Как чувствовать себя хорошо после взрыва 17 страница
После этого ребята из нашей резервной команды тоже вышли из своего автобуса (даже сейчас, когда до старта оставалось так мало времени, они ехали отдельно от нас), чтобы попрощаться. Все вокруг стали обниматься. Парни были счастливы, что мы улетаем: пока мы были на Земле, они сделали еще один огромный шаг к тому, чтобы стать основным экипажем. Через полгода придет и их очередь.
Вот мы и снова в автобусе. До стартовой площадки остается всего несколько минут. Наши помощники заняты тем, что энергично, быстро и сноровисто снова облачают нас в снежные комбинезоны, зашнуровывают, застегивают пуговицы и молнии и проверяют наших «Соколов»; сняв скафандры, чтобы облегчиться на автобусное колесо, мы аннулировали все предыдущие проверки скафандров на герметичность. Мы снова были готовы к тому моменту, когда автобус остановится возле стартовой площадки и мы выйдем на прощальную церемонию с высшими чинами российской космической отрасли. Там было около 50 инженеров и чиновников, которые ждали нас, в том числе главы Роскосмоса и РКК «Энергия» – корпораций, ответственных за создание российского космического корабля.
Первым из автобуса вышел Роман. Поскольку это была его страна и он был командиром «Союза», Роман оказался в центре внимания, а нас с Томом это полностью устраивало. Одной из наших задач было сделать так, чтобы по завершении экспедиции Роман стал бесспорным претендентом на должность командира МКС в его следующем космическом полете, поэтому мы заняли позицию «не обращайте на нас внимания, мы с Романом». Следуя за ним, мы пересекли бетонированную площадку к отмеченным на ней местам, с которых мы должны были официально поприветствовать главу Роскосмоса Владимира Александровича Поповкина. Затем шесть высокопоставленных чиновников имели честь сопроводить нас, держа за руки, к трапу, поднимавшемуся ко входу в космический корабль. Пара, которая выиграла жребий, с гордостью держала за руки Романа, тогда как остальные, уже менее горделиво, помогли мне и Тому. Конечно, мы не нуждались ни в какой помощи, но это был красивый символический жест поддержки, и, как и остальные русские ритуалы, он подчеркивал важность происходящего события.
|
|
|
В первый раз мы увидели наш «Союз» в вертикальном положении и готовым к взлету; русские считают плохой приметой, если экипаж увидит собственный корабль на стартовой площадке раньше, чем в день старта. Поэтому двумя днями ранее только члены наших семей, друзья и резервный экипаж собрались до рассвета на церемонию, вроде торжественного открытия, когда «Союз» привозят из сборочного цеха на стартовую площадку на обычном поезде, с трудом ползущем по рельсам, как будто в замедленной съемке, а замерзшие зрители приветствуют эту неспешную процессию. Кристин мне позже рассказала, что энтузиазм наших гостей, вызванный предрассветной грандиозной церемонией подъема корабля, уступал только энтузиазму, с которым они возвращались в теплый автобус. Когда взошло солнце и воздух немного прогрелся, гости наблюдали, как корабль поднимали с поезда из горизонтального положения и устанавливали на стартовой площадке с помощью приспособлений, похожих на огромные строительные зажимы. Это была отличная возможность увидеть «Союз» вблизи; за самим запуском в стартовый день они наблюдали со смотровой площадки, удаленной на расстояние примерно одного километра – дистанция, безопасная в случае каких‑то происшествий, но достаточно близкая, чтобы земля под ногами наблюдателей дрожала во время взлета.
|
|
|
Пока мне помогали подняться по трапу, я заметил, что наш корабль покрыт толстой коркой льда, как старый холодильник, который пришло время разморозить. Беспокоиться, к счастью, было не о чем. Некоторые модели «Союзов» летали уже больше 45 лет. Это один из самых надежных и долговечных космических кораблей в мире. Его запуск безопасен практически в любую погоду.
|
|
|
Я оказался первым на ступенях трапа, и когда начал подниматься, получил короткий дружеский пинок под зад от главы РКК «Энергия» – своеобразное русское благословление в путь, их версия «break a leg»[6]. Этот символический толчок к взлету совсем не доставляет неприятных ощущений, особенно если на вас такой же раздутый костюм, какой был на мне. На полпути я остановился и обернулся, чтобы помахать на прощание в последний раз. Так же поступили Том и Роман. Это был отличный момент для фотоснимка – три парня на пороге удивительного приключения! – и этот момент мы по молчаливой договоренности решили сделать, слава Богу, коротким. Нам пришла пора кое‑куда отправиться.
