Митрич – старик работник, отставной солдат.
Кума Анисьи.
Изба Петра. Зима. После второго действия прошло девять месяцев. Анисья ненарядная сидит за станом, ткет. Анютка на печи. Митрич, старик работник.
Явление первое
Митрич (входит медленно, раздевается). О, господи помилуй! Что ж, не приезжал хозяин‑то?
Анисья. Чего?
Митрич. Микита‑то из города не бывал?
Анисья. Нету.
Митрич. Загулял, видно. О господи!
Анисья. Убрался на гумне‑то?
Митрич. А то как же? Все как надо убрал, соломкой прикрыл. Я не люблю как‑нибудь. О господи! Микола милослевый! (Ковыряет мозоли.) А то бы пора ему и быть.
Анисья. Чего ему торопиться. Деньги есть, гуляет с девкой, я чай…
Митрич. Деньги есть, так чего ж не гулять. Акулина‑то почто в город поехала?
Анисья. А ты спроси ее, зачем туда нелегкая понесла.
Митрич. В город‑то зачем? В городу всего много, только бы было на что. О господи!
Анютка. Я, матушка, сама слышала. Полушальчик, говорит, тебе куплю, однова дыхнуть, куплю, говорит; сама, говорит, выберешь. И убралась она хорошо как: безрукавку плисовую надела и платок французский.
Анисья. Уж и точно девичий стыд до порога, а переступила – и забыла. То‑то бесстыжая!
Митрич. Вона! Чего стыдиться‑то? Деньги есть, так и гуляй. О господи! Ужинать‑то рано, что ли?
Анисья молчит. Пойти погреться пока что. (Лезет на печь.) О господи, матерь пресвятая богородица, Микола‑угодник!
|
|
|
Явление второе
Те же и кума.
Кума (входит). Не ворочался, видно, твой‑то?
Анисья. Нету.
Кума. Пора бы. В наш трактир не заехал ли. Сестра Фекла сказывала, матушка моя, стоят там саней много из города.
Анисья. Анютка! а Анютка!
Анютка. Чего?
Анисья. Сбегай ты, донюшка, в трактир, посмотри, уж не туда ли он спьяна заехал?
Анютка (спрыгивает с печи, одевается). Сейчас.
Кума. И Акулину с собой взял?
Анисья. А то бы ехать незачем. Из‑за нее дела нашлись. В банку, говорит, надо, получка вышла, а все только она его путает.
Кума (качает головой). Уж и что говорить.
Молчание.
Анютка (в дверях). А коли там, сказать что?
Анисья. Ты посмотри только, там ли?
Анютка. Ну что ж, я живо слетаю. (Уходит.)
Явление третье
Анисья, Митрич и кума. Долгое молчание.
Митрич (рычит). О господи, Микола милослевый.
Кума (вздрагивая). Ох, напугал. Это кто ж?
Анисья. Да Митрич, работник.
Кума. Ох, натращал как! Я и забыла. А что, кума, сказывали, сватают Акулину‑то.
Анисья (вылезает из‑за стана к столу). Посыкнулись было из Дедлова, да, видно, слушок‑то есть и у них, посыкнулись было, да и молчок; так и запало дело. Кому же охота?
Кума. А из Зуева‑то Лизуновы?
Анисья. Засылка была. Да тоже не сошлось. Он и к себе не примает.
|
|
|
Кума. А отдавать бы надо.
Анисья. Уж как надо‑то. Не чаю, кума, как со двора спихнуть, да не паит дело‑то. Ему неохота. Да и ей тоже. Не нагулялся, видишь, еще с красавой‑то с своей.
Кума. И‑и‑и! грехи. Чего вздумать нельзя. Вотчим ведь ей.
Анисья. Эх, кума. Оплели меня, обули так ловко, что и сказать нельзя. Ничего‑то я сдуру не примечала, ничего‑то я не думала, так и замуж шла. Ничегохонько не угадывала, а у них согласье уж было.
Кума. О‑о, дело‑то какое!
Анисья. Дальше – больше, вижу, от меня хорониться стали. Ах, кума, и уж тошно ж мне, тошно житье мое было. Добро б не любила я его.
Кума. Да что уж и говорить.
Анисья. И больно ж мне, кума, от него обиду такую терпеть. Ох, больно!
Кума. Что ж, сказывают, и на руку ерзок стал?
Анисья. Всего есть. Бывало, во хмелю смирен был. Зашибал он и допрежде того, да все, бывало, хороша я ему была, а нынче как надуется, так и лезет на меня, стоптать ногами хочет. Намедни в косы руками увяз, насилу вырвалась. А уж девка хуже змеи, и как только таких злющих земля родит.
Кума. О‑о‑о! Кума, болезная ж ты, погляжу я на тебя! Каково ж терпеть; нищего приняла, да он над тобой так измываться будет. Ты что ж ему укороту не сделаешь?
|
|
|
Анисья. Ох, кумушка милая! С сердцем своим что сделаю. Покойник на что строг был, а все ж я как хотела, так и вертела, а тут не могу, кумушка. Как увижу его, так и сердце все сойдет. Нет у меня против него и смелости никакой. Хожу перед ним, как куренок мокрый.
Кума. О‑о, кума! Да это, видно, сделано над тобой что. Матрена‑то, сказывают, этими делами занимается. Должно, она.
Анисья. Да уж я и сама, кума, думаю. Ведь как обидно другой раз. Кажется, разорвала б его. А увижу его, – нет, не поднимается на него сердце.
Кума. Видимое дело, напущено. Долго ль, матушка моя, испортить человека. То‑то, погляжу я на тебя, куда что делось.
Анисья. Вовсе в лутошку ноги сошлись. А на дуру‑то, на Акулину, погляди. Ведь растрепа‑девка, нехалявая, а теперь погляди‑ка. Откуда что взялось. Да нарядил он ее. Расфуфырилась, раздулась, как пузырь на воде. Тоже, даром что дура, забрала себе в голову: я, говорит, хозяйка. Дом мой. Батюшка на мне его и женить хотел. А уж зла, боже упаси. Разозлится, с крыши солому роет.
Кума. О‑ох, житье твое, кума, погляжу. Завидуют тоже люди. Богаты, говорят. Да, видно, матушка моя, и через золото слезы льются.
Анисья. Есть чему завидовать. Да и богатство‑то все так прахом пройдет. Мотает денежки, страсть.
|
|
|
Кума. Да что не ты, кума, больно просто пустила? Деньги твои.
Анисья. Кабы ты все знала. А то сделала я промашку одну.
Кума. Я бы, кума, на твоем месте прямо до начальника до большого дошла. Деньги твои. Как же он может мотать? Таких правов нет.
Анисья. На это нынче не взирают.
Кума. Эх, кума, посмотрю я на тебя. Ослабла ты.
Анисья. Ослабла, милая, совсем ослабла. Замотал он меня. И сама ничего не знаю. О‑о, головушка моя бедная!
