БОТИНКИ ДВЕНАДЦАТОГО РАЗМЕРА, ВОЙНА ДЕСЯТОГО РАЗМЕРА 10 страница
Да господи ж ты мой, когда ты в такой ситуации, что приходится вести войну с партизанами, как же, черт возьми, посылать в бой таких людей? Как можно таких вот людей направлять туда, где нужно действовать с ума сойти как изощренно? Нельзя так. Ведь что происходит? – они начинают палить во всё, что движется, потому что ничего не понимают. Им страшно. То есть по ним там стреляют и, господи Исусе, с ними там те, кто не видит того, что вижу я. «Бах!» ― все кончено.
Покажись противнику, чтоб он открыл огонь. Такая стратегия была, и было всё неправильно. Это называется дать противнику овладеть инициативой. Позволить ему наносить удары когда хочется, там, где хочется, и так, как хочется. А это означает гарантированное поражение в партизанской войне. Предоставление противнику преимущества в войне на истощение – вот как это называется, потому что он в любой отдельно взятый момент может повышать или понижать уровень твоих потерь. И может делать это для достижения своих собственных политических целей. Если он хочет сделать политическое заявление для местного населения, продемонстрировать уязвимость американцев, он повышает уровень активности: ты несёшь больше потерь, жители видят, что похоронных мешков вывозится больше. Надо было ему сделать политическое заявление для граждан Соединённых Штатов – и это было ему под силу. И они это понимали.
Я думаю, нам даже невдомек, насколько хорошо северные вьетнамцы нас сделали. Они просто полностью сломили нас психологически. Причина нашего поражения в войне – недостаток воли, а не военной мощи. Например, я считаю, что изначально они, скорей всего, даже не понимали, что их ждёт дальше. Думаю, сначала они рассматривали «Тет» в 68‑м как катастрофу, но наша реакция в Соединённых Штатах была такой мощной – из‑за неё президент слетел – что совершенно неожиданно им стало ясно, что они могут заставить американцев победить самих себя.
|
|
|
ФУЛЛБЭК‑ШЕСТОЙ
Герб Мок
25‑я пехотная дивизия
Даутьенг
Ноябрь 1967 г. ― ноябрь 1968 г.
Фуллбэк‑Шестой был характерный мудак‑полковник. Он фильмов про генерала Паттона насмотрелся сверх меры. Думал он только о своем карьерном росте, и плевать ему было и во что это станет, и сколько людей за это полягут. Победа была ему не нужна, лишь бы он сам выглядел красиво. Он требовал соблюдать уставы, потому что это выглядит красиво. Ему был нужен счёт убитых, потому что это выглядит красиво.
Он любил отправлять в поле людей, которые не знали, что противник там сидит, потому что мы при этом были не так бдительны и с большей вероятностью вляпывались в дерьмо. Он на самом деле так поступал ― я же с ним разговаривал об этом, потому что Дич погиб. Полковник знал, что они там сидят, но нам о той базе АСВ не сказал. Мне уже потом один офицер рассказал, что он знал. Вот тогда я к нему и пошёл.
|
|
|
Я спросил его о том, знал ли он о том, что они там были. Отвечает: «Ага». Потом попытался погнать мне ту пургу, что гнал всем, о том, что мы должны были знать: «Вы должны быть готовы к этому всегда», и всякую прочую херню. Ладно, так‑то оно так, и мы были к этому готовы. Но он ведь определённо знал, что там кто‑то есть, нам‑то почему не сказал? Мы б тогда вели себя осторожней. Будучи головным, я бы ушёл подальше вперёд. Вот что я помню о событиях того дня:
Я дошел до развилки на тропе и остановился. Я шёл в голове и знал, что делаю. Одна тропа уходила в джунгли, другая шла через кустарник. Я прошел через эти кусты и заметил базу противника. Я этих гадов нутром чуял, к тому же по пути я переступал через срубленные брёвна ― посреди джунглей.
