Глава 2. Последствия Младотурецкой революции и ее влияние на англо-турецкие отношения в британской печати
Помимо причин и роли участников июльского переворота, в прессе также акцентировались на последствиях революции. Англичане делали прогнозы относительно будущего Турции, выделяли проблемы, с которыми новому режиму предстоит столкнуться. Печать рассматривала как внутренние последствия, связанные с развитием Османской империи, так и внешнее влияние переворота 1908 года, подразумевая, что преобразования в Турции могли иметь мировое значение. Младотурецкая революция представляла большую важность и для международных отношений. Влияние Германии, которая всецело поддерживала режим Абдул-Хамида, пошло на убыль. Для Британской империи это был уникальный шанс восстановить свое устойчивое положение в регионе. Тем не менее, за период доминирования прогерманских настроений в Турции во внешней политике Британии произошло очень важное событие. В 1907 году Лондон заключил соглашение с Российской империей, которое разрешило все геополетические противоречия между державами в Средней Азии, что положило конец «Большой игре»[108]. Россия являлась извечным противником Османской империи, и ориентация на сближение с Санкт-Петербургом могла поменять планы Великобритании и на Ближнем Востоке. Тем не менее, нельзя отрицать важность возобновления действия основного закона в Турции для Великобритании. Вопрос развития англо-турецких отношений занимал на страницах британских газет и журналов отдельное место, так как общественность в первую очередь интересовало, как революция в Турции скажется на взаимодействии между двумя странами.
|
|
|
Для начала обратим внимание на то, как в британской печати предсказывали дальнейшее внутреннее развитие Турции после Младотурецкой революции. В принципе, как было указано в прошлой главе, пресса любой направленности выражала надежду, что преобразования будут воплощены в жизнь. Тем не менее, следует отметить, что это были всего лишь надежды: британские издания прекрасно понимали, что конституция не являлась решением для всех проблем, и однозначные утверждения, что революция повлечет за собой неминуемой прогресс в Османской империи, служили бы идеализацией будушего Турции. Напротив, в некоторых публикациях были выделены реальные трудности, которые стояли на пути у нового режима. Так, Эдвин Пирс в «Контемпрорари ревью» выделил несколько угроз успехам революции. Во-первых, конституционное движение могло выйти из-под контроля. Для многих введение конституции означало полную свободу, независимость и неограниченные права. Рабочие связывали принятие основного закона с непосредственным улучшением их положения и начали безосновательно запрашивать увеличение заработной платы[109]. Во-вторых, опасность для режима представляла также возможная деятельность радикально настроенных масс: от сторонников ультра-демократических мер до анархистов. Для противодействия таким группам Пирс считал необходимым создание реакционной партии в парламенте, которая точно бы привлекла немалое количество людей[110]. В-третьих, самой главной угрозой, по мнению автора, был возможный конфликт между младотурецким движением и армией. Пирс замечает, что революция была проведена силами военных частей, и рано или поздно армия могла перестать поддерживать лидеров комитета «Единение и прогресс», и в таком случае шансом могли воспользоваться реакционные массы и провести контрреволюцию, переманив на свою сторону вооруженные силы, с помощью которых некогда уже был проведен переворот[111]. Опасность для действия конституции представляло также традиционное неравенство между мусульманами и немусульманами: исламская элита могла не допустить уравнения в правах представителей всех религий, существующих в империи. О похожих вещах писал и Джозеф Диллон в том же журнале, указывая на проблемы внутренней политики Турции. В империи проживало большое число представителей разных народов и религий, и каждая нация и конфессия имели свои собственные интересы. Журналист отметил, что введений конституции недостаточно для разрешения всех существующих внутренних конфликтов[112]. Как можно заметить, и Пирс, и Диллон, чьи политические предпочтения, вероятно, различались, сходились в том, что, даже несмотря весь энтузиазм и поддержку Младотурецкой революции в Британии, реальные угрозы сохранению конституции существовали, и что главная опасность исходила не сверху – не от султана и его окружения, а снизу, от других частей населения. Диллон обратил внимание также на предстоящие выборы в парламент. По избирательному закону все граждане в соответствии с условиями, прописанными в конституции, имели право голосовать за определенных выборщиков, которые затем непосредственно избирали самих депутатов в нижнюю палату парламента: от 50 тысяч человек избирался один депутат. Уже тогда Диллон предположил, что в парламенте будет две основных группировки: сторонники младотурков с одной стороны и их противники с другой[113]. Что интересно, впоследствии в меджлисе действительно будет вестись борьба между депутатами от «Единения и прогресса» и партией «Ахрар» («Либералы), которая действовала в союзе с консервативным крылом парламента[114].
