Глава II . Основные жизненные вехи

 

Как свидетельствует большинство исследователей, Феофан Прокопович родился в 1681 г. (однако Т.-Г. З. Байер считал годом рождения Феофана 1677) в Киеве. Родители назвали его при рождении Элеазаром, (по другим сведениям Елисеем). Отец его был мелким киевским купцом и умер вскоре после рождения сына. Мать, оставшаяся в нищете, бедствовала вместе с сыном и также вскоре скончалась. Сироту Элеазара взял к себе на воспитание родной его дядя по матери, наместник Киево-Братского монастыря и ректор киевской академии Феофан Прокопович I. Дядя был уважаемым в Киеве человеком, славился образованностью и красноречием, много преподавал, но под конец жизни удалился в келейную тишь Киево-Печерской лавры. К себе в Лавру он и увел осиротевшего племянника. Там Элеазар переходит в духовное сословие, что давало ему шанс подняться по общественной лестнице, поскольку иной путь наверх безродному сироте был заказан.

Смерть дяди в 1692 г. во второй раз осиротила Элеазара, но добрая судьба послала ему благодетеля в лице неизвестного киевлянина, с помощью которого он продолжал обучение до 1698 г. По ходатайству дяди (по другим сведениям при помощи друга уже покойного дяди митрополита Варлаама) Элеазар был принят в знаменитый Киево-Могилянский духовный коллегиум. С живым и острым умом, с отличной памятью Элеазар обладал привлекательной внешностью, живым взглядом и звонким голосом, за что был избран регентом студенческого хора. Вскоре Элеазар стал лучшим учеником коллегиума.

Знакомым с состоянием киевской академии в конце XVII в. известно, что она, при своем схоластическом направлении, не могла дать многого своим воспитанникам. Однако в ней были наставники способные пробудить любовь к науке в своих слушателях.

Летом 1697 г. окончив философское отделение, Элеазар попросил у своего покровителя митрополита Варлаама Ясинского разрешить ему продолжить обучение за границей. Просьба эта не была для митрополита неожиданностью, многие одаренные ученики, чтобы продолжить образование отправлялись в польские учебные заведения, самые отчаянные пробирались в Париж и даже Рим. Спустя несколько лет пилигримы возвращались назад, смиренно прося у святых отцов отпущения греха вероотступничества, ибо для того, чтобы поступить в католическую коллегию, им приходилось принимать униатство. Пастыри отпускали грех, поскольку православию нужны были ученые богословы. В это время Элеазару было, вероятно, не более семнадцати лет. Вместе с благословением владыка Варлаам дал Элеазару рекомендательное письмо к своему старому другу владимирскому епископу Льву Заленскому.

Миновав польскую границу, Элеазар принял монашеский постриг в Битевском базилианском монастыре, а вместе с постригом и новое имя - Самуил Церейский. После этого он предстал перед Заленским, на которого произвел хорошее впечатление, поэтому последний поручил ему преподавать пиитику в местной монастырской школе.

Вскоре униатский епископ Лев увидел в Самуиле необыкновенные способности и, при его покровительстве молодой монах был отправлен в Рим, в коллегию св. Афанасия, учрежденную еще в конце XVI в. папой Григорием XIII, специально с целью католической пропаганды среди греков и славян. Через Венну, Штирю, славянские земли - Хорватию, Словению, через Тироль, Павию, Феррару, Анкону, Флоренцию и Пизу шел униатский монах Самуил. Шел бодро и неутомимо, ночевал, где придется, кормился подаянием. 14 ноября 1698 г. в регистрах коллегии св. Афанасия в Риме начал обучение Самуил Церейский из Киева.

В коллегии ежедневно совершалось богослужение на греческом и славянском языках, воспитанники имели от папы все необходимое для жизни и бесплатно получали образование. Главным начальником коллегии был иезуит. По окончании курса выпускники посылались в разные страны, чтобы заботиться о соединении греческой церкви с латинской, к чему обязывались клятвой.

В Риме Самуил Церейский около шести лет обучался риторическому искусству, поэзии, философии и другим мудростям схоластического богословия, также с большим прилежанием изучал он произведения античных авторов, и римские древности, как христианские, так и языческие. Впоследствии, Прокопович отзывался с большой похвалой о начальнике коллегии. Этот иезуит полюбил его за веселый нрав и живой ум, сверх общих уроков он занимался с ним приватно, а также открыл ему доступ в ватиканскую и другие городские библиотеки.

Здесь Самуил имел возможность близко познакомиться со строем римской церкви. Однако не воспринял католической нетерпимости и, как после сам сознавался, уже тогда мысленно насмехался над проклятиями, которые папа Иннокентий XII публично слал на всех, не принадлежащих к западной церкви, и не признающих верховной власти римского папы.

Потом, как свидетельствует Байер: «противников греческой церкви анафемой и другими репрессалиями в Великий пост часто громил. Говорил, что людей, которые в истинной христианской религии сомневались бы, он нигде не выявил больше, чем в Италии».

В октябре 1701 г. состоялась публичная защита диссертации Самуилом Церейским. Есть косвенные сведения, что на этой защите присутствовал сам папа Климент XI. Диссертант проявил блестящие познания, за что, минуя степень магистра, ученый совет присвоил ему сразу степень доктора богословия. По традиции состоялось чествование молодого ученого, перед которым открывались большие перспективы. Однако в ночь на 28 октября 1701 г. Самуил Церейский исчез. Но протоирей Флоровский в своей работе пишет, что Феофан бежал из Рима до окончания курса. Все же обстоятельства бегства его из Рима остались неизвестными.

По словам того же Байера, путь Элеазара обратно из Рима был еще более тяжелым и опасным. Ему приходилось путешествовать северными путями (через Швейцарию, германские и другие земли), избегая больших дорог, поскольку в это время, в Европе шла война. Зимой из-за холодов и недостатка пищи ему приходилось терпеть большие лишения, которые он мужественно перенес. Снова пешком он идет по Европе, подолгу останавливаясь в протестантских странах, знакомится и сближается с учеными-реформаторами и, вероятно, посещает университеты Лейпцига, Галле, и Йены.

По прибытию Самуила в Киев (по другим сведениям в Почаевский монастырь), митрополит Варлаам Ясинский возложил на прибывшего легкую епитимью, после чего разрешил его от униатской клятвы и снова окрестил в православие. При повторном крещении бывший Самуил Церейский взял себе имя покойного дяди и стал с тех пор Феофаном Прокоповичем. Подобная конфессиональная эластичность характеризует Прокоповича как личность свободную от религиозной нетерпимости, что впоследствии часто использовали его противники - церковные ортодоксы в качестве основания для обвинений в ереси.

Молодой ученый монах Феофан начал свою служебную и литературную деятельность, как и большинство его предшественников, преподавателем в Киево-Могилянской академии.

В 1705 г. он получил место преподавателя поэтики, а в следующем году перешел на кафедру риторики, преподавая то и другое. В это время Феофан составил курсы поэтики и риторики и написал трагикомедию «Владимир».

В 1706 г. в Киев для основания Печерской крепости прибыл молодой царь. На следующий день, по поручению ректора, Феофан прочитал проповедь, которой обратил на себя внимание присутствовавшего там государя. Это была речь давно неслыханная с церковной кафедры. В одушевленном слове проповедник выразил свои радостные чувства по случаю прибытия юного, но, тем не менее, уже славного правителя.

В 1707 г. Феофан был назначен префектом академии и преподавателем философии, которую преподавал два года, а, кроме того, читал такие предметы как физика, арифметика и геометрия (последняя до него в академии не преподавалась).

Однако его честолюбивый дух стремился к более широкой и открытой деятельности. Прокопович начинает принимать активное участие в общественном и политическом движении на Украине.

Тяжким выдался для Российской державы 1708 год. Молодой и активный шведский король Карл XII одолел Польшу, и нацелился на вторжение в Россию с юга. Внутри России бушевали народные восстания. Царь Петр I тяжело заболел, вдобавок ко всем неприятностям на сторону шведов переходит любимец царя гетман И. Мазепа.

В это время Феофан Прокопович сближается с губернатором Киева Дмитрием Голицыным. Губернатор славился образованностью, имел богатейшую библиотеку. Это, по видимому, и сблизило его с Феофаном, который часто бывал у него дома и, даже по совету Голицына, перевел с иностранных языков на русский несколько полезных сочинений. Губернатор писал царю о том, что на Феофана можно положиться. В это непростое время (задолго до решительной победы) Прокопович выбрал сторону России, и кто знает, насколько трудно дался ему этот выбор, но он сделал его осознанно.