* * *
В длительной космической экспедиции вероятность того, что катастрофа случится в первые 10 минут после взлета, составляет 50 %. Это самые опасные минуты и секунды космического путешествия. В этой фазе полета взаимодействует такое большое количество разных сложных систем, что изменение всего лишь одного параметра может вызвать мощный лавинообразный эффект со множественными последствиями. Именно поэтому у нас такие долгие и трудные тренировки фазы взлета: нужно знать, каким образом может упасть цепочка домино, и быть готовым выполнить необходимые действия при любых возможных сценариях развития ситуации. Зачастую у вас есть всего несколько секунд, чтобы среагировать. Вы испытываете напряжение даже во время тренировки. Никто не хочет «погибнуть» во время подготовки на тренажере – это как‑то не очень хорошо смотрится со стороны.
|
|
|
Иногда признаки того, что что‑то пошло не так, едва различимы. Например, на шаттлах было четыре компьютера, на которых одновременно работали одинаковые программы, управляющие кораблем. На Земле обычные компьютеры время от времени зависают или программное обеспечение дает сбои. Вероятность же возникновения проблем с компьютером в космосе значительно возрастает вследствие стартовых нагрузок: вибрации, перегрузки при ускорении, перепад напряжения и температурных колебаний. Это одна из причин, почему все четыре компьютера были связаны друг с другом так, чтобы они могли постоянно сравнивать то, что делают. Если один из компьютеров совершал какую‑то глупость, остальные три могли блокировать его работу и просто его выключить. Но если возникала даже малейшая ошибка их синхронизации по времени, два из четырех могли выйти из параллельной работы и отклониться от нормы, задавая кораблю направления, которые противоречат алгоритму двух других компьютеров, и некому будет разрубить этот узел и решить, какая пара компьютеров права. Основной способ определить, что возникла подобная ситуация, состоит в том, чтобы следить за сигнальными лампочками, расположенными на панели над головой, продолжая при этом делать множество других вещей. Однако мы не можем позволить себе проглядеть подобную ситуацию. Если шаттл подчинится противоречивым указаниям компьютеров, скажем, внезапно развернувшись во время взлета, то корабль может просто развалиться, так как не выдержит механических напряжений, возникших в результате резкого изменения аэродинамического потока. Чтобы предотвратить катастрофу, мы должны немедленно распознать сбой компьютеров и отреагировать на него за считаные секунды. И пилоту, и командиру корабля следует одновременно отключить четыре основных компьютера и запустить резервный, который хотя и относительно примитивный, но в критической ситуации может вернуть шаттл на Землю.
Во время взлета шаттла нам также нужно постоянно просчитывать, как и когда в случае критической ситуации потребуется вручную выключить двигатели. Двигатели нельзя просто взять и резко вырубить в процессе набора скорости; представьте себе, что вы несетесь по шоссе со скоростью 130 км/ч и вдруг заглушаете мотор – вряд ли это понравится вашей машине. Да и вам тоже. Ну а когда вы двигаетесь со скоростью 13 000 км/ч и огромные турбонасосы, достаточно мощные, чтобы осушить плавательный бассейн за 30 секунд, закачивают топливо в двигатели, опасность многократно возрастает. Если двигатели шаттла не будут выключены плавно и изящно, они могут взорваться. Так что во время взлета мы тратим много времени на решение гипотетической проблемы: как «сбросить газ» в случае нештатной ситуации. Действительно, в двух экспедициях экипажам пришлось отключить двигатели шаттла. Но они были отлично подготовлены к тому, чтобы очень быстро и спокойно продумывать всю цепочку взаимосвязанных проблем, и таким образом происшествия оказались, в общем‑то, незначительными событиями, а обе экспедиции были продолжены, как планировалось. Именно поэтому вы до этого момента, скорее всего, никогда о них не слышали.
