Надпись на одном из высочайших тибетских перевалов 17 страница
На следующий день в заповедном месте у Онгон-Хаирхана, где Прозоровский решил снять несколько кинокадров, мы остановились на обед.
Машины выстроились на равнине у гранитного полуцирка. Большая туча наплывала с запада, оттуда порывами дул холодный ветер. Усталые люди растянулись на земле, я тоже укрылся от ветра под радиатором своего «ЗИСа». Разговоры умолкли, ветер монотонно шелестел жесткой полынью. Звонко Напала вода из разбитых дальней дорогой радиаторов, и, словно в такт им, кто-то перебирал струны гитары, издававшей редкие звенящие ноты. Совсем рядом высились грозные зубцы Онгон-Хаирхана, и свежий запах молодой полыни затоплял все плоскогорье. Таков был последний рабочий день далекого Западного маршрута. Переночевать пришлось в долине Толы, а назавтра у ворот нашей базы в Улан-Баторе я записал в полевой дневник показания спидометра «Волка» 30 297 – 27 328 (показание при выезде) = 2969 километров маршрута. И доблестная машина пошла на ремонт в наш гараж во дворе краеведческого музея.
Глава десятая
Могила дракона
На последнем верблюде – самый тяжелый груз.
Пословица
Значительная доля работы, запланированной на 1949 год, осталась позади. Как всегда, это не был тот успех, который представлялся в первоначальных планах. Жизнь внесла свои неумолимые поправки: Шаргаин-Гоби и Чоно-Хайрих остались неисследованными. Правда, было открыто крупное местонахождение Алтан-Тээли и восемь тонн добытых из него ценных коллекций лежали на нашем складе.
|
|
|
Теперь надо было браться за главную задачу этого года – раскопки «Могилы Дракона». К ним мы подготовились как смогли. Две лебедки, тали и длинные тросы для подъема тяжелых плит из ущелья, горные клинья, ломы и молоты для разламывания песчаника составляли наше вооружение. Лесозавод в Иро напилил специально для экспедиции толстые доски и брусья, необходимые для упаковки плит с костями и для настила дороги по песчаному склону на выходе из ущелья. Улан-Баторский механический завод отковал нам стальные скобы и накладки, а также завершенные костыли для скрепления брусьев. Напоследок добыли еще двутавровую стальную балку для подвески талей. Снаряженные таким образом, мы могли теперь взяться за «Могилу Дракона».
Попутно с этой работой мы собирались продолжать обследование гигантских размывов костеносных красноцветов как в самой Нэмэгэтинской котловине, так и вне ее – в Ширэгин-Гашуне и в котловине В. А. Обручева. Но более всего меня занимала красная гряда глин и песков, проходившая по центру котловины Нэмэгэту. За предыдущие годы мы нашли здесь ничтожное количество костей, вернее – обломков. Но эти находки говорили, что «Красная гряда» содержит остатки очень древних млекопитающих, и таких, какие еще не находились в Азии. Если бы удалось обнаружить скопление остатков этих животных хорошей сохранности, то это, без сомнения, явилось бы крупным научным открытием и позволило бы определить геологический возраст таинственных, но, несомненно, кайнозойских красных пород. Вот почему я хотел во что бы то ни стало провести тщательное обследование «Красной гряды» в западной части котловины, где нам предстояло работать. Если бы удалось выполнить всю намеченную программу, то мы могли бы считать год удачным. Тогда на будущий, 1950 год нам осталось бы подробное исследование Восточной Гоби и маршрут к дальнему юго-западу в Джунгарскую Гоби. На этом последнем маршруте мы ликвидировали бы оставшиеся за нами «долги» 1948–1949 годов – исследование Ачжи-Богдо и Шаргаин-Гоби. Продуманные во всех отношениях планы предусматривали все, за исключением одного – работам 1950 года не суждено было состояться…
|
|
|
После очередного ремонта машин – смены рамы, радиатора и переднего моста у «Кулана» и мотора у «Тарбагана»– стало возможным начать перевозку людей н снаряжения в Далан-Дзадагад. Пока ремонтировались машины, от геологов из Восточной Гоби пришло сообщение о находке скелета небольшого ящера в меловых отложениях. Немедленно туда отправился Эглон на «Дзерене» и привез неполный скелет неизвестного древнего крокодилообразного. В Южногобийский аймак поехал Новожилов на «Драконе» и полуторка с грузом леса. Отослав «Дракона» обратно, Новожилов направился на Баин-Дзак и остался там до подхода всей автоколонны. Новые наблюдения Новожилова привели к очень интересным заключениям.
