ПРИГОВОР, КАЗНИ И ВСЕ, ЧТО БЫЛО ПОТОМ

 

Суд над Рудольфом Гессом и двадцатью другими нацистами завершился 1 октября 1946 года. Это был самый продолжительный судебный процесс в истории человечества. Он проходил в течение двухсот семнадцати дней. На его четыреста трех заседаниях было представлено три миллиона документов. В качестве доказательств было продемонстрировано 24 километра кинопленки. Сто пятьдесят тысяч человек подписали восемьдесят восемь тысяч показаний, и еще сто пятьдесят восемь тысяч показаний было предоставлено различными организациями. Обвинение вызывало тридцать три свидетеля, а защита – шестьдесят одного.

Дворец правосудия в Нюрнберге превратился в небольшой городок среди руин. Для тех, кто принимал участие в заседаниях и должен был присутствовать в зале суда каждый день, были оборудованы столовая, парикмахерская и мастерская по пошиву одежды, почтовое отделение и другие необходимые службы. Во дворце работало пять тысяч человек – это было охранники, стенографисты, повара, официанты, журналисты и юристы из многих стран. Им всем нужно было предоставить офисы и кабинеты для работы. Команда обвинителей одних только США насчитывала шестьсот человек. В британскую группу входило сто шестьдесят человек, а французы и русские предоставили многочисленные группы адвокатов, которых сопровождала целая армия помощников.

Суд в Нюрнберге был назван Международным военным трибуналом. В октябре 1943 года союзники создали Комиссию по расследованию военных преступлений, которая занялась сбором свидетельств для обвинения нацистов в военных преступлениях. После капитуляции Германии судебные эксперты из США, Великобритании, Франции и Советского Союза собрались в Лондоне и создали Международный военный трибунал (МВТ), который должен был судить главных военных преступников по законам международного права. В хартии трибунала было написано, что ни один обвиняемый в военных преступлениях не может оспаривать прав МВТ или преступный характер тех действий, которые трибунал признал таковыми. В ней также утверждалось, что, хотя преступление могло было быть совершено по приказу вышестоящих начальников, это не снимает ответственности с обвиняемого, хотя и позволит смягчить наказание.

 

Окончательный приговор передавался из Нюрнберга 1 октября 1946 года. Радио сообщило людям всего мира, какой вердикт был вынесен военным преступникам.

Приговоры зачитывал судья Лоуренс. Вынося приговор Рудольфу Гессу, судья сказал: – Гесс в 1924 году вместе с Гитлером отбывал наказание в Ландбергской тюрьме и стал его ближайшим другом. Их дружба продолжалась до того самого момента, когда Гесс улетел в Британию… Как заместитель фюрера, он был одним из руководителей нацистской партии, отвечая за организацию внутрипартийной жизни… В предвоенные годы он в своих многочисленных речах оказывал поддержку политике энергичного вооружения, проводимой Гитлером. Правда, с 1933 по 1937 год Гесс выступал также с речами, в которых призывал к международному экономическому сотрудничеству. Но ничто не может изменить тот факт, что Гесс лучше всех других подзащитных знал, как упорно стремится Гитлер к осуществлению своих амбиций, каким фанатичным и жестоким человеком он был.

Гесс принимал активное участие в германской агрессии против Австрии, Чехословакии и Польши. Он поддерживал связь с запрещенной в Австрии нацистской партией в течение всего периода между убийством канцлера Дольфуса и аншлюсом и передавал ей инструкции… В беседе после своего прибытия в Англию Гесс безоговорочно одобрил все агрессивные действия Германии и пытался оправдать их. Он обвинял Англию и Францию в том, что это они начали войну.

У нас есть свидетельства того, что партийная канцелярия под руководством Гесса рассылала приказы, связанные с совершением военных преступлений, о которых Гесс мог знать, пусть и не принимая в них никакого участия. По его инициативе были приняты законы (нюрнбергские. – Ред. ) о дискриминации евреев. Он подписывал указы, заставлявшие определенные группы польского населения принимать германское гражданство. Однако трибунал не располагает достаточными доказательствами, которые позволили бы признать Гесса виновным в этих преступлениях.

Трибуналу было доложено, после полного медицинского обследования, что психическое состояние подзащитного позволяет подвергнуть его судебной процедуре и не откладывать слушание по его делу. То, что поведение Гесса нельзя назвать нормальным, то, что он страдает от потери памяти, и то, что его психическое состояние во время суда ухудшилось, может быть, и правда, но ничто не доказывает, что он не понимает выдвинутых против него обвинений или не может защищать себя. Нельзя сказать, чтобы он был душевнобольным в ту пору, когда им были совершены действия, в которых он теперь обвиняется.

Трибунал признал Гесса невиновным по пунктам три и четыре. Он виновен по пунктам один и два.

Таким образом, Гесса признали невиновным в преступлениях против человечества и военных преступлениях и виновным в развязывании захватнических войн и преступлениях против мира.

Судья Лоуренс объявил приговор Гессу:

– Подзащитный Рудольф Гесс, на основании пунктов, по которым вы были признаны виновным, трибунал приговаривает вас к пожизненному заключению.

Однако все впечатление от приговора было испорчено Гессом, который, отказавшись от использования наушников во время суда, пустым взглядом глядел на собравшихся в зале, не понимая, что ему выносят приговор.

Советский член трибунала генерал-майор юстиции Никитченко не во всем был согласен со своими коллегами-судьями. Он считал, что трое обвиняемых должны были получить более суровый приговор. Гесса, по его мнению, следовало приговорить к смерти, а не к пожизненному заключению.

 

10 октября 1946 года Контрольная комиссия союзников по Германии отвергла все апелляции осужденных военных преступников, отказав им в помиловании, и объявила, что смертные приговоры будут приведены в исполнение через повешение в Нюрнбергской тюрьме 16 октября 1946 года. Казнь должна была состояться в присутствии представителей всех четырех держав, восьми корреспондентов и официальных фотографов.

15 октября в Берлине было объявлено, что Рудольф Гесс и шесть других военных преступников, приговоренных к тюремному заключению, будут отбывать наказание в тюрьме Шпандау, расположенной в британском секторе Берлина. По иронии судьбы, Шпандау, рассчитанная на шестьсот узников, с 1933 года до конца войны использовалась нацистами в качестве сборного пункта для политических заключенных перед их отправкой в концлагеря.

Судьи трибунала выполнили свою миссию. Их суд был скорым и суровым. Большего от них ожидать было нельзя. Хартия Международного военного трибунала, которой они руководствовались, гласила, что преступление, совершенное по приказу вышестоящего начальника, не снимает ответственности с осужденного, но он может рассчитывать на смягчение наказания. Это правило нанесло большой удар по дисциплинарным уставам армий всех стран. Уставы требуют, чтобы подчиненные беспрекословно выполняли приказы своих командиров. Но правило, указанное в хартии, требует от всех призванных в армию задумываться о нравственной стороне каждого полученного ими приказа. Летчик, которому приказано нажать кнопку бомбометания, должен задать себе вопрос: а не совершает ли он военного преступления, сбрасывая атомную бомбу, от взрыва которой погибнут многие тысячи человек?

Нет сомнений в том, что это правило было разработано Международным военным трибуналом для того, чтобы менее крупные военные преступники не смогли избежать ответственности за свои преступления. Но всякая война – это преступление против человечества, и новое правило, быть может, сумеет приблизить будущее, когда не только войны, но и производство оружия будут объявлены вне закона.

Нюрнберг не прославится в веках объективностью своих приговоров. Но строгое соблюдение его хартии, быть может, позволит установить на земле прочный мир.

 

Редко кто из людей преступает закон из искреннего стремления делать зло. Большинство преступлений совершается людьми, которые уверены, что их действия оправданны. Члены святой инквизиции считали себя набожными людьми, любящими Господа. Они были убеждены, что, заключая еретиков в тюрьму, пытая и сжигая их на кострах, они совершают необходимое, оправданное и богоугодное дело.

Никто из нацистских военных преступников, за исключением Альберта Шпеера и Бальдура фон Шираха, не раскаялся в содеянном. Оба они заявили, что приговор, вынесенный им, справедлив, и не стали подавать прошений о помиловании.

Остальные нацисты считали, что их осудили неправильно. Они выполняли свой долг перед страной, фюрером и Богом. Они не считали свои действия преступными. Они требовали, чтобы их расстреляли, заявив, что казнь через повешение унижает их честь и достоинство.

Вполне возможно, что Герман Геринг предстал бы перед расстрельной командой и умер бы как солдат, армия которого потерпела поражение в бою. Но, получив отказ, он предпочел избежать позора виселицы.

Казнь должна была начаться сразу же после полуночи 16 октября 1946 года.

В 10 часов 45 минут вечера 15 октября часовой, охранявший Геринга, заглянул в глазок и увидел, что нацистский маршал авиации лежит в постели и, по-видимому, спит. Затем он услышал странный звук и увидел, что тело Геринга содрогается в конвульсиях. Часовой поднял тревогу и вбежал в камеру, но было уже поздно – Герман Геринг был мертв.

Врачи, осмотревшие тело маршала через несколько минут, обнаружили у него во рту маленькие осколки стекла и почувствовали запах цианистого калия. Тюремное начальство позже обнаружило небольшую латунную капсулу того же типа, что были найдены у многих нацистских лидеров после их захвата в плен. Эта капсула предназначалась для хранения стеклянного пузырька с цианистым калием.

Геринг оставил после себя три письма. Одно было адресовано его жене Эмме, другое – коменданту Нюрнбергской тюрьмы и третье – немецкому народу.

Позже комиссия, проводившая расследование, установила, что Геринг имел яд с момента своего ареста. Все свидетельствовало о том, что большую часть времени он хранил его в своем пупке, иногда пряча в прямой кишке, и что местом хранения капсулы могло служить незаметное углубление в туалете камеры. Здесь его мог обнаружить только тот, кто знал это место.

Герман Геринг мог покончить с собой в любое время после своего ареста. Но он предпочел высидеть весь судебный процесс и принял яд в самый последний момент, не желая болтаться на виселице. И мир понял, что он оставил с носом своих тюремщиков, избежав казни, к которой они его приговорили.

 

Самоубийство Геринга перед самой казнью привело в ужас всю тюрьму. Незамедлительно были предприняты строжайшие меры, которые должны были помешать другим осужденным свести счеты с жизнью. После последнего ужина десять человек, приговоренных к смертной казни, посетил в их камерах полковник Эндрюс, комендант тюрьмы. Он сообщил им, что сейчас их казнят, и дал время одеться. Сначала предполагалось, что осужденных отведут к месту казни без оков, но после самоубийства Геринга на пути к виселице их приковали наручниками к американским охранникам.

В гимнастическом зале Нюрнбергской тюрьмы были сооружены две виселицы. Обязанности палачей выполняли сержант и младший капрал американской армии.

Казни начались в 1 час 11 минут ночи и закончились в 2 часа 45 минут. (По другим данным, первым в 2 часа ночи 16 октября на эшафот отправился фон Риббентроп, а закончились казни в 3 часа 15 минут. – Ред. )

Лидеры нацистов по одному поднимались на эшафот. Перед смертью им разрешалось сказать несколько слов.

Иоахим фон Риббентроп произнес: «Боже, храни Германию! Мое последнее желание заключается в том, чтобы Германия осталась единой, а между Востоком и Западом возникло взаимопонимание ради мира во всем мире».

Генерал Вильгельм Кейтель встал у основания виселицы по стойке «смирно» и сказал: «Да не оставит милость Всевышнего германский народ! Более трех миллионов солдат погибли за Отечество до меня (Кейтель не посчитал пропавших без вести (более миллиона) и фольксштурмистов. По современным данным (профессор Рюдигер Оверманс), в боях погибло (убито и пропало без вести) 5 млн 300 тыс. только немцев. – Ред. ). Теперь я иду вслед за своими сыновьями. Все ради Германии!»

