Экспериментальное подтверждение 21 страница

Всего было выделено три типа видений: желеобразные тела (кисель, мед, студень), твердые полупрозрачные тела (стекло, янтарь, пластмас­са), твердые непрозрачные тела (металлы). По каждому из типов виде­ний только те оценки обладали низкими дисперсиями, которые относи­лись к свойствам, могущим быть связанными в единое видение.

Можно возразить, что это лишь осознаваемое, но не воспринимае­мое единство. Мы не отрицаем, что оно осознаваемо, тем не менее пред­полагаем, что это и перцептивное семантическое единство. В этом убеж­дает сам характер ответов испытуемых: так, если в процессе восприятия происходила смена видения у одного и того же испытуемого, например, он видел то лед, то студень, он так сообщал свои впечатления: «Вижу то лед — твердый и прозрачный, то студень; когда вижу лед, то по нему плавают блики, а когда холодец, то блики неподвижны, а трясется он сам». В любом случае эти опыты показывают, что семантическая струк­тура образа обладает иерархией. Однако это исследование, конечно, не отвечает на вопрос, как соотносятся элементы зрительного поля с семан­тической системой, образуя собственно перцептивные единицы. Этот вопрос затрагивался в другом опыте, проведенном Петренко. В этих опы­тах исходным было допущение, что участки поверхности, ограниченные какими-либо контурами, в том числе и ограниченные теневыми конту­рами, могут быть приравнены к элементам зрительного поля. Опыты ве­лись в редуцированных условиях, но без применения оптических иска-

¹ См.: Столин В.В., Петренко В.Ф. О семантике визуального мышления /,/' Материалы
Всесоюзного симпозиума «Мышление и общение». Алма-Ата, 1973.

² См.: Петренко В.Ф. О методике категориальной классификации семантических
образований в мышлении и восприятии: Дипломная работа. Факультет психологии МГУ,
1973.

328

Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия

жений. Испытуемому предъявлялся круг с отверстием, через которое был виден небольшой участок другого круга, несколько меньшего раз­мера, и оба круга на белом гомогенном фоне. На малом промежуточном круге и на фоне возникали тени. Испытуемого, наблюдавшего эту фигу­ру через редуцирующую трубу, просили нарисовать ее после периода наблюдения так, как она, по его мнению, выглядела бы в разрезе. Ока­залось, что, несмотря на отсутствие оптических искажений, восприятие пространственных отношений варьировало от испытуемого к испытуемо­му. И соответственно с этими вариациями изменялись пространственные координаты, значения и особенности видимых контуров. Точнее, харак­теристики контуров как элементов зрительного поля оставались сохран­ными, поскольку экспозиция не изменялась, однако, входя в то или иное перцептивное целое, они приобретали качества, не свойственные им как элементам поля. Каждое такое перцептивное целое¹, если отвлечься от цветовых или яркоетных компонентов, представляет собой такую предметную отнесенность элемента зрительного поля, которая опре­деляет его пространственные свойства. Работа Петренко и представля­ет попытку описать инвариантные пространственные характеристики, соответствующие той или иной предметной отнесенности элемента зри­тельного поля.

Вернемся, однако, к демонстрации миски с жидкостью. Выше мы цитировали опыт Кильпатрика с бросанием мяча в комнате Эймса. Как уже отмечалось, эти опыты показали, что недостаточно чисто словесно­го указания на действительные пространственные отношения. Неваж­ным оказалось и то, кто именно производил действие — сам испытуе­мый или кто-то, за чьими действиями он мог наблюдать. Главное, что­бы эти действия обнаруживали такие характеристики данного предмета, которые заставили бы субъекта по-новому организовать его зрительное поле.

Для проверки вывода из опытов Кильпатрика мы так продолжили демонстрацию с миской. В миску с жидкостью, после того как она вос­принималась трансформированно, бросался твердый предмет. При этом у большей части наблюдателей вновь происходило возвращение к вос­приятию прямого рельефа. Этот промежуток времени мог быть неболь­шим, но наблюдатель все же успевал отметить этот переход. Иногда воз­никала иная картина: разжимался тот участок «желе», в который не­посредственно попадал предмет. Если же твердый предмет бросался в пустую миску, также воспринимаемую инвертированно по глубине, пе­рехода к прямому восприятию, как правило, не происходило. Несколь­ко иная модификация состояла в том, что в миску наливалась вода в тот момент, когда она воспринималась в обратном рельефе. В этой ситуации

¹ См.: Столин В.В. Проблемы значения в акте восприятия и единицы чувственного образа // Эргономика. Труды ВНИИТЭ. М., 1973. Вып. 6.

Столин В . В . Пространственная форма и предметность образа                329

вновь либо происходил переход к прямому восприятию, либо в «перевер­нутой» миске появлялось как бы перцептивно подразумеваемое углубле­ние, в которое и вливалась жидкость.

