Основополагающие категории человеческого бытия.

Основные категории бытия человека, определяющие его жизнь — это, прежде всего свобода, смысл жизни, творчество, любовь, счастье, вера, смерть. О свободе и поисках смысла жизни мы уже говорили, а о

Любовь

Любовь — самый верный свидетель моего существования. Как пел В. Высоцкий:

Я дышу, и значит – я люблю!

 Я люблю, и значит — я живу!

С точки зрения философии, то, что я кого-нибудь люблю, объясня­ется не предметом любви, а моей способностью любить. Больше ника­кими причинами объяснить возникновение любви нельзя. Например, я люблю этого человека, потому что он (она) очень красивый. Но есть тысячи более красивых людей, почему я остановился именно на этом? Я люблю, потому что он умный. Но разве за это любят? Я люблю его, по­тому что он богатый — это уже совсем несерьезная причина для любви.

Любят не за что-то, любят потому, что любят. Для любви нет при­чин, как нет причин для добрых поступков, нет причин для совести. А ко­гда есть такие причины, то ни любви, ни совести нет. Хотя психологически любовь всегда объясняется конкретными причинами, и любящий искренне верит в то, что его избранник самый красивый или самый умный.

Человек делает добро, поступает по совести не потому, что пресле­дует какую-нибудь конкретную цель, а потому что он добр, совестлив и не может жить иначе. Человек любит потому, что не может не любить, даже когда обнаруживает, что любимый на самом деле не обладает осо­быми достоинствами. Любящий видит в любимом то, чего не видят дру­гие, чего весь мир не видит Человека невозможно познать никакими тестами, никакими опросами и исследованиями. Но есть одно безоши­бочное средство узнать человека — надо его полюбить.

Один юноша говорит другому: «За что ты ее полюбил, она ведь та­кая некрасивая?». На что другой мог бы ответить: ты ее не видишь, это только я ее вижу, только мне открыта ее божественная красота. А у тебя нет глаз, которыми ты можешь это увидеть.

Любовь в своей основе есть религиозное восприятие человека, ви­дение в нем божественного начат.

Любовь в этом мире встречается очень редко. Согласно древнему мифу об андрогине, раньше человек был един, был одновременно муж­чиной и женщиной.  Потом бог разорвал андрогина на две половинки и бросил их в разные стороны И они с тех пор ищут друг друга. Когда найдут, возникает любовь.  Но попробуй найди¹ Многие верят, что лю­бят или любили, но на самом деле они себя убедили в этом, чаще всего это была просто имитация любви. Философ Владимир Соловьев считал, что любовь для человека — пока то же, что разум для животного, то которое постоянно вновь и вновь возрождалось во многих идейных те­чениях — от софистов V века до коммунистического Интернационала. Нельзя любить как «человечество вообще», так и «человека вообще», — можно любить только данного, отдельного, индивидуального человека во всей его конкретности. Мать любит каждого своего ребенка в от­дельности, любит то, что есть единственного, несравнимого в каждом из ее детей.

Любовь может лишь несовершенно и частично реализовываться в мире, оставаться для многих только путеводной звездой. Но если душа узнала, писал С. Франк, что любовь есть оздоровляющая, благодатствующая сила Божия, то «никакое глумление слепцов, безумцев и пре­ступников, никакая холодная жизненная мудрость, никакие приманки ложных идеалов — идолов — не могут поколебать ее, истребить в ней это знание спасительной истины».

Подлинная любовь — всегда чудо, и, как чудо, встречается крайне редко. Очень часто люди довольствуются эрзацами, суррогатами, мно­гочисленными формами псевдолюбви. Об этих формах писал Э. Фромм в своей книге «Искусство любить».

Во-первых, большинство людей считает, что любовь — следствие сексуального наслаждения, и если двое научатся вполне удовлетворять друг друга в этом смысле, то постигнут искусство любить. На самом же деле, отмечал Фромм, истина прямо противоположна: любовь не явля­ется следствием сексуального удовлетворения, наоборот, даже знание так называемых сексуальных приемов — это результат любви.