Я ещё немного прошёл и дошёл до полянки в джунглях этих чёртовых. Я обнаружил узкий лаз в сплошной стене кустарника, и когда нагнулся, чтобы пролезть через эту дыру, то что‑то там увидел. Вроде как бельё постиранное или одёжки, хворост и костер. А когда я, пригнувшись, пролез ещё через три или четыре куста до следующей полянки, я понял, что это база.
|
|
|
Поднимаю голову ― окоп, мать его так, а в нём гук долбанный стоит. И я молниеносно засадил этому козлу точно промеж глаз. Сейчас так здорово выстрелить у меня уже ни за что не получится. До него было футов пятнадцать,[78] не больше. Он там стоял себе и пялился; он, наверное, просто стоял себе, пялился на меня и думал: «Что за мудак тупорылый, стоит себе там», потому что убить меня он мог раз пятнадцать. У него была здоровенная винтовка с ручным перезаряжанием.
Скорей всего, сучонок этот меня не заметил. Они сосредоточились на тех, кто шел по тропе. У них были запрятаны пулемёты с обеих сторон тропы, поэтому они могли взять наших под перекрёстный обстрел.
Я тут же завопил: «Они тут!», запрыгнул обратно в кусты, каким‑то образом пронёсся сквозь них и был уже в четырёх футах[79] от развилки на тропе.
В общем, сначала огонь открыли типа снайперы. А когда Дич с Доком подходили по тропе нам на помощь, заработали пулемёты и покрошили их в клочья. Я отполз туда, откуда залезал, и не мог подняться, потому что над головой были кусты эти грёбанные. Я ведь шёл в голове, и мне надо было продираться через всякие сраные заросли, поэтому гранаты из карманов я повытаскивал. Я хотел доползти до той дыры ― думал, что проберусь обратно и разнесу пару блиндажей. Но гранат‑то у меня не было! И вдруг они открыли огонь с деревьев. Я лежал наполовину в кустах, наполовину на тропе. Промазали? Выстрел сбил с меня очки. Магазин из винтовки выбило. Три пули пробили рубашку. Бог ты мой! Мало мне было неприятностей, так я туда ещё два раза сползал. Я лежал один на тропе, и попытался открыть огонь. Тут‑то они и начали стрелять по‑настоящему. На земле валялись веточки и всякая прочая фигня, и я слышал «чинк!», «чинк!», и богом клянусь ― огонь стал такой охеренно плотный, что задело оправу очков, и они слетели. И почти сразу же пуля выбила магазин из винтовки. Он даже не взорвался, просто «пинг!» и вылетел. Разворотило его напрочь. Мне пришлось отлёживаться там из‑за снайпера. Пулемётные пули сбивали ветки по обе стороны от моей головы, не дальше дюйма[80] от нее. А я всё думал: «Блин, где же второй пулемёт?» Но так было напряжно из‑за снайперов ― они же видели, где я лежал. Они глядели сверху прямо на меня, прямо над моей головой.
|
|
|
Отлежался, и, когда снайперы перестали стрелять, я вскочил на ноги. Р‑Р‑Р‑Р‑Р‑Р‑Р‑Р‑РА‑А‑А‑А‑А‑А‑А‑А! Они были чертовски близко ― три или четыре раза я из‑за них просто слеп. Бог ты мой ― пули били в землю прямо у меня под носом, и земля взметалась, залетая мне под очки.
Прошло так минут десять, и дошло до того, что мне приходилось притворяться убитым и дожидаться, пока снайперы не перестанут стрелять. Приходилось притворяться, потому что иначе они бы всем скопом на меня навалились. Потом я вставал и, прежде чем открывать огонь, оглядывался ― нет ли крови, а затем начинал палить по этим козлам. Вытаскиваю магазин, бросаю, вставляю другой. Какое‑то время я этим занимался, а когда они сбили с меня очки, я сказал себе: «На хер эту хрень, пора завязывать с этим делом». И я пополз обратно к своим, они залегли футах в пяти[81] позади меня. Я пришёл к выводу, что из той хрени, которой я занимался в авангарде, ничего не выйдет. И я стал отползать к нашим по тропе, чтобы можно было подняться, а когда я встал, кто‑то сказал: «Дича подстрелили». И я пополз обратно к развилке. Он лежал с правой стороны от неё. Я посмотрел на него, говорю: «Дич!» Он был на расстоянии вытянутой руки. Я говорю: «Ранило тебя?», а он поднял голову, повернулся ко мне чуть‑чуть и тихо так говорит: «Ага, ранило». Потом он приподнялся и вытащил из‑под себя санитарную сумку. Бог ты мой, она от крови прямо насквозь промокла.