Три недели спустя, после Полтавской битвы Киев встречал царя-победителя. В Софийском соборе при огромном скоплении народа митрополит служил торжественную литургию. В это время Феофан произнес свою знаменитую проповедь, которая удивила молодого царя. Текст этого панегирика был напечатан в Киево-Печерской типографии на русском языке с латинским переводом. В декабре того же года в церкви Киево-Братского монастыря, он сказал похвальное слово князю А. Меншикову, и просил его покровительства для академии. Этим положение его было упрочнено. Меншиков рекомендовал его новгородскому митрополиту Иову, в архимандриты Юрьевского монастыря, но рекомендация эта, почему то, осталась без результата.

В 1711 г., во время турецкого похода, Петр I вспомнил о киевском златоусте и приказал последнему сопровождать его. Известно, что 27 июня Феофан говорил проповедь в Яссах посвященную второй годовщине Полтавской битвы.

Видя собственными глазами, поражение русских на берегу Прута, по живым следам непосредственных впечатлений, Прокопович написал стихотворение по поводу несчастного сражения, которое называется «За могилою рябою».

В этом походе царь Петр и малороссийский ученый еще больше сближаются. А по возвращению из похода в Киев, Феофан был определен, по желанию царя, игуменом Киево-Братского монастыря, ректором академии и профессором богословия.

Благодаря своей бурной деятельности Прокопович пользовался в Киеве немалой популярностью и авторитетом. Как уже говорилось выше, многие известные киевляне, такие как митрополит Варлаам и губернатор Голицын благосклонно относились к Феофану. В период своей жизни в Киеве он сближается с известной богатой семьей Маркевичей. С Яковом Маркевичем Феофан познакомился еще, когда тот был его воспитанником в академии. Прокопович много лет поддерживал с этим человеком дружеские отношения и вел с ним постоянную переписку.

В 1715 г. царь Петр вызвал Прокоповича в Петербург. Феофан, и все в Киеве сочли это как знак скорого посвящения в епископы. Письмо Феофана к Якову Маркевичу от 9 августа 1716 г. свидетельствует о том, что это назначение не радовало его. «…Может быть, ты слышал, что меня вызывают для епископства. Эта почесть меня привлекает не более чем клеть с дикими зверями. …Как от драгоценного камня я отказываюсь от этого искушения, а, избавившись его, вернусь к вам. Пусть это случится, молю, прошу Бога, трижды наилучшего и наймогучего».

Болезнь удержала Феофана в Киеве до осени будущего 1716 г. Прибыв в столицу, он не застал там государя, который находился за границей. Феофан был принят Меншиковым, о чем также писал Маркевичу. «14 октября я прибыл в Петербург, явился к высочайшему господину князю и ласково принят им. Когда я ему, между прочим, хотел говорить кому следует о своем возвращении к вам, то последовал отказ, и сказано, что не могут и слышать об этом. Равно и все, которые по видимому расположены ко мне, настоятельно просили, чтобы я не смел говорить в отсутствии Пресветлейшего монарха. Тотчас же после нашего прибытия князь послал в Сенат с вопросом: что решат обо мне сенаторы? Отвечали ему, что они в скорейшем времени напишут к царскому величеству. И так доселе нет ничего определенного…».

С переездом в Петербург заканчивается киевский и начинается петербургский период жизни и деятельности мыслителя и ученого Прокоповича, который отличается еще большей активностью.

До приезда Петра (царь приехал через год), Феофан говорил проповеди в Александро-Невском соборе, которые печатались и пересылались государю. Феофан в них выступал более публицистом, нежели церковным оратором. С церковной кафедры он с правительственной точки зрения вслух размышлял о политических делах гораздо чаще, чем поучал истинам веры и правилам христианской добродетели. Внимание к нему Меншикова, который в отсутствие Петра управлял государственными делами, и слава его проповедей, обратили на него всеобщее внимание.

Кроме проповедничества Прокопович занимался в это время составлением родословной таблицы русских царей. В 1717 г. Меншиков представил этот труд государю в своем письме, и вскоре он был напечатан с портретами царствовавших в России лиц.

Петр возвратился в октябре 1718 г., его встреча с Феофаном произвела на царя хорошее впечатление и нужно сказать, что Прокопович для этого постарался. По поручению Меншикова он приготовил к приезду царя три поздравительные речи: одну от имени двухлетнего царевича Петра Петровича, вторую от лица царевен Анны и Елизаветы, а третью от имени всего народа. Первую произнес пред государем Меншиков, вторую - старшая царевна Анна Петровна, третью - сам Феофан. После этого, в воскресенье 23 октября, он сказал государю в Троицком соборе, особую похвальную проповедь, где разъяснял полезность царского путешествия, а 24 октября, в день именин царицы сказал похвальное слово в ее честь.

Царь-реформатор приобрел в лице Феофана именно того человека, который ему и был необходим для реализации его преобразований в деле церковного управления и образования. Петр нашел в нем давно желанного исполнителя своих планов: окончательно поставить государственную власть выше церковной. Петр знал, что духовенство не поддерживает его, что центр духовного противодействия находится главным образом, в Москве. При этом не только в ряду приверженцев старины, но и между более прогрессивными духовными, царь мог встретить недоброжелателей своим интересам. Стефан Яворский, блюститель патриаршего престола, главный духовный сановник в государстве, при всей своей кротости и покорности, не был готов слепо идти за Петром в деле ограничения церковной власти в пользу государства. Духовенство также не устраивала симпатия Петра к протестантизму, его «разгульный» образ жизни, кощунственные насмешки над церковниками.

Вскоре Феофана известили, что пустующая после смерти митрополита Иосифа псковская кафедра предназначена ему. А поскольку псковское подворье находилось в Петербурге, Прокопович становился придворным иерархом, что усиливало его влияние.

Спеша воспрепятствовать посвящению Феофана в епископы, знатные представители московского духовенства составили протест. Это были бывшие коллеги Феофана по киевской академии, а ныне ученые московской академии Гедеон Вишневецкий и Феофилакт Лопатинский. Чтобы придать своему обвинению большую силу и отвести от себя подозрения в личной вражде, протестующие выбрали из учения Феофана компрометирующие, по их мнению, положения, показали их авторитетным греческим теологам братьям Лихудам, и просили их дать рецензию. Те дали отзыв не в пользу Феофана. Однако Прокопович не был, слеп относительно того, что вокруг него происходит.

Когда местоблюститель Стефан Яворский был приглашен для посвящения епископов на вдовствующие кафедры, Феофилакт и Гедеон передали ему донос на Прокоповича, в котором настоятельно требовали «донести благочестивейшему государю, что пречестный отец иеромонах Прокопович имать препятие, которое сам на себя наложил, ко всякому архиерейскому сану. Препятие же сие есть учение новое, несогласное святой нашей апостольской, православной кафолической церкви. Которое учение преподавал он под видом богословия в Киеве явно в училищах, яко же о том свидетельствуют ученики его и прочие, а наипаче письма его, богословскими нареченные». К доносу были приложены выписки из лекций Феофана и заметки с полей книг, подтверждающие его «неправославие», а также был приложен отзыв о трудах Феофана престарелого Софрония Лихуда.

Пока Феофан находился в Киеве и не выступал в роли общественного деятеля, полемика относительно его не имела особенной силы и касалась вопросов исключительно теоретических.

Однако задуманная интрига врагов Феофана не удалась. Дело в том, что в это время в государстве происходили другие, более важные по значению события, а именно следствие и суд по делу царевича Алексея. 31 января в результате розыска беглый диссидент-царевич был возвращен в Москву. Петр переживал самую тяжкую трагедию своей жизни. К тому же царь был крайне негативно расположен по отношению к архиереям, которых он подозревал в пособничестве и сочувствии опальному царевичу.

Во время пребывания первой жены Петра Евдокии Лопухиной в монастырях, монахи разных рангов поддерживали ее отношения с внешним миром. Они объединяли и организовывали реакционные силы. Их среда была источником провокационных слухов о различных «видениях» и «предзнаменованиях» имевших целью внушить мысли о якобы неизбежном перевороте по указанию и при помощи сверхъестественных сил. Как показало следствие по делу царевича Алексея и его сторонников, заговорщики отводили церковной организации существенную роль в подготовке решительного выступления. Духовник Алексея Петровича, один из основных участников заговора, уверял царевича, будто весь народ поднимется за него, против Петра в тот момент, когда по данному им сигналу священнослужители обратятся с соответствующим воззванием к прихожанам.

Феофан в это время сопровождал царя во время поездки в Москву для встречи с сыном, присутствовал в Кремлевских палатах при чтении мандатов о винах царевича и его отречении, произнес речь по поводу объявления наследником малолетнего Петра. И, наконец, Феофан произносит при огромном скоплении народа свое громовое «Слово о власти и чести царской».

