Эпизод четвёртый «Урок физкультуры» 8 страница
Ничего, что я причисляю себя к шаманам? С моей стороны, наверное, называть себя шаманом сильно нескромно?
- Не обесценивайте себя скромностью, - сказала Виктория. - То, о чем вы рассказываете, настолько грандиозно даже для опыта шамана. Продолжайте, прошу…
- Я искал нечто… - поэтесса на минуту задумалась. - Давайте, я сделаю нам по чашечке кофе? У меня пересохло горло…
- Мне вам помочь? - спросила Вика, вставая.
- Я справлюсь, - улыбалась Грибникова.
Виктория смотрела и умилилась, как поэтесса суетится. В её движениях было много мужского. Особенно то, что вместо столика между ними она поставила два обшарпанных табурета. На одно положила конфеты и печение, на другом кофейник и два граненных стакана.
- Так вот, я искал нечто… некое ощущение в теле, которое мне сказало бы, вот оно, то ощущение, которое создаёт болезнь…
- Как сказало бы? Словами?
- Нет… это трудно объяснить. Это на интуитивном уровне, просто узнаешь, а как узнаешь неизвестно. Конечно, был огромный соблазн двинуться сразу к опухоли матки. Я её ощущал ярко, хоть Вера и купировала боль, подавила обезболивающими. Но… Виктория, знаете, бывает такое чувство, думаешь, вот решение, и больше ничего искать не нужно, а где-то на задворках сознания свербит, не то, ищи, ищи, ищи… И я искал… И тут я обратил внимание на левый локоть. Мне показалось, в нем есть какое-то странное ощущение…
- Локоть? - перебила Вика. - Очень странно! Как может локоть быть связан с вагиной?
|
|
|
- Вселенная вне головы человека не имеет логики… Человеческое тело, да любое существо, ни только человек, оно едино в потоке информации. Это не я такой умный, - засмеялась Грибникова, - это я читал у Аксёнова. Представьте абстракцию, тело на языке информационного кода. Вот массив знаков, где голова один знак, пятка второй, вагина третий, локоть четвертый… миллион миллионов таких знаков-звеньев. Все зависят друг от друга в информационном поле. Если один пропадает, поле самонастраивается или, можно сказать, перестраивается. Это, вроде, называется гомеостаз. И если привнесен знак, поле тоже перестраивается. Но каждый знак, еще и самостоятелен, он несет информацию. Я сейчас утрирую, но представьте, что знак-локоть получил информацию от стороннего носителя с кодом, где записана информация о заболевании вагины… То есть, прошу прощения, матки. Система приняла сигнал и передала знаку-матки. Это конечно, грубая схема. Но она отражает сущность тела на уровне энергии. Медики, конечно, не будут искать причину болезни вагины в локте, они будут лечить вагину...
- Да, я теперь понимаю, - кивнула Вика, - и что вы почувствовали необычного в локте…
|
|
|
- Понимаете, Виктория, когда речь идет об ощущениях, то необходимо абстракцию переводить в метафору. Собственно, это следующий шаг в исцелении — как только обнаружил ощущение дать проявится в виде сущности…
- Сущности? Как это?
- Назовите этот процесс как угодно, опредмечиванием например или проявлением из пустоты существа, или… - поэтесса отхлебнула. - Сознание обладает уникальной способностью, которую мы называем фантазия. Фантазия — это не придумывание, нет. Фантазируя, ты из энергии своим внимание материализуешь объекты вселенной. Как бы схлопываешь. Любое ощущение можно сделать объектом пользуясь фантазией. Боль от разлуки сделать камнем на сердце, непосильную ответственность ярмом, храбрость щитом. Это, повторюсь, не придумывание, это происходит спонтанно, объекты в поле метафоры появляются… как бы без участия нашего усилия...
...это ощущение в локте. Я задумался, на что оно похоже, какое оно? Или оно как…
...как камень в форме подковы. Дав имя этому ощущению, я четко увидел его. Камень в форме подковы, гладкий, скруглённый, серо-сиреневого цвета с мелкими крапинками черного, точно слегла присыпан маковыми зёрнышками…
- Вы сразу выбросили этот камень?