Кума. Никак, идет кто? (Прислушивается. Отворяется дверь, и входит Аким.)
Явление четвертое
Те же и Аким.
Аким (крестится, обивает лапти и раздевается). Мир дому сему. Здорово живете? Здорово, тетенька.
Анисья. Здорово, батюшка. Из двора, что ль? Проходи, раздевайся.
Аким. Думал, тае, дай, значит, схожу, тае, к сынку, к сынку пройду. Не рано пошел, пообедал, значит, пошел; ан снежно как, тае, тяжко, идти тяжко, вот и, тае, запоздал, значит. А сынок дома? Дома сынок то есть?
Анисья. Нетути; в городу.
Аким (садится на лавку). Дельце до него, то есть, тае, дельце. Сказывал, значит, ему намедни, тае, значит, об нужде сказывал, лошаденка извелась, значит, лошаденка‑то. Объегорить, тае, надоть, лошаденку‑то какую ни на есть, лошаденку‑то. Вот и, тае, пришел, значит.
Анисья. Сказывал Микита. Приедет, потолкуете. (Встает к печи.) Поужинай, а он подъедет. Митрич, иди ужинать, а Митрич?
Митрич (рычит, просыпается). Чего?
Анисья. Ужинать.
Митрич. О господи, Микола милослевый!
Анисья. Иди ужинать.
Кума. Я пойду. Прощавайте. (Уходит.)
Явление пятое
Аким, Анисья и Митрич.
Митрич (слезает). И не видал, как заснул. О господи, Микола‑угодник! Здорово, дядя Аким.
Аким. Э! Митрич! Ты что же, значит, тае?
Митрич. Да вот в работниках, у Никиты, у сына у твоего, живу.
Аким. Ишь ты! Значит, тае, в работниках у сына‑то. Ишь ты!
Митрич. То в городу жил у купца, да пропился там. Вот и пришел в деревню. Причалу у меня нет, ну и нанялся. (Зевает.) О господи!
Аким. Что ж, тае, али, тае, Микишка‑то что делает? Дело, значит, еще какое, что работника, значит, тае, работника нанял?
Анисья. Какое ему дело? То управлялся сам, а нынче не то на уме, вот и работника взял.
Митрич. Деньги есть, так что ж ему…
Аким. Это, тае, напрасно. Вот это совсем, тае, напрасно. Напрасно это. Баловство, значит.
Анисья. Да уж избаловался, избаловался, что и беда.
Аким. То‑то, тае, думается, как бы получше, тае, а оно, значит, хуже. В богатстве‑то избалуется человек, избалуется.
Митрич. С жиру‑то и собака бесится. С жиру как не избаловаться! Я вон с жиру‑то как крутил. Три недели пил без просыпу. Последние портки пропил. Не на что больше, ну и бросил. Теперь зарекся. Ну ее.
Аким. А старуха‑то, значит, твоя где же?..
Митрич. Старуха, брат, моя к своему месту пристроена. В городу по кабакам сидит. Щеголиха тоже – один глаз выдран, другой подбит, и морда на сторону сворочена. А тверезая, в рот ей пирога с горохом, никогда не бывает.
Аким. О‑о! Что же это?!
Митрич. А куда же солдатской жене место? К делу своему пределена.
Молчание.
Аким (к Анисье). Что ж Никита‑то в город, тае, повез что, продавать, значит, повез что?
Анисья (накрывает на стол и подает). Порожнем поехал. За деньгами поехал, в банке деньги брать.
Аким (ужинает). Что ж вы их, тае, деньги‑то куда еще пределить хотите, деньги‑то?
Анисья. Нет, мы не трогаем. Только двадцать или тридцать рублей; вышло, так взять надо.
Аким. Взять надо? Что ж их брать‑то, тае, деньги‑то? Нынче, значит, тае, возьмешь, завтра, значит, возьмешь, – так все их и, тае, переберешь, значит.
Анисья. Это окромя получай. А деньги все целы.
Аким. Целы? Как же, тае, целы? Ты бери их, а они, тае, целы. Как же, насыпь ты, тае, муки, значит, и всё, тае, в рундук, тае, или амбар, да и бери ты оттуда муку‑то, – что ж она, тае, цела будет? Это, значит, не тае. Обманывают они. Ты это дознайся, а то обманут они. Как же целы? Ты, тае, бери, а они целы.
Анисья. Уж я и не знаю. Нам тогда Иван Мосеич присудил. Положите, говорит, деньги в банку – и деньги целее, и процент получать будете.
Митрич (кончил есть). Это верно. Я у купца жил. У них всё так. Положи деньги да и лежи на печи, получай.
Аким. Чудно, тае, говоришь ты. Как же, тае, получай, ты, тае, получай, а им, значит, тае, с кого же, тае, получать‑то? Деньги‑то?
Анисья. Из банки деньги дают.
Митрич. Это что? Баба, она раздробить не может. А ты гляди сюда, я тебе все толки найду. Ты помни. У тебя, примерно, деньги есть, а у меня, примерно, весна пришла, земля пустует, сеять нечем, али податишки, что ли. Вот я, значит, прихожу к тебе. Аким, говорю, дай красненькую, а я уберусь с поля, тебе к покрову отдам да десятину уберу за уваженье. Ты, примерно, видишь, что у меня есть с чего потянуть: лошаденка ли, коровенка, ты и говоришь: два ли, три ли рубля отдай за уваженье, да и всё. У меня осел на шее, нельзя обойтись. Ладно, говорю, беру десятку. Осенью переверт делаю, приношу, а три рубля ты окроме с меня лупишь.
Аким. Да ведь это, значит, тае, мужики кривье как‑то, тае, делают, коли кто, тае, бога забыл, значит. Это, значит, не к тому.
Митрич. Ты погоди. Она сейчас к тому же натрафит. Ты помни. Теперича, значит, ты так‑то сделал, ободрал меня, значит, а у Анисьи деньги, примерно, залежные. Ей девать некуда, да и бабье дело – не знает, куда их пределить. Приходит она к тебе; нельзя ли, говорит, и на мои деньги пользу сделать. Что ж, можно, говоришь. Вот ты и ждешь. Прихожу я опять на лето. Дай, говорю, опять красненькую, а я с уважением… Вот ты и смекаешь: коли шкура на мне еще не ворочена, еще содрать можно, ты и даешь Анисьины деньги. А коли, примерно, нет у меня ни шиша, жрать нечего, ты, значит, разметку делаешь, видишь, что содрать нечего, сейчас и говоришь: ступай, брат, к богу, а изыскиваешь какого другого, опять даешь и свои и Анисьины пределяешь, того обдираешь. Вот это и значит самая банка. Так она кругом и идет. Штука, брат, умственная.
