Все видел город наш бессмертный...
Иль мало нас?..
А. С. Пушкин
Все видел город наш бессмертный,
Сжимал оружие герой,
Его враги из тьмы несметной
Лежат за Пулковской горой.
Они повержены в бесславье,
И снят жестокий след врагов
Зеленой вьюгой разнотравья,
Холодным бешенством снегов.
И вновь тропинок вьется много.
За их стоцветную кайму
На Пушкин торная дорога
Спешит к Лицею самому...
Яблоня на минном поле
Она в цвету. Она вросла в суглинок
И ветками касается земли.
Пред ней противотанковые мины
Над самыми корнями залегли.
Над нею ветер вьет тяжелым прахом
И катятся седые облака.
Она в цвету, а, может быть, от страха
Так побелела? Не понять пока.
И не узнать до осени, пожалуй,
И я жалею вдруг, что мне видна
Там, за колючей проволокой ржавой,
На минном поле яблоня одна.
Но знаю я: от края и до края
Над всей раздольной русской стороной
Распустятся цветы и заиграют
Иными днями и весной иной.
Настанет день такой огромной доли,
Такого счастья, что не видно дня!
И яблоня на диком минном поле
Не будет этим днем обойдена!
Леонид Равич
Медаль
Пройдут года. Погода золотая
|
|
|
Счастливым светом землю озарит,
И где‑нибудь – в предгориях Алтая,
Иль там, где ночью соловей царит,
В саду черниговском, под молодой черешней,
Или на Волге, утром, на бахче –
Она блеснет грозою первой, вешней,
Она сверкнет, как флаг на каланче.
Она блеснет, как смелый луч рассвета
Сквозь темные, сырые облака,
Она сверкнет, как новая планета,
Как лезвие бывалого клинка.
Она засветит потускневшей бронзой,
Чеканом, изумрудной полосой.
И выйдет мальчик в майский мир под солнце,
В зеленый мир, обрызганный росой.
Он повстречает утром человека,
Идущего дорогой тихой вдаль –
Учителя, врача иль дровосека, –
И на груди его – бессмертная медаль.
И мальчик будет долго жадным взглядом
Следить за человеком вдалеке,
С волнением шептать: «Он был под Ленинградом!..»
И мальчику покажется – над садом
Флаг битвы на обугленном древке.
Александр Решетов
На ленинградской улице
Не в первый раз идти нам вдоль пустынной,
Вдоль отсверкавшей окнами стены.
Но перед неожиданной картиной
Остановились мы, поражены.
|
|
|
К стене в печали руки простирала,
Как бы ослепнув, женщина. Она,
Беде не веря, сына окликала.
Еще кирпичной пыли пелена
Казалась теплой
И на кровь похожей.
«Василий,
Вася,
Васенька,
Сынок!
Ты спал, родной,
Откликнись мне. О боже!»
...Из черных дыр оконных шел дымок.
Рыданьем этим, горем материнским,
Холодный день, обжег ты души нам.
А вечером
В полку артиллерийском
Мы обо всем поведали друзьям.
Кто под луной не вспомнил дымноликой
Родную мать?
Чье сердце нам верней?
Гнев наших залпов
Равен будь великой
Любви многострадальных матерей!
1942
Говорю из Ленинграда
Хлеб такой я знал и до блокады:
С примесью мякины и коры.
Ел его давно – у землепашцев,
Бедняков тех мест, где начал жизнь.
Чьей‑то злобной, грешною издевкой
Над священным делом землепашца,
Над своим собратом человеком
Мне казался тот нечистый хлеб.
Как я ликовал, когда трещали
Стародеревенские устои,
Как негодовал, когда держался
|
|
|
Темный мой земляк за прежний хлеб!
Тот цинготный хлеб воскрес нежданно
В дни войны в голодном Ленинграде,
И такого маленькие дольки
Получали люди умирая.
Молодость моя, ты пригодилась –
Я в расцвете сил встречал беду,
Все превозмогая – боль и голод,
Как и все здесь, не жалел я сил.
Мне умелец мастер сделал зубы:
– Вам свои испортила блокада,
Этими вот ешьте на здоровье,
Хлебы нынче добрые у нас!
Я сегодня шел по Ленинграду,
Вспоминал расцвет свой ненапрасный,
Думал я о странах и о странных
Пасторах и канцлерах иных.
Им я говорю из Ленинграда:
Не кормите вы сограждан ложью,
Пощадите человечьи души,
Не сбирайте дурней сеять ветер,
Можем одолжить других семян.
Люди сеют рожь и кукурузу,
Люди сеют просо и пшеницу,
Люди ценят честные, без лести,
Словно хлеб без примесей, слова.
Всеволод Рождественский
* * *
Целый день я сегодня бродил по знакомым местам,
Удивляясь тому, что их вижу как будто впервые.
|
|
|
Чуть вздыхала Нева, поднимаясь к горбатым мостам,
Вдоль проспектов цепочкой бежали огни золотые.
Летний сад за решеткой качался в сырой полумгле,
Чуть касалось щеки дуновенье просторного оста,
И разбрызгивал лужи трамвай, отражая в стекле
Клочья розовых туч да иглу над громадою моста.
В этот вечер откуда‑то хлынула в город весна,
Рассекая все небо полоской зеленой и красной.
И сверкала на Невском, шумела толпой сторона,
Та, которая прежде была «при обстреле опасной».
1945
Гвоздики
Вдоль Невского автобусы гудели.