|
|
|
|
|
|
Среди возможных последствий революции пресса делала упор и на ее глобальном значении. Влияние Младотурецкой революции, по мнению «Манчестер Гардиан», могло распространиться на другие государства как Востока, так и Запада[115]. Об этом же подробно писали в газете «Обзервер», которая также проводила анализ изменений в Турции. Корреспонденты, сравнивая Турецкую революцию с революцией Мейдзи[116] в Японии, критиковали устоявшийся на Западе подход к тому, что есть четкая граница между Западом и Востоком, между развитием, цивилизацией и прогрессом и необразованностью, варварством и деспотизмом. Англичане подчеркивали, что между европейскими и восточными государствами становилось все меньше различий, в то время как Запад продолжал считать другие страны сильно отставшими. Такой взгляд сложился из-за абсолютного господства Европы в XIX веке, однако, по мнению «Обзервер», многое с тех пор изменилось[117]. Примечательным является тот факт, что по сути такая позиция газеты не укладывается в привичный для британской прессы дискурс ориентализма, так как «Обзервер» утверждал, что неевропейские народы способны достичь таких же успехов, как и Западная цивилизация. С другой стороны, такой подход совпадал с представлениями эпохи Модерна, согласно которым будущее есть лишь у тех наций, которые встали на путь модернизации, копируя опыт Запада и его институты. В газете подчеркивалось, что еще совсем недавно европейские державы, особенно Великобритания, не верили в возможность либеральных реформ в Османской империи. Они были убеждены в том, что равенство между населением Турции невозможно, так как власть султана опиралась на привилегированное меньшинство, которое не желало расставаться со своими преимущественными правами. Ученые, историки и прочие исследователи на Западе доказывали, что турки распространяли на подчиненных землях только плохое управление, коррупцию и жестокость, что являлось полной противоположностью европейским политическим ценностям. Как утверждали корреспонденты, последние же события в Турции показали, что они ошибались[118]. Ход событий совершенно непредсказуем, и нельзя опираться на сложившиеся стереотипы о какой-либо нации, потому что все может поменяться в один момент. «Обзервер» утверждал, что восточные государства шли наперекор традициям, приближаясь к западным стандартам, и поэтому корреспонденты задавались вопросом, действительно ли так много различий между европейцами и неевропейцами. Революция в Османской империи, в стране, где Восток пересекается с Западом, могла повлиять на весь мир, ускорить процесс стирания границы между двумя частями света. Любопытпо, что такие заявления делал именно «Обзервер», учитывая политическую направленность издания на тот момент: главный редактор газеты Джеймс Гарвин являлся сторонником Джозефа Чемберлена, либерал-юниониста, который поддерживал и ратовал за империалистический и протекционистский курс Британской империи, поэтому по внешнеполитическим взглядам либерал-юнионисты были ближе к консерваторам. Однако подобная риторика газеты об исчезновении различий между Западом и Востоком не соотносится с колониализмом и экспансионизмом Лондона, она связана с заметным воздействием июльского переворота в Турции на британское общественное мнение. И сообщения газеты «Обзервер» тому подтверждение: даже те издания, для которых престиж Британской империи на мировой арене, расширение территории и власть над разными народами периферии стояли на первом месте, писали о том, что эта периферия, вероятно, очень скоро перестанет быть таковой, и среди старых сил могли появиться новые центры. Но главное последствие газета все же связывала с британской внешней политикой, которая в связи с Младотурецкой революцией могла сильно измениться, несмотря на тенденцию сближения с Россией[119]. В похожем ключе писал и Джозеф Диллон: он отметил, что революция в Турции прямо могла повлиять на международные отношения в Европе: новый режим мог превратить Османскую империю в сильную европейскую державу, что могло повлечь за собой перестановку сил в балканском регионе[120]. Автор верил, что Турция вполне могла повторить судьбу Японии и за короткий срок преобразиться в прогрессивное государство. С мировым влиянием Младотурецкой революции был тесно связан вопрос отношений между Лондоном и Портой, и как газеты, так и журналы посвятили данному вопросу немало места.
|
|
|
Очевидно, что читатели оценивали события в Османской империи через призму интересов собственной страны, поэтому в большинстве публикаций, в которых освещались конституционные преобразования, рассматривались англо-турецкие отношения и то, как революция могла повлиять на политику и положение Британской империи. Сразу же после новостей об указе султана английские газеты делали предположения, что влияние Лондона в регионе могло быть восстановлено. Однако эти предположения до прибытия нового посла не были особо смелыми, и печать базировалась пока что на своих домыслах и прогнозах. К примеру, смещение с поста великого визиря прогерманского политика Ферид-паши, поддерживавшего старый режим Абдул-Хамида, и его замена на сторонника либеральных реформ Саид-пашу в «Таймс» интерпретировались как серьезный удар по исключительной позиции Германии на Босфоре и возвращение былого положения Британской империи на Ближнем Востоке[121]. Газеты на первых порах ограничивались подобными суждениями, они ждали более явного повода заявить о том, что новый режим в Османской империи будет способствовать интересам Великобритании. Как было отмечено выше, долго прессе ждать не пришлось, и вскоре в Турции укрепились пробританские настроения. Как и в случае с освещением роли участников событий, печать изменила свое отношение и касательно взаимодействия между двумя странами. Каких-либо сомнений в том, что младотурки не пойдут на сближение с Лондоном, у газет не осталось, что и отражалось в периодических изданиях. В «Таймс» фиксировалось, что с каждым днем в Англии росла уверенность в том, что турки находятся на верном пути к настоящему возрождению. Журналисты утверждали, что нигде больше преобразования не были встречены с такой же симпатией и одобрением, как в Великобритании. Газета была уверена, что население Турции все еще считало Англию «своим другом и партнером»[122]. Свою неоднозначную реакцию сразу после победы восставших «Таймс» объясняла неожиданностью и быстротой революции, что вызвало недоверие и неуверенность в том, что реформы действительно будут воплощены в жизнь. Однако умелые действия членов комитета «Единение и прогресс» не оставили никаких сомнений. В газете подчеркивали, что Британия всегда желала увидеть «мирную, реформированную и прогрессивную Турцию»[123]. Политика англичан, по мнению «Таймс», в отношении Османской империи всегда была «бескорыстной», и лидеры младотурецкого движения могли с уверенностью рассчитывать на поддержку от Лондона[124]. Если раньше и случались конфликты, то они происходили только между Великобританией и деспотическим правительством Порты, турецкое население тут ни при чем. Никакого ослабления дружеских отношений между странами не было. В газете объяснялось также, почему действия Комитета получили одобрение у всей Европы: