» – «Нет». «Но если у вас нет ни одного монаха, который был бы вашим прибежищем, то – как вы можете надеяться сохранить согласие в своей общине?» Ананда сказал: «Но у нас в действительности есть прибежище, брахман; у нас есть Дхамма, в которой мы находим прибежище».
Будучи у Гопаки, Ананда узнал, что укрепления вокруг Раджагахи усиливаются, чтобы отразить атаку войск царя Паджджоты, правителя Аванти, царства к западу от Магадхи. Так как Аджатасатту сконцентрировал свои войска в Паталипутре, чтобы, перейдя через Ганг, атаковать ваджжиян, Паджджота, как кажется, хотел воспользоваться возможностью начать кампанию против плохо защищенной Раджагахи (по всей видимости, в отместку за смерть царя Бимбисары). Весь известный Ананде мир, от Сакья до Магадхи, был на краю кровопролитной войны.
Собор монахов проходил в пещере Саптапарнагуха (Семь Листов) в горах, возвышающихся над городом. Сейчас, как и тогда, путь к пещере начинался у входа в горячие источники через дорогу от Бамбуковой рощи. Вы взбираетесь по крутой лестнице мимо бассейнов, в которых нежатся купальщики, шумно обливающиеся теплой водой, льющейся из древних каменных труб. Отсюда путь ведет прямо к горному хребту, который идет вдоль холмов, окружающих Раджагаху. Приблизительно через восемьсот метров тропа спускается направо и выводит вас на большой, плоский уступ скалы. Под ним находится практически отвесный обрыв до самой долины внизу. Пещера Семь Листов – это всего лишь разлом, который простирается примерно на тринадцать метров в глубь утеса. Внутри может уместиться не больше тридцати человек.
И именно здесь, или набившись в эту полость, или разместившись под тентом, установленным над уступом, под ударами дождя и муссонного ветра группа пожилых монахов внимательно слушала, как приглашенный Кассапой Ананда рассказывал по памяти все, что он слышал от Готамы.
Именно так буддизм стал организованной религией на «Первом буддийском соборе» – как его принято теперь называть, – проходившем в Пещере Семи Листов близ Раджагахи приблизительно в 400 году до н. э. За последующие полторы тысячи лет Дхамма распространилась из Индии по остальной части Азии, порождая многочисленные религиозные движения и школы и приобретая миллионы сторонников, прежде чем исчезнуть со своей родной земли, когда в одиннадцатом столетии начались мусульманские нашествия на индийский субконтинент. Первые научные описания буддизма начали появляться на Западе в середине девятнадцатого века, когда ученые получили доступ к классическим текстам и начали расшифровывать их. В 1881 году Т. У. Рис-Дэвиде основал в Лондоне Общество палийских текстов, с чего начался труд по систематическому переводу на английский язык проповедей Сиддхаттхи Готамы и других писаний, сохранившихся на пали, который продолжается и по сей день. Только в начале двадцатого века первые европейцы стали путешествовать в Бирму, чтобы получать там посвящение в буддийские монахи. Вплоть до 1960-х годов было не больше горстки западных буддистов, которые либо подвизались монахами в Азии, либо образовывали небольшие буддийские общины мирян в Европе и Америке. Затем в 1959 году Далай-лама и его сторонники бежали из Тибета. Вслед за этим наступили бурные 1960-е, и произошедшие перемены позволили поколению потерянных молодых людей, которые в значительной степени потеряли веру в христианство и иудаизм, путешествовать по всей Азии – Индии, Непалу, Таиланду, Бирме, Шри-Ланке, Японии, Корее – и открывать для себя новые религиозные возможности, которые были совершенно неизвестны и недоступны их родителям. С тех пор обаяние буддизма продолжает очаровывать Запад.