В этой демонстрации предметные взаимодействия обнаруживали такие свойства видимого предмета, которые никак не могли быть свой­ственны предмету реальному. Это и обусловливало опредмечивание соот­ветствующего фрагмента поля в соответствии с логикой возможного.

Конечно, не обязательно, чтобы действие, проявляющее свойства предмета, состояло в физическом взаимодействии тел. Достаточно, ока­зывается, и перцептивного действия — того, что обычно называют раз­глядыванием, подразумевая при этом смену точек фиксации и, главное, позиций наблюдения. Очень наглядным в этом смысле является тот факт, что такое разглядывание в псевдоскоп некоторого воспринимаемо­го в обратном рельефе предмета, при котором наблюдатель меняет пози­цию наблюдения, покачиваясь и отклоняясь назад и вперед, отнюдь не ухудшает стабильность воспринимаемой картины. Наоборот, эти движе­ния, как правило, приводят к большей стабилизации воспринимаемого обратного рельефа. С традиционной точки зрения этот факт парадокса­лен: казалось бы, при движениях наблюдателя самые сильные моноку­лярные признаки — динамические (монокулярный параллакс, измене­ние размеров, изменение крутизны градиента текстуры) — должны вы­ступать против обратного рельефа. Однако никакого парадокса нет: качества зрительного поля, соответствующие этим признакам, приобре­ли новое значение в псевдоскопическом образе. Теперь, если изменение воспринимаемой картины не противоречит этому новому значению, то они будут только поддерживать, а не ослаблять воспринимаемую орга­низацию.

Чтобы отдифференцировать различные аспекты действия семан­тических факторов на восприятие пространственной формы, было введе­но понятие предметных норм¹. Под нормами понимались некоторые пра­вила, отображающие существование предметов и выражающиеся в пост­роении образа этих предметов. Описанная ситуация с преобразованием жидкости категоризовалась как действие «физических норм». Нижеопи­санная демонстрация иллюстрировала действие «геометрических норм».

На полу располагался конус из плотной «бархатной» зеленой бума­ги. Рядом с конусом, хоботом к наблюдателю, ставился слоник. На спи­не слоника и на поверхности конуса, соединяя их, укреплялся строго параллельно полу карандаш (рис. 1, А). На пол от карандаша падала чет­кая тень, подчеркивающая параллельность карандаша плоскости пола. Если при восприятии через псевдоскоп конус «проваливался» в пол, то следовало ожидать, что и карандаш тем концом, который касался кону-

¹ См.: Столин В.В. Построение зрительного образа при псевдоскопическом восприя­тии // Вопросы психологии. 1972. № 6.

330

Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия

ca, «уйдет» под пол, в то же время второй конец карандаша, поддержи­ваемый слоником, должен был бы оставаться над полом. Однако карти­на, открывшаяся в опытах, оказа­лась более сложной.

Испытуемым давалась инст­рукция: «смотреть через псевдоскоп и как можно подробнее рассказы­вать все, что видится». Затем испы­туемому предъявлялся конус. Если он трансформировался, испытуемому предъявлялся слоник рядом с кону­сом, но карандашом они еще не со­единялись. Обычно слоник никак не изменялся и не «уходил» под пол. Затем карандашом соединялась спи­на слоника и поверхность конуса, после чего испытуемый смотрел на это в течение 7-15 мин и рассказы­вал о видимой картине. По ходу опы­та экспериментатор задавал иногда вопросы, фиксирующие внимание на тех или иных моментах ситуации.

Рис. 1: А — схема исходной ситуации; Б-Ж - схема видения ситуации испы­туемыми (по вариантам). Вариант Д - условен, изобразить наклон так, как он виден испытуемым, невозможно

В этих условиях у разных испы­туемых возникали неодинаковые формы восприятия ситуации. По со­держанию этих форм мы группирова­ли их в шесть «вариантов». Каждый из этих вариантов представляет собой своеобразный «выход» из перцептив­ной проблемной ситуации (рис. 1).

Первый вариант мы условно обозначили как «удвоение ситуации» (рис. 1, Б). В этом случае конус легко трансформируется и видится как во­ронка. Слоник остается на поверхно­сти поля и не трансформируется. Карандаш там, где он находится над по­лом и на спине слоника, видится в реальных пространственных отношени­ях. Там, где карандаш касается конуса, он «уходит» под пол вместе с поверхностью конуса и как бы просвечивает через нее, т.е. видится еще ниже поверхности конуса. Часть карандаша под полом параллельна ему, но снизу, в то время как часть карандаша над полом параллельна ему сверху. Испытуемый отмечает, что карандаш «как бы обрывается там, где

Столин В . В . Пространственная форма и предметность образа                331

он находится под зеленым», т.е. над поверхностью конуса. Испытуемый видит «отдельно одну половину карандаша наверху и отдельно другую внизу, в воронке». Испытуемые также отмечали, что не могут одновремен­но воспринимать слоника, конус и карандаш. При попытке «схватить» ситуацию в целом у некоторых испытуемых начинались зрительные флук­туации конуса: он виделся то в прямом, то в обратном рельефе. По-види­мому, мы сталкиваемся здесь с невозможностью совместить результаты отдельных фиксаций в целостный образ и, как следствие, с феноменаль­ным существованием двух предметных ситуаций и двух зрительных (бино­кулярных!) полей.