Лилась толпа. Игла была ясна.
Кто помнил, что когда‑то при обстреле
Была опасна эта сторона?
Теперь здесь все привычно и знакомо.
Но задержись, хотя б на краткий миг,
Перед плитой на сером камне дома
И огненным под ней пучком гвоздик.
Кто положил их? Ленинградец старый,
Бывалый ополченец грозных дней?
Вдова, вся в черном? Юноша с гитарой?
Или студентка с челкой до бровей?
А может быть, девчушка, галстук красный
Наследница и горя, и побед –
Стояла здесь, на «стороне опасной»,
И слушала, что говорил ей дед?
Текло с Невы дыхание прохлады,
Витринами сверкал обычный дом
Перед притихшей внучкою Блокады,
Которой все казалось только сном.
И ярче, чем снарядов посвист дикий,
Давно похороненный в тишине,
Пылали победившие гвоздики
На этой солнцем залитой стене.
Елена Рывина
Возвращение в Пушкин
Если ваше детство тоже пробежало
Переулком Ляминым в Детское Село,
Если переулок Лямин
И для вас, как тихий голос мамин, –
Вы поймете острой боли жало,
Что в те дни в меня вошло.
По садам, где каждую ограду,
Каждый кустик знаю наизусть я,
Ходит хлюст особого отряда,
Хлыстиком сбивая этот кустик.
Снится мне осадными ночами
Старый парк мой, весь заросший, мшистый,
Статуи с закрытыми очами,
Не глядящие в глаза фашиста.
Старые Дианы и Цирцеи,
Детство мне взлелеявшие, где вы?
Не стоит под аркою Лицея
Мститель, задохнувшийся от гнева.
И когда заговорили пушки
Самыми родными голосами,
На рассвете я входила в Пушкин,
Он еще дымился перед нами.
Но уже не девочка входила
В порохом покрытые владенья
Снегом припорошенных полян –
К женщине с седыми волосами
Подполковник Тихонов склонился:
– Вам нехорошо? Не надо плакать,
Стыдно же, товарищ капитан!
– Нет, мне хорошо, но мне не стыдно,
Разрешите, пусть они прольются.
Слишком долго я копила слезы – потому и стала я седой.
Не могу о тех я не заплакать,
Кто со мною в Пушкин не вернется,
Из кувшина Девы не напьется,
К Пушкину на бронзовой скамейке
Не придет, – а я пришла домой!
1944
* * *
Огни на Ростральных колоннах,
Как факелы Мира горят.
Для граждан, в свой город влюбленных,
Их пламя прекрасней стократ.
И с этих высоких причалов
Нам многое стало видней –
И трех революций начало,
И отблески дальних огней...
Мы ведали высшее счастье –
Нет в мире сильней ничего –
Стать города малою частью,
Порукой и Верой его.
И много нас пало на склонах
Во имя твое, Ленинград!
Огни на Ростральных колоннах,
Как вечная память горят.
Горят маяки над Невою,
И кажется, ночь горяча,
Как будто в ней пламя живое
Отважной души Ильича.
И в светлую даль устремленный
Плывет, как корабль, Ленинград.
Огни на Ростральных колоннах,
Как факелы Мира горят.
Михаил Сазонов
* * *
В квартире за Нарвской заставой,
В шкатулке, невзрачной на вид,
Прижатый пехотным уставом,
Обломок рейхстага лежит.
Он взят из дымящейся груды.
В кармане махоркой оброс.
Его от Берлина досюда
Солдат‑пехотинец принес.
И часто в победную дату,
Когда загрохочет салют,
Усталые пальцы щербатый
Обломок войны достают.
И, как недомолвка, повиснет:
– Тяжел ты, гранитный, тяже‑е‑л.
Ведь я за тобою полжизни,
А может, и больше прошел.
Часы
Каким‑то чудом башня уцелела.
Немало испытавшая, она
На сотню лет, казалось, постарела,
И снег лежал на ней, как седина.
Изогнуты стальные ребра окон.
И, словно башни одинокий глаз,
Из полумрака, со стены высокой
Часы глядели черные на нас.
Враг отступил, дотла разрушив город,
Но не успел куранты увезти.
Их циферблат был пулями расколот.
Обломки стрелок стыли на шести.
Тогда по приказанью лейтенанта
Среди солдат нашли часовщиков.
И смастерили раненым курантам
Сверкающие стрелки из штыков.
Настало утро. Ход их равномерный
Проверил солнца вешнего восход.
Враг отступал. Часы ходили верно.
Мы шли на запад. Время шло вперед!
Виссарион Саянов
* * *
Что мы пережили, расскажет историк,
Был сон наш тревожен, и хлеб наш был горек,
Да что там! Сравнения ввек не найти,
Чтоб путь описать, где пришлось нам пройти!
Сидели в траншеях, у скатов горбатых
Бойцы в маскировочных белых халатах,
Гудели просторы военных дорог,
Дружили со мною сапер и стрелок.
Ведь я – их товарищ, я – их современник,
И зимнею ночью и в вечер весенний
Хожу по дорогам, спаленным войной,
С наганом и книжкой моей записной.
С полоской газеты, и с пропуском верным,
И с песенным словом в пути беспримерном.
Я голос услышал, я вышел до света,
А ночь батарейным огнем разогрета.
Синявино, Путролово, Березанье –
Ведь это не просто селений названья,
Не просто отметки на старой трехверстке –
То опыт походов, суровый и жесткий.
