Мобильность сибирской юстиции: замысел, расчеты, ожидания
Маршруты правосудия
Командировки судей Западной Сибири в период поздней Российской империи
Evgenii A. Krest'iannikov
В 1860-х гг. россияне получили возможность впервые испытать незнакомые им раньше свободы, гарантированные установлением независимой судебной власти, реально препятствовавшей произволу самодержавия. Но, вступив в конфликт с авторитарным режимом, новая юстиция, с одной стороны, с первых дней существования стала испытывать нападки правительства, с другой, исправлялась по воле царского законодателя, неся ущерб своему строению.[1] С задержкой и дополнительными искажениями, нередко продиктованными местными особенностями, реформировалась судебная система в провинциях страны, в своем устройстве все больше испытывая влияние природно-географических факторов гигантской империи. Понадобилось три десятилетия, чтобы судебная реформа Александра II на основании закона 13 мая 1896 г. была осуществлена в крупнейшем регионе – Сибири,[2] получившей юстицию с особенной организацией, которая сейчас достаточно интенсивно исследуется.[3] Однако историки до сих пор специально не интересуются многими проблемами суда в крае, в том числе режимом судейских командировок.
Хотя служебные поездки судей могут видеться чем-то второстепенным, малое пока к ним внимание[4] делает взор на важные факторы функционирования российской юстиции и, в целом, на действительность, менее зорким, особенно, если говорить не о центральных регионах, а о всей стране. В принципе, за исключением известных родов деятельности, режим командировок, как экстраординарный, допустимо расценивать в качестве энергичного ответа структуры на вызовы труднопреодолимых обстоятельств или способа, иногда чрезвычайного, решить некие проблемы и добиться повышения результативности. Его изучение содействует глубокому осмыслению устойчивости и эффективности какой-либо системы в самых разнообразных составляющих, поскольку, будучи на передовом рубеже столкновения организации с усложненными или незаурядными условиями, он проверяет последнюю на прочность и может принести пользу как вполне надежный маркер в постановке диагноза системам более высокого порядка, особенно когда те находятся в состоянии расстройства.
|
|
|
Царская Россия накануне мировой войны как раз являлась ареной нарастающих противоречий, служивших источником процессов двойной поляризации, нагнетавших конфликты в стране и революционизировавших обстановку.[5] В обществе наблюдался глубокий раскол, политическая и бюрократическая структура страны была хрупкой и перенапряженной, не способной долго просуществовать даже в мирное время.[6] Правда, недавние исследования российской юстиции не усматривают особенного политического накала, напротив, говорят о гармонии власти и общества с указанием на успешность деятельности волостных судов[7] или нормализацию диалога между юристами и правительством после Первой русской революции,[8] но они охватывают лишь определенные отношения вокруг правосудия и упрощают взгляд на обстановку, не ставя задачу учитывать многообразные состояния юстиции в стране. А на периферии, тем более, в “другой России,” каковой в рассматриваемый период представлялось Азиатское Зауралье,[9] судоустройство и судопроизводство серьезно испытывались экстремальными условиями. В этой связи командировки – перемещение в пространстве и риск неожиданных ситуаций – в “оптике” суровой и протяженной Сибири представляются еще более подходящим индикатором поведения как самого суда, так и всего государственного организма.
|
|
|
В позднеимперский период царизм, следуя логике разгонявшихся процессов интеграции края в общероссийские порядки, ориентировался в первую очередь приспосабливать здесь испробованные в центре механизмы управления. Успеху применения таковых, однако, препятствовали традиции колониализма. Самодержавие, когда для себя определяло баланс цены и ценности какой-то окраины,[10] в случае с самой дальней из них явно скупилось. В результате край, по мнению современных исследователей, получал меньше, чем отдавал, притом “получал не то, что хотело население региона, а то, что предлагали Петербург и Москва,”[11] и нужды сибиряков удовлетворялись мало, если они не соответствовали интересам государства или российских предпринимателей.[12] Привычка метрополии “приберегать” лучшее замедляла процессы реформирования, продлевала жизнь устаревшим институтам и влияла на модификацию современных, что налагало отпечаток на устройство правительственных структур сибирского образца, позволяя историкам отводить региону особое место в имперской географии власти.[13]
|
|
|
На суды Сибири у правительства, в силу этого, были специальные виды, вдобавок к тому, их организация стала результатом целенаправленного экспериментирования, поскольку уставы вводились тут на пике инновационной активности Министерства юстиции.[14] Тогда угроза нависла над либеральными принципами судоустройства и судопроизводства, но два ключевых начала правосудия – его доступность для населения и скорость – подлежали совершенствованию, воплотившемуся, кроме всего, в усилении судейской подвижности. Однако, такой вектор вел к кардинальным изменениям отношений в судебной сфере и свойств службы. Командировочный режим трансформировал требования к профессионализму работников, предполагал повышение активности суда и его выносливости, а, например, в причинности одного из главных пороков судопроизводства всех эпох – волоките – возрастала роль географических факторов. Таким образом, сделав ставку на мобильность суда, самодержавие проверялось на дальновидность и жизнеспособность, на умение рационально обустроить государственный аппарат и эффективно управлять страной, а также тестировалось на знание имперского разнообразия.
