Юность Александра Македонского 20 страница
– Куда ты опять полез, – бормотал толстяк, – здесь и корзину могут раздавить… Вечно тебе нужно быть там, где давка, скандал, толпа… Тут даже не к чему прицениться. Что тебе здесь надо?
– Потерпи минутку! – отвечал высокий, продолжая отчаянно толкаться. – Это очень интересно! Как ты не понимаешь?
Их препирательства были прерваны звоном, возвестившим об открытии рыбного рынка. Толпа хлынула туда. Оба приятеля поспешили вслед за другими. Они шли мимо ларьков, заваленных разными товарами. Здесь были замечательное хиосское вино, египетские ткани, персидские ковры, слоновая кость из Африки, лен и папирус из Египта, аравийские благовония. Громкий крик глашатая возвещал о прибытии большой партии леса из Фракии, его перебивал крик другого, предлагавшего привезенных из Азии искусных рабов‑ремесленников.
– Можно подумать, что в Афины свозят добро со всей земли, – сказал толстяк своему товарищу.
– Еще бы, – отвечал долговязый. – Ведь Афины господствуют на море! Нет такой страны, где бы одновременно были и лес, и лен, и железо, и медь, и хлеб, и рыба. Только торговля может собрать все эти вещи в одном месте.
– Кровопийцы твои афиняне, – возразил толстяк, отдуваясь и с трудом поспевая за товарищем, – стали бы наши города свозить сюда свои товары, если бы афиняне не принуждали их к этому.
В этот момент они столкнулись с глашатаем, который кричал, что сдается внаймы для проезжих просторный дом с обслуживающими его рабами.
|
|
|
– Это как раз то, что нам нужно, – заметил высокий, направляясь к глашатаю.
– Подожди, Леандр, сначала надо получить деньги, – умоляюще говорил толстяк.
– Да, ты прав, Хремил, – со вздохом произнес Леандр, – нужно идти к трапезитам.
В это время они достигли рыбного рынка, через который нужно было пройти, чтобы попасть к столам трапезитов.
На рыбном рынке стоял еще больший шум, чем в какой‑либо другой части площади. Толпы людей толкались, торговались, бранились и клялись у прилавков и лотков, на которых была разложена свежая рыба. Особенно сильно шумели около одной торговки, которую покупатель – судя по виду, афинский моряк – обвинял в том, что она обрызгала явно несвежую рыбу водой, чтобы придать ей вид только что пойманной. На крики явился агораном – надзиратель за рыночной торговлей.
Леандр хотел было остаться поглядеть, чем кончится дело. По афинским законам торговка должна была подвергнуться наказанию, если она совершила поступок, в котором ее обвинял покупатель. Однако толстый Хремил решительно настаивал на том, чтобы, не задерживаясь, идти к трапезитам. Долговязый Леандр со вздохом двинулся вслед за Хремилом, который, несмотря на то что нес корзину, шагал теперь с неожиданной резвостью.
|
|
|
Несколько раз Леандр пытался остановиться поглядеть на забавные сценки рыночной жизни, но каждый раз воркотня Хремила заставляла его идти дальше.
– Ты любопытен, как мальчишка, – недовольно говорил Хремил, с которого градом лил пот, – нечего тут задерживаться. Вот получим свои деньги у трапезита и тогда можем смотреть сколько угодно и на что угодно.
– Может быть, ты устал? Давай я понесу корзину! – сказал Леандр, пытаясь задобрить толстяка.
– Не дам! – коротко ответил Хремил. – Ты полезешь в толпу, и ее раздавят. Ты весь‑то не стоишь содержимого этой корзины! – Видя, что толстяк рассердился, неугомонный Леандр, наконец, умолк. Молча достигли они столов трапезитов.
– Где здесь трапезит Сосил, сын Евфориона из Мегар? – спросил Леандр, подойдя к одному из столов.
– Вон он, третий справа! – ответил один из сидевших за столами, указывая на худого трапезита с бегающими глазами, который в это время отсчитывал деньги какому‑то человеку, по‑видимому, богатому торговцу. Друзья подошли к Сосилу в тот момент, когда он, отпустив купца, что‑то записывал в свою торговую книгу.
