Российский Государственный архив древних актов 8 страница
Император Николай Павлович отличался особой точностью и аккуратностью. Он входил в церковь ровно в одиннадцать часов, и тотчас начиналась служба. Император строго следил за соблюдением церемониальных правил придворными. В особых случаях чиновник Министерства двора являлся к дамам и кавалерам свиты с официальной бумагой, содержащей высочайший выговор за неаккуратность; виновные должны были поставить на бумаге свою подпись. Особой честью считалось быть представленным императору во время выхода. Этим правом могли пользоваться военные и гражданские чины первых четырех классов, полковники, командующие отдельными частями гвардейских войск, бывшие фрейлины, супруги полковников лейб-гвардии и некоторые другие. В Концертном зале обычно происходило представление вновь назначенных фрейлин, а после Крещения — дипломатического корпуса.
Не только государственная, но и частная жизнь членов императорской фамилии была сильно ритуализирована. В историко-литературном архиве Российского Дворянского собрания хранится высочайше утвержденный церемониал о святом крещении великой княжны Татьяны Николаевны, появившейся на свет в 1897 г. В этом документе подробно расписаны действия самых разных участников торжества. В церемонии участвовали практически все члены российского императорского дома и немало представителей владетельных домов Европы, а также множество придворных чинов, членов дипломатического корпуса, высоких духовных лиц. Кавалерам полагалось быть в парадной форме, а дамам — в русских платьях.
|
|
|
Церемония проходила в Большом Петергофском дворце. После донесения управляющего Министерством императорского двора императору, что к шествию в церковь все готово, начиналось шествие. Его открывали гоф-фурьеры и камер-фурьеры, церемониймейстеры и обер-церемониймейстер, вторые чины двора, за ними первые и обер-гофмаршал высочайшего двора.
За придворными следовали Николай II и вдовствующая государыня Мария Федоровна. Императрицы на церемонии не было. Вслед за коронованными особами шли великие князья и великие княгини, князья императорской крови, принцы и герцоги в порядке очередности права на наследование престола. Замыкали шествие гофмейстерины, статс-дамы и камер-фрейлины императриц и великих княгинь, сенаторы, статс-секретари «и прочия знатныя обоего пола Особы»[91].
Из Александрии высоконоворожденную доставили во дворец в золоченой карете с почетным эскортом. Татьяна Николаевна была на руках у обер-гофмейстерины Александры Федоровны светлейшей княгини М.М. Голицыной. Она же внесла девочку в дворцовую церковь. Обер-егермейстер князь Голицын и генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков поддерживали с двух сторон покрывало, на котором лежала великая княжна.
|
|
|
Таинство крещения совершил духовник государя и государыни отец И. Янышев. Восприемниками были русские великие князья, иноземные короли и наследные принцы, в том числе и представители британского королевского дома Виндзоров. Во время возложения на маленькую великую княжну знаков ордена Святой Екатерины в Петергофе начался салют в 101 выстрел и раздался колокольный звон всех петергофских церквей. Затем Николай II и Мария Федоровна принимали поздравления, и церемония завершилась. Вечером Петергоф и весь Петербург были празднично иллюминированы.
По отзывам современников, приемы при русском дворе отличались особой пышностью и выполнялись с безупречной тщательностью.
При назначении на должность, награждении орденом, производстве в чин для генералов, статских советников, их жен и дочерей, назначенных во фрейлины, устраивалась особая придворная церемония — представление императору. Мужчины испрашивали позволения представиться через гофмейстеров, дамы — через гоф-мейстерин. В назначенный день представляющиеся выстраивались по чинам, в ряд, дамы — по чинам мужей, дочери слева от матерей, если дочь назначалась во фрейлины, она становилась с другими фрейлинами.
|
|
|
При входе высочайшей особы делался общий поклон, при представлении поклон повторялся. Разговор начинала августейшая особа, при обращении па русском языке употребляли «Вы» с частым прибавлением титула собеседника. При особом представлении беседа велась сидя, уходить было можно тогда, когда высочайшая особа давала к этому знак, вставая или прощаясь.