Аким (разгорячись). Да это что ж? Это, тае, значит, скверность. Это мужики, тае, делают так, мужики и то, значит, за грех, тае, почитают. Это, тае, не по закону, не по закону, значит. Скверность это. Как же ученые‑то, тае…
Митрич. Это, брат, у них самое любезное дело. А ты помни. Вот кто поглупей, али баба, да не может сам деньги в дело произвесть, он и несет в банку, а они, в рот им ситного пирога с горохом, цапают да этими денежками и облупляют народ‑то. Штука умственная!
Аким (вздыхая). Эх, посмотрю я, тае, и без денег, тае, горе, а с деньгами, тае, вдвое. Как же так. Бог трудиться велел. А ты, значит, тае, положил в банку деньги, да и спи, а деньги тебя, значит, тае, поваля кормить будут. Скверность это, значит, не по закону это.
Митрич. Не по закону? Это, брат, нынче не разбирают. А как еще околузывают‑то дочиста. То‑то и дело‑то.
Аким (вздыхает). Да уж, видно, время, тае, подходит. Тоже сортиры, значит, тае, посмотрел я в городу. Как дошли то есть. Выглажено, выглажено, значит, нарядно. Как трактир исделано. А ни к чему. Всё ни к чему. Ох, бога забыли. Забыли, значит. Забыли, забыли мы бога‑то, бога‑то. Спасибо, родная, сыт, доволен.
Вылезают из‑за стола; Митрич лезет на печь.
Анисья (убирает посуду и ест). Хоть бы отец усовестил, да и сказывать‑то стыдно.
Аким. Чего?
Анисья. Так, про себя.
Явление шестое
Те же и Анютка. Анютка входит.
Аким. А! умница. Все хлопочешь! Перезябла, я чай?
Анютка. И то озябла страсть. Здорово, дедушка.
Анисья. Ну, что? Тама?
Анютка. Нету. Только Андриян там из города, сказывал, видел их еще в городу, в трактире. Батя, говорит, пьяный‑распьяный.
Анисья. Есть хочешь, что ли? На вот.
Анютка (идет к печи). Уж и холодно же. И руки зашлись.
Аким разувается. Анисья перемывает ложки.
Анисья. Батюшка!
Аким. Чего скажешь?
Анисья. Что ж, Маришка‑то хорошо живет?
Аким. Ничаво. Живет. Бабочка, тае, умная, смирная, живет, значит, тае, старается. Ничаво. Бабочка, значит, истовая, и всё, тае, старательная и, тае, покорлива, Бабочка, значит, ничаво, значит.
Анисья. А что, сказывали, с вашей деревни, Маринкиному мужу родня, нашу Акулину сватать хотели. Что, не слыхать?
Аким. Это Мироновы? Болтали бабы чтой‑то. Да невдомек, значит. Притаманно, значит, не знаю, тае. Старухи что‑то сказывали. Да не памятлив я, не памятлив, значит. А что ж, Мироновы, тае, мужики, значит, тае, ничего.
Анисья. Уж не чаю, как просватать бы поскорее.
Аким. А что?
Анютка (прислушивается). Приехали.
Явление седьмое
Те же и Никита. (Входит Никита пьяный с мешком и узлом под мышкой и с покупками в бумаге, отворяет дверь и останавливается.)
Анисья. Ну, не замай их. (Продолжает мыть ложки и не поворачивает головы, когда отворяется дверь.)
Никита. Анисья, жена! Кто приехал?
Анисья взглядывает и отворачивается. Молчит.
Никита (грозно). Кто приехал? Аль забыла?
Анисья. Будет форсить‑то. Иди.
Никита (еще грознее). Кто приехал?
Анисья (подходит к нему и берет за руку). Ну, муж приехал. Иди в избу‑то.
Никита (упирается). То‑то, муж. А как звать мужа‑то? Говори правильно.
Анисья. Да ну тебя – Микитой.
Никита. То‑то! Невежа – по отчеству говори.
Анисья. Акимыч. Ну!
Никита (всё в дверях). То‑то. Нет, ты скажи, фамилия как?
Анисья (смеется и тянет за руку). Чиликин. Эка надулся!
Никита. То‑то. (Удерживается за косяк.) Нет, ты скажи, какой ногой Чиликин в избу ступает?
Анисья. Ну, буде – настудишь.
Никита. Говори, какой ногой ступает? Обязательно сказать должна.
Анисья (про себя). Надоест теперь. Ну, левой. Иди, что ль.
Никита. То‑то.
Анисья. Ты глянь‑ка, в избе‑то кто.
Никита. Родитель? Что ж, я родителем не гнушаюсь. Родителю могу уважение исделать. Здорово, батюшка. (Кланяется ему и подает руку.) Наше вам почтение.
Аким (не отвечая). Вино‑то, вино‑то, значит, что делает. Скверность!
Никита. Вино? Что выпил? Это окончательно виноват, выпил с приятелем, проздравил.
Анисья. Иди ложись, что ль.
Никита. Жена, где я стою, говори.
Анисья. Ну, ладно, иди ложись.
Никита. Я еще самовар с родителем пить буду. Ставь самовар. Акулина, иди, что ль.
Явление восьмое
Те же и Акулина.
Акулина (нарядная, идет с покупками. К Никите). Ты что ж все расшвырял. Пряжа‑то где?
Никита. Пряжа? Пряжа там. Эй, Митрич! Где ты там? Заснул? Иди лошадь убери.
Аким. (не видит Акулины и глядит на сына). Что делает‑то! Старик, значит, тае, уморился, значит, молотил, а он, тае, надулся. Лошадь убери. Тьфу! Скверность!
Митрич. (слезает с печи, обувает валенки). О господи милослевый! На дворе лошадь‑то, что ль? Уморил, я чай. Ишь, дуй его горой, налакался как. Доверху. О господи! Микола‑угодник. (Надевает шубу и идет на двор.)
Никита. (садится). Ты меня, батюшка, прости. Выпил, это точно, ну, что ж делать? И курица пьет. Так, что ль? А ты меня прости. Что ж, Митрич – он не обижается, он уберет.
Анисья. Вправду ставить самовар‑то?
Никита. Ставь. Родитель пришел, я с ним говорить хочу, чай пить буду. (К Акулине.) Покупку‑то всю вынесла?
Акулина. Покупку? Свое взяла, а то в санях. Вот это на, не моя. (Кидает на стол сверток и убирает в сундук покупку. Анютка смотрит, как Акулина укладывает; Аким не глядит на сына и убирает онучи и лапти на печь.)
Анисья. (уходит с самоваром). И так полон сундук, – еще накупил.
Явление девятое
Аким, Акулина, Анютка и Никита.
Никита (берет на себя трезвый вид). Ты, батюшка, на меня не обижайся. Ты думаешь, я пьян. Я положительно все могу. Потому пей, да ума не теряй. Я с тобой, батюшка, сейчас разговаривать могу. Все дела помню. Насчет денег приказывал, лошаденка извелась – помню. Это все возможно. Это все у нас в руках. Если бы сумма денег требовалась огромадная, тогда можно было бы повременить, а то это все могу! Вот они!
