ПОЧЕМУ НАША СТАТЬЯ НАЗЫВАЕТСЯ «АЭС» 44 страница
Теперь, конечно, мне почет и уважение – еще с зимы письма шлют из Москвы да из Ленинграда – так, мол, и так, дорогой да уважаемый Иван Иваныч, просим вас ехать с нами, такого другого проводника по тайге не сыскать!
Даже академик Афанасий Владимирович Колесов, тоже карымец (старик), старее меня, однако, будет, в позапрошлом году со мною ездил – геройский старик – и тот как‑то мне письмо прислал, – не загордился.
Иван Иваныч замолчал и примял в трубке табак темным прокуренным ногтем.
– А где же Тюнька? – спросил он.
– Тюнька, Тюнька! – понеслось по тайге.
Но вот и Тюнька – ползет виноватый, кладет Андрею голову на колени, а на морде кровь и серые пушинки – опять зайчонка съел!
Это был неизвестно откуда взявшийся пес. Такие собаки‑беспризорники заводятся сами собою во всех экспедициях, во всех геолого‑разведочных партиях. Обычно это добрейшее, переполненное сиротских чувств, но очень умное существо, преданное и благодарное. Тюнька – пес особенный; у него не удлиненная собачья морда, а плоское, почти человечье лицо, заросшее пучками жесткой и густой сероватой щетины, из которой чуть выглядывали яркокарие умные и внимательные глаза.
– Ах ты, плутень, путаник бесстыжий! – сказал с укоризной Нефедов.
Тюнька отполз и улегся в траве сконфуженный, незаметный, как небрежно брошенный ватник.
– Однако, паря, если на сидьбе сидеть, – нам пора, – сказал старик, вставая, и громко закричал – Игренька, Соловко! – Где‑то совсем рядом раздалось тоненькое, ласковое ржанье Соловка, а вслед за ним коротко и грубо проржал Игренька – урос[20], капризник и забияка. Через минуту к костру подошли кони. Соловко протянул красивую сухую голову к Нефедову и тихонько, одними губами взял его за рукав.
|
|
|
– Ну что, баловник! – Иван Иваныч похлопал Соловка по крутой шее и угостил его куском посоленного хлеба.
Игренька, пузатенький, круторебрый, со спутанной светлой гривой, коротконогий, с копытами твердыми, как кремень, получив от Андрея такое же угощенье, всё же был чем‑то недоволен: стоял прижав уши и чуть приподняв верхнюю губу.
– А тебе, уросу, чего еще надо? – Иван Иваныч обошел коня и стал складывать аккуратной кучей привезенные пожитки: мешок с палаткой, вьючную суму, чайник, лоток, кайлу и молотки. Между тем Андрей оседлал лошадей.
– Тюнька, Пират, не сметь за нами бежать – на месте сидеть, караулить добро! – говорил Нефедов, привычно пробуя подпругу. Несмотря на годы, он легко взобрался на Соловка, который, склонив голову, легонечко прихватил зубами носок нефедовского мягкого сапога – ичига; игрун был конь!
Тюнька, загнув левое ухо, слушал внимательно, не сводил умных карих глаз со старика. Пират, молодой, глупый, еще с пыльцой в голове, метался в растерянности, бросаясь с визгом то к хозяину, то к вещам, которые велено было стеречь..
|
|
|
Уже отъехав с сотню шагов, Андрей обернулся – Тюнька тихо рычал, придерживая зубами за ухо скулящего и рвущегося вслед за хозяином щенка.
Чуть заметная тропа шла долиной между двумя грядами невысоких сопок.
Давно просил студент‑геолог старого таежника взять его с собою на ночную охоту, пострелять зверя на «солонце», но всё было недосуг, да и закон тайги не позволяет на чужом солонце охотиться.
Еще весной засолил Иван Иваныч поблизости два солонца, да не довелось ни разу поохотиться, – работал Нефедов в геологической экспедиции проводником: с Андреем и с другими геологами на поиски ездил. А тут подошла удача – по маршруту геологопоисковых работ они оказались рядом с солонцами Ивана Иваныча; не воспользоваться случаем было бы обидно.
