Рассказы, не включеные в книги 47 страница
Соня . Я знаю, знаю, про что ты вспомнил!
Борис . Про что?
Соня . Я люблю одни… Андрюшины… «В голубые, священные дни распускаются красные маки…» Да? Да?
Борис . Да, про это.
Соня (продолжая) . «…Здесь и там лепестки их – огни подают нам тревожные знаки…» Как дальше? Про зори красные? Не помню… А кончается… Подожди…
Скоро солнце взойдет.
Посмотрите –
Зори красные.
Выносите
Стяги ясные…
Борис . Это не конец. Конец я хорошо помню. Мы еще о второй строчке спорили, хоть я и ничего не понимаю. Конец такой: «Красным полымем всходит Любовь».
Наталья Петровна (тихо) . Зачем вы?..
Борис . Цвет любви на земле одинаков. Да прольется горячая кровь Лепестками разбрызганных маков.
Соня . Ну да, ну да… Вот откуда у меня, должно быть, и звенит в голове: лепестки, листочки маковые… алые… Только проще… Я простое люблю… Андрюша и он все-таки… (Перебивает себя.) Мамочка, простите, милая, дорогая. Ах, какая я глупая. Вам неприятно?
Наталья Петровна . Соня, деточка моя… Ну что я… А вот ты… сядь лучше сюда, посиди тихонько. Может, поговорим… Все вместе.
Соня . Поговорим? О чем? Все о том же, что нет, мол, ни у кого любви, да как это скверно, что нет, да откуда бы ее добыть… Ох, мама, скучно, надоело. Ведь все равно ни до чего не договоримся.
Наталья Петровна . Соня, Соня!
Соня . Что, Соня? Я только правду сказала. Ну, не сердитесь, мамочка, милая. Я буду серьезно. (Садится около матери.) Нужна ли, не нужна ли любовь, у всякой ли цвет одинаковый – что мы знаем? И уж раз нет любви никакой, так уж никто этому не поможет. Ну кто поможет? Кто? Скажите, кто, если знаете…
|
|
|
Наталья Петровна . Я-то знаю, кто… Я знаю…
Соня . А я не знаю. Нет, право… Бросим лучше. (Молчат.) Боря, вот я уеду, и мы с тобой долго не увидимся. А потом опять увидимся. Ты что будешь делать?
Борис . Не знаю, я думаю…
Соня (перебивая живо) . Что ты думаешь?
Борис . Нет, ничего. Кажется, что думаешь что-то, а захочешь сказать – и нечего. И делать совсем нечего. Ничего не буду делать.
Соня (задумчиво) . Да… Ну что ж. Разве нет таких людей, которым нужно именно ничего не делать? А просто жить. Есть, спать, гулять… И чтобы с правом так жить, чувствовать, что не виноват…
Наталья Петровна . Все виноваты, Соня.
Соня (не слушая) . А потом тихо с постельки – в гробочек, в другую постельку, темную… И главное – просто. Тогда не страшно. Пусть там что хочет со мной делается, а я ничего не буду делать, ну и не виновата.
Борис (вставая) . Нет, Соня. Я не могу. Мне тяжело. Ты такая… такая страшная сегодня…
Наталья Петровна . Боречка, не уходи. Она ничего, ну пусть она говорит, что хочет. Ведь говорить – легче.
Соня . Разве я тебя обидела? Ну, прости. Я ведь всегда тебя обижала, а потом прощения попрошу – ты и простишь. Помните, мамочка, как вы меня раз в Тимофеевском за Борю наказали? Давно-давно… Я ему курточку разорвала. Я была виновата и долго его потом за это ненавидела. А потом помирились. Помнишь, Боря? Ведь хорошо было? А рощу тимофеевскую помнишь? Как мы раз там с Андрюшей и с дядей Пьером еще… Ну, да что об них. А вот мы с тобой… Мы с тобой…
|
|
|
Наталья Петровна (плача) . Соня, милая моя, родная ты моя, да что же случилось-то? Ведь ничего не случилось, ведь мы все любим тебя…
Борис . Не надо. Оставьте ее.