революция прошла без крови. «Таймс» даже сравнила Младотурецкую революцию со Славной революцией 1688 года в Англии: оба переворота прошли почти без человеческих жертв и без серьезных последствий для большинства сторонников проигравшей стороны[125]. «Манчестер Гардиан» также встал на сторону улучшения отношений между Османской империей и Великобританией. Газета приводила небольшое интервью с великим визирем Камиль-пашой, в котором он заявил, что Турция получила мало выгод от «дружбы» с Германией. Признавая вклад Берлина во внутреннее развитие Османской империи, визирь признавал, что Германия не смогла защитить Порту от угрозы извне[126]. Приняв во внимание тот факт, что комитет «Единение и прогресс» концентрировал свои усилия на сохранении целостности Османской империи, газета подчеркивала, что интерес Англии заключался исключительно в гуманитарной помощи Турции, в мудром и справедливом правительстве[127]. «Манчестер Гардиан» утверждал, что Великобритания занимала уникальную позицию среди других государств, потому что никаких претензий на территории Османской империи она не имела, и англичане так же, как и младотурки, заинтересованы только в целостности Турции[128]. В газете делали акцент на том, что Британия являлась старым другом империи, и что она одна из немногих открыто заявила о своей враждебной позиции к старому режиму. Те государства, которые поддерживали деспотичную систему Абдул-Хамида – здесь издание явно намекало на Германию – не заслуживали доверия у обновленной Порты[129]. Помимо укрепления политического влияния Лондона в регионе, корреспонденты также видели и другие преимущества от смены режима в Османской империи для Англии. Ссылаясь на слова члена Комитета «Единение и прогресс», «Манчестер Гардиан» сообщал, что Турция, рассчитывая на поддержку британской короны, будет привлекать капитал и людские ресурсы из Великобритании. Полагаясь на весомый «авторитет и компетентность британцев», отличавших их от других наций, Османская империя намерена довериться английским профессионалам в вопросах успешного функционирования парламентских институтов и образования населения[130]. Младотурки понимали, что для сохранения конституционализма нужны просвещенные кадры, и поэтому двери империи будут открыты для британцев, так как в Турции уверены, что лучше всего направить их страну на либеральный путь сможет именно Англия. С привлечением капитала и организацией концессий для британских предприятий в Османской империи дела, по мнению газеты, будут обстоять еще лучше. «Манчестер Гардиан» отмечал, что подвластные султану территории нуждались в железных дорогах, телеграфах, ирригационных системах и прочих технических улучшениях. При выборе между иностранными компаниями предпочтение будет отдаваться фирмам из Англии как представителям самого ближайшего по качеству сотрудничества государства-партнера Турции[131]. Влияние немецкого капитала, как отмечали в газете, могло значительно сократиться из-за того, что Германия поддерживала старый режим. Корреспонденты в целом признавали, что младотурки не ошиблись, решив пойти на сближение с Великобританией. «Манчестер Гардиан» утверждал, что Англия всегда была «самым искренним другом» Османской империи: Лондон призывал к реформам исключительно из-за желания противодействовать разделу частей государства между другими странами[132]. «Обзервер» тоже не скрывал своей радости касательно произошедших перемен в Турции. В газете фиксировалось, что Младотурецкая революция – прекрасная возможность перестроить отношения Британской империи с Портой. Журналисты верили, что после переворота Османская империя станет намного сильнее. Издание рассматривало сближение Лондона и Константинополя с практически выгодных позиций во внешнеполитическом плане, что объясняется империалистическими взглядами главного редактора. Так, признавалось, что ухудшение отношений между двумя государствами во время деспотического режима Абдул-Хамида привело к появлению угрозы британскому владычеству в Египте и Индии. Утверждение же дружбы с Турцией, чье политическое устройство теперь опиралось на конституцию, было бы ловким ходом и могло способствовать успешному урегулированию внешнеполитических противоречий[133]. Что касается журнальной прессы, в ней тоже можно проследить призывы британских авторов к сотрудничеству с обновленной Османской империей. С точки зрения Эдвина Пирса, Турция встала на путь развития либеральных ценностей, и Великобритания, как самый яркий представитель ограниченной монархии, должна поддержать изменения[134]. Ангус Гамильтон в своей статье замечал, что принятая конституция должна являться решением для Восточного вопроса. Более того, как сторонник проимперской экспансии, автор добавлял, что Великобритания могла извлечь выгоду из смены режима в Османской империи, ведь прогерманские элементы в Порте были смещены со своих постов, что позволяло Англии расширить свое влияние в регионе[135]. Арминий Вамбери, не имевший никакого отношения к британскому истеблишменту как гражданин другой страны, в целом призывал европейские страны поддержать младотурецкое правительство, ведь от реформирования Турции, по его мнению, зависело мирное урегулирование конфликта на Ближнем Востоке[136]. Рассмотрев публикации как либеральной, так и консервативной прессы, в общем и целом можно отметить, что общественность сходилась в общих позитивных для Британии последствиях произошедшего переворота. Однако важно подчеркнуть, что сторонники либеральной идеи больше делали акцент на гуманитарной стороне сотрудничества, британском влиянии на политическое развитие Турции. Они в большей степени являлись апологетом того, что в современном мире получило определение «мягкой» силы. Для либералов ключевыми представлялись именно ценностные установки новой власти: видя в Британии образец конституционного государства, младотурки, по мнению печати, будут симпатизировать Лондону во многих отношениях, что несомненно скажется на выгодах одновременно для обеих сторон. Для консервативных изданий, в том числе и для либерал-юнионистского «Обзервер», большее значение имели геополитические последствия революции, насколько она затрагивает имперские интересы Британии. Для авторов с подобными политическими предпочтениями существенную роль играла внешнеполитическая ориентация нового правительства, то, как «новая» Турция будет вести себя на мировой арене после переворота. Здесь важны два пункта: во-первых, пресса верила, что преобразования после революции послужат решением Восточного вопроса, внутреннее разложение Турции остановится, что закрепит баланс сил в Европе, к чему так долго стремился Форин-офис. Во-вторых, британцы надеялись, что при поддержке Лондона Порта сможет помешать расширению сферы влияния Германии на Балканах, что затормозит дальнейшее усиление Берлина и сыграет на руку планам и интересам Британской империи. В-третьих, проимперски мыслящая общественность в Англии рассчитывала, что дружба с Османской империей приведет к утверждению британского присутствия в Египте и Индии. Если по первым двум пунктам стремления двух империй более менее совпадали, то с воплощением третьего почти сразу же после переворота возникли серьезные сложности.