Корабль «Союз» гораздо проще в управлении, при этом он полностью автоматизирован: в случае критической ситуации вероятность выживания намного выше, чем на шаттле, поскольку спускаемая капсула, в которой находится экипаж во время взлета, автоматически отделяется и отбрасывается от корабля. Именно это произошло в 1983 г., за две секунды до взрыва «Союза» на стартовой площадке во время обратного отсчета; экипаж остался жив. В 1975 г. после серьезной неисправности в работе ускорителя во время набора высоты автоматически сработал пиротехнический заряд, отделив капсулу от ракеты‑носителя; парашюты спускаемого аппарата раскрылись во время ее падения на Землю точно по плану. Однако капсула довольно жестко приземлилась в холмистом удаленном районе и начала скатываться по снежному склону, остановившись на краю отвесной скалы только потому, что парашют зацепился за какую‑то растительность на склоне. Команда выжила, чтобы рассказать эту историю. Парашют не сработал лишь однажды, во время самого первого полета «Союза» в 1967 г. Владимир Комаров – космонавт‑испытатель, который был на борту корабля один, – погиб, и это была первая катастрофа со смертельным исходом в истории космических исследований. С тех пор, к счастью, и сам корабль, и его парашюты, стали в высшей степени надежны.
Члены нашего экипажа чувствовали уверенность в том, что даже в случае отказа двигателей мы почти наверняка останемся живы. Тем не менее не все отказы двигателей одинаковы, даже на самом автоматизированном космическом корабле. Самое неудачное время для отказа двигателей на «Союзе» – после первых двух минут полета, когда корабль уже набрал высоту, но еще продолжает разгоняться. В этом случае вы провалитесь вниз. Если «Союз» возвращается на Землю в горизонтальном положении, то он столкнется с атмосферой, как камень, скачущий по поверхности пруда, и будет постепенно снижать скорость. Но если он будет падать вертикально, то его падение будет похоже на падение камня, брошенного в пруд с большой высоты. Корабль столкнется с плотными слоями атмосферы, вследствие чего возникнет тормозящая сила в 24g – при такой перегрузке выжить можно, но она крайне экстремальна как для людей, так и для корабля. У командира «Союза» есть всего около четырех секунд, чтобы изменить критическую ситуацию: нажимая кнопки на ручке управления можно отключить часть автоматики и повернуть спускаемую капсулу так, чтобы уменьшить перегрузку на 8–10g. И хотя 14–16g все еще страшная перегрузка, это все‑таки намного лучше, чем 24g. Поэтому Роман отрабатывал этот маневр на тренажере, и мы на всякий случай все время обсуждали детали.
На самом деле мы практиковались в выполнении разных операций так тщательно и так много думали о том, что еще может стать причиной нашей гибели или ранения, что чем ближе был день старта, тем отчетливее нам казалось, что мы готовы практически к любой ситуации. Мы имели бесчисленные возможности сосредоточиться на наших слабых местах и совершенствоваться в этих областях, а также бесчисленные возможности приобрести и развить новые навыки. В этом медленном и трудном процессе мы приобрели интеллектуальную и эмоциональную твердость, которые необходимы для преодоления напряжения и стресса во время взлета. Наши ключевые навыки, которые и делают нас астронавтами, – способность быстро разбирать и решать сложные проблемы при неполной информации во враждебной среде – не были даны нам от рождения. Но к этому моменту мы все ими обладали. Мы их развили во время работы.
Отличная подготовка тем не менее не подразумевает, что мы были обессилены и изнурены. Для меня, как и для любого, кто берется за какую‑либо трудную миссию, старт казался одновременно пугающим и бодрящим. Перед своим первым полетом я испытывал смешанное чувство еле сдерживаемого возбуждения и серьезного желания, свойственного новичкам, проявить себя. Мой второй старт был другим; тогда мной владела целеустремленность, ведь я знал, что удачная установка манипулятора Canadarm2 была ключевым фактором, определяющим будущее МКС. Перед этим, третьим по счету стартом, последним в моей карьере, я чувствовал, что танцую с дьяволом. Я знал, что слишком уверен в себе, в своей команде и в нашем корабле. Это было странное сочетание чувств спокойствия и сожаления, почти печали о том, какой путь мне пришлось проделать, прежде чем оказаться здесь. Я был полон решимости получить максимум возможного из каждой секунды этого невероятного путешествия, запечатлеть в своей памяти все его подробности. Я должен был так поступить. Другого шанса у меня уже не будет.
