Критическая философия истории 15 страница
Стало быть, из этого следует возможность каузальности для значимых фактов. Два события в том виде, как они даны восприятию, никогда точно не воспроизводятся. Они имеют место только один раз и, взятые в своей конкретной целостности, в своей пространственно-временной определенности, они уникальны. Но историческая мысль выбирает, чтобы подготовить изложение, она имеет право изолировать системы: почему система из двух событий, оторванная от реального, не может быть сближена с другими системами? Другими словами, наука об индивидах может либо стремиться к обобщениям, либо реконструировать становление.
Ни одно из этих рассуждений по природе своей не направлено на то, чтобы опровергнуть логическую теорию противоположности двух типов наук (так же, как и доказать неправомерность этой противоположности, которая выдает себя за строго формальную?). Все вместе, может быть, подсказывает более серьезный вывод: действительными проблемами являются те, которые Риккерт затрагивает только мимоходом. Отличаются ли значимые общие понятия от общих понятий в естествознании? С другой стороны, общие понятия могут быть средством или целью, в соответствии с которой устанавливают неизменные связи или выстраивают уникальные последовательности. В одном случае исходят из фактов, чтобы подняться до законов, в другом используют общие понятия, чтобы снова найти факты. Поэтому нужно было бы сравнить естественную и человеческую истории, роль понятий и законов в различных науках.
|
|
|
Вместо того чтобы, как Риккерт, продолжать от издания к изданию доказательство основного тезиса, следовало бы не в качестве приложения, а специально проанализировать сложные отношения между различными значениями противоположности.
Недостаточность и необоснованность рассуждений
Несомненно, на эту критику возразят, что она разрушает порядок, установленный самим автором. Нельзя идти от становления к значению, а затем к единичности, но обратный порядок был бы возможен и даже необходим. Чтобы создать науку о единичном, необходимо индивидуализировать объекты по отношению к ценностям и включить их в уникальную эволюцию. Более того, заслугой Риккерта является то, что он, исходя из форм познания, снова нашел содержание истории. Если придерживаться формальных свойств, то они не определяют конкретную науку. На различных ступенях развития они снова оказываются во всех порядках познания. Но если рассматривать весь процесс рассуждения и целостное определение, то в конце концов снова можно найти логически проясненную подлинную науку о человеческом прошлом.
Мы охотно допускаем, что история организует события в целостности унт 'чного процесса развития. Нет сомнения в том, что Риккерт реша-102
|
|
|
ет проблемы, которые он поставил перед собой: он приходит к исторической науке (или к одной из форм этой науки). Но вначале единичность, индивидуальность, уникальная эволюция не обязательно включаются для рассмотрения в какой-либо порядок. Верно, что всегда можно разрабатывать всеобщую науку о значимых объектах, что реальные науки об индивидуальностях проходят все ступени от единичного до общего в соответствии с моментами и целями исследования. Несомненно, в мире значимых реальностей часто больше интересуются историей, потому что желают сохранить одновременно и индивидуальное, и единичное, чего почти никогда не делают в отношении вещей.
Далее, вывод от одного свойства к другому имеет успех только в том случае, когда он ограничивается логическим переносом свойств самого реального. Переход от единичного к значению предписывается только в том случае, когда единичность значима, когда значение связывается с единством целого. Отношение к ценностям дает возможность сделать значимой ощущающую материю, но затем оказывается, что эта материя в своей существенной части наполнена значениями. Есть ли необходимость в том, чтобы идти от факта к значению, если мир значений нам дан непосредственно?
|
|
|
Необходимость этого вывода следует только из философского метода Риккерта. Мы не считаем возможным обсуждать этот метод в целом. Мы ограничимся констатацией того, что он ведет к приему, который, как нам кажется, опрокидывает естественный порядок: от «отношения к ценности» — метода историка, к «отношению к ценностям» — позиции исторического человека (тем не менее историк тоже принадлежит истории), от ценностей к личностям, способным занять определенную позицию в отношении ценностей (тогда как ценность может определяться только человеком, способным подчиняться категорическому императиву). Хотя эти замечания не претендуют на то, чтобы опровергнуть какую бы то ни было философию, их, по крайней мере, достаточно для защиты такого высказывания: проблемы, которые разрешает вывод Риккерта, ставятся не перед всеми теми, кто размышляет над историей; для многих они даже не существуют, они возникают по эту сторону значимого мира, представляющего первичное данное жизни.
