Проблемы тлей и необученных бультерьеров 30 страница
Лорд со вздохом достает из кармана припрятанный окурок. Кулон на его шее пульсирует в такт дыханию. Индус, тихо напевая под нос, извлекает из воздуха позолоченный кальян.
Мои плечи обнимают руки Слепого, ощутимо ударив током. Я вздрагиваю.
— Как ты? — спрашивает он сочувственно.
— Хреново.
Слепец садится напротив. Такой же, как всегда, никаких изменений, не считая еле заметной прозрачности.
— Плохо, — говорит он. — Лучше соберись. У тебя много других забот.
— Будь добр, придержи свои вожацкие лекции для другого раза, — огрызаюсь я. — Мне не до того сейчас.
Слепой на удивление миролюбиво соглашается:
— Как скажешь. Но другого раза может не быть.
Свет мигает. Дважды. Бородачи в углу возмущенно свистят.
— Ох, — испуганно говорит Лорд. — Ничего себе…
Я оборачиваюсь. По проходу между столами к нам движется странное существо. Голое, тощее как скелет, с обломками крыльев за плечами, с ног до головы покрытое рубцами и язвочками. На шее у него ржавый ошейник, с которого свисает, волочась по полу, не менее ржавая цепь.
— Что это за ужас? — шепчет Лорд. — Что за ходячий труп?
— Зачем же труп? — укоризненно спрашивает индус, оторвавшись от кальяна. — Это наш дорогой Македонский.
Изувеченный ангел тем временем останавливается перед нами, придерживая свои цепи, и ждет. Белые перья, заменяющие ему волосы, свисают на лицо, из остатков крыльев торчат обнаженные кости. К нему лучше не приглядываться. В каждой ранке какое-то копошение, которое лучше не рассматривать, на лице выражение, которое лучше не запоминать. Лорд отворачивается и шарит вокруг в поисках костылей, выдыхая воздух со свистом.
|
|
|
— Македонский, — говорю я. — Кончай сходить с ума.
Он поднимает глаза. Темно-красные на белом лице. И я вижу, что это Седой. Или он просто похож на Седого.
— Прекрати это, — прошу его я. — Я тебя простил. Ты не виноват ни в чем.
— Правда? — спрашивает он надтреснутым голосом. — Ты не врешь мне из жалости?
— Я никогда не лгу из жалости, — говорю я.
Свет гаснет, в зале вопят.
Я прикрываю глаза, а открыв, обнаруживаю себя в столовой. Под Крысиным столом надрывается магнитофон, продолжив и разнообразив вопли, которыми оборвалось мое пребывание не здесь. Лэри дергает в такт музыке головой, подчищая хлебом тарелку. Толстый рядом с ним дремлет, уткнувшись в заляпанный нагрудник. Македонский ест свой суп, низко склонившись над тарелкой, чтобы не было видно, что он плачет.
Табаки негодующе смотрит на меня.
— Что происходит, Сфинкс? Что происходит, я спрашиваю?
— Ничего, — говорю я. — Что здесь могло произойти?
— Ты обидел Македонского? — подозрительно уточняет Шакал. — Я сейчас дух из тебя вышибу, если ты его обидел!
|
|
|
— Все в порядке, — сквозь зубы говорю я, потихоньку зверея от его приставаний. — Успокойся и отстань от меня.
— А если все в порядке, почему он ревет?
— А почему ты спрашиваешь об этом Сфинкса? — интересуется Слепой, швыряя в свою тарелку скомканную салфетку. — Может в этой стае кто-то спокойно пореветь без твоего участия?
— Сфинкс ему в чем-то поклялся, — не успокаивается Табаки. — И теперь Македонский ревет.
Я встаю и покидаю столовую, пока меня окончательно не достали.
Сразу за дверью натыкаюсь на Лорда, который сидит на полу с видом приговоренного к казни и обнимает костыль. Сажусь рядом с ним.
Лорд громко сморкается в платок и говорит, глядя в сторону:
— Нервы с вами, конечно, нужны стальные.
И опять обнимает костыль. Я смотрю в потолок, где змеится еле различимая снизу надпись, и думаю о том, что вот — желающие высказаться добрались уже до потолков, наверное, скоро потолки запестрят надписями и рисунками не хуже стен, а тем, кто захочет их прочесть понадобятся стремянки, и Дом обрастет стремянками… я думаю об этом и молчу.