Второй вариант мы обозначили как «сгибание карандаша» (рис. 1, В). Испытуемые видели одновременно слоника, стоящего на полу, конус — трансформированным, карандаш — плавно изогнутым под некоторым уг­лом там, где он находится над конусом. Характерно, что при просьбе оце­нить угол изгиба карандаша испытуемые оценивали его как «небольшой, незначительный», но достаточный, «чтобы коснуться поверхности кону­са». Оценивая угол в градусах, называли величины, не превышающие 30°, хотя по логике картины он должен бы быть почти прямым (75-80°).

Третий вариант (рис. 1, Г) условно обозначался нами как «наклон карандаша». Этот вариант отличен от предыдущего только тем, что вме­сто изгиба карандаша видится наклонным целиком весь карандаш. Ког­да внимание испытуемых обращалось на тень, они охотно признавали, что она параллельна полу, но тем не менее утверждали, что карандаш наклонен. Когда их спрашивали, как такое возможно, они спокойно при­знавали: «значит, это не так».

Четвертый вариант («навес над воронкой») (рис. 1, Д) состоял в том, что карандаш как бы отрывался от поверхности конуса и виделся в нормальных пространственных отношениях. Однако иногда испытуе­мые затруднялись ответить, касается ли карандаш края воронки или висит над ней.

В пятом варианте («углубление слоника») (рис. 1, Е) слоник видит­ся под полом, но при этом спина слоника видится почти на одном уров­не с вершиной воронки. Сам слоник не трансформируется.

Шестой вариант мы условно обозначили как «разрезание слоника» (рис. 1, Ж). Приведем этот случай более подробно в виде описания про­цесса преобразования ситуации. Описание дается на примере словесного отчета одного из наших испытуемых: этот отчет в главном совпадает с отчетами других испытуемых.

Конус сразу видится как воронка, слоник — в его истинном поло­жении. Карандаш видится то слегка наклоненным, то изогнутым. При фиксации конуса, а затем переводе взора на карандаш конус «пытается приподняться». Внезапно испытуемый начинает видеть карандаш под полом. Отношения карандаша и слоника испытуемый воспринять не ус­певает — слоник тоже «уходит» под пол, карандаш все еще на спине ело-

332                    Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия

ника. Испытуемый и на этот раз не успевает отчитаться в подробностях картины — карандаш «разрезает» спину слоника. Картина очень реаль­ная, она обладает «изумительной устойчивостью» — даже можно видеть (несуществующие сенсорно!) стенки «выреза» в спине. Порой эта карти­на несколько меняется: слоник как бы становится сахарным и «подтаи­вает» в том месте, где сквозь него видится карандаш. При длительном разглядывании у испытуемого возникает впечатление, что хобот «пыта­ется задраться». Если переставить слоника головой от наблюдателя — «ноги пытаются вывернуться». Но, как утверждает испытуемый, «слон все время остается слоном».

Процесс трансформации в описанном случае особенно интересен потому, что позволяет увидеть динамику перцептивного переосмысления ситуации. То, что в других случаях выступало как конечный продукт трансформации (»наклон» или «изгиб карандаша»), здесь выступает как промежуточные формы, как перцептивные пробы, в дальнейшем отбра­сываемые.

Только двое (из 19) испытуемых не искали выхода из «геометри­ческого» противоречия, «спокойно» относились к тому, что карандаш одновременно и наклонен по отношению к полу, и параллелен ему. Вос­приятие возникшей ситуации всеми остальными испытуемыми строилось в соответствии с объективно пространственными отношениями, что и выразилось в своеобразных «выходах» из проблемной ситуации. Каждый из остальных пяти вариантов не противоречит предметной целостности воспринимаемого: первый — за счет «удвоения» ситуации и тем самым устранения конфликта, второй — за счет иллюзорного изгиба, там, где нет четких ориентиров параллельности карандаша плоскости пола, чет­вертый — за счет зрительного отрыва карандаша от поверхности конуса, пятый — за счет большего «углубления» слоника, шестой — за счет «про-резания» фигурки.