Конечно, основные идеи Риккерта представляют собой возможное описание традиционной формы истории. Но в конце концов достаточно ли их для решения главных проблем логики истории, для обоснования объективности познания прошлого?
|
|
|
Объективность, с точки зрения Риккерта, следует из отбора: одни и те же факты должны интересовать всех. Согласно его теории, всякое единство проистекает из духа, из не существующих в реальности значений. Прежде всего Риккерт считает необходимым опровергнуть учение, согласно которому единство является свойством психического факта или биологического явления. Но если все исторические единства разрабатываются историком, то не является ли неизбежным выводом то. что вся история связана с точкой зрения того, кто ее пишет9 В зависимости от принятых ценностей единства будут меняться. Размышления такого же рода напрашиваются по поводу выбора фактов. Один историк
прежде всего интересуется политикой, другой — социальной историей. Один выдвигает на первый план идеи, другой — экономику. Теория Риккерта не дает нам никакого основания занять определенную позицию, сделать свой выбор между этими решениями. Могут сказать, что эти споры чужды логике. Никакой авторитет не сможет навязать ученому определенное решение. Но в таком случае не в том ли и состоит проблема, чтобы открыть объективность вопреки и по ту сторону произвольных решений?
Риккерт вообще не затронул эти проблемы, потому что отбор, который он рассматривает, осуществляется по эту сторону конкретной работы историка. В его учении все происходит так, как если бы отбор осуществлялся трансцендентальным субъектом, стоящим над временем, а не определенным индивидом, который тоже формируется в определенном обществе. Стало быть, историческая объективность, которой он достигает, формальна и абстрактна: она игнорирует, а не разрешает трудности, с которыми сталкивается объективное познание прошлого.
И тем не менее, используя категории самого Риккерта, легко выделить настоящие трудности. Они связаны с возможным, часто реальным различием, между системой ценностей историка и системой ценностей изучаемой эпохи. В этом случае историк должен восстановить систему ценностей изучаемой эпохи. Примем эту формулировку. Историк должен сделать усилие, чтобы вызвать в себе сочувствие к людям прошлого. Здесь мы оказываемся перед главной антиномией исторического познания. Научному требованию понять общество само по себе противопоставляется такая же научная необходимость оживить прошлое для нас. Как примирить эти два противоречивых требования? Мы не обязаны этим заниматься здесь. Нам достаточно противопоставить простоте логического решения сложности практики. Можно ли, полностью абстрагируясь от нашего времени, думать о прошлом, возрождать мертвые ценности, забывая об их значении для наших
современных желаний? И даже можно ли без искажения или изменения снова найти систему ценностей, которая больше не является нашей?
Более того, Риккерт утверждает как очевидное, что достаточно формально определенных ценностей, чтобы придать направление отбору фактов. Уверен ли он в том, что социалисты и теоретики Obrigkeitsstaat относят одни и те же явления к ценности «государство», несмотря на противоположность своих политических и моральных суждений? Или в любом случае они формируют их одинаково?
Далее, допустим даже, что все члены некоторого сообщества по праву признают историческими одни и те же факты. Чтобы выразить в науке это согласие, нужно было бы иметь единую систему ценностей изучаемой эпохи. За неимением такой системы, которой он не знает, историк использует ту или иную ценность, поэтому описание остается неполным, а наука представляет собой одну из возможных точек зрения относительно прошлого. А как упорядочить эти различные перспективы без принципа синтеза (структура реального или система ценностей), который позволил бы фиксировать связи для нас или в себе, создавать частичные реконструкции/
Можно совсем не задаваться этими вопросами, если допустить частичный характер всякой истории. Например, Макс Вебер не довольствуется недвусмысленным признанием, он провозглашает, что объект (должен быть) произвольно выбран историком. По его мнению, объективность заключается только в необходимости связи, установленной между историческими явлениями: отношение каузальности, связывающее такую-то форму протестантского духа с таким-то аспектом капитализма, предписывается всем тем, кто желает истины. Мы бы не посмели утверждать, что Риккерт игнорирует эту теорию исторической объективности. Фактически он ограничивается общими рассуждениями о методе, с помощью которого можно доказать необходимость уникальных последовательностей. Вообще объективность, которую он стремится установить, связана с отбором, действительным для всех.
