Кризис консерватизма и позднее славянофильство
Последнее десятилетие « старого режима »
Рождение публичной политики
Взаключительной лекции речь пойдет о последнем десятилетии старого режима. Используем французскую отсылку, обозначая словами «старый режим» – режим перед революцией. Под революцией здесь подразумевается не то, что все мы привычно помним и знаем о событиях 1917-го и последующих годов. Революция, которая завершает старый режим в России – это, конечно, революционные события 1905 года. Это значимый водораздел в русской политике, потому что меняется вся политическая среда. Возникает, собственно, ключевое: возникает публичная политика. Возникают представительные органы власти, возникает политическая дискуссия.
И более того, если мы вообще понимаем политическое как связанное с публичным противоборством, если мы понимаем политическое как действие в публичном пространстве, то мы можем сказать, что политика в таком понимании впервые и возникает в России в 1905 году, сначала самозарождаясь в политическом действии, оказываясь фактической, а затем легализуясь после манифеста 17 октября 1905 года. И когда мы говорим о консерватизме уже в условиях думской монархии, то понятно, что мы говорим о консерватизме совершенно другого рода.
Это консерватизм, который обращается не к обществу в старом смысле слова, не к публике как читателям, обращается не к власти, предлагая свою собственную программу. Это консервативные течения, консервативные направления мысли, которые борются в публичном пространстве, которые претендуют на политическое влияние, которые борются за представительство в Государственной Думе, которые формируют группы в Государственном Совете, которые действуют как формально, так и не формально, как публично, так и не публично. Но вот эта публичная ипостась для них является по крайней мере важной, если не решающей, то той, которую они не могут отринуть.
|
|
|
И, соответственно, включать в общий разговор о русском консерватизме, консерватизме Российской империи XIX – начала XX веков эпоху думской монархии нельзя просто потому, что там фундаментально меняется весь набор условий. Там меняется сама рамка говорения, сама рамка мышления, действия. И не случайно мы увидим, что там же произойдет и перемена ключевых фигур. Не только перемена повестки, не только перемена того, что обсуждается, но и появятся фундаментально новые способы действия и те лица, которые будут говорить, будут представлять.
Движение к « новым правым »
Если мы попытаемся совсем в общих чертах обрисовать тот период, который наступит после 1905 года, это, конечно, история про приход в политику масс, возникновение массовых движений. И здесь вся сложность разговора о консерватизме будет связана с тем, что возникают массовые правые движения. Не случайно в этом разговоре возникает уже неудобство применения термина консерватизм. Не случайно, когда мы говорим об этом периоде, мы чаще говорим уже о правых, а не о консерваторах. Потому что правые движения, которые можно так охарактеризовать (например, «Союз русского народа» или возникший после раскола в «Союзе русского народа», дубровинском «Союзе», «Союз Михаила Архангела», связанный с Пуришкевичем), нацелены на общественную мобилизацию. Это история про правую повестку. Например, это история про ярко выраженные монархические движения, которые отнюдь не стремятся защищать существующий политический режим именно как политический режим. Это активное нападение на бюрократию, это постановка под вопрос, под сомнение в том числе высших должностных лиц Российской империи, это атака на министерства.
|
|
|
И опять же глубоко закономерно, что после того, как революционный кризис 1905-1907 гг. в России будет преодолен, именно на противодействие правым политическим движениям будет в первую очередь направлена активность министерства внутренних дел. Столыпинское министерство внутренних дел целенаправленно будет ликвидировать, сокращать, противодействовать всевозможным формам правых массовых движений, потому что здесь оно совершенно закономерно будет видеть угрозу для существующей власти.
|
|
|
В этом смысле радикализм правого действия, как и радикализм левого действия, будет восприниматься одинаково как радикализм. Одинаково как действия, которые ставят под вопрос существующие отношения власти, существующие отношения господства и подчинения. И более того, как опасные в особенности для существующего порядка вещей, именно потому что они опираются на внешне в высшей степени лояльные лозунги. В отличие от левых радикалов, они претендуют на власть, они претендуют на силу, они претендуют на влияние под лозунгами монархическими, под лозунгами борьбы с крамолой, с изменой, тем самым ставя под вопрос весь существующий порядок управления.