Главный смысл проповеди сводился к тому, чтобы логически обосновать идею о том, что одним из важнейших законов человеческих, является закон почитания власти, что само собой подразумевало обоснование правомерности действий царя по отношению к своему сыну. Прямо и недвусмысленно в этой проповеди высказался Феофан по такому острому вопросу, как взаимоотношения светской и духовной властей. «Помыслит бы кто (и многие мыслят), что не вси весьма людие сим долженством обязаны суть, но некие выключаются, именно же священство и монашество. Се терн, или паче рещи жало, но жало се змиино есть, папежеский ее дух, но не всем, как то посягающий и касающийся нас: священство бо иное дело, иный чин есть в народе, а не иное государство».

Традиционно считается, что именно после этой проповеди Прокопович сжег за собой мосты. Отныне на него ляжет клеймо изменника церкви, которую он поставил ниже светской власти. Столь резкий выпад Феофана объясняется, вероятно, тем, что к этому времени было уже доказано участие духовенства в деле царевича Алексея. Обличая с амвона заговорщиков, Феофан намекал и на Яворского, и для последнего было вовсе некстати в этот момент плести интриги против Прокоповича, которого явно поддерживал Петр.

Костомаров пишет, что «царь довольствовался письменным ответом Феофана, в котором последний опровергал воздвигнутые против него толкования; в доказательство своего расположения Петр обедал у Феофана со своим любимцем Меншиковым». Поэтому владыка сделал все, чтобы помириться с Феофаном.

Вскоре после этого Прокопович в письме к профессорам киевской академии писал о своих неприятностях с Яворским и объяснял, что главной причиной их был преподаватель московской академии Гедеон Вишневецкий.

Таким образом, недоброжелателям Феофана не удалось повлиять на его назначение в высокий сан. 1 июня 1718 г. Феофан Прокопович был посвящен в епископы псковские. Более того, Феофан был посвящен с облачением в саккос, что значило в то время особенное отличие для епископа, потому что по прежним обычаям, при патриархах, епископы служили без саккоса.

В день Александра Невского, 30 августа 1718 г. Феофан говорил в Невском монастыре проповедь в присутствии государя. Подвигом князя Александра он доказывал историческое право России на Неву и Ингрию с Карелией, и окончил свою речь обращением к Петру, где сравнил его с Невским. Обращаясь к царю, он говорит: «…Мнози царие тако царствуют, яко простой народ дознатися не может. Что есть дело царское. Ты един показал еси дело сего превысокаго сана быти собрание всех трудов и попечений, разве что и преизлишше твоего звания, являеши нам в царе и простаго воина, и многодельнаго майстера, и многоименитаго деятеля… Се, идеже Александр святый посея малое семя, тебе превеликая угобзися нива. Где он трудился, да бы не безвестна была граница российская, ты престол российский тамо воздвиг еси. Кратко рещи: аще бы всех преждних князей наших и царей целая к нам пришла история (яко же оскудела), была бы то малая книжица против повести о тебе едином».

Петр ценил епископа псковского, бывал у него в гостях. Об отношении царя к Прокоповичу, и о его деятельности в это время говорится в очередном письме Феофана к Якову Маркевичу от 10 мая 1720 г.

«Милость великого Государя ко мне, благодаря Бога, продолжается. Он подарил мне лично село и два судна, одно поменьше весельное, другое побольше парусное, в просторечии зовется бойер, еще новое, нарочно для меня, по приказанию его, сделанное, какого еще не видано здесь между судами по величине и удобству…».

Одновременно он читал проповеди, занимался служебными делами епархии, писал огромное количество сочинений на разные темы, собирал библиотеку. Также известно, что не раз выходя в плаванье с Петром, Феофан обучился управляться с парусами, и ходил на подаренном царем буере по Карповке и по Неве. Можно только догадываться, как удивлялись петербуржцы, когда мимо них проплывал под парусами буер, управляемый шкипером в рясе с развевающейся смоляной бородой.

Особенное место царь-реформатор выделил Прокоповичу в деле преобразования церковной системы. Исследователь истории Русской церкви П.В. Верховский считал, что реформы Петра в церковной сфере, несли в русскую религиозную жизнь так много нового, что они справедливо могут быть взяты, как грань новой эпохи русской церковной истории.

В письме к Маркевичу от 10 мая 1720 г., Феофан пишет, что уже закончил к этому времени работу по написанию Духовного регламента.

января 1721 г. была учреждена Духовная коллегия. Вскоре в том же году переименованная в Святейший правительствующий Синод. Это учреждение руководствовалось регламентом, сочиненным Феофаном. Председателем Синода по старшинству, с титулом президента, назначен был Стефан Яворский, на деле более влиятельными были два вице-президента: первым был архиепископ новгородский Феодосий Яновский, вторым Феофан. Однако уже осенью 1722 г. Стефан скончался, и Синод остался без президента.

В должности вице-президента Синода Феофан еще более активизировал свою деятельность. Теперь он мог смело развернуться во всей мощи своего таланта. Его хватало на все: руководить Синодом, консультировать Петра, рушить интриги и интриговать самому, меценатствовать, плавать под парусами, пировать, беседовать с иностранцами, поглощать огромное число книг, управлять Псковской епархией, учить детей, говорить проповеди, из-под его пера с поразительной быстротой выходят все новые рукописи.

В составе Духовной коллегии он с большим рвением и энтузиазмом стал наводить порядки в религиозной жизни государства. Он писал увещевания к раскольникам, рассуждения о браках, и о поливательном крещении. Все уставы того времени, касающиеся церковного управления, писаны были Феофаном. Он составил устав семинарии или духовной академии, которую Петр предполагал основать для подготовки священников. Прокопович составил также духовный штат, но его положения не были реализованы при жизни Петра. В январе 1724, по приказу государя Феофан составил указ, по которому предполагалось устроить монашество по древнейшему образцу так, чтобы иноческое житие не было бесполезным, а монастыри перестали бы быть притонами ленивцев, но приносили бы свою пользу обществу.

Два вице-президента Феофан и Феодосий были абсолютно разными людьми, и должны были столкнуться, но до поры Феофан предпочитал не ссориться с Яновским. Ум, воля и образованность Прокоповича обеспечили его превосходство над бывшим духовником царя.

Ко всему прочему, у Феодосия, который стремился отстоять некоторые привилегии церкви, возникали с Петром серьезные прения. Феофан, напротив, шел другой дорогой, его призванием была помощь Петру в деле преобразования церкви и народа, и он понял и исполнял его, ни щадя, ни трудов, ни усердия.

В 1722 г., обнародован был знаменитый акт Петра Великого о престолонаследии в русском государстве, в котором император предоставлял себе свободу назначить своим приемником того, кого сам найдет наиболее подходящим. В объяснение этого акта, и в оправдание монаршего произвола Феофан сочинил по поручению Петра, огромный трактат под названием «Правда воли монаршей…». Содержание этого произведения сводиться к тому, чтобы на основании церковных и гражданских прав, и из примеров истории, доказать, что государь может свободно назначить себе приемника, не обращая внимания на первородство, и вообще родство.

Новый порядок престолонаследия, который, по мнению Феофана должен был стать «предохранительным врачевством от возможных бед и болезней», на самом деле дал обратный эффект. Завещательный порядок преемственности стал причиной многих переворотов и смут в первой половине XVIII в.

Трактат Феофана, которому была придана сила государственного акта, снискал на его голову проклятие тех, кто пострадал в этих смутах. Известный историк князь Щербатов назвал это сочинение «памятником лести и подобострастия». Но были и другие отзывы. Ключевской назвал «Правду воли монаршей», «краткой энциклопедией государственного права».

Нужно отметить, что, не смотря на близость к государю, Феофан при Петре не имел больших материальных богатств, и часто жаловался на скудость. Царь в 1718 г. пожаловал ему два подмосковных села Владыкино и Озерецкое, но, по свидетельству Феофана, по причине хлебных недородов они приносили ему на первых порах убытки. О состоянии дел Феофана можно судить по его письму к Петру. «Всемилостивейший Государь! Понуждаемый скудостью моею и уповая на отеческое милосердие Вашего Величества, дерзаю всемилостивейшего моего Государя турбовать сим моим прошением. Врученная мне епархия вельми скудна, денег собирается немногое число и по годам неровное, для того, что многие пустоши иногда вода заливает и, по раздаче церковным и домовым служителям, мало что на нужды домашния остается. А в прошлом году писано ко мне из дому архиерейского, что по раздаче осталось денег рубль тридцать алтын и четыре деньги, что я объявлял в Синоде и в Сенате в Москве. А дом я застал весьма нагий и пометеный… И тако на хлебородие некая осталась надежда, но и того скудно: триста дворов сказует, на лицо насилу сыщется; мором пустоты много сделалося…».

Петр Великий скончался 28 января 1725 г. Феофан присутствовал при кончине императора вместе с Феофилактом Лопатинским. Страна погрузилась в траур, а Феофан стал глашатаем этой скорби. В день небывало пышных похорон ему, первому златоусту России было доверено говорить последнее слово над усопшим.