Еще более абстрактным является вывод о смысле истории, более формальным — доказательство того, что возможна универсальная история. И то и другое в качестве условия имеют уподобление истины ценности, что, по крайней мере, дает повод для дискуссии, не считая того, что существование сверхисторических формальных ценностей доказано посредством логических рассуждений, которые не убеждают, ибо предполагают то, что как раз подлежит обсуждению. К тому же даже если признать эти формальные ценности, все равно «историзм» по-настоящему не преодолевается. Определенные материальные ценности изменяются независимо от того, всегда ли заметна их связь с ценностями универсальными. Наконец, от философии требуют как раз действительности исторических ценностей, примирения противоречивых желаний. Нам недостаточно знания того, что существует долг: мы хотели бы знать, каков он. Такой ответ, видимо, необходим как теории, так и действию. Достаточно ли соотнести прошлое с формальными ценностями, чтобы интерпретировать его конкретно? Не нужна ли теория политики или морали для понимания действительного смысла прошедших цивилизаций? Не требуется ли учение о науке для понимания развития истины?
В этих кратких замечаниях у нас нет намерения дать критику учения о ценностях Риккерта. Мы показываем, почему большинство читателей не находят в нем ответа на конечный вопрос, который исторический факт ставит перед теми, кто размышляет о человеческом существовании: неужели мы всецело обречены на становление без цели, всегда ограниченное сообщество, частичные или временные ценности? Или мы способны подняться над временем, способны, по крайней мере, зафиксировать направление эволюции, признаваемой всеми, угадывать обрывки вечных истин?
Всякая философия истории связана с антропологией. И философия Риккерта— не исключение из этого правила. Человек есть существо, способное занять определенную позицию по отношению к ценностям, историк— это тот. кто реализует определенное учение о ценностях, истину. Поэтому нельзя упрекать Риккерта в том. что он стерилизовал учение, отделив его от философии. Если даже его дефиниция человека представляется у i-кой, абстрактном или ложной, то пример Макса Вебера свидетельствует о
том, что достаточно поместить историка в историческую реальность, чтобы снова появились данные для любой теории истории.
И тем не менее тех, кого привлекает огромный труд Риккерта, мало. Он рассмотрел различные формы единичных явлений и обобщений в истории. Вместе с принципом отношения к ценностям он дал возможное логическое выражение отбора и организации целого при реконструкции прошлого. Он выделил различные аспекты исторической реальности, провел разграничение между историей и психологией. Кроме того,
существует проблема, которую поставила перед собой критика: в каких границах и при каких условиях существует объективная историческая наука?
Риккерт дал ответ на этот вопрос, но такой абстрактный, такой далекий от реальной науки, что этот ответ бесполезен. Несомненно, в этом и состоит главный недостаток книги Риккерта. Его систематическая логика есть промежуточное звено между теорией познания и логикой наук. Он очень усердствовал, чтобы отыскать историческую реальность, в которой непосредственно живет каждый из нас. Подняв по праву историческую объективность до уровня физической, он думал, что добился поставленной цели. В действительности, вопрос о том, что история существует не в такой форме, как науки о природе, — это объект кантовской рефлексии. Конечно, были собраны материалы, обработаны документы, продолжается установление фактов. Но в целом вот уже несколько веков история развивается не так, как математика или физика. Критика исторического разума, если можно так выразиться, должна иметь как творческий, так и рефлексивный характер, она должна быть как конкретной, так и формальной.
Есть два подхода к критике исторического разума. Один подход исходит из данной науки: путем анализа методов и результатов стараются вычленить собственные характеристики границы исторической истины. Другой (и это прием философии) исходит из человека. Именно начиная с пишущего историю индивида проявляется воспроизведение прошлого во всем его глубоком значении. Не следует подменять живое «Я» историка трансцендентальным «Я», нельзя составить систему необходимых условий для того, чтобы историческое познание имело универсальную силу, ибо речь как раз и идет о том, чтобы определить, действительно ли оно имеет всеобщее значение и в каких случаях. Абстрактная логика ведет только к концептуальным конструкциям, завершенность которых подчеркивает их необоснованность.
Примечания
1 См. комментарий /в конце книги.
2 Образования понятий. — Прим. перев.
" Теория суждений в естественных науках изложена в работе «Границы естественнонаучного образования понятий» (Grenzen der naîur wissenschaftlichen Begriffsbildung, гл. 1. с. 31-102).
4 T. e. чувственных вещей, к которых свободная воля реализовала какую-либо ценность.
5 Риккерт умер в 1936 г.
106
Философия жизни и логика истории
(Зиммель) Вступление
Благодаря превосходному изложению Мамле учение Зиммеля в общих чертах уже хорошо известно во Франции: полный релятивизм, смягчение кантовского формализма, психологическая перегруппировка категорий, распространение на область истории критического субъективизма, объединение тем, заимствованных из прагматизма и эволюционизма в обновленную теорию познания Канта. В этой перспективе анализ исторической науки представляет собой специфическое применение релятивистских принципов. Наука о прошлом больше не является воспроизведением человеческой реальности, как физика не является копией природы; она включает деятельность субъекта, разрабатывающего данное с помощью форм. Вывод такой критики — преодоление историзма', дух свободен, поскольку он творит или, по крайней мере, организует исторический опыт.