- Нет. Этого нельзя делать, ни в коем случае! Любая метафора это ни только часть информационного потока тела, но и часть божественного вселенского потока. Уничтожать хоть маленькую частицу Бога… Не знаю, быть может, я не прав, быть может, Аксёнов не прав, из книг которого я это всё знаю, но я никогда не решался уничтожать…
|
|
|
- А как же тогда?
- Метафора должна прийти в движение. Быть рожденной, мы это сделали, проявили её. У неё должна быть история, нужно подобно Богу вдохнуть в неё жизнь, чтобы она начало своё существование в связи с другими существами. И должна завершится…
- Умереть?
- Смерти нет. Завершение не смерть. Гусеница завершает свою жизнь, и становится бабочкой. Движение метафоры и есть исцеление…
...а так как камни живут тысячи лет, метафора моя начала своё существование две тысячи лет до появления Христа на земле, на пыльной дороги, пролегающей мимо гряды гор, и ведущий путника в царский город, название которого уже никто не помнит…
26.
- Смотри какой забавный камушек, - высокий голосок сказал обо мне. Так я и узнал, что существую, что зовут меня камень, или ласково камушек. Я многое впоследствии узнал от них, которые называли себя люди. К примеру, я узнал, что сейчас чувствую — а чувствую я сейчас тепло детской ладони, меня держит мальчик.
|
|
|
- Камни живут тысячи лет, - ответил мальчику грубый голос мужчины. - Должно быть этому две с половиной, а быть может, и три тысячи лет. Ты его поднял со дна того ключа?
- Да, отец.
- Он лежал под самой струёй, значит. Видишь, как воды выточила середину. Он теперь похож на подковку или на полумесяц. В народе говорят, вода камень точит. Это пословица о терпении и о терпимости, сынок. Возьми его на память, пусть он тебе напоминает об этих добродетелях…
Мальчик положил меня в карман, а я задумался о том, что только что научился вспоминать. Надо же, а я действительно долгое время видел только рябь над собой. Она то тускнела и исчезала, то снова светлела. Так сменялся день и ночь. Я уже могу оценить время: дни сменяли друг друга больше двух тысяч лет. Иногда я видел нечто. Из теперешнего опыта я узнал — это были руки путников, они черпали воду, или морды верблюдов, которые утоляли жажду, иногда видел кувшины…
- Махаммад, погляди, что там впереди? - отвлек меня от воспоминаний голос отца мальчика.
- Там женщина, отец. Она только что что-то закопала в песок, а теперь поднимается с колен…
- О бог мой, поспешим скорее туда…
Меня стало мотать из стороны в сторону, я бился о бедро мальчика.
- Поздно, - сказал через какое-то время мужчина. - Он уже мёртв, зароем его обратно…
- Зачем она это сделала, отец?
- Так делают все женщины, сынок. После родов закапывают младенца, чтобы он задохнулся и умер.
- Зачем? - я услышал в словах маленького Махаммада удивление и непомерную горечь.
- Нищета. Ни женщина, ни её супруг не способны прокормить детей. Когда-то и тебя ждала это участь, мой возлюбленный сын. Я тогда успел…
- Значит, ты не мой родной отец?
- Нет.
- Всё равно я люблю тебя, отец. Когда я вырасту, я запрещу это обычай.
27.
Мальчик привязал ко мне верёвочку и надел на шею. Я всегда слушал его сильное и беспокойное сердце. Я полюбил Махаммада за то, что он часто говорил правдиво и сострадал каждому существу, как тогда впервые пожалел и меня, увидев на дне ручья.
- Отец, что они делают? - слышал я порой, мне плохо виделся мир сквозь обветшалую ткань камиса, но всё же я видел очертания фигур, которых ярко освещало солнце. Абу-Талиб был очень бедным человеком, пас овец и коз, хоть и был потомок могущественного Абдоллаха из племени Курайш. Он не был мальчику отцом, но воспитывал как любимого сына и всячески старался привить любовь ему ко всему в этом мире. Верил Абу-Талиб в одного бога и этому учил и Махаммада, хотя в те времена все верили, что богов много... - Отец, что они делают? Почему они забирают у этого мужа волов?
- Они сильнее, вот и забирают…
- Разве их боги разрешают отнимать у другого человека, что принадлежит только ему?