Эта и предыдущие демонстрации показывают, что «семантико-ло­гическая» регуляция действует внутри самого процесса порождения про­странственного образа. Они иллюстрируют единство пространственного формообразования и опредмечивания зрительного поля. Конечно, «гео­метрические», «физические» и т.п. нормы — это лишь условный термин, служащий для дифференциального описания феноменологии. Прочесть истинные формулировки семантических правил, диктующих то или иное опредмечивание зрительного поля, — задача будущих исследований.

А . Д . Логвиненко ЗРЕНИЕ БЕЗ СЕТЧАТКИ ¹

Изучение восприятия при оптических трансформациях сетчаточного изображения привело к постановке ряда фундаментальных теоретических проблем в психологии познавательных процессов. Прежде всего возника­ет вопрос о том, каковы адаптивные возможности зрительной системы. Создается впечатление, что сколь угодно сложные пространственные трансформации сетчаточных изображений могут быть преодолены в про­цессе адаптации. Иными словами, информация, необходимая для построе­ния адекватного предметного образа, может быть извлечена из сколь угод­но сильно трансформированного сетчаточного изображения. Возникает со­блазн поставить проблему следующим образом: а является ли вообще необходимым собственно сетчаточное изображение для построения адек­ватного зрительного образа? Современная психология восприятия распола­гает экспериментальными данными, которые наводят на мысль о том, что ответ на поставленный вопрос может быть отрицательным. На первый взгляд, предположение о том, что зрение возможно без сетчатки, кажется фантастичным, если не абсурдным. Однако успехи в области зрительного протезирования заставляют по иному отнестись к этой проблеме.

Попытки вернуть зрение слепорожденным или утратившим его в результате травмы разворачиваются в настоящее время в двух направ­лениях. Во-первых, интенсивно исследуются центральные (корковые) фосфены. Известно, что если подвергнуть прямому электрическому раз­дражению нейроны 17-го поля коры больших полушарий, пациент будет переживать световые вспышки (фосфены), пространственная локализа­ция которых строго определяется местоположением нейрона. Идея состо­яла в том, чтобы, используя электростимулятор, задавать конфигурацию фосфенов, соответствующую форме объекта, и тем самым вернуть паци­енту возможность зрительно различать предметы. В силу ряда причин

¹ Логвиненко А.Д. Зрительное восприятие пространства. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 89-96.

334                    Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия

существенного продвижения в этом направлении получено не было. Вто­рой путь — метод зрительно-тактильной замены — оказался более удач­ным. Суть этого подхода состоит в создании «кожного зрения». В общих чертах метод заключается в следующем. На спине или животе пациента крепится матрица вибротактильных датчиков. Элементом этой матрицы является датчик, который наносит легкий механический удар с опреде­ленной частотой. Сила удара и частота подбираются с таким расчетом, чтобы тактильные ощущения при длительной вибростимуляции были достаточно комфортны и не подвергались адаптации. С помощью вибро­тактильной матрицы можно создавать пространственные узоры тактиль­ных ощущений, которые мы будем называть паттернами. Паттерны формируются с помощью телевизионной камеры. Интенсивность вибро­тактильного удара кодирует яркость в соответствующей точке простран­ства. Проводя аналогию с телевидением, можно сказать, что изображе­ние с телевизионной камеры подается не на экран электронно-лучевой трубки, а на поверхность кожи испытуемого.

Первые впечатления испытуемого, снабженного такой системой, сводятся к ощущениям щекотки. Однако спустя некоторое время это переживание сменяется отчетливым ощущением конфигураций, задава­емых матрицей. Испытуемый начинает отличать вертикальную линию от горизонтальной, возникает способность опознавать некоторые элементар­ные фигуры. Наиболее важная особенность этих ощущений, которая про­является после некоторого периода адаптации, состоит в том, что они пе­рестают переживаться как тактильные ощущения, локализованные на границе тела и окружающего пространства, а объективируются и выно­сятся вовне.

Большой интерес представляют записи аспиранта философского фа­культета Нью-Йоркского университета Гварниеро, слепого от рождения, который в течение трех недель адаптировался к тактильному «зрению»¹. Прежде всего, обращает на себя внимание та настойчивость, с которой он подчеркивает «нетактильный» характер переживаемых образов. «Хотя стимулировалась лишь соматосенсорная кора», — пишет он, — «тем не менее переживаемое качество ощущений никак нельзя назвать качеством, присущим тактильным ощущениям. Вместо того, чтобы вводить новое сло­во, или употреблять такие слова, как «осязание» или «прикосновение», я буду пользоваться словом «видеть» для описания того, что я ощущал»². За­писи Гварниеро во многом напоминают дневники самонаблюдений, кото­рые вели испытуемые в экспериментах с хронической адаптацией к опти­ческим трансформациям. Они представляют систематический отчет о том, как происходило перцептивное научение в этой ситуации, т.е. как восста­навливалась способность адекватно воспринимать предметный мир.

---

Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 109; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!