Если бы мы приняли эту интерпретацию как таковую, то нам почти нечего было бы добавить к изложению Мамле. Самое большее, на что мы могли бы рассчитывать, это на то, что идеи Зиммеля, которые занимают
особое место в развитии-исторической теории, получили бы более точный смысл. Психологическая критика представлялась бы решением проблем, промежуточным между объективизмом Дильтея и формализмом Риккерта, между философией жизни и философией
ценностей.
В самом деле, каково бы ни было значение релятивизма, на наш взгляд, он — не самое главное в мысли Зиммеля. Конечно, Мамле уже заметил, что этот релятивизм следует из эмпиризма и получает продолжение в философии жизни, но принимал его за примирение этих сходящихся тенденций. Однако последние произведения Зиммеля (которых Мамле не знал) разорвали рамки релятивизма. Они вынуждают рассматривать все учение с новой точки зрения: релятивизм становится этапом эволюции, приведшей Зиммеля от позитивизма к обновленной метафизике. Будучи общим элементом обеих философий, релятивизм располагает рядом противоречащие друг другу проблемы, не объединяя их.
107
Поэтому вместо того, чтобы искать повторение одних и тех же принципов, мы попытаемся показать противоположность двух периодов философии истории Зиммеля, что, на наш взгляд, более важно, чем перманентность релятивистской идеи. Само собой разумеется, что этот метод подсказан нам не заботой о хронологической утонченности, речь идет о собственно философской проблеме: мыслим ли релятивизм Зиммеля как оригинальная система? Не проявляется ли при его углублении идеализированная форма натурализма или метафизика жизни?
На эти вопросы теория истории Зиммеля, может быть, позволит дать ответ. Действительно, она в большей степени, чем остальная часть его учения, характеризует манеру философствования и эволюцию мышления Зиммеля. Первое издание «Проблем»1 относится к 1892 г. и предшествует формированию релятивистского подхода, которым отмечено «Введение в гуманитарные науки». А в своих последних статьях Зиммель последовательно возобновляет изучение исторического понимания, исторического времени и исторической «информации» (Formung). Таким образом, мы имеем, по крайней мере, эскиз критики истории, адаптированной к метафизике позднего периода творчества Зиммеля. Поэтому наше изложение по отношению к Зиммелю будет иметь следующий смысл: набросать эскиз на особом примере интерпретации целого. Мысль Зиммеля должна быть проанализирована в своем становлении, релятивизм есть только пункт перехода между двумя несовместимыми видениями мира.
Применительно к нашей теме эта глава должна была бы иметь другое значение. Собственные проблемы исторической критики проявятся постепенно, они в меньшей степени, чем в творчестве Дильтея, смешаны с философией истории и в меньшей степени, чем в логике Риккерта, скрыты формальными a priori. Своеобразие исторического опыта лучше всего проявляется тогда, когда он противопоставляется то атомистическому взгляду на вещи, то бергсоновской концепции длительности. Таким образом, в творческой деятельности Зиммеля мы можем проследить за двойным движением к углублению одних и тех же тем и к обновлению вдохновения.
1. Основные периоды творчества Зиммеля
В этой главе мы столкнемся с теми же трудностями, с которыми уже встречались при исследовании творчества Дильтея. Вся деятельность Зиммеля связана с критикой исторического разума в широком смысле, ибо она полностью посвящена человеку культуры, человеку, создающему себе духовные миры, в которых он живет и которые он должен преодолеть. Кроме того, нам нужно учитывать последовательность изложения учения Зиммеля. С другой стороны, приемы Зиммеля носят такой личный характер, что невозможно сохранить методы его изложения2. Наконец, мысли, которые он сам считает главными, темы его вступлений и заключении чисто менее глубоки, чем какая-нибудь деталь анализа.
Прежде всего нам нужно уточнить, как ставятся эти проблемы в разные периоды его творчества, чтобы темы, сформулированные в явном виде, заменить главными.
Зиммель охотно ссылается на кантианство. Но можно задаться вопросом, так ли он верен духу критики, как ему кажется. В случае с историей речь идет не о том, чтобы учитывать предустановленную необходимость или истину, действительную для всех. Просто мы должны следовать за деятельностью духа, подготавливающего исторический опыт, чтобы осознать расхождение между реальным и знанием, которое
Дата добавления: 2021-04-07; просмотров: 76; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!