– Кто вы такие, – спросил Сосил, убрав книгу в ящик, – что вам нужно?
|
|
|
– Я Леандр, сын Харикла, с Самоса, а это мой земляк Хремил, сын Демократа, – ответил Леандр. – Чтобы не рисковать деньгами в морском путешествии, мы вместе с земляком внесли на острове Самосе три эвбейских таланта Навзикрату, сыну Диотима, с Хиоса, и он поручил нам получить эту сумму с тебя, ибо ты должен ему ровно три эвбейских таланта. Вот письмо Навзикрата, по которому ты должен уплатить нам 18 000 аттических драхм.
С этими словами Леандр протянул трапезиту письмо, скрепленное печатью Навзикрата.
– В письме лежит и его симболон, – добавил Леандр. Симболон – условный знак, известный трапезиту, который хозяин денег давал как удостоверение личности человеку, получавшему за него деньги.
Взглянув на печать, Сосил беспомощно развел руками:
– Да, да! Это печать Навзикрата! Но неужели он забыл, что три таланта, которые я ему был должен, давно выплачены Никеарху, сыну Милона, из Афин? Бедные молодые люди, я ничего не могу сделать для вас. Вот, смотрите! Долг давно уплачен! – И трапезит стал показывать смущенным друзьям какие‑то записи в счетной книге.
Приятели растерянно отошли от стола Сосила.
– Кто‑то из них лжет, либо Навзикрат, либо Сосил, – сказал Леандр, – но это ничего, у меня есть расписка и свидетели, видевшие, как я отдавал наши деньги Навзикрату. Деньги не пропадут!
|
|
|
– Это верно, – отозвался Хремил, – но что мы теперь будем делать в чужом городе совершенно без денег? Нам никто не поверит в долг без поручителей. Даже этот плут трапезит, видевший печать и симболон Навзикрата, отказался дать нам деньги хотя бы в долг.
– Ничего, у меня есть еще 50 драхм, – сказал Леандр. В этот момент к ним подошел раб в сильно потрепанном хитоне. Раб давно прислушивался к разговору друзей.
– Молодые люди, наверно, приезжие, – сказал он, обращаясь к Леандру, – и не знают, где им весело провести время? Я могу отвести вас в один дом поблизости, в котором обычно собираются молодые афиняне из знатных семей. Там вы сможете приобрести хорошее знакомство или просто приятно развлечься.
У Леандра загорелись глаза.
– Вот где пригодится наша корзина, – сказал он Хремилу. – Идем! – И Леандр двинулся вслед за рабом.
– Ладно! Только без твоих обычных глупостей, – ответил его приятель, беря в руки корзину, которую он поставил было на землю.
Когда друзья вошли в дом вольноотпущенника Состена, там шла игра в кости. Молодой афинянин тряс в руке кубок с тремя костями, а затем, ловко перевернув его, выкинул кости на стол; окружающие ахнули: все кости показывали 6 очков.
– Ну и везет тебе, Филострат! – воскликнул один из присутствующих, – получай с меня 6 драхм!
Леандр хотел присоединиться к играющим, но Хремил остановил его.
– Мы сейчас не можем рисковать, – сказал он и спросил: – Где здесь устраивают петушиные бои?
Раб, который привел их, сказал, что в одной из соседних комнат как раз идут петушиные и перепелиные бои. Оба друга отправились туда. По пути Леандр несколько раз принимался ахать:
– Нет, ты подумай! – говорил он. – Ведь такая удача, когда все кости показывают 6 очков, бывает чрезвычайно редко. Это называют броском Афродиты!
Они вошли в комнату, где вокруг большого стола с высокими бортами толпились нарядно одетые молодые люди. На столе стоял огромный черный петух. На его голенастых ногах угрожающе поблескивали шпоры с острыми бронзовыми наконечниками. Прищурив глаз, петух, казалось, хитро посматривал на все окружающее. Красный гребень его лихо свешивался набок. Второго петуха на столе не было. Очевидно, никто не рисковал выставить соперника этому великану.
Широко улыбаясь, Хремил протискался со своей корзиной к столу. За ним следовал Леандр.
– Что же вы в Афинах, вместо того чтобы стравливать птиц, проводите время, глазея на это перекормленное чучело? Эй, Хремил, доставай‑ка Никеарха!
Хремил развязал корзину и бережно достал оттуда небольшого огненно‑рыжего петуха. Пока Хремил привязывал петуху бронзовые шпоры и кормил его чесноком, чтобы разжечь в нем воинственный пыл, Леандр хвастал без зазрения совести.