Второй формой псевдолюбви, которая вместо счастья приводит лишь к неврозам и страданиям, является привязанность к образу одного из родителей. Уже, будучи взрослыми, люди, переносят чувства ожида­ния или страха, которые испытывали по отношению к отцу и матери, на любимого человека. Они никогда не освобождаются от образа зависи­мости и ищут этот образ в своих любовных требованиях. В подобных случаях человек в смысле чувств остается ребенком, хотя интеллекту­ально и социально находится на уровне взрослого.

Еще одна форма псевдолюбви — любовь-поклонение. Люди часто имеют склонность обожествлять любимого. Отчужденный от своих соб­ственных сил, человек проецирует их на своего кумира, почитаемого им как воплощение любви, света, блаженства. Он теряет себя в любимом человеке, вместо того чтобы находить себя в нем. А поскольку никакой человек не может в течение долгого времени жить в таком состоянии, то неизбежно наступает разочарование.

Проявление невротической любви — это нежелание замечать свои недостатки и сосредоточенность на слабостях «любимого» человека. Любой из нас прекрасно видит даже маленькие слабости другого, но, беспощадно обличая их, охотно закрывает глаза на свои собственные

пороки. Если два человека делают это одновременно, то их любовные отношения превращаются в пытку постоянного взаимного разоблачения.

Разновидностью псевдолюбви является также «временная аберра­ция». Двое мечтают о блаженстве, которое будто ожидает их впереди, между тем в данный момент им уже стало скучно друг с другом. Эта тенденция совпадает с общей психологической установкой, характерной для современного человека. Он живет в прошлом или в будущем, но не в настоящем. Он сентиментально вспоминает свое детство или строит счастливые планы на завтра. Переживается ли любовь «заместительно», как фиктивное участие в переживаниях других людей, переносится ли она из настоящего в прошлое или в будущее, такие абстрактные и отчу­жденные формы любви служат лишь наркотиком, облегчающим боль от реальности, одиночества и отчуждения.

Очень частая форма псевдолюбви — это проекция своих проблем на детей. Когда человек чувствует, что не в состоянии придать смысл собст­венной жизни, он старается обрести его в сыне или дочери. Но так можно, считал Фромм, принести несчастье, как самому себе, так и своему ребенку. Не найдя смысла для себя, можно и ребенка воспитать неправильно. Часто детьми прикрываются, чтобы не расторгать несчастливый брак: «мы не можем разойтись, чтобы не лишать ребенка единой семьи». Однако на са­мом деле атмосфера напряженности и безрадостности в подобной семье более вредна для ребенка, чем открытый разрыв его родителей.

В сегодняшнем российском обществе состояние постоянной борь­бы всех против всех привело к неслыханному общему ожесточению, к забвению того, что любовь — это не сентиментальное чувство, не ка­приз настроения и не ослепляющая болезнь. Это вообще не только и не столько человеческое качество или способность, а объективный закон существования человеческого мира. Любовь — это усилие во что бы то ни стало остаться живым, сохранить в себе искру божественного нача­ла, не поддаться омертвляющему воздействию «мира»: ненависти, на­силию, автоматизму мышления и поведения,.

Понимание того, что человек без любви — жалкое, неполноценное существо, не постигающее смысла своего существования, выражено в апостолом Павлом: «Если я говорю языками человеческими и ангель­скими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое позна­ние и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто» (I Кор 13, 1 -2).

 

Творчество

Когда мы говорим о творчестве, то обычно имеем в виду великих Июлей: писателей, художников, ученых. Однако каждый человек занимается творчеством, когда пытается не просто механически выполнить свою работу, но и внести в нее что-то от себя, хоть в чем-то ее усовер­шенствовать. Везде, где цель деятельности рождается из глубины чело­веческого духа, имеет место творчество. Везде, где человек работает с любовью, вкусом и вдохновением, он становится мастером.