Аким (продолжает возиться с оборками). Эх, малый, тае, значит, вешний путь, тае, не дорога…
Никита. Это ты к чему? С пьяным речь не беседа? Да ты не сумлевайся. Чайку попьем. А я все могу, положительно все дела исправить могу.
Аким (качает головой). Э, эх‑хе‑хе!
Никита. Деньги, вот они. (Лезет в карман, достает бумажник, вертит бумажки, достает десятирублевую.) Бери на лошадь. Бери на лошадь, я родителя не могу забыть. Обязательно не оставлю. Потому родитель. На, бери. Очень просто. Не жалею. (Подходит и сует Акиму деньги. Аким не берет денег.)
Никита (хватает за руку). Бери, говорят, когда даю, я не жалею.
Аким. Не могу, значит, тае, брать и не могу, тае, говорить с тобой, значит. Потому в тебе, тае, образа нет, значит.
Никита. Не пущу. Бери. (Сует Акиму в руку деньги.)
Явление десятое
Те же и Анисья.
Анисья (входит и останавливается). Да ты уж возьми. Ведь не отстанет.
Аким (берет, качая головой). Эх, вино‑то! Не человек, значит…
Никита. Вот так‑то лучше. Отдашь – отдашь, а не отдашь – бог с тобой. Я вот как! (Видит Акулину.) Акулина, покажь гостинцы‑то.
Акулина. Чего?
Никита. Покажь гостинцы.
Акулина. Гостинцы‑то? Что их показывать. Я уж убрала.
Никита. Достань, говорю: Анютке поглядеть лестно. Покажь, говорю, Анютке. Полушальчик‑то развяжи. Подай сюда.
Аким. О‑ох, смотреть тошно! (Лезет на печь.)
Акулина (достает и кладет на стол). Ну на, что их смотреть‑то?
Анютка. Уж хороша же! Эта не хуже Степанидиной.
Акулина. Степанидиной? Куда Степанидина против этой годится. (Оживляясь и развертывая.) Глянь‑ка сюда, доброта‑то… Французская.
Анютка. И ситец же нарядный! У Машутки такой, только тот светлее, по лазоревому полю. Эта страсть хороша.
Никита. То‑то!
Анисья проходит сердито в чулан, возвращается с трубой и столешником и подходит к столу.
Анисья. Ну вас, разложили.
Никита. Ты глянь‑ка сюда!
Анисья. Чего мне глядеть! Не видала я, что ль? Убери ты. (Смахивает рукой на пол полушалъчик.)
Акулина. Ты что швыряешься?.. Ты своим швыряй. (Поднимает.)
Никита. Анисья! Мотри!
Анисья. Чего смотреть‑то?
Никита. Ты думаешь, я тебя забыл. Гляди сюда. (Показывает сверток и садится на него.) Тебе гостинец. Только заслужи. Жена, где я сижу?
Анисья. Будет куражиться‑то. Не боюсь я тебя. Что ж, ты на чьи деньги гуляешь да своей жирехе гостинцы купляешь? На мои.
Акулина. Как же, твои! Украсть хотела, да не пришлось. Уйди, ты! (Хочет пройти, толкает.)
Анисья. Ты что толкаешься‑то? Я те толкану.
Акулина. Толкану? Ну‑ка, сунься. (Напирает на нее.)
Никита. Ну, бабы, бабы. Буде! (Становится между ними.)
Акулина. Тоже лезет. Молчала бы, про себя бы знала. Ты думаешь, не знают?
Анисья. Что знают? Сказывай, сказывай, что знают!
Акулина. Дело про тебя знаю.
Анисья. Шлюха ты, с чужим мужем живешь.
Акулина. А ты своего извела.
Анисья (бросается на Акулину). Брешешь.
Никита (удерживает). Анисья! Забыла?
Анисья. Что стращаешь? Не боюсь я тебя.
Никита. Вон! (Поворачивает Анисью и выталкивает.)
Анисья. Куда я пойду? Не пойду я из своего дома.
Никита. Вон, говорю. И ходить не смей.
Анисья. Не пойду. (Никита толкает. Анисья плачет и кричит, цепляясь за дверь.) Что ж это, из своего дома взашей гонят? Что ж ты, злодей, делаешь? Думаешь, на тебя и суда нет. Погоди ж ты!
Никита. Ну, ну!
Анисья. К старосте, к уряднику пойду.
Никита. Вон! говорю. (Выталкивает.) Анисья (из‑за двери). Удавлюсь!
Явление одиннадцатое
Никита, Акулина, Анютка и Аким.
Никита. Небось.
Анютка. О‑о‑о! Матушка милая, родимая. (Плачет.)
Никита. Как же, испугался я ее очень. Ты чего плачешь? Придет небось! Поди самовар погляди.
Анютка выходит.
Явление двенадцатое
Никита, Аким и Акулина.
Акулина (собирает покупку, складывает). Ишь, подлая, загваздала как! Погоди ж ты, я ей безрукавку изрежу. Пра, изрежу.
Никита. Выгнал я ее, ну чего ж ты?
Акулина. Новую шаль испачкала. Пра, сука, кабы она не ушла, я бельмы‑то бы ей повыдрала.
Никита. Будет серчать. Тебе что серчать‑то? Кабы я ее любил?
Акулина. Любил? Есть кого любить, толстомордую‑то. Бросил бы ее тогда, ничего б не было. Согнал бы ее к черту. А дом все равно мой и деньги мои. Тоже хозяйка, говорит, хозяйка, какая она мужу хозяйка? Душегубка она, вот кто. С тобой то же сделает.
Никита. Ох, бабий кадык не заткнешь ничем. Что болтаешь, сама не знаешь.
Акулина. Нет, знаю. Не стану с ней жить. Сгоню со двора. Не может она со мной жить. Хозяйка тоже. Не хозяйка она, острожная шкура.
Никита. Да буде. Чего тебе с ней делить? Ты на нее не гляди. На меня гляди. Я хозяин. Что хочу, то и делаю. Ее разлюбил, тебя полюбил. Кого хочу, того люблю. Моя власть. А ей арест. Она у меня вот где. (Показывает под ноги.) Эх, гармошки нет!
На печи калачи,
На приступке каша,
А мы жить будем
И гулять будем;
А смерть придет,
Помирать будем.
На печи калачи,
На приступке каша…
Явление тринадцатое
Те же и Митрич (входит, раздевается и лезет на печь).
Митрич. Подрались, видно, опять бабы‑то! Поцапались. О господи! Микола милослевый.
Аким (сидит с краю на печи, достает онучи, лапти и обувается). Пролезай, пролезай в угол‑то.
Митрич (лезет). Все не разделят, видно. О господи!