Соль любят все: люди, домашние животные и дикие звери. Там, где есть природные солонцы, степные дзерины и джейраны совершают длинные переходы по безводным пустыням, лишь бы вволю полизать соли. Страстью зверей к соли, ради которой они забывают смертельную опасность, пользуется охотник в тайге. Облюбует он долинку с густой травой, куда приходят пастись кабарги, гураны да олени, и на южном безлесном склоне вскопает небольшой клочок земли, метра полтора на полтора, принесет килограммов двадцать пять соли и крепко засолит вскопанный участок. У верхнего по склону края ставится посредине белый березовый кол. На противоположном северном лесистом склоне устраивается «сидьба» – небольшой открытый срубик с амбразурой для ружья и наблюдения за солонцом, где сидит и караулит зверя охотник. Кругом всё заваливается ветвями и корягами, чтобы имело вид естественного буреломного завала и не пугало зверей.
|
|
|
После одного‑двух дождей соль впитается в землю и потеряет запах человека; тогда звери начинают приходить по ночам грызть соленую землю, – днем боятся.
Совсем стемнело, когда охотники подъехали к первому солонцу.
– Ну, паря Андрей, ты, однако, оставайся здесь, а я на свой соседний солонец поеду; только смотри, – коня хорошенько стреножь да привяжи; сам знаешь Игреньку, какой урос!
Андрей остался один. Становилось прохладно. Привязав коня, студент натянул на свои богатырские плечи ватник и, стараясь не шуметь, ощупью забрался в «сидьбу».
|
|
|
Просунув заряженное разрывной пулей ружье в щель‑амбразуру между бревнами, Андрей уселся поудобнее и принялся ждать. Тотчас затянули свою тонкую, нудную песню комары, – пришлось надеть накомарник. Андрей вглядывался в солонец, за которым смутно белел березовый ствол. Всё было тихо, только жалобно ныли комары, стараясь протолкнуть голодные носы сквозь толстую одежду. Глаза, нервы и мускулы охотника были напряжены – казалось, что березовая кора становится всё светлее и начинает переливаться фосфорическими оттенками. Тихо‑тихо шелестели кроны деревьев, росших за «сидьбой» вверх по склону. Геологу вспомнился страшный оморочо (рысь), который, притаившись в ветвях, неожиданно прыгает на плечи охотнику и впивается в горло. Стало как‑то не по себе. Андрей обернулся; до ближайших деревьев метров пятьдесят, – рыси не допрыгнуть. Мысли его отвлеклись от охоты и вернулись к загадке, мучившей его в последнее время.
Вот уже два месяца, как геологоразведочная экспедиция приехала в тайгу на поиски вольфрама. Начальник экспедиции ведет разведочные работы на обнаруженной в прошлом году вольфрамоносной точке. Пройдены шурфы и разведочные канавы, обнаружены коренные жилы, но они маломощны, быстро выклиниваются, и содержание полезного минерала вольфрамита в них ничтожно.
Вокруг центрального геологоразведочного лагеря работают четыре поисковых отряда. В одном из них – Андрей, еще два студента постарше и только что окончившая вуз девушка‑инженер. Молодые поисковики прочесали всю тайгу, как граблями: во всех речках, ручьях, падях и распадках промывали породу; и всюду в черных шлихах встречались крупинки вольфрамита, где больше, где меньше; ни один каменистый крутояр не был пропущен, каждый «ыскирь» (яма от вывороченного бурей дерева) углублен и каждый камень в нем разбит и просмотрен; но нигде не были обнаружены кристаллы вольфрамита, указывающие на близкое соседство жилы. А где‑то поблизости обязательно должно быть коренное и притом крупное месторождение. Откуда же иначе взялись во всем районе богатые шлихи? Сегодняшние промывки песков дали особенно много вольфрамита в каждой пробе. Может быть, коренная жила залегает где‑то здесь, совсем рядом, но глубокие таежные наносы мешают ее обнаружить. Поломаешь тут голову! А как нужен вольфрам! И как много его нужно! Ни один быстрорежущий резец не может быть изготовлен без присадки вольфрама к стали, ни одна электрическая лампочка не загорится без вольфрамовой нити!
