Рассказы, не включеные в книги 22 страница
Но Лаврентий сообразил, что свиданье может кончиться дурно для него. Лиза узнает о деньгах, о том, как он виделся с Агашей летом…
Охваченный ужасом, Корвин попытался уйти, но Лиза его не пустила. Тогда он остался и поник головою в беспомощном ожидании.
Через несколько минут вбежала маленькая Агаша и возвестила:
– Идет!
И действительно, вслед за ней торопливо вошла Агаша-толстая.
На ней был ее серый платок, лицо казалось еще похудевшим и постаревшим.
Увидя Лизу, она сказала:
– Что это? Это ты меня звала?
Корвин все так же сидел, опустив голову и глаза, и даже пытался незаметно зажать уши руками.
– Да, это я вас спросить хотела, – начала Лиза иронически, едва сдерживая злобу, – не вы ли это колдовством занимаетесь? Землицей да сахарцем кавалеров приманиваете? Да знаешь ли ты, дрянь этакая, что я могу в суд на тебя донести? Не похвалят тебя за эти дела! Ах ты, староверка, ведьма скверная!..
Лиза остановилась от волнения. Агаша смотрела то на нее, то на Корвина. Она сообразила все.
– Лучше бы тебе помолчать, – сказала она резко и громко. – Ровно как будто я и не о тебе колдовала. Твое дело с твоим ребенком убогим возиться. Еще это и неизвестно, чей он. А Лаврентию скажи, коли он меня слушать не хочет, чтобы он мои деньги, сто тридцать рублей, которые я ему в лагери летом привозила, непременно бы отдал! Небось тогда меня не гнал и Лизаньку дорогую не попомнил! Я не боюсь: пусть скажут, что я еще кого-нибудь любила, кроме Лаврентия – никто не скажет про меня! А ты еще штуки мне подстраивать! Подумаешь, барыня! Какова я ему родня, такова и ты! Это еще его нужно спросить, которая ему милее…
|
|
|
Лиза не вымолвила ни слова. Она видела, как Агаша повернулась и вышла. Было несколько секунд глубокого молчания. Лаврентий сидел, не двигаясь и глядя вниз. Агаша-маленькая замерла в любопытном ожидании. Неслышно и часто дыша, ребенок спал в корзинке.
Вдруг Лиза, выйдя из оцепенения, завизжала не своим голосом и, опрокинув табуретку со стаканами, кинулась к Лаврентию. Табурет с грохотом упал, посуда зазвенела. Ребенок в корзине странно, отрывисто вскрикнул – и сразу умолк. Крик его своим необычным звуком заставил и Лизу, и Лаврентия невольно обернуться. И сейчас же, несмотря на весь пыл ссоры, оба кинулись к Вите.
Лиза схватила его на руки.
– Господи, что это, что это? – повторяла она. – Что же это? Совсем умирает…
Худенькое тельце билось и тряслось, как в судорогах; лицо сделалось бледно-прозрачное, с пепельными тенями; особенно ушки стали совсем серые под тонкими детскими волосами. Глаза, сначала полузакрытые, закрылись совсем; понемногу уменьшался трепет и дрожь; теперь только слезы текли из-под синеватых век с длинными ресницами.
|
|
|
Лаврентий давно рыдал. Лиза в новом оцепенении смотрела на ребенка. Глаза не открывались, но серые тени мало-помалу сползали с лица. И мальчик только изредка всхлипывал и вздрагивал, как взрослый человек, когда он раньше долго и много плакал.
Потом он совсем затих и уснул.
Но Лиза не спускала его с рук и не думала возобновлять ссору с Лаврентием, который смотрел слишком жалким и несчастным.
На другой день позвали доктора. Доктор объявил, что ребенка испугали во сне. Лекарств никаких не дал.
Припадки стали повторяться. Лиза похудела, все забывала и сделалась такой прислугой, которую нельзя держать. Господа за свои деньги желают, чтобы чужой человек заботился об их интересах больше, чем о собственных; а у Лизы эти собственные интересы сделались такими важными, что господские неизбежно страдали.
Каждый раз казалось, что ребенок умирает; и странно было видеть, как оживает тощее, упрямое тельце. Корвин днями не отходил от больного ребенка и плакал. Лидия Ивановна, случайно заставшая припадок, вскрикнула, убежала из кухни и с брезгливым чувством подумала, что так продолжаться не может. В самом деле, это, наконец, скучно, в доме беспорядок, Лиза растерянная, в кухню войти нельзя…
|
|
|
Конечно, жалко мальчика, но ведь невозможно всем из-за него страдать.
