Добавление к лекции «Убийство как одно из изящных искусств» 7 страница
Прежде всего, несколько слов о месте действия. Ратклиффская дорога — это оживленная магистраль в хаотически застроенном квартале на востоке Лондона — в морской его части; в те годы (а именно в 1812-м) район этот был чрезвычайно опасен: института полиции как такового еще не существовало — а сыскное ведомство на Боу-стрит, славное своими специфическими достижениями, совершенно не справлялось с насущными потребностями громадной столицы. Заезжим иностранцем мог считаться чуть ли не всякий третий. Матросы-индийцы, китайцы, мавры, негры попадались на каждом шагу. Носители тюрбанов, беретов и шляп всевозможнейших фасонов могли таить под ними поползновение к бандитизму любого сорта: их прошлое было непроницаемо для европейцев; кроме того, известно, что морской флот цивилизованных стран (а в период военных действий — преимущественно торговый флот) служил надежным прибежищем для самого разношерстного преступного сброда, имевшего веские основания хоть на какое-то время укрыться подальше от зорких глаз правосудия. Иные представители этого сословия действительно обладали приличной матросской сноровкой, однако почти всегда — и особенно если шла война — составляли лишь nucleus [ядро (лат.) ] судового экипажа, а в основном туда набирались неопытные сухопутные жители. Джон Уильямс, однако, нанимавшийся неоднократно матросом на торговые судна Ост-Индской компании[144] и на другие корабли, был, вероятно, очень опытным моряком. Он, бесспорно, отличался ловкостью и сметливостью, находчиво одолевал внезапные сложности и гибко приспосабливался ко всем превратностям социальной жизни. Уильямс был среднего роста (пять футов семь с половиной или восемь дюймов), не атлет, но крепкого, мускулистого телосложения, без единой жиринки. Дама, присутствовавшая на допросе (кажется, в полицейском управлении Темзы), уверяла меня, что волосы Уильямса имели необыкновенный ярко-желтый цвет — напоминающий кожуру не то лимона, не то апельсина. Уильямс бывал в Индии — главным образом в Бенгале[145] и Мадрасе[146], но ступал и на берега Инда[147]. Хорошо известно, что в Пенджабе лошадей, принадлежащих высшим кастам, нередко раскрашивают в различные цвета — пурпурный, голубой, малиновый, зеленый; мне пришло в голову, что Уильямс, с целью маскировки, перенял обычай Лахора[148] и Сринагара[149] — и потому цвет его волос мог быть не совсем естественным. В остальном он выглядел вполне заурядным — и, судя по гипсовому слепку, приобретенному мной в Лондоне, я бы сказал, довольно ничтожным. Примечательным было, впрочем, свойство, согласующееся с мнением о присущем ему тигрином характере: бескровное лицо его неизменно сохраняло пугающе мертвенную бледность. «Похоже было на то, — говорила мне дама, — будто в жилах у него текла не алая кровь, способная залить щеки краской стыда, гнева или жалости, но зеленоватая жидкость вроде сока растений, несовместная с током, что исторгает человеческое сердце». Глаза Уильямса казались тусклыми и остекленевшими, словно блеск их сосредоточился на преследовании далекой воображаемой жертвы. Вид Уильямса мог только отталкивать, но, с другой стороны, многие единодушные свидетельства, а также безмолвные, однако неопровержимые факты согласно указывали на елейность и льстивую вкрадчивость его повадки, которые противостояли его отвратительной внешности и даже помогали ему снискать расположение неискушенных молодых женщин.
|
|
|
|
|
|
Например, некая кроткая девушка, несомненно, назначенная Уильямсом в жертвы, поведала на следствии, как однажды, сидя с ней наедине, он спросил: «А что, мисс Р., появись я в полночь в вашей постели с мясницким ножом в руке, как бы вы себя повели?». Доверчивая девушка ответила: «О, мистер Уильямс, окажись на вашем месте любой другой, я бы очень перепугалась. Но стоило бы мне только услышать ваш голос — я бы враз успокоилась». Бедняжка! Будь портрет мистера Уильямса очерчен более подробно и своевременно доведен до ее сознания, она не преминула бы подметить странность его трупного облика и услышала бы такие зловещие нотки в его голосе, какие навеки лишили бы ее душевного равновесия. Однако лишь события самого устрашающего размаха могли способствовать разоблачению мистера Джона Уильямса.