Соня (вставая, просто) . Да, да. Это я так, разнервничалась. Пустяки. Все пройдет. Уже прошло. А вот что ничего не случилось – это вы не правы, мама. Разве так-таки ничего и не случилось? Вот вы сейчас сказали, что все виноваты. Довольно и этому было случиться, чтобы все виноваты стали. Это уж очень много. Вздор я сказала, неправду, что все прошло. Мы виноваты, и этому не пройти, этого не забыть… Прошло, что мы были не виноваты, а случилось, что стали виноваты. И с этим нельзя… нельзя…
Борис . Что нельзя?
Соня . С этим нельзя…
Входят из столовой Бланк, Коген, Арсений Ильич и Гущин.
Явление семнадцатое
Те же и Бланк, Коген, Арсений Ильич, Гущин.
|
|
|
Бланк . Что нельзя? Что нельзя? Все можно. Нам только что молодой поэт доказал, что все можно.
Коген . Удивительная это вещь, Иосиф Иосифович! В Петербурге, на фоне революции, пышным цветом расцвело декадентство: не литературное только – жизненное, жизненное. Они в жизнь это проводят: неприятие мира, дионисианство, оргиазм, мифотворчество… Началось, я вам говорю, решительно что-то началось!
Бланк . Одно вот: как же это они сразу проводят в жизнь – и неприятие мира и оргиазм… Оргиазм-то, значит, приемлют?
Гущин . Насколько мне кажется, вопросы красоты не должны интересовать господина Бланка.
Арсений Ильич . Ну, красота красоте рознь.
Коген . Я тут бываю на собраниях молодых французских поэтов. Совпадение миросозерцаний поразительное. Несомненно, Россия приобщается к европейской культуре. Национальная обособленность кончилась.
Соня . Что ж, по-вашему, Россия кончилась?
Бланк . Старая-то, конечно, кончилась. А с ней вместе и национальный идеал. Есть человечество. Черед за классовой борьбой, а не национальной.
Арсений Ильич . Вот как. А я вам должен сказать, что это не исторично. Оперируете над отвлеченным началом. У каждого народа своя плоть. Не могу себе представить античной Греции без синего моря, без желтых гор, без Елевзинских мистерий, без маслин серых да теплого мрамора. Не могу себе представить…
|
|
|
Соня . Верно, папочка, верно. У народа и душа своя, и плоть своя. Нельзя их убивать. Я не знаю, что с Россией будет, а только одно мне ясно, кто не любит русский перелесок, да василек и мак во ржи, да проселок с колеями, да зеленую церковную луковку, тот не знает и не любит Россию. Если василька синего не надо, да маковых огоньков не надо, если все равно, что они, что апельсинное дерево, – тогда и ничего не надо. Тогда уж лучше сразу отдать все, все. Не нужна мне Россия без василька.
Бланк . Что это? Какой усталый романтизм! Боязнь жизни. Точно русская революция случайна, беспочвенна. Да она сама – роскошный цветок, который стоит всех твоих васильков. Пускай себе старые васильки да маки погибают. Вырастут новые цветы, доступные всему человечеству, а не одним избранным.
Борис . Да не хочу я этих новых! Противные они у вас какие-то, бумажные. Коли пропадать живым нашим, так к черту и Россию, эту вонючую дыру.
Коген . И дались вам злосчастные васильки да маки. Тут, в Париже, их сколько угодно, из Ниццы каждый день привозят. И маки не такие, как у нас по межам, а прелестные, крупные, махровые и всех цветов. На бульварах старухи продают, ну и покупайте.
Борис . На бульварах все продается, да наши маки не покупные. Впрочем, что спорить? Разные мы люди.
