Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 3 страница
Он перевел Читука на легкий галоп, когда группа деревьев дхак заметно выросла, и верхушки кустарника, деревьев и тростников, росших в овраге, темной линией показались над его краем. Приблизившись к оврагу, он замедлил ход: не было необходимости рисковать поврежденной ногой Читука, хотя он точно не знал, попытаются ли они свалить его лошадь. То, что Читук должен быть в состоянии протащить его мертвое тело на значительное расстояние, было, по‑видимому, существенной частью плана.
Алекс относительно часто проезжал через овраг, и сейчас он попытался мысленно увидеть его и поставить себя на место двоих человек, которые хотели устроить засаду на третьего и убить его, предпочтительно ударом в голову. На дне оврага росло дерево, которое и простирало свои сучья над тропой. Человек, лежащий на одном из этих сучьев, мог бы ударить по голове проезжавшего под ним всадника. Но окажется ли достаточно густой листва, чтобы спрятать такого человека? Этого он не мог вспомнить, но в одном он был уверен: во время спуска по склону ему будет легче разыскать человека среди ветвей, потому что на несколько мгновений он окажется на одном уровне с его глазами. Следовательно, на дереве никого не будет. Это случится, когда он окажется лицом к противоположной стороне оврага.
Алекс вытащил длинный охотничий нож, который возил под крылом седла. Он был частью снаряжения, которое могло пригодиться в длительных поездках по неприветливым землям, и уже не раз сослужил свою службу. Нияз всегда следил за тем, чтобы его лезвие всегда было острым, как бритва, и Алекс легко провел по нему большим пальцем, одобрительно усмехаясь при виде крови, выступившей от одного его прикосновения. Он сунул кинжал в рукав лезвием вверх, тронул Читука пятками, и они миновали деревья дхак и край оврага.
|
|
|
Копыта Читука скользнули по склону, и Алекс тихо заговорил, успокаивая его. Он ехал свободно, удобно сидя в седле, и ничто в его наружности не выдавало напряжения и готовности к немедленным действиям. Он услыхал слабый шорох с одной стороны тропинки и свист веревки и, так как ждал этого, натянул поводья и тем же движением поднял вверх левую руку.
Веревка, как живая, обвилась вокруг него, но вместо того, чтобы прижать обе его руки к бокам, она оставила одну руку свободной. Лезвие ножа взметнулось вверх, перерезая веревку, а Читук, которого грубо осадили, подался назад, вместо того чтобы упасть вперед.
Почти в тот же момент из высокой придорожной травы поднялся человек и бросился к ноге Алекса, но Алекс отпустил поводья после рывка, а в его правой руке оказался пистолет. Выстрел и последовавший вопль заставил Читука пугливо попятиться назад по узкой тропинке, и сокрушительный удар латхи с железным наконечником прошел мимо цели и попал коню в бок, от чего тот неистово заржал. Алекс уронил нож и снова выстрелил, и в ярости Читук снова попятился назад. В следующее мгновение лошадь и всадник со скоростью молнии бросились вон из оврага на плоскую равнину под громовой топот копыт Читука.
|
|
|
Алекс не делал попытки сдержать обезумевшего коня, но позволил ему скакать по своей воле, пока не утихли его боль и панический страх. Они въехали в Чунвар по берегу канала, и Алекс заметил, что рапорт о нелегальном отводе канала оказался правдивым, но это сделал другой земледелец, а не Мухаммед Афзал, получивший от этого выгоду. Он позвал котвала – деревенского старосту – и, разобравшись с отводным каналом, поехал назад к оврагу, сопровождаемый котвалом и несколькими другими жителями деревни.
Человек по имени Собха Чанд был обнаружен прячущимся в зарослях в четверти мили выше тропинки. Было нетрудно выследить его, потому что у него в плече засела пуля и он потерял много крови. По‑видимому, он решил, что уже мертв или умирает. Механ Лал тоже ушел не так далеко. Раздробленное колено – достаточно болезненное увечье, так что он корчился в траве и стонал. Кстати, с ними был еще и третий человек, но он скрылся.
|
|
|
Алекс проверил, как двоих раненых положили в повозку, запряженную волами (их раны были наспех перевязаны), и они медленно поехали назад к военному лагерю вслед за повозкой, там он передал двух незадачливых наемных убийц в руки полиции и вернулся в свой бунгало, чтобы позавтракать. Он надеялся, что утреннее происшествие отпугнет остальных, заинтересованных в его устранении, так как обычный туземец, чаще всего безразличный к смерти, испытывал непреодолимый страх перед болезненным ранением.