Несмотря на убежденность британцев, что конституционные изменения пойдут на пользу как самой Османской империи, так и англо-турецким отношениям, а также на заявления либеральной прессы об исключительной заинтересованности Лондона в сильной, неделимой и обновленной Турции и отрицании каких-либо претензий на территориальные владения султана, стоит признать, что кое-где газеты преувеличивали. Принять во внимание стоит по крайней мере тот факт, что Египет формально принадлежал Порте, но Британия продолжала удерживать регион за собой и не собиралась возвращать его обратно туркам. По конституции 1876 года Египет, как полноценная провинция империи, должен был быть представлен в Палате депутатов, что вызвало парадоксальное явление среди населения Османской империи: рост пробританских настроений в то же время сочетался с призывами прекратить британскую оккупацию Египта. Среди египетского населения появилось множество сторонников развития собственной национальной идеи, требовавших самоуправления и принятия отдельной конституции и создания независимого парламента на территории Египта[137]. Такие призывы вызывали опасения в Англии. К тому же британская общественность боялась, что Младотурецкая революция могла сказаться на положении короны в Индии и привести к антиколониальным движениям в этом регионе. Представители прессы были вынуждены столкнуться с интересной ситуацией: всецело поддерживая конституционную рефому и курс нового режима на сближение с Великобританией, они одновременно должны были ответить на призывы освободить Египет и встать на защиту своих интересов на Востоке. К примеру, в «Таймс» признавали, что революция должна повлиять на весь исламский мир и являться примером для подражания в других азиатских странах, но в той же публикации газеты доказывалось, что в отличие от Османской империи, ни Индия, ни Египет не нуждались в реформах. После того, как Великобритания взяла под контроль упомянутые регионы, население перестало страдать от плохой администрации, постоянных внутренних смут и недостатка ресурсов. Напротив, местные жители пользовались всеми гражданскими правами и находились под опекой и защитой британских представителей[138]. Такую позицию газеты можно объяснить тем, что в «Таймс» придерживались консервативных взглядов и выступали за укрепление колониальной империи Британии. Примечательно, что другие газеты несколько по-иному освещали египетский вопрос, и, в сущности, оказывается, что Египет был единственным пунктом касательно последствий Младотурецкой революции, по которому мнения британских газет значительно расходились. Ни «Манчестер Гардиан», ни «Обзервер» не заняли такую однозначную и непоколебимую позицию, как «Таймс». Напротив, на страницах этих изданий находили место идеи авторов, призывавших к выводу британских частей из Египта. В «Обзервер» кратко передавался общий посыл уже упомянутой статьи из журнала «Найнтинс сенчери энд афтер», принадлежавшей перу Альфреда Билински, основой работы которого был тезис, нацеленный в сторону интересов британской короны[139]. Кратко проанализировав реакцию других стран на Младотурецкую революцию, автор отмечал, что новая эра в Османской империи должна повлиять на египетский вопрос. Подчеркивая, что Великобритания неоднократно заявляла, что всегда будет поддерживать развитие Турции в сторону конституционализма и либерализма, посол высказывал мнение, что своим присутствием в Египте британцы мешали обновлению Порты. Как с тех пор равная с другими европейскими ограниченными монархиями, Османская империя имела полное право потребовать, чтобы Великобритания прекратила оккупацию Египта. Вспоминая, что главной причиной британского протектората над Египтом была необходимость восстановления порядка в стране, Билински уверял, что с установлением конституции правительство Турции сможет успешно заменить английских представителей и вести разумную политику[140]. Более того, разрешение египетского вопроса могло повлиять на улучшение дружеских отношений между Великобританией и Османской империей, так как выгоду получили бы обе страны: вернув под свою власть Египет и контроль над Суэцким каналом, Порта бы в ответ способствовала защите позиций Англии в полумусульманской Индии, создав прочную связь между халифом и королем-императором. Таким образом, по мнению Билински, Младотурецкая революция позволяла Великобритании почетно покинуть Египет[141]. Появление такой статьи в журнале и ее частей в газете «Обзервер» является очень любопытным фактом. Билински стремился доказать британской общественности, что обновленная Турция стоит в одном ряду с великими державами, и с ней стоило считаться и, в первую очередь, уважать ее территориальные владения. Подобные идеи противоречили в целом империалистической направленности «Обзервер», однако никаких комментариев аргументам противника британского присутствия в Египте газета не давала[142]. Вероятно, редакторы решили не занимать крайнюю позицию и остаться в стороне. Однако не все авторы, которые были близки по взглядам к либерал-юнионистам, воздерживались от выражения собственного мнения. Яркий тому пример – статья Джеймса Эллиса Баркера, британского историка немецкого происхождения, впоследствии ставшего известным благодаря своим работам по гомеопатии[143], в «Фортнайтли ревью». Баркер является поистине интересным персонажем: до того, как посвятить себя изучению гомеопатии, он написал достаточно много работ по политике. Предполагают, что Баркер придерживался социалистических взглядов, однако касательно внешней политики в начале XX века он открыто выступал против войны Великобритании с Германией и всячески предупреждал Лондон об опасностях развязывания такого конфликта. Его внешнеполитические предпочтения соответствовали идеям Джозефа Чемберлена, и какое-то время они даже сотрудничали[144]. Статья Баркера радикально отличается от всех рассмотренных выше изданий. Его работа - своеобразный ответ на утверждения турецких энтузиастов о «новой эре» отношений между Востоком и Западом и необходимости освобождения Египта и Индии от британской власти, как он это обозначил в начале статьи[145]. Однако, вместо того чтобы выдвинуть аргументы, которые бы подчеркивали необходимость присутствия английских частей в колониях, автор пошел совершенно иным путем: он обрушился на новый режим в Турции, обличая его слабые точки. Баркер писал, что хотя младотурки добились успеха и получили всеобщее одобрение, нельзя делать поспешных выводов и заявлять, что парламентаризм – панацея от всех бед Османской империи. Пытаясь оценить положение Турции и ее возможное будущее, автор обрушивался на восточные принципы управления государством, критиковал внутреннюю политику османских султанов: он прямо утверждал, что мусульмане на протяжении веков хорошо умели завоевывать территории, однако они совсем не знали, как эти земли сохранить, преобразовать и сделать из населения верных подданных. Виной тому – следование Корану, как фундаментальному закону, согласно которому, турки не пытались ассимилировать подчиненные народы, а напротив, позволяли им сохранить свои язык, религию и индивидуальность, что превращало Османскую империю в мультинациональное и непрочное государство[146]. Более того, Порта игнорировала проблемы национальных областей, а когда недовольства достигали большого размаха, Стамбул применял силу и подавлял протесты. Баркер считал, что ключевой аспект реформирования Турции – это, в первую очередь, религиозная реформа, изменение высшего авторитета Корана в жизни