|
|
|
Оказалось, что американцы, нашедшие здесь черепа маленьких плацентарных млекопитающих, впали в серьезную ошибку. Нам давно казалось сомнительной находка столь высокоорганизованных животных в таких низких горизонтах верхнего мела, как на Баин-Дзаке. Теперь Новожилов установил, что остатки млекопитающих вовсе не залегают в меловых отложениях, а высыпались из вышележащих отложений палеоцена при их размыве. Множество мелких конкреций, среди которых попадаются в конкреции с костями, образовывали прослой среди пурпурных глин и красных песков палеоцена. Почти такие же конкреции, но несколько более крупные и содержащие измельченную слюду, во множестве встречались в верхних слоях меловых песков. При общем размыве палеоценовых глин и меловых песков миллионы конкреций смешались и ссыпались к подножию обрывов Баин-Дзака. Так кайнозойские млекопитающие были найдены вместе с яйцами динозавров.
|
|
|
Этих последних мы нашли много. Правда, цельные, нетронутые кладки находились крайне редко. Но большие куски скорлупы, видимо, от вылупившейся молоди или от съеденных, вернее выпитых, яиц встречались гораздо чаще. Мелкие обломки битой скорлупы были найдены нами в громадном количестве – целые прослойки скорлупок залегали среди желтых песков в верхней части обрывов. Еще больше было их на так называемом «Западном Поле», недалеко от старого колодца.
Строение скорлупы было очень различным. Мы находили толстые и тонкие скорлупки, покрытые бугорками, прямыми гребешками, волнистыми бороздками. Все это указывало на принадлежность яиц к разным видам, а вовсе не к одному виду динозавров – протоцератопсов, как это определили американские ученые. Самая принадлежность всех яиц динозаврам встала под сомнение. Крайняя редкость находок ископаемых яиц, современных динозаврам, противоречила массам захороненных остатков и вообще неисчислимому количеству этих животных, обитавших по всей земле. Между тем только в Монголии, да еще в самое последнее время в Северо-Восточном Китае – только в двух местах мира – были найдены учеными ископаемые яйца. Как бы ни было велико разнообразие условий захоронения, миллионы поколений миллиардов динозавров оставили бы такое множество скорлупы яиц, что она попадалась бы довольно часто. Поэтому напрашивается предположение о наличии у динозавров мягкой, кожистой скорлупы яиц, как у современных змей и ящериц. Твердая скорлупа яиц могла принадлежать крупным черепахам. В настоящее время во многих реках Южной Америки, как, например, в Ориноко, водится еще невероятное количество водных черепах. Они откладывают миллионы яиц преимущественно на островках и песчаных отмелях. Яйца служат предметом промысла целых индейских племен, которые добывают из них так называемое черепашье масло – ценный пищевой продукт. В меловой период реки, без сомнения, нисколько не меньше, а, пожалуй, еще больше кишели черепахами. Скопления их яиц могли сноситься водой и образовывать прослои битой скорлупы или, оставаясь на месте, залегания целых кладок. Естественно, что у нас возникло предположение о том, что яйца, находимые в Баин-Дзаке, принадлежат нескольким видам крупных водяных черепах. Громадные количества их остатков, как, например, найденный нами в Цаган-уле черепаший слой, говорили о богатстве черепашьего населения в меловой период на Центрально-Азиатском материке. Это предположение не подтвердилось, и американцы оказались правы в отношении принадлежности яиц динозаврам.