Позавтракав, он пешком пошел в канцелярию комиссара, незаметно обращая особенное внимание на поведение всех слуг, попадавшихся ему по дороге. Никто не выразил никакого удивления при его появлении, но с интересом заметил, что Дурга Чаран, главный чуппрасси, умеющий управлять своим лицом и вкрадчивыми, немигающими глазами, не мог унять дрожь в руках. Алекс опустил взгляд на эти неспокойные руки и позволил себе некоторое время на них задержаться.
– Дурга Чаран, – тихо сказал Алекс, – кажется, я слышал какие‑то разговоры о таклиф[5] в твоей деревне. Может быть, тебе нужно отлучиться и посмотреть, все ли в порядке в твоем доме… пока тебе позволяет здоровье.
|
|
|
Тот ничего не ответил, но часом позже он попросил у комиссара разрешения отлучиться, чтобы заглянуть к себе домой.
Винтер услышала шаги Алекса и его тихий голос. Она ушла в свою спальню, закрыла за собой дверь и разрыдалась впервые после свадебной ночи: она рыдала от облегчения и благодарности, как никогда не рыдала из‑за утраченных иллюзий.
Это был вторник, и вечером в резиденции должна была ужинать, как обычно, «вторничная толпа». Винтер была слишком измучена тревогами предыдущей ночи и разнообразными эмоциями дня, чтобы иметь достаточно сил для новой сцены с Конвеем, и она согласилась поужинать с ним при условии, что он позволит ей удалиться сразу же после ужина. Договорившись, она села за его стол (у Конвея не возникло ни малейшего возражения против того, чтобы она притворилась, будто у нее мигрень) и ушла после завершения трапезы.
Он посмотрел на нее с хмурым раздражением, удивляясь, как он мог считать ее красавицей. В последнее время он почти не обращал на нее внимания и внезапно заметил, что она очень похудела и приобрела весьма болезненный вид. Жаль. Ему не нравились тощие женщины. И глаза у нее слишком большие. Они показались ему удивительно прекрасными, когда она впервые приехала в Лунджор. Самые красноречивые глаза, которые ему когда‑либо приходилось видеть у женщины. С ресницами как… как черные бабочки! «Проклятье», – подумал комиссар, удивляясь самому себе и неожиданно поэтическому полету фантазии. Но сейчас в них была некая бессмысленность, и они, казалось, смотрели мимо или сквозь него, но никогда не на него, и под ними лежали голубые тени, похожие на синяки.
Вслух он произнес несколько беспокойно:
– У тебя не самый цветущий вид, моя дорогая. Тебе нехорошо? Лунджор – не самое подходящее место для женщин. Климат не тот. Может быть, тебе лучше ненадолго уехать, прежде чем наступят жаркие дни. Эбатноты, я уверен, будут рады увидеть тебя. Или, возможно, следует подумать о визите в Лакноу. Тебе бы понравилось посетить дом твоего отца – наш дом. Что ты скажешь об этом?
Он увидел, как яркая краска на мгновение залила бледное лицо его жены и ее глаза потеряли свою бессмысленность и снова стали блестящими, и с изумлением подумал: «Черт возьми, да ведь она и есть красавица!..»
С дрожью в голосе Винтер спросила:
– Я действительно могла бы поехать в Лакноу? Мне так этого хотелось. Я действительно могла бы?
Комиссар был обрадован ее реакцией на его бездумное предложение, хотя ему стало обидно, что она не выразила сожаления, расставаясь с ним. Но в целом она была послушной крошкой, и, за исключением тех моментов, когда она становилась упрямой, как, например, когда она отказалась участвовать в его веселых вечерах, с ней не бывало неприятностей. И она была – или не была – привлекательна. Странно, что он никогда не мог решить этого. Он похлопал ее по плечу со снисходительной заботливостью и сказал, что они еще подумают об этом. Быть может, это совсем неплохая идея. Каса де лос Павос Реалес, «Дворец павлинов» – он думал, что это причудливое название имело какое‑то отношение к павлинам, – был действительно замечательным домом. Он останавливался в нем один‑два раза, когда проверял ее собственность от имени ее опекуна.