империи. Как и другие британские корреспонденты, он сравнивал Младотурецкую революцию с Революцией Мэйдзи в Японии, однако выделял не сходства, а различия между событиями, и утверждал, что турецкая модернизация вряд ли пройдет так же успешно и быстро, как японская, из-за ряда факторов: во-первых, религия в Япония способствовала политическому реформированию, а не являлась препятствием, как в Турции; во-вторых, японцы – единая нация, в то время как Османскую империю населяли разные народы; в-третьих, Япония географически изолирована от вмешательства иностранных держав, тогда как интересы Порты были неразрывно связаны с политикой европейских стран на Балканах[147]. Баркер видел два варианта развития событий, и оба из них не несли ничего хорошего для Турции. Младотурки могли выбрать либеральный путь: ввести парламентское представительство и самоуправление в областях, обеспечить правление большинства в этнических регионах, и тогда турецкая часть населения была бы вытеснена с данных территорий, а на турецком языке перестали бы говорить, что привело бы к быстрому распаду Османской империи, по крайней мере, ее европейской части. Другой вариант - выбор консервативной политики, направленной на тюркизацию этнических групп, что вызвало бы недовольства и протесты и вряд ли бы обернулось успехом, так как проводить ассимиляцию нетюркских элементов следовало намного раньше. Автор видел в конституции главную угрозу турецкой национальности, как доминировавшей в империи, и предполагал, что те же младотурки, чьими усилиями действие данной конституции было возобновлено, могли постараться совершить переворот и отменить ее действие[148]. Поразительно, как Баркер жестко раскритиковал установившуюся после революции систему в Турции, учитывая то, что негативная оценка событий в прессе не была популярна. Еще удивительнее, насколько верным оказался его прогноз, ведь очень скоро некоторые из предположений Баркера действительно сбылись. Вероятно, таким необычным образом автор встал на защиту интересов собственной страны, посчитав нападки на османское правительство лучшим вариантом доказательства неспособности Порты управлять Египтом. В конце статьи Баркер пошел еще дальше: он смоделировал ситуацию, при которой в Турции разгорелась бы гражданская война между балканскими народами и Портой. Предполагая, что европейские страны поддержали бы восставших, положив тем самым конец турецкому владычеству в Европе, историк рассуждал, кому из держав стоило передать столицу империи – Константинополь. Примечательно, что Баркер считал наилучшим вариантом отдать город Российской империи по ряду причин[149]. Вероятно, на выбор автора повлиял союзнический статус отношений между двумя странами, но есть также и другие объяснения, на которые указал сам автор, исходя из внешнеполитических интересов Англии. Русский Константинополь перестал бы угрожать позициям Великобритании в Египте и Индии, а Германия и Австрия стремились бы вытеснить русских с Балкан, что привело бы к войне между странами, которая ослабила бы и тех, и других. Подводя итоги, Баркер отмечал, что турецкому правительству необходимо проявить мудрость, осторожность и решительность, иначе Турция действительно могла бы навсегда потерять свои европейские владения[150]. Завершение статьи – своего рода предостережение: если Порта не будет вести политику, угодную Форин-офису, то Великобритания не станет предпринимать усилия для сохранения целостности государства и даже будет готова передать Константинополь России – самому заклятому врагу Османской империи. Баркер хотел показать, что интересы Англии важнее всех дружественных отношений между Великобританией и Турцией, и при условии столкновения внешнеполитических целей двух стран Лондон может поступить радикальным образом и допустить российское присутствие на Босфоре, если тем самым позиции Британии в Египте и Индии будут укреплены.
Обратим внимание теперь на либеральную прессу, в которой высказывались противоположные мнения. Публикации «Манчестер Гардиан» касательно египетского вопроса были не менее интересными по сравнению с проанализированными выше изданиями. В газете были изданы все три статьи известного писателя и критика британского империализма в Африке Уилфрида Скавена Бланта[151], сторонника египетских национальных идей. В своих работах он жестко прошелся по английской внешней политике, открыто раскритиковал действия Британии по отношению к Египту за последние тридцать лет, всю вину при этом возложив на министров, упрекая их в злодеяниях и обмане мировой общественности. В своей первой статье он уличил правительство Гладстона[152] и всю Либеральную партию в предательстве национального и реформаторского движения в Египте в 1881 году, когда Великобритания решила руководствоваться своими финансовыми интересами в регионе и подавить восстание, тем самым «предав свободу»[153]. После революции в Турции, как писал Блант, образовалась похожая ситуация: Египет вновь требовал либеральных изменений, и Лондон мог исправить свои ошибки, которые он совершил почти тридцать лет назад. Автор выразил восторг касательно того, что сэр Эдвард Грей поддержал преобразования в Турции, но при этом писатель заявил, что раз Британия поддержала национальное движение в Османской империи, то ей следует положительно отреагировать и на рост национального самосознания в Египте[154]. Во второй статье Блант на этот раз обрушивался на кабинет лорда Солсбери[155] и политику лорда Кроумера[156]. Он утверждал, что установив «завуалированный протекторат»[157] над Египтом, Британия целые двадцать лет обманывала весь мир, откладывая завершение оккупации. По мнению автора, для того чтобы вернуть доверие других стран, сэру Эдварду Грею необходимо заявить о готовности британских частей покинуть Египет незамедлительно после того, как будут созданы все условия для создания «сильного, просвещенного и состоящего из египетского населения» правительства[158]. Чтобы лучше всего осуществить такую политику, Блант предлагал вернуться к переговорам о подписании специальной конвенции, которая планировалась еще в 1887 году. Согласно возможному соглашению, британские войска должны были быть выведены из Египта по истечении трехлетнего срока со дня заключения соответствующего договора, но в случае возникновения внутренней или внешней опасности британские части имели право остаться в Египте. При этом гарантировалась территориальная целостность и неприкосновенность египетских территорий, но если бы в будущем возникли какие-либо беспорядки после эвакуации или произошло какое-либо нарушение международных прав Египта, то турецкому и британскому правительствам предоставлялась возможность снова занять страну войсками, а в случае отказа Турции действовать совместно это право предоставлялось одному британскому правительству[159]. В третьей и своей заключительной статье относительно египетского вопроса Уилфрид Блант уделил внимание организации политической системы в Египте. Автор был сторонником утверждения народного самоуправления в стране на основе конституции. При этом вся полнота власти должна быть передана парламенту, который бы не зависел от какого-либо иностранного влияния[160]. Очевидно, что идеи Бланта не совпадали полностью с идеями всей газеты, и вслед за последней статьей автора последовал комментарий редакторов. В нем сразу было отмечено, что аргументы писателя действительно заслуживали внимания, и некоторые из них звучали очень убедительно. Тем не менее, «Манчестер Гардиан» выделил ряд