|
|
|
Так вот, сюда, в небезопасные для жизни места, субботним декабрьским вечером явился мистер Уильямс — надо полагать, давно уже совершивший свой coup d’essai [первый опыт (фр.) ], — явился отнюдь не для прогулки по многолюдным улицам. Сказать — значит сделать. Тем вечером он втайне дал себе слово исполнить замысел, уже в целом набросанный, коему суждено было поразить наутро словно громом «все могучее сердце Лондона» — от сердцевины до окружности. Впоследствии вспоминали, что Уильямс покинул свое жилище ради задуманного мрачного предприятия около одиннадцати часов вечера; приступить к делу столь рано он вовсе не намеревался: необходимо было провести рекогносцировку. Инструменты он скрывал за бортом наглухо застегнутого просторного плаща. Не случайно все встречавшие Уильямса в один голос сходились на том, что манеры его отличались редкостной учтивостью; мягкость характера гармонично согласовалась с утонченным неприятием грубости: хищная душа тигра пряталась под змееподобной маской вкрадчивости и изысканности. Все знакомые Уильямса отдавали такую высокую дань его блестящей способности притворяться, что немало не сомневались: если бы ему случилось, пробираясь сквозь толпу, обычную для бедных окраин субботними вечерами, невзначай толкнуть встречного, он непременно рассыпался бы в самых галантных извинениях: лелея в дьявольском сердце адский умысел, он все же задержался бы ненадолго, желая выразить искреннюю обеспокоенность, не причинил ли неудобства задетому им прохожему тяжелый молоток, таимый под изящным плащом, дабы быть пущенным в ход спустя час-полтора. Кажется, Тициан[150], уж наверняка Рубенс[151] и, возможно, Ван Дейк[152] положили себе за правило браться за кисть только в парадном облачении — кружевной гофрированный воротник, парик с кошельком в сетке, шпага с рукоятью, украшенной бриллиантом; мистер Уильямс, как есть основания полагать, отправляясь устраивать великую резню (в определенном смысле здесь уместен и оксфордский термин «Главный Распорядитель»[153]), всегда надевал черные шелковые чулки и лакированные туфли; он ни за что не уронил бы свое достоинство художника, принявшись за работу в халате. Во время исполнения второго его шедевра трясущийся от страха, укрывшийся в углу соглядатай, волей обстоятельств (как читатель увидит ниже) оказавшийся единственным свидетелем злодеяния мистера Уильямса, запомнил, что на нем была широкая синяя накидка из ткани отменного качества на дорогой шелковой подкладке. О мистере Уильямсе ходили слухи, будто он пользовался услугами лучшего дантиста и прибегал к помощи наиболее искусного мастера по педикюру. Специалистов средней руки он не терпел. Несомненно, что и в той рискованной области искусства, в которой Уильямс подвизался, его следует отнести к высшей элите художников, обладавших самой аристократической требовательностью к себе.
