Соловьёв и его отношение к христианству и другим религиям
ВЗГЛЯДЫ В. С. СОЛОВЬЁВА
Свт. Николай Японский о разных периодах жизни Соловьева:
2 апреля 1880 г.
<...> К семи часам был на Николаевском вокзале; взял билет второго класса. — Дорогой — кондуктор: «Не вас ли спрашивает один господин, в первом классе, худой, бледный»; я отделался незнайством; но господин, наконец, при одной остановке сам подошел ко мне: «Мне нужно видеться с епископом Николаем, не доставите ли мне случай?» — «С кем имею честь?» — «Владимир Соловьев», — а его карточку я сегодня же нашел у себя на столе; я очень обрадовался знакомству. Он едет в Москву на полугодовое поминание своего отца — историка Соловьева, имеющее быть, послезавтра, 4 апреля, и потом возвращается в Петербург, где в следующее воскресенье, 6 апреля, у него диспут на доктора философии, защита диссертации — «Критика отвлеченных начал». Ему о чем-то нужно поговорить со мною, что и условились сделать в Москве. Путь до Москвы был покойный и благополучный.
3 апреля 1880 г.
<...> Вернувшись, застал у преосвященного Алексея философа Владимира Сергеевича Соловьева и профессора Павлова. — Первый спустился со мною ко мне, чтобы интимно поговорить, и удивил меня, сказав, что хочет постричься в монахи, и на первые годы просится пожить в миссии, — будет полезен в это время преподаванием в семинарии. — Я прямо стал отсоветовать ему монашество на том основании, что и для Церкви полезней, если он, стоя вне духовенства, будет писать в пользу Церкви. — Побуждением к монашеству он выставляет «слабость характера своего» — тем более ему нельзя быть монахом. — Вообще эта личность весьма яркая и поражающая, — смотрит истинным философом, довольно мрачным, ему всего двадцать семь лет. — Он поспешил кончить разговор, потому что пришел отец Гавриил Сретенский...
|
|
|
29 декабря 1886 г.
<...> В России штундисты*, граф Толстой — протестант самого низшего пошиба, Владимир Соловьев, некогда просившийся сюда в число миссионеров.
3 января 1889 г.
<...> Попался еще им [католикам] этот Владимир Соловьев — несчастнейший ренегат; жуют и смакуют его и тычут эту жвачку вот уже больше года!
2 февраля 1889 г.
<...> Что за мерзкое сочинение Соловьева «L’idee russe» **. Такую наглую и бессовестную ругань на Россию изрыгает русский! — Католики здесь как рады!
Архиеп. Николай Японский <О Вл. Соловьеве> / Pro et contra. СПб.: РХГИ. 2002. С. 59-60.
__
Примечания
* Штундисты—сектантское течение, возникшее среди русских и украинских крестьян в 50—60 гг. XIX в. под влиянием протестантов, в конце 70-х —начале 80-х годов слились с баптистами.
** «L’idе´e russe» (фр.)—«Русская идея» (1888 г.).
Соловьев исповедовал религию, шире всех остальных религий
|
|
|
«”Исповедуемая мною религия Святого Духа шире и вместе с тем содержательнее всех отдельных религий: она не есть ни сумма, ни экстракт из них, как целый человек не есть ни сумма, ни экстракт своих отдельных органов” (письмо 28 ноября 1892 г.)»[1]
Исследователь А.П. Козырев так на основании этого делает такой вывод, что «письмо это, написанное в 1892 г., словно открывает эпоху «нового религиозного сознания», где мечта о «Третьем Завете», он же религия Святого Духа, составит лейтмотив и conditio sine qua non творчества Мережковского, Философова, Бердяева и др»[2].
Учение Соловьёва о женственности Бога
"«Мистическая жизнь его проходит вне Церкви», отмечает биограф Соловьева. «Сняв с себя церковные узы, Соловьев стал жертвою своей мистической свободы и был увлечен магическим вихрем» (С. М. Соловьев)… Начало 90-х годов было для Соловьева временем самого нездорового эротического возбуждения, временем страстной теософической любви, «обморок духовный». С этим опытом и связаны его известные статьи о «Смысле любви» (1892–1894). Это какой-то жуткий оккультный проект воссоединения человечества с Богом через разнополую любовь. Смысл любви в том, по Соловьеву, чтобы прозреть в «идею» любимой, но сама идея эта есть только образ «всеединой сущности» или вечной женственности.” [3]
|
|
|
“«Здесь идеализация низшего существа есть вместе с тем начинающаяся реализация высшего, и в этом истина любовного пафоса. Полная же реализация, превращение индивидуального женского существа в неотделимый от своего источника луч вечной Божественной женственности, будет действительным, не субъективным только, а и объективным воссоединением индивидуального человека с Богом, восстановлением в нем живого и бессмертного образа Божия»” [4].