Никита. Достань наливку‑то. С чаем выпьем.
Явление четырнадцатое
Те же и Анютка.
Анютка (входит; к Акулине). Нянька, самовар уходить хочет.
Никита. А мать где?
Анютка. Она в сенцах стоит, плачет.
Никита. То‑то. Зови ее, вели самовар несть. Да давай, Акулина, посуду‑то.
Акулина. Посуду‑то? Ну что ж. (Собирает посуду.)
Никита (достает наливку, баранки, селедки). Это, значит, себе, это бабе пряжа, карасин там в сенях. А вот и деньги. Постой. (Берет счеты.) Сейчас смекну. (Кидает.) Мука пшеничная восемь гривен, масло постное… Батюшке 10 рублев. Батюшка! Иди чай пить.
Молчание. Аким сидит на печи и перевивает оборы.
Явление пятнадцатое
Те же и Анисья.
Анисья (вносит самовар). Куда ставить‑то?
Никита. Ставь на стол. Что, али сходила к старосте? То‑то, говори да и откусывай. Ну, будет серчать‑то. Садись, пей. (Наливает ей рюмку.) А вот и гостинчик тебе. (Подает сверток, на котором сидел. Анисья берет молча, качая головой.)
Аким (слезает и надевает шубу; подходит к столу, кладет на него бумажку). На деньги твои. Прибери.
Никита (не видит бумажку). Куда собрался одемши‑то?
Аким. А пойду, пойду я, значит, простите Христа ради. (Берет шапку и кушак.)
Никита. Вот‑те на! Куда пойдешь‑то ночным делом?
Аким. Не могу я, значит, тае, в вашем доме, тае, не могу, значит, быть, быть не могу, простите.
Никита. Да куда ж ты от чаю‑то?
Аким (подпоясывается). Уйду, потому, значит, нехорошо у тебя, значит, тае, нехорошо, Микишка, в доме, тае, нехорошо. Значит, плохо ты живешь, Микишка, плохо. Уйду я.
Никита. Ну, буде толковать. Садись чай пить.
Анисья. Что ж это, батюшка, перед людьми стыдно будет. На что ж ты обижаешься?
Аким. Обиды мне, тае, никакой нет, обиды нет, значит, а только что, тае, вижу я, значит, что к погибели, значит, сын мой, к погибели сын, значит.
Никита. Да какая погибель? Ты докажь.
Аким. Погибель‑то, погибель, весь ты в погибели. Я тебе летось что говорил?
Никита. Да мало ты что говорил.
Аким. Говорил я тебе, тае, про сироту, что обидел ты сироту, Марину, значит, обидел.
Никита. Эк помянул. Про старые дрожжи не поминать двожди, то дело прошло…
Аким (разгорячись). Прошло? Не, брат, это не прошло. Грех, значит, за грех цепляет, за собою тянет, и завяз ты, Микишка, в грехе. Завяз ты, смотрю, в грехе. Завяз ты, погруз ты, значит.
Никита. Садись чай пить, вот и разговор весь.
Аким. Не могу я, значит, тае, чай пить. Потому от скверны от твоей, значит, тае, гнусно мне, дюже гнусно. Не могу я, тае, с тобой чай пить.
Никита. И, канителит. Иди к столу‑то.
Аким. Ты в богатстве, тае, как в сетях. В сетях ты, значит. Ах, Микишка, душа надобна!
Никита. Какую ты имеешь полную праву в моем доме меня упрекать? Да что ж ты в самом деле пристал? Что я тебе мальчик дался, за виски драть! Нынче уж это оставили.
Аким. Это точно, слыхал я нынче, что и тае, что и отцов за бороду трясут, значит, да на погибель это, на погибель, значит.
Никита (сердито). Живем, у тебя не просим, а ты ж к нам пришел с нуждой.
Аким. Деньги? Деньги твои вон они. Побираться, значит, пойду, а не тае, не возьму, значит.
Никита. Да буде. И что серчаешь, компанию расстраиваешь. (Удерживает за руку.)
Аким (взвизгивает). Пусти, не останусь. Лучше под забором переночую, чем в пакости в твоей. Тьфу, прости господи! (Уходит.)
Явление шестнадцатое
Никита, Акулина, Анисья и Митрич.
Никита. Вот на!
Явление семнадцатое
Те же и Аким.
Аким (отворяет дверь). Опамятуйся, Никита. Душа надобна. (Уходит.)
Явление восемнадцатое
Никита, Акулина, Анисья и Митрич.
Акулина (берет чашки). Что ж, наливать, что ль?
Все молчат.
Митрич (рычит). О господи, помилуй мя грешного!
Все вздрагивают.
Никита (ложится на лавку). Ох, скучно, скучно, Акулька! Где ж гармошка‑то?
Акулина. Гармошка‑то? Ишь, хватился. Да ты ее чинить отдал. Я налила, пей.
Никита. Не хочу я. Тушите свет… Ох, скучно мне, как скучно! (Плачет.)
Занавес
Действие четвертое
Лица четвертого действия
Никита.
Матрена.
Анисья.
Анютка.
Митрич.
Соседка.
Кума.
Сват– угрюмый мужик.
Осень. Вечер. Месяц светит. Внутренность двора. В середине сенцы, направо теплая изба и ворота, налево холодная изба и погреб. В избе слышны говор и пьяные крики. Соседка выходит из сеней, манит к себе Анисьину куму.
Явление первое
Кума и соседка.
Соседка. Чего ж Акулина‑то не вышла?
Кума. Чего не вышла? И рада бы вышла, да недосуг, слышь. Приехали сваты невесту смотреть, а она, матушка моя, в холодной лежит и глаз не кажет, сердечная.
Соседка. Да что ж так?
Кума. С глазу, говорит, живот схватило.
Соседка. Да неужто?!
Кума. А то что ж. (Шепчет на ухо.)
Соседка. Ну? Вот грех‑то. А ведь дознаются сваты.
Кума. Где ж им дознаться. Пьяные все. Да больше за приданым гонятся. Легко ли, дают за девкой‑то две шубы, матушка моя, расстегаев шесть, шаль французскую, холстов тоже много что‑то да денег, сказывали, две сотни.
Соседка. Ну, уж это и деньгам не рад будешь. Срамота такая.
Кума. Шш… Сват, никак.
Замолкают и входят в сени.
Явление второе
Сват один выходит из сеней, икает.
Сват. Упарился. Жарко страсть. Простудиться маленько. (Стоит, отдувается.) И бог е знает как… что‑то не того, не радует… Ну, да как старуха…
Явление третье
Сват и Матрена.
Матрена (выходит из сеней же). А я смотрю: где сват, где сват? А ты, родной, во где… Ну, что ж, родимый, слава те господи, всё честь честью. Сватать не хвастать. А я хвастать и не училась. А как пришли вы за добрым делом, так, даст бог, и век благодарить будете. А невеста‑то, ведашь, на редкость. Такой девки в округе поискать.