Когда молодой Джидду Кришнамурти распустил Орден Звезды в 1929 году, он сказал перед своей аудиторией в три тысячи человек: «Вы, возможно, помните историю о том, как дьявол прогуливался по улице в сопровождении приятеля, когда они увидели впереди человека, который поднимал что-то с земли, рассматривал и складывал в карман. Приятель спросил дьявола: “Что подобрал этот человек?”. “Он подобрал крупицу Истины”, – ответил дьявол. “В таком случае, плохи твои дела”, – сказал приятель. “Вовсе нет, – ответил дьявол, – я дам ему ее организовать”».
«Я живу окруженный монахами и монахинями, – размышлял сам с собой Сиддхаттха Готама в монастыре Гхосита вблизи Косамби, – царями и слугами, сектантскими учителями и их последователями, и моя жизнь несвободна и беспокойна. Что если бы я жил один, уединившись от толпы?» Так что, вернувшись со сбора подаяния, он привел в порядок свою хижину, взял миску и рубище и, не сообщив никому, отправился без сопровождения в Парилейяку, где он пребывал в одиночестве в лесу под валовым деревом. Похоже, даже Будда тяготился общиной, которую он создал, чтобы сохранять и распространять свое учение.
Но, если бы его идеи не оформились в институализированную систему догматов, дошли бы они до нас вообще? Как бы я ни сочувствовал Ананде в его борьбе с Кассапой, я должен признать, что без такого жесткого руководителя, как Кассапа, в то неспокойное время о Дхамме, возможно, забыли бы уже в следующем поколении после смерти Готамы. Если бы монастыри Сэра и Сунгванса не были в течение многих веков оплотами буддийских традиций, смог бы я получить то образование и изучить те практики, которые позволяют мне сегодня писать о буддизме? Я очень сомневаюсь в этом. Нравится мне это или нет, живой дух религиозной жизни и ее формальная организация неразрывно – как Будда и мара – переплетены между собой.
...
Нравится мне это или нет, живой дух религиозной жизни и ее формальная организация неразрывно – как Будда и мара – переплетены между собой
...
Отвергать организованную религию в пользу туманной и эклектичной «духовности» тоже нельзя. Это не может быть удовлетворительным решением
Отвергать организованную религию в пользу туманной и эклектичной «духовности» тоже нельзя. Это не может быть удовлетворительным решением. Пользуясь языком, мы не можем прекратить порождать логически последовательные теории и убеждения, как желудок не может перестать переваривать еду. Как социальные животные мы неизменно организуемся в группы и сообщества. Без строгого, самокритичного обсуждения мы рискуем скатиться до благочестивых банальностей и необоснованных обобщений. И без своего рода социального сплочения самые блестящие идеи рискуют погибнуть. Нужно не отрицать все учреждения и догмы, но пытаться относиться к ним более иронично, признавая их только тем, чем они являются на самом деле – игрой человеческого разума в его бесконечных поисках понимания и смысла, а не вечными объектами, которые нужно яростно защищать или насильственно навязывать.
...
Нужно не отрицать все учреждения и догмы, но пытаться относиться к ним более иронично, признавая их только тем, чем они являются на самом деле – игрой человеческого разума в его бесконечных поисках понимания и смысла, а не вечными объектами, которые нужно яростно защищать или насильственно навязывать.
«Сегодня религия, – говорит Дон Капитт, – должна быть недогматичной. Нет ничего трансцендентного, во что необходимо верить или на что нужно надеяться. Поэтому религия должна стать непосредственной и глубоко прочувствованной связью с жизнью вообще и вашим индивидуальным существованием в частности». В этом духе я попытался понять учение Будды. Восстанавливая образ человека Сиддхаттхи Готамы и очищая его идеи от распространенных религиозных представлений его времени, мне нравится думать, что подобный подход, возможно, вдохновлял и его самого. Находите вы мой получившийся коллаж убедительным портретом этого человека и его учения или нет, мне как мирянину, живущему в современном мире, он помогает больше, чем любой из возможных образов Будды, предлагаемых традиционным буддизмом.