РЫЖИЙ
— Чистый как видения и необразованный — будет существовать помимо смертельных к нему дополнений.
|
|
|
Боб Дилан. Тарантул
Опрокидывают ведро с мыльной водой. Лязг, хлюп, и пенные реки растекаются по полу. Для меня — зеленые. Для остальных — наверное, серые. Не успевшие удрать сгрудились на подоконниках и с ужасом таращатся.
Второе ведро. Реки получают подкрепление, и на полу уже озеро. Я бы, правда, в нем плавать не стал. Одни плевки чего стоят, хотя их как раз не видать, слились с мыльной пеной. Зато окурки и всякая недогрызенная дрянь на плаву неприятно меняет очертания.
— Лодку бы сюда, — пищит с подоконника Белобрюх, опасно свешиваясь. — Поплавать-поплавать! Лодку и весла!
Кто-то скидывает его вниз, и общей мокрости становится больше на одного Крысенка.
Микроб и Мартышка с кислыми рожами гонят перед собой две швабры с нанизанными тряпками. Брызги, конечно, летят, и они с ужасом глядят на свои блестящие сапожки, как будто весь месяц не ходили по всему этому же самому, только без воды. Швабры доезжают до стен, разворачиваются и едут обратно. Размазывание грязи, если честно. Проку почти никакого, но если хотя бы этого иногда не делать, страшно думать, что со всеми нами станет.
Габи, Ехидна и Спирохета топчутся в дверях, одетые якобы для уборки. Ехидна даже держит щетку. Двумя коготками. Как букет орхидей.
|
|
|
Осматриваю спальню. Почти пусто, если не считать зрителей. Все, что можно было утащить, утащили. Хватаю дрейфующий поблизости спальник и волоку его в ванную. Он извергает потоки воды, и девы с визгом разбегаются. Еще бы им не разбежаться. Это общий трахальный мешок, что у него внутри творится, лучше не представлять. Я в него и под дулом пистолета бы не полез.
Опускаю текучее чудовище в ванну, отвинчиваю оба крана и дергаю змейку. Ее, естественно, заклинило. Дергаю сильнее. «Ложись и сдохни на месте» это называется. Оставляю мешок истекать кровью и побыстрее сматываюсь.
В спальне мини-митинг посреди обмелевшего озера. Оплакивают исчезновение заветного мешка. «Где мы теперь будем сношаться, братья и сестры?» Глядят не то чтобы дружелюбно.
«Ты его выкинул! Как же ж мы теперь?»
Белобрюх полощет в ведре свои кеды. Ему мешок абсолютно неинтересен.
— Ну, так мы твой возьмем, — говорит Гибрид деловито. — Твой еще просторнее. Потому что старый ведь ты намочил. И теперь он нескоро высохнет.
Я показываю ему, как, где и при каких обстоятельствах он дотронется до моего спальника.
— Ну, так я тебя порежу на фиг! — вопит Гибрид. — Ночью порежу, как колбасу, вот прямо сегодня, слыхал ты?
Я от него и не такое слыхал, а режет он только стены и мебель, так что на его вопли давно никто не реагирует.
— Уборка что-то стоит, — говорю я.
Гибрид роется в карманах с несчастным видом. Опять потерял бритву, надо думать. Вечная история.
Логи с ненавистью выжимают тряпки. Полуголый Викинг драит стол, поплевывая на него за неимением других моющих средств.
Закрываю глаза, и…
Видение. Эта же спальня, но чистая, как в первый день, что мы сюда вошли. Белоснежные стены, сверкающие оконные стекла. Никаких мешков, никаких Крыс… даже ни одного плеера. Могильник, одним словом. Родное, любимое место. Только без Пауков.
Встряхиваюсь, хватаю свободную швабру и бегу в дальний угол. Тру и тру, пока в глазах не темнеет. На полу появляется небольшое светлое пятно, и только. А спина уже воет, протестуя. Приходится сесть на пол.
Подшлепывает Белобрюх, весь из себя такой милый ребенок.
— Тебе помочь? Можно?
— Давай, — хриплю. — Помогай. А то что-то не видно результатов.
— В этом вот месте немножечко видно, — уверяет он меня и берется за швабру. Сам не намного толще, чем ее черенок.
