Золушка, или Хрустальная туфелька 22 страница
Словом, всё получилось точь‑в‑точь, как хотел Петер. Он хотел, чтобы в кармане у него всегда было столько же денег, сколько у Иезекиила Толстого, и Стеклянный Человечек исполнил его желание. Поэтому, чем больше денег переходило из его кармана в карман толстого Иезекиила, тем больше денег становилось в его собственном кармане.
А так как игрок он был из рук вон плохой и всё время проигрывал, то нет ничего удивительного, что он постоянно был в выигрыше.
С тех пор Петер стал проводить за игорным столом все дни, и праздничные и будничные.
Люди так привыкли к этому, что называли его уже не «королём над всеми королями танцев», а просто «Петером‑игроком».
Но, хоть он стал теперь бесшабашным кутилой, сердце у него по‑прежнему было доброе. Он без счёта раздавал деньги беднякам, так же как без счёта пропивал и проигрывал.
И вдруг Петер с удивлением стал замечать, что денег у него становится всё меньше и меньше. А удивляться было нечему. С тех пор как он стал бывать в трактире, стекольное дело он совсем забросил и теперь завод приносил ему не доходы, а убытки. Заказчики перестали обращаться к Петеру, и скоро ему пришлось за пол цены продать весь товар бродячим торговцам только для того, чтобы расплатиться со своими мастерами и подмастерьями.
Однажды вечером Петер шёл из трактира домой. Он выпил изрядное количество вина, но на этот раз вино нисколько не развеселило его.
|
|
|
С ужасом думал он о своём неминуемом разорении. И вдруг Петер заметил, что рядом с ним кто‑то идёт мелкими быстрыми шажками. Он оглянулся и увидел Стеклянного Человечка.
– Ах, это вы, сударь! – сказал Петер сквозь зубы. – Пришли полюбоваться моим несчастьем? Да, нечего сказать, щедро вы наградили меня!.. Врагу не пожелаю такого покровителя! Ну что вы мне теперь прикажете делать? Того и гляди, пожалует сам начальник округа и пустит за долги с публичного торга всё моё имущество. Право же, когда я был жалким угольщиком, у меня было меньше огорчений и забот…
– Так, – сказал Стеклянный Человечек, – так! Значит, по‑твоему, это я виноват во всех твоих несчастьях? А по‑моему, ты сам виноват в том, что не сумел пожелать ничего путного. Для того чтобы стать хозяином стекольного дела, голубчик, надо прежде всего быть толковым человеком и знать мастерство. Я тебе и раньше говорил и теперь скажу: ума тебе не хватает, Петер Мунк, ума и сообразительности!
– Какого там ещё ума!.. – закричал Петер, задыхаясь от обиды и злости. – Я нисколько не глупее всякого другого и докажу тебе это на деле, еловая шишка!
С этими словами Петер схватил Стеклянного Человечка за шиворот и стал трясти его изо всех сил.
|
|
|
– Ага, попался, властелин лесов? Иу‑ка, исполняй третье моё желание! Чтобы сейчас же на этом самом месте был мешок с золотом, новый дом и… Ай‑ай!.. – завопил он вдруг не своим голосом.
Стеклянный Человечек как будто вспыхнул у него в руках и засветился ослепительно белым пламенем. Вся его стеклянная одежда раскалилась, и горячие, колючие искры так и брызнули во все стороны.
Петер невольно разжал пальцы и замахал в воздухе обожжённой рукой.
В это самое мгновенье над ухом у него раздался лёгкий, как звон стекла, смех – и всё стихло.
Стеклянный Человечек пропал.
Несколько дней не мог Петер позабыть об этой неприятной встрече.
Он бы и рад был не думать о ней, да распухшая рука всё время напоминала ему о его глупости и неблагодарности.
Но мало‑помалу рука у него зажила, и на душе стало легче.
– Если даже они и продадут мой завод, – успокаивал он себя, – у меня всё‑таки останется толстый Иезекиил. Пока у него в кармане есть деньги, и я не пропаду.
Так‑то оно так, Петер Мунк, а вот если денег у Иезекиил а не станет, что тогда? Но Петеру это даже и в голову не приходило.
А между тем случилось именно то, чего он не предвидел, и в один прекрасный день произошла очень странная история, которую никак нельзя объяснить законами арифметики.
|
|
|
Однажды в воскресенье Петер, как обычно, пришёл в трактир.