Заменив традиционный порядок престолонаследия личным установлением, император так и не успел им воспользоваться. Наибольшие права на престол имел малолетний внук Петра I великий князь Петр, сын погибшего царевича Алексея. Кандидатуру малолетнего Петра поддерживала почти вся родовая знать. Однако, «птенцы гнезда Петрова» во главе с Меншиковым сделали ставку на вдову императора Екатерину.

Феофан не колебался в выборе. Для него воцарение Петра II означало не только возвращение к старому, но и личную катастрофу. Автора «Правды воли монаршей», выскочку и пришельца, по понятиям старомосковской знати, ожидала верная опала, если не худшее. И Феофан сделал многое, чтобы возвести на престол Екатерину. В критический момент противостояния двух группировок он призвал исполнить волю покойного государя и признать императрицу законной наследницей престола. Со свойственной ему убедительностью Феофан доказывал, что хотя Петр Великий не оставил завещания, но достаточно указал на свою волю, когда короновал Екатерину. Немаловажным обстоятельством стало то, что на стороне Екатерины были гвардейцы. Прокопович предложил, акт провозглашения Екатерины императрицей называть не избранием, а только объявлением.

Сторонники воцарения Петра II не смогли реализовать свои планы, судьба престола была решена. Но поскольку оставались сомнения, Прокопович срочно сочинил «Краткую повесть о смерти Петра Великого», где оправдывал неслыханное для России событие - восшествие на престол женщины. Так же в ответ на появившиеся подменные письма, Феофан сочинил текст церковного проклятия крамольникам, их распространявших.

Казалось, все сложилось благополучно. На престоле была Екатерина I, собственное положение Феофана улучшилось, благодаря той роли, которую он сыграл при воцарении. Но все, же уход Петра трагически разделил жизнь Феофана Прокоповича на две части. Кончалась лучшая пора его деятельности, озаренная высокой целью служения идеалу просвещенного Отечества. Начиналась другая половина жизни Феофана, которая характеризуется постоянной борьбой с тайными и явными врагами и соперниками, а также упадком его творчества.

Первой жертвой Феофана стал его соправитель по Синоду и бывший духовник императора Феодосий Яновский. После смерти Петра Феодосий стал резко и открыто критиковать отношения церкви и правительства. По сведениям некоторых членов Синода он говорил, что «доколь будет тиранство над Церквью дотоле добра надеятися невозможно».

Яновский стремился занять первейшее место в Синоде, по его указанию родился донос о расхищении в Псковско-Печерском монастыре. Настоятелем этого монастыря был Маркелл Радышевский, который обличал Феофана в Киеве как еретика, но был прощен им по старой дружбе, и переведен в псковскую епархию судьею. Феодосий целил в Феофана, стремясь получить прощение староцерковной партии, а также отстранить Прокоповича с поста вице-президента Синода. Вместе с обер-прокурором Синода Болтиным Феодосий повернул дело чрезвычайно круто, и Прокоповичу грозило бесчестие, а может быть ссылка и заточение. Но они явно недооценили противника.

Разгадав интригу, Феофан нанес ответный сокрушительный удар. 22 апреля 1725 г. он от имени синодальных членов представил ко двору донос на Яновского. 27 апреля Феодосий и обер-прокурор Болтин были арестованы. По решению правительства и по указу Синода от 9 марта 1725 г., Феодосий был отстранен от должности вице-президента Святейшего Синода, а так же от управления новгородской епархией и наместничества в Александро-Невском монастыре и сослан в дальний «Корельский монастырь на неисходное житье под воинским караулом».

Синодальный обер-прокурор Болтин, замешанный в деле Феодосия был уволен с занимаемой должности и арестован. Он был сослан в Сибирь, и впоследствии занял там должность заместителя генерал-губернатора. Оставшись на свободе, Феофан продолжил борьбу со своими недругами.

Именно с Феодосия начинается длинный список жертв Феофана, и, пожалуй, с этого момента можно говорить о начале глубокого морального падения этого выдающегося человека, где потом будет все - и сотрудничество с Тайной канцелярией и бесчисленные доносы.

В XVIII в. донос был обычным делом, тем более в церковной среде. И в сотрудничестве с Тайной канцелярией Феофан не был оригинален. Многие владыки имели дело с политической полицией. Однако Феофан едва ли ни первым стал расправляться со своими противниками в церковной среде методом политического доноса. Враги обвиняли Феофана в ереси, он уничтожал их обвинением в политической неблагонадежности.

Стремился ли Феофан с помощью доноса на Феодосия занять первенствующее положение в Синоде, и стать новгородским архиепископом точно неизвестно, но он достиг и того и другого, став во главе русской иерархии. В 1725 г. по указу императрицы Феофан возглавил новгородскую епархию. На его прежнее место был назначен Феофилакт Лопатинский, который также стал вторым вице-президентом в Синоде. Феофан просил, чтобы его оставили на прежнем месте, но получил отказ. А 2 июля от Синода вышло постановление «о бытии Феофану, архиепископу псковскому, архиепископом новгородским и великолуцким и архимандритом Александро-Невского монастыря. 12 июня Синод объявил об этом всенародно, а также было объявлено об определении Феофилакта, археепископа Тверского вторым вице-президентом Синода.

При переезде в Новгород Прокопович взял с собою и своего судью Радышевского, простив его, и определил с разрешения Синода архимандритом Юрьевского монастыря.

В судьбе Прокоповича, и в событиях первой половины XVIII в. большое значение имеет личность Маркелла Радышевского, сначала близкого Феофану человека, а потом враждебного, по словам Чистовича «до такой степени, до какой только могут дойти непримиримая злоба, оскорбленное самолюбие, обличенная неправда или, наконец, фанатизм. Он преследовал и мучил Феофана с изумительной настойчивостью, с самоотвержением почти фанатическим. …В этом преследовании все пущено было в ход - набожность и ученость, обман и хитрость, общественное положение и связи - все, что только было в руках этого хитрого противника».

Количество врагов Феофана росло. Хотя Прокопович и способствовал воцарению Екатерины I, положение его стало ухудшаться. Дело в том, что императрица оказалась неспособной править. Сенат учредил «для облегчения Ее Величества в тяжком бремени правления» Верховный тайный совет, в который вошли первые сановники: Меншиков, Апраксин, Толстой, Головкин, Голицын, Остерман. Таким образом, Сенат и Синод утрачивали свое прежнее значение, над ними вознесся новый управленческий орган, где тон задавал Меншиков. Это меняло всю систему отношений церкви и правительства. При Петре Синод непосредственно подчинялся императору, и благодаря этому находился в преимущественном положении по сравнению с другими коллегиями. Теперь между троном и Синодом появился совет, который хотел подчинить себе церковь, а главное прибрать к рукам колоссальную церковную собственность. По предложению Совета императрица своим указом разделила Синод на два «апартамента». Первому поручалось управление духовными делами церкви. Второй был составлен из шести светских чиновников, назначаемых без участия Синода. В его ведение переходило административное управление всеми церковными землями. Тем же указом у Синода был отнят титул Правительствующего, отныне он именовался Святейшим Синодом.

Меншиков стал фактически главой Русской церкви. На свободные места в Синоде он продвинул иерархов консервативного направления, ярых врагов Феофана. Наиболее опасным из них был Георгий Дашков, умный и властный ростовский епископ, мечтавший о восстановлении патриаршества и видевший себя патриархом.

Главным соратником Георгия Дашкова был ранее опальный коломенский митрополит Игнатий Смола, известный приверженец царицы Евдокии Лопухиной и царевича Алексея, и противник учреждения Синода.

Именно Дашков, пользуясь открытой поддержкой Меншикова, сделал первый выпад против Прокоповича. В феврале 1726 г. в Синоде вновь возобновилось дело об исчезнувших ценностях в Псковско-Печерском монастыре. Главные фигуранты дела - Маркелл Радышевский, и доносчик инквизитор Савватий были вызваны в Петербург для дачи показаний.

июля состоялся первый допрос Радышевского, в котором речь еще шла о формальностях. По видимому, Феофан понимал, что следствие к добру не приведет и что Маркелла используют как орудие против него Дашков и компания. На следующий день (2 июля) Прокопович сдал Маркелла в Преображенскую канцелярию. В таком положении Маркелл решил отомстить Феофану, и тем приобрести защиту его врагов. Радышевский перешел на сторону Дашкова и дал обличительные показания против своего покровителя: «как прежде имел так и ныне имею на новгородского архиерея подозрения, что он истинный еретик, сих ради ниже изъявитися имущих вин». Находясь в Тайной канцелярии, и отвечая на письменные вопросы Синода, Маркелл говорил, что он обирал жемчуг с пелены и епитрахили, которые были найдены у него при обыске, по приказанию Феофана. Также Радышевский заявлял, что Феофан дурно отзывался об императрице.