Кризис консерватизма и позднее славянофильство
Соответственно, если мы говорим о последнем десятилетии, о том, что предшествует русской революции 1905 года, то вполне закономерно, просто потому что мы знаем, чем все закончится, – это история про кризис консерватизма. Как уже говорилось на прошлой лекции, в это время сходят со сцены ключевые фигуры, связанные с консервативными течениями царствований Александра II и Александра III.
|
|
|
В 1887 году умирает Михаил Никифорович Катков, после чего наступает долгий кризис «Московских ведомостей». «Московские ведомости» остаются главной консервативной газетой, но при этом понятно, что фигуры, сопоставимой с Катковым, здесь нет, потому что это не вопрос издания, не вопрос должности, это вопрос личного политического влияния, личной позиции. И более того, самое главное, поскольку речь идет о личном политическом влиянии, это история про возможность автономного политического действия. Про обладание собственным авторитетом, собственной силой.
Понятно, что у тех, кто претендует стать преемником Каткова, ничего подобного в распоряжении нет. Они претендуют на наследие Каткова, но претендуют, опираясь на свои связи в правительственных кругах, претендуют на расположение со стороны императора. Другими словами, это, конечно, история про дележ наследства и, соответственно, про возможность высказывать позиции, которые санкционированы сверху. Если Катков вплоть до самой своей смерти будет одной из ключевых фигур России, человеком, который определяет политическую повестку, то обо всей последующей истории «Московских ведомостей» ничего подобного говорить не приходится.
Гораздо более любопытная трансформация будет происходить со славянофильским наследием. Как уже говорилось на предыдущей лекции, славянофильство представляло собой семейно-родственно-соседскую группу поверх тех связей, где накладывалась идейная общность: общность видения, общность философских представлений, общность политических представлений. В этом смысле славянофильство в своей исторической эволюции разделяется на два рукава. С одной стороны, собственно славянофильство будет жить до тех пор, пока живы последние представители самого славянофильства. По мере их физического ухода оно будет постепенно прекращаться. В этом смысле можно спорить, когда заканчивается славянофильство.
Не случайно в историографии рубежные даты для славянофильства – это даты биологические. Мы можем говорить, что славянофильство заканчивается в период с 1856 по 1860 гг., когда умирают братья Киреевские, когда умирает Константин Аксаков и Алексей Степанович Хомяков. Мы можем говорить, что это вторая половина 1870-х, когда со сцены сходит следующая генерация славянофилов и, в первую очередь, в Берлине умирает Юрий Федорович Самарин. Мы можем говорить, что это 1886 год, когда умирает последний представитель старого славянофильства, выдающийся русский публицист, Иван Сергеевич Аксаков.
А вот те два рукава, о которых дальше пойдет речь, – это довольно своеобразная история. Первый рукав образуют буквальные наследники славянофильства, то есть представители славянофильских семей, которые хранят славянофильское наследие, хранят славянофильское предание как часть семейных заветов. Это своего рода славянофилы по семейной памяти, славянофилы по крови. Самым заметным здесь будет самаринское семейство, где сначала брат Юрия Федоровича – Дмитрий Федорович, – а затем его сыновья возьмут на себя охрану публицистического наследия своего дяди. Сначала брат, затем племянники будут издавать собрание сочинений Юрия Федоровича Самарина. Возникнет кружок, связанный с ними.
К этому кругу, функционирующему, живущему, но не очень ярко, кругу старых московских доживающих бар будет принадлежать и Новоселов. Новоселовский кружок будет достаточно типичен для славянофильства в том плане, что через запятую можно вспомнить о другой крупной фигуре позднего славянофильства, о Кирееве – генерале свиты Константина Николаевича, – живущем уже на покое в Павловске.
Что характерно для этой ветви славянофильства? Это все больше отступление на задний план собственно политических устремлений. Политика оказывается на периферии. Да, это во многом консервативные взгляды, да, это сопротивление либеральным взглядам и настроениям. Да, это история про движение к некоему утопическому, подлинному самодержавию, царской власти. Это идея, сохраняющаяся на долгое время, что подлинному русскому царю необходимо вернуться в Москву. Это история о том, что Земский собор, который чается славянофилами и который по мере исторической эволюции становится все более фантастическим, не имеет ничего общего с западными парламентами.
Соответственно, отсюда будет возникать острая реакция уже на события 1905 года, когда будет казаться, что славянофильские идеи потерпели окончательное поражение, что русская монархия встала на путь гибельных либеральных реформ.