– Добрый вечер, хозяин, – сказал он с порога. – Что, толстый Иезекиил уже здесь?
– Заходи, заходи, Петер, – отозвался сам Иезекиил. – Место для тебя оставлено.
Петер подошёл к столу и сунул руку в карман, чтобы узнать, в проигрыше или выигрыше толстый Иезекиил. Оказалось, в большом выигрыше. Об этом Петер мог судить по своему собственному, туго набитому карману.
Он подсел к игрокам и так провёл время до самого вечера, то выигрывая партию, то проигрывая. Но сколько он ни проигрывал, деньги у него в кармане не убывали, потому что Иезекиилу Толстому всё время везло.
Когда за окнами стемнело, игроки один за другим стали расходиться по домам. Поднялся и толстый Иезекиил. Но Петер так уговаривал его остаться и сыграть ещё партию‑другую, что тот наконец согласился.
– Ну хорошо, – сказал Иезекиил. – Только сначала я пересчитаю свои деньги. Будем бросать кости. Ставка – пять гульденов. Меньше нет смысла: детская игра!..
Он вытащил свой кошелёк и стал считать деньги.
– Ровно сто гульденов! – сказал он, пряча кошелёк в карман.
Теперь и Петер знал, сколько у него денег: ровно сто гульденов. И считать не надо было.
|
|
|
И вот игра началась. Первым бросил кости Иезекиил – восемь очков! Бросил кости Петер – десять очков!
Так и пошло: сколько раз ни бросал кости Иезекиил Толстый, у Петера всегда было больше ровно на два очка.
Наконец толстяк выложил на стол свои последние пять гульденов.
– Ну, бросай ещё раз! – крикнул он. – Но так и знай, я не сдамся, даже если проиграю и теперь. Ты одолжишь мне несколько монет из своего выигрыша. Порядочный человек всегда выручает приятеля в затруднении.
– Да о чём там говорить! – сказал Петер. – Мой кошелёк всегда к твоим услугам.
Толстый Иезекиил встряхнул кости и бросил на стол.
– Пятнадцать! – сказал он. – Теперь посмотрим, что у тебя.
Петер, не глядя, швырнул кости.
– Моя взяла! Семнадцать!.. – крикнул он и даже засмеялся от удовольствия.
В ту же минуту за его спиной раздался чей‑то глухой, хриплый голос:
– Это была твоя последняя игра!
Петер в ужасе оглянулся и увидел за своим стулом огромную фигуру Михеля Голландца. Не смея пошевельнуться, Петер так и замер на месте.
А толстый Иезекиил никого и ничего не видел.
– Дай мне скорей десять гульденов, и будем продолжать игру! – нетерпеливо сказал он.
Петер как во сне сунул руку в карман. Пусто! Он пошарил в другом кармане – и там не больше.
Ничего не понимая, Петер вывернул оба кармана наизнанку, но не нашёл в них даже самой мелкой монетки.
Тут он с ужасом вспомнил о своём первом желании. Проклятый Стеклянный Человечек сдержал своё слово до конца: Петер хотел, чтобы денег у него было столько же, сколько в кармане у Иезекиила Толстого, и вот у Иезекиила Толстого нет ни гроша, и в кармане у Петера – ровно столько же!
Хозяин трактира и Иезекиил Толстый смотрели на Петера, вытаращив глаза. Они никак не могли понять, куда же девал он выигранные деньги. А так как Петер на все их вопросы не мог ответить ничего путного, то они решили, что он попросту не хочет расплачиваться с трактирщиком и боится поверить в долг Иезекиилу Толстому.
Это привело их в такую ярость, что они вдвоём накинулись на Петера, избили его, сорвали с него кафтан и вытолкали за дверь.
Ни одной звёздочки не видно было на небе, когда Петер пробирался к себе домой.
Темень была такая, что хоть глаз выколи, и всё‑таки он различил рядом с собой какую‑то огромную фигуру, которая была темней темноты.
– Ну, Петер Мунк, твоя песенка спета! – сказал знакомый хриплый голос. – Теперь ты видишь, каково приходится тем, кто не хочет слушать моих советов. А ведь сам виноват! Вольно же тебе было водиться с этим скупым старикашкой, с этим жалким стеклянным пузырьком!.. Ну да ещё не всё потеряно. Я не злопамятен. Слушай, завтра я целый день буду у себя на горе. Приходи и позови меня. Не раскаешься!