То школа народа, и счастье мое,
Что вместе с бойцами прошел я ее.
1943
* * *
Ты, гора высокая,
Вновь явилась мне...
Здесь бригада сотая
Шла вперед в огне.
Вдоль проспекта гулкого,
Где лилася кровь,
Мчит автобус в Пулково
Экскурсантов вновь.
Стой, гора высокая,
В пестроте огней,
Как заря далекая
Отошедших дней.
И глядится молодо
Прямо в небеса
Великана города
Светлая краса!
Екатерина Серова
Воспоминания ленинградки
День войны или День Победы?..
Помню утро июньского дня.
Незнакомые хищные беды
Разом рухнули на меня.
Стало утро безвыходно черным...
Кто сказал мне, что будет рассвет,
Что нельзя откупиться от бед
Ни нытьем, ни поклоном покорным?
Я – увы! – не запомнила дат,
Но об этом мне в разные сроки
Говорили поэт, и солдат,
И мальчишка, забывший уроки.
Помогли мне поэт и солдат,
Я о них никогда не забуду,
Но недетский мальчишеский взгляд
Строже звал к рукотворному чуду.
В горький час
Любого из нас
Впечатленье будит,
Как выстрел.
Перед взглядом ребячьих глаз,
Перед взглядом голодных глаз,
Перед взглядом суровых глаз
Лишь чурбан равнодушно выстоял.
И, повздорив с пустым желудком,
Распрямились мы, поднялись.
Вырастал наш день по минуткам,
Как растет терпеливый лист.
Мы тупую голодную лень
Раздавили старанием лютым...
Он не мог не взорваться салютом
День войны и Победы день.
Юрий Скородумов
Патруль
Шел патруль морозной ранью –
Белый иней, черный лес.
Штык блестел холодной гранью,
И в глазах такой же блеск.
У березовой опушки,
Где сугробы глубоки,
Тишина забита в пушки
И закрыта на замки.
Здесь на страже каждый шорох,
Хрустнет сук – и смят покой,
Ступит враг – и снег, как порох,
Разом вспыхнет под ногой.
Фотография
Кипело военное лето.
Отец отправлялся на фронт.
Зашел он к фотографу где‑то
И стал по привычке во фронт.
Фотограф движеньем проворным
Треногу придвинул в упор.
Фотограф прикрыл себя черным –
И щелкнул чуть слышно затвор.
Другой фотографии нету.
Был мастер простой человек:
Последнюю вставил кассету,
Прицелился раз – и навек.
Игорь Смирнов
* * *
Негромкие песни военной поры,
Мы вас позабудем едва ли:
Какие пространства, какие миры
Вы нашим сердцам открывали!
В землянках лесных, на изрытых полях
Несли вы, вливаясь в беседу,
И память о штатских безоблачных днях,
И жгучую веру в победу...
Сегодня – вы юности нашей дары.
И всем, покидающим детство,
Негромкие песни военной поры
Вручаются нами в наследство.
Георгий Суворов
Суворов Георгий Кузьмич (1919–1944). Погиб во время наступления под Нарвой 13 ноября 1944 года. Похоронен на берегу реки Наровы. Посмертно принят в Союз писателей.
* * *
Еще утрами черный дым клубится
Над развороченным твоим жильем.
И падает обугленная птица,
Настигнутая бешеным огнем.
Еще ночами белыми нам снятся,
Как вестники потерянной любви,
Живые горы голубых акаций
И в них восторженные соловьи.
Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день, – мы выпьем боль до дна.
Широкий мир нам вновь раскроет двери,
С рассветом новым встанет тишина.
Последний враг. Последний меткий выстрел.
И первый проблеск утра, как стекло.
Мой милый друг, а все‑таки как быстро,
Как быстро наше время протекло.
В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней, –
Свой добрый век мы прожили как люди –
И для людей.
1944
Вольт Суслов
Старый окоп
Вырос лютик над окопом,
Тонконогий и смешной.
...Был я здесь когда‑то вкопан
В землю‑матушку войной.
Также солнце пригревало.
Ручейков катилась ртуть...
Но цветов тут было мало
И травы – совсем чуть‑чуть.
Мы на дне сидели скопом
И не видели травы:
Потому как над окопом
Не поднимешь головы.
Да была ль она? Едва ли.
Только дым среди руин.
Землю в том году «пахали»
Сотни бомб и сотни мин.
Прислонясь к стене окопа,
Я не лез из‑под земли
И совсем не помню, чтобы
Где‑то лютики цвели.
Помню: все вокруг гремело,
В небо дыбилось, тряслось,
Выло, ухало, свистело,
Грохотало и рвалось.
А сегодня вырос лютик,
Встал и кланяется мне:
Мол, спасибо добрым людям,
Что расту я в тишине!..
Картошка
Над городом – бомбежка,
Сирен протяжный вой.
...А там лежит картошка,
Вблизи передовой!
Хорошая картошка!
Лежит себе и ждет,
Когда же к ней Алешка
По снегу приползет?
И кажется Алешке,
Что словно бы вчера
Он песню о картошке
Горланил у костра,
В поход ходил с отрядом,
Устраивал привал...
И вовсе про блокаду
Никто тогда не знал.
Темнеет за окошком
Декабрьский рассвет.
В квартире нет ни крошки.
Алешка знает: нет.
Вчера еще доели.
Теперь до завтра ждать.