Творчество, считал Н. Бердяев, выдает гениальную природу чело­века, каждый человек гениален, а соединение гениальности и таланта создает гения. Можно не быть гением, но быть гениальным. Гениаль­ными могут быть любовь матери к ребенку, мучительные поиски смыс­ла жизни и искание правды жизни. Гениальность — это прежде всего внутреннее творчество, самотворчество, превращение себя в человека, способного к любому конкретному виду творчества. Только такое первотворчество и есть исток и основа любой творческой деятельности.

Перед людьми издавна вставал вопрос: откуда берется новое, новая идея, новая мысль? Ведь новая мысль не складывается из суммы ста­рых, иначе вообще не было бы проблемы творчества, каждый мог бы походя творить новые идеи. В истории философии известен «парадокс Сократа-Платона»: чтобы прийти к новой мысли, надо ее уже каким-то образом знать, иначе не известно — куда идти и что искать. Но как можно знать то, чего еще никто не знал и ты сам не знаешь?

Можно сколько угодно перебирать знания, полученные в школе, вычитанные из книг, — ничего нового не создашь. Нужно самому изме­ниться. Нужно стать способным к творчеству, нужно научиться все время удивляться миру и видеть тайны и проблемы там, где другой ни­чего подобного не видит. Творчество — это образ жизни.

Увидеть что-либо впервые чрезвычайно трудно. Потому что наши знания, наше образование, наша привычка все сейчас же объясняют, сейчас же переводят в привычные штампы. Мы видим, как идет первый снег за окном, но вместо того, чтобы поразиться тому, как большие бе­лые хлопья медленно, словно танцуя, падают в вечернем темнеющем воздухе, мы говорим: «Подумаешь! Что тут удивительного? Это просто циклон принес холодный воздух со Скандинавского полуострова!».

Однако с такого удивленного видения и начинается творчество. Так Рафаэль увидел Мадонну, Кеплеру «открылась бездна звезд полна», а Эйнштейн увидел искривляющуюся Вселенную. Это же видение водило рукой Тициана и Андрея Рублева, это же изумление перед миром слы­шится в музыке Бетховена или Шнитке.

Недаром различают «память рассудка» и «память сердца» Память сердца — это достигшие глубины души живейшие впечатления, когда мы действительно увидели что-то сами в мире. «Того не приобресть, что сердцем не дано» — писал поэт Евгений Баратынский.

Каждый ребенок в пору формирования его личности должен что-то «увидеть», не важно что; но важно, чтобы увиденное глубоко запало в душу, в память сердца, чтобы произошло «прикосновение» к миру и водилось изумление перед ним, будь то солнце, пробивающееся через кроны деревьев, или полная луна в бездонном весеннем небе. Помните, эпизод у Толстого в «Войне и мире»:

«Соня! Соня!...Ну как можно спать? Да ты посмотри, что за пре­лесть?! Ведь этакой прелестной ночи почти никогда, никогда не быва­ло... Нет, ты посмотри, что за луна?!».

В философии такое видение, такое открытие мира называется со­зерцанием. Созерцание — это смотрение умом, всей душой, всей чело­веческой сущностью. С него всегда начинается творчество.

Если нет такого видения, то нет и главных условий для творчества, для того, чтобы человек стал творцом. Что-то не состоялось в человеке, недозавершилось, осталась пустота, на которую не могут опереться ни интеллект, ни чувства. Если у человека никогда не было прорыва, пере­живания удивительной новизны, свежести и бездонной неисчерпаемо­сти мира, то он остается один на один со скудным набором правил жиз­ни, и в нем постепенно крепнет убеждение, что жизнь скучна, уныла, однообразна и не имеет никакого внутреннего смысла.