|
|
|
Но все-таки кто был намеченной жертвой, к чьему жилищу торопился Уильямс? Вряд ли он мог неблагоразумно пуститься в бесцельное шатание, высматривая наугад, кого бы прикончить? О нет: Уильямс избрал себе жертву заранее — и не кого-нибудь, а старого закадычного друга. По-видимому, он вывел непреложный принцип: для убийства более всего пригоден друг, а за отсутствием такового — не всегда он будет в твоем распоряжении — хотя бы просто знакомый; и в том, и в другом случае при первом подступе к объекту подозрение у того не возникнет, тогда как чужой может заподозрить неладное уже в самом обличии убийцы, усмотреть тревожные предвестия и быть настороже. Однако данная жертва, судя по всему, совмещала в себе оба качества: сначала это был друг, ставший затем — не без серьезного повода — врагом. Или же, что еще более вероятно, по словам других лиц, чувства, порождавшие как дружбу, так и вражду, давно утихли. Несчастный звался Марром: именно он (в образе друга или врага) был назначен моделью для сеанса в тот субботний вечер. Относительно связи между Уильямсом и Марром существовало мнение (властями не опровергнутое и не подтвержденное), согласно которому они плыли вместе на одном и том же корабле Ост-Индской компании, идущем в Калькутту[154], и поссорились в открытом море; по другой версии, наоборот, поссорились уже на берегу, а предметом раздора стала миссис Марр, хорошенькая молодая женщина, чьей благосклонности они оба в острой вражде друг к другу добивались. Ряд обстоятельств придает этой истории оттенок правдоподобия. Нередко происходит так, что, если убийство не удается объяснить сколько-нибудь удовлетворительным образом, чистота сердечных побуждений не позволяет свидетелям истолковать мотивы кровопролития как сугубо низменные — и тогда, при полном доверии публики, выдвигается теория, согласно которой действия убийцы вдохновлены неким возвышенным порывом; никак нельзя было вообразить, будто Уильямс свирепо лил кровь единственно в погоне за наживой; потому охотно было принято на веру, что убийцей двигала главным образом смертельная ненависть, а источником ее служило одухотворенное благородством соперничество за расположение дамы. Объяснение во многом сомнительное, но весьма вероятно, что миссис Марр явилась подлинной причиной неприязни, causa teterrima [страшной причиной (лат.) ], столкнувшей двух мужчин. Меж тем мгновения уже сочтены, песчинки в часах, отмеряющие срок этой вражды в нашем бренном мире, движутся неумолимо. Нынешним вечером эта вражда прекратится. Следом наступит день, называемый в Англии воскресеньем, а в Шотландии носящий иудейское наименование «шабаш»[155]. Для обоих народов, пусть под разными именами, этот день имеет одинаковое назначение: и там, и тут он отведен для отдыха.
Тебя, Марр, тоже ждет отдых; так предначертано свыше; и ты, младший Марр, отдохнешь и ты вместе со всем семейством, отдохнет и незнакомец, что вступил в ваш дом. Но почиете вы в ином краю, лежащем по ту сторону могилы.
По эту сторону могилы вы спали последний раз.
Вечер выдался на редкость темным, однако в этом убогом квартале Лондона, в любую погоду и при любом освещении, все лавки по субботам бывали открыты по крайней мере до самой полуночи, а иные и до половины первого. Суровых педантических предписаний иудеев относительно точных пределов праздничного дня здесь не существовало. В худшем случае воскресенье длилось с часа ночи до восьми часов утра следующего дня, охватывая тридцать один час кряду. Срок, безусловно, достаточно долгий. Марр, как раз тем субботним вечером, был не прочь его и сократить, лишь бы поскорее покинуть прилавок, где он трудился уже шестнадцать часов. Место в жизни он занимал скромное — торговал чулочными изделиями в принадлежащем ему магазинчике, устройство которого, включая стоимость товара, обошлось владельцу приблизительно в 180 фунтов. Как всякого негоцианта, его преследовали тревоги и опасения. Торговлю Марр открыл недавно, но уже успел залезть в долги: назревали счета, несоразмерные с получаемыми доходами. Но, будучи от природы жизнерадостным оптимистом, Марр не терял надежды на лучшее. Это был крепко сложенный, цветущий здоровьем молодой человек двадцати семи лет; в тот вечер финансовые нелады порой омрачали его чело, но все же он не терял привычной оживленности, особенно подогреваемой предвкушением (увы, тщетным) того, как с наступлением воскресной ночи, да и ночи последующей, преклонит усталую голову на преданную грудь обожаемой им юной супруги. В семействе Марров насчитывалось пятеро домочадцев. Во-первых, сам хозяин, у которого в случае провала (если понимать таковой в узком — коммерческом — смысле) вполне достало бы энергии воспрянуть вновь и взмыть ввысь с погребального костра подобно фениксу — даже после многократно повторяемой гибели. Да-да, бедняга Марр, так оно и произошло бы, будь ты без помех предоставлен собственной предприимчивости; но вот на противоположной стороне улицы уже явился посланец ада, готовясь жестокой рукой беспощадно пресечь все эти радужные перспективы. Второй в перечне домочадцев значится очаровательная миссис Марр — упоенная счастьем, как все новоиспеченные жены, ибо ей минуло только двадцать два: если она и бывает чем-то озабочена, то только состоянием своего ненаглядного дитяти.