Соловьев подчеркивает, что такая любовь есть «неизбежное условие, при котором только человек может действительно быть в истине». В его концепции так только быть и может. Бог от века имеет свое другое, как образ вечной женственности. Но хочет, чтобы образ этот осуществлялся и воплощался для каждого индивидуального существа. «К такой же реализации и воплощению стремится и сама вечная Женственность, которая не есть только бездейственный образ в уме Божием, а живое духовное существо, обладающее всей полнотой сил и действий. Весь мировой и исторический процесс есть процесс ее реализации и воплощения в великом многообразии форм и степеней…Небесный предмет нашей любви только один, всегда и для всех один и тот же, — вечная женственность Божия…”[5].
|
|
|
“Через несколько лет, в статье о поэзии Я. П. Полонского, Соловьев повторяет: «Счастлив поэт, который не потерял веры в женственную Тень Божества, не изменил вечно юной Царь-Девице; и она ему не изменит и сохранит юность сердца и в ранниe, и в поздние годы…» Здесь открываются какие-то жуткие просветы в мистический опыт Соловьева. Розанов имел повод говорить, что у Соловьева был «роман с Богом…» Связь этого эротического проекта с идеями Η. Ф. Федорова тоже вполне очевидна… Смерть есть неизбежное последствие животного размножения, к которому Соловьев относится с нескрываемой брезгливостью. И возникает задача восстановить полноту человеческого рода. «Сила же этого духовно-телесного творчества в человеке есть только превращение или обращение внутрь той самой творческой силы, которая в природе, будучи обращена наружу, производит дурную бесконечность физического размножения организмов…”[6].
“В лирике Соловьева за эти годы очень резко сказывается такой же эротический и магический сдвиг. Это в особенности относится к стихам финляндского цикла. «Вся поэзия и философия, созданная на берегах Саймы, родственна сведенборгианской теософии» (С. Μ. Соловьев)… И даже в «Оправдании Добра» эта темная романтико-эротическая нить тесно вплетается в ткань нравственной системы. Вся глава о стыде (или совести, ибо по Соловьеву именно в стыде первичный корень совести) построена в убеждении, что рождение есть путь смерти. Природная и слепая сила жизни вовлекает и человека в эту смену гибнущих поколений, вымещающих друг друга. Человек этому внутренно и идеально противится, не хочет повиноваться этому природному закону вымещения поколений. Но он должен и действительно ему противится, аскетически воздерживаясь от рождения, через которое человек только утверждает собственным согласием «темный путь природы, постыдный для нас своею слепотою, безжалостный к отходящему поколению и нечестивый потому что это поколение наши отцы». В браке положительным моментом Соловьев признает только влюбленность… «Обращая силу своей жизни на произведение детей, мы отвращаемся от отцов, которым, остается только умереть». Это прямо по Федорову… Царствие Божие, как «действительность нравственного миропорядка, и есть собирание вселенной, — всеобщее воскресение и восстановление всяческих…»”[7]
“Это есть именно задача и путь к решению, есть аскетизм, т. е. «духовное обладание плотию». Аскетизм есть долг перед предками. «Полнота жизни предков, даже вечно поминаемых Богом, даже со святыми покоющихся, обусловлена действием потомков, создающих те земные условия, при которых может наступить конец мирового процесса, а следовательно и телесное воскресение отошедших, причем каждый отошедший естественно связывается с будущим окончательно человечеством посредством преемственной линии кровного родства…» Эта задача подобна личному аскетизму. Общее здесь именно в этой «положительной обязанности человека избавить материальную природу от необходимости тления и смерти, приготовить ее для всеобщего телесного воскресения…»”[8]
Соловьёв и его отношение к христианству и другим религиям
«Упоминая о том, что в письмах Штроссмайеру Соловьев апеллирует к позиции митрополита Киевского Платона, публично провозглашавшего Западную и Восточную Церковь двумя родными сёстрами, разделёнными единственно по недоразумени[9]»[10].
Соловьев и «теория ветвей»
Еще в каирских диалогах о «Софии» в работе «Подруга вечная», Соловьёв так трактует соотношение христианских конфессий, пользуяся «теорией ветвей: «Вселенская религия есть плод великого дерева, корни которого образованы первоначальным христианством, а ствол - религией средних веков. Католицизм и современный протестантизм - это иссохшие и бесплодные ветви, пришло время их срезать. Если ты называешь христианством все дерево, тогда вселенская религия, без сомнения, только последний плод христианства, христианство в его совершенстве; но если ты даешь это имя только корням и стволу, тогда вселенская религия не есть христианство»[11].
По замечанию А.П. Козырева «Вселенская религия мыслится философом как обновленное, реформированное христианство»[12].
Софиология Соловьева
Таким образом, вечная Премудрость и есть решит, женское начало, или глава всякого существования, как Иегова, Ягве Елогим, Триединый Бог есть рош, его активное начало или глава. Но, согласно книге Бытия, Бог создал небо и землю в этой решит, в Своей существенной Премудрости. Это обозначает, что сказанная Божественная Премудрость представляет не только существенное и актуальное всеединство абсолютного существа или субстанцию Бога, но и содержит в себе объединяющую мощь разделенного и раздробленного мирового бытия. Будучи завершенным единством всего в Боге, она становится также и единством Бога и внебожественного существования. Она представляет, таким образом, истинную причину творения и его цель — принцип, в котором Бог создал небо и землю. Если она субстанционально и от века пребывает в Боге, то действительно осуществляется она в мире, последовательно воплощается в нем, приводя его к все более и более совершенному единству.
Считается, что Соловьёв трижды встречался с Софией в своих видениях, о чём он рассказал в своём стихотворении «Три свидания». Первое свидание произошло в детстве, когда ему было 9 лет, а он находился на богослужении в церкви. Второй раз он увидел её в читальном зале Британского музея в Лондоне, во время этой встречи София повелела ему отправиться в Египет, что стало причиной его неожиданного для окружающих путешествия из Лондона в Египет. И третий раз его «свидание» с Софией произошло уже в Египте, недалеко от Каира, в пустыне, куда философ специально отправился пешком, явно ожидая новую встречу.
Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 227; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!