Увидеть мир по-новому, не так, как его видели и объясняли до тебя, — значит увидеть его вне готовых стереотипов видения и объяснения, ко­торые постоянно наваливаются на наше восприятие, «гасят» его, пере­водят в штампы и формулы. Тень прошлого постоянно висит над нами. Когда мы говорим себе: «Это оригинальное настоящее, такого никогда раньше не было», то этот самый момент уже поглощается прошлым — настоящее исчезает, как только мы пытаемся схватить его и выразить.

В оригинальном видении мир всегда нов, поскольку это живое, не­посредственное восприятие, состояние непосредственной актуальности, здесь нет мертвого прошлого, с которым мы сравниваем настоящее. Это новое — не в сравнении со старым, не в тени старого и не на фоне ста­рого. Это принципиально новое видение. Мы вдруг видим мир так, как его еще не видел никто, переживаем, удивительный подъем духа и чув­ствуем, что происходит как бы «слияние» с миром и понимание его «изнутри». В эти мгновения и рождаются новая мысль и сам человек как творец.

Увидеть впервые трудно еще и потому, что для рассудочной мысли и механической памяти — а ими мы обычно и пользуемся — все триви­ально, для них нет ничего оригинального, на любое внешнее воздейст­вие или проблему следует тот или иной ответ, та или иная автоматиче­ская реакция. Мы часто действуем, основываясь не на личном наблюде­нии, а на знаниях, полученных извне, и такой способ бытия превращает нас в бездумную машину, делает неспособными к творчеству. Мы авто­матически проецируем свои знания, свои старые навыки на новую ситуацию. Нужно изменить отношение ко всему известному, прошлому чтобы получить возможность действительно увидеть настоящее. Это не  значит, конечно, что мы должны стереть память, нужно только пере-» стать реагировать, исходя исключительно из прошлых знаний и привычек. Без памяти и прошлых знаний, без преемственности человек не может существовать и развиваться. Однако новое знание возникает не тогда, когда мы, утилитарно относясь к своей памяти, пытаемся оты­скать аналоги для нового явления и не успокаиваемся, пока не класси­фицируем его, не переведем в ряд типичных, но тогда, когда, отталкиваясь от своего культурного, интеллектуального развития, сталкиваясь с новым феноменом, воспроизводим заново свое живое и полное присут­ствие.

Это восприятие мира похоже на то, как если бы мы смотрели на плавно текущую реку. Если вы смотрите на солнечный свет, отражаю­щийся от реки, на всю ширь танцующей воды, не рассуждая, не перево­дя все это в какие-нибудь обозначения, — то вы сами входите в этот свет, в его бесконечное движение, похожее на прилив моря, растворяе­тесь в нем, чувствуете охватывающую вас красоту мира, а себя и свой разум — просветленными до самых глубинных основ. Это и есть то, что называется созерцанием, с него начинается и мысль, и действие, и сам человек, почувствовавший смысл своего существования и свою опору в природе.

Точно так же и звуки. Они могут раздражать нас, как плач ребенка или лай собаки, а могут и радовать, как игра оркестра, исполняющего наше любимое произведение. Но все это внешнее наблюдение, внешнее слушание.  А вот когда звук, допустим, вечернего колокола перед зака­том подхватывает нас и несет через долину над холмами, то мы чувст­вуем, что мы и звук неразделимы, что мы — часть звука, а его красота — часть нашей души.

Счастье

Ницше считал, что мудрый человек не обязан быть счастливым — если человек знает, зачем он живет, ему не важно, как он живет. Но большинству людей, особенно в юном возрасте, такие рассуждения по­кажутся чересчур суровыми, чересчур пессимистичными. Как это нет счастья, когда каждый день приносит столько радости? А сколько радо­стей, сколько счастья ожидает нас впереди!

Никто, конечно, не знает точно, что такое счастье, и разные люди понимают его по-разному.  Наиболее распространенная точка зрения подменяет счастье удовольствием. Удовольствие — это имитация сча­стья Крайним видом такого счастья является наркотическое опьянение: человек полностью отрешен от мира, полностью растворен в чистом  удовольствии, он абсолютно счастлив и доволен, и больше ничего ему в данный момент не нужно. Правда, потом наступит очень тяжелое по­хмелье, человека ждут тяжкие страдания, но сейчас он об этом не думает.