Комары жалили непереносимо; настойчивые твари находили щели, и Андрей, ругаясь про себя, размазывал напившихся кровью мучителей по шее и лицу. Вокруг него в полной темноте слышались неясные ночные шорохи. Вот треснул сучок под чьими‑то осторожными шагами; спросонья тоненьким голоском пискнула кедровка; послышался легкий царапающий звук – видно, хорек осторожно взбирался на дерево за птенцами. Правая рука студента начала неметь, – так долго лежала она неподвижно на спусковом крючке. Вдруг по смутно белевшему в темноте березовому колу промелькнула небольшая длинноухая тень.
«Наверно, косой! Ну и пусть его», – подумал Андрей, осторожно поправляя ружье в амбразуре «сидьбы».
Зайчишка наелся соленой земли и убежал. На солонце закопошились какие‑то мелкие звери – то ли бурундуки, то ли белки, или пищухи. Студент не обращал на них внимания, – он поджидал крупную дичь.
Всё тело свело, мускулы ныли. Но охотник боялся даже дышать, не то что пошевелиться. Его глаза впились в темноту. От напряжения в них проплывали радужные круги.
Андрей вздрогнул и так повернул шею, что чуть не сорвал позвонков. Быстрыми, легкими скачками мимо «сидьбы» к солонцу промчался какой‑то зверь. На коле обозначилась большая тень.
Гуран, матерый гуран! Заколотилось и замерло сердце Андрея. Волна горячей крови прилила к лицу. Палец привычно нащупал спусковой крючок. Большим усилием воли охотник заставил себя отнять палец: гуран, дикий лесной козел, – неплохая добыча, но Андрей мечтал о благородном олене – изюбре, прекрасном пантаче. Еще днем видел он крупные раздвоенные следы оленьих копыт.
Студент знал от Нефедова, что ночи на солонце поделены у зверей по‑своему. С вечера прибегают зайцы, хорьки и другая мелкота, среди ночи – гураны и мускусные кабарги, за ними – лоси и изюбри, а под утро пожалует сам таежный хозяин – медведь. Недолго оставалось ждать желанную добычу.
Сердце студента беспокойно стучало; комары жалили с остервенелой яростью; время остановилось. Андрею казалось, что он сидит уже неделя и месяцы в «сидьбе».
Прикрыв на минуту глаза, он представил себе свое торжество: усталые Игренька и Соловко, нагруженные сверх поклажи мясом и шкурой изюбря, вступают в лагерь. Мясо поступает в распоряжение повара – мага и волшебника Лю Сен‑ла. Всем изрядно надоела солонина. Сколько лестного и приятного услышит Андрей при каждом новом блюде, которое приготовит из оленины искусник‑повар! А шкуру он подарит студентке‑практикантке Валечке. А драгоценные панты? Много выручит он за них в районном центре! Не успел еще студент распределить деньги, как послышался громкий топот, треск ломающихся ветвей, и огромная тень заслонила березовый кол. Ударами мощных копыт неведомый зверь стал раскапывать соленую землю.
Вот он, долгожданный пантач!
Раздался выстрел. Зверь тихо застонал. Мгновенная жалость сжала сердце студента. Что‑то неуловимо знакомое, домашнее послышалось молодому охотнику в жалобе лесного гиганта. Раненое неведомое существо стало продираться сквозь кусты. Андрей соскочил с «сидьбы» на землю и пошел следом за ним. Но сколько ни шарил он в темноте, – ничего найти не мог.
Издали донесся слабый выстрел.
«Никак и Нефедов кого‑то убил; пойду к нему!» – подумал Андрей, направляясь в темноте на звук.
Долго он плутал, падал, спотыкаясь о корни, аукал, но ответа не было – ветер тянул в сторону Нефедова.
Уже серели ранние сумерки, когда студент добрался до нефедовского солонца. Иван Иваныч сидел на корточках и потрошил мускусную кабаргу. Серая мордочка лани была откинута назад, и огромные карие глаза заволоклись дымкой смерти. Нефедов повернул свои прокуренные усы к молодому человеку.
– Ты кого, паря Андрей, стрелил?
– Думаю, что изюбря, – очень уж большая тень была! – ответил студент. – С какой силой он кусты ломал! Когда я его подстрелил, застонал так жалобно, что у меня вся душа наизнанку вывернулась! – добавил он.