Эрнст Кальтенбруннер, который попросил, чтобы к нему привели священника, заявил: «Я любил немецкий народ и свое Отечество всем свои сердцем. Я выполнял свой долг в соответствии с законами своей страны. Я сожалею, что совершились преступления, в которых я не принимал никакого участия. Счастливой судьбы тебе, Германия!»

Альфред Розенберг продемонстрировал спокойное презрение к спектаклю, в котором ему пришлось играть одну из главных ролей Он поднялся на эшафот и умер, не произнеся ни слова.

Ганс Франк сказал: «Молю Бога, чтобы он принял мою душу. Пусть он отнесется ко мне милостиво. Я благодарен за хорошее отношение ко мне в тюрьме».

Вильгельм Фрик крикнул: «Да здравствует вечная Германия!»

Юлиус Штрейхер всеми силами упирался, и его пришлось тащить к виселице силком. Оказавшись у подножия эшафота, воскликнул: «Хайль гитлер!» Поднявшись на него, он снова закричал: «Еврейский праздник 1946 года! Сейчас я отправляюсь к Господу, а вас повесят большевики!»

Фриц Заукель произнес: «Я умираю безвинно. Приговор был несправедлив. Боже, сохрани Германию и сделай ее снова великой!»

Альфред Йодль, поднявшись на эшафот, щелкнул каблуками, выпрямился по стойке «смирно» и произнес: «Салютую тебе, моя Германия!»

Артур Зейсс-Инкварт должен был умереть последним. Он знал это и сказал: «Надеюсь, моя казнь станет последней казнью в трагедии Второй мировой войны, что уроки этой войны будут усвоены и что на земле воцарятся мир и взаимопонимание. Я верю в Германию!»

В 6 часов 15 минут утра 16 октября Контрольная комиссия союзников по Германии в Берлине объявила: «Приговоры, вынесенные 1 октября 1946 года военным трибуналом в Нюрнберге указанным ниже военным преступникам, были приведены в исполнение сегодня…»

Было также отмечено: «Герман Вильгельм Геринг покончил с собой в 10 часов 45 минут вечера 15 октября 1946 года».

На следующий день другое официальное сообщение известило мир о том, что тела казненных нацистских лидеров, в том числе Геринга, были сожжены, а прах тайно предан земле (высыпан в поток дождевой воды в канаве; по другим данным, развеян. – Ред. ).

 

В 1939 году, еще до того, как Британия объявила войну Германии, британская правительственная делегация приехала в Москву, чтобы изучить возможность заключения дружественного международного соглашения с Советским Союзом. Сталин заявил, что заключит такое соглашение только в том случае, если под его контроль перейдут страны Прибалтики и Бессарабия, но Британия пойти на это не могла. (СССР предлагал гарантии независимости странам Прибалтики Англией, Францией и СССР, но те были против, а Эстония даже угрожала, что будет воевать на стороне Германии. Латвия и Эстония подписали во время этих переговоров договоры о ненападении с Германией. – Ред. ) Переговоры зашли в тупик, и британская правительственная делегация (а также французская) вернулась домой ни с чем. Сложные дипломатические отношения между Советским Союзом и Великобританией улучшить не удалось. (СССР был готов в случае войны с Германией выставить 136 дивизий, 5 тыс. тяжелых и средних орудий, 10 тыс. танков, до 55 тыс. боевых самолетов. Англия же заявила, что выставит… 5 пехотных и 1 механизированную дивизию. – Ред. )

Необходимо было объяснить народу, почему провалились переговоры, и найти козла отпущения. Руководителем британской делегации был Уильям Стрэнг, которого Уинстон Черчилль охарактеризовал как «способного чиновника, но мало кому известного за пределами министерства иностранных дел». Народу было сказано, что «если бы британскую правительственную делегацию в СССР возглавлял кто-нибудь из ведущих министров, цель переговоров была бы достигнута». Когда защитник Гесса, доктор Зейдл, почуявший, что дело нечисто, на заседании Нюрнбергского суда искренне рассказал миру о существовании секретного соглашения между нацистской Германией и Советским Союзом, всем стало ясно, почему миссия британской делегации была обречена на провал – Сталину нужны были страны Прибалтики и Бессарабия, а Гитлер готов был ему их отдать. (До 1945 г. были общие интересы. Когда их не стало, имевшиеся противоречия переросли в холодную войну. – Ред. )

То, что о существовании секретного советско-германского соглашения стало известно всему миру, нанесло огромный удар по престижу Сталина. Все человечество узнало, что он вступил в соглашение со своим классовым врагом, чтобы проглотить небольшие страны, и вся мировая пресса гудела о лицемерной политике Сталина.

В умах западных союзников зародилось недоверие к Советскому Союзу. Репутация Сталина оказалась подмоченной, и кто-то должен был за это ответить.

Первой жертвой стал один из советских обвинителей, подчинявшийся прокурору Руденко. Этот обвинитель умер почти сразу же после Нюрнбергского процесса. Сообщалось, что «он случайно выстрелил в себя во время чистки пистолета». Но никто не потрудился объяснить, зачем юристу был нужен пистолет.

Следующей жертвой должен был стать офицер союзной армии, который сумел раздобыть и передать доктору Зейдлу копию советско-германского секретного соглашения. Адвокат Гесса заявил на суде, что этот человек ему незнаком, и не назвал его имени, но это вовсе не означало, что русские не узнают, кто он. Через несколько месяцев после казни нацистских преступников этот неизвестный человек в форме офицера американской армии погиб в автомобильной катастрофе, проезжая по улице Берлина неподалеку от советского сектора. Его тело вытащили из изуродованной частной машины, в которую врезался грузовик. Дрожавшие от страха свидетели неохотно заявили, что на их глазах тяжелый армейский грузовик на полной скорости врезался в легковую машину. Затем, отъехав назад, снова двинулся вперед, переехал разбитый автомобиль колесами и на большой скорости умчался прочь. Свидетели не могли сказать точно, какой армии принадлежал этот грузовик, и не запомнили его номер.

Дальнейшее расследование показало следующее: вскоре после столкновения дежурные часовые на демаркационной линии, которая разделяла Восточный и Западный Берлин, увидели, как мимо контрольно-пропускного пункта проехал тяжелый грузовик Красной армии (с 1946 г. – Советская армия. – Ред. ). На нем были следы серьезного столкновения, но он был по-прежнему управляем. В его кабине сидели не солдаты, а офицеры в форме советских органов госбезопасности. Доказать ничего не удалось, но по Западному Берлину на следующий день разнеслись слухи, что советская тайная полиция прикончила еще одну свою жертву.

У Сталина оставался еще один смертельный враг – Рудольф Гесс, который вызывал в Кремле особый гнев. Это был человек, который попытался объединить силы нацистской Германии и Великобритании в борьбе против Советского Союза. Кроме того, рассказ его защитника на суде о том, как Сталин предал коммунизм, никак не способствовал смягчению сталинского гнева.

 

Глава 26

ШПАНДАУ

 

Рудольф Гесс и шесть других нацистских военных преступников, которых суд приговорил к различным срокам тюремного заключения, пробыли в Нюрнбергской тюрьме еще девять месяцев, пока шло переоборудование тюрьмы Шпандау.

Условия содержания «самых больших преступников века» были продуманы тщательнейшим образом и согласованы с представителями всех четырех держав-победительниц.

 

 

Вид тюрьмы Шпандау с высоты птичьего полета. План крепостной тюрьмы, из которой, как считалось, невозможно было убежать

 

В крепостной тюрьме Шпандау, рассчитанной на шестьсот заключенных, должны были содержаться только эти семеро, и охранять их намеревались сильнее, чем сокровища короны. Охрану должны были нести представители всех четырех держав. Был составлен график, согласно которому каждая сторона должна была сторожить тюрьму в течение месяца: Франция – в январе, Великобритания – в феврале, Россия – в марте и Соединенные Штаты – в апреле. В мае весь цикл начинался сначала. В состав охраны входило двадцать восемь вооруженных солдат и один офицер. Кроме того, каждая сторона назначала своего коменданта, двух врачей, пять надзирателей, двух поваров, кухонных рабочих, носильщиков, прачек и истопника. Ежегодно на содержание тюрьмы планировалось выделять несколько сотен тысяч западногерманских марок. Эти деньги должны были поступать из бюджета города Берлина и федерального правительства.

 

18 июля 1947 года Рудольф Гесс, Альберт Шпеер, Вальтер Функ, Бальдур фон Ширах, Эрих Редер, барон Константин фон Нейрат и гросс-адмирал Карл Дёниц были разбужены в четыре часа утра. Им сообщили, что их переводят из Нюрнбергской тюрьмы в берлинскую тюрьму Шпандау. Им дали совсем немного времени для сборов, после чего приковали наручниками к военным полицейским американской армии и поспешно вывели наружу. На двух машинах скорой помощи в сопровождении броневиков и грузовиков с солдатами их отвезли в тщательно охраняемый аэропорт. Через два с половиной часа самолет «Дакота» («Дуглас» ДС-3, известный также как С-47 и др. В СССР выпускался по лицензии (ПС-84 и переделанный под советские моторы и ГОСТы – Ли-2. – Ред. ) с семью нацистскими преступниками и их охраной на борту приземлился в аэропорту Гатов, который охранялся британскими Королевскими военно-воздушными силами и располагался в британском же секторе Западного Берлина. Машины с зашторенными окнами в сопровождении вооруженной охраны отвезли узников в район Шпандау Западного Берлина.

В тот жаркий июльский день район Шпандау представлял собой убогое зрелище. Улицы с домами, брошенными своими обитателями, напоминали о недавно закончившейся войне. Повсюду валялись разорванные матрасы, ржавые ведра и тазы, разбитые бутылки и кучи гниющего мусора. Шпандау представлял собой мрачную картину уродства и нищеты, и звон колоколов маленькой церквушки, стоявшей неподалеку, казался чем-то инородным в этой ужасной атмосфере.

Крепостная тюрьма Шпандау, построенная из красного кирпича, занимала площадь 3,2 гектара. Она состояла из обветшавшего главного здания и различных пристроек. Территория тюрьмы была обнесена проволочной сеткой с очень мелкими ячейками, на которой висело предупреждение на английском и немецком языках:

 

К ограде не приближаться!

Охранникам приказано стрелять!

 

За внешней оградой шла внутренняя, через которую был пропущен ток. За ней располагалась заминированная полоса – все это должно было сделать тюрьму неприступной. Далее возвышалась восьмиметровая тюремная стена с девятью бетонными башнями, на которых день и ночь дежурили солдаты одной из союзнических армий, держа автоматы на изготовку. Над стеной развевался флаг Красного Креста, укрепленный на крыше тюремного госпиталя, и можно было разглядеть несколько тюремных окошек, забранных решеткой.

Две охраняемые машины, в которых везли семерых узников, въехали в тюремные ворота в 11 часов утра. Гесс был последним из заключенных, и ему присвоили номер 7. Он занял камеру под этим же номером.

Семь узников, за каждым из которых шло по охраннику, поднялись по двенадцати каменным ступенькам и прошли в главное здание, где их отвели в помещение главного надзирателя и велели раздеться. Голышом они прошли по коридору в медицинский кабинет, где их измерили, взвесили и обследовали. Обследование проводили четыре врача – по одному от каждой страны-победительницы. Затем узников отвели обратно в комнату главного надзирателя, где британец из Абердина по фамилии Чизхолм обратился к ним на хорошем немецком:

– Отныне вас будут звать только по номерам. – Он указал на семь стопок одежды, лежавших на столе. – Вот ваша одежда. Здесь семь комплектов.