Очень многие отождествляют счастье с полным удовлетворением своих потребностей, у них все есть, они богато живут, им легко доступ­ны физические и духовные удовольствия — что еще надо для счастья?

Древнегреческая легенда повествует, что невероятно богатый царь Крез спросил одного из первых философов, мудреца Солона, видел ли он когда-нибудь счастливого человека. На что Солон ответил, что нико­гда не видел и вообще видеть счастливого человека нельзя. «Но ведь я перед тобой, — возмутился Крез, — самый счастливый, потому что я самый богатый». Но Солон ответил, что об этом еще рано судить, так как Крез еще жив. Действительно, вскоре на Креза напали враги, раз­громили и разграбили его царство и убили его самого. То есть греки считали, что лишь смерть придает жизни законченный вид. Жизнь должна завершиться, и тогда можно ответить, был ли счастлив человек. А пока она продолжается, сказать этого нельзя.

Некоторые люди связывают представление о счастье с карьерой, прежде всего с политической: для них настоящее счастье — иметь власть, управлять другими, все время быть на виду, слышать одобрение. Но, как показывает жизнь, политические деятели редко бывают, счаст­ливы — власть быстро развращает и опустошает человека.

Ни забвение, ни наслаждение, ни удовлетворение всех потребно­стей, ни власть не приносят настоящего счастья. Они дают лишь имита­цию счастливой жизни, после которой  быстро наступает пресыщение и разочарование.

Единственно возможный вид счастья — это жизнь в согласии с са­мим собой, без страха, без напрасных надежд и мечтаний, в спокойном и ясном видении проблем и невзгод. Счастье — это внутренняя умиро­творенность, когда вместо страха и забот жизнь проникнута понимани­ем ценности каждой прожитой минуты, святости и красоты окружаю­щего мира, которые отражаются в душе человека.

Счастье возможно только сейчас, в эту минуту, в настоящем. Но обычно мы никогда не задерживаемся в настоящем, утверждал Паскаль. Мы вспоминаем прошлое, мы предвкушаем будущее, словно хотим по­торопить слишком медленный шаг времени. Мы так неосмотрительны, что блуждаем по недоступным нам временам и вовсе не думаем о том единственном времени, которое нам принадлежит. Мы так легкомыс­ленны, продолжал Паскаль, что мечтаем только о воображаемых време­нах и без рассуждений бежим от настоящего, единственно существую­щего в действительности. Это потому, что настоящее нас обычно ранит, мы его прячем с глаз долой, потому что оно нас удручает, а если оно нам приятно, то жалеем, что оно ускользает. Мы пытаемся удержать его в будущем, и предполагаем, распоряжаться вещами, которые отнюдь не в нашей власти, в том времени, до которого вовсе не обязательно доживем.

Пусть каждый, призывал Паскаль, разберется в своих мыслях, что­бы увидеть, что все они заняты прошлым или будущим. Настоящее ни­когда не бывает нашей целью. Таким образом, мы вообще никогда не живем, но лишь собираемся жить и постоянно надеемся на счастье, но никогда не добиваемся его, и это неизбежно.

Пока человек не нашел в своей жизни ничего святого, ничего, имеющего глубину, волнующую красоту в настоящий момент его суще­ствования, его жизнь поверхностна. Он может жениться, иметь детей, хороший дом и деньги, может быть умным и удачливым. Но его жизнь будет лишена той мудрости и спокойствия, без которого все похоже на тень.