Причем очень трудно понять в оптике уже поздних славянофилов, что у младшего Самарина, что у генерала Киреева, как именно в реальности должен выглядеть их Земский собор, какой вариант политических реформ их устроит. Это действительно, с одной стороны, стареющее, с другой стороны, эстетизирующее славянофильство, которое живет какими-то старыми образами, которое отсылает к идеалу старины и в текущих политических реалиях критикует как существующее положение вещей, как существующую политику, которая не устраивает, так и практически любые альтернативы, которые раздаются с любой стороны. Можно сказать, что это такой классический вариант консерватизма, отходящего от жизни, дистанцирующегося от политических реалий, потому что в текущей политике ему предложить нечего.
И вполне закономерно, что это течение теряет свою политическую силу, теряет свой вес независимо от личного влияния тех или иных представителей этого круга. Независимо, например, от огромной личной репутации, огромного уважения, которое вызывает фигура старшего сына Алексея Степановича Хомякова – Дмитрия Хомякова.
А с другой стороны, это же славянофильство приобретает новое дыхание, приобретает большое значение для истории русского консерватизма в церковной сфере. Именно церковные вопросы, вопросы преобразования церкви, церковной жизни оказываются в центре внимания. Я уже упомянул новоселовский кружок, который будет иметь огромное значение в истории русской религиозной философии. Здесь достаточно вспомнить имяславский спор. Можно вспомнить влияние на отца Павла Флоренского, можно вспомнить влияние на Сергия Булгакова, позднее принявшего священнический сан, и т.д.
С этим будет связана и последующая история уже катакомбной церкви, говоря о советском периоде. Но не уходя в такую дальнюю перспективу, если говорить о славянофилах, славянофильских идеях и консерватизме в церковной области, то этот консерватизм как раз нацелен на отрицание существующего положения вещей, существующего порядка, на непринятие синодального периода, на чаяние церковного собора, на оживление и восстановление приходской жизни, на идею избрания священников, не просто на идею оживления церковной жизни, а на действительное оживление этой церковной жизни. Это внутренние дискуссии, проповеди, миссии церковного образования и обучения. И во многом именно эти идеи лягут в основание собора Русской православной церкви 1917-1918 гг.
Я напомню, что тот же самый Дмитрий Хомяков будет одним из кандидатов на избрание всероссийским патриархом. И в этом плане славянофилы будут довольно последовательно работать над изменениями в церкви. Так, их взгляды вновь приобретут вес и значимость в ситуации церковных реформ 1905 года, когда впервые уже в непосредственно практической плоскости возникнет вопрос о созыве церковного собора. И опять же именно со стороны славянофилов выйдет решительный протест против планов иерархии ограничиться собором епископов.
Здесь важен славянофильский консервативный взгляд понимания Церкви, где церковь не отождествляется с иерархией, церковь не отождествляется с клиром, церковь – это собрание верующих. И, соответственно, идея ограничиться церковным собором как собором епископов не просто встретит публицистическое, идейное отторжение со стороны славянофилов, но славянофилы сумеют оказать достаточно значимое сопротивление этому, воздействуя на те фигуры, которые принимают ключевые решения, имея доступ к императору, имея доступ к целому ряду лиц, которые определяют или, во всяком случае, влияют на российскую политику, в том числе и в церковной области.
Вторым направлением славянофильства окажется собственно идейное течение. Те, кто будут претендовать на то, чтобы выступить наследниками славянофилов не семейными, не в качестве группы, а наследниками их идей. Самой яркой фигурой в этом ряду станет Шарапов, который будет пытаться продолжать аксаковские издания и потом предпримет ряд собственных изданий. В это же время в Петербурге возникнет петербургский славянофильский кружок. Примечательно, что для этого направления славянофильства характерна значительная доля, с одной стороны, эпигонства, с другой стороны, разумеется, утрата влияния. Поскольку для них речь будет идти о том, как в новых условиях применить славянофильскую оптику, применить славянофильскую доктрину, и в большинстве случаев это будет действительно просто повторение уже сложившихся формул.