Номер 1 предназначался для Бальдура фон Шираха, номер 2 – для гросс-адмирала Карла Дёница, номер 3 – для барона Константина фон Нейрата, номер 4 – для гросс-адмирала Эриха Редера, номер 5 – для Альберта Шпеера, номер 6 – для Вальтера Функа и номер 7 – для Рудольфа Гесса.

Когда узники оделись, им приказали вытащить содержимое из своих мешков, и все их личные вещи, за исключением семейных фотографий, были отобраны. После этого им зачитали отрывки из «Правил внутреннего распорядка»:

«Заключенные должны ежедневно работать, за исключением воскресных дней, в зависимости от состояния их здоровья. Работа будет заключаться в уборке тюрьмы и других заданий… В свободное от работы время узникам разрешается гулять в тюремном дворе или в той части тюрьмы, где расположены их камеры, в зависимости от условий погоды, не менее чем один час в день, разделенный на две части – первая прогулка утром, вторая – днем.

Заключенным разрешается встречаться с духовником и гулять сообща, но запрещается без особого разрешения разговаривать друг с другом или со своими охранниками, за исключением главного надзирателя. Заключенным разрешается обращаться к главным надзирателям с вопросами, касающимися их работы, болезней, и с личными просьбами. В отсутствие главного надзирателя заключенные могут, в случае крайней необходимости, обратиться к надзирателям, а надзиратели обязаны немедленно сообщить об этом главному надзирателю, не вступая в разговор с заключенными.

Распорядок дня был таков:

6.00. Заключенные встают, одеваются и по двое идут умываться.

6.45–7.30. Завтрак.

7.30–8.00. Уборка постелей и камер.

8.00–11.45. Уборка тюремного коридора и выполнение других необходимых работ. При назначении на работы должно учитываться физическое состояние каждого заключенного.

12.00–12.30. Обед.

12.30–13.00. При выполнении легких работ заключенным разрешается отдыхать в камерах. При выполнении трудных работ на открытом воздухе время отдыха 12.30–14.00.

13.00 или 14.00–16.45. Обычная работа.

17.00. Ужин.

22.00. Выключается свет.

По понедельникам, средам и пятницам с 13.00 до 14.00 заключенных будут брить и стричь, по мере необходимости».

После этого семеро узников были выведены из кабинета главного надзирателя и проведены мимо стальной двери в коридор внутреннего блока, где располагались камеры. Это был тридцатиметровый внутренний коридор, куда выходили двери тридцати двух камер. Убежать отсюда было невозможно.

Гессу была отведена камера под номером 7 – в самом дальнем конце направо. Она была длиной два с половиной метра и шириной полтора метра. Стены ее недавно выкрасили заново. В камере стояла металлическая койка с матрасом, деревянный стул, стол, параша, а к стене был привинчен деревянный ящик с двумя полками, на которых лежали мыло и полотенце. Высоко под потолком, куда нельзя было дотянуться, располагалось небольшое окошко с толстыми решетками, а с потолка свешивалась голая лампочка, защищенная железной сеткой.

Как только Гесс вошел в свою камеру, дверь за ним с грохотом захлопнулась, и охранник запер ее снаружи. Гесс оказался в помещении, где ему предстояло провести остаток своей жизни.

Других таких тюрем, как Шпандау, нет. На ее сторожевых башнях двадцать четыре часа в сутки дежурят солдаты с пулеметами. Дежурные охранники на прожекторных башнях каждые десять минут обязаны нажимать на специальную кнопку – это отмечается на электронном индикаторе в помещении коменданта тюрьмы. Войти или выйти из тюрьмы можно только через главный вход. И даже если кто-то попытается применить вертолет, чтобы увезти кого-нибудь из узников во время прогулки или работ на открытом воздухе, он будет уничтожен плотным пулеметным огнем.

Но, несмотря на все преграды этой самой охраняемой в мире тюрьмы, нашелся человек, который решил, что сумеет преодолеть их. Человеком, который надеялся освободить бывшего заместителя фюрера и других нацистских военных преступников, был генерал СС Отто Скорцени по прозвищу Меченый, тот самый головорез, который вырвал из рук союзников Муссолини (Муссолини, находившегося под арестом в отеле расположенном в горном массиве Гран-Сассо, охраняли итальянские солдаты. – Ред. ) и доставил его в целости и сохранности в Вену на маленьком самолете «Физелер-Шторьх».

«Дайте мне сотню надежных бойцов и два самолета в придачу, и я вытащу Гесса и шестерых остальных из Шпандау, – заявил Скорцени. – Однако в случае непредвиденных осложнений я в первую очередь займусь спасением Гесса».

Тем не менее план Скорцени не был осуществлен, поскольку о нем узнала британская разведка. Но союзники понимали, что рано или поздно кто-нибудь другой захочет вызволить узников, и без того уже беспрецедентная охрана тюрьмы была усилена.

 

Тюремный режим отличался суровостью и соответствовал идее, что заключение – это наказание. Узникам разрешалось гулять всего лишь по тридцать минут два раза в день. Полчаса они ходили по кругу в тюремном дворе, а потом возвращались назад в свои камеры.

Послаблений было очень мало.

Каждую неделю им разрешалось написать своим домашним одно письмо, содержащее не более 1200 слов, а каждое полученное письмо после прочтения забиралось тюремными властями.

Разрешалось читать книги – но их количество было ограничено, и они были строго отобраны.

Во время еды позволялось выбирать блюда, правда, выбор их был весьма небогат.

Семьи заключенных могли приезжать к ним на свидание через определенные промежутки времени. Продолжительность свиданий была строго ограничена. Гесс был единственным узником Шпандау, который отказался встречаться со своей семьей. Он не видел жену и сына с 1941 года, но мысль о том, чтобы встретиться с ними в этих ужасных условиях, была для него невыносима. Он заявил, что не хочет унижать их посещением военного преступника.

Он уже шесть лет находился в заточении, причем большей частью в изоляции. Он привык довольствоваться обществом самого себя, и перемена места заключения для него мало что изменила. Он научился погружаться целиком в свои мысли и в свой внутренний мир и не разговаривал со своими товарищами по несчастью – он пытался держаться отстраненно. Его нежелание вступать в контакт было так велико, что он не желал разговаривать даже с тюремными врачами и главными надзирателями. На их вопросы он давал односложные ответы и старался поскорее прекратить разговор.

Всем сотрудникам и охранникам тюрьмы Шпандау было строго-настрого запрещено рассказывать кому бы то ни было о том, что происходит за ее стенами. Весь персонал жил по военным законам и в случае малейшего непослушания подвергался суровому наказанию. Тем не менее за стены тюрьмы просочилась кое-какая информация – один из охранников рассказал о разговоре, который состоялся у него с Гессом сразу же после прибытия заместителя фюрера в Шпандау, еще до того, как он полностью отказался от контактов с окружающими его людьми. Этот неизвестный охранник пожалел заключенного номер 7, изможденное лицо которого и глубоко запавшие глаза свидетельствовали о душевных муках. Рискуя свободой, этот охранник передал свой разговор с Гессом:

«Офицер охраны Шпандау.  Вам не следует избегать людей. Если вы будете с кем-нибудь общаться, не важно с кем, вам станет гораздо легче переносить заточение.

Гесс.  Мне уже ничто не поможет. Я приговорен к пожизненному заключению. Я знаю, что мне уже никогда не выйти на свободу.

Офицер.  Не отчаивайтесь. Всегда нужно надеяться на лучшее. Всегда есть шанс, что вас рано или поздно освободят – быть может, даже раньше, чем вы думаете.

Гесс.  Зачем им меня освобождать? Я хотел принести людям мир и покончить с войной. Но во время суда никто не принял это во внимание. Я – ненавистный всем заместитель нацистского фюрера. Военный преступник. Сталин обвиняет меня в том, что это я начал войну с Россией. Я знаю, что это значит. Сталин меня никогда отсюда не выпустит. Меня утешает лишь одна мысль: те, кто отказались выслушать меня, когда я прилетел в Англию, сами разделят мою судьбу и судьбу моих товарищей. Большевизм подчинит себе весь мир, и да поможет Бог миллионам людей, которые окажутся в рабстве у русских!»

Гесс по-прежнему не вступал ни с кем в контакты. Он создавал властям тюрьмы больше всего проблем. Ежедневный журнал Шпандау содержит множество записей о том, как он нарушал режим и какому наказанию его за это подвергали.

Однажды утром охранник вошел в камеру и увидел, что заключенный номер 7 лежит в постели и не собирается вставать.

Он приказал:

– А ну, вставайте!

– Нет, не встану. Я болен.

– Номер семь, подъем!

Охранник произнес этот приказ три раза. Но Гесс не подчинился, и охранник вызвал подмогу. Заключенного номер семь вытащили из постели и выгнали из камеры. Об этом было доложено всем четырем военным комендантам, которые издали приказ о наказании: «За злостное непослушание его койку убирать сразу же после подъема и не вносить до выключения света, лишая заключенного дневного отдыха; только деревянный стул должен оставаться в камере, и чтение запрещается».

Через четыре дня Гесс пожаловался, что его здоровье ухудшилось и он не может встать с постели. Врач, однако, решил, что физическое состояние заключенного номер 7 соответствует норме, и, хотя было видно, что Гесс действительно болен, его принудили подчиниться строгому режиму Шпандау.

 

Глава 27

«ВО ИМЯ ДОБРА ИЛИ ЗЛА»

 

Разгром гитлеровской армии и оккупация Германии произвели в умах немцев настоящую революцию. Они увидели, что фюрер был колоссом на глиняных ногах, а когда узнали, какие зверства творились в Аушвице (Освенциме), Бельзене и других концлагерях, то в ужасе вскинули вверх руки и закричали, что понятия не имели о бесчеловечной политике рейха.

Повсюду работали суды, где слушались дела бывших нацистов. Органы власти были завалены доносами. Признаться в верности Гитлеру и Третьему рейху было равносильно самоубийству, и многие немцы стремились осудить политику нацистов, заявляли о том, что ничего не знали о творившихся в их стране зверствах.

Фрау Ильзе Гесс вступила в нацистскую партию сразу же после ее создания. Кроме того, она была женой военного преступника, приговоренного к тюремному заключению, и к ней относились как к прокаженной. Многие из тех, кто с искренним энтузиазмом аплодировал речам ее мужа, теперь сторонились фрау Ильзе и ее сына, а другие прямо из кожи вон лезли, чтобы посильнее оскорбить и унизить ее.

Фрау Гесс оказалась в незавидном положении. С падением Третьего рейха она лишилась всех источников дохода. У нее не было никого, к кому бы она могла обратиться за помощью, а ненависть со стороны многих людей была так велика, что она боялась за свою жизнь.

Ради сохранения своей собственной жизни и жизни своего сына ей в 1945 году пришлось покинуть Мюнхен. Она уехала в Хинделанг (в горах на юге Баварии) и поселилась на небольшой вилле, где хранила библиотеку своего мужа. Но делать этого не следовало. Когда она поселилась на вилле, полиция проверила у нее документы, и это привлекло к ней внимание властей. Французское военное командование приказало арестовать ее.

Фрау Гесс не совершала никаких преступлений, но все знали, что она жена бывшего заместителя фюрера. Многие думали, что ей известны многие тайные дела нацистской партии в ту пору, когда Германией правил Гитлер. Французские власти продержали ее в тюрьме восемнадцать месяцев, подвергая бесконечным допросам и унижениям. Ее сыну, Вольфу, было в ту пору восемь лет, но, к счастью, была еще жива мать фрау Ильзе. В мире, где имя Гесса было предано проклятию, бабушка Вольфа взяла на себя все заботы о нем и окружила его любовью и привязанностью, в которых так нуждаются дети.