Мужчины являлись на представление в парадных мундирах и орденах, дамы в светлых талиях без вырезов и в шляпках — утром и в нарядных платьях с вырезом и короткими рукавами, в головных уборах — вечером, девицы — с цветами в волосах. Кавалеры и дамы снимали правую перчатку, так как полагалось целовать руку особ, которым представлялись.
Император Павел Петрович старался установить при дворе такие же строгие порядки в соблюдении церемониала, как на военных парадах. «При церемонии целования руки, повторявшейся постоянно, при всяком удобном случае, по воскресеньям и по всем праздникам, нужно было, сделав глубокий поклон, стать на одно колено и в этом положении приложиться к руке императора долгим и, главное, отчетливым поцелуем, причем 
император целовал вас в щеку. Затем надлежало подойти с таким же коленопреклонением к императрице и потом удалиться, пятясь задом, благодаря чему приходилось наступать на ноги тем, кто продвигался вперед»[92], — вспоминал князь Чарторыйский.
|
|
|
Во время высочайшего представления этикет соблюдался с не меньшей тщательностью, чем во время других церемониалов. Вот как он выглядел в изложении Марии Петровны Фредерикс. Ее близость к императорскому дому предопределялась судьбой — мать Марии Петровны была близкой подругой императрицы Александры Федоровны. Когда Марии Петровне исполнилось 17 лет, императрица потребовала представить ей девушку официально.
Церемония состоялась накануне именин Александры Федоровны, 5 декабря. В Малахитовой гостиной Зимнего дворца обер-церемониймейстер граф Воронцов-Дашков выстроил дам по старшинству. Мария Петровна, будучи уже пожалована фрейлиной, оказалась первой. Когда все было готово, граф доложил об этом ее величеству. Распахнулись двери внутренних покоев, и вошла императрица в сопровождении дежурной фрейлины, свиты и камер-пажей. Несмотря на то что императрица знала Марию Петровну с рождения, никакого исключения для нее не было сделано, и Александра Федоровна, приблизившись к дамам, обратилась к дежурной фрейлине с вопросом: «Gui est cette demoiselle?»[93] «Я, красная как рак, готова была провалиться сквозь землю. Нечего и говорить, что наш ангел императрица, хотя сама ужасно смеялась над моим конфузом, сейчас же меня обласкала и успокоила своим обыкновенным со мной обращением и добротой»[94].
Годами выработанный этикет поддерживал престиж придворной жизни. «Это не только преграда, отделяющая государя от его подданных, это в то же время защита подданных от произвола государя. Этикет создает атмосферу всеобщего уважения, когда каждый ценой свободы и удобств сохраняет свое достоинство. Там, где царит этикет, придворные — вельможи и дамы света, там же, где этикет отсутствует, они спускаются на уровень лакеев и горничных, ибо интимность без близости и без равенства всегда унизительна, равно для тех, кто ее навязывает, как и для тех, кому ее навязывают. Дидро очень остроумно сказал о герцоге Орлеанском: «Этот вельможа хочет стать со мной на одну ногу, но я отстраняю его почтительностью»[95], — писала А.Ф. Тютчева.
Аудиенция монарха частным лицам носила более скромный характер, тем не менее здесь тоже имелось немало условностей. Так, визит А.А. Бахрушина к Николаю II начался с поездки в императорском поезде в Царское Село. На вокзале приглашенных на аудиенцию встречали придворные экипажи. Во дворце Бахрушина встретил дежурный гофмаршал, который проводил его в приемную, где дал следующую инструкцию: «В 11 часов начнется прием, будут вызывать по имени, отчеству и фамилии, отвечать только на вопросы императора, самому вопросов не задавать, аудиенция продлится минут пять, выходя, не поворачиваться спиной к государю»[96].