|
|
|
Мобильность сибирской юстиции: замысел, расчеты, ожидания
В 1860-х–1890-х гг., по мере применения Судебных уставов к удаленным от центра и более протяженным регионам, юстиция растягивалась в пространстве, расширялись границы ее территориальной подсудности и уменьшалась степень близости правосудия к россиянам. Вместе с тем существенно росли бюджетные расходы, поскольку новый суд стоил намного дороже дореформенного. Эти обстоятельства имели особенно важное значение в отношении просторной и малолюдной Сибири,[15] ставшей объектом пристального внимания Министерства юстиции после назначения его главой в 1894 г. Н. В. Муравьева, перед которым император поставил задачу завершить судебное реформирование по всей стране.[16] Если раньше, как указывал министр, реформы в России, “естественно должны были отодвинуть несколько на второй план заботы об улучшении управления и суда в Сибири,”[17] то теперь медлить было уже невозможно. При этом принимались “в соображение” наработки “муравьевской” комиссии, замышлявшей “приблизить” суд к населению, “упростить правосудие” и “удешевить” судопроизводство для подданных “без лишнего отягощения казны.”[18]
В законе 13 мая комбинация перечисленных намерений нашла реализацию в многофункциональности органов правосудия (на мировых судей возлагались обязанности судебных следователей, а в некоторых местностях и нотариусов, окружные суды становились съездами мировых судей, единственная в крае Иркутская судебная палата наделялась некоторыми полномочиями Сената), в серьезном кадровом и финансовом дефиците. При определении необходимого Сибири числа мировых судей, членов окружных судов и судебных палат примерялись нормы нагрузок, предусмотренные для чиновников Европейской России и не учитывавшие региональных особенностей.[19] В результате подобных ухищрений сибирский суд снизился в стоимости более чем на четверть по сравнению с остальными российскими округами, о чем Муравьев даже доложил Николаю II.[20]
Добиться экономии и одновременно более плотного покрытия территории правосудием, как поначалу казалось, удавалось распорядившись судебным инстанциям края интенсивнее, чем в центре России, перемещаться. 6 апреля 1896 г. Муравьев, защищая в Государственном совете проект реформирования, указывал на “подвижность функций” юстиции и “подвижных и близких к населению” единоличных мировых судей (ранее все судебные учреждения края были коллегиальными) как на преимущества новой организации.[21] По правилам 13 мая большинству мировых судей предстояло разъезжать в пределах своих участков, проводя расследование преступлений и судебные заседания в случае необходимости разбирать дела, возникавшие на расстоянии далее 50 верст от их камер (верста – примерно 1.1 км.);[22] окружные суды обязывались ездить в разные концы губерний для проведения выездных сессий и заседаний в качестве съездов мировых судей; судебным палатам[23] наказывалось регулярно заседать в городах подчиненных территорий.
Чинам Министерства юстиции думалось, что командировочный режим позволит реформированному сибирскому суду в полной мере соответствовать своему предназначению, о котором они заявляли в проекте преобразования: “ускорить в Сибири течение судебных дел” и “облегчить населению возможность участвовать в судебных производствах.”[24] Действительно, по сравнению с географически далеким от сибиряков дореформенным судом, лишь немного улучшенным в 1885 г.,[25] когда общие судебные учреждения располагались исключительно в губернских и окружных городах,[26] новая юстиция в лице мировых судей наполняла сельскую местность,[27] уже в силу своей локации становясь ближе к людям и во многом решая задачи преобразования.
Однако модифицированная для Сибири модель Судебных уставов с мобильной версией учреждений с самого начала была уязвимой, завися от множества плохо прогнозируемых факторов. Внимательнейшим образом учесть их сочетание было особенно важно применительно к западной части региона, в отличие от восточной, сейчас целиком наполнявшейся подвижной судебной системой.[28] Но еще в процессе подготовительных мероприятий становилось ясно, что для обслуживания многонаселенных и обширных западносибирских Тобольской и Томской губерний[29] будет недостаточно человеческих и материальных судейских ресурсов.