- Да, сынок. У каждого бога есть кумирня, стоит принести жертву в нее, и боги разрешат любое злодеяние дарителю своему…
- Как же несправедливо это!
Мальчик был очень смышлёным, хотя никто его не учил грамоте. Сам приёмный отец не владел её. Зато маленький Махаммад обладал поразительной даже для меня, для камня памятью. Он помнил все тропки в округе, где и какой лежит камень, где и какой растет куст или деревце. Запоминал все сказки и песни, которые рассказывали дервиши. Он любил бегать к ним, когда эти странники приходили в Мекку. Мне думается, его способности развились оттого, что он был одинок. Ни с кем, кроме Абу-Талиба, мальчик не общался. Другие дети сторонились его, называли заморышем. Он не был похож на хашимитов. У него была белая кожа, загар загадочным образом никогда не приставал, и был рыжеволосый.
Часто маленький Махаммад разговаривал со мной. Снимал с шеи тихой ночью. Ложился возле костра и смотрел на звёзды, на месяц.
- Ого, ты можешь закрыть собой месяц! - говорил он мне, вытягивая руку, в пальцах которой держал меня. И мне казалось, для него в эти мгновения я был гигант, центр вселенной.
Он мне говорил, что может понимать меня, чувствовать какие у меня эмоции. Говорил, что может также понимать цветы, и любых животных, знает о чем поёт ручей и шепчет ветер. Я даже завидовал ему. Я сам понимаю только людей, мне не доступны голоса даже своих сородичей камней.
- Все мне говорят о том, - говорил мне мальчик, - что они на своем месте. Только люди противятся этому закону, который знают и птицы, и верблюды, и ягоды, которые я сегодня собирал для богатых меккан. Знаешь, камушек, единственный, кого я сейчас не слышу, это бог. Но знаю, что он есть. Так мне сказал отец. Когда-нибудь я научусь слышать и его, и он меня научит всем законам бытия. Ты веришь в это, камушек? (Да, я в это верил. Мальчик настолько искренен был в своей вере, что только самый отъявленный негодяй мог оскорбить его веру) Спасибо, камушек, мне важно, что и ты веришь…
Он не говорил, что я его талисман или оберег, он говорил, что я его друг. Да и я рад этому, я бы не смог кого-либо оберегать, я постигал мир вместе с этим мальчиком. Впитывал от него знания, как и он впитывал знания от мира. Мы бродили горными тропами, он мог радоваться всему, что увидит — как восходит солнце или как опускается вечер, как тени от облаком плывут по пустыне, как кричат птицы в вышине… А люди его огорчали. Другие видели, как сильный или богатый убивает слабого или бедного, и думали, так и должно быть, испокон веков так заведено. И никто не задумывался о том, что может быть и иначе. Маленький Махаммад сердцем знал, что может быть иначе. Что есть закон, о котором еще никто не знает. Я часто слышал, как его сердце замирает, когда глаза видят беззаконие людское.
Однажды я услышал, как Абу-Талиб сказал Махаммаду:
- Сынок, времена наступили такие, что нам с тобой, увы, не место здесь. Я больше не могу здесь заработать ни динара. Ты уже встретил свою двенадцатую весну, думаю, ты сможешь теперь одолеть путешествии...
- Куда мы отправляемся, отец?
- Путь наш лежит в страну Ассирию. Ты сильный телом, и ты крепок духом, ты сможешь быть погонщиком верблюдов. И в той стране много ученых мужей, ты сможешь взять у них по зерну мудрости…
Так я стал открывать для себя насколько же велик мир. Он оказался в миллиарды раз больше того ручья, где я видел только рябь сверху…
28.
- Прости, я впервые к тебе повернулся спиной, - сказал он как-то мне. Он зашел в шатёр свой весь в грязи и стал раздеваться. Абу-Талиб научил его тому, что не следует показывать обнаженные чресла никому, даже такому же мужчине как ты. Ему уже было тринадцать, за год Махаммад сильно возмужал. Стал широкоплеч, и лицо покрыла реденькая рыжая борода. Он сделался лучшим погонщиком верблюдов. Все удивлялись, насколько он ловок и везуч в свой юный возраст. Ему стали доверять самые сложные, а порой и самые опасные переходы. Право на это он заслужил упорным трудом и участием в состязании в куреше, где всегда выходил победителем.