В одиннадцать часов открылась дверь царского кабинета. Камер-лакей провозгласил: «Бахрушин, Алексей Александрович!» При входе Бахрушина император встал из-за письменного стола и пошел навстречу к нему, протягивая руку. Поблагодарив Алексея Александровича за подаренную государству уникальную коллекцию предметов театральной старины, царь задал ему несколько вопросов. Без четверти двенадцать Бахрушин покинул кабинет Николая Александровича, причем император поблагодарил гостя за интересную беседу.
Несмотря на то что при Александре III и Николае II дворцовых приемов было немного, Петербург оставался одной из самых элегантных и светских столиц Европы. Иностранных дипломатов поражала роскошь на приемах Северной Пальмиры. Праздники у Орловых, Белосельских, Шуваловых, Барятинских, Воронцовых, Шереметевых отличались изысканным великолепием. «Лишь после этой катастрофы (русско-японской войны. — О.З.) начал замечаться некоторый упадок светской жизни. Однако уже с 10-го года нынешнего столетия казалось, что в высшем обществе возвращаются к старым нравам. Но недовольство в низах, все увеличиваясь, подкапывало оптимизм света, и во время великой войны это настроение с первых наших неудач перешло в мрачный пессимизм. Легкомысленные представители общества думали исключительно о своем благополучии, и, ища виновника неудач России, они обрушились на государя, а особенно на Александру Федоровну»[97].
17 октября 1905 г. государь принял решение дать стране Законодательное собрание. Желая поставить новое учреждение на должную высоту, депутатов пригласили на торжественный прием в Зимний дворец, где император произнес перед Думой свою первую и последнюю тронную речь.
Когда обер-церемониймейстеру графу В.А. Гендрикову пришлось заняться приемом членов Государственной думы, он создал целую комиссию из лиц, имевших возможность присутствовать при аналогичных приемах за границей. Возглавив ее лично, граф Гендриков обошел залы дворца, начертил мелом на полу линии, по которым предполагалось выстроить гостей. «Он, помню, сильно и явно нервничал: боялся, что депутаты — чуждый двору и дворцовым обычаям элемент — не сумеют стоять в том порядке, который им будет предуказан»[98], —писал начальник канцелярии министра Двора генерал А.А. Мосолов.
В день приема процессия тронулась из внутренних покоев Зимнего дворца к Тронному залу. Впереди императора высшие государственные чины несли знамя, печать, скипетр, державу и корону. Их сопровождали дворцовые гренадеры в высоких медвежьих шапках, в полной парадной форме. В зале справа от выхода разместились депутаты и сенаторы, слева — члены Государственной думы, Совета, высшие чины двора и министры. Регалии были отнесены на возвышение по обеим сторонам трона. Царская семья остановилась посередине зала. Государь принял окропление от петербургского митрополита. Начался молебен. Затем императрица и высочайшие особы прошли мимо государя к возвышению с левой стороны от тропа. Царь стоял один посреди зала и ждал, когда они займут свои места, затем прошел к трону и сел на него. После вручения ему тронной речи он стоя огласил ее и спустился со ступенек трона. Выход последовал в том же порядке, но без выноса регалий. А депутаты по окончании тронной речи отправились в Таврический дворец на первое заседание Государственной думы.
Граф Фредерикс после завершения официального приема не смог сдержаться от резкой оценки народных избранников. «Эти депутаты скорее похожи на стаю преступников, ожидающих сигнала, чтобы зарезать всех, сидящих на правительственной скамье. Какие скверные физиономии! Ноги моей больше не будет в Думе»[99].
По отзывам современников, пышная церемония принесла прямо противоположный, чем ожидалось, результат. На фоне депутатов, одетых кто во фраки, кто в серые пиджаки и даже в крестьянскую одежду, двор, с расшитыми золотом мундирами и пышностью Тронного зала, вызвал лишь раздражение и никак не поднял престиж монарха. Это было столкновение двух эпох.