Уже на беглый взгляд одного из современников, закон 13 мая “совсем и не носил следов какой-нибудь большой подготовительной работы,” был составлен без “вырисовки деталей применительно к разнообразию местных условий разных частей” края.[30] Действительно, положения этих правил и руководящие указания по их применению слабо согласовывались между собой и с реальностью. Так, в соответствии с проектом штатов юстиции, в Сибири на каждого мирового судью с обязанностью одновременного выполнения им следовательских функций должно было приходиться не более 500–600 дел мировой подсудности и 70–80 дел следственных ежегодно. Учитывая, что чиновникам придется совершать командировки, советовалось при разделении территорий “избегать учреждения участков слишком пространных, поставив обширность участков в известное соотношение к числу возникающих в оных дел.” Рекомендовалось также не “включать в один и тот же участок местности, отделяемые одна от другой большими реками, горами, тайгою и другими естественными преградами.”[31] Наиболее расчетливые из местных руководителей добавляли к таким требованиям в свои инструктажи по распределению участков, например, необходимость иметь в виду “способности и характер, состояние здоровья и семейное положение” мировых судей,[32] их возраст,[33] какие, безусловно, играли немаловажную роль в предстоящих командировках.
Таким образом, полиция, непосредственно занимавшаяся определением границ участков, ставилась в трудное положение, поскольку условия далеко не всегда позволяли удовлетворить указанным пожеланиям. Некоторые чиновники пытались сигнализировать о противоречивости заданий: ялуторовский окружной исправник докладывал тобольскому губернатору Л. М. Князеву, что разделение вверенного ему района на три участка “представлялось крайне затруднительным.” В интересах правосудия, по его мнению, была необходимость в пяти участках. Следовательно, мировым судьям предстояли перегрузки. В Тобольской губернии мировые участки разделили так, что в некоторых из них ежегодно даже по данным дореформенной статистики должно было возникать дел в два раза больше предельно высоких норм.[34] К тому же, плохо организованная полиция, состоявшая сплошь и рядом из невежественных и недобросовестных чиновников,[35] вряд ли была способной в принципе выполнить поручение качественно. В Томской губернии, скажем, случилось такое недоразумение: как выяснилось лишь в момент начала работы новых судов, станица Верх-Алейская с населением 2706 жителей оказалась не отнесенной ни к одному мировому участку,[36] значит отрезанной от всякого правосудия.
При определении штатов окружных судов принимались за правильные на самом деле сомнительные данные делопроизводства в дореформенных судах,[37] но игнорировались достоверные сведения о численности населения. В результате по закону 13 мая большая почти на полмиллиона жителей Томская губерния, к тому же неудобная с точки зрения предполагавшихся судейских разъездов, получила окружной суд с меньшим числом членов, чем Тобольская (семь в первой против восьми во второй), где командировки предвиделись менее обременительными.[38]
Российская и сибирская общественность всячески приветствовала преобразование, иногда даже находя в предполагаемых судейских выездах к населению проявление правительственной заботы о далеком крае. Так, корреспондент одного из самых популярных отечественных журналов Русская мысль указывал на “значительно упрощающее судебное дело” правило, которое требовало от мировых судей передвижения к месту судопроизводства, если оно возникало далеко от его камеры.[39] Но нередко при рассмотрении закона 13 мая высказывались опасения. Например, уверялось, что члены окружных судов окажутся не в силах одновременно выполнять все свои многочисленные обязанности и совершать командировки. Томский Сибирский вестник спрашивал: “Останется ли тогда [в случае выполнения всей возложенной работы] у окружных судов время для выездных сессий, которые и в интересах подсудимых, и в интересах приближения суда к населению безусловно желательны?”[40]
Даже лица, причастные к подготовке судебной реформы в Сибири, угадывали вредные последствия командировочного режима. С. Г. Коваленский, превосходно знавший сибирские условия,[41] полагал, что командировки повлекут “значительную трату времени” и это будет “невыгодно отражаться на успешности работы” мировой юстиции.[42] Несостоятельность положений 13 мая и их несообразность с потребностями правосудия доказывал томский губернский прокурор А. В. Витте, еще до начала работы новых судов указавший на необходимость для Томской губернии с учетом поездок 50 участковых мировых судей[43] вместо учрежденных 32.
Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 37; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!