Гущин (встает) . Я никогда не мог понять споров. К чему убеждать друг друга? Общаться нужно не мыслями, а ощущениями. У вас, Софья Арсеньевна, ощущения очень тонкие. Я их вполне понимаю.
Соня . Очень жаль.
Гущин . Прозвольте вас поблагодарить, профессор, за ценные указания. (Прощается.)
Арсений Ильич . Не стоит, не стоит.
Гущин делает общий поклон.
Коген . Погодите, я с вами. Хочу вас немножко проинтервьюировать. Иосиф Иосифович, до свидания, до завтра. (Быстро прощается со всеми и уходит, разговаривая с Гущиным.)
Арсений Ильич, Наталья Петровна и Борис провожают их до столовой.
Явление восемнадцатое
Те же без Когена и Гущина.
Бланк (отводит Соню на авансцену) . Что с тобой? Я тобой очень недоволен. Распускаешься. Возьми себя в руки. При других, по крайней мере, держала бы себя прилично. Письма отправила?
Соня . Нет.
Бланк . Ну, это, наконец, просто свинство. Ведь я просил тебя. И того сделать не могла. Это все влияние расслабленного кузена.
Соня (спокойно) . Не говори вздор.
Бланк . Надо уходить, мне некогда, дел еще куча до завтра. Дай письма, я сам их снесу. (Уходит с Соней налево.)
Явление девятнадцатое
Арсений Ильич, Наталья Петровна, Борис.
Борис . До чего декадентство испошлилось.
Арсений Ильич . А разве оно было когда-нибудь не пошлым?
Борис . В нем была своя глубина. Свой соблазн. А теперь слякоть какая-то пошла. Впрочем, может быть, я сам слякоть, оттого и злобствую.
Наталья Петровна . Боря, это все пузыри на воде. А важное в глубине происходит.
Соня входит.
Явление двадцатое
Те же и Соня.
Соня . Ушел декадент.
Наталья Петровна . Соскучилась ты по России, милая. Ну ничего. Весной, даст Бог, все устроится, может, и в Тимофеевское еще поедем.
Соня . В Тимофеевское, в Тимофеевское… Нет, мама, не поедем, нельзя. И не надо. И не хочу в Россию. Я в Россию не вернусь. А ты, Боря?
Борис . Нет.
Арсений Ильич . Так что же вы тут делать-то будете, за границей?
Борис . Жить… или умирать.
Арсений Ильич . Экие вы старики. Никакой игры в вас нету.
Соня . Да, нету, нету… Ничего нету. Старики, синие васильки… Эх, скучно, тушите огни. Так, кажется, Никита во «Власти тьмы» говорит?
Арсений Ильич . Да тушить-то нечего. Зажечь пора. Что это, темнота какая.
Входит горничная.
Явление двадцать первое
Те же и горничная, которая подает Наталье Петровне телеграмму и тотчас выходит.
Явление двадцать второе
Те же без горничной.
Наталья Петровна (читая) . Анюта просит приехать сейчас же. С мальчиками неладно.
Арсений Ильич . Ну, что там, пустяки.
Наталья Петровна . Нет, съездить надо. Поедем-ка со мной.
Арсений Ильич . Избавь, голубушка.
Соня (торопливо) . Нет, нет, папа, непременно поезжайте, непременно! Нельзя же так, в самом деле. Проедетесь. Поезжайте.
Арсений Ильич . Да чего ты? Ну хорошо, хорошо. Поеду. Боря, ты обедаешь? Я не прощаюсь.
Борис . Не… не знаю, право.
Арсений Ильич . Чего там, оставайся. И куда пойдешь? А мы сейчас назад.
Уходит, Наталья Петровна тоже, Борис за ними.
Явление двадцать третье
Соня одна.
Соня . Цветики, цветики лазоревые… Лепестки, листочки маковые… алые… Лепестки, лепестки, их огни… (Идет к двери.) Боря! Боря! Да где же ты?
Борис за дверями: «Я иду».