А там – ведь не успели
Картошку‑то убрать!
Лежит себе картошка
У Пулковских высот.
Ползет в снегу Алешка,
С поземкою ползет.
Свистят над ним снаряды.
Не сбиться бы с пути!
Алешке очень надо
Картошку принести.
Придет с завода мама,
Засветит огонек,
Картошки, вкусной самой,
Увидит котелок!..
В цеху она снаряды
Точила день и ночь,
И надо, очень надо
Сражаться ей помочь.
Извилистой дорожкой
Алешкин след пролег.
Ползет, ползет Алешка
И тянет котелок.
Врагов чего бояться!..
Авось и не убьют.
Вот наши, коль нарваться,
Немедленно вернут!
У них приказ на это:
Мальчишек не пускать!
Негоже всяким шкетам
Под пулями шнырять.
Понятно, что негоже.
Понятно, что запрет.
Но есть‑то надо тоже!
А дома крошки нет.
Земля еще как камень!
Промерзла – просто жуть!
Попробуй‑ка руками
Такую ковырнуть!
Но он лежит, копает
Под грохот канонад.
И Гитлера ругает,
И всех его солдат.
...Алешка ты, Алешка!
Мы помним этот год.
И мерзлую картошку,
И гордое: «Вперед!»
Ленфронт пошел на запад.
К победе прямиком!
Пусть не был ты солдатом,
Ты был – фронтовиком!
Никита Суслович
* * *
Мальчишки сорок первого, подъем!
Чужие сапоги грохочут в мире.
Зовет горнист – он был убит в четыре.
Труба поет, и мы с тобой встаем.
Ночь самая короткая в году,
Рассвет над Бугом безмятежно ласков.
Роса июня на тяжелых касках,
И первый луч позолотил звезду.
Серп месяца растаял, невесом –
Его не сплющил орудийный молот.
Нас память обжигает, а не холод.
А на рассвете сладок детский сон.
Пусть дочка спит на первом этаже,
Пусть днем смеется, ищет землянику.
Рассветный час шестых ее каникул,
Но мне сегодня не заснуть уже.
Ровесники, вы слышите шаги
Суровые, как траурные, вести.
Вдоль всей границы в Лиепае, в Бресте
Сейчас солдаты встали из могил.
Нам не увидеть ни солдатских лиц,
Ни гимнастерок, ни бинтов кровавых.
Но слышен шелест их победной славы
В недремлющем безмолвии границ.
Мальчишки сорок первого, во всем
Для нас то утро как завет осталось.
И нам судьба солдатская досталась.
И этот мир мы все‑таки спасем!
Николай Тихонов
Невидимая линия
Поля, холмы, лощины темно‑синие
И перелески легкою волной,
Но через все – невидимая линия,
Неслышная идет передо мной.
От Ладоги вы всю ее пройдете,
Она к заливу прямо приведет,
На старой карте вы ее найдете,
С пометкой грозной – сорок первый год.
Та линия еще сегодня дышит,
Она по сердцу вашему идет,
Она листву вот этих рощ колышет
И в новый дом подчеркивает вход.
Возможно, поколеньям близким
Не так, как будущим, она видна,
Хоть кое‑где гранитным обелиском
И надписью помечена она.
Но кажется, она еще дымится
И молнии пронизывают мрак, –
На ней – на этой огненной границе –
Отброшен был и остановлен враг.
Заговорила роща на откосе,
Прислушайся, о чем шумит она,
Как будто ветер, набежав, приносит
Бесчисленных героев имена!
Надписи на стенах рейхстага
Еще горячкой боя сердце билось,
А в мир уже вступила тишина,
Как будто время здесь остановилось,
Не веря вдруг, что кончилась война.
Под арками обугленного свода,
В какой‑то первозданной тишине,
Солдаты величайшего похода
Расписывались прямо на стене.
Рейхстагова развалина дышала
Всем перегаром битвы мировой,
И в ней звучнее всякого хорала
Пел хор имен, растущих, как прибой.
Он пел, взлетая над огнем и кровью,
Перед войны поверженной лицом,
Как будто осеняя изголовье
Последних умирающих бойцов.
Открыто все свое писали имя,
Чтоб знали люди будущих времен,
Что подвиг сей, свершенный всеми ими,
Во имя человечества свершен!
Георгий Трифонов
В Парке Победы
На первых аллеях,
на саженцах парка
весенний закат
догорает неярко.
И резче видны
очертанья растений,
неровные ветки
и робкие тени.
Как много сегодня
здесь было народа,
и все – землекопы,
и все – садоводы,
затем, чтоб в веках
зеленели дубравы,
крещенные нашею
воинской славой,
чтоб пепла и горя
не ведал отныне
наш город петровский –
России твердыня.
1945
Алексей Фатьянов
Наш город
За заставами ленинградскими
Вновь бушует соловьиная весна.
Где ни спали мы в дни солдатские,
Тишина теперь, как прежде, тишина.
Над Россиею
Небо синее,
Небо синее
Над Невой.
В целом мире нет,
Нет красивее
Ленинграда моего.
Нам все помнится: в ночи зимние
Над Россией, над родимою страной,
Весь израненный, в снежном инее
Гордо высился печальный город мой.
Над Россиею
Небо синее,
Небо синее
Над Невой.
В целом мире нет,
Нет красивее
Ленинграда моего.
Славы города, где сражались мы,
Никому ты, как винтовку, не отдашь.