Лиза и сама поняла, что надо на что-нибудь решиться. Измученная и злобная, она объявила барыне:
– Я, барыня, Витьку лучше в деревню свезу. У меня в чухонской деревне женщина знакомая есть. Она детей поправляет. А и не поправит – один конец. У меня уж сил нет на него глядеть. Ни смерти, ни живота…
Лидия Ивановна чрезвычайно обрадовалась. Наконец-то опять все придет в порядок! И на другой же день Лиза увезла Витю в чухонскую деревню.
XI
Пришла и прошла весна. Минуло лето. В один осенний вечер, в узенькой кухне, где было жарко и едва помещались плита и стол, сидела Лиза. Наклонившись к лампе, она чинила рубашку, но дело не спорилось.
Против Лизы сидела другая девушка, по одежде – служащая из института.
Подруги давно не видались.
– Ну что, как ты? – спрашивала Лиза.
– Да все по-прежнему. У нас, в казне, нового мало. Ты про себя говори. У тебя вон перемены.
– Просто горе одно. Получил барин какое-то место новое – тесна квартира сделалась. Переехали во второй этаж, с шиком. Комнат – им вдвоем и не обойти, а прислуге вот какое помещение. Тут и кушанье готовить, тут и спать… Здоровье только испортишь…
|
|
|
И она вздохнула.
– Ты бы отошла, – посоветовала подруга.
– А Витька? Пока без места буду, пока что… Кто за него три рубля пошлет? А господа – Бог с ними. О своих удобствах слишком заботливы, а удобств им все-таки никаких нет. На даче жили – так все лето как кошка с собакой. Поссорятся – барыня сейчас бариново зеркало бац об пол! Тот весь позеленеет – смерти боится. А барыня ему напротив, все напротив… Сюда переехали – драться начали. Вот ей-Богу. Дерутся.
– А из-за чего?
– Да кто их знает. Скандалят. Из-за чего ни на есть, а уж схватятся.
Она замолчала.
– Лиза, послушай, – начала подруга. – Что ж, о Лаврентии так ничего и не слышно? Ведь уж скоро ноябрь. А он когда к родным-то уехал?
Лиза нахмурила брови и не сразу ответила.
– Ничего не слышно, – выговорила она. – Уехал в сентябре. Летом ко мне на дачу приезжал. Обещался письмо прислать – и все нет. Думается, уж не помер ли. А правду говоря – так наплевать мне на него. Нисколько я о нем даже и не думаю. Витьку жаль.
Подруга покачала головою.
– Ну это как же не думаешь?! Нельзя не думать. А что он говорил, как уезжал?
– Барыня ему сама сказала: «Не уезжайте вы, Лаврентий, женитесь сначала на Лизе, я и платье подвенечное сделаю. Лучше после венца поедете. А то неизвестно, каким вы окажетесь». А он еще так гордо ответил: «Напрасно вы обо мне это полагаете». И письма даже не прислать. Да мне решительно все равно, хоть пропади он! – прибавила Лиза намеренно небрежным голосом. – Пусть он хоть двадцать раз там женится…
– А разве слышно что-нибудь?
– Стану я ходить расспрашивать, себя ронять! Да я все узнаю скоро. Дворник наш, Лазарь, домой раньше Лаврентия уехал. Скоро вернется – и все дела тамошние расскажет; они с Лаврентием из одного места. Да и я-то мало интересуюсь. Вот жду Витю к себе гостить. Чухонка привезет. Ее муж здесь извозчиком ездит; с ним она повидается.
– Ты одна теперь служишь?
– Одна. Агашка совсем избаловалась, ее барыня в деревню отослала. Она у нас ревела-ревела – травиться вздумала. Намешала спичек в стакан, головок, сидит в углу со стаканом, а выпить боится. И грех и смех. Не хочет сарафан надевать. Однако же ее отправили.
Подруга посидела еще немного и ушла.
Лиза бросила работу. Пробило одиннадцать. Господ не было дома. Но Лиза, услыхав бой часов, поспешно поднялась и начала ставить самовар. Она вынула большой кусок полубелого хлеба, сахар в бумажном мешочке и нарезанные ломтики чайной колбасы.