Заключение ожесточило фрау Ильзе. Она не несла никакой ответственности за действия мужа – так же, как ни один человек не виноват в преступлениях другого. Люди, посадившие ее в тюрьму, не предъявив никакого обвинения и не сумев доказать ее участия в каком-либо преступлении, грубо нарушили права человека.

После освобождения она оказалась в ужасном положении – у нее не было ни гроша. Чтобы жить, ей нужно было найти работу, но никто не хотел ее брать. Она была умна, образованна, но, куда бы она ни обратилась, везде получала отказ. Она была женой нацистского преступника, а значит, замаралась и сама. Фрау Ильзе согласна была взяться за любую работу, чтобы не умереть с голоду.

Но годы шли, Германия возрождалась, и старые предрассудки стали забываться. Один из друзей фрау Ильзе пригласил ее на должность экономки в его гостевом доме в Бергерберге, в горах близ Хинделанга. Это был подарок судьбы, и фрау Ильзе с головой погрузилась в новую для нее работу, стремясь выполнять ее как можно лучше. Прекрасно понимая, что жена бывшего заместителя фюрера тоскует о своем муже, которого она не видела с 1941 года, владелец Бергерберга выделил ей в гостевом доме одну комнату для Рудольфа Гесса, на тот случай, если его все-таки выпустят из тюрьмы.

Эта комната до сих пор ждет его. Ее стены обшиты неокрашенным деревом, а из окна открывается великолепный вид на покрытые сосновым лесом горы Баварских Альп, близ которых одинокий посланник мира летел в Шотландию. Фрау Гесс обставила комнату очень просто и поместила в ней немногие сохранившиеся личные вещи Гесса. Здесь стоят его любимые книги, хранятся его рукописи, игрушки, которыми он играл с Вольфом, и его радиоприемник «Сименс», до сих пор настроенный на волну Калуннборга.

 

Прошли годы, и Вольф Рюдигер Гесс вырос. Он любит своего отца и предан ему, в чем никто не может его упрекнуть.

В 1959 году, когда ему исполнилось двадцать один год, ему пришла повестка в армию ФРГ. Он написал заявление об отказе от военной службы и отослал его в трибунал, рассматривающий подобные заявления. Вольф аргументировал свой отказ тем, что представители стран НАТО в 1946 году приговорили его отца к пожизненному заключению и его совесть запрещает ему служить в войсках бывших судей его отца. Он писал, что одной из причин, по которой Международный военный трибунал приговорил его отца к заключению, было его участие в создании германской армии. Вольф подчеркивал, что с его стороны и со стороны тех, кто призвал его в армию, было бы нелогично требовать от него, чтобы он теперь служил в этой самой германской армии!

Аргументы Вольфа были весьма логичны, но власть опирается на законы и постановления, а не на логику. Поэтому после семимесячного изучения заявления ему прислали официальный ответ, который гласил: «…мы освобождаем от службы только тех, чья совесть не позволяет служить в армии по религиозным или философским соображениям». Власти понимали, что Вольф Гесс может предать свое дело гласности, и предпочли его замять. Они не признали аргументы Вольфа правомочными, но и своих позиций сдать не захотели. Господину Вольфу Рюдигеру Гессу было отказано в освобождении от военной службы, но и новой повестки о призыве он больше не получал. Он мог продолжать свою обычную жизнь.

А тем временем Рудольф Гесс в тюрьме Шпандау расплачивался за преступления, в которых его признали виновным, и отбывал пожизненное заключение.

Но его не должны были подвергать подобному заключению.

 

Глава 28

К ВОПРОСУ О ГУМАННОСТИ

 

Итак, Гесс по-прежнему пребывал в заточении.

Он читал газеты и был в курсе того, что происходит в мире. Изо дня в день он сидел на деревянном табурете в своей камере, которую однажды с горечью назвал своими «апартаментами», читая или занимаясь медитацией. Его интересовали вопросы планировки новых городов и автоматизации, а также социальные и экономические проблемы. Он читал Гете, Шопенгауэра, Вольтера и по-прежнему увлекался йогой, мистицизмом и астрологией. Время от времени он обращался с просьбой разместить в его камере предметы, которые помогли был ему скрасить долгие, тоскливые годы заточения. Он просил, чтобы ему установили ночник, провели звонок, чтобы он мог позвонить, когда ему станет плохо, и устройство для приготовления чая или кофе. Но во всем этом ему было отказано. И с каждым новым отказом он все глубже погружался в себя.

Все эти годы он очень мало говорил. Но все сказанное было полно горечи: «Никогда больше я не запру в клетку птицу. Только теперь я понял, почему японцы или китайцы, когда им улыбалась удача, покупали птиц в клетках и выпускали их на волю. Возможно, и я однажды сделаю то же самое».

Так проходили годы.

 

В 1954 году, после семи лет тюремного заключения, на свободу вышел барон Константин фон Нейрат, здоровье которого сильно пошатнулось. Он отсидел семь лет из пятнадцати, к которым был приговорен.

В 1955 году вышел на волю гросс-адмирал Эрих Редер – он был стар и много болел. Он отсидел девять лет, хотя был приговорен к пожизненному заключению.

Гросс-адмирал Карл Дёниц, взявший на себя обязанности фюрера после того, как Гитлер покончил с собой, отсидел десять лет и был освобожден в 1956 году.

Вальтер Функ освободился в 1957 году из-за ухудшения здоровья, отсидев одиннадцать лет при приговоре «пожизненное заключение».

В 1966 году из Шпандау были выпущены Альберт Шпеер и Бальдур фон Ширах. Они отсидели весь свой срок – двадцать лет.

И только Гесс остался в тюрьме. Одинокий старик, охраняемый в огромной тюрьме небольшим отрядом солдат.

 

Многие понимали, что Гесс – душевнобольной и заточение не поможет ему излечиться. В 1947 году его защитник доктор Зейдл передал в Контрольную комиссию союзников прошение о том, чтобы его клиент был выпущен на свободу из гуманитарных и медицинских соображений.

Но прошение было отклонено. Судьба нацистских военных преступников решалась единодушным соглашением представителей всех четырех держав. На просьбу выпустить Гесса наложила вето Россия.

В 1956 году, после того как из Шпандау были освобождены по состоянию здоровья сразу два военных преступника, доктор Зейдл снова обратился с призывом к милосердию, на этот раз к Генеральному секретарю ООН.

Но и это прошение не принесло успеха.

В 1959 году доктор Зейдл обратился в Европейскую комиссию по правам человека в Страсбурге. К этому времени на свободу вышли уже четыре военных преступника. Только один из них отсидел свой срок полностью, трое других были выпущены из-за ухудшения здоровья, а ведь двое из них были приговорены к пожизненному заключению!

И на этот раз доктора Зейдла ждал отказ.

Следующую попытку адвокат сделал в 1966 году, когда из Шпандау, отсидев свои двадцать лет, вышли Шпеер и фон Ширах. Он послал главам четырех держав по посольским каналам прошение на тридцати трех страницах, в котором просил выпустить Гесса на свободу.

(Прошение доктора Зейдла в сокращенном варианте приводится в приложении.)

В этом документе приводились юридические и медицинские обоснования его просьбы.

Но оно было проигнорировано.

К тому времени все уже знали, что единственной стороной, возражающей против освобождения Гесса, был Советский Союз. Но заточение Гесса – бесчеловечность более чем четвертьвекового содержания больного старика в тюрьме начала тревожить совесть всех гуманных людей.

Профессор Юлиус Эпштейн из Станфордского университета отправил письмо лично премьеру Советского Союза:

«Дорогой мистер Косыгин,

Я беру на себя смелость писать Вам о Рудольфе Гессе, последнем и единственном узнике Шпандау.

Правительства Соединенных Штатов, Великобритании и Франции уже неоднократно требовали его освобождения. Единственным правительством, которое не хочет совершить этот гуманный акт, является советское правительство. Почему? Советское правительство никогда не объясняло, почему оно хочет, чтобы Рудольф Гесс умер в Шпандау.

Как вы знаете, Международный военный трибунал в Нюрнберге признал Рудольфа Гесса не виновным в военных преступлениях и преступлениях против человечества. Он был приговорен к пожизненному заключению за участие в развязывании захватнических войн.

Рудольфу Гессу семьдесят четыре года. Двадцать восемь из них он провел в тюрьме. Бесчисленное множество людей публично требовало его освобождения. Эти требования полностью соответствуют этическим нормам социалистов. Среди тех, кто выступает за освобождение Гесса, мистер Уинстон Черчилль и сэр Хартли Шоукрос, который был британским обвинителем Гесса.

Я беру на себя смелость перечислить лишь немногих людей, которые тоже требуют освобождения Гесса. Это профессор Хан, профессор Гейзенберг, Мартин Неймёллер, Андре Франсуа-Понсе, Сефтон Делмер, Жан Ануй, епископ Лилье, Эрнст Юнгер, Фрэнсис Ноэль-Бейкер, лорд Роберстон из Окриджа, лорд Рассел из Ливерпуля, епископ Вулвичский и доктор Отто фон Габсбург.

Это лишь несколько человек из восьми сотен людей, представляющих все религии и политические течения мира, которые подписали открытое письмо с просьбой освободить Рудольфа Гесса.

1958 год был объявлен Организацией Объединенных Наций Годом прав человека.

Позвольте же мне предложить Вам пересмотреть отношение советского правительства к Гессу из истинно гуманных принципов».

Но просьба профессора Юлиуса Эпштейна не была услышана.

 

26 апреля 1969 года Рудольфу Гессу исполнилось семьдесят пять лет. Он сидел на деревянном табурете в своей камере, не зная, что у стен тюрьмы Шпандау проходит демонстрация, организованная Комитетом помощи освобождения Рудольфа Гесса. Демонстранты ходили взад-вперед мимо ворот тюрьмы с плакатами, на которых были написаны следующие слова: «Рудольф Гесс хотел положить конец войне. Неужели он должен умереть за это в Шпандау?»

Профессор Бертольд Рубин из Кельна возглавил делегацию, которая подошла к воротам тюрьмы, и положил здесь букет роз для Гесса.

Более шести тысяч человек подписали обращение с требованием освободить Гесса.

 

Гесса всегда заботило его физическое здоровье. Многие симптомы его болезни, вероятно, были вызваны состоянием его психики, но к концу 1969 года у него так сильно обострилась болезнь желудка, что медицинские специалисты, отвечавшие за его здоровье, не на шутку встревожились. В ноябре 1969 года русские врачи в Шпандау решили, что его надо класть в больницу. Но когда советский врач сказал Гессу, что его необходимо отвезти в госпиталь, он отказался ехать. Гесс пришел в сильное возбуждение и обвинил советского надзирателя в том, что он дал ему яд. Только после того, как в Шпандау был вызван представитель одной из западных держав, который заверил Гесса, что его поместят в британский военный госпиталь в Западном Берлине, он успокоился и согласился ехать.

Задолго до этого представители всех четырех держав договорились, что если кому-нибудь из военных преступников понадобится лечение в стационаре, то его положат в британский военный госпиталь в Берлине. Это был один из самых современных госпиталей в мире. Он был оборудован подземными палатами для больных и операционным отделением, где врачи могли оперировать даже в условиях атомной войны.

24 ноября 1969 года Гесса доставили на второй этаж этого госпиталя, где для него подготовили помещение. И хотя вход в него преграждала железная решетка и такие же решетки красовались на окнах, обстановка здесь была гораздо более свободной, чем в Шпандау.