Я гляжу, как он старается, потом на Логов, которые делают вид, что стараются тоже, потом на проплывающий мимо презерватив. Кто-то долил еще воды, хотя сказано было, что больше двух ведер нельзя, может просочиться на первый. Ладно бы они еще все сразу сушили, а то только гоняют воду от стенки к стенке.
И кто-то опять сожрал алоэ. Подарок Стервятника. Один корешок торчит. Беру горшок, рассматриваю, и Гибрид сразу начинает чистить ногти, фальшиво насвистывая. Мало я встречал в своей жизни людей, которые жрут все подряд и только здоровеют. Один из них — Гибрид. Подозреваю, что по ночам он и нас обгладывает потихоньку, так, что мы не замечаем. Уж зубную-то пасту точно истребляет он. Больше некому.
Примериваюсь, якобы сейчас брошу в него горшок, он приседает и верещит. Микроб с Мартышкой ноют:
— Ну нет же, Рыжий! Мы же убираем!
Послушав их, кто другой, может, и поверил бы, что это так.
— Ладно, — говорю. — Убирайте дальше, — и убредаю на свежий воздух, перекурить и передохнуть, хотя знаю, что зря. Дверь еще не закроется, а они уже все побросают и побегут проверять свой бесценный мешок. Не расползся ли он.
В коридоре четверо бездомных Крысят сидят у порога. Как бедные сиротки в зимнюю ночь.
— А когда это все закончится?
— Когда можно будет вернуться?
— Почему так долго?
— Терпение, Рыжий, терпение, — говорю сам себе погромче, и это их ненадолго затыкает. Воспользовавшись паузой, сбегаю в Кофейник. Хотя это ничего не гарантирует. Захотят, припрутся и туда. Был бы я их отцом, давно бы всех передушил. Сплошное нытье и прыщи, такое кого хочешь сведет с ума.
В Кофейнике девичник. Шестеро ходячих. Заняли всю стойку и общаются. Три девы только-только с уборки. Рабочий пот на лбах еще не обсох. Говорят, судя по приглушенным вскрикам, о важном. Обтянутые блестящими шортами зады покачиваются, как хвосты у нервничающих кошек. Кроме них народу всего ничего. Мертвец с книжкой и Локатор дремлет в коляске.
— Греби сюда, — кричит мне Мертвец. — Шевели ластами! Я для тебя место держу.
Свободных мест навалом, так что у него это чисто по привычке кричится. Подхожу и сажусь рядом, и сразу же все девицы оборачиваются и замолкают с нехорошим блеском в глазах. Как будто только меня и ждали.
Мертвец вертит головой, не понимая, в чем дело. Холодная пауза на две минуты, потом, как выстрел, стук стакана о стойку.
— Вот так вот, — громко сообщает Габи. — Загубленная я теперь навеки. Из-за этого ублюдка.
Я хотел чего-нибудь выпить, но под их взглядами передумываю. Запросто можно поперхнуться.
— Что такое? — спрашиваю, потому что по всему выходит, что ублюдок — это я.
— Он еще спрашивает! — гудят голоса поддержки, а Длинная сваливается со стойки и ковыляет ко мне, чудом не сваливаясь с каблуков.
— Скотина, — выцеживает сквозь помаду. — Беременная я, вот чего!
Даже Локатор проснулся. Цирк, одним словом. А мне вообще-то и в Крысюшнике хватает истерик без поводов.
— Ладно, ясно, а я тут при чем?
— При чем? — со свистом переспрашивает Габи. — Может, еще скажешь, это не твои Крысы поганые постарались, не ты сам, кобель недобитый!
— Давай-ка, катись отсюда, — советую, чуя, что выкатываться, скорее, придется мне самому. И встаю. Не драться же с ней.
— Нет, ты не смоешься! — вопит Габи, подскакивает и отвешивает мне затрещину. Такую полновесную, что у меня чуть голова не отваливается. Еле успеваю поймать маскировочные очки. Девицы за стойкой радостно гудят.
Я возвращаю пощечину прежде, чем понимаю, что ради чего-то такого все и затевалось.
Габи запрокидывает башку и визжит, пронзительнее, чем впивающееся в стену сверло электродрели. Девы подхватывают этот ведьминский вой и отпадают от стойки, одна, вторая, третья, как перезрелые поганки, вот только поганки после этого не кинулись бы на меня.