Лиза не сказала подруге, что она именно сегодня вечером, с поезда, ждала из деревни сына с его воспитательницей, чухонкой, Еленой Петровной. Лиза на видала Витю больше полугода, и хотя Елена Петровна писала, что он здоров, все понимает – Лиза все-таки представляла его себе прежним, убогим Витей и стыдилась этого убожества перед другими.
Постучали. Лиза бросилась отворять. В кухню вошел высокий мужик, курносый, неповоротливый и застенчивый. На нем была дубленая шуба и валенки. Редкая, светлая бородка его не курчавилась, губы улыбались.
– Ну что, не приехали еще? – спросил он у Лизы. Это был муж Елены Петровны. Зимой он месяца три ездил в Петербург извозчиком.
– Да нет, – отвечала Лиза. – А уж время. Что ты на вокзал не поехал, Ефим?
– Некогда. И так чуть справился.
Ефим улыбнулся и сел. Вся маленькая кухня наполнилась запахом кожи, шерсти и мужика. Лиза принялась дуть в самовар.
Опять постучали. Дверь открыл Ефим, с неловкой торопливостью, и впустить высокую женщину в платке и, как показалось Лизе, с большим узлом в руках.
Лиза от волнения не могла двинуться, стояла и ждала молча.
Женщина подошла к постели, положила узел, потом перекрестилась на образа. Повернувшись к мужу, который так и сиял улыбками, она не бросилась к нему на шею и даже не поцеловалась с ним. Она чинно и ласково пожала его пальцы своей рукой, сказала ему что-то и тогда уж, подойдя к Лизе, поцеловалась с ней трижды.
– Ну, здравствуйте, ну, здравствуйте! – произнесла она степенно. – Встречайте сына. Он совсем заспался.
Не торопясь, она стала развязывать платки и шали. Узел зашевелился. И через минуту на коленях Елены Петровны сидел хорошенький полуторагодовалый мальчик в ситцевом фартуке, с розовыми от сна, полными щечками. Светлые глаза исподлобья смотрели на незнакомое кругом.
Крутой детский лоб закрывали длинные волосы, желтые, как солома. Если бы не что-то прежнее, все-таки печальное, во взгляде, вряд ли кто-нибудь узнал бы в этом толстеньком ребенке всегда стонущего, жалкого, «испорченного» паучка Витю.
– Господи, да неужели это он? – вскрикнула Лиза, всплеснула руками и немедленно упала ничком на простывшую плиту, чтобы залиться слезами.
– Перестань! – строго сказала чухонка. – И о чем реветь? Слава Богу, мальчик здоровенький, вырос, гостить к тебе приехал. Ты радоваться должна.
Лиза скоро опомнилась. Она принялась ставить угощение, заварила чай. Хотела было Витю переманить к себе, но он решительно воспротивился, уцепился за свою чухонку и ясно и внушительно произнес: «Мама».
Лиза была для него теперь «чужая тетя».
– Как же вы поправили-то его? Лечили? – допрашивала Лиза.
– Чем у нас лечить? В деревне докторов нет. А так, понемножку. У меня свои дети, были и слабенькие. Да и полюбила я его. Купала, ножки ему растирала. Молоко некупленное. Вот и поправился, слава Богу.
Она погладила его желтые волосики. Витя взглянул на Ефима и улыбнулся, узнав его.
Ефим немедленно протянул ему темную, жесткую, извозчичью ладонь. Витя хлопнул по ней пухленькой ручкой и опять улыбнулся. Потом ему дали кусочек сытного, и он с ним заснул, прижавшись к «маме».
Елена Петровна по-своему, по-чухонски, стала говорить с мужем; он все время блаженно улыбался, а она только глядела с ласкою.
Елена Петровна была сухая, прямая, очень высокая женщина лет тридцати пяти, с приятным, спокойно ясным лицом. Ясность придавал ее большой, выпуклый лоб. Бесцветные волосы, редкие и припомаженные, были тщательно расчесаны по-деревенски, на прямой ряд. Ситцевый платок едва позволял их видеть. Она смотрела уже немолодой, увядшей, как все тридцатилетние женщины после деревенской работы. Платье ее было скроено с широкой кофтой, без малейшего намека на моду. Ни в одежде, ни в разговоре, чинном и медлительном, не было ни единой черты, по которой можно бы заметить, что она, как Лиза, как Агаши, Дуни, Оли и Кати, стремится быть похожей на барыню. Елена Петровна решительно ничем не походила на барыню. Но зато она, в своем ситцевом платке, со спящим мальчиком на коленях, немолодая и увядшая – напоминала странно полудетские-полудевические лица мадонн, светловолосых, на старых, милых картинах.