После тщательного обследования врачи установили, что у Гесса – язва желудка. Американский, британский и французский специалисты пришли к решению, что его необходимо оперировать, но против этого выступил советский доктор, который заявил, что, по его мнению, в операции нет никакой необходимости. Гесс был пациентом британского военного госпиталя, но ответственность за него по-прежнему несли четыре державы. И из-за того, что советская сторона наложила свое вето, операция была отменена – ее заменили щадящей диетой.

Лорд Шоукрос, который на Нюрнбергском процессе был главным обвинителем от Великобритании, с возмущением отозвался о «трусости» британских властей, которые подчинились советскому вето, хотя врачи трех других стран считали операцию необходимой. «Я не буду ничего говорить о гуманности, хотя по-прежнему верю, что благословенны милосердные», – заявил он.

Гесс был очень слаб. У него было высокое давление, ноги и руки отекли, он не мог пройти и нескольких метров, чтобы у него не заколотилось сердце. Он написал сыну Вольфу, чтобы тот нашел для него независимого врача. Семья Гесса обратилась с просьбой, чтобы Гесса лечил выдающийся западногерманский хирург, профессор Рудольф Ценкер. Но русские дали на это короткий и быстрый ответ – «нет!».

 

Незадолго до Рождества, видимо опасаясь, что это будет его последнее Рождество на земле, Гесс впервые попросил, чтобы ему разрешили встречу с женой и сыном.

Он имел на это полное право. Британские власти пообещали, что в сочельник он в течение полутора часов будет иметь возможность общаться с родными. Однако позже продолжительность визита фрау Ильзе и Вольфа сократили до получаса. Жена и сын Гесса обратились с просьбой продлить этот срок хотя бы до часа, но получили отказ.

Когда фрау Гесс и ее сын прибыли в госпиталь, их ознакомили с правилами, которые их сильно поразили. От них потребовали подписать список условий, состоящий из девяти пунктов. Среди условий были и такие:

1. Им запрещалось дотрагиваться до Гесса или пожимать ему руку.

2. Они должны были подвергнуться обыску.

3. Им запрещалось рассказывать кому бы то ни было о том, что происходило во время визита к Гессу.

Вольф Гесс позже рассказывал: «Я отказался подписать этот документ. Я заявил, что особенно возмущен условием, которое требовало сохранять подробности нашего визита в тайне. На это мне ответили, что, если я расскажу о чем-нибудь, мне уже больше никогда не позволят встретиться с отцом. Я выразил протест против этой угрозы. Я всегда верил, что никто не имеет права нарушать свободу слова на Западе. Я очень дорожу этим принципом, поскольку именно он позволяет мне долгие годы бороться за освобождение моего отца. Мне предстояло принять одно из самых сложных решений в моей жизни. Я знал, что в соседней комнате меня и мою мать с нетерпением ждет отец, и мы тоже сгорали от желания увидеться с ним. Но я все еще сомневался. Тут вошла британская медсестра и сказала, что на свидание с отцом нам осталось уже меньше получаса. И тогда я сдался. Я подписал этот документ, и моя мать тоже. Поэтому все, что я могу сказать о нашем первом визите к отцу, это то, что нам запретили о нем рассказывать. Я думаю, что это позор, когда четыре великие державы позволяют себе так обращаться с одним больным стариком».

Для отца, матери и сына, воссоединившихся после двадцати восьми лет разлуки, это момент был, конечно, очень волнующим, но им не позволили сделать встречу по-семейному теплой. За ней наблюдали американский, британский, французский и русский коменданты тюрьмы Шпандау. Жена и сын не могли даже подойти к бедному, слабому старику, лежавшему на больничной койке.

Фрау Гесс привезла мужу подарки: небольшую веточку рождественской елки, мыло, книги и пластинку с музыкой Шуберта. Когда отведенные полчаса истекли, она опять попросила продлить свидание.

Но ей было отказано.

После посещения отца Вольф Гесс сказал: «Это было одно расстройство. Ведь я фактически заново знакомился со своим отцом. Моя мать тоже была сильно огорчена». Больше он ничего не сказал. Он боялся, что четыре державы не позволят ему впредь видеться с отцом.

Весть о том, что Гесса перевели в госпиталь, дала новый импульс кампании за его освобождение.

30 ноября 1969 года лорд Оукси, бывший судья Лоуренс, тот самый британский судья, который вынес приговор Гессу, сообщил Вольфу Гессу о своем согласии поддержать борьбу за освобождение узника номер 7. Незадолго до этого он уже сообщал британскому правительству, что пришло время проявить милосердие к Гессу, поскольку он уже очень стар и болен.

Лорд Шоукрос опубликовал в газете «Таймс» письмо, в котором выражал мнение, что продолжающееся заточение Гесса никому не приносит пользы и оскорбляет все понятия о справедливости. Он писал: «Пожизненный приговор Гессу, вынесенный Международным военным трибуналом в Нюрнберге, ни в коей мере не был, по сравнению с другими, мягким. Я подозреваю, что все мы на Западе считали само собой разумеющимся, что он со временем будет отменен, как это всегда делается в цивилизованных системах уголовного права, и не станет в буквальном смысле слова пожизненным».

Тогда же, 30 ноября 1969 года, на конференции американских военных юристов в Мюнхене три человека – Мелвин Белли, Ф. Ли Бейли и Морган Эймс – назвали приговор, вынесенный Гессу, «непостижимым». Эти три юриста тщательно изучили все материалы Нюрнбергского суда и сделали следующий вывод: «Пожизненный приговор, согласно документам, с которыми мы работали, был, вероятно, судебной ошибкой. Пребывание Гесса в тюрьме вот уже более двадцати лет противоречит принципам западной юриспруденции и является нарушением прав человека».

В палате общин лидеры всех политических партий подписали обращение с призывом освободить Рудольфа Гесса из тюрьмы Шпандау. Среди 145 членов палаты, подписавших это обращение, были Дуглас Хоугтон, председатель парламентской лейбористской партии, сэр Артур Вере Харви, председатель комитета «заднескамеечников» тори 1922, и бывший лидер либералов Джо Гримонд. Бывший министр обороны Эмануэль Шинвелл был еще одним из подписавших, кто занимал высокий пост в правительстве. В обращении парламентарии потребовали от правительства, чтобы оно продолжило борьбу за освобождение Гесса.

Эйри Нив, кавалер орденов «За безупречную службу», Британской империи 4-й степени и «Военный крест», а также член парламента, входил в состав команды, собиравшей улики для обвинения против ведущих военных преступников. Он выступал в роли посредника между Гессом и трибуналом и ежедневно общался с бывшим заместителем фюрера. Нив утверждал: «Британия вместе с Францией и Соединенными Штатами Америки должна потребовать от русских, чтобы они согласились освободить Гесса из соображений гуманности. Если этот вариант не сработает, три державы должны будут освободить его сами. Трагедия продолжается слишком долго».

Мистер Нив выразил свое мнение о необходимости выпустить Гесса на свободу в письме секретарю министерства иностранных дел Майклу Стюарту: «Я считаю, что нацисты были самыми варварским врагами, с которыми нам пришлось иметь дело. Но это не повод для того, чтобы самим поступать так же, как поступали они».

Мистер Нив повсюду выступал с требованием, чтобы пожизненный приговор Гессу был отменен, а самого его выпустили на свободу: «Его освобождение не имеет никакого отношения к вопросам безопасности, войны или мира. Я не верю, чтобы оно хоть в какой-то мере могло создать угрозу для будущего жителей Западного Берлина. Мы не должны думать, что у русских есть хоть какие-то причины заявлять, что мы нарушили соглашения, касающиеся управления этим городом и его жизни».

 

Так месяц за месяцем тянулась эта волынка.

Люди по всему миру осуждали позицию русских, но они не желали сдаваться. Они не дали вбить ни единого клинышка под ворота тюрьмы Шпандау.

К концу декабря 1969 года, когда Гесс находился в британском военном госпитале, три западные державы предложили Советскому Союзу вывести из Шпандау охранников, поскольку в тюрьме не было ни единого узника. Но русские, вероятно, решили, что если тюрьму закрыть, то вернуть туда Гесса будет уже практически невозможно. И они заявили, что Шпандау будет охраняться, как и раньше.

«Но давайте тогда снимем хотя бы часовых с башен», – предложили англичане. «Нет, этого делать нельзя, – ответили русские, – поскольку это стало бы нарушением существующего соглашения о режиме тюрьмы».

Поэтому 1 января 1970 года офицер и двадцать четыре солдата полка королевских фузилеров подошли строевым шагом к воротам тюрьмы и взяли оружие на караул. Ворота открылись, и оттуда вышли американские охранники, которые весь декабрь, включая и рождественские праздники, несли строгую охрану тюрьмы, в которой не было ни единого заключенного. Смена охраны произошла по-военному четко.

– Это какое-то шпандаусское безумие, – заявил Эйри Нив. – Русские превратили нас всех в посмешище.

Сменилось охрана и в госпитальной палате Гесса. Британские, русские, французские и американские надзиратели продолжали посменно дежурить у дверей в палату – двое дежурили, а двое – отдыхали.

В медицинском бюллетене о состоянии здоровья Гесса от 1 января было написано: «Лечение язвы продолжается. Состояние его удовлетворительное. Дата выписки еще не определена».

Пресса и радиостанции всего мира отмечали, что число сторонников освобождения Гесса растет. Джордж Томсон, заместитель секретаря министерства иностранных дел Британии, обсуждая в Берлине 30 января 1970 года с другими британскими чиновниками отказ русских освободить Гесса, сказал: «Гесс, этот больной старик, должен быть немедленно освобожден из соображений гуманности».

Но русских не тревожило общественное мнение. В начале февраля 1970 года они потребовали от своих западных союзников, чтобы Гесс был возвращен в тюрьму. Они также разработали план сооружения при ней госпитального корпуса, чтобы в том случае, если узник номер 7 серьезно заболеет, его можно было бы лечить на месте.

Вольф Гесс сказал: «Весть о том, что отца могут вернуть в тюрьму, очень встревожила меня. Он все еще очень болен, и поместить его обратно в камеру было бы очень жестоко. Теперь уже ясно, что мой отец стал жертвой политической игры. Его следует освободить безо всяких условий».

К сожалению для Рудольфа Гесса, в новом медицинском бюллетене утверждалось, что его язва зарубцевалась. Но к счастью, в нем указывалось, что он страдает от хронических заболеваний, присущих старости, и поэтому нуждается в интенсивном стационарном лечении.

Когда у фрау Ильзе Гесс спросили, верит ли она, что ее муж когда-нибудь выйдет на свободу, она ответила: «Признаков этого я не вижу. Тем не менее пожизненное заключение в цивилизованных странах означает пребывание в тюрьме не более двадцати пяти лет. А моего мужа даже Нюрнбергский трибунал не приговаривал к одиночному заключению».

Москва снова потребовала, чтобы узник номер 7 был возвращен в тюрьму, и по мере того, как проходили дни и недели, русская «битва за Гесса» все разгоралась. И вот 13 марта 1970 года больной старик, по-прежнему нуждавшийся в лечении, был отвезен назад в темную тюремную крепость, чтобы снова стать ее единственным заключенным.

Рудольф Гесс был убежден, что уже никогда больше не выйдет за ворота Шпандау. И даже новая серьезная болезнь не сможет освободить его от тюремной тирании. Приближались его последние дни на земле, но все надежды на милосердие уже умерли.

Полагая, что это будет его последним свиданием, Рудольф Гесс снова встретился с женой и сыном. Это произошло 24 апреля 1970 года, в мрачной тюремной обстановке. Фрау Ильзе и Вольф были потрясены его видом. Он был так изможден, так подавлен духом, что они испугались, что он не доживет и до лета[17].