– Этот петух стоил нам 200 драхм. Мы сами видели, как он на острове Родосе побил всех тамошних петухов в течение одного вечера. Мы купили его в дороге, хотя пришлось истратить на него все наличные деньги.
Хозяин черного петуха спокойно слушал хвастливую речь Леандра.
– Пускай наши петухи померяются силами. Не думаю, что ваш петух одолеет моего. Я заплачу вам 200 драхм, если это случится, а если мой петух победит, то заплатите вы мне.
Приятели смущенно переглянулись.
– Мы можем заплатить только 50 драхм. Остальные наши деньги у трапезита, – ответил Хремил.
– Ну ничего, хотя мой петух и не привык драться за такие маленькие суммы, но, чтобы поддержать честь Афин и не обидеть приезжих, начнем бой.
Хремил поставил своего петуха на стол. Черный петух, увидев соперника, ринулся на него. Несколько минут летели пух и перья, слышалось звяканье бронзовых шпор. Наконец петухи разошлись.
С минуту они стояли друг против друга, а затем снова стали яростно наскакивать, взъерошив перья. Спустя некоторое время всем стало ясно, что черный петух устает. Маленький легкий противник явно превосходил его подвижностью и яростью.
– Пора сделать перерыв! – закричали несколько юношей, стоявших возле стола. – Петухи устали. Удары слишком слабы. Черный вот‑вот побежит, и рыжий будет попусту гоняться за ним!
Леандр стремительно схватил Никеарха и, отойдя от стола, стал слизывать языком кровь с его исклеванного гребня. Хремил принес воды и обмывал раны птицы. Хозяин черного петуха также отошел со своей птицей в сторону, где его окружили друзья.
Когда обоих петухов опять поставили на стол, черный петух, казалось, совсем оправился от перенесенной трепки. Правда, в хвосте и на боках у него отсутствовало много перьев, но следов ран совсем не было видно. Бой возобновился с новой силой. На этот раз преимущество было на стороне черного. Никеарх слабел с каждой минутой, а черный великан был свеж, как будто только что начал бой. Наконец, Никеарх в последний раз яростно бросился на своего врага, выклевал ему глаз и, пронзенный бронзовой шпорой, упал мертвый посреди стола.
– Вот это бой! – сказал кто‑то из окружающих. На глазах Хремила выступили слезы. Леандр, отсчитывая деньги хозяину черного петуха, выглядел совсем несчастным.
– Что же мы теперь будем делать без денег? – растерянно сказал Хремил, когда друзья вышли на улицу. Леандр молчал, видимо, что‑то обдумывал.
В это время к ним подошел тот самый раб, который привел их в дом вольноотпущенника Состена.
– Что вы смотрели? Я давно делал вам знаки. Ведь во время перерыва они подменили петуха! На эту уловку поддаются только простаки‑приезжие. Все Афины знают, что их черные петухи похожи один на другого как две капли воды!
Хремил хлопнул себя по лбу, и оба приятеля одновременно, не сговариваясь, повернули обратно к дому Состена.
– Куда вы? – закричал раб. – Кому вы будете жаловаться? Ведь вы ничего не сможете доказать! Приятели Состена вас и в дом не впустят, да еще и побьют, если вы затеете драку. Их там много. Они ведь тоже внакладе. Чтобы обманывать простаков, им теперь придется выколоть глаз у второго петуха. Иначе они не смогут подменять птиц!
– Им что, а у нас – ни драхмы! Даже домой ехать не на что! – и Леандр стал жаловаться рабу, как их обманули.
– Вашему горю легко помочь, – ответил раб, подумав. – Мой хозяин – богатый купец. Он сговорился с другими купцами поднять цены на зерно. Сейчас начнется период осенних бурь, и корабли перестанут привозить в афинскую гавань хлеб с Понта. Урожая в самой Аттике никогда не хватает, чтобы прокормить город. Нынче хлеба в Афинах мало, и скоро будет еще меньше. Вот почему хозяин и его товарищи решили сейчас скупить весь хлеб на рынке. Ремесленникам и матросам не на что делать запасы. А без хлеба они не обойдутся. Будут платить, сколько запросят купцы.
Чтобы помешать купцам богатеть и обирать простой народ, был издан закон, запрещающий одному человеку покупать больше 50 корзин зерна. Поэтому хозяину нужны люди, которые помогли бы ему накупить побольше зерна.