Я заметил на его спине нечто странное.
- Не удивляйся, - ответил на мои мысли он. - Это не грязь, это родимое пятно (между лопаток его было родимое пятно в виде равностороннего треугольника, направленного вершиной вверх). Отец сказал, до поры никто не должен о нем знать. Это знак свыше…
В шатёр зашел Аарон Шломо, высокий мускулистый двадцатипятилетний еврей. По правде сказать, он мне не нравился. Заносчивый, себялюбивый, превозносивший свой народ богоизбранным, а остальные народы низшими. Но Махаммад любил его, любил с ним беседовать. Он был подобен сухому покрывало, которым накрыли мокрое тело, всё впитывал, жадно хватал знания о боге. Как-то Махаммад попросил Аарона рассказать о Торе. Зачем это тебе, удивился Аарон, ты же не еврей? Когда гои касаются священного писания, пояснил Шломо, то выходит от священного остается лишь вымысел. Вон, христиане взяли себе часть Торы, да и ту, что у нас евреев принято называть Хумаш, и назвали Ветхим Заветом. Им глупцам и в головы не пришло, что сам Хумаш бессмыслен без тайных знаний евреев, полученных от бога, и которые передаются лишь устно. Более того, горячился еврей, эти глупцы смели назвать священное писание ветхим, как будто истина от бога способно ветшать! Это оскорбление святого писание и бога… Вот так Махаммад и заполучил собеседника, который ему стал открывать учение Торы. Скажу так, я гордился своим другом, он слушал открыто как иудеев, так и христиан, сравнивал, думал, не высказывал своё мнение, лишь спрашивал, спрашивал, спрашивал…
- Ты дрался подобно льву! - произнёс Аарон, войдя. Махаммад уже был облачён во всё чистое, на нём были белого цвета рида и камис.
- Так должен поступать любой мужчина, - улыбнулся Махаммад. Они недавно вернулись из похода. Он, Аарон и еще пятеро погонщиков были проводниками каравана с рабынями персиянками.
- Ну, не скажи, друг мой наивный, кроме тебя и меня никто не бросился защищать красавиц от головорезов Хромого Айдара (на караван напала банда, припомнил я с тревогой). Все бросились в рассыпную как блохи.
- Но ты же не составил им компанию? - рассмеялся Махаммад.
- Ну я… я это я… - задумался Аарон, отчего сам не бросился наутёк. - Я еврей, мы евреи богоизбранные, посему смелые! А вот ты сказал, что любой мужчина так поступил бы… Не считаешь ли ты, что другие погонщики не мужчины?
Махаммад улыбнулся, смотря как по-хозяйски Аарон уселся на курпише.
- Разве я могу кого-нибудь судить, кроме себя самого? - присев напротив, спросил мой юный друг.
- Судить наше естественное состояние, мой неразумный друг, - усмехнулся Аарон. - От рождение нам дана душа, и мы обязаны оберегать её судом. Каждый миг мы судим, решаем правильно или нет. Судим и себя и других…
- Себя, я согласен, необходимо судить. Но зачем судить других?
- Судом других мы судим свою возможность. Когда, к примеру, ты осудишь за не мужской поступок другого, ты не будешь в будущем свершать этот поступок. Других и нужно осуждать сильнее себя самого, дабы знать, за что ты мог бы осудить себя…
- Судить, но не наказывать?… - задумался Махаммад
- Суд без наказания зло. Не наказывая другого за неправедный поступок, ты создаешь в себе убеждение, что и таким образом можно поступать. Это рождает в тебе соблазн когда-нибудь поступить также. Суд и наказание призваны пресекать неправедные помыслы как и в другом, так и в самом себе. Иначе узришь неправедное как приемлемое, а посеешь сомнения в душе, пожнешь соблазн…
- Об этом формула ока за ока, зуб за зуб?
- Истину глаголишь, друг мой сметливый. Это о том, что каждый праведник несет на себе обязанность искоренять неправедное и богопротивное. Пропалывать колоски зла в других, чтобы цветки их не опыляли семена твоей души. И мотыга для сего есть наказание. Осуждение и наказание, - подытожил Аарон.
