Случаи заболевания и смерти, произошедшие вслед за инокуляцией Шика от дифтерии 23 страница
Причину, почему общество одобрило теории Пастера, вкратце изложил Бешан в предисловии к своей работе "Теория микрозимов". Вот что он писал:
Публику, какой бы разумной она ни была, впечатляет лишь то, что несложно для понимания. Ей объяснили, что внутри организм представляет собой нечто вроде содержимого сосуда с вином, и что оно не повреждается, то есть, мы не заболеваем, если только изначально патологические зародыши микробов не проникнут внутрь и не превратятся затем в микробов. Публика не знает, правда ли это. Она даже не знает, что такое микроб, но верит на слово своему кумиру; она верит, потому что это просто и это легко понять; она верит и повторяет вслед за ним, что микроб делает нас больными, не задаваясь дальнейшими вопросами, поскольку у нее, вероятно, нет ни времени, ни зачастую способности глубоко изучать то, во что ей предлагается поверить.
Вместе с тем, специалистов тоже с самого начала учат рассматривать микроорганическую жизнь через призму теорий Пастера, словно это аксиомы. Возможно, именно поэтому только непредвзятая точка зрения позволяет увидеть нелепые противоречия микробной теории заболеваний. Ее правила — постулаты д-ра Роберта Коха — утверждают среди прочего, что болезнетворный микроб должен присутствовать в каждом случае данного заболевания и не должен обнаруживаться без него. О чем же говорят факты? Считавшаяся смертельным агентом дифтерии бацилла Клебса-Лёффлера, на которую первоначально опиралась общепринятая пастеровская теория, отсутствовала в двадцати пяти процентах случаев, как выявил сам Лёффлер; с другой стороны, ее постоянно обнаруживают в горле здоровых людей, поскольку, как задолго до этого объяснял Бешан, бактериальная эволюция микрозимов не обязательно должна быть патологической.
|
|
|
У последователей Пастера есть, однако, свой способ преодоления теоретических затруднений, а именно — теория носительства, обвиняющая здоровых людей в распространении определенных "микробов", которых они, как считается, выделяют. Это обвинение предъявляется людям, за всю свою жизнь ни разу не страдавшим теми заболеваниями, в распространении которых их обвиняют; при этом в известном случае с одной стряпухой, мисс Робертс из Рексема, микроскопические обитатели которой считались выделениями кишечного заболевания, обнаружилось, что она не только не прикасалась, но даже никогда не видела пирогов со свининой, считавшихся поставщиками ее убийственных микробов1.
В своем "Руководстве по инфекционным заболеваниям" Гудолл и Уошборн утверждают:
Брюшной тиф отличается от других инфекционных заболеваний тем, что не распространяется напрямую от человека к человеку. Поэтому существует лишь небольшая опасность в посещении больных, страдающих этим заболеванием2.
|
|
|
В то время как жертвы лихорадки объявлены безопасными, в распространении и выделении заболевания без колебаний обвиняются здоровые люди, некоторые из которых никогда им не болели.
К теории носительства постоянно прибегают также и в связи с дифтерией. Несколько лет тому назад писали о состоянии горла 700 школьников из Альпертона в Мидлсексе, из которых 200 оказались носителями дифтерии и вследствие этого были изолированы3. Одно из самых слабых мест теории заключается в том, что мы никогда не слышали об изоляции выдающихся бактериологов, которые, очевидно, должны первыми подвергаться микроскопическим и химическим тестам и впоследствии карантину, но пока что рекомендуют его только для других! По признанию редактора "Ланцета", без теории носительства постулаты Коха не могут даже претендовать на истинность4.