Через некоторое время Хремил и Леандр с деньгами, полученными от купца‑хлеботорговца, снова появились на рынке и направились к зданию, где шла торговля зерном. Они торопились: около трех часов пополудни рынок закрывался, а им нужно было закупить побольше, чтобы заработать себе на ночлег и пропитание.
Цены на зерно были почти одинаковы у всех хлеботорговцев, и у распорядительного Леандра покупка хлеба не заняла много времени. Хремил был плохим помощником, и пока Леандр торговался, он большей частью стоял в стороне, лишь изредка поддакивая своему товарищу. Оставалось организовать доставку хлеба. Неожиданно обычно не жалеющий денег Леандр проявил отчаянную скаредность при найме носильщика. Видимо, он рассчитывал выгадать немного денег, чтобы весело провести с приятелем вечер.
– Клянусь собакой![34] – кричал он. – Ты хочешь лишить меня последней хламиды! Мы лучше сами дотащим все эти корзины до повозки, чем платить такую несуразную цену!
– Не кричи, – ответил носильщик, – забыл что ли, сколько ты накупил хлеба!
– Ты еще грозить! – закричал совершенно взбешенный Леандр, не обращая внимания на то, что Хремил давно уже толкал его в бок, умоляя не устраивать скандала. – Вот тебе, получай! – И с этими словами он ловким ударом сбил носильщика с ног.
– Ах, так, – сказал носильщик, поднимаясь и держась за щеку. – Это тебе дорого обойдется! Зовите скифа![35]
Эти метеки – спекулянты! – закричал он, обращаясь к сновавшему по площади народу. – Чужеземцы скупают хлеб, чтобы переморить голодом весь афинский народ.
Толпа тесным кольцом окружила дерущихся. Раб хлеботорговца, очевидно, посланный хозяином следить за приятелями, чтобы они не сбежали с деньгами, увидев, что дело принимает скверный оборот, куда‑то исчез. Скиф‑полицейский, наблюдавший за общественным порядком, тотчас явился на зов. Он повел приятелей, уже изрядно помятых толпой, к эфетам‑судьям, разбиравшим дела о спекуляции.
– Ты не очень толкайся! – продолжал кипятиться Леандр. – Что за порядки в этих Афинах! Всякий жалкий раб будет толкать свободного гражданина! Не имеешь права! Вот дойдем до суда, там я с тобой иначе поговорю!
– Шагай, шагай, – на ломаном языке хладнокровно отвечал бородатый скиф, – попадешь к «одиннадцати», там узнаешь свои права. – Леандр притих. Он слыхал, что «одиннадцатью» в Афинах называют палачей, производивших казни по приговору суда.
Сопровождаемые скифом, они углубились в тесные улицы. Толпа, привлеченная скандалом, осталась далеко позади, продолжая слушать побитого носильщика, который вдохновенно врал об открытом им заговоре метеков, угрожавшем благополучию всего афинского парода.
– Чем ругаться со скифом, попробуй дать ему взятку, – тихо сказал Хремил своему товарищу, – деньги у нас сейчас есть, нашего хлеботорговца нам больше не видать… Попытайся.
Скиф оказался сговорчивым. За неожиданно малую сумму он отпустил обоих друзей.
– Нечего нам больше делать в этом городе торговцев, спекулянтов и жуликов, – говорил Хремил в то время, как Леандр подсчитывал оставшиеся деньги, – идем скорей к пристани! Если мы теперь беспрепятственно сядем на корабль, можно считать, что мы легко отделались!
Афины при Перикле
(Д. П. Каллистов)
– Напрасно полагаешь, Перикл, что, подлаживаясь к народу, ты можешь подорвать влияние Кимона! Нужно быть последним глупцом, чтобы надеяться на это!
Так кричал аристократ Кинофил, неотступно следуя за Периклом, шедшим своей обычной дорогой из Совета пятисот домой.
– Стыдись, безумец! Ты человек знатного рода, твой отец разбил персов, а ты, забыв своих друзей, кривляешься на потеху подлой черни!
Перикл не отвечал. Он молчал всю дорогу, слушая визгливые крики Кинофила, а когда они дошли до дома, спокойно позвал раба и приказал ему, взяв факел, проводить грубияна домой.