Замечательный индийский мудрец Джидду Кришнамурти, умер­ший в очень преклонном возрасте, говорил, обращаясь к школьникам 10-12 лет, что основой правильной и счастливой жизни является обра­зование, реальное образование. А быть реально образованным — значит не бояться, значит научиться жить без страха. Кришнамурти обобщил свои идеи в книге «Начало обучения». Быть реально образованным оз­начает не приспосабливаться к обществу, не имитировать, не делать того, что делают миллионы. Если вы чувствуете, что вам нравится де­лать это — делайте. Если вы принимаете весь этот беспорядок, — ссо­ры, ненависть, антагонизм, войны — хаос вокруг вас, то вы — часть этого хаоса, для вас нет никаких проблем. Но если вы скажете: я не хочу жить так, — вы должны найти другой путь. Приспосабливаться к тому, что есть, приказывает не разум, а хитрость. Вы должны быть образова­ны в каждом отрезке вашей жизни — внешне и внутренне. Это означа­ет, что внутренне вы должны избавиться от страха. Понимание того, что такое страх, делает наш разум интеллигентным. Эта интеллигентность показывает, как жить правильно в этом мире.

Страх — это величайшая, может быть, самая великая проблема. Вы должны в целом понять ее, чтобы выйти из страха. Ты говоришь: я бо­юсь неизвестного, боюсь завтрашнего дня, будущего. Почему ты вооб­ще думаешь о завтрашнем дне? Потому что отец, мать, соседи всегда спрашивают: что будет с тобой завтра? Но как ты можешь знать, что будет с тобой через двадцать лет? Пока ты молод — живи, радуйся и не думай о будущем. Если ты теперь живешь без страха, то потом, когда вырастешь, кем бы ты ни стал — садовником, поваром или еще кем-нибудь — ты все равно будешь счастлив.

Мы чаще всего получаем абсурдное образование. Мы никогда не обучаемся, просто в нашу голову закладывается большое количество информации, и мы развиваем только малую часть ума, которая помогает зарабатывать деньги. Это похоже на культивирование одного угла поля, в то время как остальные зарастают сорняками. Вы должны слушаться родителей, но послушание приводит либо к слепому повиновению, либо к разумности, позволяющей видеть все поле. Ни учителя, ни родители не заинтересованы во всем поле. Обработать один угол — это, по их мнению, даст ребенку больше безопасности в будущем.

Можете ли вы слушаться без слепого повиновения, без подража­ния? Если можете, вы будете восприимчивы ко всему полю. Это разум­ность, которая появляется без механической привычки к повиновению.

Истинная любовь родителей к своим детям, считал Кришнамурти, — в желании сделать так, чтобы дети не приспосабливались слепо к требо­ваниям, чтобы они обучались, а не имитировали истинное обучение. «Ес­ли бы родители действительно любили своих детей, не было бы войн».

 

Смерть

Смерть — важнейший фактор человеческого существования. Толь­ко вглядываясь в лик смерти, мы начинаем любить жизнь. Если бы не было смерти, жизнь была бы бессмысленна. В древнегреческой мифо­логии самое страшное наказание, к которому боги могли приговорить человека — это бессмертие. Что может быть страшнее бессмертия, хотя в тысячах книг, романов, трактатов бессмертие преподносилось как главная мечта человечества. Представьте себе, что вы бессмертны — уже умерли все ваши родственники и друзья, ваши дети и дети ваших детей, а вы все живете и живете, — абсолютно одинокие и заброшенные в чужие, не понятные вам время и культуру.

У каждой культуры свое специфическое отношение к смерти. В Индии — как в древности, так и в наше время — умершего человека сжигают на костре, и от него ничего не остается. А в древнеегипетской цивилизации был настоящий культ мертвых, набальзамированные еги­петские фараоны до сих пор лежат в европейских музеях. Европейские кладбища — это сложнейшая архитектура памятников, надгробий, склепов.

Смерть, как и рождение, формирует границы человеческой жизни. Все, что вне этих границ, для человека не существует. Смерть сопрово­ждает человека с момента его рождения Какое бы время его жизни мы ни взяли, человек всегда достаточно зрел для того, чтобы умереть. Смерть представляет собой как бы тень человека, самую верную и при­вязчивую.