А он просто закрыл глаза и умер. Сразу же. До этого момента я ни разу не видел, как умирает человек. «Ага, ранило». И всё.
И после этого я решил, что нам надо выбираться оттуда, потому что я хотел его оттуда вытащить. И я понял, что Дока тоже подстрелили, потому что сумку свою он бы не оставил… Был бы Док жив, сумка была бы при нем, и он бы уже Дича латал.
Поэтому я вроде как рассудок потерял, встал и попытался продрать в кустах какую‑нибудь дыру, чтобы голову просунуть. Не вышло, потому что при этом мне бы её отстрелили. Я снова лёг и стал буквально раздирать эту долбанную землю и проделывать тоннель, прям как нору, а когда я добрался до того места, где она была утрамбована гусеничными бронетраспортерами, я вытащил оттуда всех остальных ребят. Вытащили лейтенанта, и я собрался обратно за Дичем. Но не успели: еще одного пацана подстрелили ― уж и не помню, как его звали. Ему в поясницу или позвоночник попало. К этому времени мы были уже измотаны до охерения ― бой ведь так долго шел. Мы с Посди подбежали к этому пацану. Мы собирались поднять его на руки и вынести, но, черт, даже поднять его не смогли. Мы сказали ему: «Блин, мы понимаем, что ты ранен, но тебе придется самому нам помогать тебя поднять. Мы тебя от земли оторвать не в силах». Он был не очень‑то здоровый, а мы оба были здоровяки такие, но просто охереть как измотанные. Жарко ведь было и напряжно.
Полковник приказал нашему взводу отходить. Он, собственно, и роту нашу назад отвёл. А они хотели обратно, заново, где смогли бы развернуться и вступить в бой, или попытаться развернуться и вступить в бой. Так и не пришлось им повоевать. Таким образом, они отошли, но я отходить не стал ― потому что нельзя людей оставлять, не по‑нашему это. Я не стал отходить. Я пополз обратно, попробовал пробраться. И даже дыру, через которую вылез, найти не смог ― так быстро бронетранспортеры её примяли по пути к нам.
Пока я ползал по кустам, Фуллбэк отвел нашу роту назад. Мне надо было отыскать Дича, я не собирался его там оставлять, потому что на Диче держался весь взвод. Он был старше всех, 25 лет ему было… Очень хороший солдат был, лучше всех, и для каждого он был как старший брат. Лучше него людей я не встречал. Подошла рота «Браво» ― они шли прямо за нами ― но роту «Чарли» отвели, и наши расположились лагерем в зарослях. А когда я выбрался обратно и не обнаружил на месте второго взвода, я решил, что у меня крышу нахер снесло. Я двинулся обратно и забрёл в этот долбанный лагерь. Довольно далеко он оказался; вышло так, что весь батальон отошел, но рота «Браво» всё так же была в зарослях, метрах в ста оттуда ― достаточно дистанции, чтобы огонь не навлечь. А я выполз обратно, и Дича не нашел, и 2‑го взвода не обнаружил. Вот тогда я совсем озверел. Я хотел, чтобы кто‑нибудь отправился со мной обратно, но, само собой, им было приказано этого не делать. А потом подошел Ангус из третьего взвода и говорит: «Ладно, Мок, мы никого спрашивать не будем, пойдём туда с тобой».