* * *
Корабль «Союз» настолько мал, что шаттл по сравнению с ним выглядит огромной горой со множеством пещер. В автомобиле «Додж Караван» почти 5 м3 свободного пространства; в корабле «Союз» – теоретически 8 м3 жизненного пространства. В реальности большая часть этого пространства занята грузом и оборудованием, крепко связанным и прикрепленным к корпусу на время взлета. В любом случае во время экспедиции трем взрослым людям приходится делить друг с другом не так много места. Но во время взлета расстояние между нашими локтями еще меньше, так как мы заключены в спускаемом модуле, который, кроме прочего, является единственной частью корабля, возвращающейся на Землю. По пути домой мы отбрасываем остальные два модуля: служебный, в котором размещены приборы и двигатели, и орбитальный, предоставляющий дополнительное жизненное пространство во время нахождения на орбите.
Когда мы втроем поднялись на вершину трапа, техники втолкнули нас в миниатюрный лифт, который громыхал, поднимая нас. Потом нас впихнули в тесную будку с дырой в боку, напоминающую жилище эскимосов – иглу. Мы сняли свои белые покрывала и по одному вползли через люк внутрь орбитального модуля. Я был пилотом и должен быть сидеть слева от командира, и я вошел первым, потому как до моего места добраться было труднее всего. После взлета орбитальный модуль станет, по существу, нашей жилой комнатой, но сейчас было странно видеть, что он почти до потолка заполнен всяким оборудованием и припасами. Выглядело это так, будто автофургон забили снизу доверху вещами для долгого путешествия через всю страну. Я заметил, что мои контрольные списки взгромоздились на вершину метровой башни разнообразных вещей, но теперь мне пора было сосредоточиться на погружении в спускаемый модуль, в котором мы будем сидеть во время взлета и посадки. Я не хотел, чтобы огромный регулирующий клапан, расположенный на передней части моего «Сокола», зацепился за люк.
Как только я разместился в своем кресле, которое было специально подогнано под особенности моего телосложения, чтобы при приземлении смягчить удар, наш техник Саша влез в модуль, чтобы помочь мне потуже пристегнуть ремни безопасности. Вы можете подумать, что для работы в таком тесном корабле техники должны быть маленькими и жилистыми, но Саша был грузным парнем с телосложением вышибалы из ночного клуба. После того как он надежно меня пристегнул, я попросил его передать мне мои контрольные списки. Он сказал, что сделает, и покинул модуль, но списки мне так и не передал.
Я должен был начать проверять системы корабля и убедиться, что все работает, но… для этого мне были нужны мои контрольные списки. Я крикнул, но мне никто не ответил, поскольку все были заняты, помогая Тому. Здорово. Я должен был управлять «Союзом» по памяти. Ну нет, это плохая идея. Как только Том занял свое кресло и Саша спустился, чтобы его пристегнуть, я напомнил, что мне нужны мои записи. Саша ответил: «А, ну мне там наверху сказали, что пока они вам не нужны». Кто сказал? Мои записи не принадлежат тем, кто наверху, кем бы они ни были. Это мои записи. Но я не мог двигаться. Когда Роман забрался в модуль, там стало настолько тесно, что Саша уже не мог ему помочь, так что пришлось возиться нам с Томом. Когда мы закончили, Роман огляделся и поинтересовался, где его контрольные списки. Наконец их нам отдали. Я полагаю, они ждали, пока свое место займет кто‑то действительно заслуживающий доверия – командир корабля, а не просто какой‑то заурядный астронавт.