 

Приложение

ПЕТИЦИЯ ДОКТОРА АЛЬФРЕДА ЗЕЙДЛА[18]

 

Позвольте мне в качестве защитника перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге бывшего рейхминистра Рудольфа Гесса, который в настоящее время содержится в тюрьме для военных преступников в Шпандау, Берлин, находящейся под совместным управлением Французской Республики, Великобритании, СССР и Соединенных Штатов Америки, выступить со следующей петицией.

 

I

 

Законной базой для суда Международного военного трибунала в Нюрнберге, проходившего в 1945–1946 годах над так называемыми главными военными преступниками нацистской Германии (лидера стран оси в Европе), является соглашение, заключенное 8 августа 1945 года между правительствами Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Соединенных Штатов Америки, временным правительством Французской Республики и правительством Союза Советских Социалистических Республик. Согласно статье 2 этого Лондонского соглашения от 8 августа 1945 года, его неотъемлемой частью является хартия о Международном военном трибунале.

Одним из подзащитных на суде был бывший рейхе-министр Рудольф Гесс. Международный военный трибунал (МВТ) назначил меня его защитником. Во время Второй мировой войны, с 10 мая 1941 года, Рудольф Гесс находился в британском плену. В конце октября 1945 года британское правительство перевезло его в Нюрнберг, где во время суда его обвинили в участии в военной и экономической подготовке к войне. Его также обвинили в участии в политическом планировании и подготовке захватнических войн и войн в нарушение международных договоров и соглашений (пункты один и два обвинения). Ему также вменяли в вину участие в военных преступлениях, указанных в пунктах три и четыре обвинения. Обвиняющая сторона, однако, не смогла собрать достаточно доказательств, подтверждающих его вину по пункту три (военные преступления) и четыре (преступления против человечества). Поэтому 30 сентября – 1 октября 1946 года Международный военный трибунал признал Рудольфа Гесса невиновным по пунктам три и четыре и виновным по пунктам один и два (подготовка и проведение захватнических войн). Но и этот вердикт не был подкреплен убедительными доказательствами. В решении МВТ в поддержку вердикта о виновности Гесса говорится, что Рудольф Гесс принимал активное участие в подготовке к войне. Так, 16 марта 1935 года был принят Закон о всеобщей воинской повинности, под которым стоит подпись Гесса. Он убеждал людей терпеть лишения ради вооружения Германии и постоянно выступал с лозунгом «Пушки вместо масла». В решении суда утверждается, что с 1933 по 1937 год Гесс произносил речи, в которых говорил о стремлении к миру и выступал в поддержку международного экономического сотрудничества. Но ничто в этих речах не может отменить того факта, что из всех подзащитных никто лучше Гесса не знал, как решительно стремится Гитлер реализовать свои амбиции. Однако в вердикте МВТ не приводится никаких доказательств, подтверждающих это заключение. А ведь Рудольф Гесс не принимал участия в четырех секретных совещаниях, состоявшихся 23 мая, 22 августа, 5 ноября и 22 ноября 1939 года, на которых Гитлер разъяснял свои политические цели и военные планы министру иностранных дел и командованию вооруженных сил. Документы этих совещаний были признаны МВТ очень важными уликами. В качестве доказательства вины Гесса в вердикте МВТ указывается, что Гесс находился в Вене после ввода в Австрию германских войск и вместе с другими членами кабинета 13 марта 1938 года подписал документ о воссоединении Австрии с Германским рейхом. 14 апреля 1939 года, читаем далее в вердикте МВТ, он подписал указ о создании правительства Судетской земли, а 27 августа 1939 года публично восхвалял «великодушное предложение», которое Гитлер сделал Польше. После захвата Польши Гесс подписал указы о включении в состав рейха Данцига и некоторых других польских территорий и создании генерал-губернаторства (из остатков Польши). Таковы главные доказательства, приведенные в поддержку приговора о виновности Гесса по пунктам один и два обвинения.

Кстати, Гесс является единственным из всех подзащитных, который, хотя и обвинялся по всем четырем пунктам, был признан виновным только в участии в подготовке захватнических войн и невиновным в совершении военных преступлений и преступлений против человечества.

За совершение преступлений против мира МВТ приговорил Рудольфа Гесса к пожизненному заключению Он отбывает наказание в союзнической тюрьме для военных преступников в Шпандау, Берлин.

 

II

 

4 ноября 1950 года в Риме была подписана Конвенция о защите прав человека и основных свобод. Среди стран, подписавших ее, помимо других участников Европейского совета, были Французская Республика и Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии. В этой связи очень важно рассмотреть ее преамбулу, согласно которой задача конвенции заключается в сохранении и дальнейшей реализации прав человека и основных свобод, провозглашенных Всеобщей декларацией прав человека от 10 декабря 1948 года.

Однако действенность юридических принципов, нашедших свое выражение в Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года, не ограничивается только юрисдикцией подписавших ее сторон. Эти юридические принципы являются всеобщими и отражены в законодательствах всех цивилизованных стран и в особенности касаются СССР и Соединенных Штатов Америки. Это относится к правилу Nulla Poena Sine Lege («Никакое наказание без закона») и принципу, гласящему, что никто не может выступать судьей по своему собственному делу.

Более того, оба этих принципа уже содержатся во Всеобщей декларации прав человека, провозглашенной Организацией Объединенных Наций 10 декабря 1948 года, на которую ссылается преамбула Конвенции о защите прав человека и основных свобод… (и) по которой государства обязаны предоставлять всем людям равную защиту перед законом и справедливое и публичное слушание их дел в независимом суде.

Но приговор по делу бывшего рейхсминистра Рудольфа Гесса, который до сих пор не отменен, противоречит Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Приговор и его исполнение нарушают не только общие принципы прав человека и основных свобод, как они сформулированы в преамбуле этой конвенции, но и основные права конкретного человека…

1. Согласно статье 7 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, никто не может быть признан виновным в совершении преступления в виде действия или бездействия, которое не считалось уголовно наказуемым в национальном или международном законодательстве в то время, когда оно было совершено (Nulla Poena Sine Lege).

Статья 6а хартии о Международном военном трибунале, составляющей неотъемлемую часть Лондонского соглашения от 8 августа 1945 года и одновременно являющейся юридической основой для суда МВТ, не содержит явного нарушения этой максимы. Согласно статье 6а хартии, преступлениями против мира считаются: «…планирование, подготовка, начало или развязывание захватнической войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений, или участие в общем плане или заговоре для осуществления одного из вышеуказанных действий».

Защита обвиняемых во время Нюрнбергского суда энергично заявляла, что подобные действия не являются преступлениями, за которые можно в индивидуальном порядке судить или наказывать по законам уголовного права отдельных министров, генералов или руководителей предприятий. Еще до начала суда Всеобщий совет защитников указывал на нарушение этого принципа в своем ходатайстве, принятом 19 ноября 1945 года… Во время суда Союз обвинителей стран, подписавших Лондонское соглашение от 8 августа 1945 года, пытался доказать, что хартия МВТ не противоречит общему международному праву, существовавшему в ту пору, когда началась Вторая мировая война. Генеральные прокуроры Соединенных Штатов и Великобритании строили свои обвинения главным образом на пакте Келлога – Бриана (об отказе от войны как орудия национальной политики), который был заключен в 1928 году и который Германия ратифицировала, а французский главный обвинитель придерживался совершенно другой линии. Он понимал, что между хартией и довоенным международным правом существует неразрешимое противоречие, если целью МВТ является уголовное наказание военных преступников за нарушение мира в Европе. Поэтому он перевел суд с уровня международного права на уровень конституционного права. Французский главный обвинитель утверждал, что немецкие национальные власти вполне могли бы привлечь к ответу людей, которые развязали захватническую войну. Но, поскольку в настоящее время жизнь в Германии парализована, задачу наказания виновных взяли на себя иностранные державы, которые управляют Германией на основе взаимного соглашения. Хартия МВТ, сказал он, определила нормы, по которым МВТ должен проводить расследование и выносить приговоры. Вопрос о том, прав ли был французский обвинитель, можно не рассматривать. Если бы он был прав, он все равно не смог бы изменить проблему, которую надо решить. Рассматривая вопрос с этой точки зрения, мы должны понять, как и в случае с международным правом, включает ли в себя хартия МВТ уголовные законы, имеющие обратную силу. Все защитники отдельных обвиняемых и профессор Джаррейс из Всеобщего совета защитников в особенности тщательно изучили этот вопрос. 4 июля 1946 года (Документы  МВТ. Т. XVII. С. 499) профессор Джаррейс, касаясь этой юридической проблемы, которая была определяющей для всего суда, заявил, среди другого прочего, вот что:

«Главный британский обвинитель даже сделал основной темой своей длинной речи исследование вопроса о связи Хартии, в которой рассматривается наша проблема, с существующим международным правом. Он оправдывал свои аргументы тем, что в задачу трибунала входит служение человечеству и что эту задачу можно решить в ходе суда только в том случае, если Хартия может постоять за себя по отношению к международному праву. Иными словами, если принцип наказания отдельных лиц за нарушение мира между государствами уже существует в международном праве.

Конфликт между Италией и Абиссинией (Эфиопией) в 1935–1936 годах стал суровой проверкой системы коллективной безопасности, которая и решила ее судьбу. Лига Наций объявила своего члена, являвшегося крупной державой, агрессором и заявила о том, что к нему будут применены экономические санкции, но затем отказалась от применения военных мер, направленных на сдерживание агрессора, и, наконец, после победы Италии, погрязла в спорах о процедуре, разгоревшихся особенно бурно на 18-й ассамблее Лиги.

Стороны пытались найти ответ на вопрос: каким образом Лига, не нарушая открыто своей конституции, может вычеркнуть из списка существующих государств своего члена, небольшую страну Абиссинию (Эфиопию), которая подверглась нападению, и признать ее частью Итальянской империи? Соединенные Штаты также не настаивали на доктрине Стимсона и сохраняли строгий нейтралитет.

Необходимо все это понять, а также знать, что британское правительство 20 февраля 1935 года вежливо, но твердо, устами лорда-канцлера виконта Д. Санкея, отказалось принять логические объяснения, сославшись на старую поговорку: «Законы создает не логика, а история». Позже, когда 16 июля 1937 года государственный секретарь США Корделл Халл объяснил принципы американской политики по отношению ко всем другим странам мира, португальское правительство распространило заявление об «абстрактных и обобщающих тенденциях юристов». Оно хотело предостеречь от попыток «найти единую формулу» и напомнить, что надо очень тщательно изучать исторические факты.

Поэтому мы приходим к выводу, что в реальных отношениях между государствами – задолго до 1939 года – не существовало общих постановлений в рамках международного права, которые запрещали бы войну. И ведущие государственные деятели, и простые люди знали, что таких постановлений нет.

Вот почему система специальных постановлений в рамках международного права применялась во все более возрастающих масштабах. Два государства заключали договоры, прекрасно зная историю своих взаимоотношений, в надежде на то, что эти договоры помогут гарантировать мир между этими странами.

Но давайте на какое-то время позабудем о жестокой реальности тех лет, которые последовали за итало-абиссинской войной. Давайте на мгновение представим себе, что существовал бы общий и недвусмысленный договор, который признали бы и которым руководствовались все подписавшие его стороны, достигшие фундаментального и фактического соглашения. Нашли бы мы в международном праве статьи о том, что люди, нарушившие этот договор, должны быть подвергнуты наказанию?

Нет, даже государство не может быть подвергнуто наказанию, не говоря уж о людях.