Человек в этом смысле — самое несчастное из животных, посколь­ку заранее знает о своей будущей смерти Но в то же время это дает ог­ромное преимущество человеку, поскольку смерть организует человеческую жизнь, заставляет человека спешить найти в этой жизни смысл и оправдать перед самим собой свое существование.

Смерть — не конец, а венец жизни, она с самого начала присутст­вует в ней как упорядочивающий жизнь элемент. Но человек в обыден­ной жизни живет так, как будто он бессмертен. Он старается не думать о смерти, всячески отгоняет мысли о ней и полагает, что смерть еще где-то очень далеко от него.

Мудрецы же с древних времен говорили: «Помни о смерти!». Для чего нужно помнить о смерти? Разумеется, не для того, чтобы отравлять себе жизнь и постоянно мучиться страхом. Помнить о смерти — значит, каждый день жить так, как будто это последний день твоей жизни, ведь он и в самом деле может оказаться последним. Ведь свой последний день и самый дурной человек постарается прожить по-человечески — не лгать, не воровать, не убивать.

Смерть, по мнению танатолога (танатология — учение о смерти) В. Стрелкова, — фундаментальное свидетельство нашего «неодиноче­ства». Мы всегда находимся под ее пристальным взглядом. Ощущая ее присутствие, ее реальность за каждым поворотом, мы не позволяем себе распускаться, поддерживая себя на уровне, превышающем тот, к кото­рому склоняет нас наша животная природа. Разумеется, это тяжкая но­ша. Осознание нашей смертности требует от нас немалого усилия.

Смерть предполагает высший уровень ответственности. Лишить человека его конечности — означает, помимо прочего, устранить этот уровень ответственности. Человек, будучи конечным существом, отличается от всех животных тем, что прилагает к своей конечности мас­штаб безусловного и бесконечного. Человек должен жить так, говорит философия, как если бы впереди его ожидала вечность, только не в обыденном смысле, когда человек просто не думает о смерти, а в том смысле, чтобы он брал на себя задачи, для выполнения которых заведо­мо не хватит собственной жизни. Творя, любя, делая добро, он проры­вается в вечность, побеждает смерть.

Многие, бравшие на себя такие бесконечные задачи, остались в прямом смысле слова жить в вечности. Сократ, или Эпикур, или Ницше, или Пушкин гораздо более живые, чем многие ныне здравствующие наши современники.

Для самооценки темы 2.1 необходимо ответить на следующие вопросы:

1. Охарактеризуйте и перечислите основные концепции о происхождении человека.

2. Объясните, почему человек является жителем не двух миров (пространства и время) а трёх (пространства, времени и символического пространства: мир культуры)?

3. Охарактеризуйте природу человека с точки зрения соединения души, тела и духа?

4. Охарактеризуйте основные отношения человека?

5. Охарактеризуйте и перечислите основные характеристики человека?

6. Охарактеризуйте и перечислите основополагающие категории человеческого бытия?

7. Перечислите и охарактеризуйте основные виды псевдолюбви выделенные Э.Фроммом.

8. Выберите правильный вариант ответа.

Социально каждый человек уникален, ибо неповторим набор генов, получаемых от родителей, но эта неповторимость усиливается в природе индивидуального развития человека, под воздействием биологического фактора:

1) да; 2) нет.

9. Особое качество индивида, в котором раскрывается уникальная неповторимость, но эта уникальная неповторимость рассматривается, как проявление человека вообще:

1) Индивидуальность;

2) Психологизм;

3) Разумность;

4) Вера.

10. Создание чего-то нового, никогда ещё не существовавшего, огромным духовным усилием человека и социально значимое – это:

1) Вера;

2) Творчество;

3) Труд;

4) Игра.

11. Особое чувство, которое основано на отношении «Я-Ты», когда один индивид принимает другого, как самоценное, неповторимое существо, вознося его не место абсолюта, обожания – это:

1) Вера;

2) Творчество;

3) Любовь;

4) Счастье.

 

 

 

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 364; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!