Лиза сидела молча, прислушиваясь к незнакомым словам, и, улыбаясь про себя, смотрела на Витю.
XII
Лидия Ивановна, еще похудевшая от вечной скуки беспокойного недовольства, удивилась, не узнала Витю, хотела поцеловать его. Когда он заревел, испуганный смуглым лицом «тети», она немного обиделась; а скоро и вовсе забыла о своем крестнике, ибо в кухню заходила редко.
Смена лиц, ухаживателей, уже давно не прогоняла ее скуки. Люди были разные, но романы все так походили один на другой, что Лидии Ивановне казалось иногда, что это все тот же старый Перлов. От скуки она устраивала энергичные сцены мужу, который, с получением нового места, сделался менее тих, а с переездом в большую квартиру, где кухня была далеко, – менее боялся скандалов.
Один раз утром, когда Витя, в чистеньком передничке, на коленях у Елены Петровны пил молоко, Лиза перетирала посуду, в дверь просунулось чернобородое лицо дворника Лазаря.
– Батюшки, Лазарь! – вскрикнула Лиза, роняя полотенце. – Иди, иди сюда! Приехал давно?
Лазарь вошел, помолился на образа, поздоровался с Еленой Петровной. Узнав, что полненький мальчик – прежний Витя, умилился необыкновенно, и долго, и внимательно рассматривал его со всех сторон, дотрагивался осторожно, точно это был какой-нибудь искусственный ребенок.
Лиза делала вид, что нисколько не заботится о сведениях, которые мог привезти Лазарь из-под Москвы. Лазарь не начинал речи.
Наконец, он собрался идти.
Он простился, постоял в раздумье и потом решительно выговорил:
– Накинь платок, Лизавета, выйди на лестницу. Я тебе скажу что-то.
Лиза схватила платок и оба торопливо вышли.
На лестнице было светло, холодно и тихо.
По случаю раннего времени еще ни одна прислуга не успела побраниться с другой. Только со двора доносился редкий и гулкий стук топора: дворники раскалывали поленья.
Лизавета прислонилась к подоконнику и ждала. Сквозь мутные стекла высокого окна проникали лучи солнца, утреннего и желтого; оно казалось еще ярче от выпавшего за ночь снега.
– Ну что? – сказала, наконец, Лиза.
– Да что… – И Лазарь, сдернув шапку, нерешительно почесал затылок. – Там, видишь ли, такие истории были. Родители его, Лаврентьевы-то, в наших местах известные. Староверы. Ну, конечно, они несправно живут. В течение последнего времени совсем расстроились. Средний сын не угодил – его сейчас отец первым делом избил, а затем проклял. Отец такой рослый мужик, видный, силища, как у молодого. Сын-то запил и неизвестно где шатается. Между тем в доме жена его осталась и с двумя детьми. Тоже строение у них сгорело. Перебивались они, конечно. Вся надежда, значит, на Лаврентия. А он, как приехал, сейчас это смело так: я, мол, жениться хочу, у меня уж семья есть. Ну, тут отец, ничего не говоря, размахнулся, да так ему в ухо угодил, что тот полтора часа без памяти лежал. Потом очнулся и сказал только: «Благодарю тебя, отец, за науку». У них, у староверов, видишь ли, строго: чтобы к родителям почтение иметь. А Лаврентий такой смирный. Да хотя бы и драться полез, где ему против мужика здорового?
– Да ну, говори дальше, – перебила Лиза. – Женили?
– Он, Лаврентий, весьма, знаешь ли, долго крепился. Отец ему все внушал, что он должен родителей пожалеть. Он ему невесту давно приготовил. Ничего девка, немолода уж, и один глаз немного так оспой попорчен, а то ничего. За ней денег триста рублей, да две постройки. И такая история шла! Отец говорит: не женишься – все равно в Питер вовеки не попадешь. Будешь у меня здесь навоз возить. А женишься, поможешь родителям, как Господь Бог велел – отпущу в Питер на место. Из-за тебя все мы должны погибнуть: и я с матерью, и сестра убогая, и братнины дети. Я же все равно тебя искалечу и проклятие наложу. – Часто мы, знаешь, видали, сидит Лаврентий вечером на крылечке деревянном и заливается-плачет. Ни одежи ему не сделали, паспорт отец к себе взял. Похудел даже Лаврентий. Просил тебе ничего не говорить. А что ж не говорить? Все равно, не скроешь. Ты, Лиза, не думай очень. Что ж делать?