Сват. Оно так, да насчет денег не сморгать бы.
Матрена. А насчет денег не толкуй. Что ей от родителей награждение было, все при ней. По понешнему времени, легко ли, три полста.
Сват. Мы и не обижаемся, а свое детище. Все как получше хочется.
Матрена. Я тебе, сват, истинно говорю: кабы не я, в жисть бы тебе не найти. У них от Кормилиных тоже засылка была, уж я застояла. А насчет денег – верно сказываю: как покойник, царство небесное, помирал, так и приказывал, чтоб в дом вдова Микиту приняла, потому мне через сына все известно, а денежки, значит, Акулине. Ведь другой бы покорыствовался, а Микита все дочиста отдает. Легко ли, деньжищи какие.
Сват. Народ болтает, денег больше за ней приказано. Малый‑то тоже провор.
Матрена. И, голубчики белые. В чужих руках ломоть велик; что было, то и дают. Я тебе сказываю, ты все четки брось. Закрепляй тверже. Девка‑то какая; как бобочек хорошая.
Сват. Оно так. Мы одно с бабой мекаем насчет девки‑то. Что ж не вышла? Думаем, что ж, как хворая?
Матрена. И, и… Она‑то хворая? Да против ней в округе нет. Девка как литая – не ущипнешь. Да ведь ты намедни видел. А работать страсть. С глушилкой она, это точно. Ну, да червоточинка красному яблочку не покор. А что не вышла‑то, это, ведашь, с глазу. Сделано над ней. И знаю, чья сука смастерила. Знали, ведашь, что сговор, ну, и напущено. Да я отговор знаю. Завтра встанет девка. Ты насчет девки не сумлевайся.
Сват. Да что ж, дело полажено.
Матрена. То‑то, ты уж того, и не пяться. Да меня не забудь. Хлопотала я тоже. Уж ты не оставь…
Голос бабы из сеней. Ехать так ехать, иди, что ли, Иван.
Сват. Сейчас. (Уходит.)
Толпятся в сенях, уезжают.
Явление четвертое
Анисья и Анютка.
Анютка (выбегает из сеней и манит к себе Анисью). Матушка!
Анисья (оттуда). Чего?
Анютка. Мамушка, подь сюда, а то услышат. (Отходит с ней под сарай.)
Анисья. Ну чего? Где Акулина‑то?
Анютка. Она в амбар ушла. Что она там делает, страсть! Однова дыхнуть, нет, говорит, мочи терпеть. Закричу, говорит, на весь голос. Однова дыхнуть.
Анисья. Авось подождет. Дай гостей проводили.
Анютка. Ох, мамушка! Тяжко ей как. Да и серчает. Напрасно, говорит, они меня пропивают. Я, говорит, не пойду замуж, я, говорит, помру. Мамушка, как бы она не померла! Страсть, я боюсь!
Анисья. Небось не помрет; а ты не ходи к ней. Иди.
Анисья и Анютка уходят.
Явление пятое
Митрич (один; идет от ворот и принимается подбирать натрушенное сено). О господи, Микола милослевый! Винища‑то что выдули. Да и духу же напустили. Аж во дворе воняет. Да нет, не хочу, ну его! Вишь, нашвыряли сено‑то! Есть не едят – только копают. Глядишь, вязанка. Дух‑то! Ровно под носом. Ну его! (Зевает.) Спать время. Да неохота в избу идти. Так вокруг носу и вьется. Духовита ж, проклятая.
Слышно – уезжают. Ну, уехали. О господи, Микола милослевый! Тоже хомутаются, друг дружку околпачивают. А пустое все.
Явление шестое
Митрич и Никита.
Никита (входит). Митрич! Иди, что ли, на печку, я подберу.
Митрич. Ну что ж; ты овцам кинь. Что ж, проводили?
Никита. Проводили, да неладно все. Уж и не знаю, как быть.
Митрич. Эка дерьма! Чего ж тут. На то спитательный. Там кто хошь его вырони, он все подберет. Давай сколько хошь, не спрашивают. Да еще деньги дают. Только поди в кормильцы. Нынче это просто.
Никита. Ты, Митрич, смотри, если что, лишнего не болтай.
Митрич. А мне что. Заметай след, как знаешь. Эка винищем от тебя разит как. Пойти в избу. (Уходит, зевая.) О господи!
Явление седьмое
Никита долго молчит; садится на сани.
Никита. Ну дела!
Явление восьмое
Никита и Анисья.
Анисья (выходит). Ты где ж тут?
Никита. Здеся.
Анисья. Чего сидишь? Ждать неколи. Сейчас выносить надо.
Никита. Что ж делать будем?
Анисья. Я тебе сказывала что. То и делай.
Никита. Да вы бы в воспитательный, коли что.
Анисья. Возьми да и неси, коли тебе охота. На пакости‑то лаком. А на разделку‑то слаб, вижу.
Никита. Что делать‑то?
Анисья. Говорю, поди в погреб, яму вырой.
Никита. Да вы бы так как‑нибудь.
Анисья (передразнивая его). Так как‑нибудь. Нельзя, видно, так‑то. А ты бы загодя думал. Иди, куда посылают.
Никита. Ах, дела, дела!
Явление девятое
Те же и Анютка.
Анютка. Мамушка! Бабка зовет. Должно, у няньки робеночек, однова дыхнуть, закричал.
Анисья. Что брешешь, пралик тебя расшиби. Котята там пищат. Иди в избу да спи. А то я тебя.
Анютка. Мамушка, милая, пра, ей‑богу…
Анисья (замахивается на нее). Я тебя! Чтоб духу твоего не слыхала!
Анютка убегает.
Анисья (Никите). Поди, делай, что говорят. А то смотри! (Уходит.)
Явление десятое
Никита один, долго молчит.
Никита. Ну, дела! Ох, эти бабы. Беда! Ты, говорит, загодя думал бы. Когда загодя думать‑то? Когда думать‑то? Что ж, летось пристала эта Анисья. Ну, что ж? Разве я монах? Помер хозяин, что ж, я и грех прикрыл, как должно. Тут моей причины нет. Разве мало бывает так‑то? А тут порошки эти. Разве я на это склонял ее? Да кабы я знал, я бы ее, суку, убил тогда! Право, убил бы! Участником в этих пакостях сделала, паскудница! И опостылела ж она мне с этого раза. Как мне мать сказала тогда, опостылела, опостылела она мне, не смотрели б на нее глаза. Ну, как с ней жить? И пошло это у нас!.. Стала эта девка вешаться. Что ж мне? Не я, так другой. А оно вон что! Опять‑таки моей причины нет никакой. Ох, дела!.. (Сидит задумавшись.) Смелы ж эти бабы, – что придумали. Да не пойду я на это.
Явление одиннадцатое
Никита и Матрена (с фонарем и скребкой впопыхах выходит).