Церемониальное застолье
Обязательной составляющей большинства светских ритуалов является трапеза. В славянской традиции стол символически уподоблялся церковному престолу — «Стол — это престол Божий». На стол не разрешалось помещать посторонние предметы, стучать по нему ложкой или рукой. Трапеза всегда организовывалась таким образом, чтобы представить пищу как Божий дар. Символика стола у славян также соотносилась с идеей Пути: «На столе рождаются, со стола провожают в последний путь». До сих пор сохраняется обычай провожать в дорогу и встречать человека застольем.
Характер русской трапезы зависел от того, на какой день, постный или скоромный, она приходилась. Обычно царские пиры проходили в Грановитой палате Кремля. Из кухни кушанья приносили в буфетную, устроенную в ее сенях. Поставцы (ящики с полками) с драгоценной посудой размещали в середине палаты вокруг четырехгранного столба. Вдоль стен стояли лавки, перед ними — длинные столы, на которых в начале трапезы находились сосуды с уксусом, перцем, солью.
До середины XVI в. прибывшего дипломата после первой аудиенции, как правило, приглашали к столу. Количество повторных приглашений зависело от политической ситуации, хода переговоров.
При царе Федоре Иоанновиче быт русских государей все сильнее начинает делиться на официальный и частный; трапеза относится к последнему. Совместное пиршество, устанавливавшее ритуальную связь между монархом и послами, уже не считалась необходимым условием успеха дипломатического контакта.
В XVII в. на подворье к гонцам блюда посылались зачастую даже не с кухни царя, а «с яму» (из трактира), хотя и от имени царя. Но к середине XVI в. столовый церемониал московского двора достиг своего расцвета. Расположение столов, за которыми сидели обедающие, напоминало расположение лавок в приемной палате, но точкой отсчета здесь был не трон, а царский стол. Справа от него находился наиболее почетный «болший» стол. «Кривой» стол ставился слева от царя и имел форму «глаголя». Та его часть, что находилась напротив царского стола, носила название «окольничье место» и считалась наименее почетной.
Имело значение не только то, за каким столом размещались гости, но и его сторона. Более «честным» было размещение «в лавке», то есть у стены, лицом к залу. «В лавке» обычно сидели послы, а лицом к стене, «в скамье», рассаживались их приставы. На предполагавшемся съезде монархов, переговоры о котором вело литовское посольство, членам Литовской рады предназначалось место «в лавке», а Польской — «в скамье».
Послы сидели не все вместе, а по отдельности, в окружении лиц, равных им по статусу. На обедах в Москве «подача» главе посольства следовала обычно после бояр, «меньшим» послам после окольничьих, посланникам — после «больших дворян», гонцам — с «детьми боярскими». «Подача» — отправление обедавшему еды и питья от имени царя — демонстрировала определенное место в придворной иерархии. «Подача» была торжественным актом — название блюда объявлялось вслух, присутствовавшие вставали.
К XVI в. столовый церемониал московского двора окончательно формализовался. Посольские обеды длились по пять-шесть часов, что было вызвано непрерывным потоком церемоний — «подач», здравиц и т.д. Количество и качество посуды зависело от политической обстановки и отношения к посольству.
Забота о международном престиже Русского государства выражалась в том числе и в том, что церемонии дипломатических обедов («стол») все сильнее отличались от неофициальных дворцовых трапез (пиров). Если «стол» отличался чинностью и церемонностью, то на пирах царь и его сотрапезники вели себя намного проще. Здесь гостей веселили скоморохи, что было невозможно на дипломатическом обеде. Из иностранцев на пирах допускалось присутствие лишь татарских дипломатов .
На Руси XVII в. даже на свадьбах мужчины и женщины сидели в разных комнатах. Женщины не имели права вступать с мужчинами в беседу и без разрешения мужа показываться на людях (разве что в церкви). Хозяин дома выводил свою жену и детей к гостям лишь в знак особого уважения. Жена подносила гостю чарку водки и тут же удалялась в свои покои. Один из современников отмечал, что «никакой музыки на вечеринках не бывает; над танцами нашими смеются, считая неприличным плясать честному человеку»[100].