Восьмимесячный младенец, в списке домашних третий по счету, тихонько посапывает в покачиваемой юной матерью колыбели у очага, на уютно прибранной кухоньке, расположенной девятью футами ниже уровня улицы. Свадьбу супруги Марр справили девятнадцать месяцев тому назад; это их первенец. Не печальтесь же о ребенке, коему суждено вкусить долгий отдых субботний в нездешних пределах: стоит ли несчастному сироте без отца и матери тонуть в безвылазной нищете, влачить жалкое существование на земле, где вокруг для него только вражда и гибель? Четвертым идет подручный-ученик, он родом из Девоншира[156], с приятными чертами лица, как многие девонширские юноши; очень довольный своим положением: работой он не обременен, хозяевами обласкан — и сам прекрасно это понимает. Пятой, и последней, замыкает состав мирного семейства взрослая девушка-служанка, на редкость отзывчивая и добросердечная: она сделалась своей хозяйке (как часто случается в домашнем кругу, где не претендуют на знатность) почти что сестрой. В настоящую пору (1854), на протяжении уже двух десятков лет, в британском обществе происходят большие демократические перемены. Множество людей начинает стыдиться ссылок на «моего хозяина» или «мою хозяйку»: это обозначение медленно, но верно вытесняется термином «наниматель». В Соединенных Штатах это словцо, как выражение надменного демократизма, коробящее ненужной демонстрацией независимости, и без того никем не оспариваемой, не оказывает, впрочем, сколько-нибудь заметного отрицательного влияния. Там домашняя прислуга в целом, как правило, столь быстро и уверенно переходит в разряд полноправных распорядителей собственного хозяйства, действующих по своему усмотрению, что они просто игнорируют форму отношений, которая и без того вот-вот должна исчезнуть сама по себе. Но в Англии, где нет таких ресурсов, как неосвоенные территории, тенденция вытеснения «хозяина» «нанимателем» протекает довольно болезненно. Словесная замена несет с собой грубое и угрюмое попрание уз, нимало не тягостных, а во многих случаях и благотворных. Ниже я поясню свою мысль более развернуто. Здесь же, под началом миссис Марр, подразумеваемый нами альянс осуществлялся более чем наглядно. Мэри, служанка, питала к хозяйке самое сердечное и неподдельное уважение: она видела ее постоянно погруженной с головой в домашние хлопоты: наделенная какой-никакой властью, миссис Марр никогда не выказывала и тени капризности и ничем не обнаруживала своего верховенства. Соседи в один голос свидетельствовали, что Мэри, чураясь приторной угодливости, держалась с госпожой почтительно-ровно — и при малейшей возможности охотно и совершенно по-сестрински вызывалась облегчить ей груз материнских обязанностей.
Именно к Мэри, минуты за три-четыре до полуночи, вдруг обратился Марр, громко окликнув ее с верхней ступени: он попросил ее пойти купить устриц для семейного ужина. От каких мелких случайностей зависит подчас благополучие всей нашей жизни! Марр, озабоченный делами торговли, и миссис Марр, целиком поглощенная баюканьем хныкавшего ребенка, начисто забыли о приготовлениях к ужину: из-за позднего времени выбор покупок быстро сокращался; вернее всего можно было до того, как пробьет двенадцать, раздобыть именно устриц. И только это ничтожное обстоятельство определило судьбу девушки! Отправься она за провизией, как обычно, часов в десять — одиннадцать, тогда она — единственная уцелевшая из домочадцев — не избежала бы неминуемой гибели, бесспорно разделив с ними общую плачевную участь. Времени было в обрез. Мэри торопливо взяла у Марра деньги и, с корзинкой в руке, впопыхах даже не надев шляпки, выпорхнула из дома. Впоследствии ее не раз посещало зловещее воспоминание: едва перешагнув порог, Мэри, при свете фонаря, заметила на противоположной стороне улицы фигуру человека: мгновение он оставался неподвижен, но тут же медленно двинулся вперед. Это был Уильямс: позднее (сейчас не сказать, когда именно) сей факт получил полное подтверждение. Если вникнуть в обеспокоенность Мэри, спешившей, несмотря на все сложности, выполнить данное ей поручение, становится ясным, что подсознательно вид незнакомца связался для нее с предчувствием