Матрена. Ты что ж сидишь, как курица на насесте? Тебе что баба велела? Готовь дело‑то.
Никита. Да вы что ж делать‑то будете?
Матрена. Да мы знаем, что делать. Ты‑то свое дело справляй.
Никита. Запутляете вы меня.
Матрена. Ты что ж? Али пятиться думаешь? До чего дошло, ты и пятиться.
Никита. Ведь это какое дело! Живая душа тоже.
Матрена. Э, живая душа! Чего там, чуть душа держится. А куда его деть‑то? Поди, понеси в воспитательный, – все одно помрет, а помолвка пойдет, сейчас расславят, и сядет у нас девка на руках.
Никита. А как узнают?
Матрена. В своем дому да не сделать дела? Так сделаем, что и не попахнет. Только делай, что велю. А то наше дело бабье, тоже без мужика никак нельзя. На‑ка скребочку‑то, да слезь, да и справь там. А я посвечу.
Никита. Что справлять‑то?
Матрена (шепотом). Ямку выкопай. А тогда вынесем и живо приберем там. Вон она опять кличет. Иди, что ль! А я пойду.
Никита. А что ж, помер он?
Матрена. Известно, помер. Только живей надо. А то народ не полегся. Услышат, увидят, – им все, подлым надо. А урядник вечор проходил. А ты вот что. (Подает скребку.) Слезь в погреб‑то. Там в уголку выкопай ямку, землица мягкая, тогда опять заровняешь. Земля‑матушка никому не скажет, как корова языком слижет. Иди же. Иди, родной.
Никита. Запутляете вы меня. Ну вас совсем. Право, уйду. Делайте одни, как знаете.
Явление двенадцатое
Те же и Анисья.
Анисья (из двери). Что ж, выкопал он, что ли?
Матрена. Ты что ж ушла? Куда дела‑то его?
Анисья. Веретьем прикрыла. Не слыхать будет. Что ж он, выкопал?
Матрена. Не хочет!
Анисья (выскакивает в бешенстве). Не хочет! А в остроге вшей кормить хочет?! Сейчас пойду, все уряднику скажу. Пропадать заодно. Сейчас все скажу.
Никита (оторопевши). Что скажешь‑то?
Анисья. Что? Все скажу! Деньги кто взял? Ты!
Никита молчит. А яду кто давал! Я давала! Да ты знал, знал, знал! С тобой в согласье была!
Матрена. Да будет. Ты, Микишка, что костричишься? Ну, что ж делать? Потрудиться надо. Иди, ягодка.
Анисья. Ишь ты, чистяк какой! Не хочет! Надругался ты надо мной, да будет. Поездил ты на мне, да и мой черед пришел. Иди, говорю, а то я то сделаю!.. На скребку‑то, на! Иди!
Никита. Да ну же; что пристала? (Берет скребку, но жмется.) Не захочу – не пойду.
Анисья. Не пойдешь? (Начинает кричать.) Народ! Э‑э!
Матрена (закрывает ей рот). Что ты! Очумела! Он пойдет… Иди, сынок, иди, роженый.
Анисья. Сейчас караул закричу.
Никита. Да будет! Эх, народ этот. Да вы живей, что ли. Уж заодно. (Идет к погребу.)
Матрена. Да, уж дело такое, ягодка: умел гулять, умей и концы хоронить.
Анисья (всё в волнении). Измывался он надо мной с висюгой своей! Да будет! Пусть не я одна. Пусть‑ка и он душегубец будет. Узнает, каково.
Матрена. Ну, ну, распалилась. А ты, деушка, не серчай, а потихоньку да помаленьку, как получше. Иди к девке‑то. Он потрудится. (Идет за ним с фонарем. Никита влезает в погреб.)
Анисья. Ему и задушить велю отродье свое поганое. (Всё в волнении.) Измучалась я одна, Петровы кости‑то дергаючи. Пускай и он узнает. Не пожалею себя; сказала, не пожалею!
Никита (из погреба). Посвети‑ка, что ль!
Матрена (светит; к Анисье). Копает. Иди неси.
Анисья. Постой над ним. А то он, подлый, уйдет. А я пойду вынесу.
Матрена. Мотри, окрестить не забудь. А то я потружусь. Крестик‑то есть?
Анисья. Найду, я знаю как. (Уходит.)
Явление тринадцатое
Матрена (одна) и Никита (в погребе).
Матрена. Тоже острабучилась как баба. Да и то сказать, обидно. Ну, да слава богу, дай это дело прикроем, и концы в воду. Спихнем девку без греха. Останется сынок жить покойно. Дом, слава богу, полная чаша. Тоже и меня не забудет. Без Матрены что б они были? Ничего б им не обдумать. (В погреб.) Готово, что ли, сынок?
Никита (вылезает, голова видна). Чего ж там? Несите, что ль! Что валандаетесь? Делать так делать.
Явление четырнадцатое
Те же и Анисья. Матрена идет к сеням и встречает Анисью. Анисья выходит с ребенком, завернутым в тряпье.
Матрена. Что ж, окрестила?
Анисья. А то как же? Насилу отняла, – не дает. (Подходит и подает Никите.)
Никита (не берет). Да ты сама снеси.
Анисья. На, бери, говорю. (Кидает ему ребенка.)
Никита (подхватывает). Живой! Матушка родимая, шевелится! Живой! Что ж я с ним буду…
Анисья (выхватывает ребенка у него из рук и кидает в погреб). Задуши скорей, не будет живой. (Сталкивает Никиту вниз.) Твое дело, ты и прикончи.
Матрена (садится на приступку). Жалостлив он. Трудно ему, сердечному. Ну, да что ж! Его грех тоже. (Анисья стоит над погребом. Матрена садится на приступок крыльца, поглядывает на нее и рассуждает.) И‑и‑и как испужался! Ну, да что ж? хоть и трудно, помимо‑то нельзя. Куда денешься‑то? Тоже, подумаешь, как другой раз просят детей! Ан, глядь, бог не дает, всё мертвеньких рожают. Вон хоть бы попадья. А тут не надо его, тут и живой. (Глядит к погребу.) Должно, покончил. (К Анисье.) Ну что?
Анисья (глядя в погреб). Доской прикрыл, на доску сел. Кончил, должно.
Матрена. О‑ох! И рад бы не грешить, а что сделаешь?
Никита (вылезает, трясется весь). Жив все! Не могу! Жив!
Анисья. А жив, так куда ж ты? (Хочет остановить его.)
Никита (бросается на нее). Уйди ты! Убью я тебя! (Схватывает ее за руку, она вырывается, он бежит за ней с скребкой. Матрена бросается к нему навстречу, останавливает его. Анисья убегает на крыльцо. Матрена хочет отнять скребку. Никита на мать.) Убью, и тебя убью, уйди! (Матрена убегает к Анисье на крыльцо. Никита останавливается.) Убью. Всех убью!