Возьмем, к примеру, четвертый постулат, согласно которому болезнетворный микроб вызывает в животном ту же болезнь, с которой он изначально был связан. В той же статье в "Ланцете" говорится, как пневмококк пневмонии, введенный прямо в легкие кролика, приводит не к пневмонии, а к общему заражению крови5. Согласно теории Бешана о различиях микрозимов разных животных, такой результат объясним и не представляет собой загадки, но он означает отмену четвертого постулата Коха. В "Учебнике по бактериологии" Штернберга мы находим:
|
|
|
Из выявленного Огстоном, Розенбахом, Пассе и др. постоянного присутствия микрококков в гное при острых заболеваниях следует вывод, что гной не может образовываться без микроорганизмов этого класса. Но в настоящее время в экспериментах Гравитца, де Бари, Штейнхауза, Шеурлена, Кауфмана и других точно установлено, что вывод был ошибочным, и некоторые химические вещества, введенные подкожно, вызывают образование гноя совершенно независимо от бактерий6.
С другой стороны, д-р Робб выявил, что при самой строгой антисептической обработке микроорганизмы всегда присутствуют в нитках швов после их удаления из хирургических ран, и что в кожных гнойниках часто присутствуют наиболее часто встречающиеся из этих микроорганизмов, например, Staphylococcus albus7 (белый стафилококк. — Прим. перев.).
Так, с одной стороны, даны доказательства того, что образование гноя может происходить независимо от бактерий, а с другой — что самые строгие меры предосторожности не защищают от их присутствия. Это противоречие труднообъяснимо с точки зрения инвазивной теории Пастера. Его зять рассказывает, что тот любил говорить об "оккупированном" пациенте. Но мы только что узнали, с одной стороны, о гное без каких-либо микробов, а с другой — о микробах, при всех мерах предосторожности, предпринятых против них. Если следовать учению Пастера, это очень сбивает с толку. У Бешана, напротив, мы находим прямое объяснение этому. Согласно его доктрине, которую он с осторожностью истинного ученого выдвинул в качестве вероятной гипотезы, а не в качестве "не оставляющего сомнений" доказанного факта, по примеру Пастера, появляется возможность понять болезнетворное влияние некоторых химических веществ на нормальные микрозимы организма и образование гноя как следствие этого. Во втором примере, когда микроорганизмы присутствуют, несмотря на антисептические меры предосторожности от их вторжения, мы видим, насколько точна теория Бешана о том, что с превращением среды в неподходящую для нормальных микрозимов, они развиваются в бактерии, и это доказывает, что бактерии — следствие, а не причина заболевания.
|
|
|
Еще одной интересной теорией, которую пришлось призвать на помощь общей микробной теории, стала теория фагоцитоза Мечникова, заключающаяся в том, что лейкоциты, то есть, белые тельца крови, в действительности являются мусорщиками, которые приканчивают нежелательных гостей. Их стали называть полицейскими организма, невзирая на тот очевидный факт, что чем их больше, тем менее защищен организм, а безопасность организма повышается с убавлением этих гипотетических полицейских сил. Бешан также учил, что лейкоциты это живые существа, но теорию Мечникова он считал нелепой. "Лейкоциты, — писал он в книге "Les Grands Problemes Médicaux" ("Большие проблемы медицины". — Прим. перев.), — считаются живыми настолько, что гоняются за микробами с целью съесть и проглотить их. Весь курьез в том, что в это действительно верят!" Но что останется без фагоцитоза от всей теории инвазии, иммунитета и других популярных теорий?
Одна из возможных причин, по которой микробная теория заболеваний всех устраивала, это объяснение, которое она давала проблеме инфекции. Нетрудно было вообразить полчища болезнетворных микробов, передаваемых от одного больного другому. Такая идея была широко распространена и среди ученых. Например, в отчетах Королевской комиссии по вивисекции мы обнаруживаем, что д-р Ч. Дж. Мартин из Института Листера утверждал:
Его [Пастера] опыт в данном вопросе [ферментации] привел его к замечательному обобщению, что инфекционные заболевания можно интерпретировать как виды ферментации, обязанные специфическим микроорганизмам. В серии мастерских экспериментов над животными он подтвердил справедливость своей гипотезы в случаях с сибирской язвой, куриной холерой и свиной рожей. Эти результаты Пастера можно считать основой всей современной науки об инфекционных заболеваниях человека и животных; их распространение Пастером и его учениками, бактериологами и патологами во всем цивилизованном мире привело к открытию возбудителей большинства инфекционных заболеваний, которым подвержен человек8.