Славянофильство и земство
Намного более интересным эпизодом, связанным именно со славянофильской версией консерватизма и необычными приключениями этой ветви, этого направления, станет проникновение славянофильского языка, славянофильской образности как в язык бюрократии, так и в язык земства, а именно русского земства, весьма либерально настроенного, в том числе и после контрреформ 1890 года. Либерализм земства будет связан с тем, что большая часть помещиков, большая часть в принципе консервативно настроенной публики в земстве в это время участия не принимает. Активными земцами в то время являются люди с достаточно сформированными политическими позициями, как правило, стремящиеся к самостоятельной деятельности, и, соответственно, в глазах правительства выступающие как либералы.
Перемена произойдет сразу же после революции 1905 года, когда масса тех помещиков, тех имеющих право голоса, кто раньше отсутствовал на выборах, в этих выборах примут участие. И сразу же земства приобретут гораздо более консервативный характер. То, с чем не могло справиться правительство на протяжении целого ряда десятилетий – скрытый либерализм русского земства, – будет преодолено возвращением отсутствующих избирателей. И это очень важная история про разницу между общественными настроениями, усредненными показателями и значимыми факторами. Потому что если мы говорим, например, об общих взглядах помещичьей среды, то мы должны будем сказать, что, видимо, применительно к 1870-м или 1880-м годам они были достаточно консервативны. Но если мы говорим о взглядах тех, кто стремится к тому или иному политическому действию, кто готов пожертвовать свое время и силы на общественную деятельность, то среди этих действующих лиц будут преобладать взгляды гораздо более левого толка. Характеризуя именно общественные мнения в политическом плане, нам важна преимущественно вторая группа. Потому что первая группа – это те, кто, собственно, группой не являются. Кто не осуществляет свое действие, кто не является участником политического и общественного процесса.
И вот для этих земцев славянофильский язык будет выступать удобным языком лояльности. Это будет разговор в славянофильских понятиях о земле, о свободе, о самодеятельности, о народе, о мире и т.д. Во все это легко вкладывается содержание, включающее в себя как раз общественную самодеятельность, что вполне предсказуемо. И вместе с тем это достаточно лояльный язык. Это язык, которые внешне звучит как язык консервативный.
Это приведет к довольно специфической ситуации, когда на том же языке во многом будет разговаривать высшая бюрократия, и это будет создавать специфическое пространство неопределенности в русской общественной дискуссии и в публичных заявлениях разных сторон, когда значимо будет не буквальное значение высказывания, а тот контекстуальный смысл, то значение, которым наполняет его конкретная говорящая сторона. Вот эта техника косвенного высказывания, техника подразумеваемого широко разовьется в русской общественной жизни в первую очередь в 90-е годы XIX века, и негативные последствия этого опять же легко увидеть. Это история про то, что позиции не проговариваются, не формулируются до конца. Это история, разумеется, про невнятность, история про то, что зачастую те, кто мыслятся оппонентами, могут оказываться фундаментально союзниками, а те, кто в принципе выступают как союзники, могут оказаться на достаточно далеких друг от друга позициях.
Вместе с тем все-таки это славянофильство земства не стоит недооценивать. Для русского земства 1890-х годов характерны в целом достаточно умеренно консервативные взгляды. Здесь будет показательна фигура Дмитрия Шипова – знаменитого деятеля земского движения. В 1903 году он будет выступать как фигура, абсолютно неприемлемая для министра внутренних дел Константина фон Плеве. Он будет выступать едва ли не в качестве радикала. И вместе с тем в рамках вырастающего на земской основе движения, связанного с кружком «Беседа» (затем, я напомню, на основе кружка «Беседа» возникает журнал «Освобождение», дальше само движение «Освобождение» и дальше конституционно-демократическая партия, кадеты, или, по полуофициальному названию, – «Партия народной свободы»), так вот, уже в рамках объединительной деятельности в 1904 году позиция Шипова и его сторонников окажется консервативной. Потому что в ситуации конца 1904 года Шипов на общем совещании протоконституционно-демократической группы будет решительно выступать против прямых конституционалистских притязаний. Его идеалом будет законосовещательный орган. Здесь мы будем видеть действительно сохранение славянофильских взглядов.
Речь будет идти о том, что «земле» принадлежит власть мнения, свобода мнения, в то время как свобода решать, свобода действовать принадлежит власти. И вместе с тем уже в изменившейся обстановке мы увидим, что движение освобождения оторвется от земства, использовав земский ресурс, и фактически станет объединением интеллигенции, в том числе и земской интеллигенции, интеллигенции земской службы, для которых первоочередными требованиями будут конституционалистские требования.
Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 50; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!