Соня . Иди, иди скорее! Иди сюда! (Борис входит.)
Явление двадцать четвертое
Соня, Борис.
Борис . Да что тебе? Ты торопишься, что ли, куда-нибудь?
Соня . Очень, очень тороплюсь. Нет, просто я хотела скорее, мне тебя нужно. Я ведь за тобой посылала… Они уехали?
Борис . Уехали.
Соня . Как хорошо. И мама. Я, главное, мамы все боюсь. Я рада, когда ее дома нет. Сядь, послушай.
Борис (садясь) . Я долго не могу, Соня. Я тоже хотел уехать. Голова как-то идет кругом. После…
Соня . Нет, нет, я тебя не задержу. Я сейчас. Постой… Да… Что я думала? Ты меня спутал…
Борис . Тебе нездоровится, Соня, ты устала…
Соня . Перестань, оставь это – некогда. Слушай. Я буду спрашивать, а ты отвечай, но только правду. Полную правду. Так нужно. Хорошо?
Борис . Я тебе никогда не лгал.
Соня . Ведь ты меня не любишь?
Борис . Нет, Соня. Прежде любил. В Мукдене любил. И потом любил. А теперь не думаю как-то об этом. Да и ни о чем не думаю.
Соня . Ну да, ну да, вот и я тоже. Как тут думать, как тут любить. Андрея убили, дядю Пьера убили… Мама осталась, живая, осталась… Бланк говорит, что я должна что-то делать. Я не знаю, что я должна, чего не должна. У меня кошмар: все кажется, что Андрей дядю Пьера убил, а дядя Пьер – Андрея.
Борис . А мне казалось, что это я Андрея убил. И хочется, чтобы меня Андрей убил.
Соня . Хочется? Значит, жить просто, вот как я говорила, просто жить – нельзя?
Борис . Нельзя.
Соня . Пойми, нам нельзя. Нам некуда. Или дядю Пьера убивать, или Андрея, если жить. Понимаешь? Борис. Нет. Только чувствую.
Соня (быстрым шепотом) . Ты застрелиться хотел? Да? Борис. Да.
Соня . Когда? Сегодня? Борис. Не знаю. Может быть. Соня. А я?
Борис (молчит, потом вдруг встает, громко) . Это какое-то безумие, Соня. Как тебе не стыдно! Никто не хотел стреляться, можешь успокоиться- Это у тебя нервы, это недостойно. Ты должна думать об отце с матерью; у тебя есть человек, который любит тебя, с которым ты связана… Наконец, и дело у тебя есть, плохо ли, хорошо ли – должна же ты его делать. Вспомни, ведь ты завтра уезжаешь. А теперь прощай. Я не могу больше. У меня голова болит.
Соня (смотрит на него и смеется) . Прощай. Ну? Что ж ты не уходишь? Ведь у тебя голова болит, а я завтра еду в Женеву, делать дело… (Смеется.) Нет, ты в самом деле, ты искренно думал, что я уеду?
Борис (медленно садясь) . Не уедешь?
Соня . Верил, что уеду?
Борис . Я… не верил. Нет, ничего я не думал. Ничего не знал.
Соня . Перед виноватыми, Боря, черная стена встает и закрывает будущее, все: и дело, и безделье – всю жизнь. Так что двинуться вперед уже некуда. Некуда, а надо. Надо, а некуда.
Борис . Соня, ты бредишь?
Соня . Нет, друг мой. Я слишком спокойна. Ты думаешь, я хочу умирать? Не хочу. Да как же быть-то, милый, если некуда? Я и не хочу, а умирается. И ты разве хочешь? А вот и тебе умирается.
Борис . Не буду я тебя слушать, не могу я тебя слушать.
Соня . Боря, вспомни своего отца. Ты не видел, как его убили? А видел, как Андрея убивали? Послушай: может, теперь людям, тем, кто не умеет только жить, знает, что нельзя только жить, может, им одно и осталось дело настоящее – убивать? Одно и осталось?..