Мы уже сравнивали работы Бешана и Пастера по ферментации, и в "мастерских экспериментах Пастера на животных" уже наблюдали "справедливость его гипотезы", в частности, в случае с сибирской язвой. И наконец, в отношении большинства инфекционных заболеваний, таких как скарлатина, корь и натуральная оспа, не было найдено ассоциированных с ними специфических микроорганизмов, что не мешает сторонникам Пастера заявлять, что они все равно там есть, но ультрамикроскопические, хоть это и плохо вяжется с "осторожностью", к которой призывал Пастер. Как однажды сказал профессор Бешан:
Если бы вирулентные микробы всегда существовали в атмосфере, то сколь многочисленны были бы возможности для их проникновения, помимо пути через легкие или через кишечную слизь! Не было бы ни единой раны, даже самой маленькой, как от укола булавкой, чтобы она не стала шансом для инокуляции нас натуральной оспой, тифом, сифилисом, гонореей.
В связи с этим мы процитируем отрывок из аннотации Александра Поля к предисловию "Теории микрозимов"9. Поль писал следующее:
Господин Бешан возражает, что если простые или эволюционировавшие микрозимы, которых можно обнаружить в определенных жидкостях организма, появились из воздуха и так легко проникли в клетки человеческого тела, то существует одна жидкость, находящаяся в постоянном контакте с воздухом, которым мы дышим, в которой они должны быть всегда одинаковыми у всех животных. Это слюна во рту. Известно, однако, что свойства слюны человека и других животных отличаются. Господин Бешан говорит, что эпителиальные клетки, микрозимы и бактерии языка человека могут оказывать определенное химическое воздействие, свойственное только им, и отличающееся от действия языка коровы или свиньи, лошади или собаки. И если микробы воздуха не в состоянии изменить функцию жидкости, которая так постоянно, так много и так напрямую контактирует с обычным воздухом, то трудно понять, как они могут изменить функции внутренних тканей и жидкостей, защищенных непреодолимыми барьерами.
Если бы умение думать не было таким редким явлением, то высказывания подобные этому давно доказали бы ошибочность пастеровской микробной теории. И даже в случаях, когда охотник за микробами был уверен в существовании микроба, через некоторое время его уверенность постигало ужасное разочарование. Пожалуй, нет более убедительной истории, чем обвинение, выдвинутое сэром Дэвидом Брюсом против Micrococcus melitensis (микрококк бруцеллеза. — Прим. перев.) в том, что тот вызвал мальтийскую лихорадку. Однако полную невиновность предполагаемого преступника доказал взявшийся за его защиту д-р Уолтер Хэдвен. Оказалось, что спад эпидемии лихорадки во флоте не имел ничего общего с отказом от козьего молока, а был постепенным и совпал с углублением дна мальтийской гавани. Резкое снижение заболеваемости в армии тоже не могло объясняться отказом от молока, поскольку произошло прежде, чем этот напиток был запрещен к употреблению, когда войска были перемещены из антисанитарных бараков Сент-Эльмо в новые казармы выше над уровнем моря. Расследования д-ра Хэдвена ясно показали связь улучшения здоровья моряков и солдат с этими мерами, и главным результатом истории с Micrococcus melitensis стало присвоение рыцарского звания его ложному обвинителю, в то время как мальтийцы, связанные с производством молока, остались крайне недовольны. Д-р Аджиус из Мальты, который к тому времени уже вошел в курс дела, обнаружил, что антисанитарные условия неизменно служили причиной вспышек лихорадки в частных домах, где иногда квартировали британские офицеры. В одном из случаев истинный корень зла обнаружился лишь после вскрытия пола.