Как выяснилось, мне не нужно было расстраиваться. У нас было достаточно времени, чтобы пройтись по нашим спискам и проверить, что все работает как надо. Благодаря работе на тренажерах нам все здесь было знакомо: те же кресла, те же задачи, те же технологические карты. Даже в наушниках мы слышали тот же голос, голос Юрия Васильевича Черкашина, нашего инструктора. Все выглядело и ощущалось точно так же, как всегда, во время каждой нашей тренировки, но только до тех пор, пока Роман не повернул большой рычаг и потом маленький замок, заперев люк спускаемого модуля с нашей стороны, а Саша запер его с внешней стороны и пожелал нам счастливого пути.
Иначе говоря, ждать осталось недолго. Хотя нужно было еще много чего сделать, прежде чем мы сможем взлететь, и самой важной была проверка герметичности. Мы должны были убедиться, что все люки нашего корабля плотно закрыты. Проверили: все в порядке. Затем нужно было проверить герметичность наших скафандров «Сокол», чтобы в случае разгерметизации «Союза» они могли стать, по сути, нашими индивидуальными кораблями и помочь нам выиграть время, чтобы вернуться на Землю. Без них мы погибнем от недостатка кислорода быстро, но не безболезненно. Сначала мы закрыли и заблокировали наши шлемы, напомнив друг другу, что должны услышать два щелчка. Потом использовали регуляторы на скафандре, чтобы надуть наших «Соколов», как воздушные шары. Не самое приятное чувство – при этом сильно закладывает уши, но зато мы знаем, что можем положиться на наши скафандры в критической ситуации примерно на 25 секунд. Мы подождали положенные три минуты, чтобы и наземные службы убедились, что все в порядке, а затем с хлопком открыли наши шлемы и выключили подачу кислорода. В модуле его и так уже было достаточно – повышать риск возникновения пожара нам было ни к чему.
Я внимательно проверил все табло, а их около 50, и на них отражается вся информация, начиная от скорости и высоты и заканчивая параметрами кислородной системы корабля и математическим параметрами орбиты. Я хотел убедиться, что все работает точно так же, как на тренажере. Действительно, работает. Мы проверили все, что только могли проверить. Наш корабль был в полном порядке. Мы выполнили все, что было указано в наших контрольных списках. Наши скафандры исправны. К этому моменту я просидел в «Союзе» уже почти два часа с коленями, практически прижатыми к груди. Я чувствовал под ними несильную боль после последней проверки герметичности, а мои нижние ребра напоминали мне о том, как я сломал их несколько лет назад, катаясь на водных лыжах в Пакс‑Ривер. Но если не считать этих мелочей, в остальном я чувствовал себя хорошо. Нормально. Вот только был голоден, точно так же, как Роман и Том. В конце концов время шло к ужину, а мы почти весь день ничего не ели. И нам предстояло еще ждать несколько часов.
А снаружи в это время от нашего корабля убирали платформу – подвижную конструкцию с лестницей, лифтом и небольшой комнатой. До взлета оставалось примерно 40 минут. Юрий спросил нас, какие песни мы хотели бы послушать, пока ждем старта. Несколько песен он выбрал для нас сам. Он нас отлично знал. Как только заиграла музыка, мы заулыбались, понимая особое значение каждой из этих песен для нас. Для Тома звучала классическая гитара. Том хороший гитарист, и он планировал попрактиковаться в игре на МКС. Для меня включили песню моего брата Дэйва «Big Smoke», которая связывала семью, историю, музыку и нынешнее мое местоположение, на вершине, которая вскоре превратится в огромную дымящую трубу. Для Романа, самого молодого из нас, запустили что‑то из рок‑музыки, какую‑то заводную песню, под которую хочется танцевать, даже будучи пристегнутым к креслу так туго, что и двинуться трудно. Я заказал песню «If You Could Read My Mind», мою любимую песню Гордона Лайтфута; возвышенная и легкая, она всегда дает мне умиротворение. А так как нам, если следовать календарю майя, до конца света оставалась всего пара дней, я еще попросил поставить ускоренную версию песни группы Great Big Sea «It’s the End of the World as We Know It (and I Feel Fine)». Еще мы слушали U2 «Beautiful Day» и Depeche Mode «World in My Eyes», которая начинается словами:
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 58; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!