Вместе с солнышком пробуждается
Наша гордость, наша слава – город наш.
Над Россиею
Небо синее,
Небо синее
Над Невой.
В целом мире нет,
Нет красивее
Ленинграда моего.
1945
Соломон Фогельсон
Три ответа
Спросили солдата: «Куда ты идешь?
Гляди, урожай нынче будет хорош.
Куда ж ты уходишь скитаться?..»
Солдат поглядел на всходящую рожь
И кратно ответил: «Сражаться!»
Спросили солдата: «Скажи, не тая,
Кому же ты служишь, сражаясь в боях,
Рискуя отважною жизнью?..»
Солдат поглядел на родные края
И гордо ответил: «Отчизне!»
Спросили солдата: надолго ль поход,
И сколько еще он с оружьем пройдет,
Шагая по вражьему следу?..
Солдат поглядел с‑под ладони вперед
И просто сказал: «До победы!»
Белокрылые чайки
Колышется даль голубая,
Не видно вдали берегов...
Мы с детства о море мечтаем,
О дальних огнях маяков.
Летят белокрылые чайки –
Привет от родимой земли!..
И ночью и днем
В просторе морском
Стальные идут корабли!..
Манит нас простор величавый,
С могучей стихией борьба,
На ленточках золотом славы
Сверкает морская судьба!..
Летят белокрылые чайки –
Привет от родимой земли!..
И ночью и днем
В просторе морском
Стальные идут корабли!..
И если опять над морями
Взовьется сражения дым,
Мы знаем, что Родина с нами,
А с ней мы всегда победим!
Летят белокрылые чайки –
Привет от родимой земли!..
И ночью и днем
В просторе морском
Стальные идут корабли!..
Илья Фоняков
Было мне десять лет
Помню этот день, стократ воспетый, –
День, когда окончилась война.
Хлопнув по плечу меня: «С Победой!»
Мне сказал какой‑то старшина.
Промолчал в ответ я, потрясенный,
После – гордый целый день ходил,
Словно бы в борьбе, святой, бессонной,
Я со всеми вместе победил.
Матери и жены волновались,
Плакали от счастья старики,
Но еще надолго оставались
В прежней силе карточки, пайки.
Небеса в проломах голубели.
Грезившийся в громе и в дыму
Мир лежал дитятей в колыбели –
Были сутки от роду ему.
В честь его крылатые трубили
Гении с дворцовых старых стен.
Как младенца, все его любили,
Ничего не требуя взамен.
* * *
Мне помнится город мой после войны –
Пайки, ордена и в окошках фанера.
Отчаянно были жилища тесны,
Но всюду селились Надежда и Вера.
И странно подумать, как сильно с тех пор
Понятия многие переменились:
Ценились не тихие окна во двор –
На площадь, на улицу окна ценились!
Риза Халид
В эту ночь
В эту добрую ночь артиллерия бьет,
Это – залпы Победы, Победа пришла...
Мы с друзьями не спали всю ночь напролет,
И землянка вдруг стала, как юность, светла.
То ходили на поле под звездный покров,
То плясали, гремя на дощатом полу...
Перепели в ту ночь, может, всех соловьев,
Звуки сыпались ливнем в весеннюю мглу.
А наутро некошеной свежей травой
Пахло пряно и сладко в местах луговых.
И летели над самой моей головой
Журавли, не боясь уже трасс огневых.
Сколько мертвых селений и вздыбленных нив
Мы с боями прошли! Смолкнул огненный вал.
И радар, будто мачты свои опустив,
Утомленный, на солнце весеннем дремал.
Воздух мая прозрачен и чист, как стекло,
Нынче время сбываться надеждам и снам;
Солнце, щурясь, огромное, с неба сошло,
И оно улыбается ласково нам.
Где над горной вершиной орлица парит,
Где бушует река у горячих камней,
Дом отцовский фашистскою бомбой разбит –
И о том не забыть до скончания дней.
Но о горе, душа моя, нынче молчи –
Полыхает победной зарей окоем.
Люди! Ясного солнца златые лучи
На могилы героев возложим венком.
Пусть не сядет над мирной землею туман,
Воздух пахнет не порохом – свежей травой.
И курлычет, летя из неведомых стран,
Белокрылый журавль над моей головой!
Перевод с крымско‑татарского О. Шестинского
Куст сирени
Грозный год предо мной, как виденье, возник
Это память свои предъявляет права...
Город мой! Ты в те дни не уснул ни на миг,
И от грохота взрывов качалась Нева.
Наши души огнем опалила война!
Было жаркое лето боев и невзгод.
А за летом – осенних дождей пелена.
Как в землянке накат, нависал небосвод.
Здесь, на невском, одетом в гранит, берегу,
Был огонь орудийный особенно густ.
Здесь во имя Победы и назло врагу
Посадил я сирень – этот маленький куст.
Годы, годы! Вы мчитесь быстрее ракет!
Где сегодня кудрявые наши чубы?
С той далекой поры твоим песням, поэт,
Никуда не уйти от военной судьбы...
Через годы я вновь возвратился сюда.
Ах, сирень! Я надолго расстался с тобой.
Я тебя не забыл, так и ты иногда
Вспоминай обо мне, о поре боевой.
Сквозь пробитое пулями время атак,
Как лилово клубящиеся облака,
Ты несла свои ветви и выросла так,
Что сегодня виднеешься издалека!