Довольный своим великодушием, он обнял ее рукой за талию и, притянув к себе, запечатлел на ее щеке влажный поцелуй с запахом спирта. Он намеревался поцеловать ее в губы, но Винтер повернула голову, хотя больше не сделала ничего, чтобы увернуться от его объятий и стояла неподвижно, терпя все это с закрытыми глазами, с внезапной страстностью желая, чтобы на его месте оказался Алекс. Она услышала шаги в прихожей и бормотание Имана Букса: «Ваша честь», и, поняв, что в следующее мгновение в гостиную войдет посетитель, попыталась освободиться:
– Конвей, пожалуйста. Кто‑то пришел…
– Ну и пусть! – пьяно промямлил Конвей.
Он рано начал пить, чтобы к приходу гостей быть в отличном настроении, и, как всегда, нашел, что чувствовать женщину в своих руках – даже такую тонкую и неподатливую, как его жена – исключительно приятно.
Руки Винтер были неподвижно опущены, но сейчас она подняла их и взялась за рукав мундира, пробуя оттолкнуть его, так что на мгновение могло показаться, будто она в ответ тоже обнимает мужа. Она услышала звук открывающейся двери и обнаружила, что смотрит прямо в бесстрастное лицо Алекса Рэнделла.
Это было внезапное и кошмарное повторение того дня в Дели, когда он так же вошел и обнаружил ее в объятиях Карлиона. Тем более кошмарное, так как в тот раз она очень боялась, что в такой унизительной ситуации ее застанет Конвей; но это оказался Алекс. А теперь Конвей держал ее в объятиях, и это снова оказался Алекс. Но любила она Алекса.
Конвей отпустил ее и повернулся.
– Привет, малыш Алекс. Пришел как раз поглядеть на влюбленных, черт подери?! Выпей‑ка. Чувствуй себя, как дома. Ничего спешного, а? Потому что у меня сейчас нет на это времени. Миссис Бартон уже одета, а мне еще надо принять ванну и переодеться.
Он крикнул, чтобы принесли напитки, взял один стакан себе и двинулся к двери.
– Не уходи. Моя жена о тебе позаботится. Почему бы тебе не остаться на ужин? Сегодня соберется отличная компания. Повеселимся всласть. Ты как‑то выбился из колеи. Мы на тебя надеемся.
– Боюсь, сэр… – начал Алекс и замолчал.
Он посмотрел на вытянутое, неподвижное лицо Винтер и после заметной паузы медленно произнес, как будто он и намеревался так окончить свою реплику:
– …что в последнее время пренебрегал моими общественными обязанностями. Я с радостью приму ваше приглашение.
– Вот и хорошо, – сердечно одобрил комиссар. – Присмотри за ним, дорогая.
Он удалился, и Винтер натянуто сказала:
– Мне очень жаль, что мистер Бартон не уделит вам внимания, но мы ждем гостей в течение этого часа. Я надеюсь, ваше дело к нему может подождать?
Алекс перешел комнату и остановился перед ней. Он чувствовал злость, какой не чувствовал никогда раньше. Совершенно необоснованную злость, ведь он должен был радоваться тому, что она, в конце концов, не так несчастлива в браке, как ему представлялось. Из‑за этой злости его манера слегка растягивать слова стала более заметной.
Он поставил стакан на каминную полку и сказал:
– Я пришел сюда вовсе не затем, чтобы увидеться с мистером Бартоном. Я пришел уплатить свои долги.
– Ваши долги?
– Скажем, выразить свою благодарность. Боюсь, сегодня утром я выглядел не особенно признательным. Но это не так. Я думаю, что обязан вам жизнью, и самое меньшее, что я могу сделать, это поблагодарить вас за этот подарок, – он взглянул на нее, улыбнулся не вполне искренне и прибавил: – Кажется, я собирался сказать что‑то вроде того, что теперь она в полном вашем распоряжении, но такие заявления лучше звучат в театре, как вы считаете? Так что я ограничусь словами: «Благодарю вас». Я в самом деле вам очень благодарен.