неведомой опасности; иначе, сосредоточенная на своей цели, она вряд ли сохранила бы в памяти столь малосущественную подробность. Теперь же понятно, какого рода страхи безотчетно зароились у нее в голове: Мэри говорила потом, что даже сквозь сумрак, не позволивший ей различить черты незнакомца и уловить направление его взгляда, ей со всей несомненностью почудилось, судя по его недавней позе, что он всматривался в дом № 29. Небеспочвенность подозрений Мэри была подкреплена также уже упомянутым инцидентом, произошедшим незадолго до полуночи: на незнакомца обратил особое внимание ночной сторож; тот беспрестанно заглядывал в окно магазинчика; такие ухватки, да и сама внешность прохожего, показались сторожу настолько не внушающими доверия, что он постучался к Марру и сообщил ему об увиденном. Впоследствии сторож повторил свой рассказ перед судейскими чиновниками, добавив, что в самом начале первого (то есть спустя восемь — десять минут после ухода Мэри) он (сторож), прежде чем возобновить свой получасовой обход, по просьбе Марра помог ему затворить ставни. Затем они распрощались — и сторож выразил мнение, что таинственный незнакомец, по всей вероятности, удалился восвояси, поскольку его нигде не было видно с момента начала их разговора. Надо полагать, Уильямс заметил, как сторож направился в дом Марра, и вовремя спохватился, что держится весьма необдуманно; таким образом, предупреждением, впустую сделанным Марру, с выгодой для себя воспользовался Уильямс. И почти нет сомнений в том, что ищейка пустилась по следу жертвы сразу после того, как сторож помог Марру опустить ставни. Причина понятна: начать работу Уильямс мог и раньше, если бы уличным прохожим не открывалась как на ладони вся внутренность магазинчика. Приступить к делу без опаски можно было только при плотно сомкнутых ставнях. Но едва лишь эта предварительная мера предосторожности была осуществлена и преступник надежно оградился от общественного глаза — теперь, напротив, надо было остерегаться не излишней опрометчивости; еще большую опасность таило в себе даже малейшее промедление. Успех определялся тем, сумеет ли он проникнуть внутрь до того, как Марр запрет дверь. Другим способом пробраться в дом (к примеру, дождаться возвращения Мэри и войти вместе с ней) нечего было и пытаться: ниже мы увидим, что Уильямс вынужден был отказаться от этой мысли, за которую, если выстроить факты в их истинной связи, он должен был ухватиться. Уильямсу пришлось дождаться, когда затихнут за углом шаги сторожа: прошло, наверное, секунд тридцать, не более; одна опасность миновала, но возникла новая — а что, если Марр запрет дверь?
Поворот ключа — и убийца лишится доступа в дом. Уильямс стрелой ринулся за порог — и ловким движением левой руки повернул ключ в замке, оставив Марра в неведении относительно этой роковой уловки. Куда как увлекательно и заманчиво идти по следам чудовища и дотошно изучать, при подсказке безмолвно уличающих иероглифов, все перипетии кровавой драмы — с не меньшей полнотой и достоверностью, чем если бы мы взирали с милосердных небес на изверга, чье сердце не зналось с жалостью. Фокуса Уильямса хозяин явно не заметил; иначе он немедля забил бы тревогу, вспомнив слова сторожа. Марр ничуть не встрепенулся. Мы увидим, впрочем, что для полного успеха предприятия Уильямсу было важнее всего предотвратить вопль испуга или хрип агонии, которые могли бы у Марра вырваться. Крик, раздавшийся внутри помещения с такими тонкими стенами, наверняка разнесся бы по всей округе; могли подумать, будто кричал кто-то на улице. Любой ценой этого следовало избежать. Крик был предотвращен: позднее читатель поймет, как именно. Меж тем оставим пока убийцу лицом к лицу со своими жертвами. На протяжении пятидесяти минут пусть он разгуляется вволю. Парадная дверь, как мы знаем, заперта наглухо. Помощи ждать неоткуда… Давайте же мысленно перенесемся к Мэри: сопроводим ее туда, куда она отправилась, а потом вернемся с ней обратно — и только тогда пусть снова взовьется занавес над ужасающей сценой, разыгравшейся в ее отсутствие.
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 52; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!