Борис . Соня, Соня, молчи.
Соня . Другого и нет теперь никакого™. Другие все дела – так, обман, вздор, безделье. А если этого не хочешь, если этого не можешь…
Борис . И не хочу, и не могу, и нельзя…
Соня . Тогда надо умереть. Все Андреи, все дяди Пьеры, все виноваты. Нам нужно или убивать, или быть убитым, или же… Чем же нам жить? Боря, ну разве ты не видишь, ну разве ты не видишь? Ведь все равно, ведь не сегодня – так завтра, ведь не вместе – так порознь… Боря!
Борис . Что же ты… Чего же ты хочешь?
Соня . У тебя здесь? Где? Здесь? С собой?
Борис . Не трогай меня… Не ищи… Здесь.
Соня . И знаешь, Боря, надо просто, просто, совсем ни о чем не думая. Мы жить «просто» не умеем, а это… сумеем просто, да? Главное – ни о чем не думать. Может, о глупостях, о детстве, помнишь, как мы с тобой в Тимофеевском за ригой колокольчики рвали, а я говорила, что «лазоревые», а ты спорил – лиловые… Помнишь?
Борис . Соня, Соня… Мне страшно…
Соня . Отчего страшно? Ну, хочешь – я сначала… Я сама… Или как хочешь. Мне все равно.
Борис . А мама?
Соня . Не думай, не говори о маме, не вспоминай. Она счастливая. Она правая, она живая. И дядя Пьер живой. И Андрей… А мы мертвые. Мы все равно мертвые, и нам… нам… честнее…
Борис . Соня… Ради Бога…
Соня . Что? Ну не надо. Ну успокоимся. Уходи, уходи скорее, оставь меня. Что я делаю с тобой! Я не о тебе говорила, забудь… Я ничего не знаю о тебе…
Борис . Нет, Соня, ты знаешь.
Соня . Вот… и мне делается страшно. Ты не можешь, не думая, ты не можешь просто… Просто, радостно, светло… Здесь? {Вынимает у него из кармана револьвер и кладет рядом на стол.)
Борис . Кажется, могу. Да, могу, Соня… родная… девочка моя… Сестра моя маленькая… Только так и могу. Ни о чем не думать, вот о маках полевых, о дороге проселочной… Прощаться с ними…
Соня . Без страха, без боли, только с нежностью, да? Пусть они будут, милые, пусть разгораются огоньки алые… И друг с другом мы также простимся, хочешь? Поцелуемся крепко-крепко, хочешь?
Борис (обняв ее) . Соня, я знаю, я чувствую, тут вина на вину, и ты знаешь… А мне легко, точно вес. простится.
Соня . Уже простилось где-то, милый. Ведь очень мы были несчастные. Очень слабые. И так мы любили… Так мы с тобой все… любили… (Берет в руку револьвер.)
Занавес
Зеленое кольцо*
Пьеса в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ:
Михаил Арсеньевич Ясвейн, журналист («дядя Мика», «дядя, потерявший вкус к жизни»).
Ипполит Васильевич Вожжин, инженер. Старый друг «дяди Мики», живут на одной квартире.
Елена Ивановна, жена Вожжина, с которой он давно разошелся.
Анна Дмитриевна Лебедева, вдова, приятельница Вожжина; занимает квартиру рядом.
Сережа, сын ее, гимназист.
Софина (Финочка) Вожжина, дочь Ипполита Васильевича и Елены Ивановны, живет при матери (в Саратове) .
Руся, гимназистка, племянница Михаила Арсеньевича («дяди Мики») .
Нике, брат ее, гимназист.
Валерьян, Петя, Лида, Вера, Андрей и др. подростки, юноши и девушки.
Две горничные: Матильда, здешняя, служит у Вожжина, и Марфуша, саратовская – у Елены Ивановны Вожжиной.
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 74; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!