Он потянулся вперед и, прежде чем она поняла, что он собирается сделать, он взял ее руку и официально склонился над ней, подняв ее так, что она едва коснулась его сжатых губ.
Винтер отдернула руку и сделала быстрый шаг назад, боясь его близости и обескураженная насмешливой интонацией в его голосе. Полушепотом она произнесла:
– Вам не за что меня благодарить, капитан Рэнделл. Я не сделала ничего такого, чего бы не сделал на моем месте любой честный человек.
Делая значительное усилие, чтобы успокоить свой голос и казаться сдержанной и хладнокровной, она подошла к стулу и села, ее широкие накрахмаленные юбки зашуршали, и она сказала:
– Вы не рассказали мне, что произошло сегодня утром. В овраге никого не оказалось?
– Нет, там была засада, – ответил Алекс.
Он не принял приглашения сесть, прислонившись спиной к каминной доске, смотрел на нее; его руки – такие же неспокойные, как и у Дурги Чарана, – были глубоко засунуты в карманы.
Он рассказал ей отредактированную и бесцветную версию того, что произошло в овраге, и перешел на другие темы, упомянув, что недавно получил письмо от миссис Эбатнот, и осведомился, не было ли каких‑нибудь вестей о Лотти.
На самом деле Винтер получила с последней почтой длинное и восторженное письмо от Лотти, но так как оно большей частью касалось многочисленных достоинств Эдварда и милой обстановки, которую Лотти приобрела для свой гостиной, в нем было немного того, что могло бы заинтересовать капитана Рэнделла, в то время как единственная важная новость о ребенке, который должен был родиться в середине лета, не могла быть произнесена вслух, потому что о таких вещах с джентльменами разговаривать было не принято.
Капитан Рэнделл не остался надолго. Он допил свое вино и извинился, объяснив, что, поскольку он ужинает в резиденции, ему нужно переодеться в более официальную форму.
Винтер поднялась, желтая ткань ее платья зашуршала. Она не смела прямо посмотреть на него в последние десять минут, но теперь взглянула ему в лицо.
– Почему вы вдруг передумали, сначала отказавшись от ужина? – отрывисто спросила она. – Я знаю, вы не любите застолья, а если вы хотели только получить возможность поблагодарить меня, то вы уже сделали это, и вам не обязательно ужинать здесь, если вам этого не хочется. Я передам ваши извинения мистеру Бартону.
– Что заставляет вас думать, что у меня нет желания остаться на ужин?
– Вы… никогда раньше не принимали приглашения.
Алекс иронически поднял одну бровь.
– Разве? Вы должны отнести это за счет моих служебных обязанностей. Смею сказать, я уже приводил подобные основания. Но вы ошибаетесь. Я люблю застолье. Только их последствия иногда кажутся мне утомительными. Кроме того, кажется, я уже был на нескольких в этом сезоне.
– Но ни разу в этом доме.
– Это было невежливо с моей стороны, – мрачно сказал Алекс. – Но сегодня я исправлюсь.
Он поклонился и вышел, оставив ее в недоумении.
Он возвратился примерно через тридцать минут, и Винтер испытала сомнительную радость при виде того, что он совершенно непринужденно чувствовал себя среди близких друзей и знакомых комиссара. Миссис Коттар фамильярно обращалась к нему по имени и большую часть своего внимания посвящала ему, и разговор с ней, казалось, доставлял ему удовольствие. Он так же был необыкновенно обходителен с Делией Гарденен‑Смит, и в то же время вежливо отказывался вступать в какой‑либо спор с полковником Маулсеном, продолжавшим сверлить его враждебным взглядом.
В заключение трапезы гости вернулись в гостиную, где мебель была раздвинута, чтобы освободить достаточное пространство для длинного стола, покрытого зеленым сукном, на котором уже лежали карты и игральные кости. На таких приемах обычно присутствовало несколько индийских гостей: богатые землевладельцы и дворяне или их сыновья, которые всегда принимали азартное участие в игре и потому находились на дружеской ноге с комиссаром и его более беспутными друзьями. Индусы, чья кастовая принадлежность запрещала употреблять в пищу некоторые продукты, приходили после ужина, а сегодня вечером к ним присоединился Кишан Прасад, которого Винтер не видела с того дня, как приехала в Калькутту.