моментов, с которым газета не была согласна или видела серьезные сложности в реализации пунктов «программы» Бланта. В комментарии подчеркивалась четкая разница между реформаторскими движениями в Турции и Египте и объяснялось, почему Великобритания поддержала новый режим в Османской империи, но не торопится поддерживать либеральные идеи среди египетского населения. Изменения в Турции произошли из-за стремления реформаторов сохранить независимость и целостность государства. Более того, преобразования были необходимы для утверждения национальной идеи в империи. Египет же сталкивался с совершенно иной ситуацией: проведение реформ мотивировалось именно отстаиванием своих национальных прав, и защита египетской нации являлась первой причиной развития либеральных идей. Соответственно, для того чтобы признать Египет как независимую территорию, Британии сначала следует начать с примирения с националистическими настроениями[161]. Вероятно, здесь редакторы «Манчестер Гардиан» намекали на то, что они не считали египетское население полноценной нацией, заслуживавшей суверенитет. Газета прокомментировала и предложения Бланта о необходимости сделать заявление Форин-офису относительно готовности вывода британских частей из Египта и о возобновлении переговоров 1887 года по поводу конвенции. Первое предложение редакторы сочли легковыполнимым, иронично при этом добавив, что снова пообещать то, что уже много раз обещалось, не представляло особого труда. Второе же предложение относительно подписания специального соглашения вызывало определенные трудности. Редакторы объясняли, почему в 1887 году переговоры сорвались: тогда либеральное правительство во главе с лордом Солсбери проводило антитурецкую политику, что являлось ответом на неправильную, по мнению министров и самого Солсбери, балканскую политику Дизраэли[162], направленную на сближение с Османской империей. Вывод войск из Египта тогда был бы воспринят как возвращение к протурецкому курсу, что никак не могло произойти при правительстве Солсбери. Многое с тех пор поменялось, и теперь Либеральная партия перестала рассматривать мусульман как неспособных к либеральным реформам, что и выразилось в поддержке преобразований в Османской империи сэром Эдвардом Греем. Тем не менее, даже на тот момент существовали серьезные преграды на пути к эвакуации британских войск из Египта на основе конвенции. Во-первых, в Великобритании не были уверены, как новый режим в Турции отнесется к идее организации местного самоуправления в Египте, что затрудняло подготовку положений о совместной оккупации, которые обсуждались при лорде Солсбери. Во-вторых, газета признавала, что реформаторское движение в Османской империи «переживало медовый месяц», и при всей надежде британцев на успех преобразований все-таки следовало допускать, что реформы могли провалиться. Несмотря на эти сложности, редакторы заняли поистине интересную для британской прессы позицию. Они заявили, что договор на условиях 1887 года вполне возможен, если в нем будут гарантированы безопасность Суэцкого канала и нейтралитет Египта, а также невмешательство в его внутренние дела. Газета считала, что переговоры с Османской империей помогут решить один комплекс проблем, а со временем сомнения насчет успешности конституционных реформ в Турции также могут пропасть[163]. Встав на сторону возможного прекращения британской оккупации в Египте, «Манчестер Гардиан» как представитель либеральной печати тем самым выражал точку зрения, что Британия могла поступиться собственными интересами ради поддержки либеральных движений на Востоке. Здесь мы и можем проследить четкую разницу между различными по политической направленности изданиями: консервативная и либерал-юнионистская пресса либо занимала жесткую позицию по египетскому вопросу, заявляя, что Египет должен остаться под властью британцев, либо воздерживалась от комментариев данной проблемы, в то время как либеральные журналисты допускали возможность внутреннего суверенитета Египта. Высказывал свое независимое мнение по поводу ситуации с Египтом и Арминий Вамбери: подразумевая возможную борьбу за эту территорию между Турцией и Великобританией, автор указывал, что больше всего Порта тогда нуждалась в мире, и ей следовало избегать любых войн для реализации всех изменений[164]. Рассмотрев разные взгляды касательно роста антиколониальных движений, можно придти к выводу, что проблема вызвала широкую дискуссию в прессе. Не причины Младотурецкой революции, не возобновление действия конституции, не последствия принятия этого акта, не англо-турецкие отношения, а именно египетский вопрос вызвал основные противоречия среди британской общественности после июльских событий в Османской империи.
Подведем итоги второй главы. Британская общественность понимала, что революция в Турции – большое событие, которое повлечет за собой важные последствия, как для внутреннего положения Османской империи, так и для всего мира. Однако все же больше всего печать интересовал вопрос возможного сближения между Турцией и Великобританией после переворота, с чем была связана долгая история их взаимодействия. Отношения Порты и Лондона накануне революции – действительно сложный и запутанный момент, который и предопределил реакцию прессы на Младотурецкую революцию. До Зулюма между странами были установлены дружеские отношения, так как Лондон рассматривал сохранение целостности Османской империи как важный компонент поддержания баланса сил в Европе и выступал за предотвращение ее распада. После установления деспотического режима Абдул-Хамида англо-турецкие отношения ухудшились в связи с кровавой политикой султана, оккупацией Египта британскими частями, ростом прогерманских настроений в Турции и личными соображениями лорда Солсбери[165]. Младотурецкая революция могла повлиять на улучшение ситуации, поэтому вопрос англо-турецких отношений и привлекал такое внимание в прессе. Рассмотрев мнение разных изданий, выделим несколько основных пунктов, касающихся освещения последствий июльского переворота и сотрудничества между двумя странами.
Во-первых, британцы в целом с надеждой ожидали претворения всех прогрессивных замыслов младотурок в жизнь, но в то же время сторонники и либералов, и консерваторов отмечали, что на пути у «истинных правителей» Османской империи стоят серьезные трудности, которые нельзя не учитывать. В основном они заключались во внутренних противоречиях, как старых, существовавших до переворота, которые революция не смогла разрешить, так и новых, непосредственно связанных с будущими проблемами, которые мог посеять слом прежнего режима. Англичане подчеркивали и мировое значение событий в Османской империи, прогнозируя то, что она повлияет на другие страны и будет способствовать стиранию граней между Западной и восточной Восточной цивилизациями, так как азиатские государства будут способны принять западные ценности и догнать Европу по развитию, опираясь на примеры Младотурецкой революции и революции Мейдзи в Японии. Примечательно то, что подобные сообщения появились в «Обзервер», чья общая редакторская политика не особо коррелировалась с такими взглядами. Из этого можно лишь сделать вывод, как сильно повлияла Младотурецкая революция на общественное мнение в Англии, что даже сторонники империализма признавали возможность появления новых мощных сил на Востоке – регионе, который долгое время рассматривался европейцами как периферия, где происходила борьба за господство и сферы влияния исключительно между западными державами.