Вскакиваю и заслоняюсь от них столом. Пара каблуков с лету врезается в него. Азартно сопя и толкаясь, девы пытаются преодолеть преграду, здорово при этом друг другу мешая.
Локатор на заднем плане быстро правит к выходу. С высунутым от спешки языком. Очень стараясь стать невидимым. Ехидна карабкается на стол, остальные ее стаскивают. Все под непрекращающийся ультразвуковой визг.
С ума можно сойти! В какой-то момент я начинаю ощущать себя самой настоящей крысой. Которой вот-вот переломят хребет каблучками, а потом, не переставая визжать, размажут по паркету. За что? Ни за что. Главное, это будет очень больно.
Стол врезается мне в живот и едет вперед, оттесняя к стенке. Задвигают в угол. Упираюсь в стену задом и торможу его, в этот момент меня хватают за волосы и чуть не отрывают голову от шеи. Теперь уже я тоже повизгиваю.
— Да вы что, сдурели?
Это Мертвец. Совершенно напрасно подавший голос. Потому что меня загораживает стол, а его — нет. И ему сразу показывают, в чем тут разница. Я спасаю свой скальп ценой клока волос, а Мертвец ошалело отбивается от пинающих ног и рвущих когтей, пока не оказывается на полу.
Выскакиваю из своего загона и бегу к нему. В любой другой ситуации я бы не побежал, потому что Мертвец — не тот, кто нуждается в чьей-то помощи. Его иногда даже скорпионом называют, потому что на вид он такой же прозрачный, а во всем остальном настолько же безобидный, но сейчас я не уверен ни в чем, кажется, все-таки скорее девицы убьют его, чем наоборот. В Кофейнике уже уйма народу, и кто-то подоспел к ним раньше меня. Это хорошо, потому что мой забег прерывается на полпути вцепившейся мне в лицо Ехидной.
Дальше трудно понять, кто кого мордует и за что. Сплошное месиво из тел, переворачиваются какие-то коляски и столы, девчачий визг достигает невиданных высот, и, как апофеоз, врываются Шериф с Черным Ральфом.
Чего и следовало ожидать. Удивляет только, что бардак на этом не заканчивается. Наверное, это от того, что девам, по большому счету, наплевать на наших воспитателей. Своих старух они побаиваются, а про наших стариков точно знают, что, во-первых, те их и пальцем не тронут, а во-вторых, не устроят им холеру задним числом. Так что дрыготня продолжается, правда, недолго, потому что вскоре появляются и девчачьи укротительницы.
Последние две-три минуты я в ней не участвую. Сижу под стойкой, пытаясь понять, что за неприятный хруст раздался, когда кто-то наступил мне на руку, и почему в ушах шумит, а предметы вокруг раздваиваются.
— Эй, Рыжий, ты в порядке?
Меня легонько встряхивают. Я смотрю на Рыжую, пока два ее очень розовых лица не сливаются в одно, и тогда отвечаю, что да, в порядке, хотя и не совсем.
Кофейник выстлан телами и осколками. Тела все вроде живые, во всяком случае, шевелятся, а мир вокруг необычно яркий и красивый, я не сразу понимаю, что это оттого, что я смотрю не сквозь зеленые очки. Искать их даже не имеет смысла.
Микроб скулит посреди комнаты, придерживая челюсть. Конь пытается его поднять. На третьей попытке к нему приходит помощь в лице Москита, и две черноспинные фигуры торжественно выводят третью под локти. Братство Логов — трогательное зрелище.
— Они все скоты! Скоты! Не люди!
Рептилия Крестная увозит коляску с рыдающей Бедуинкой, на ходу выдирая у нее из ручонок что-то вроде кистеня. Ну вот при чем здесь Бедуинка? Ее-то кто обидел?
— Что случилось? — нетерпеливо спрашивает Рыжая. — Ты объяснишь или нет?
— Кто бы мне что-то объяснил. Я бы такому умнику подарил свой любимый вентилятор.
Встаю, ощупывая действующей рукой корсет — не треснул ли. А его нет и в помине. И я холодею, вспомнив, что не ношу его уже две недели с лишним. То есть все это время я тут пропрыгал с незащищенным хребтом. От этой мысли мне делается совсем худо.
— Эй-эй, — пугается Рыжая. — Ты чего это, в обморок падаешь?
— Нет. Это у меня так душа в пятки уходит. Зримо.