Иван Иваныч минутку подумал. В его колючих глазах под нависшими дремучими бровями мелькнула усмешка. Вдруг глаза его сузились и приняли настороженное, озабоченное выражение.
– Сорок лет я по тайге хожу, сорок лет и золото и зверя промышляю, зверовать молодым еще выучился, а николи не слыхал, чтобы раненый изюбрь стонал!
Андрей внимательно смотрел на Нефедова, стараясь разобрать, к чему тот клонит.
– Лесная тварь на особицу живет, хоть душа из нее винтом, а стонать не будет. Стонет только набалованная домашняя скотинка.
– Ты, паря, Игреньку стрелил! – вдруг крикнул Нефедов, только в этот момент полностью осознав свою догадку.
Студент стоял оглушенный, полумертвый от ужаса.
Спешно зашагали охотники по узкой тропе, вьющейся по дну долины.
– Ты где Игренюшку привязал? – крикнул Нефедов.
Вот и группа тонких березок. Так и есть, – конь исчез; только на дереве висел оборванный поводок.
Когда запыхавшиеся охотники подбегали к Андрееву солонцу, тишина сумерек сменилась веселой утренней суетой.
Первая подала голос горлинка: заворковала нежно, нежно, как будто выговаривала сквозь сон:
«Под ку‑у‑у‑стом сижу,
Капу‑у‑у‑сту ру‑у‑у‑блю,
Ножик ту‑у‑п.
Ножик ту‑у‑п!»
Защелкали, запрыгали белки, забегали бурундуки, паучки полезли вверх по паутинкам, усыпанным блестящими, переливчатыми росинками. Пучки солнечных лучей брызнули по розовеющим вершинам деревьев. Омытые росой травы и кусты затрепетали под первыми лучами. Любопытный дятел с красным хохолком перестал долбить ствол и свесил голову набок, наблюдая за охотниками. Сверкающий, радужный туман залег в низинах.
– Игренькины следы! – крикнул Иван Иванович, наклоняясь над истоптанным солонцом.
Вот и кровь! Сомнений больше не было! Нефедов взглянул на горе‑охотника, – тот, не выдержав взгляда, отвернулся.
Старик прокладывал дорогу сквозь кусты по кровяному следу. Сзади – ни жив ни мертв – плелся студент. Вот здесь несчастное животное упало на колени, вот опять, и еще раз.
Среди заросшего ольхой, багульником и стлаником склона виднелась бурая туша.
Молча постоял Нефедов около мертвого коня. Андрей рад был бы провалиться сквозь землю.
Иван Иваныч перевел затуманенный взгляд с Игрешошкиной светлогривой головы на судорожно вытянутый круп; видимо, долго и сильно мучился конь перед смертью – задними копытами глубокую яму выбил.
Старик, делая вид, что дымом трубки ему глаза щиплет, незаметно смахнул скупую слезинку – хоть и урос, а конь добрый был! Конек‑услуга, даже медведя не боялся!
Он наклонился над ямой и машинально подобрал несколько измазанных глиной обломков камня и поднес их к невидящим глазам. Но вот его затуманенные глаза расширились.
Он проговорил, протягивая куски студенту‑геологу:
– Изругал бы я тебя, как последнюю собаку, да Игренюшкина смерть на особицу обернулась – фарт‑удачу нам привела!
В руке Андрея очутились замазанные глиной куски белого кварца; кое‑где сквозь глину проглядывали крупные, буровато‑черные, блестящие плоские кристаллы вольфрамита.
Где‑то здесь, совсем рядом вольфрамитовая жила залегает!
* * *
Прошло несколько лет. На месте нефедовских солонцов вырос вольфрамовый рудник. Там, где нашел свою безвременную смерть Игренюшка, высится надшахтный копер. Рядом пыхтит компрессорная. По воздушно‑канатной дороге бесшумно плывут, похожие на лодочки, вагонетки с рудой. Она идет на обогатительную фабрику, расположившуюся ступенями по склону сопки, где когда‑то подстрелил мускусную кабаргу Иван Иваныч. За фабрикой, сквозь деревья вспыхивают голубые огни электросварки. Пониже автопогрузчик подхватывает вилами с поддона небольшие, но увесистые мешки с вольфрамитовым концентратом и грузит их на трехтонку. За нею ждут очереди на погрузку другие автомашины.