Во-вторых, отдельного пункта заслуживает вопрос освещения англо-турецких отношений, которые претерпели значительные изменения в положительную сторону. Еще до прибытия нового посла печать связывала июльский переворот с ударом по положению Германии на Ближнем Востоке и считала победу восставших торжеством британской внешней политики. После пробританских демонстраций в Османской империи такие настроения в прессе усилились. Лондону представилась идеальная возможность восстановить свое устойчивое положение на Ближнем Востоке, из-за чего консервативные издания полностью поддержали сближение Турции и Великобритании, заявляя, что страны всегда имели «дружеские и партнерские» отношения, и нигде больше в мире преобразования не были встречены с такой симпатией, как на Альбионе. Восхваление революции и ее признание дошли до такой степени, что в «Таймс» сравнивали переворот с прошлыми событиями из своей истории – Славной революцией 1688 г., после которой начался стремительный взлет Англии и ее превращение в могучую державу. Либеральная печать, стремясь подчеркнуть свои благие намерения и приняв в расчет националистические идеи младотурок, делала сомнительные по своей искренности утверждения, что Британия не претендовала на какую-либо часть Османской империи и ее интерес заключался исключительно в установлении сильного и справедливого правительства в Турции. В качестве преимуществ от смены режима для Британской империи сторонники либеральной идеи акцентировали внимание и на привлечении английского капитала и людских ресурсов в Турцию, что отличало либералов от консерваторов: первые считали, что Британия получит существенные выгоды от использования «мягкой силы», поддержки и содействия преобразованиям младотурок, и именно поэтому в изданиях делали особый акцент на либеральных устремлениях комитета «Единение и прогресс», подразумевая то, что, встав на путь конституционализма, Турция непременно обратиться за гуманитарной помощью к Великобритании, оплоту мирового либерализма; последние же фокусировались на сотрудничестве с новым турецким режимом для извлечения геополитической пользы, так как британцы видели в усилении Османской империи возможность осуществить свои внешнеполитические планы. В целом и те, и другие выражали одобрение по поводу налаживания связей между Константинополем и Лондоном. Необходимо отметить, что Форин-офис поддержал турецкую революцию, несмотря на улучшение отношений с Россией. Более того, о наметившемся курсе на сближение с Российской империей в прессе почти не упоминалось. Однако это не означало, что британцы недооценивали Российскую империю как возможного партнера. Скорее всего, речь здесь идет о разных уровнях отношений с двумя государствами: Россия воспринималась именно как партнер, с Османской империей же Британия строила дружеские отношения. Другими словами, при выработке политики с Россией и Турцией в Британской империи преследовались различные цели. Турция, в отличие от России, не являлась великой державой, и Форин-офис рассматривал превращение Османской империи в «сильное и прогрессивное» государство в своих интересах[166].
В-третьих, реализации планов Великобритании мешал важный вопрос антиколониальных движений, на рост которых Младотурецкая революция могла непосредственно повлиять. Речь идет о статусе Индии и Египта, и будущее последнего региона вызвало серьезные разногласия среди британской общественности, поэтому египетский вопрос стал одним из самых дискуссионных в прессе. Консервативные и либеральные издания высказывали различные мнения на этот счет. В консервативной «Таймс» яро защищали интересы короны, и мнение этой газеты было особенно категоричным. Издание не видело смысла в антибританских призывах, уверяя общественность не только своей страны, но и всего мира в том, что зависимость от Лондона шла только на пользу подвластным территориям. Что касается сторонников либерал-юнионизма, близких по внешнеполитическим предпочтениям больше к консерваторам, то «Обзервер» ограничился лишь публикацией мнений негативно настроенных по отношению к британскому присутствию в Египте авторов без каких-либо комментариев, в то время как Джеймс Баркер, работавший вместе с Чемберленом, в журнальной статье сурово осудил новый режим в Турции, мотивировав это как раз необоснованными, по его мнению, призывами снять контроль над подвластными Британии территориями. В работе четко прослеживалось мнение автора о первостепенном значении интересов Лондона касательно судьбы Османской империи. Либеральная печать заняла полярную позицию. «Манчестер Гардиан» поддержал некоторые идеи Уилфрида Скавена Бланта касательно путей эвакуации английских частей из Египта. Тем не менее, не стоит усматривать в этом некое предательство интересов британской короны. В предполагаемой конвенции о прекращении оккупации можно было найти один из центральных пунктов, согласно которому Британия имела право при любой угрозе изнутри или извне вмешаться в дела Египта. Учитывая это положение, либеральная печать, вероятно, была уверена, что при первой же возможности протекторат Британской империи над Египтом мог быть восстановлен. Выступая за разрешение египетского вопроса, пресса рассчитывала, что это станет еще одним важным шагом на пути к установлению тесных связей между Великобританией и Османской империей и, следовательно, усилению влияния Лондона в регионе. Несмотря на возможные подводные камни и в готовности редакторов и корреспондентов встать на сторону вывода английских войск из Египта, следует все-таки отметить поразительный эффект, который произвела Младотурецкая революция на британскую общественность: преобразования в Турции повлияли на возникновение споров в прессе относительно территории, которая до переворота в полной мере считалась частью Британской империи.
Заключение
В предыдущих главах было проанализировано восприятие Младотурецкой революции в британской прессе. Определив направления в печати, попробуем обобщить и выделить основные выводы, к которым нам удалось прийти, по проблемному принципу.
Первая задача, которая была поставлена в начале работы и рассматривалась в первой главе, заключалась в изучении позиции британских газет и журналов по отношению к причинам переворота и главным действующим лицам. В первую очередь стоит отметить, что мнения различной прессы по поводу происхождения революции в целом совпадали. Еще по ходу восстания издания отмечали слабость деспотичного режима Абдул-Хамида и национальные и религиозные противоречия, которые повлияли на возникновения революционной ситуации. В основном печать делала упор на трех основных причинах успеха повстанцев: на тяжелом положении военных частей, слаженных действиях членов Комитета «Единение и прогресс» и массовом недовольстве политикой султана в империи. При этом важно подчеркнуть, что консервативная пресса больше выделяла именно первую, армейскую причину, в то время как сторонники либеральных идей акцентировали внимание на младотурках и их заслугах. Тем не менее, сразу после конституционной реформы Абдул-Хамида в Британии сохранялось скептическое отношение к участникам июльских событий и к будущему нового режима. Такая позиция во многом объясняется сомнениями британцев, что после революции внешнеполитический курс Османской империи изменится в сторону улучшения отношений с Великобританий. Больше всего в прессе вызывали беспокойство намерения халифа, журналисты видели в его действиях лишь иллюзию стремления к преобразованиям. Комитет «Единение и прогресс» также не получил большой поддержки в печати, так как их победа неразрывно была связана с участием армии в перевороте. Поворотный момент в британском общественном мнении произошел после демонстрации перед английским посольством в Константинополе и после прибытия в столицу Турции нового посла Короны. Порта показала, что она настроена на сближение с Британской империей, и подданые султана поддерживают эту перемену в политике. В связи с таким пробританским жестом со стороны Турции освещение революции и ключевых лиц нового режима в газетах и журналах приобрело новый, позитивный характер. И в консервативной, и в либеральной прессе младотурки и султан стали выступать как мудрые политические деятели, которые способны обеспечить Турции светлое будущее. Среди британской общественности лидеры Комитета «Единение и прогресс» считались талантливыми, умелыми профессионалами, «истинными правителями» Османской империи, а Абдул-Хамид превратился из самой большой угрозы преобразованиям в султана, который, по мнению печати, будет играть одну из ключевых ролей в новой системе и направлять османский народ на прогрессивный путь. Примечательно, что армия исчезла со страниц газет и журналов: их заслуга заключалась лишь в успехе революции, на решения власти, по мнению авторов новостных заметок и статей, она не могла никак повлиять.