Для Феофана это было страшным ударом. Всю оставшуюся жизнь Радышевский упорно преследовал Феофана. Эту ненависть многократно использовали бесчисленные враги Прокоповича. Донос Маркелла содержал сорок восемь пунктов обвинений. Вот некоторые из них:

«Святителя Николая многажды бранил самыми скверными словами.

Иконы Святые… идольчиками зовет.

На мощи святые плевал

Юродивых блудниками называл.

Тщание имел, чтобы конечно разорить пещеры Киевские.

Архиереев и Иересеев Православных жерцами и Фарисеями называет

Иноческий чин крайне ругает и Богу противным называет

Греческая, де и Всероссийская Церковь во всем, де, суеверная».

Тайная канцелярия сделала доклад императрице о показаниях Маркелла. Екатерина приказала взять с Феофана объяснения. 27 октября 1726 г. канцелярия потребовала от Прокоповича письменных объяснений по каждому пункту обвинения. Феофан представил свои ответы 10 ноября, разделив их на две части - первую по содержанию показаний Маркелла о непристойных словах, вторую по обличению его в «противностях» церкви. Этот ответ представлял собою огромную тетрадь, писанную Феофаном собственноручно, где он со свойственным ему красноречием, обстоятельно опровергал обвинения выдвинутые Маркеллом.

Ссылкой на свидетельство Петра Великого Феофан обосновал защиту свою против обвинений в неправославии. Он настаивал на том, что сам император «в предиках моих не узнал ереси, а в преблаженной кончине своей и с лобзанием принимал сие учение (об оправдании верою), которое Маркелл ересью нарицает.» В отношении книги своей (о первом учении отроку), Прокопович приводил аргумент, что их «апробовал императорское величество, и как именным указом его сделана, так его ж величества указом везде разосланыя, и повелено из нее учить детей российских, а книжецу «О блаженстве» его ж величество в Низовом походе прочел и на письме своем своеручном прислал об оной книге таковое в Синод свидетельство, что в ней показуется прямой путь спасения. Кто ж не видит, коликое Маркеллово дерзновение? Кто бо не видит, что он терзает славу толикого монарха».

По докладу Ромодановского, Екатерина, ознакомившись с ответами Феофана, приказала «архимандрита Маркелла Радышевского, за его сумнительные придерзкие слова» держать в крепости до указу. В то же время государыня приказала объявить новгородскому архиепископу, «впредь противностей Святой Церкви никаких не чинить, а иметь бы чистое безсоблазненное житие, как все Великороссийские Православные Архиереи живут… а ежели он в противности Святой Церкви по чьему изобличению явится виновен, и в том ему от Ея Императорского Величества милости показано не будет».

Это было первое, очевидно неожиданное предостережение для Феофана. Выслушав указ, он был так поражен, что когда ему предложили расписаться, то он от волнения в этой подписке пропустил слово указ.

Феофан вполне осознавал серьезность положения, в котором он оказался, а также силы своего противника. В одном из доношений он писал: «Откуда б пришла, и с чего бы родилась толь свирепая шалуна сего придерзость? …Мнение мое таковое, что хотя бездельник сей и скуден в рассуждении, однако же, не толь он вне ума, что бы мог в огонь бросаться, неипаче, что по природе своей зело труслив и еще к тому не за одну вину подлежащий суду. И потому сам он собою, по ярости и злобе, без всякой надежды и упования никогда бы на такое страшное дело не отважился… Отчего, несомненно, является, что были некие прилежные наустители, которые плута сего к тому привели, отводя ему страх показанием новой некоей имеющей быть перемены, нового в государстве сочтения и обнадеживая дурака великим высокого чина за таковой его труд награждением… Видимо, что он Ростовскому был надобен. Да одному ли Ростовскому?...».

Круговерть интриг закружила Феофана, и постепенно лучшие черты этой многогранной натуры стали уходить в тень.

В мае 1727 г. умерла Екатерина I. На престоле оказался малолетний сын царевича Алексея Петр II, который был лишь символом власти. Правили верховники, которые стремились реставрировать допетровские порядки. Двор вернулся в старобоярскую Москву. На престол вступил сын злополучного царевича - того, против которого Прокопович читал свои проповеди, приговор над которым он оправдывал в ученом трактате. Реакция сделала заметные успехи, царица Евдокия торжественно возвратилась ко двору. Положение Феофана становилось все более шатким. Его книги, в первую очередь «Правда воли монаршей» запрещались и уничтожались. И хотя формально он числился первенствующим членом Синода и в этом качестве обручал юного императора с дочерью своего могущественного недруга Меншикова, теперь уже мало кто сомневался в его скором падении. В Синоде большинство принадлежало его врагам, набирала силу консервативная партия. «Мое положение» - писал в это время Феофан одному из архиереев, - «было так стеснено, что я думал, что все для меня уже кончено. И потому на твои слова я безмолвствовал и, казалось, находился уже в царстве молчания».

К счастью Феофан сумел найти поддержку в лице Остермана, который и сберег его в это время.

июня 1727 г. Меншиков поднял вопрос о Феофане в Верховном тайном совете. Вновь явился на свет донос Маркелла Радышевского. Оправдания Прокоповича были признаны неудовлетворительными. От новгородского архиепископа потребовали новых объяснений и покаяния.

В ответ на новый донос Маркелла Прокопович представил свое опровержение, в котором обличал Радышевского как государственного преступника. Это был очень искусный ход. Маркелл обвинял его учение в неправославии, но ведь все до одного сочинения Феофана были признаны покойным государем и скреплены решением Синода. Во-вторых, Маркелл опровергал обливательное крещение, а, как известно среди высших российских иерархов было много украинцев, которые крещены именно обливанием. Следовательно, клеветник требует отрешения высших иерархов, и заодно всех священников, ими поставленных. Доводы Феофана были столь убийственны, что призадумались даже его враги.

Кто знает, как бы все закончилось для Феофана на этот раз, но на его счастье в это время пал самый могущественный противник Прокоповича - князь Александр Меншиков. «Этот колосс, выросший из пигмея, оставленный своею фортуною, которая довела его до опьянения, упал с великим шумом», - писал про это событие Феофан. Однако это не улучшило положение Феофана. Место Меншикова при дворе заняли Долгорукие, которые еще сильнее жаждали его гибели. Верховный тайный совет обращался с ним еще более унизительно. Дашков в свою очередь предпринимал все усилия, чтобы стать патриархом.

Прокоповича называли ересиархом и пророчили ему участь цирюльника Фомы, сожженного за ересь по приказу Яворского. Главным преступлением Феофана Прокоповича, за которое он, по мнению противников, заслуживал жестокой казни, конечно, выставлялось его «лютерское» учение. Против этого учения Яворским была написана огромная книга - «Камень Веры», которая при Петре I и Екатерине I не могла быть напечатана по причине крайне резкого тона ее полемики против протестантства. Теперь, когда реакция против всего иностранного была в силе, издательство этой книги было как нельзя кстати. В ней заключались «доказательства», что всякий протестант, человек вредный, которого следует избегать. Глава книги под названием «о наказании еретиков» была вообще пронизана духом инквизиционного трибунала. Церковники-ортодоксы добились издания «Камня Веры» в конце 1728 г., по указу Верховного тайного совета. Впоследствии эта книга переиздавалась в 1729 и 1730 гг. Это было важным событием для представителей реакции, для которых «Камень Веры» сделался чем-то вроде катехизиса. Для Феофана же издание этого сочинения, да еще по правительственному указу было сильным потрясением. Все это свидетельствовало об очень непрочных позициях Прокоповича.

Но Феофан продемонстрировал поразительную непотопляемость, цепляясь за любую возможность сохранить влияние при дворе, он, ни упускал, ни малейшего шанса, чтобы расположить к себе императора. Феофан устроил великолепный прием государю в Новгороде, он писал для него пышные оды, он лично придумал императорский вензель для фейерверка, и он же сочинил Катехизис, который не уступал лучшим европейским образцам. Наконец он лихорадочно искал союзников при дворе и нашел их в лице грозного начальника Тайной канцелярии Ромодановского и прожженного интригана Остермана.

февраля 1728 г. Феофан совершил обряд коронации, где произнес приветствие. Также он написал манифест для коронации и разработал эмблемы для триумфальной арки от имени Верховного тайного совета.

Легко осуждать Феофана за неразборчивость в средствах, за неподобающую его сану угодливость. Но нельзя и не признать за ним верность главным принципам, которые он продолжал отстаивать.

января 1730 г. простудившись на Крещенском параде, внезапно, накануне своей свадьбы с княжной Долгорукой, умирает пятнадцатилетний император Петр II. В разыгравшихся за тем драматических событиях Феофану довелось сыграть одну из основных ролей.