19 февраля 1699 г. в Москве в Лефортовском дворце прощальная аудиенция бранденбургского посла завершилась пиром с участием женщин. Гости шумно веселились, танцевали, а из соседней комнаты, чуть раздвинув пышные занавески, на них смотрели восьмилетний царевич Алексей и сестра Петра Великого Наталия Алексеевна. «Этот день, — сообщает в своем дневнике секретарь австрийского посольства Иоганн Корб, — сильно ослабил суровость обычаев русских, которые не допускали доселе женский пол на общественныя собрания и веселыя пиршества; теперь же некоторым позволено было принять участие не только в пиршестве, но и в последовавших затем танцах»[101].
Ф. Берхгольц состоял в свите герцога Голштинского Карла Фридриха, прибывшего в Санкт-Петербург просить руки дочери Петра Великого Анны Петровны. Ф. Берхгольц описание оставил яркое свадьбы княжны Лобановой и графа Пушкина, произошедшей в 20-х гг. XVIII в. Согласно обычаю, для распоряжений на свадьбе избирался из почетных лиц «маршал», которому подчинялись шафера. После приезда из церкви «маршал» встречал молодых и усаживал за пиршественные столы под балдахины. Балдахин невесты украшали венком из цветов, который осенял и головы ее подружек. Накрывались два стола — для жениха, за которым пировали мужчины, и отдельно — для невесты и для дам. После молитвы начинался обед, по окончании которого «маршал» и невеста открывали бал полонезом. Он завершался в 11 часов церемониальными танцами и проводами молодых. «Маршал», затем жених и невеста, а потом все родственники и гости (за исключением холостых), сделав несколько туров под музыку, отправлялись с зажженными свечами-факелами в спальню невесты, где всех угощали сластями.
На ассамблеях Петра Великого угощение состояло из чая, кофе, миндального молока, меда и варенья. Мужчинам хозяин предлагал пиво и вино. Лимонад и шоколад считались редкостью и подавались лишь на балах у герцога Голштинского и его министра Бассевица. Хозяин не смел принуждать гостей пить или есть, он лишь оповещал приглашенных о том, что имеет для угощения, и затем предоставлял им полную свободу. Каждый мог или танцевать, или смотреть на других; «равным образом всякий может спросить себе, по желанию, вина, пива, водки, чая, кофе и сейчас получает требуемое»[102], — вспоминал Ф. Берхгольц.
В XVIII в. изменилась сервировка стола. Теперь на нем было вдоволь ножей, вилок, тарелок. Появились дорогие серебряные и фарфоровые сервизы: кофейные, чайные, обеденные, состоящие из неизвестных в допетровской Руси предметов — чашек, блюдец, сахарниц, молочников, чайников, кофейников. Каждой персоне полагался свой столовый прибор — куверт, состоящий как минимум из ножа, вилки, ложки, тарелки, бокала и салфетки. Столы украшали цветами, померанцевыми деревьями, фонтанчиками. Во время одного из обедов у Анны Иоанновны «на столе красовалась сахара крашеного крепость с 12 большими и несколькими малыми пушками, посреди коих стоял Российский Императорский флаг»[103].
Торжества по случаю коронации Анны Иоанновны поразили очевидцев грандиозной пышностью. Но особо современники отмечали праздник в честь взятия Данцига в 1734 г. В этот день Летний сад был наполнен приглашенными уже к часу дня. Императрица, обойдя присутствующих, пригласила всех к столу. Императорская фамилия обедала в гроте, от которого вдоль всей аллеи тянулись столы под навесом из зеленой шелковой ткани; навес поддерживали колонны, увитые гирляндами из живых цветов. Между колонн находились буфеты: с одной стороны — с золотой и серебряной посудой, с другой — с посудой фарфоровой. Перед тем как сесть за стол, мужчины получали специальные билеты, и жребий назначал каждой из присутствующих дам кавалера. Обед состоял из двух перемен по 300 блюд каждая, не считая десерта. Гостям подавали кофе, чай, прохладительные напитки.
Дата добавления: 2020-11-15; просмотров: 174; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!