Ангус этот не стал никого спрашивать, он просто взял, на хрен, отделение, и мы отправились туда, а рота «Браво» как раз собиралась выдвигаться. Поэтому я и говорю командиру роты «Браво»: «Слушай, у нас там двое остались, и я их оттуда вытащу». Он говорит: «Ладно, а ты знаешь, где они лежат?» Я говорю: «Ага, я всё там, на хрен, знаю. Я только что оттуда, это я, на хер, сюда всех вывел». Он говорит: «Ну ладно, валяй, веди нас туда». А вот Ангусу идти не разрешили, поэтому Ангус со своими остались на месте в воронке от бомбы, совсем рядом. Я повел туда роту «Браво», и взял слишком далеко влево. И, когда гуки снова открыли огонь, они убили первых трёх человек, что шли за мной. И я снова завалился в эти чертовы заросли, и на этот раз проторчал там часа три, пока рота «Браво» разворачивалась в боевой порядок.
Когда я выбрался оттуда, солнце шло уже на закат. Я нашел Ангуса с его ребятами, и мы снова отправились на то место, и пробыли там до девяти часов, разыскивая Дича. Мы не могли его найти. Черт, я там пробыл, на хрен, целый день, и не мог его найти. Я и в ту ночь его искал. Джунгли были просто повсюду, нашли мы его только на следующий день, а к тому времени как я вернулся в роту, меня успели занести в списки пропавших без вести. Вот тогда‑то я и пошел к полковнику, и рассказал ему, что он за урод несчастный.
Я сказал ему: «Мне просто хочется вам сказать, что я об этом думаю. Почему вы не сказали нам, что там база? Из‑за вас мы вышли прямо на засаду. На хрена такую хрень творить? Говно ты, а не офицер».
Ну что он мог ответить? Если бы он что‑нибудь сказал, все обратили бы внимание на то, что он наделал. И я совершенно уверен, что был бы тогда хороший начальник повыше, и собрал бы все факты о том, что произошло в тот день, выглядел бы он далеко не так красиво.
ВЗВОД CRIP
Майор Майкл Эндрюс
Командир взвода
Совместный взвод разведки и развединформации
3‑я бригада 25‑й пехотной дивизии
Даутьенг
Июнь 1968 г. ― июнь 1969 г.
Взвод CRIP , то есть совместный взвод разведки и развединформации, был образован в 1968 году с целью ликвидировать пробел в обмене разведывательной информацией между американскими войсками в нашем районе боевых действий и разнообразными вьетнамскими разведывательными организациями. Поэтому состоял он из американских солдат, обладающих разведывательным опытом, и солдат‑вьетнамцев всякого рода. Среди них были солдаты АРВ, Армии Республики Вьетнам, которых откомандировывали к нам, и chieu hois или «скауты Кита Карсона» ― бывшие солдаты Армии Северного Вьетнама. Было несколько солдат из Временных разведывательных отрядов (PRU )[82]― в некотором роде элита среди представителей нашей профессии, и другие солдаты‑вьетнамцы. Замысел состоял в том, чтобы сформировать единое подразделение для совместного ведения разведки.
Я прослужил командиром пехотного взвода четыре месяца, затем недолгое время был командиром разведвзвода батальона. Когда был создан CRIP , он считался особо важным подразделением, по многим причинам. Я был наделен довольно обширными полномочиями по отбору и переводу к себе из батальона тех людей, которых считал нужными, с тем условием, чтобы это не нанесло чрезмерного ущерба роте ― я должен был забирать людей в основном из батальонного разведвзвода. В общем, как мне помнится, ко мне ушло более половины батальонного разведвзвода, и все добровольно.
В основу деятельности подразделения была положена разведка силами механизированной пехоты. Нами командовал командир американской бригады, и, кроме того, мы отчитывались перед местным штабом КОВПЮВ. В нашей структуре были также люди, получавшие гражданское жалованье, некоторые отчеты направлялись в подразделения PRU , располагавшиеся в ближайшем городе. То есть работа велась, однозначно, скоординировано, хотя все решающие рычаги власти были в руках командира американской бригады, который стоял надо всеми. Тем не менее, такой подход создавал определённые проблемы, потому что каждый компонент подразделения должен был отчитываться по своим каналам, и случалось так, что когда нашему подразделению удавалось в ходе операции что‑либо обнаружить, возникало некоторое недопонимание между представителями АРВ и PRU по поводу того, кому положено забирать найденное. Например, помню, как однажды были захвачены два вьетконговских связника‑финансиста, с кучей денег при себе, и завязался серьёзный спор по поводу того, куда отправлять пленных: в штаб MACV , штаб PRU или штаб американской бригады. Создание сплоченного коллектива из таких солдат – занятие своеобразное, возникали и кое‑какие трудности с их обучением и экипировкой. Наверное, труднее всего было подготовить солдат из всех разнообразных составляющих взвода к выполнению задачи и разъяснить им, в чём она заключается.