В ночь смерти императора Феофан вместе с другими иерархами совершил елеосвящение над телом умирающего. К двум часам ночи, когда венценосный юноша испустил дух, во дворце собрались все правительственные персоны и синодалы. Ожидалось, что вопрос о престоле будет решаться сообща. Но появился Василий Владимирович Долгорукий и предложил всем разойтись, чтобы вновь собраться утром. Сами же верховники остались на закрытое заседание. Впервые судьба престола решалась без участия церкви.

После недолгой дискуссии Совет постановил: «Впредь самодержавию не быть!» Подразумевалось фактическое подчинение монарха некому аристократическому меньшинству, в котором легко угадывались сами верховники. Из этих соображений и подбиралась кандидатура на престол. Для этой роли лучше всего подходила Анна Иоанновна, вдовствующая герцогиня Курляндская, дочь слабоумного брата Петра I Ивана. Верховники полагали, что не имеющая шансов на корону Анна согласиться на все их условия. Эти условия, или как их называли «кондиции» повез к Анне в Митаву князь Василий Долгорукий.

На следующий день верховники объявили перед лицом Сената, Синода и генералитета об избрании Анны. Для Прокоповича такое избрание было выгодно, так как герцогиня курляндская не имела никакого отношения к его предшествовавшей деятельности. Однако Феофан заподозрил не ладное, он, по-видимому, понимал чего добиваются верховники. Поэтому предложил отслужить молебен во славу самодержавнейшей монархини. Предложение было отклонено, что укрепило Феофана в его подозрениях. Вместе с бывшим генерал-прокурором Ягужинским и курляндским резидентом Левенвольде он решил предупредить Анну о том, что если она захочет вернуть самодержавие, то найдутся люди, которые ей помогут.

Начиная борьбу с верховниками, Прокопович шел на смертельный риск, ведь его противники были на вершине могущества, в их руках была армия, государственный аппарат, огромные финансовые ресурсы, поддержка самых влиятельных русских фамилий. И, тем не менее, Феофан не колебался. Лично для него победа верховников означала политическую, а возможно и физическую смерть.

На ход последующих событий повлияло непредвиденное обстоятельство. В Москву на свадьбу императора Петра II съехалось много провинциального дворянства, город был наводнен войсками и гвардейским офицерством. Собравшись на свадьбу, а, попав на похороны, дворяне стали участниками бурных политических событий и, в конце концов, их присутствие в Москве и решило дело. Дворяне разбивались на кружки, собирались по ночам и агитировали друг друга против верховников, но среди них не было единого плана действий.

Все, что происходило, потом Феофан описал в своей «Истории восшествия на престол государыни императрицы Анны Иоанновны».

Тем временем вернулся из Митавы гонец. Анна подписала «кондиции». Торжествующие верховники назначили на 3 февраля совместное заседание Верховного тайного совета, Сената, Синода и генералитета, где было зачитано письмо Анны, в котором она в качестве жеста доброй воли, якобы сама отказывалась от самодержавной власти.

В этой ситуации важный промах совершил Дмитрий Голицын. Вместо того чтобы взять в свои руки бразды правления, он предложил присутствующим составить проекты будущего государственного устройства. Это предложение вызвало бурный отклик оробелой оппозиции. Все кинулись сочинять проекты. По Москве разгорелись жаркие дискуссии. Бурную деятельность развил в эти дни Феофан. Валясь с ног от усталости, он мотался по Москве, подогревая оппозицию, убеждая колеблющихся, создавая сочувственное настроение в народе перед приездом Анны. Не жалея красок, Феофан расписывал тиранство верховников, в особенности Василия Долгорукого, который стережет государыню «аки дракон», и довел ее до того, что она «насилу дышит». Агитация Феофана настолько распалила оппозицию, что даже самые пугливые рвались в бой, и чем ближе Анна подъезжала к Москве, тем громче звучали угрозы в сторону верховников.

Навстречу приближавшейся государыне отправилась делегация из архиереев и трех сенаторов. Существует легенда, что при встрече Феофан подарил Анне столовые часы, в которых под крышкой якобы спрятал записку с наставлениями, как нужно поступить.

Наступил день принятия присяги. Прошел слух, что верховники составили новую присягу взамен традиционной. Феофан тотчас собрал Синод и высшее духовенство и потребовал у верховников текст присяги, по которому страна будет присягать императрице. Присяга была оглашена, и оказалась приемлемой для обеих сторон.

Развязка наступила 25 февраля. По просьбе нескольких сот представителей дворянства, Анна отреклась от условий, на которых вынуждена, была принять престол от Верховного совета. Самодержавие было восстановлено. Феофан, который сыграл в этом событии одну из главных ролей, поспешил прославить его в речах и стихах, посмеиваясь над неудавшимися затеями верховников, и угрожая тем, кто хотел бы повторить подобную попытку:

А ты всяк, кто ни мыслиш вводить строй обманный,

бойся самодержавной, прелестниче, Анны!

Как оная бумажка, все твои подлоги,

растерзанные, падут под царские ноги.

В событиях 1730 г. столкнулись две значительные фигуры своего времени - Феофан Прокопович и Дмитрий Голицын. Когда-то они были союзниками, Феофан часто гостил в доме Голицына в бытность того киевским губернатором. Оба они высоко ценили культуру и просвещение, оба были соратниками Петра. Представляя партию верховников, Голицын мечтал о конституционном устройстве России, где будет править закон создаваемый аристократией. Феофан, как известно, разработал свою модель государства еще при Петре. Его идеалом была просвещенная монархия во главе с полновластным государем, отцом отечества, который распределяет государственное бремя между всеми сословиями. Феофан был искренне убежден, что для России «много полезно есть владычество самодержавное». В своей проповеди в день коронации Анны он проанализировал разные формы государственного устройства. Всю свою колоссальную историческую эрудицию обрушил Феофан на головы слушателей, чтобы убедить их в благотворности самодержавия и гибельности иных форм правления.

Но хотя линия Прокоповича одержала победу, не сбылись его надежды на установление просвещенной монархии. Вместо нее установился непросвещенный деспотизм. Страна впала в тяжелейший недуг бироновщины.

После восшествия на престол Анны Феофан опять был в силе. Укрепилось и материальное положение архиепископа Новгородского. В последние годы жизни, в отличии от петровских времен, Феофан - один из самых состоятельных людей столицы. По свидетельству Смирнова Прокопович имел два дома в Петербурге: деревянный на Аптекарском острове на реке Карповке и каменный на Адмиралтейской стороне. Кроме того, была приморская дача (мыза), дом в Москве на Мясницкой и богатейшее имение Владокино под Москвой. Большую часть года Феофан жил на Карповке, на реке у дома стоял его личный флот. Отсюда он часто плавал на яхте в Синод, в Невский монастырь, и по заливу в приморскую мызу.

Еще архиепископ испытывал страсть к кулинарным изыскам. Его кухня считалась одной из лучших в столице, а о его поваре Герасиме ходили легенды. Штат архиерейского дома состоял из множества людей различных профессий. Смирнов в своем труде перечисляет штат в 66 человек.

Но врагов у него не убавилось. Радышевский, находясь в Симоновском монастыре, сблизился с духовником императрицы Варлаамом, а также с бывшим директором типографии Аврамовым.

Маркелл написал прошение императрице: «Имеются предложения мои с пунктами о правоверии в Сенате на новгородского архиерея Феофана в противностях его к Святой Церкви, по которым моим предложениям и по пунктам суда до селе не произведено, а я многажды и иман и бит и давлен и едва не удавлен и кован… Вашего Императорского Величества прошу, повели, Великая Государыня, оное дело ради самого Бога, перед самую себе взять и рассмотреть, и мне с ним, новгородским архиереем, очную ставку дать».

Пункты Маркелла были практически те же самые, но он приобщил к ним реестр свидетелей. А также вместе с прошением Радышевский передал Варлааму на высочайшее имя предостережение не короноваться из еретических рук Феофана, ибо все кого венчал этом недостойный архиерей, плохо кончали.

Но прошения эти удовлетворены не были. 28 апреля 1730 г., во вторник, совершилась коронация Анны Иоанновны обычным порядком. Феофан, как старший из епископов первенствовал на церемонии коронации и миропомазания императрицы, и от лица народа говорил ей приветственную речь, в которой искусно сопоставил ее теперешнее величие с ее предшествовавшим бедственным состоянием. На следующий день он произнес приветственную речь от лица духовенства.