Нарушение подобного договора ничем бы не отличалось, при существующем международном праве, от любого другого нарушения этого права. Государство, нарушившее договор, совершило бы преступление против международного права, но никак не действие, подлежащее наказанию. Время от времени предпринимались попытки сделать определенные выводы из понятий о правонарушении, международном преступлении и осуждении войны в существующем международном праве, которое рассматривает дело, подобное нашему. Подобные выводы основывались на ложных предпосылках. Любой юрист знает, что любое незаконное поведение можно назвать правонарушением, а не только поведением, которое заслуживает наказания. Слово же «преступление» широко используется и за пределами юридической сферы. Наше дело именно такое. Когда в 1927 году по требованию Польши ассамблея Лиги Наций объявила войну международным преступлением, польские представители особенно настаивали на том, что эта декларация не является инструментом закона, а всего лишь актом морального и просветительского значения. Попытка создать универсальную мировую систему коллективной безопасности на легальной основе провалилась. Но это не означает, что многочисленные двухсторонние соглашения, в задачу которых входит предотвращение захватнических войн между двумя странами, перестали выполнять свою роль. Нам еще предстоит изучить, способны ли участники такого соглашения сделать существование или продолжение существования общего механизма коллективной безопасности необходимым условием законности подобного договора.

Односторонние заявления о том, что страна не будет нападать на кого-либо, не менее хороши, чем двухсторонние договоры.

Перед войной было заключено много двухсторонних пактов о ненападении, а также дано несколько односторонних заверений. В некоторых случаях определяющим фактором являлась политическая, в других – юридическая концепция агрессии, а порой и целый ряд таких концепций.

Рейх также заключил несколько пактов о ненападении. Все они были перечислены в обвинении. Можно изучить, сохранили ли они свою юридическую силу в критический момент, и это исследование мы оставляем адвокатам отдельных подзащитных. Но если рейх совершал нападение, в ряде конкретных случаев нарушая пакт, сохранявший свою силу, он совершал преступление против международного права и должен нести наказание согласно законам этого права, касающимся таких преступлений.

Но отвечать должен весь рейх, а не отдельный человек, будь он даже главой правительства. Это не подлежит никакому сомнению, согласно существующему международному праву. Об этом даже не стоит говорить. Ибо до недавнего времени не упоминалось даже о возможности проведения суда над теми, кто развязал войну в Маньчжурии, итало-абиссинскую или советско-финскую войны с японской, итальянской или советской стороны. Никто не собирается судить тех, кто спланировал, подготовил, развязал и проводил эти войны, а также тех, кто просто принимал какое-нибудь участие в этих действиях.

И это конечно же объясняется вовсе не тем, что этот вопрос, как бы парадоксально это ни звучало, не был продуман до конца или не было известно, кто виноват. Эти люди не были подвергнуты суду потому, что суверенность государств является основным организационным принципом межгосударственного порядка.

Поскольку хартия требует суда над военными преступниками, она закладывает основы совершенно нового права, если – соглашаясь с главным британским обвинителем – соотносить его с существующим международным правом. Это право, возникнув в Европе, распространилось в конце концов по всему миру и является по сути своей законом о координации действий суверенных государств. Соотнося правила, установленные хартией, с этим правом, мы должны признать, что правила хартии отрицают основу этого права, что они предугадывают появление новых законов, по которым будет жить мир в будущем. Они революционны. Возможно, они оправдают надежды и чаяния наций, и будущее будет за ними.

Юрист, а только в таком качестве я выступаю перед вами, должен просто согласиться, что эти правила новые, революционно новые. В законах, касающихся вопросов войны и мира между государствами, для них нет и не может быть места, поскольку это законы уголовного права, имеющие обратную силу.

В заключение я хочу сказать, что приговоры отдельным людям за нарушение мира между государствами станут совершенно новым явлением в вопросах права, революционно новыми. И поэтому не важно, с какой точки зрения рассматривать этот вопрос – с точки зрения британского или французского обвинителей.

Приговоры отдельным людям за нарушение мира между государствами предполагают другие законы, чем те, что были в силе, когда обвиняемые совершали действия, за которые мы их теперь судим.

Юридический вопрос о вине – а меня интересует только этот вопрос – поставлен, таким образом, во всей своей сложности, ибо никто из подзащитных не разделял ни одного из двух мнений об устройстве мира, на которых главные обвинители построили систему своих аргументов».

Мнение главных обвинителей стран-победительниц, высказанное на Нюрнбергском процессе, не стало принципом международного права. По единодушному мнению всех выдающихся знатоков этого права, в ту пору, когда началась война, не существовало ни единого принципа общего международного права, по которому можно было персонально наказывать, в рамках уголовного законодательства, министров, командующих вооруженными силами или промышленных магнатов за участие в подготовке захватнической войны или войны в нарушение международных договоров. Такого принципа нет и по сей день. После того как МВТ вынес свой приговор, Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций попытался объявить принципы, которым руководствовались страны-победительницы в Нюрнберге, частью общего международного права и ввести их в международный уголовный кодекс, что позволило бы объединить всех членов ООН в единую семью народов. Но эта попытка не имела успеха. Комитет ООН, созданный для кодификации, вынужден был вскоре прекратить свою работу, поскольку члены комитета, в особенности представители великих держав, не смогли прийти к общему мнению. Поэтому можно сделать вывод, что ни сейчас, ни в 1939 году не существовало законного принципа, по которому люди, участвовавшие в подготовке захватнической войны или войны в нарушение международных договоров, могли бы понести персональное наказание.

2. Согласно статье 5 параграфа 1а Конвенции по защите прав человека и его основных свобод, человека можно лишить свободы только в соответствии с процедурой, описанной в законе, и только после приговора, вынесенного компетентным судом. Этот юридический принцип конвенции тоже был нарушен в отношении бывшего рейхсминистра Рудольфа Гесса. Мы можем на какое-то время оставить в покое вопрос, можно ли вывести возражения против компетентности Международного военного трибунала из одного только факта, что судьи были назначены государствами, воевавшими против Германии во Второй мировой войне. На этом суде наибольшее сомнение вызывают составитель конституции трибунала и правил уголовного законодательства, обвинитель и судьи от одной из стран-участниц. В вышеупомянутом обращении от 19 ноября 1945 года Всеобщий совет защитников указал на юридические возражения, проистекающие из этого факта, и потребовал, чтобы в состав суда вошли юристы из нейтральных стран, которым должны были помогать представители всех участвовавших в войне государств. МВТ не был «компетентным судом» в том смысле, как это указано в Конвенции по защите прав человека и основных свобод, потому что защита в ходе судебной процедуры не смогла доказать, что по крайней мере одна из сторон, подписавших Лондонское соглашение от 8 августа 1945 года, а именно Союз Советских Социалистических Республик, не только является автором конституции трибунала и правил уголовного закона, но и сама принимала участие в действиях, подпадающих под пункты один и два обвинения.

Во время суда стало возможным доказать, что правительства рейха и Советского Союза совместно спланировали нападение на Польшу, подготовили и осуществили его. 23 августа 1939 года министр иностранных дел Германии и министр иностранных дел СССР подписали в Москве в дополнение к Пакту о ненападении секретный протокол, в котором говорилось:

 

«По случаю заключения Пакта о ненападении между правительством Германского рейха и правительством Союза Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся полномочные представители обеих сторон в ходе строго конфиденциальных бесед обсудили вопрос о границе соответствующих сфер их влияния в Восточной Европе.

Эти беседы привели к следующим заключениям:

1. В случае территориальных и политических преобразований в зоне государств Прибалтики (Финляндия, Эстония, Латвия и Литве) северная граница Литвы будет представлять собой границу сфер влияния Германии и СССР. В этой связи обе стороны признают интересы Литвы в области Вильно.

2. В случае территориальных и политических преобразований в районах, принадлежащих Польскому государству, граница сфер влияния Германии и СССР должна проходить примерно по линии рек Нарев, Висла и Сан.

Вопрос о том, будет ли желательно для интересов обеих сторон сохранить существование независимого Польского государства, а также о том, каковы будут границы этого государства, может быть решен с определенностью только в ходе дальнейшего политического развития.

Во всяком случае, оба правительства решат этот вопрос с помощью дружественного соглашения.

3. Что касается Юго-Восточной Европы, то советская сторона обращает внимание на свои интересы в Бессарабии. Немецкая сторона заявляет о полном отсутствии своих интересов в этом регионе.

4. Этот протокол должен рассматриваться обеими сторонами как строго секретный.

 

Москва, 23 августа 1939 года

 

За правительство

Германского рейха

Ф. Риббентроп

 

Полномочный представитель правительства СССР

В. Молотов

 

1 сентября 1939 года, то есть через неделю после подписания этого дополнительного секретного протокола, германская армия перешла границу Польши. 17 сентября 1939 года Красная армия, выполняя этот совместный план, с согласия Генерального штаба германских вооруженных сил (заявление об этом сделал на суде в Нюрнберге генерал Йодль, начальник оперативного руководства штаба Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ), вошла в Восточную Польшу и оккупировала территорию этой страны восточнее демаркационной линии, проходившей по рекам Нарев, Висла и Сан.

В законе существует признанный всеми принцип: ни одна сторона не имеет права судить дело, в котором она сама принимала участие. Правительство СССР подготовило и развязало захватническую войну против Польши, имея союзником правительство рейха. Это лишает советскую сторону права решать, виновны ли члены правительства рейха в участии в преступлениях против мира, которые статья 6 хартии МВТ трактует как «подготовка и развязывание захватнических войн». Поэтому мы можем сказать, что военный трибунал, включавший в себя представителей СССР, не является «компетентным судом» в том смысле, который придает этим словам Конвенция по защите прав человека и основных свобод.

Эти факты привели к тому, что по всему миру решения МВТ подвергались решительной критике. Возьмем в качестве одного только примера статью, опубликованную в газете «Экономист» в Лондоне. В номере от 5 октября 1946 года этой газеты, то есть через неделю после вынесения приговора, было написано:

«Во время судебного заседания адвокат Зейдл предоставил свидетелей, включая барона Вайцзеккера, постоянного государственного секретаря немецкого министерства иностранных дел с 1938 по 1943 год, который подтвердил существование секретного договора, дополнявшего Пакт о ненападении и приведшего к территориальному разделу шести европейских государств между Германией и Советским Союзом.

Обвинение не сделало никаких попыток опровергнуть его слова, тем не менее судьи полностью проигнорировали заявление Вайцзеккера. Это доказывает, что юрисдикция Нюрнбергского трибунала, к сожалению, имеет определенные пределы и не может считаться независимой. В обычном уголовном процессе совершенно невозможно представить себе дело, в котором судья, суммируя все улики против обвиняемого в убийстве, умолчал бы о доказательствах, которые свидетельствуют о том, что у обвиняемого был помощник, поскольку из них стало бы ясно, что этим помощником был сам судья. Однако для Нюрнбергского процесса такую ситуацию никто не считает чем-то из ряда вон выходящим, и это говорит о том, что в международных делах до «господства закона» еще очень далеко. Великобритания и Франция в 1939 году проголосовали за исключение Советского Союза из Лиги Наций за его ничем не спровоцированное нападение на Финляндию. Это решение никто не отменял, и оно не потеряло своего значения под влиянием более поздних событий. В 1939 году в Москве открыто прославляли военное сотрудничество с Германией в деле уничтожения Польши, «этого уродливого порождения Версальского договора», и Риббентроп в своем последнем заявлении суду процитировал поздравительную телеграмму Сталина, которая доказывает, что Советский Союз в ту пору не считал войну против Польши захватнической. Контраст между 1939 годом и 1946-м разительный, и напрасно было бы ожидать, что историки будущего или современные немцы, а также Организация Объединенных Наций станут делать вид, что не замечают его».