Она уже хотела извиниться и уйти, сославшись на головную боль, но два обстоятельства заставили ее передумать. Появление Кишана Прасада и нечто, мелькнувшее в лице Алекса в тот момент, когда он увидел его.
Алекс находился в дальнем конце комнаты в кругу шумной группы, обычно собиравшейся у миссис Коттар, и Винтер украдкой за ним наблюдала. Она видела, как его взгляд на мгновение задержался на Кишане Прасаде, и внезапно поняла, что он знал о том, что Рао‑сахиб будет присутствовать на этом вечере, и именно по этой причине он принял приглашение ее мужа отужинать с ними. Может быть, он даже пришел в тот самый момент в надежде получить это приглашение, и по каким‑то своим причинам сделал вид, что сперва хотел отказаться? Выражение его лица почти не изменилось при виде Кишана Прасада, но Винтер показалось, будто в его глазах блеснуло удовлетворение, как будто он поставил на карту и выиграл. Потом он повернулся к нему спиной и завел разговор с миссис Коттар, а Винтер прошла вперед, чтобы поздороваться с Рао‑сахибом.
Кишан Прасад склонился в официальном поклоне по индийскому обычаю и выразил свое удовольствие от того, что снова ее видит. Она никогда не могла избавиться от легкого чувства отвращения по отношению к нему с того самого дня, когда он с усмешкой смотрел на тонущие, полузатопленные останки судна по пути к Адену. Но он сильно отличался от своих соотечественников, частенько бывавших на менее респектабельных вечеринках у комиссара, она не могла представить его пьющим, подобострастным или наглым, или способным дать обмануть себя в картах – а такое было в порядке вещей, когда вечеринки во вторник перерастали в утро среды.
Карточная игра еще не началась, и Кишан Прасад, поприветствовав полковника Маулсена и других знакомых, подвинул стул к дивану, на котором сидела Винтер, и обратился к ней на своем родном языке. Так как ей было прекрасно известно, как хорошо он владеет английским, она оценила его комплимент, вместе с тем он не говорил ей тривиальностей. Речь Кишана Прасада была привычно занимательна и изобиловала восточной образностью, Винтер нашла, что разговаривает с ним с большей непринужденностью и интересом, чем в самом начале ее пребывания в Лунджоре, и лишь почувствовала досаду, когда к ним присоединились полковник Маулсен и Делия Гарденен‑Смит и ему пришлось вернуться к английскому языку.
Он вежливо поинтересовался, где миссис Бартон намеревается провести летние месяцы, и, услышав, что она не собирается переезжать в горы, серьезно посоветовал ей сделать это. Он заверил ее, что она найдет Лунджор неприятно жарким уже с середины апреля, пока не начнется сезон дождей. Он сам бывал в Симле не один раз и пространно расписывал ее очарование. Она должна убедить комиссара позволить ей насладиться прохладным воздухом с запахом сосен.
Делия находила удовольствие в кокетстве. Она сообщила Кишану Прасаду, что никакая любящая жена добровольно не позволит разлучить ее с мужем, и если бы она была замужем, она никогда не посмела бы оставить своего мужа даже на неделю. Никакой горный воздух не может возместить таких лишений! Она позволила своему взгляду невинно задержаться на полковнике Маулсене, который подкрутил свои усы и выразил одобрение подобным женским чувствам.
Кишан Прасад сухо заметил, что мисс Гарденен‑Смит еще придется на себе испытать знойный климат равнины, и перевел разговор на предстоящую охоту на уток в Хазрат‑Баге – это название переводится как «Лес тысячи деревьев» – на озере, которое лежит примерно в пятнадцати милях от военных поселений. В Хазрат‑Баге когда‑то были охотничьи угодья какого‑то забытого царя, но теперь от них ничего не осталось, кроме нескольких небольших прудов и нескольких пересекающихся плотин, на которых среди высокой травы и тростника стоят «тысяча деревьев» – кикар и несколько пипул, – и представляет отличное укрытие для охотников. А так как поблизости от озера нет деревень, водяные птицы слетаются туда тысячами.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 46; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!