Пышностью русский двор превосходил иные европейские, но грубость нравов просвечивалась сквозь роскошный наряд. Феофан на многочисленных приемах находился рядом с императрицей, и как мог, стремился придать двору видимость образованной утонченности. Он берет на себя роль придворного поэта, пишет хвалебные оды, перелагает их на музыку и сам исполняет. Послы иностранных держав с изумлением взирали на диковинного русского архиепископа. В эти годы во всем блеске раскрылся еще один талант Феофана - талант царедворца. Влияние его при дворе стало таково, что даже Бирон и Остерман вынуждены были прибегать к его помощи, как это было при подписании указа о престолонаследии, который нужен был временщикам в качестве страховки на случай внезапной смерти Анны Иоанновны. Императрица неоднократно посещала Феофана в его подмосковном имении Владыкино.

Тем не менее, врагов у Феофана оставалось много. Но они не сумели воспользоваться благоприятными условиями для расправы с ним в царствование Петра II. Феофан недолго ждал удобного случая, чтобы приступить к расправам. Повод представился уже осенью 1730 г., когда из Воронежа донесли о том, что местный архиепископ Лев Юрлов, получив манифест о воцарении Анны, отказался служить в ее честь молебен, а возносил имя Евдокии Лопухиной, первой жены Петра, в монашестве Елены.

Феофан быстро сообразил, что через Дашкова Юрлов тесно связан со старомосковской партией. Когда дело о «воронежском бунте» пришло в Синод, Георгий Дашков и его союзник Смола попытались замять дело, но было поздно, Феофан не мог упустить такой шанс. После короткого расследования Юрлов был расстрижен и сослан в дальний монастырь. Но Феофану этого было недостаточно, ведь он стремился свалить своих заклятых врагов в Синоде - Дашкова и Смолу. Прямых улик против них не было, но Прокоповича это не смущало. Напирая на их попытки замять дело Юрлова, он обвинил их обоих в злонамеренном укрывательстве, припомнил некоторые злоупотребления, и вскоре оба архиерея отправились простыми монахами в дальнюю ссылку, где и згинули.

В том же году, 20 ноября, и не без участия Феофана, лишен сана и сослан в монастырь, еще один недруг Прокоповича - киевский архиепископ Варлаам Вонатович, который тоже помешкал с благодарственным молебном в честь Анны. А тверской архиепископ Феофилакт Лопатинский, приехав на заседание Синода, вице-президентом которого он являлся, узнал, что он уже выведен из его состава, и что там заседают одни приверженцы Феофана.

По указу императрицы о преобразовании Синода, 21 июля Дашков, Смола и Феофилакт были отстранены от Синода, который пополнился членами угодными Феофану. Это были Леонид крутицкий, Иоаким суздальский и Питирим нижегородский. Они исполняли его приказания, а когда Феофан отсутствовал на заседании синодалов, они даже писали ему донесения о происходившем в собрании.

Новый состав Синода говорил о победе Прокоповича и его дела, также торжеством для Феофана было восстановление Синода в его прежнем виде и значении. В этих двух указах императрицы ученые видят влияние Прокоповича. Пользуясь милостью государыни, он стал постоянным объявителем ее воли в Синоде.

Однако Феофан торжествовал недолго. Дело в том, что после неудавшегося прошения на имя императрицы, Маркелл Радышевский и духовник государыни Варлаам с соратниками сменили тактику. Вскоре из-под пера Маркелла выходит «Житие еретика Феофана Прокоповича, архиепископа новгородского». По жанру это был обличительный памфлет, поражающий сосредоточенной ненавистью: «Что хвалишься, еретиче, во злобе сильне? Возлюбил еси еретичество паче благочестия, ниспровергаеши Церковь православную еретичествы твоими. Сего ради Бог разрушит тя до конца, яко же и товарищей твоих Федоса и Овсянникова; узрят во благочестии и возрадуются и рекут: сей еретик не положи призывати в помощь Богоматерь и Святых угодников и исчезе к отцу своему сатане… Зде всякий рассуждать изволит, кого ныне Россия за первейшего пастыря имеет, кого главным Первосвященным Архиереем называет. Униатами в диаконы поставленного, римского костела присягателя, монашеский чин и мантию вне монастыря надеть на себя дерзнувшего, еретика сущаго, от беса явно и непрестанно мучимого, Феофана Прокоповича… Чудо воистину ужасное!»

Заветное желание автора «Жития» - увидить Феофана, корчащимся в пламени очистительного костра, подобно цирюльнику Фоме, сожженному Стефаном Яворским, Маркелл прямо призывает к этому: «Господи Боже наш! Сподоби нас праведным судом Твоим и правою верою и ревностью по благочестии и указом Ее Императорского Величества Всемилостивейшие Государыне нашей императрицы Анны Иоановны видети еретика Прокоповича с товарищами на Красной Площади или на болоте, в такой же славе яко видехом Фому цырульника…».

Келейник Варлаама Иона, который взялся размножить сочинение Маркелла, сделал от себя несколько приписок в «Житии» касательно иностранцев, окружавших императрицу. Иона изготовил несколько списков и распространил их по Москве. С ужасом узнавали люди про антихристовы деяния нечестивого Феофана.

Однако Феофан не дремал, как только к нему попал один из списков, он незамедлительно подал жалобу с требованием найти и покарать клеветников. Пасквиль против своей особы владыка представил политическим преступлением, чему немало послужили приписки Ионы против злокозненных иностранцев, в каковых Остерман и Бирон могли узнать себя.

Первый же обыск по жалобе Прокоповича дал результат: в письмах Ионы и прочих «заговорщиков» упоминалась государыня. Тут Тайная канцелярия взялась за розыск всерьез. Хватали всех подряд, кто читал или переписывал «Житие». Безжалостная машина политического сыска втянула в свое нутро сотни жертв. Как вспоминал современник: «Священников и монахов как мушек давили, мучили, казнили, растригали… Непрестанные почты водою, сухим путем - куды? зачем? Священников и монахов, людей благочестивых в Охотск, на Камчатку, в Оренбург отвозят… Была година тяжкая». Из одного только Троицкого монастыря на пятидесяти подводах увезли арестованных, взятых за поношение новгородского архиепископа.

Какова была роль Феофана в этой вакханалии террора? Увы, самая активная. Всю свою могучую энергию бросил он на сведение счетов с врагами, как истинными, так и мнимыми. С каким-то непонятным болезненным увлечением преследовал он противников, пугал императрицу все новыми заговорами, безжалостно добивал поверженных. Человеческая жизнь уже не представляла для него никакой ценности, без малейших колебаний отправлял он людей на пытки и казнь. В Синоде никто не смел ему перечить, редкие выезды в епархию наводили на окружающих ужас, низшее духовенство боялось даже упомянуть имя новгородского архиепископа. Иные строки выводило теперь гениальное перо Феофана. В архиве сохранилось его письмо к некому архиерею с подробной инструкцией об установлении слежки за подозрительным архимандритом.

Истинный полицейский талант явил Прокопович в собственноручной инструкции для дознавателей на допросах: «Пришед к подсудимому тотчас немало не медля допрашивать. Всем вопрошающим наблюдать на глаза и на все лицо его: не явится ли в нем какое изменение, и для того поставить его лицом к окошку. Не допускать говорить ничего лишнего, но говорил бы то о чем спрашивают… Как измену на лице его усмотренную, так и все его речи записывать».

Розыск и расправа становятся для Феофана чуть ли не смыслом существования. Огромная тайная переписка, которую он вел своей рукой, не доверяя никому, допросы подозреваемых, интриги при дворе, постоянное общение с главой Тайной канцелярии генералом Ушаковым и его людьми, скрупулезное изучение бумаг подозреваемых, формулирование обвинений, обличительные выступления в Синоде - вот на что разменивал Феофан теперь свой огромный талант.

Едва утихало одно дело, как возникало другое. Даже Стефан Яворский вернулся с того света, чтобы свести с Феофаном старые счеты. Издание «Камня Веры», вызвало на Западе оживленную полемику. Если протестанты сурово осудили эту книгу, то католики сразу взяли ее под защиту. В октябре 1729 г. вышла книга знаменитого протестантского богослова Буддея, которая содержала обстоятельные факты опровергающие тезисы выдвинутые Яворским в «Камне Веры». Многие современники, в основном недруги Феофана считали, что это сочинение принадлежит перу Феофана. Феофилакт Лопатинский сообщал в августе 1730 г. иеромонаху Иосифу Маевскому: «Буддей еще до издания книги помер, а по слогу видно, что писателем книги был новгородский архиепископ». Морозов опровергает это предположение, приводя свидетельство о том, что Буддей умер 19 ноября 1730 г., а о книге было объявлено в октябрьском выпуске Актов, а на самой же книге имеется дата - июль 1729 г. Также Морозов говорит о том, что тяжело по слогу идентифицировать автора, тем более, что книга была написана на латыни. Однако он считает, что Прокопович посылал Буддею выписки из книги Яворского, которые содержали подобающие комментарии.