Более того, последующее расследование показало, что западные страны, то есть правительства Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, правительство Соединенных Штатов Америки и временное правительство Французской Республики, знали о содержании советско-германского пакта еще до подписания Лондонского соглашения 8 августа 1945 года. Еще 30 мая 1945 года чиновник министерства иностранных дел Германского рейха передал оккупационным властям западных держав микропленки наиболее важных секретных документов, включая и пленку дополнительного секретного протокола, подписанного 23 августа 1939 года.

Поэтому страны, подписавшие Лондонское соглашение 8 августа 1945 года, еще до начала суда знали, что по крайней мере одна из сторон будет выступать в качестве законодателя, обвинителя и судьи своего собственного дела.

 

III

 

Действия государств после Второй мировой войны также являются убедительным доказательством того, что в международном праве до сих пор не существует принципа, по которому министры или военные лидеры обязаны были бы нести персональную ответственность за планирование, подготовку и развязывание захватнических войн или войн в нарушение международных договоров, соглашений или заверений. Их никто не судит и не наказывает. После 1945 года на земле было развязано много захватнических войн или войн в нарушение международных договоров, в которых принимали участие и страны, подписавшие 8 августа 1945 года Лондонское соглашение. И никто не привлек к уголовному суду государственных деятелей и командующих армиями за то, они планировали и проводили эти войны.

Я приведу только два примера:

1. 31 октября 1956 года Великобритания, Франция и Израиль вторглись в Египет. Эта война закончилась не под давлением общественного мнения людей всего мира, а лишь после того, как СССР пригрозил подвергнуть британские города обстрелу ракетами с ядерными боеголовками. Вскоре после этого ООН осудила эту войну. Изучая документы, которые позже были преданы гласности, можно с уверенностью сказать, что действия Великобритании, Франции и Израиля подпадают под статью 6а хартии МВТ, то есть той статьи, на основании которой был вынесен приговор бывшему рейхсминистру Рудольфу Гессу.

Правительства Великобритании и Северной Ирландии, Французской Республики и Израиля были в сговоре и развязали захватническую войну в нарушение международных договоров, а это позволяет сделать вывод, что правительства Великобритании и Франции, как и раньше, убеждены, что война – вполне допустимое средство для решения национальных задач. Отсюда стало совершенно ясно, что при данных обстоятельствах не существует законного основания для дальнейшего исполнения приговора, вынесенного Рудольфу Гессу, поскольку единственное, что было вменено ему в вину, – это предполагаемое участие в подготовке и проведении захватнической войны, и поскольку он был признан невиновным expressis verbis в совершении военных преступлений и преступлений против человечества.

2. Но правительство Соединенных Штатов Америки тоже, очевидно, придерживается мнения, что война – вполне допустимое средство для достижения своей цели.

Соединенные Штаты Америки ведут войну во Вьетнаме, оказывая всяческую помощь армии Южного Вьетнама и бомбя территорию Северного. Эту войну считают захватнической не только люди, живущие других странах, но и многие влиятельные деятели в самих Соединенных Штатах.

Я сошлюсь на резолюцию, которую приняли пять тысяч американских профессоров и преподавателей. В конце прошлого года (1965) они потребовали немедленного прекращения войны и превращения всего Вьетнама в нейтральное государство. Аналогичным образом в конце ноября 1965 года большое число выдающихся немецких ученых сделали… заявление, касающееся войны во Вьетнаме…

15 марта 1966 года пятьдесят один выдающийся общественный и культурный деятель Швейцарии подписал «Заявление о войне во Вьетнаме» и передал его в политическое управление Швейцарской Конфедерации. В этом решении они выразили поддержку «решения Федерального совета не иметь своего посла при нынешнем правительстве Сайгона…».

Чувство справедливости всех немецких граждан, и не только их, будет глубоко оскорблено, если при нынешних обстоятельствах бывший рейхсминистр Рудольф Гесс будет продолжать отбывать наказание, к которому приговорил его МВТ.

Справедливость не может быть избирательной.

 

IV

 

Более того, многие сомневаются, можно ли вообще держать Гесса в заточении.

Профессор Морис Уолш из Калифорнийского университета опубликовал в октябре 1964 года статью в журнале «Архивы общей психиатрии» (с. 355 и далее), озаглавленную «Историческая ответственность психиатра». В ней он рассказывает о результатах обследования, которому он в 1948 году подверг бывшего рейхсминистра Рудольфа Гесса в тюрьме Шпандау. Согласно отчету профессора Уолша, нет никаких сомнений в том, что Гесс страдает от психического заболевания, называемого скрытой шизофренией.

Профессор Уолш пишет, что, когда он решил передать результаты своего обследования, главный врач американского гарнизона в Берлине, учитывая сложные отношения между Соединенными Штатами и СССР, попросил не упоминать о том, что Рудольф Гесс страдает душевным заболеванием. Учитывая это, говорит профессор Уолш, и принимая во внимание политическую ситуацию, он решил не предоставлять полного и точного отчета о болезни Гесса.

Через два года после обследования, продолжает Уолш, он встретил британского психиатра, который осматривал Гесса в Шотландии в 1941 году. Он, по словам Уолша, прислал ему отчет, который был написан в очень сдержанных выражениях, хотя этот врач тоже был убежден, что Гесс – шизофреник. Один из высших британских чиновников велел ему не говорить об этом, поскольку это может бросить тень на британские методы ведения войны и на организацию судебного процесса над военными преступниками.

Если заявление профессора Уолша соответствует истине, то Рудольфа Гесса конечно же нельзя держать в тюрьме. При данных обстоятельствах возникает даже подозрение, что члены комиссии, которым перед началом суда трибунал поручил обследовать психическое состояние Гесса и выяснить, способен ли он предстать перед судом, тоже, по крайней мере до определенной степени, руководствовались политическими соображениями, а не своим медицинским долгом.

Это еще одна причина, по которой Гесса необходимо немедленно освободить.

 

V

 

Из всего этого следует, что Рудольф Гесс невиновен. Двадцать лет его незаконно лишали свободы. Он содержится в тюрьме в очень суровых условиях, несмотря на то что, по мнению выдающегося американского профессора психиатрии, страдает скрытой формой шизофрении и в связи со своей болезнью, вероятно, не должен был подвергаться суду. При данных обстоятельствах правительства четырех держав, которые выполняли в МВТ роль законодателей, обвинителей и судей, по всем юридическим и человеческим законам должны сделать все, что в их власти, чтобы Рудольф Гесс незамедлительно получил свободу.

Даже если одна из тех стран, что подписали 8 августа 1945 года соглашение в Лондоне, а сейчас отвечают за содержание тюрьмы Шпандау в Берлине, выскажется против немедленного освобождения Гесса, три другие державы должны, в силу причин, изложенных в этой петиции, отказаться от совместной ответственности за управление Шпандау. Это будет означать, что бывший рейхсминистр Рудольф Гесс останется в руках державы, которая передала его суду МВТ в Нюрнберге.

Поскольку Контрольная комиссия союзников и комендатура союзников в Берлине были распущены, а с момента окончания Второй мировой войны прошел двадцать один год, державы-победительницы не могут больше оправдывать даже с политической точки зрения сохранение совместного управления тюрьмой Шпандау в Берлине, в самом центре Германии.

С выражением моего высочайшего уважения, остаюсь, Ваше превосходительство,

искренне Ваш,

Альфред Зейдл  (адвокат)

 

[1] Письмо Хаусхофера, написанное в разгар «Битвы за Англию», действительно не дошло до герцога. Его перехватили цензоры, и герцог ознакомился с ним только в начале 1941 года, когда ему показали копию этого письма. Герцогу сказали, что британские власти «заинтересовались этим предложением», но дальше этого дело не пошло.

 

[2] Уменьшительное имя Вольфа, сына Гесса.

 

[3] Доктор погиб в авиакатастрофе.

 

[4] Гесс знал, что Брендан Бракен приходился Уинстону Черчиллю родственником, и, вероятно, решил польстить ему.

 

[5] Гесс каждый день читал «Таймс» и знал, что германские войска уже вторглись в Россию.

 

[6] Эти записки были переведены в Нюрнберге одним американцем и публикуются в полном виде безо всякого редактирования, чтобы читатель сам мог убедиться, как Гесс оценивал все происходящее с ним.

 

[7] Это было не так. Сирены находились в соседней школе военной гигиены, расположенной метрах в трехстах от дома, где поместили Гесса.

 

[8] В обоих случаях использовался один и тот же шприц, но первая инъекция была сделана дистиллированной водой.

 

[9] В день наложения гипса никаких таблеток Гессу не давали.

 

[10] Это неправда. Доктор Дике принес Гессу, по его просьбе, труды Гете из своей личной библиотеки.

 

[11] В этом районе размещались школа мотоциклистов военной полиции, экспериментальный аэродром Фарнборо, а также проходили обучение многие пехотные части.

 

[12] Что касается музыкальных талантов подполковника С., то Гесс слышал звуки радиолы.

 

[13] Рыбные головы использовались в качестве удобрения на соседних полях.

 

[14] Буквами G. R. (Георг король) помечаются все вещи, принадлежавшие британскому военному министерству.

 

[15] В этом абзаце, очевидно, рассказывается о том случае, когда врачи пытались вставить Гессу катетер. Их нервы были напряжены после событий долгого и трудного дня, и у одного из офицеров вырвалось: «Здесь вам не гестапо!»

 

[16] Слово «бурен» по-немецки означает буры. Это был любимый аргумент нацистской пропаганды, которая заявляла: «Вы первые начали», ссылаясь на создание британцами концлагерей, куда помещали буров во время Англо-бурской войны.

В последнем параграфе приводится краткое перечисление тех событий, которые Гесс хотел описать поподробнее.

 

[17] В 1986 году правительство СССР впервые за все время заключения Гесса рассмотрело вопрос о возможности его освобождения по гуманным соображениям. Осенью 1987 года, в период председательствования Советского Союза в Международной тюрьме Шпандау, предполагалось принять решение о его освобождении, «проявив милосердие и продемонстрировав человечность нового курса» Горбачева. Но 17 августа 1987 года 93-летний Гесс был найден мертвым в беседке во дворе тюрьмы с электрическим проводом на шее. По официальной англо-американской версии, Гесс покончил с собой путем удушения. Некоторые, включая его родственников, утверждают, что он был убит, а записка подделана. Сторонники версии об убийстве Гесса строят разные гипотезы относительно того, кому и зачем была выгодна его смерть.

Вольф Рюдигер Гесс по этому поводу сказал: «Никаких сомнений у меня нет. Именно в том году отца могли помиловать, и он вышел бы на свободу. Ранней весной восемьдесят седьмого отец сам говорил мне: «Советы согласны меня выпустить, а значит, англичане меня убьют». В день его смерти, 17 августа, в тюрьме Шпандау не было ни одного представителя администрации от СССР.

В течение двух суток после смерти Гесса по приказу английской администрации тюрьмы была снесена летняя беседка, где его нашли мертвым, уничтожены все вещи Гесса, его фотографии, дневники и записные книжки. Не осталось никаких вещественных доказательств.

Гесс умер последним из нацистских лидеров. Общедоступными материалы по делу станут только в 2017 году, так как британское правительство засекретило эти важнейшие данные хода Второй мировой войны и обещало рассекретить через тридцать лет после смерти Гесса. (Примеч. ред. )

 

[18] Петиция доктора Альфреда Зейдла 18 мая 1966 года была отправлена ее величеству английской королеве Елизавете II, президентам США и Франции и председателю советского правительства.

 

---

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 72; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

⇐ Предыдущая12345

---

Мы поможем в написании ваших работ!