Ты цветами весной покрываешься сплошь,
На свиданье с тобой я пришел в этот день.
И не жаль, что ты никогда не поймешь:
Это я тебе дал дни цветенья, сирень!
Перевод с крымско‑татарского Б. Кежуна
Леонид Хаустов
* * *
Запах свежей борозды
И такая тишь кругом.
Предо мною две звезды
В синем сумраке ночном.
Красноватая одна –
Та, что Марсом нарекли,
А под ней – светла, ясна –
Светит звездочка с Земли.
То мальчишки жгут костер,
Стерегут коней в ночи.
Две звезды в ночной простор
Шлют по‑разному лучи.
Марсианский красный свет –
Как он странен и зловещ!
А костра ночной привет –
Замечательная вещь!
Я хочу, чтоб никогда
Не вернулась к нам беда,
Чтобы вечно был со мной
Свет звезды моей земной.
Священный долг перед тобой
Я знал, что ты жива, и потому
Под минами мне падать было легче,
Дышать в сплошном пороховом дыму
Там, где дышать, казалось, больше нечем.
Не потому ль идти в смертельный бой
Я для себя считал необходимым?
То был священный долг перед тобой
За то, что ты звала меня любимым.
Об этом трудно рассказать стихом,
Зато легко поведает бумага,
Что шла без марки, сложена углом,
Но где слова горели, как присяга.
Орудья раскалялись добела.
За все, за все фашистам отплатилось.
То в нашем сердце Родина была,
Которая в любимых воплотилась.
Сергей Хмельницкий
* * *
Над водой балтийской стелется дым,
Стреляет в туман Кронштадт.
Стальными утесами из воды
Разбитый встает «Марат».
И дыханьем своих громадных труб,
Огнем своих батарей:
«Я жив!» – этот серый железный труп
Стране говорит своей.
Военной ночи обширная мгла
Окутала город, и Русь
Одна только в памяти так светла,
Что темным себе кажусь.
Война, опалившая отчий край,
Ты ее не темни лица!
Ты стужи мне долю ее отдай,
И холода, и свинца!
Кронштадт закутался в ночь, как в дым.
Над морем огни не горят.
Сереющим островом из воды
Бессмертный встает «Марат».
Олег Цакунов
На радио
Ну что ты помнишь: был – под стол пешком.
Ну что ты мог – ребенок из детсада?
Ответь, мальчишка с голубым лицом,
Что в центре ледяного Ленинграда
У микрофона главного стоял
По стойке «смирно».
Громко, с выраженьем –
«Вот не забыть, не сбиться бы» –
Читал
В концерте для бойцов стихотворенье.
Потом сказали, что не подкачал.
А сбился б – не беда, не слова ради.
Звучащий детский голос означал,
Что живы, живы малыши в блокаде!
По радиоволнам, по проводам
Заиндевелым,
Сквозь огонь жестокий
Подмогою к сражавшимся отцам
Стремились эти тоненькие строки...
* * *
Весь город в праздничных букетах,
Весь – наклонившийся к проспектам,
Как бы привставший на носки, –
Идут гвардейские полки!
В глазах бойцов «катюш» зарницы,
У них загар из‑за границы,
Оружье, ордена, значки –
Идут гвардейские полки!
Поток отцов, мужей и братьев
Ждут берега в весенних платьях,
Ждут похоронкам вопреки –
Идут гвардейские полки!
А я‑то чей?
Но воин понял
Мой жадный взгляд
И лихо поднял
Над колыханием реки –
Идут гвардейские полки!
Со мной на уровне знамена,
Я озираюсь изумленно,
И сердце рвется на куски –
Идут гвардейские полки!
Ну что им праздничные арки
Ворот Московских или Нарвских?
Им нынче небеса низки –
Идут гвардейские полки!
Анатолий Чепуров
На Пулковских высотах
На Пулковских высотах тишина.
Представить даже трудно, что когда‑то
Здесь контру били Октября солдаты,
Что здесь прошла недавняя война.
Горят цветов осенние костры,
Гурьбой идут к автобусу студенты,
Шоссе, как разутюженная лента,
Стремительно спускается с горы.
И канонада воздух не трясет,
И заросли кустарником окопы.
Единственные пушки – телескопы
Штурмуют небо с Пулковских высот.
* * *
Вновь пугают,
Грозятся,
Метят в самое сердце
Огнем.
А чего мне
Бояться –
Я живу
В государстве своем!
Дом –
К оконцу оконце,
Словно праздник
На летней заре.
В них и сумрак и солнце:
То, что в небе,
То здесь, на дворе.
Говорят мне:
«Побойся.
Устрашись.
А не то, мол, гляди...»
Позабыли:
Погостье
Столько лет
У меня позади!
Все стреляет
Винтовка,
Все гранаты
Гремят над Невой.
За спиною
Дубровка
И другой
«Пятачок» огневой.
За спиною
Такое,
Что во сне
Не приснится врагу.
Я не жажду
Покоя,
Но покой на земле
Берегу.
Впереди,
За спиною,
От кокосовых пальм
До берез.
Сколько
Рядом со мною
Тех, кто ужас огня
Перенес!
На крутом
Рубеже
Двух горячих веков,
Двух эпох,
Трижды
Пуган уже,
Говорю я,
Не царь и не бог:
Пусть резвятся,
Грозятся,
Распаляются
День ото дня –
Ну, чего мне
Бояться,
Если сам –
Укротитель огня,
Если властвует
Лира,
И земля,
Как внимательный зал,
Если будущим
Мира
Я свое государство
Назвал!