– Когда свадьба была?
– А вот после первого. Все жениха жалели. Деньги отец взял. Одежу Лаврению справили. Он нисколько дома и не пожил. Уговаривали остаться – куда тебе! И жену бросил, и все. «Как вы со мной, говорит, так и я с вами. А я свой долг исполнил». На месте, слышно. Не был еще у тебя?
– У меня? – Голос Лизы был неожиданно громок. – У меня? Пусть придет, пусть только придет… Что ни попадет, тем в него и пущу! Мало я из-за него… из-за него…
Лиза стремительно кинулась в кухню и захлопнула дверь. Лазарь постоял-постоял на площадке, вздохнул и начал спускаться вниз.
Прошло несколько дней. Лидия Ивановна, узнав дело, возмутилась необыкновенно и решила, что Лиза не должна и видеть Корвина. Лиза не плакала. Она только осунулась, говорила отрывисто и зло, и ни за что не отпускала Елену Петровну с Витей в деревню.
– Я ему покажу, пусть только осмелится прийти. Я не какая-нибудь. Кабы я хотела – у меня бы не этакие кавалеры были. А за Витьку он должен платить, ему и окружной суд присудит…
Елена Петровна молчала. Она больше говорила о Вите. Мальчик уже начинал ходить и все болтал на своем неведомом языке. У господ были гости.
Лиза побежала за булками и за лимоном. Когда она вернулась, переводя дыхание, нагруженная свертками, у стола против Елены Петровны, в пальто, но без шапки, сидел Корвин. Штатское платье делало его еще меньше и уже. Лицо обросло бородкой, вытянулось; глаза смотрели запуганно и робко, но с прежней упрямой безнадежностью.
Витя чувствовал доверие к такому маленькому дяде. Он заигрывал с Лаврентием, смеясь и пряча голову в колени Елены Петровны.
Увидав Лизу, Корвин встал.
– Ты зачем? – сказала Лиза тихо, почти шепотом. – Ты с какими глазами пришел? – Вон сию минуту, слышишь?
– Что ж, я сознаюсь… – залепетал Корвин. – Но только меня всякий оправдать может… Так как я, во-первых, без любви, и кроме того родители… И пусть они там как хотят, а от меня больше век ничего не увидят. Я и жену не увижу никогда. А для тебя и для Витьки жизнь готов отдать…
– Да что ты, издеваться надо мной вздумал? – закричала Лиза со злостью и слезами. – Вон, сию минуту, или я господ сюда позову!
И она бросилась было к двери. Корвин испугался. Он едва нашел шапку и вышел. Но на лестнице, как прежде, сел на каменную ступеньку и заплакал.
Поздно вечером, когда Елена Петровна и Витя давно спали, в дверь тихонько стукнули. Лиза не спала. Она знала, что Корвин сидит на лестнице. Она подошла к дверям.
– Это опять ты, – злобно зашептала она. – Если ты сейчас не уберешься, я дворников созову, весь дом перебужу.
Слабый голос Лаврентия умолял.
– Отвори мне, Лиза, на одну минуточку. Я тебе только два слова скажу. И уйду сейчас же.
Лиза приотворила дверь.
– Говори, я сейчас захлопну.
– Лиза, вот Богом клянусь, я от тебя никогда не отстану. У меня место хорошее, возьмем Витьку к себе и будем жить вечно вместе. А я от тебя все равно не отстану. Уж будет по-моему. Хороша же твоя любовь была!.. И знай, если ты мне не покоришься – ни мне, ни тебе не жить. Вот, у меня припасено.
Он трясущимися руками вытащил откуда-то небольшой кухонный ножик с острым лезвием. Лиза стояла не шевелясь. Он спрятал ножик и старался шире отворить дверь. Лиза опомнилась. Она оттолкнула его изо всей силы, и, закричав опять: «Сказано, вон!» – захлопнула двери.
Все в доме знали историю Лизы. Агаша-толстая не жила больше у одинокого барина. Несколько времени тому назад, у барина в квартире, тайно, в его отсутствие, отравилась молоденькая гувернантка, скромная барышня, приходившая к нему по воскресеньям. Была неприятность – и барин выехал из Петербурга. Агашу Лиза встретила раз в сумерки, на дворе. Она проскользнула мимо, не глядя. Лизе почудилось, что глаза у нее заплаканы.
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 73; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!