Вторая задача состояла в изучении вероятных последствий июльского переворота, которые выделялись в британских изданиях, чему была посвящена первая часть второй главы. Можно отметить, что в прессе любой направленности корреспонденты и авторы выражали надежду, что все реформы будут реализованы и Турция преобразится. Однако сомнения в возможности воплощения идей и планов нового режима все же оставались: британцы выделяли внутренние противоречия, которые могли повлиять на негативный исход. Здесь важно подчеркнуть, что при всесторонней поддержке революции в прессе британские журналисты все же оставались реалистами касательно внутреннего положения Османской империи и понимали, что возобновление действия конституции не спасет от всех серьезных проблем в государстве. Международное значение турецкой революции также особо выделялось в Великобритании. В прессе писали о новой эпохе отношений между Западом и Востоком, на которую Младотурецкая революция могла непосредственно повлиять: встав на путь вестернизации и модернизации, восточные государства были способны за короткое время догнать по развитию европейские страны и даже конкурировать с ними. Интересно, что о возможной перестановке сил в мире и об усилении Турции писала проимперски настроенная печать, что говорило об особом влиянии июльского переворота на общественное мнение в Англии.
Во второй части последней главы рассматривалась третья задача нашего исследования, которая заключалась в анализе материалов британской прессы по вопросу развития англо-турецких отношений. Важно указать, что данной проблеме было посвящено больше всего заметок на протяжении того периода, который был выбран для работы. Такую тенденцию можно объяснить: жителей Альбиона в первую очередь интересовало, как Младотурецкая революция скажется на интересах Британской империи. Фокусируясь на этом вопросе, мы можем выделить два направления в печати – проимперское и либеральное, при этом отметив, что сторонники и того, и другого сходились в позитивных для Британии последствиях революции. Первое направление включает в себя консервативную и либерал-юнионистскую прессу, чьи взгляды касательно внешней политики совпадали: издания поддерживали имперскую экспансию Британии. Для адептов подобных идей ключевое значение имели геополитические изменения, которые могли произойти после революции 1908 года в Турции. Упрочнение Османской империи сыграло бы на руку Лондону, так как новые политические силы в стране, настроенные против поддерживания тесных контактов с Германией, могли бы создать серьезный противовес планам Берлина по расширению сферы влияния. Более того, внутренняя целостность обновленной Турции не позволила бы европейским странам претендовать на ее территории, что повлияло бы на сохранение баланса сил в регионе. Сторонники либерального направления, напротив, сосредотачивали свое внимание на «мягкой силе», которой Британия следовало воспользоваться при организации политики по отношению к Османской империи. Привлекая капитал и людские ресурсы из Англии, Турция легко могла бы попасть в зависимость от Лондона. Именно поэтому либеральные издания делали акцент на сходстве ценностей младотурок и англичан, подразумевая, что при необходимости Порте нужно обратиться за помощью именно к Соединенному Королевству, где традиции свободы и конституционализма почитались больше всего на свете. Примечательно, что сближение между Великобританий и Османской империей, по мнению печати, никак не повлияло бы на отношения Форин-офиса с Россией: в газетах и журналах о вероятном партнерстве Лондона и Санкт-Петербурга попросту почти не упоминалось. Вероятно, это объясняется разным уровнем политики Британии по отношению к двум государствам, и налаживание контактов с Портой не помешало бы построению партнерских связей с Россией. Несмотря на позитивные настроения в прессе относительно англо-турецких отношений, среди последствий Младотурецкой революции можно выделить пункт, который прямо противоречил интересам Британии. Он был обусловлен опасениями антиколониальных и националистических движений, которые могли возникнуть после конституционного переворота младотурок в Египте и Индии – регионах, находившихся под властью Короны, и дискуссии относительно будущего этих территорий, особенно Египта, занимали на страницах газет и журналов большое место. Роль в активизации обсуждения судьбы колоний сыграла не только сама революция, но и возможность реализации программы реформ в Турции, что могло кардинально изменить настроения в колониях по отношению к Британии и ее роли, из-за чего возникла эта тревога. Особенно напряженные споры вызывал египетский вопрос. Печать поделилась на два лагеря: первый из них включал консервативные и либерал-юнионистские издания, которые либо яро выступали за сохранение Египта и Индии под властью британцев, либо воздерживались от комментариев, как это было в случае с «Обзервер». Для приверженцев проимперских идей на первом месте стояли интересы Короны и расширение ее периферии, из-за чего о выводе британских частей из Египта в подобной прессе не могло быть и речи. Либеральные издания же допускали прекращение «завуалированного протектората». При этом стоит отметить, что, вероятно, призывы вывести войска были вызваны стремлением сыграть на опережение: спустя 14 лет, в 1922 году, Египет таки обретет номинальную независимость, однако британцы будут сохранять контроль над внешними отношениями, коммуникациями и вооруженными силами вплоть до 1936 года и частично до 1952 года, то есть еще почти на протяжении полувека. Возможно, уже в 1908 году англичане предполагали такой план развития событий.
Подводя общий итог, можно сделать вывод, что мнение британской прессы относительно Младотурецкой революции неразрывно связано с восприятием будущих отношений между обновленной Турцией и Великобританией, с интересами Форин-офиса и выгодами, которые Корона могла получить от последствий переворота. Именно эти факторы и определяли реакцию британской общественности.
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 249; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!