Что в учении Готамы наиболее оригинально? Существуют четыре основополагающих элемента Дхаммы, которые нельзя вывести из общих представлений индийской культуры того времени. Вот они:
1. Принцип «взаимообусловленности, взаимозависимого происхождения».
2. Механизм Четырех Благородных Истин.
3. Практика бдительного осознания (внимательности).
4. Сила уверенности в себе.
Эти четыре аксиомы обеспечивают основу, достаточную для нравственно твердого, практически реализуемого и интеллектуально последовательного образа жизни, который подразумевал Готама. Это матрица, которая структурирует его видение нового вида культуры, общества и (государства).
Но Дхамма Готамы больше, чем просто ряд аксиом. Ею нужно жить, а не просто принимать на веру. Из этого следует, что нужно принять этот мир во всей его обусловленности и конкретности, со всей его ненадежностью и шаткостью. Это требует абсолютной честности перед самим собой, готовности бороться с самыми глубокими страхами и желаниями и мужества сопротивляться тяге к воображаемой безопасности «места». Посреди хаоса и смятения Дхамма призывает нас обращать пристальное внимание на то, что происходит в каждый момент жизни, чтобы сопротивляться инстинктивному стремлению следовать привычным реакциям и отвечать с устойчивой и нормальной точки зрения «основы».
Но Дхамма Готамы больше, чем просто ряд аксиом.
Ею нужно жить, а не просто принимать на веру.
Из этого следует, что нужно принять этот мир во
всей его обусловленности и конкретности, со всей его
ненадежностью и шаткостью.
Дхамма Готамы требует чуткости, которая пронизывает и преобразует отношения с другими. «Кто заботится обо мне, – сказал он, – должен заботиться и о больном». Следуя призыву принять страдание, начинаешь сопереживать тяжелому положению других существ. Их боль становится твоей собственной. Шантидэва более чем через тысячу лет после Первого собора в своем Пути бодхисаттвы идет еще дальше. Он утверждает, что раз сострадательный Будда относился к другим, как к себе, то, покуда в мире есть боль, он тоже будет страдать. «Заботиться» о Будде означает прислушиваться к «зову» (по выражению Эммануэля Левинаса, философа, которого я встретил во Фрайбурге много лет назад), который молча исходит от лика и глаз другого: «Не убивай».
В 2000 году, после пятнадцати лет проживания и работы в Шарпхэме, мы с Мартиной оставили Англию и переехали в Юго-Западную Францию. Четырьмя годами ранее мы выкупили и начали восстанавливать верхний этаж семейного дома Мартины в глухой деревне возле Бордо. Мы встали перед выбором. Руководство Фонда Шарпхэм решило, что колледж, директором и координатором которого были мы с Мартиной, должен был установить формальные связи с британским университетом, чтобы посещение наших лекций давало студентам право получать баллы в счет ученой степени. Поскольку мы совершенно не были в этом заинтересованы и у нас не было соответствующей академической подготовки, чтобы осуществить это, мы решили оставить Девон и поселиться в нашем доме во Франции, где у нас не только появлялось больше времени для творчества и исследований, но также и возникла возможность принимать растущее число приглашений вести медита-ционные ретриты и преподавать буддийскую философию во всем мире. Наша жизнь во Франции скоро вошла в размеренный ритм. Теперь приблизительно шесть месяцев каждого года мы вели ретриты и читали лекции по всей Европе и Соединенным Штатам, а иногда и в Мексике, Южной Африке, Австралии и Океании. Остальную часть своего времени мы проводили во Франции, ухаживая за домом и садом, сочиняя книги и втягиваясь в семейные драмы многочисленных родственников Мартины. Мы сознательно не создаем медитационные или учебные буддийские центры в своей округе. Впервые более чем за тридцать лет мы можем спокойно наслаждаться обычной жизнью, в которой никто не воспринимает нас в качестве «буддистов». От этого удивительно легко на душе.
Дата добавления: 2021-12-10; просмотров: 20; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!