СНОВА – МИМО ДОМА, НО НА ФРОНТ...



После окончания училища по дороге с востока на запад в сторону фронта состав проходил снова мимо моей станции Котельнич. И ещё больше, чем в первый раз, захотелось встретить кого-либо из родных или увидеть человека с нашей щепинской земли, передать с ним своим родным, может быть, последний привет. Эшелон, к которому был прицеплен наш медицинский вагон, в Котельниче оказался в пять часов утра. Хоть по часам и раннее утро, но в декабре – это ещё глухая ночь. Какая-то неведомая сила одолевает: надо встретить земляка! Припомнил, что где-то рядом со станцией живёт наша дальняя родственница, мужики, вывозя зерно по хлебозаготовкам, у этой женщины всегда останавливались, чтобы чаю или пива выпить. К походу этому ещё с вечера готовился, с друзьями разбирал возможные варианты. Большинство товарищей были против моей отлучки: не успеешь на свой эшелон, отстанешь, значит, подозрение в дезертирстве, мол, сбежал, оказавшись в родных краях. И всё же решился... Остановка состава. Прыжок на землю и – бегом по пустынным улицам. Нашёл домик, с трудом достучался: хозяйка только что встала с постели. Взаимные приветствия, обоюдная радость от встречи, расспросы: как, откуда? Короткие ответы: «С эшелона. На войну». Времени на разговоры нет, потому успел сказать лишь главное, что жив, почти здоров и еду на фронт. Наташка (так звали её все наши деревенские жители) корову держала (тем и жила семья), откуда-то достала бутылку водки, пару огурцов и – конец пятиминутной встрече. Вот она, наша российская душа: самой есть нечего (четверо ребятишек), а солдату в дорогу отдаёт последнее. Не перестаю удивляться русской доброте!.. В вагон свой успел только-только... У товарищей моих – восхищение: ну ты даёшь! И радость: по глоточку к завтраку будет, оживимся... Не сомневался я и в том (и не ошибся), что известие о встрече быстро дойдёт до моей деревни, где всё обсудят. У мамы (папу мобилизовали в трудармию на авиазавод) и деда с бабкой – радость: ехал, весточку дал, живой... Шла война, и все ждали вестей, и как же радовались, когда весть доходила, да от живого, пусть и проехавшего мимо дома. Что значит для солдата дать с войны весточку о себе, говорит такое мое наблюдение. Уже на фронте в перелеске, где мы остановили машины, накануне наступала пехота. На пашне – убитый солдат, уткнулся ничком. Рядом винтовка, правая рука в сторону вытянута, а в ладони письмо треугольное зажато. Видимо, в оставшиеся минуты жизни помнил о главном: о семье, жене, детях и последним усилием, смерть почуяв, достал письмо, надеясь, что эта весточка с войны дойдёт до родных и близких. Более чем полвека спустя не могу без слёз вспоминать эту картину. Художнику бы подсказать тему для полотна!.. Третья встреча с Котельничем состоялась тогда, когда я уже отвоевался, возвращался инвалидом в 1944 году, чуть живой. Но это не было концом моей войны: после почти полугодового пребывания дома меня снова призвали в армию (сгодится и такой!), да областная комиссия направила в госпиталь, где девять месяцев велась борьба врачей за моё выживание.

 

ВСТРЕЧА С МОСКВОЙ

Столица, куда прибыл наш эшелон, встретила нас порядком, военными патрулями на каждом шагу. Это и понятно: давно ли фашистские войска толкались в ворота Москвы, доходили до критически малого расстояния в 27 километров. В первый же день знакомства с городом мы все оказались в комендатуре: форма наша, одежда и обувь не соответствовали знакам различия: зелёные стройбатовские бушлаты, ботинки с обмотками и... кубики в петлицах, что соответствовало званию лейтенанта – вид далеко не офицерский. Но в то время в кладовых военного ведомства Перми не нашлось соответствующего обмундирования, потому экипировали в то, что было. Когда разобрались, из комендатуры нас отпустили, а дня через три и одели в форму, какая полагалась молодым офицерам. Не стыдно стало и к девушкам подойти, чем мы сполна воспользовались. Сапоги, правда, были хоть и не хромовые, но чистили их до зеркального блеска. Назначение я получил в Рыбинск, во вновь формирующийся миномётный полк. Офицеры в основном после госпиталей, а рядовой состав... Тут надо сделать пояснение. Долго не догадывался, откуда рядовые: в штабе ничего не говорили, с солдатами общался мало – не болели. Много позднее узнал от командира полка и особиста, что все семьсот человек из лагерей, из числа заключённых. С каждым пачка бумаг в папке с надписью «ДЕЛО №...». Когда пришла пора ехать, эти дела сожгли. Упомянул я о факте формирования нашего полка из числа заключённых с той лишь целью, чтобы показать, что люди эти честно и храбро воевали, и не требовалось никаких заградительных отрядов. Пример этому – прорыв через горящий Богдухов и срыв немецкой танковой атаки. Кстати, орден полку был вручён как раз за эту операцию. О тюремном прошлом им никто не напоминал и не попрекал. С одним из однополчан, башкиром Вали Хабибулиным, фронтовой случай свёл и сдружил на долгие годы. Он сопровождал меня куда-то (а вот куда – запамятовал), и попали мы под ужасную бомбёжку, сопровождаемую ещё и артиллерийским обстрелом. Укрылись в небольшой воронке: земля тряслась, нас не единожды засыпало землёй, но судьба пощадила. После этого испытания встречались уже как друзья, а после войны переписывались до самой его смерти (царство ему небесное!). Три раза виделись на встречах однополчан корпуса, армии. На этих встречах вспоминали и Рыбинск, и страшные бомбёжки, и тех, кто полёг по дороге до Праги. Более двух десятков однополчан писали мне письма (на встречах я был за штатного фотографа), только в последнее время писем уже не получаю ни от кого, кажется, все ушли в мир иной: умер комполка М. П. Шадура, нет и друга Вали Хабибулина. Уж не я ли последний?.. Из офицеров полка я был самым молодым, 20 лет исполнилось мне на Курской дуге. 

 

(Окончание следует).

 


Литературно-художественный

 и общественно-политический

ежеквартальный журнал

 

ДВИНА  2008 • № 3 (31)

 

 

 

Б. Ф. ЩЕПИН 

 


Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 47; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!