Анатолий Чивилихин
Здесь будет Парк Победы
Еще от беспокойства далеки,
Не веря в то, во что мы верить смеем,
По будущим газонам и аллеям
Расхаживают важно кулики.
Еще предпочитают соловьи
Другие рощи. Будто с тихой болью
Бредут деревья, опершись на колья,
Как странники на посохи свои.
Но первая – пусть робкая – листва
На их ветвях уже зазеленела.
И в этом есть предвестье торжества
Задуманного в час мечтаний дела.
Александр Чуркин
Город нашей славы боевой
Гром не с неба ударил в уши
На рассвете январского дня,
То обрушили наши «катюши»
Шквал невиданного огня.
Чтобы черную нечисть вымести
С ленинградской земли своей,
Разве мало пришлось нам вынести
В 900 легендарных дней!
И в заслугу себе не ставя,
Мы, поэты, были с тобой,
Как солдаты – не ради славы
Воевали за город свой.
С гневом праведным ленинградцы
В кипень боя, в огонь и снег
Ополченцами шли сражаться
Под Дубровку, под Кингисепп.
Враг, уйти от расплаты силясь,
Разметался на сто дорог.
И знамена его склонились,
Разметавшись у наших ног.
Город наш,
Мы горды тобою.
Ты – Москвы боевой собрат,
Имя Ленина огневое
Озаряет тебя, Ленинград!
1943‑1968
Вечер на рейде
Споемте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой капитан.
Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
А вечер опять хороший такой,
Что песен не петь нам нельзя,
О дружбе большой, о службе морской
Подтянем дружнее, друзья!
На рейде большом легла тишина,
А море окутал туман.
И берег родной целует волна,
И тихо доносит баян.
Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
Вечерняя песня
Город над вольной Невой,
Город нашей славы трудовой,
Слушай, Ленинград,
Я тебе спою
Задушевную песню свою.
Здесь проходила, друзья,
Юность комсомольская моя.
За родимый край
С песней молодой
Шли ровесники рядом со мной.
Старые друзья,
В вас я узнаю
Беспокойную юность мою.
Песня летит над Невой,
Засыпает город дорогой.
В парках и садах
Липы шелестят.
Доброй ночи, родной Ленинград!
Юван Шесталов
Салют над Невой
Лишь светлый вечер синевою
Коснется улиц на ходу –
Я, как мальчишка, над Невою
Салюта праздничного жду.
И он встает вполнеба снова
Раскатом грома надо мной –
То золотистый, то багровый
В огромной радуге цветной.
Как будто в огненное чудо
Вдруг превратились все цветы
Моей родной весенней тундры –
И расплескались с высоты.
Огни налево и направо –
Как будто празднично светло
Над городом Великой Славы
Сиянье Севера взошло.
Цветет торжественно и броско
Над всей ликующей Невой,
Над Стрелкой василеостровской
И над «Авророю» родной.
Встает над вечными огнями,
Над Петропавловкой седой
И, рассыпаясь лепестками,
Соединяется с водой.
Салют, как солнечная птица
В высоком звездном вираже,
В глазах восторженно искрится
И отражается в душе.
И кто‑нибудь сумеет разве
Когда‑нибудь остановить
На улице советской праздник,
И жажду вечную – творить!
И как за подвиги награда,
Нам после вахты трудовой
Гремит салют над Ленинградом,
Гремит над гулкою Невой!
И вижу я сквозь расстоянья
Средь светлых праздничных шагов
Мое ямальское сиянье
Над белой памятью снегов!
Перевод с манси А. Аквилева
Олег Шестинский
* * *
Мы в мир огня вошли со всеми,
тех дней до смерти не забыть,
нас, мальчиков, учило время
лишь ненавидеть и любить.
Потом порос цветами бруствер,
сраженья канули во тьму,
и вот тогда иные чувства
открылись сердцу моему.
Но до сих пор при каждой вспышке
отваги, гнева, прямоты
я снова становлюсь мальчишкой,
тем, что не прятался в кусты,
что жизнь, наверно, узко видел,
не думая, с плеча рубил,
и лишь фашистов ненавидел,
и только Родину любил.
Вадим Шефнер
Шиповник
Здесь фундаментов камень в песок перемолот войной,
В каждой горсти земли затаился смертельный осколок.
Каждый шаг продвиженья оплачен кровавой ценой –
Лишь девятой атакой был взят этот дачный поселок.
Ни домов, ни травы, ни заборов, ни улицы нет,
И кусты и деревья снарядами сбриты с размаху,
Но шиповника куст – не с того ль, что он крови под цвет,
Уцелел и цветет среди мусора, щебня и праха.
Стисни зубы и молча пройди по печальным местам,
Мсти за павших в бою, забывая и страх и усталость.
А могил не ищи... Предоставь это дело цветам –
Все видали они, и цвести им недолго осталось.
Лепестки опадают... Средь этих изрытых дорог
Раскидает, размечет их ветер беспечный и шалый,
Но могилу героя отыщет любой лепесток,
Потому что и некуда больше здесь падать, пожалуй...
1943 Ленфронт
Военные сны
Нам снится не то, что хочется нам,
Нам снится то, что хочется снам.
На нас до сих пор военные сны,
Как пулеметы, наведены.
И снятся пожары тем, кто ослеп,
И сытому снится блокадный хлеб.