Несколько раз попадались солдаты‑вьетнамцы, с которыми просто ничего не получалось. В некоторых случаях я отправлял их в прежние подразделения. Пару раз случалось так, что солдат‑вьетнамец просто решал, что такая работа ему не по душе. А «Киты Карсоны» в очень скором времени разбредались кто куда.
Тем не менее, мне кажется, что в этом подразделении царил могучий дух товарищества ― по многим причинам. Одна состояла в том, что оно считалось очень даже элитным. Оно было не такое как все. Важное. По‑моему, солдаты это осознавали и делали всё лучше, с большим энтузиазмом. Характер наших операций был таков, что в ходе их выполнения мы действовали вполне независимо, и поэтому нас зачастую не стесняли некоторые ограничения, с которыми с неудовольствием приходилось мириться не только американским военнослужащим, но и вьетнамским. Нас было очень мало, и нам легче было постоянно перемещаться ― дня два или три подряд, не останавливаясь на ночлег в одном и том же месте или, на операции, двигаться очень быстро. Я считаю, что быстрота передвижения ― залог безопасности. В таком подразделении как наше это было вполне очевидно. Например, нас ни разу не обстреляли из минометов. Взводу CRIP случалось попадать под минометный обстрел, но разве что тогда, когда бойцы возвращались на базу бригады в Даутьенг. Нас ни разу не обстреляли, пока мы действовали самостоятельно.
А вторая причина, по моему мнению, состояла в том, что люди во взводе ― по крайней мере, американцы ― до прихода туда успели поучаствовать в разведывательных операциях ещё в батальоне, и потому отличались сплочённостью, и очень хорошо знали свою работу; а возможность работать вместе изо дня в день, самостоятельно, когда боевая подготовка ведётся непрестанно, позволяла подразделению достигать высокого уровня тактического мастерства, причем несравненно высокого. Чувство локтя было развито у многих. Люди знали, чего ожидать от других, и, однозначно, по этой причине служить у нас было хорошо.
Из‑за малой численности подразделения можно было быстро проникать на объект и уходить оттуда. Например, работая с наводчиком, мы надевали ему на голову мешок, приводили в деревню, и он показывал, где искать то, что могло представить для нас интерес. Мы очень быстро приходили и отходили. Занимало это минут тридцать, не больше. Я полагаю, что даже если бы на нас напали, мы смогли бы отойти прежде чем бы нас прижали. Свидетельством тому один случай, когда в деревне располагался целый полковой штаб, а мы туда два раза зашли и ушли, понеся при этом всего одну потерю. Небольшое подразделение может совершать подобное, если оно хорошо подготовлено, может выйти на место и уйти оттуда, не позволив противнику его задержать, даже если сосредоточенность сил противника там велика. Кроме того, нам ещё и везло изрядно.
Я чувствовал, что успел получить хорошую подготовку для тех операций, что мы проводили, и чувствовал себя весьма уверенно, можно сказать, на уровне в ходе этих операций. Первое моё впечатление от среднего солдата состояло в том, что он ― солдат, призванный в штате Колорадо ― у меня создалось впечатление, что он зачастую не совсем понимал, ни против кого воюет, ни как и зачем он там оказался, ни как организованы Вьетконг и регулярная северо‑вьетнамская армия, ни как они взаимодействуют.
В нашем конкретном районе, к сожалению, размеры штатных американских частей делали их поведение весьма предсказуемым. Несомненное преимущество небольшого подразделения, обладающего абсолютной гибкостью, состоит в том, что оно может очень быстро начинать и прекращать операции, может пробыть на одном месте ночь и отойти, а в следующую ночь быть уже в каком‑нибудь другом месте. Уследить за таким отрядом очень трудно.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 73; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!