Сердце похолодело у Петера, когда он понял, кто с ним говорит. Михель‑Великан! Опять Михель‑Великан!.. Сломя голову Петер бросился бежать, сам не зная куда.
II
Когда в понедельник утром Петер пришёл на свой стекольный завод, он застал там непрошеных гостей – начальника округа и трёх судейских.
Начальник вежливо поздоровался с Петером, спросил, хорошо ли он почивал и как его здоровье, а потом вытащил из кармана длинный список, в котором стояли имена всех, кому Петер был должен.
– Собираетесь ли вы, сударь, заплатить всем этим лицам? – спросил начальник, строго глядя на Петера. – Если собираетесь, прошу вас поторопиться. Времени у меня немного, а до тюрьмы добрых три часа ходу.
Петеру пришлось сознаться, что платить ему нечем, и судейские без долгих разговоров приступили к описи его имущества.
Они описали дом и пристройки, завод и конюшню, коляску и лошадей. Описали стеклянную посуду, которая стояла в кладовых, и метлу, которой подметают двор… Словом, всё‑всё, что только попалось им на глаза.
Пока они расхаживали по двору, всё разглядывая, ощупывая и оценивая, Петер стоял в стороне и посвистывал, стараясь показать, что это его нимало не беспокоит. И вдруг в ушах у него зазвучали слова Михеля: «Ну, Петер Мунк, твоя песенка спета!..»
Сердце у него тревожно ёкнуло и кровь застучала в висках. «А ведь до Еловой горы совсем не так далеко, ближе, чем до тюрьмы, – подумал он. – Если маленький не захотел помочь, что ж, пойду попрошу большого…»
И, не дожидаясь, покуда судейские кончат своё дело, он украдкой вышел за ворота и бегом побежал в лес.
Он бежал быстро – быстрее, чем заяц от гончих собак, – и сам не заметил, как очутился на вершине Еловой горы.
Когда он пробегал мимо старой большой ели, под которой в первый раз разговаривал со Стеклянным Человечком, ему показалось, что чьи‑то невидимые руки стараются поймать и удержать его. Но он вырвался и опрометью побежал дальше…
Вот и канава, за которой начинаются владения Михеля‑Великана!..
Одним прыжком перемахнул Петер на ту сторону и, не успев отдышаться, крикнул:
– Господин Михель! Михель‑Великан!..
И не успело эхо откликнуться на его крик, как перед ним словно из‑под земли выросла знакомая страшная фигура – чуть ли не в сосну ростом, в одежде плотогона, с огромным багром на плече…
Михель‑Великан явился на зов.
– Ага, пришёл‑таки! – сказал он смеясь. – Ну что, дочиста облупили тебя? Шкура‑то ещё цела, или, может, и ту содрали и продали за долги? Да полно, полно, не горюй! Пойдём‑ка лучше ко мне, потолкуем… Авось и сговоримся…
И он зашагал саженными шагами в гору по каменной узкой тропинке.
«Сговоримся?.. – думал Петер, стараясь не отстать от него. – Чего же ему от меня надо? Сам ведь знает, что у меня ни гроша за душой… Работать на себя заставит, что ли?»
Лесная тропинка становилась всё круче и круче и наконец оборвалась. Они очутились перед глубоким тёмным ущельем.
Михель‑Великан, не задумываясь, сбежал по отвесной скале, словно это была пологая лестница. А Петер остановился на самом краю, со страхом глядя вниз и не понимая, что же ему делать дальше. Ущелье было такое глубокое, что сверху даже Михель‑Великан казался маленьким, как Стеклянный Человечек.
И вдруг – Петер едва мог поверить своим глазам – Михель стал расти. Он рос, рос, пока не стал вышиной с кёльнскую колокольню. Тогда он протянул Петеру руку, длинную, как багор, подставил ладонь, которая была больше, чем стол в трактире, и сказал голосом гулким, как погребальный колокол:
– Садись ко мне на руку да покрепче держись за палец! Не бойся, не упадёшь!
Замирая от ужаса, Петер перешагнул на ладонь великана и ухватился за его большой палец. Великан стал медленно опускать руку, и чем ниже он её опускал, тем меньше становился сам.