Тем не менее, на основе этой теории, которая при тщательном рассмотрении всегда оказывается ошибочной, была построена целая система прививания. Возможно, это произошло из-за искажения фактов. Если бы не продажи сывороток и вакцин, выросшие в наши дни до невероятных пропорций, микробная теория заболеваний Пастера могла кануть в лету. Едва ли можно отрицать, что он совершил преступление, низведя медицинскую науку до уровня коммерции. Более того, он опорочил ее честное имя, соединив с жестокостью, хотя в этом он был лишь подражателем. Он дружил с Клодом Бернаром, который, по словам профессора Мечникова, "не чувствовал никаких угрызений совести, вскрывая тела и подвергая животных самым жестоким страданиям"10. Но жестоко мучившиеся жертвы ножа значительно менее многочисленны в сравнении с миллионами жертв в патологических лабораториях, которых зачастую подвергают испытаниям, столь же безжалостным, сколь странным и запутывающим, и никогда не дающим истинную картину болезни в естественных условиях.
В качестве примера можно привести птиц и крыс, содержащихся в малюсеньких клетках и медленно пожираемых блохами, для доказательства того, что последние могут быть переносчиками сонной болезни, несмотря на тот факт, что неизбежно плохое здоровье терзаемых таким образом животных не может доказать с уверенностью ничего, кроме бессердечия их мучителей. Или, к примеру, взять проверку молока путем инъекции его в морских свинок, содержащихся в закрытых жестяных банках, которых сам факт таких нездоровых условий пленения делает подверженными туберкулезу. Налогоплательщику, однако, приходится лезть в свой карман, чтобы заплатить за это, хотя он и сам способен рассказать, что молоко, которое он употреблял в пищу, могло быть от истощенной коровы, бродящей по нечищеному фермерскому двору, и могло быть надоено больной дояркой в грязную посуду. Санитарные врачи в некоторой степени решают эту проблему, оставляя последователям Пастера мучить своих морских свинок. Трудно даже оценить ту степень вреда, которую нанес перенос внимания с истинных факторов болезни и здоровья на ложные. Примером в этой связи может служить количество времени и денег, потраченных на блох и крыс во время чумы в Индии, которые можно было использовать на замену антисанитарных лачуг, построенных на утрамбованной свалке. Д-р Чарльз Крейтон в своем трактате по этому вопросу ясно показал, что рассадником эпидемии чумы были именно эти лачуги11.
Если вернуться к вопросу о молоке, то поклонники Пастера с гордостью указывают на способы консервирования, названные его именем и таким образом увековечившие память о нем, но и здесь похвастаться особенно нечем. В "Джорнэл оф Ройял сосайети оф артс" от 19 сентября 1919 г. есть статья "Проблемы питания и наша экономическая политика" профессора Генри Э. Армстронга, доктора философии (Ph.D.), доктора права (LL.D.), доктора естественных наук (D. Sc.), члена Королевского общества (F. R. S.). В ней говорится, что "великим реформатором в последнее время был химик Пастер — поразительна степень, до которой он повлиял на наш образ жизни". Далее профессор Армстронг показывает, как благодаря ему
вина были стерилизованы, и Великое Вино — результат случайного соединения микроорганизмов — стало большой редкостью; тем самым качество вин снизилось до общего низкого уровня, хотя, конечно, много вина было спасено от канализации. Пиво претерпело подобную участь, хотя, в целом, изменения были на пользу большинства. Но настоящий вред12 принесло изменение молока… Разбавление стало общей практикой; публика не столько пострадала от случавшихся нечистых на руку продавцов, сколько лишилась прежних преимуществ, которые получала, имея дело с честными по большей части поставщиками натурального продукта. Удар стал еще тяжелее от введения хитроумных инженерных приспособлений для отделения сливок. И тогда вновь пригодилось учение Пастера, на этот раз при поддержке Коха; молоко было не только разбавлено, но и стерилизовано. Возможно, это спасло несколько жизней, нотакой шаг без сомнения повлек за собой бесчисленные напасти13.