Впоследствии сотрудник Института морфологии животных Академии наук СССР А. С. Садов произвел микроскопическое изучение скорлупы яиц «динозавров» или «черепах». Некоторые яйца действительно могли быть черепашьими. Другие же скорлупки походили на птичьи. Птицы – наиболее близкие родственники динозавров. Поэтому и яйца должны были принадлежать мелким динозаврам. Большой интерес вызвало открытие Садовым цветного пигмента на многих скорлупках. Испятнанные пигментом яйца представляют собой приспособление для маскировки яиц под окружающую почву и, следовательно, служат верным признаком открытых кладок. Нашим современным пресмыкающимся, всем их группам – крокодилам, черепахам, ящерицам, змеям – свойственны закрытые кладки: отложенные яйца закапываются в песок или листья. Поэтому все яйца пресмыкающихся одноцветные, белого или очень бледного серого цвета. Пятна окраски на яйцах из Баин-Дзака говорят за еще одно сходство монгольских динозавров-протоцератопсов с птицами, выраженное в устройстве открытых гнезд.
Вот какие вопросы занимали Новожилова во время его одинокого пребывания у «Пылающих скал» Баин-Дзака и колодца Хашиату. Теперь его наблюдения и мысли превратились в печатный труд, опубликованный Академией наук наряду со многими другими работами, посвященными нашим открытиям.
Первого августа в Нэмэгэту выехала первая партия. Малеев, Эглон, Лукьянова, Пресняков и Дурненков должны были вести работы на Цаган-уле, пока мы с Рождественским не подвезем лебедки, лес и прочее снаряжение для «Могилы Дракона». Новожилов, перевезенный с Баин-Дзака в Нэмэгэту, получил особое задание: исследовать «Красную гряду» в ее западной части. Там среди красных глин выступали грубые белые и серые пески, в которых могли залегать скопления остатков, так как пески отложились в древнем речном русле.
Прозоровский, Рождественский и я оставались в Улан-Баторе. Кинооператор проявлял свои пленки, а мы с Рождественским тосковали по Гоби и возились с отчетностью, которую Академия наук из года в год усложняла. Машины вернулись одиннадцатого августа, и мы собрались в отъезд. Неожиданно к нам прибыл крупный советский археолог – профессор А. П. Окладников. Ученый был приглашен Монгольским комитетом наук для консультации по изучению каменного века – эпохи, по которой Окладников был ведущим специалистом. Наибольшее количество кремневых орудий каменного века встречалось в Гоби, и Окладников обратился к нам, уже считавшимся знатоками тамошних мест. Мы с Рождественским показали профессору кое-что из наших коллекций кремневых орудий, а когда я рассказал о найденной нами недалеко от впадины Оши «мастерской», Окладников пришел в восторг. Еще молодой и необычайно живой, профессор нам понравился. Мы предложили ему ехать с нашей автоколонной до Южногобийского аймака, взявшись показать оттуда дорогу к важнейшим местам находок кремневых орудий. Окладников с радостью принял предложение. Еще больше обрадовался его шофер, только что прибывший из Москвы и опасавшийся неведомой для него Гоби.
Четырнадцатого августа мы наконец выступили. Все шло «нормально»– ужасающий ливень с утра, выключившийся накануне, в разгар укладки, электрический свет… В Мандал-Гоби был разгар надома – праздника, и мы оставили там Прозоровского с Туванжабом и «Козлом» для киносъемок. Отсюда Туванжаб должен был вернуться в Улан-Батор, так как истекал срок его отпуска в университете.
Как обычно, у развалин Олдаху-хида нас встретила гобийская жара, тягостная после прохладной погоды в Улан-Баторе. Зной нисколько не смущал нашего нового спутника. Энергичный археолог на каждой остановке бегал по равнине и находил все новые и новые каменные орудия древнего человека. Мы, считавшие себя «стреляными воробьями», только диву давались. Окончательно сразил нас Окладников, когда на всем ходу остановил свою машину и поднял с дороги обломок каменного топора – первого, найденного в Гоби.
Торопясь добраться до аймака, мы долго ехали ночью. На дороге спали птицы – преимущественно копытки. Быстро идущая машина налетала, как буря, на несчастных птиц, перед радиатором взвивалось облако крыльев и перьев, иногда птицы ударялись о радиатор или лобовое стекло. Секунда – и безвестные жертвы оставались позади, а машина мчалась и мчалась вперед без остановки. Иногда лисы метались на дороге в свете фар, а глаза встречных зверей или скота загорались жуткими огоньками. Неистово прыгали на светлой пыли длинноногие тушканчики…
При ночной езде по ровной дороге кажется, что машина идет все время под спуск. За ограниченным светлым пятном фар – темнота и почему-то видится спуск. При подъеме свет разливается вверх по склону, и дорога производит впечатление ровной.