Шакал Табаки раскладывает вокруг себя клочки разномастных волос, как старичок индеец, разжившийся кучей свеженьких скальпов. Тихо напевает. Жуткая сценка.
Рука распухла и адски болит. Пробую пошевелить пальцами и тут же понимаю, что не стоило. Кого-то в этой свалке вырвало. Частично на меня.
— Пошли, помогу тебе отмыться, — Рыжая берет меня за чистый рукав, направляя к двери.
Мы перебираемся через завалы перевернутых столов, стульев и разбитых абажуров. Лорд, с ногами сидящий на стойке, хмуро кивает мне. Кажется, здесь побывали все. И все НЕ ЗЕЛЕНЫЕ! От этого просто устаешь.
В душевой кабинке (с недавних пор терпеть их не могу) пробую объяснить Рыжей, что произошло. Без особого успеха, потому что и сам ничего не понимаю. Она слушает, намыливая мне голову, так что я ее не вижу и реакции на свой рассказ отслеживать не могу.
— Габи не выдумывает про беременность?
— Почем я знаю. Если беременные ведут себя как психи, наверное, нет.
Ее ежевичные глаза словно в слезах от того, что я смотрю на них сквозь воду.
— А остальные?
— Они просто сразу же подключились. Как будто так и было задумано.
Она сует под струю мою майку, встряхивает — и на кафель падает бритва в футлярчике. Рыжая подбирает ее и держит на ладони, рассматривая.
— Слушай, а если это были бы парни, ты бы достал ее?
— Наверное. Откуда мне знать? Таскаешь их на себе с утра до ночи, а когда надо, вечно забываешь достать. Вот Мертвецу, тому и доставать не понадобилось бы. У него бритва всегда в руке. Не знаю, каким образом.
— Что же вы ими не воспользовались, ни ты, ни он?
Я убираю с глаз волосы, чтобы лучше видеть ее, когда она говорит такие вещи.
— Имеешь в виду, попугать? Они бы все равно не поверили.
За пределами кабинки Шериф ревом скликает всех «участников цирка» на Могильный прочес.
— Я хочу, чтобы ты понял, — Рыжая полощет под душем мою майку. Ее собственная уже настолько же мокрая, и шорты тоже. — Что они могли убить вас. Запросто, — договорив, в первый раз смотрит мне в глаза. — Этого не случилось не потому, что они вас пожалели.
— Ну, это-то я как раз понял. Только не понял, за что.
— И не поймешь.
Я держу пострадавшую руку на весу, подальше от себя и от стен. Приходится все время следить, как бы чего не задеть. Это мешает мне сосредоточиться на нашем разговоре. Это, и голос Шерифа, топающего по умывальной и стучащего в кабинки.
Рыжая не совсем права. Что-то я понял там, в Кофейнике, только сейчас мне трудно поймать свое понимание. Это бывает довольно часто. Знание сидит в тебе, а ты его не замечаешь, пока как следует не встряхнет, и тогда понимаешь, что ждал чего-то такого уже давно. Но почему, все равно не узнаешь.
И занудно вертится в голове, что Новый Закон, наверное, никогда бы не приняли без моего участия. Хотя это как раз абсолютно не имеет значения.
Дверца отъезжает, пропуская голову Викинга.
— Всем велели бежать в Могильник, — докладывает он. И расплывается в похабной усмешке: — Я не помешал?
Рыжая решает проводить меня до Могильника. В коридоре тишь и благодать. Тащимся, расцвечивая путь лужами, большими и малыми. Рыжая выжала майку перед тем, как напялить ее на меня, но с подола опять капает, из каждой штанины струятся ручьи, и кеды смачно почавкивают. В первый раз я в таком виде средь бела дня, водяной, да и только, и Рыжая не лучше.
— Как ты думаешь, что сейчас творится в Могильнике? — спрашиваю, предвкушая наше с Рыжей там появление.
— И не надейся, что я туда войду.
Меня тормозят и слегка отжимают с краев.
— Ненавижу всякого рода акции, — сообщает Рыжая, поднимаясь с корточек.
— Что же ты меня не переодела? И как ты, в таком случае, уживаешься с Шакалом? Видала его с коллекцией выдранных волос? Только не говори, что живешь не с ним. Где любой из них, там и он.
Она не отвечает. Не любит говорить со мной о четвертой. Не знаю, отчего это так. Но не любит, и все.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 58; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!