Тем временем полемика вокруг «Камня» усиливалась и перекинулась в Россию. Начатая на отвлеченной почве, она скоро перешла на личности. Прокопович, считая «Камень Веры» евангелием своих врагов, не мог равнодушно отнестись к изданию этой книги, автор которой к тому же был его личным противником. Однако возразить открыто в положении Феофана было опасно, поэтому он и предпринял такой ход, а именно, отправил Буддею в Йену через своего ученика Зенковского выписки из «Камня Веры», присоединив к ним и свои аннотации.

Сочинение Буддея было написано сдержанно, в отличие от другого возражения на «Камень Веры», автором которого был тюрингский богослов Иоганн-Теодор Яблонский. В 1730 г. им в очень живом и остроумном стиле, была написана брошюра в форме письма к другу под названием «Дух Стефана Яворского». Главным лейтмотивом этой брошюры было обвинение Яворского и всей староцерковной партии в пособничестве католической пропаганде, и в разжигании у россиян ненависти к протестантам.

Доминиканский монах Бернард Рибера, пребывающий в свите испанского посла в Москве, вступился за Яворского и написал критику на сочинение Буддея. Книга его было напечатана в Вене в 1731 г., в ней Рибера также указывает на Прокоповича, как на автора апологии Буддея. Давний противник Феофана Феофилакт Лопатинский подхватил это обвинение в обширном труде, названном им «Апокризис». Книгу свою Рибера посвятил Анне Иоановне, надеясь таким образом, что она будет переведена на русский язык. Но Феофан, который уже набирал силу, вовремя узнал об этом и смог предотвратить перевод произведения, представив ему значение государственного преступления, «готовым факелом к зажжению смуты». Владыка добился того, что 19 августа 1732 г. книга Стефана Яворского была запрещена, хотя и без огласки.

Расследование началось с поиска переводчиков «Камня Веры». Одновременно Феофан объявил Кабинету доношение, в котором представил появление книги, как заговор, направленный против иностранцев в России.

Были найдены и арестованы переводчики - синодальные члены Ефимий Коллети и Платон Малиновский, которые после допросов были расстрижены и сосланы. Одновременно следствие вышло на монахов Решилова и Майевского, которые были связаны с давним недругом Феофана Феофилактом Лопатинским. По этому следу Феофан и пустил Тайную канцелярию. В 1735 г. Феофилакт был арестован и после физических мучений заточен в Выборге.

Полемика вокруг «Камня Веры» утихла, но полностью не прекратилась. Вскоре по рукам в списках стал ходить так называемый «Молоток на Камень Веры», целью этого сочинения было опорочить Яворского, и, напротив, восхвалить Прокоповича.

Не успел Прокопович расправиться с Феофилактом, как пришло известие о том, что монахи Саровской и Берлюковской пустыней с упоением читают «Житие еретика Прокоповича». Открылся новый процесс, в который были вовлечены сотни монахов. Как и в других случаях, Феофан придал ему политический характер.

Надо признать, что и противники Феофана не брезговали никакими средствами. Они постепенно оставили старинное как мир обвинение Прокоповича в ереси и все чаще прибегали к политическому доносу, а то и к прямой клевете. Некий аноним сфабриковал письмо к Феофану от лица папы римского, в котором папа благодарил Феофана за тайную службу и сулил награды. Не было смертного греха, который не приписывали бы Феофану, ложь и домыслы в них причудливо переплетались с фактами. Нередко это задевало саму императрицу. Например, распускались сплетни о том, что на одном из балов Анна Иоанновна танцевала с новгородским архиепископом в неприличном виде. Эти сплетни не на шутку разозлили Анну и были умело, использованы Феофаном.

Характерным было и то, что всякий раз, когда на Феофана поступал очередной донос, от него требовали объяснений. И грозный владыка покорно писал пространные показания по каждому пункту. В недрах Тайной канцелярии росла на него груда компромата, где его обвиняли в ереси, в краже церковного имущества, шпионаже в пользу различных держав, сношениях с дьяволом и прочих мыслимых, и немыслимых грехах. Таким образом, Феофан был не только обвинителем, но и обвиняемым, и в нужный момент Остерман всегда мог использовать этот материал для того, чтобы поставить на место главу Синода.

После смерти Феофана в стране еще четыре года вплоть до падения правительства продолжались расправы по обвинению в клевете на новгородского архиепископа. Даже мертвый Прокопович продолжал служить замыслам Остермана.

8 сентября 1736 г. на 55 году жизни, скончался архиепископ Новгородский, глава Синода Феофан Прокопович. Присутствовавшие при его кончине синодалы рассказывали, что, чувствуя приближение смерти, Феофан приставил ко лбу указательный палец и отчетливо произнес: «О главо, главо, разума упившись, куда ся приклонишь?».

Церемония погребения отличалась особой пышностью. Утром 12 сентября гроб был поставлен на погребальную колесницу и в сопровождении всего столичного духовенства и воспитанников семинарии, а также ста гренадеров со свечами был доставлен в Благовещенскую церковь. На литургии присутствовали государственные министры. Затем, гроб был поставлен в черный деревянный футляр и вынесен на стоящее у пристани Черной речки погребальное судно. 18 сентября, к вечеру судно причалило в Новгороде, и тело Прокоповича после литургии было погребено в южной части Софийского собора.

Подобно Петру, Феофан не успел подписать завещание, но успел его продиктовать. По воле умирающего основная часть его имущества должна была пойти воспитанникам для продолжения образования. Однако сиротам достались крохи. Имения Феофана Анна отписала на себя. Большая часть имущества архиерейского дома была расхищена, а то, что осталось, через несколько лет было продано с аукциона, а деньги переданы воспитанникам Феофана. Уникальная библиотека в 30 тысяч томов долгое время хранилась в Духовной Новгородской семинарии, и уже в советское время была передана в Ленинградскую публичную библиотеку.

Так закончилось бренное существование Феофана Прокоповича, и тот час начались яростные споры вокруг него, споры, которые не утихают и поныне.

Несомненно, личность Феофана Прокоповича имеет противоречивый характер. Однако нельзя не согласиться с тем, что принадлежит она к наиболее выдающимся личностям русской истории XVIII в. В своей сфере это был такой же новатор, как и Петр I в сфере государственности. Превосходя всех современников своего сословия умом, знаниями и дарованиями, Прокопович подобно Петру, не скрывал своего недовольства, переходившего часто в презрение, ко всему, что являлось преградой для осуществления его прогрессивных, просветительских идей.

Некоторые исследователи заявляли, что Прокопович являлся в своих сочинениях обличителем и гонителем старых порядков единственно из угождения Петру, но известно, что еще, будучи безызвестным преподавателем философии и богословия в Киеве, Феофан читал лекции, которые потом враги его ославили опасными. Кроме того, Феофан не был еще призван к осуществлению реформ царя, но уже не щадил в своих насмешках невежества, прикрытого внешним глубокомыслием, а также ханжества и лицемерия.

Однако, будучи талантливейшим человеком, Феофан вместе с тем имел многие негативные стороны. Во время правления Петра I, Прокопович является деятельным, энергичным и полезным соратником царя-реформатора: где только нужно было убедительное перо, ученый труд и свежая мысль, обращенная к практическим потребностям времени, там Феофан являлся понятливым и трудолюбивым исполнителем поручений Петра Великого, преимущественно в сферах церкви и народного образования. Сумев завоевать доверие и расположение императора, Феофан пользовался его покровительством. Но после кончины покровителя очутился в омуте интриг.

По-видимому, Феофан понял, что после смерти Петра настало такое время, когда ему уже не могли помочь ни его знания, ни таланты, и он с головой окунулся в дрязги интриг и происков, которыми так богата история России той эпохи. И нужно сказать, что на этом поприще показал себя истинным сыном времени. С противниками он боролся яростно, обнаруживая большие способности вести следствия, сочинять формы допросов, очных ставок. Был беспощаден. Талант Прокоповича столь плодотворный в сфере науки, истощался и тратился в этой борьбе, разменивался на судебные мелочи, доносы и прочее. В его последних произведениях, написанных в эпоху «бироновщины» нет прежнего полета мысли и убежденности.

Несомненно, образ действий Феофана в отношении своих противников показал множество темных сторон его характера. Но, чтобы судить об этом беспристрастно, необходимо обратить внимание на те обстоятельства, в которых оказался Феофан после смерти Петра I. Он один оберегал введенные Петром в русскую церковь преобразования, когда им угрожала отмена и забвение. И делает честь Феофану то, что он не изменил своим убеждениям.

Чистович считает, что лишь « владея таким обширным, гибким и изворотливым умом, Феофан смог не только уцелеть и сохранить свое положение во время постоянных смут, которые волновали государство и Церковь в первой половине XVIII века, когда погибли Меншиковы, Голицыны, Остерманы, и множество других лиц, но и сберег дело Петра от постоянно грозившего ему уничтожения».

---

Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 85; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!