Когда он наконец поставил Петера на землю, он уже опять был такого роста, как всегда, – гораздо больше человека, но немного меньше сосны.
Петер оглянулся по сторонам. На дне ущелья было так же светло, как наверху, только свет здесь был какой‑то неживой – холодный, резкий. От него делалось больно глазам.
Вокруг не было видно ни дерева, ни куста, ни цветка. На каменной площадке стоял большой дом, обыкновенный дом – не хуже и не лучше, чем те, в которых живут богатые шварцвальдские плотогоны, разве что побольше, а так – ничего особенного.
Михель, не говоря ни слова, отворил дверь, и они вошли в горницу. И здесь всё было, как у всех: деревянные стенные часы – изделие шварцвальдских часовщиков, – изразцовая расписная печь, широкие скамьи, всякая домашняя утварь на полках вдоль стен.
Только почему‑то казалось, что здесь никто не живёт, – от печки веяло холодом, часы молчали.
– Ну присаживайся, приятель, – сказал Михель. – Выпьем по стакану вина.
Он вышел в другую комнату и скоро вернулся с большим кувшином и двумя пузатыми стеклянными стаканами – точь‑в‑точь такими, какие делали на заводе у Петера.
Налив вина себе и гостю, он завёл разговор о всякой всячине, о чужих краях, где ему не раз довелось побывать, о прекрасных городах и реках, о больших кораблях, пересекающих моря, и наконец так раззадорил Петера, что тому до смерти захотелось поездить по белу свету и посмотреть на все его диковинки.
– Да, вот это жизнь!.. – сказал он. – А мы‑то, дураки, сидим весь век на одном месте и ничего не видим, кроме ёлок да сосен.
– Что ж, – лукаво прищурившись, сказал Ми‑хель‑Великан. – И тебе пути не заказаны. Можно и постранствовать, и делом позаняться. Всё можно – только бы хватило смелости, твёрдости, здравого смысла… Только бы не мешало глупое сердце!.. А как оно мешает, чёрт побери!.. Вспомни‑ка, сколько раз тебе в голову приходили какие‑нибудь славные затеи, а сердце вдруг дрогнет, заколотится, ты и струсишь ни с того ни с сего. А если кто‑нибудь обидит тебя, да ещё ни за что ни про что? Кажется, и думать не о чем, а сердце ноет, щемит… Ну вот скажи‑ка мне сам: когда тебя вчера вечером обозвали обманщиком и вытолкали из трактира, голова у тебя заболела, что ли? А когда судейские описали твой завод и дом, у тебя, может быть, заболел живот? Ну, говори прямо, что у тебя заболело?
– Сердце, – сказал Петер.
И, словно подтверждая его слова, сердце у него в груди тревожно сжалось и забилось часто‑часто.
– Так, – сказал Михель‑Великан и покачал головой. – Мне вот говорил кое‑кто, что ты, покуда у тебя были деньги, не жалея, раздавал их всяким побирушкам да попрошайкам. Правда это?
– Правда, – шёпотом сказал Петер.
Михель кивнул головой.
– Так, – повторил он опять. – А скажи мне, зачем ты это делал? Какая тебе от этого польза? Что ты получил за свои деньги? Пожелания всяких благ и доброго здоровья! Ну и что же, ты стал от этого здоровее? Да половины этих выброшенных денег хватило бы, чтобы держать при себе хорошего врача. А это было бы гораздо полезнее для твоего здоровья, чем все пожелания, вместе взятые. Знал ты это? Знал. Что же тебя заставляло всякий раз, когда какой‑нибудь грязный нищий протягивал тебе свою помятую шляпу, опускать руку в карман? Сердце, опять‑таки сердце, а не глаза, не язык, не руки и не ноги. Ты, как говорится, слишком близко всё принимал к сердцу.
– Но как же сделать, чтобы этого не было? – спросил Петер. – Сердцу не прикажешь!.. Вот и сейчас – я бы так хотел, чтоб оно перестало дрожать и болеть. А оно дрожит и болит.
Михель засмеялся.
– Ну ещё бы! – сказал он. – Где тебе с ним справиться! Люди покрепче и те не могут совладать со всеми его прихотями и причудами. Знаешь что, братец, отдай‑ка ты его лучше мне. Увидишь, как я с ним управлюсь.