Многим из нас давно известно, что подобное молоку вещество нельзя нагреть выше нормальной температуры тела без того, чтобы не снизить его диетическую ценность. Последние наблюдения показали, что это влияет на противоцинготный витамин, которого и так не слишком много, хотя жирорастворимый антирахитический витамин и водорастворимый аневрин не разрушаются; но проблемы были замечены в тех областях, где поставляемое молоко систематически стерилизовалось, и вполне может оказаться, что его качество пострадало еще неизвестным для нас образом. Исследования влияния стерилизации, проведенные до сих пор, совершенно неудовлетворительны и весьма спорны вследствие их несовершенства и ненаучного характера. Риск тифа и подобных ему инфекционных заболеваний сейчас невелик, и главная цель стерилизации молока заключается в том, чтобы предотвратить гибель человека, больного туберкулезом. Но вполне может оказаться, что, разрушая те или другие загадочные витаминные компоненты, мы снижаем ценность пищи настолько, что в результате организм становится специфически чувствительным к туберкулезной инфекции; похоже, эта инфекция всегда с нами, независимо от молока. Кроме того, когда молоко стерилизуют, лактобактерия разрушается, и оно становится особенно благоприятной почвой для роста гнилостных организмов, и потому является потенциальной причиной детской диареи.
Время и непредвзятая критика продолжают выносить свой приговор трудам Пастера. Но если даже простое употребление обедненной пищи может считаться таким вредным, то какое же влияние должна оказать масса сывороток и вакцин, вводящихся прямо в кровоток?
Несмотря на современную прививочную врачебную манию, среди тех, кто готов подчиниться этому новомодному виду экспериментов над людьми, господствует удивительная невежественность в вопросе. Многие едва ли могут отличить сыворотку от вакцины.
Сыворотка это бесцветная составляющая крови, ее для целей вакцинации обычно берут из крови лошади, в которую предварительно были введены болезнетворные вещества. Эффективность этой сыворотки в основном проверяется на морских свинках, то есть, зависит от их выздоровления или смерти от заболевания, вызванного его инъекцией в их организм при определенных условиях. Страдания животных здесь заложены от начала и до конца, в то время как человеческой расе, принимая во внимание опасность введения сыворотки одного вида другому, возможно, повезло в том, что сывороточная терапия, хотя и провозглашенная изначально панацеей от всех заболеваний, уступает в популярности вакцинотерапии.
Излишне говорить, что последняя не имеет никакого отношения к коровам. Под патронажем Пастера точность терминологии была утеряна, равно как и ясность теории. Название "вакцина" теперь применяется к микроорганизмам и окружающей их среде, извлеченной из больного организма, причем, микроорганизмы оставляют размножаться в подходящей питательной среде, известной как культура, после чего их обычно убивают нагреванием и готовят различными способами, в зависимости от сложившейся практики. Наконец, препарат продают как лекарство, но чаще как средство предупреждения заболевания, с которым изначально были ассоциированы данные микроорганизмы. В этом случае животные играют роль в подготовке, но им отнюдь не всегда удается избежать страданий, потому что их используют и на стадии испытаний.
Это похоже на закон гомеопатии "подобное лечится подобным", но как это непохоже на ганемановскую научную точность учета индивидуальных особенностей! Если Ганеман предлагал свои лекарства вниманию природной лаборатории — желудка, то, согласно пастеровской системе, введение, напротив, осуществляется прямо в кровь, невзирая на естественные меры предосторожности — эффективные оболочки, при помощи которых природа защитила эту реку жизни от посторонних вмешательств. Стало модным считать ничтожное человечество мудрее Природы или, если угодно, Провидения.
Дата добавления: 2020-11-29; просмотров: 65; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!