Безлунная ночь веяла холодом, по ногам от мотора было тепло.
В Далан-Дзадагаде мы расстались с профессором Окладниковым и оставили «Кулана» для сопровождения «Козла» с Прозоровским, когда тот придет из Средней Гоби. У «Дзерена» сгорели два генератора – старый и только что поставленный запасной, оказавшиеся с браком. Пронин храбро пошел в Нэмэгэту без динамо, на одном аккумуляторе.
Дорога ухудшилась от дождей. Перед Ноян сомоном на дорогу нанесло еще больше песка, чем в прошлом году. Заночевали в сухом русле, не добравшись до сомона, на второй день пути. Ветер всю ночь заносил нас мелким теплым песком, неумолчно шуршавшим по брезенту машин и спальных мешков. Из щелей каменных скал к нам ползли мелкие серые скорпионы.
Понятно, что мы обрадовались рассвету. Щебнистая ровная котловина за руслом озарилась лучами раннего солнца. Сильно выгоревшая растительность (в Южной Гоби в этом году была засуха – черный дзут, в то время как мы мокли под дождями в Хайгае и в Западной Гоби) казалась совершенно желтой. У стоявших кольцом гор плавала голубая дымка. Я ехал по хорошо знакомой дороге и думал, что повторные наблюдения, многократные восприятия далеко не всегда ведут к изощрению, детализации, тонкости прочувствованного или продуманного. Очень часто виденное в третий, четвертый, пятый раз уже не вызывает внимания, не находит отклика в душе и безразличной тенью проходит мимо. А в то же время первое восприятие было остро, свежо и верно так, что повторение не смогло ничего добавить. Подобная утомляемость восприятия должна обязательно учитываться при обучении или анализе творчества ученого или художника.
В Ноян сомоне мы задержались по обычным делам: нужны были верблюды для подвозки воды на «Могилу Дракона» и вывозки накопанной «добычи» из узких оврагов Цаган-улы, а также бараны. Я пошел смотреть на отбор животных и в сотый раз поражался, как помнят и узнают – скот араты. Каждый узнает своих верблюдов, лошадей, овец и в тысячном стаде, углядит издалека своего коня в целом табуне. Такая память и узнавание по совершенно неуловимым для нас признакам кажутся чудом. Я пробовал отыскивать даже в небольшом стаде какую-либо только что показанную мне овцу, но всегда оказывался беспомощным. Должно быть, тысячелетний опыт и привычка многих поколений выработали у монгольского народа эту поразительную способность… Ночью ветер как-то особенно заунывно завыл в горах, обступивших сомон. Мне не спалось – одолевали беспокойные мысли. Как выбрать наиболее верное направление дальнейшей работы?
Я вышел из юрты, стараясь не разбудить хозяев. Было самое глухое время – «час быка» (два часа ночи) – власти злых духов и черного (злого) шаманства, по старинным монгольским суевериям. Странные ноянсомонские горы громоздили вокруг свои гребнистые спины. В глубочайшей темноте, затоплявшей ущелье, звонко шелестел по траве и невидимым камням ветер. Сквозь скалистую расселину на юге горела большая красная звезда – Антарес, и звездный Скорпион вздымал свои сверкающие огоньками клешни. – Высоко под звездами мчались длинные полупрозрачные облака. Угрюмая местность не испугала, а даже как-то подбодрила меня. Впервые я отчетливо понял, что успел полюбить эту страну и теперь душа останется привязанной к ней. Теперь всегда дороги Гоби будут стоять перед моим мысленным взором, и каждая местность будет не просто впадиной, хребтом, сухим руслом, а участком огромного поля научных вопросов, какое представляет собою Монгольская Гоби. Вот, например, на западе, где скрыт во тьме срезанный кратер Ноян-Богдо, за кручами хребтов Тосту и Алтан-улы, за песками Эхини-Цзулуганай, находится море красноцветных пород, для полного исследования которых понадобится не один год. А сколько подобных мест стало известно нам теперь в Гоби!