И те, от кого мы вестей не ждем,
Во сне к нам запросто входят в дом.
Входят друзья довоенных лет,
Не зная, что их на свете нет.
И снаряд, от которого случай спас,
Осколком во сне настигает нас.
И, вздрогнув, мы долго лежим во мгле,
Меж явью и сном, на ничьей земле.
И дышится трудно, и ночь длинна...
Камнем на сердце лежит война.
Зинаида Шишова
Из поэмы «Блокада»
Эпилог
Над Кировским стоит такой закат,
Как ровно двадцать месяцев назад,
Как будто зарево над Ленинградом,
Как будто бы Бадаевские склады
Горелым жиром за Невой чадят.
Пожарной лестницей, как в сон, как в сад,
Мы подымаемся в такой закат.
Там – за Тучковым – Парусная гавань,
Лесные склады, эстакада, порт.
По эту сторону – гранитный и державный ‑
Великолепный город распростерт.
И, отнимая у небес сиянье,
Над площадью, над знаменитым зданьем
Она горит – по‑прежнему светла
Его Адмиралтейская игла!
1944
Борис Шмидт
На развилке дорог в Европе
А. А. Прокофьеву
На край земли за тридевять земель
От синей Ладоги, из голубой Кобоны
Он шел, сменяя в третий раз шинель
На полушубок, смертью продубленный.
В последний раз осмотренный врачом,
Приписанный к дорожному отряду,
Вот он стоит, а за его плечом
Восходит солнце мира, как награда.
Навстречу солнцу движется поток:
Французы, сербы, чехи, англичане...
И все ему восторженно кричали,
О чем кричали – он понять не мог.
Из многих слов, гремевших с новой силой
Теперь уже, казалось, в облаках,
Одно звучало надо всем: «Россия!» –
На всех разноплеменных языках.
День победы
Дочери Елене
Он к нам пришел в свой срок в Пиллау,
Закончив ратные дела,
Еще была не бронзой слава,
А лавой огненной была.
Как все, отец твой был солдатом
И видел мир в огне, в золе...
Пусть для тебя он станет садом
В цветах и в росах на заре.
И знай: никто нас не осилит,
Теперь мы тверже, чем броня.
В века, в века глядит Россия
В победоносном свете дня!
Владислав Шошин
* * *
Имени твоему – слава,
Подвигу твоему – слава,
В горести и надежде
Жизнь твоя величава.
Ладога и Кобона.
Натиск и оборона,
Гибель и радости клики
Все это ты, великий.
Все это ты, единый, –
На пискаревских плитах
И на челе родимой
Горечью об убитых.
Для поколений новых
Славит тебя держава,
Подвигу твоему – слава,
Имени твоему – слава!
* * *
Отгремели давние сраженья,
Только вечно им забвенья нет.
Выдержит ли зренье напряженье
Вглядываться в даль тревожных лет?
В эту даль, где падали снаряды
На дома свободно, словно град,
Где автограф танковой бригады
Выбит на бетоне автострад.
Горизонты стыли в черном пепле,
Шла зима лютей любой зимы.
Если от пожаров не ослепли,
От салютов не ослепнем мы.
В даль войны заглянут не однажды,
Поднимая судьбы на весах,
Ибо ветер славы слышать каждый
Должен в напряженных парусах!
Павел Шубин
Ленинград мой
Где б я ни был заброшен войною,
Среди черных и дымных полей
Все мне чудится сад под луною
И на взморье гудки кораблей.
Там под вечер тихо плещет
Невская волна,
Ленинград мой, милый брат мой,
Родина моя!
Все, что ты мне, прощаясь, шептала,
Стало сердцу навеки родным,
Только белая ночь трепетала
Над Литейным мостом кружевным.
Знаю, знаю – гремит канонада
Там, где мы проходили с тобой;
Под разрывы немецких снарядов
Наша молодость вышла на бой.
Не сломили нас смерть и блокада,
И пройдет, словно песенка, вновь
По вечерним садам Ленинграда
Нерушимая наша любовь.
Там под вечер тихо плещет
Невская волна,
Ленинград мой, милый брат мой,
Родина моя!
1945
Полмига
Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить –
Мне б только
До той вон канавы
Полмига,
Полшага прожить,
Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.
Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить ее,
Врезать как надо
В четырежды проклятый дзот,
Чтоб стало в нем пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву...
Прожить бы мне эти полмига,
А там я всю жизнь проживу!
3 августа 1943 Юго‑восточнее Мги
Александр Яшин
Далекие походы
Желтые дороженьки,
Далекие походы.
Ноженьки вы, ноженьки,
Ботинки‑скороходы!
Дубленые, солдатские,
Шнурки в пыли багровой,
Подошвы ленинградские,
Уральские подковы.
Низы, лощины грязные,
Болото на болоте,
Завалы непролазные –
А вы себе идете!
А вы себе шагаете
И удержу не знаете,
А горы вам – не горы,
Озера – не озера.
Дорог и троп исхожено –
Самим не надивиться!
Но нам было положено
Пройти по заграницам.
Над Польшей, над Румынией
Все шире небо синее.
Встречали нас со славою
Юнаки Югославии...
Пылят, пылят дороженьки,
Шумят речные воды.
Ах, ноженьки вы, ноженьки,
Ботинки‑скороходы!
Суконные обмотки,
Железные подметки!
Земля вовек не видела
Размашистей походки.
1945
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 116; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!