Я вновь прислушивался к сердцу Махаммада, чтобы понять, как оно сейчас бьется. Но, увы, как всегда в беседах с мудрецами оно билось ровно, и я и не узнал, насколько проникали в него слова эти. Верил ли мой друг, соглашался ли или нет — я так и не смог расслышать в сердцебиении…
29
«Лёша, привет! На нашей телефонной станции какие-то проблемы, интернет сделался невозможно медленным. Говорят, такое продлится несколько дней. Нам с тобой придется писать друг друга письма. Как в старину, возродить эпистолярный жанр. Думаю, ты не против начать роман в письмах? Ты, наверное, заметил, что у меня хорошее настроение. Просто отличное, даже сама удивляюсь. Сегодня заметила, что уже шесть дней не принимала обезболивающие, просто не беспокоит и всё. И такой прилив сил… Кстати, завтра на осмотр, анализы, УЗИ. Волнуюсь, но надо..
Мне стали снится странные сны каждый день. Будто ты в меня входишь… Ой, не пойми превратно, ничего эротического. Мне снится, что ты становишься мной на целую ночь и рассматриваешь меня изнутри. Во сне я чувствую твое прикосновение к каждому органу. Очень странно, да? Но утром я просыпаясь, ощущаю бодрость, и то место, которое ты в моем сне трогал, горячее, и там небывалая легкость. Может быть, я всё себе напридумывала, и это банальное самовнушение… да, ну и что с того. Сейчас я даже жалею, что отказалась от твоей помощи. Может, ты действительно исцелил бы меня, стал моим лекарем. Наверное, поэтому мне это всё и снится. Я сама сделала тебя лекарем своим, пусть только в фантазиях…
И еще, каждый день мне снятся сны про пророка Махаммада. Очень подробно. Я, честно никогда не интересовалась исламом, я православная. А тут эти сны. И знаешь, каждую ночь событие строго хронологически являются мне. Хотя многое в моих снах не так, как приветствуется в легендах о нём. Да, я взяла в библиотеке книги с жизнеописанием. Многое не так, но отчего-то у меня ощущение, что в моих снах правильнее и правдивее. И еще, меня иногда навещает состояние, что я каким-то образом связана с этим человеком, жившим в шестом веке. Ну, вроде того, что я какая-то пра-пра-пра-внучка (не знаю, сколько и пра нужно поставить). А может быть, и нет, но определенно чем-то связана.
Я стала даже записывать эти сны. Когда-нибудь я покажу тебе эти записи. Получится небольшая повесть… Ох, Лёшенька, как переживая перед завтрашнем осмотром. Знаю, что сейчас бы ты мне сказал «не переживай, всё будет хорошо», а я бы ответила «тебе верю». Будешь читать это письмо, скажи мне так мысленно, и я буду знать, что ты мне это пожелал. Я завтра тебе напишу, как только пройду осмотр и добирать до дома. Я очень тебя люблю, Лёшенька...»
30.
Аксёнов посмотрел на губы Ковача оценивающе, как смотрят на возможность случится чему-то неотвратимому. Он оценивал жидкость на губах человека, который стоял перед ним на коленях. Они провели вместе уже семь дней, и сперма Аксёнова потеряла и цвет, и вкус, и запах. Аксёнов побил слегка головкой пениса о нижнюю губу Ковача, стряхивая остатки спермы в рот. Затем отошел к окну, отдернул занавеску, взял с подоконника свою трубку и молча закурил. Ковач облизал губы, сглотнул, поднялся с колен и сел на кровать.
Он смотрел с непонятной тоской и страхом на своего любовника, утопающего лицом в душистом табачном дыму. Сейчас, на седьмой день, появилось ужасное предчувствие, что что-то должно произойти, и произойдет именно тогда, когда Аксёнов докурит.
- Моя сперма стала совсем как вода, - неожиданно произнес Аксёнов, что Ковач даже вздрогнул. - Интересно, сколько литров её ты выпил за эти дни? Пять? Шесть?
Аксёнов говорил, не оборачиваясь. За окном была метель. У католиков рождество…
Дата добавления: 2021-04-15; просмотров: 34; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!