– Что? – в ужасе закричал Петер. – Отдать вам сердце?.. Но ведь я же умру на месте. Нет, нет, ни за что!
– Пустое! – сказал Михель. – Это если бы кто‑нибудь из ваших господ хирургов вздумал вынуть у тебя сердце, тогда ты бы, конечно, не прожил и минуты. Ну, а я – другое дело. И жив будешь и здоров, как никогда. Да вот поди сюда, погляди своими глазами… Сам увидишь, что бояться нечего.
Он встал, отворил дверь в соседнюю комнату и поманил Нетера рукой:
– Входи сюда, приятель, не бойся! Тут есть на что поглядеть.
Петер переступил порог и невольно остановился, не смея поверить своим глазам.
Сердце в груди у него так сильно сжалось, что он едва перевёл дыхание.
Вдоль стен на длинных деревянных полках стояли рядами стеклянные банки, до самых краёв налитые какой‑то прозрачной жидкостью.
А в каждой банке лежало человеческое сердце. Сверху на ярлычке, приклеенном к стеклу, было написано имя и прозвище того, в чьей груди оно раньше билось.
Петер медленно пошёл вдоль полок, читая ярлычок за ярлычком. На одном было написано: «сердце господина начальника округа», на другом – «сердце главного лесничего». На третьем просто – «Иезекиил Толстый», на пятом – «король танцев».
Дальше подряд стояли шесть сердец скупщиков хлеба, три сердца богатых ростовщиков, два таможенных сердца, четыре судейских…
Словом, много сердец и много почтенных имён, известных всей округе.
– Видишь, – сказал Михель‑Великан, – ни одно из этих сердец не сжимается больше ни от страха, ни от огорчения. Их бывшие хозяева избавились раз навсегда от всяких забот, тревог, пороков сердца и прекрасно чувствуют себя, с тех пор как выселили из своей груди беспокойного жильца.
– Да, но что же теперь у них в груди вместо сердца? – спросил, запинаясь, Петер, у которого голова пошла кругом от всего, что он видел и слышал.
– А вот что, – спокойно ответил Михель.
Он выдвинул какой‑то ящик и достал оттуда каменное сердце.
– Это? – переспросил Петер, задыхаясь, и холодная дрожь пробежала у него по спине. – Мраморное сердце?.. Но ведь от него, должно быть, очень холодно в груди?
– Конечно, оно немного холодит, – сказал Михель, – но это очень приятная прохлада. Да и зачем, собственно, сердце Непременно должно быть горячим? Зимой, когда холодно, вишнёвая наливка греет куда лучше, чем самое горячее сердце. А летом, когда и без того душно и жарко, ты и не поверишь, как славно освежает такое мраморное сердечко. А главное – оно‑то уж не забьётся у тебя ни от страха, ни от тревоги, ни от глупой жалости. Очень удобно!
Петер пожал плечами.
– И это всё, зачем вы меня позвали? – спросил он у великана. – По правде сказать, не того я ожидал от вас. Мне нужны деньги, а вы мне предлагаете камень.
– Ну, я думаю, ста тысяч гульденов хватит тебе на первое время, – сказал Михель. – Если сумеешь выгодно пустить их в оборот, ты можешь стать настоящим богачом.
– Сто тысяч!.. – закричал, не веря своим ушам, бедный угольщик, и сердце его забилось так сильно, что он невольно придержал его рукой. – Да не колотись ты, неугомонное! Скоро я навсегда разделаюсь с тобой… Господин Михель, я согласен на всё! Дайте мне деньги и ваш камешек, а этого бестолкового барабанщика можете взять себе.
– Я так и знал, что ты парень с головой, – дружески улыбаясь, сказал Михель. – По этому случаю следует выпить. А потом и делом займёмся.
Они уселись за стол и выпили по стакану крепкого, густого, точно кровь, вина, потом ещё по стакану, ещё по стакану, и так до тех пор, пока большой кувшин не опустел совсем.
В ушах у Петера зашумело, и, уронив голову на руки, он заснул мёртвым сном.
Петера разбудили весёлые звуки почтового рожка. Он сидел в прекрасной карете. Лошади мерно стучали копытами, и карета быстро катилась. Выглянув из окошка, он увидел далеко позади горы Шварцвальда в дымке синего тумана.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 50; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!