Не было в те времена человека более известного, чем Перикл. Его противники говорили, что в Афинах демократия существует только по имени, на самом же деле там правит «первый из граждан» – Перикл. Многих удивляло, что он примкнул к народной партии. Ведь он происходил из знатного аристократического рода. Отец его Ксантипп прославился как победитель персов в морском сражении при мысе Микале, совпавшем со знаменитой победой при Платеях.
Всем было известно, что Перикл знал в Афинах только одну дорогу – ту, которая вела на площадь, к зданию, где заседал Совет пятисот. Он редко ходил на пиры и на обеды и только один раз за тридцать лет принял приглашение и пришел на свадьбу своего родственника, но пробыл там недолго и ушел перед тем, как гости начали пить вино. Перикл не часто выступал перед народом, чтобы каждое его выступление было важным событием, которое надолго бы оставалось в памяти слушателей. Перикл гордился тем, что никогда не терял самообладания, не поддавался чувству гнева. Вот почему он не ответил ни одним словом на оскорбления Кинофила.
Аристократы терпеть не могли Перикла. Смеялись над его головой, похожей на луковицу; говорили, что лицом он вылитый тиран Писистрат, возмущались, что народ наделил его прозвищем «Олимпиец» за те громы и молнии, которые он обрушивал в речах на своих врагов. Ненавидели они и его жену, уроженку Милета, Аспасию, женщину умную и образованную, собиравшую около себя самых выдающихся ученых и философов того времени.
По афинским законам брак с гражданкой другого города не признавался законным. Перикл предложил не считать полноправными гражданами детей, родившихся от такого брака. Впоследствии он сам стал жертвой этого закона, так как его сыновья от первого брака с афинянкой умерли, а оставшийся в живых сын Аспасии не считался гражданином Афин. Только ввиду особых заслуг отца народ принял сына Аспасии и Перикла в число граждан.
Когда Перикл начинал свою деятельность в Афинах, во главе государства стоял аристократ Кимон, сын Мильтиада, известный полководец, одержавший много побед над персами. Но преклонение Кимона перед аристократической Спартой сделало его имя ненавистным народу, хотя он тратил огромные средства на угощение бедняков, стараясь привлечь их на свою сторону.
Однажды в Спарте произошло сильное землетрясение. Город был почти полностью разрушен, многие спартанцы погибли. Воспользовавшись этим, восстали илоты и стали убивать уцелевших спартанцев.
Царь Архидам с трудом собрал войско, чтобы отразить нападение илотов. Тогда илоты тоже организовали свое войско и начали упорную войну. К илотам примкнули периэки – жившие вокруг Спарты ремесленники и торговцы.
Спартанцы оказались в отчаянном положении и обратились за помощью в Афины. Спартанский посол сидел бледный, в позе молящегося у алтарей афинских богов и просил оказать Спарте военную поддержку.
Бурным было народное собрание, на котором обсуждался этот вопрос. Ближайший соратник Перикла Эфиальт резко выступал против посылки войск в Спарту. «С какой стати, – говорил он, – должны Афины помогать своему извечному врагу; пусть лежит раздавленный во прахе, тем лучше для афинского народа». Но Кимон горячо поддержал просьбу спартанцев. «Надо помочь, – сказал он, – второму крупнейшему государству Эллады: ведь если оно погибнет, Греция охромеет, потому что единственной ее опорой будут Афины».
Мнение Кимона взяло верх. Как ни гордились афиняне своей демократией, но народом они ведь считали только свободнорожденных граждан. Рабы должны трудиться и повиноваться, и если илоты в Спарте победят, как бы афинские рабы тоже не взялись за оружие. Афиняне решили послать на помощь спартанским рабовладельцам отряд своих воинов. Когда афинский отряд прибыл в Спарту, спартанцы были заняты осадой горы Итомы, где укрепились илоты. Сперва спартанцы радостно встретили афинян, но так как осада не имела успеха, стали вскоре относиться к ним недоверчиво. Они знали, что афиняне гораздо лучше их умеют брать укрепленные города, и теперь думали, что те просто не хотят показать все свое умение и помочь им по‑настоящему. «Да и чего ждать от этих демократов, – говорили спартанцы, – конечно, афиняне не хотят ничего для нас сделать. Того и гляди они перейдут на сторону мятежников: ведь для них простой человек лучше знатного». Дело кончилось тем, что спартанцы предложили афинянам удалиться к себе домой.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 78; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!