Дорога «Академии наук», проложенная нами в 1948 году, отлично сохранилась и только кое-где в руслах оказалась перемытой. Уже к трем часам мы прошли Ойдул-худук, или бывший «Лукьян-сомон». Ничего не напоминало о большом лагере, находившемся здесь в прошлом году. Ветер развеял все следы экспедиции, кроме твердо накатанной дороги. Продолжая наш путь на запад, мы прибыли к следующему колодцу, Даацхудук («Большой грязный колодец»), к пяти часам и тут встретили полуторку с Эглоном и Лукьяновой, шедшую на Алтан-улу. Раздались приветственные выстрелы, отчаянно залаяла собака, сопровождавшая Эглона с Улан-Батора. Новости были самые приятные. Прежде всего Новожилов сообщил с Наран-Булака («Солнечного ключа»), вытекавшего из белых песков в «Красной гряде», что им найдены целый череп, челюсть и несколько костей какого-то неизвестного млекопитающего. Итак, значит, «Красная гряда» уступила настойчивым поискам и появились первые настоящие находки. На Цаган-уле Эглон, Малеев и Лукьянова копали каждый в своем отдельном овраге. Первый добыл множество черепах, а оба последние – каждый по скелету гигантского хищного динозавра. Нашлись и остатки утконосых динозавров и мелких хищников. Малеев уже закончил свою долю и перебрался на Алтан-улу, так как был назначен начальником лагеря на «Могиле Дракона». Мы направились к Алтан-уле все вместе куда и прибыли к девяти часам вечера.
На плоскогорье бэля мы поставили лагерь не у самых обрывов, близ «Орлиного утеса», на краю сухого русла, где стояли в 1948 году, а на три километра ниже где наметили спуск для машин. Здесь и был организован Главный, или Перевалочный, лагерь 1949 года.
В течение трех последующих дней мы занимались оборудованием Перевалочного лагеря и лагеря на «Могиле Дракона». Полуторку спустили в сухое русло. На склоне русла была прокопана и выложена толстыми досками подъемная дорога. Уклон оказался настолько крут, что машине нечего было и думать подняться своим ходом. Но это нас не смутило. Напротив дороги установили лебедку, и полуторку под одобрительные крики вытащили наверх двое рабочих. Подъем происходил медленно и занимал двадцать пять минут. Для ускорения мы увеличили диаметр барабана лебедки и стали вытаскивать машину с грузом за шестнадцать минут. Отряд рабочих отправился в ущелье, расширил отмеченные заранее повороты, срыл ступеньки, и полуторка пришла на «Могилу Дракона», к восторгу находившихся там «отшельников». Скоро путь с «Могилы Дракона» представлял собой накатанную фантастическую дорогу по узкому сухому руслу с бесчисленными извилинами, тесными проходами под башнями и гротами из выветрелого красного песчаника. По мере того как машина углублялась все дальше в лабиринт горных ущелий, возникало странное чувство – точно мы вторгались во что-то запретное для человека. И сама «Могила Дракона»– усыпанная чудовищными костями площадка среди оранжевых и палево-бледных уступов мертвого песчаника, нещадно палимого солнцем казалось, принадлежала той отдаленной эпохе, когда только одни драконы и царствовали на земле.
Теперь огромные плиты, от половины до двух тонн весом, могли быть доставлены по сухому руслу к Перевалочному лагерю, а там подняты лебедкой вместе с машиной и перегружены на «ЗИСы» для доставки в Улан-Батор.
Восемнадцатого августа подошли «Козел» (с кинооператором) и «Кулан», а на следующее утро Эглон вместе с Прозоровским отправились на Наран-Булак для пробных раскопок найденного Новожиловым места. Самого Новожилова привезли оттуда в Перевалочный лагерь: беднягу схватил свирепый прострел, и я взялся за его лечение.
На «Могиле Дракона» собралось научное совещание, происходившее в эффектной обстановке. Вокруг нас, как безмолвные часовые, стояли башни песчаника, над головами выступал утес ярко-оранжевых песков, а еще выше закрывала полнеба скалистая темно-зеленая круча Алтан-улы. Дымя махорочными цигарками, участники совещания расположились в живописных позах на вздыбленных плитах песчаника, попирая ногами обломки разрушившихся костей.
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 171; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!