По долине вьется автодорога. Около нее расположились утопающие в зелени и цветах домики рабочего поселка. Жужжат пчелы. Важно выступают гуси. Взбрыкивает теленок, другой пробует добраться до развешенного на веревке белья. Ребята играют в лапту. Девочки прыгают через веревочку. Юные физкультурницы делают стойку и ходят на руках.
Пыхтящий гусеничный трактор толкает пирамиду кустореза с острыми ножами по бокам – кусты и тонкие деревья валятся, как трава.
Грейдер разравнивает площадку. Навалены желтые, сочащиеся на солнце ароматной смолой бревна крепкой сибирской лиственницы. Визжат электропилы, врезаясь в дерево. Камнедробилка жует глыбы камня, готовит щебень для бетона – вместо старого клуба рудник строит свой Дворец культуры.
Прогудел гудок – скоро рабочие выйдут из шахты.
Из открытой двери рабочей столовой несутся вкусные запахи. Обед готов, милости просим! На пороге показалась фигура в белом – это старый знакомый – шеф‑повар, маг и волшебник, поэт поварского искусства, китаец Лю Сен‑ла.
А что сталось с Андреем и Иваном Ивановичем?
Андрей возмужал, стал Николаевичем. Поработал он во всех концах Советского Союза на поисках полезных ископаемых. Пострелял немало архаров, дзеринов и джейранов, а изюбря‑пантача так и не довелось убить! Нефедова к семидесятилетию наградили орденом. Старик всё еще бодр и крепок и не теряет дружбы с геологами. Слава о нем как о лучшем проспекторе‑рудознатце гремит по всем геологическим организациям Восточной Сибири. Геологи наперебой приглашают его в свои экспедиции.
Часто Андрей Николаевич и Нефедов вспоминают свое приключение на солонце.
А главное рудное тело вольфрамового рудника названо «Игренькиной жилой».
Т. Тихова
Медведь
– Этой ночью медведь опять на овсы приходил, сотки две обсосал да столько же попортил – катался шибко! – говорил полевод Коля Рязанов.
Председатель колхоза, партизанская вдова Ольга Иннокентьевна Муратова сидела нахмурившись за столом под плакатом «Депутат – слуга народа».
Парень почесал в затылке, поросшем белесыми, прямыми, торчавшими во все стороны вихрами, и отвел глаза от суровых глаз тетки Ольги.
– И сторожа были, – добавил он, внимательно разглядывая, как будто бы видел их в первый раз, свои длинные, красные, покрытые темными веснушками руки.
– Он в тени сопки спрятался и овес с краю обсасывал. Его заметили, когда он стал по овсу кататься. Пока бежали да стреляли, еще сотки две успел попортить, а затем в лес махнул!
Взгляд председателя немного смягчился.
В комнате было тихо, тихо… Только чуть слышно билась муха о верхнее стекло раскрытого окна. За окном на кривой, чуть покачивающейся ветке дикой дуплистой яблони сидел красавец‑удод; он деловито ковырялся длинным, похожим на саблю, носом в забитом землей и пылью отверстии дупла. Его пятнистый, загнутый наперед хохолок задорно шевелился.
Легкий ветерок доносил медвяный запах: широкая падь между двумя грядами высоких сопок переливалась зелеными волнами с гребешками белорозовой пены – цвела гречиха. Вдали синели сопки.
Коля, не отрывая глаз от тетки Ольги, ждал ответа.
Вдруг с улицы донеслась пьяная песня и мимо раскрытых окон правления колхоза, пошатываясь и спотыкаясь, без шапки, с соломой в бороде, прошел дед Гарама: враль и неудачник – самый пустопорожний старик в округе от Нерчинского до Газимурского завода. Работал он при колхозной конюшне ночным сторожем.
Покачав головой, Ольга Иннокентьевна подошла к окошку.
Дед Гарама, пропев что‑то несусветное, свалился в тени забора…
– Сорок градусов в тени! – пренебрежительно сказала Муратова..
Вдруг на ее широком лице появилась усмешка; и, многозначительно почесав ногтем кончик своего крепкого прямого носа, она добавила:
– Что Гарама… что медведь!
Парень раскрыл от удивления рот.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 67; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!