Матрена. С испугу это. Ничего, сойдет это с него.
Никита. Что ж это они сделали? Что они со мной сделали? Пищал как… Как захрустит подо мной. Что они со мной сделали! И жив, все, право, жив! (Молчит и прислушивается). Пищит… Во пищит. (Бежит к погребу.)
Матрена (к Анисье). Идет, видно, зарыть хочет. Микита, тебе бы фонарь.
Никита (не отвечая, слушает у погреба). Не слыхать. Примстилось. (Идет прочь и останавливается.) И как захрустят подо мной косточки. Кр… кр… Что они со мной сделали? (Опять прислушивается.) Опять пищит, право, пищит. Что ж это? Матушка, а матушка! (Подходит к ней).
Матрена. Что, сынок?
Никита. Матушка родимая, не могу я больше. Ничего не могу. Матушка родимая, пожалей ты меня!
Матрена. Ох, напугался же ты, сердечный. Поди, поди. Винца, что ль, выпей для смелости.
Никита. Матушка родимая, дошло, видно, до меня. Что вы со мной сделали? Как захрустят эти косточки, да как запищит!.. Матушка родимая, что вы со мной сделали! (Отходит и садится на сани.)
Матрена. Поди, родной, выпей. Оно, точно, ночным делом жутость берет. А дай срок, ободняет, да, ведать, денек‑другой пройдет, и думать забудешь. Дай срок, девку отдадим и думать забудем. А ты выпей, выпей поди. Я уж сама приберу в погребе‑то.
Никита (встряхивается). Вино осталось там? Не запью ли?! (Уходит. Анисья, стоявшая все время у сеней, молча сторонится.)
Явление пятнадцатое
Матрена и Анисья.
Матрена. Иди, иди, ягодка, а уж я потружусь, полезу сама, закопаю. Скребку‑то куда он тут бросил? (Находит скребку, спускается в погреб до половины.) Анисья, подь‑ка сюда, посвети, что ль?
Анисья. А он‑то что ж?
Матрена. Да напугался больно. Напорно уж больно ты налегла на него. Не замай, опамятуется. Бог с ним, уж я сама потружусь. Фонарь‑то поставь тут. Я увижу. (Матрена скрывается в погребе.)
Анисья (на дверь, куда ушел Никита). Что, догулялся? Широк ты был, теперь, погоди, сам узнаешь каково. Пыху‑то сбавишь.
Явление шестнадцатое
Те же и Никита (выскакивает из сеней к погребу).
Никита. Матушка, а матушка?
Матрена (высовывается из погреба). Чего, сынок?
Никита (прислушивается). Не зарывай, живой он. Разве не слышишь? Живой! Во… пищит. Во, внятно…
Матрена. Да где ж пищать‑то? Ведь ты его в блин расплющил. Всю головку раздребезжил.
Никита. Что ж это? (Затыкает уши.) Все пищит! Решился я своей жизни. Решился! Что они со мной сделали?! Куда уйду я?! (Садится на приступки.)
Занавес
Вариант
Вместо явлений двенадцатого – четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого действия четвертого можно читать следующий вариант.
Сцена вторая
Изба первого действия.
Явление первое
Анютка раздетая лежит на коннике под кафтаном. Митрич сидит на хорах и курит.
Митрич. Ишь, духу‑то напустили, в рот им ситного пирога с горохом. Мимо лили добро‑то. И табаком не заглушишь. Так в носу и вертит. О господи! Спать, видно. (Подходит к лампочке, хочет завернуть.)
Анютка (вскакивает, садится). Дедушка, не туши, голубчик!
Митрич. Чего не тушить?
Анютка. А на дворе‑то гомонили как. (Прислушивается.) Слышишь, опять в амбар пошли?
Митрич. Тебе‑то чего? Авось тебя не спрашивают. Ложись да и спи. А я вот заверну свет. (Завертывает.)
Анютка. Дедушка, золотой! не гаси совсем. Хоть в мышиный глазок оставь, а то жуть.
Митрич (смеется). Ну, ладно, ладно. (Присаживается подле нее.) Чего жутко‑то?
Анютка. Как не жутко, дедушка! Нянька как билась. Об рундук головой билась. (Шепотом.) Я ведь знаю… У ней робеночек родиться хочет… Родился уж, никак…
Митрич. Эка егоза, залягай тебя лягушки. Все тебе знать надо. Ложись, да и спи.
Анютка ложится. Вот так‑то. (Закрывает ее.) Вот так‑то. А то много знать будешь, скоро состаришься.
Анютка. А ты на печку пойдешь?
Митрич. А то куды ж? То‑то глупая, посмотрю я. Все ей знать надо. (Закрывает ее еще и поднимается идти.) Вот так‑то лежи, да и спи. (Идет к печи.)
Анютка. Разочек крикнул, а теперь не слыхать.
Митрич. О господи, Микола милослевый!.. Чего не, слыхать‑то?
Анютка. Ребеночка.
Митрич. А нет его, так и не слыхать.
Анютка. А я слышала, однова дыхнуть, слышала. Тоооненько так.
Митрич. Много ты слышала. А слышала так, как вот такую‑то девчонку, как ты, детосека в мешок посадил, да и ну ее.
Анютка. Какой такой детосека?
Митрич. А вот такой самый. (Лезет на печь.) И хороша ж печка нынче, тепла. Любо! О господи, Микола милослевый!
Анютка. Дедушка! Ты заснешь?
Митрич. А то что ж ты думала – песни играть буду?
Молчание.
Анютка. Дедушка, а дедушка! Копают! Ей‑богу, копают, в погребе копают, слышь! Однова дыхнуть, копают!
Митрич. Чего не вздумает. Ночью копают. Кто копает? Корова чешется, а ты – копают! Спи, говорю, а то сейчас свет потушу.
Анютка. Голубчик, дедушка, не туши. Не буду. Ей‑богу, не буду, однова дыхнуть, не буду. Страшно мне.
Митрич. Страшно? Ты не бойся ничего, вот и не будет страшно. А то сама боится и страшно, говорит. Как же не страшно, как ты боишься? Эка девчонка глупая какая.
Молчание. Сверчок.
Анютка (шепотом). Дедушка! А дедушка! Ты заснул?
Митрич. Ну, чего еще?
Анютка. Кака же така детосека?
Митрич. А вот така. Вот как попадется такая же, как ты, – не спит, он придет с мешком, да девчонку шварк в мешок, да сам туда же с головой, подымет ей рубашонку, да и ну хлестать.
Анютка. Да чем же он хлестает?
Митрич. А веник возьмет.
Анютка. Да он там не увидит, в мешке‑то.
Митрич. Небось увидит.
Анютка. А я его укушу.
Митрич. Нет, брат, его не укусишь.
Анютка. Дедушка, идет кто‑то! Кто это? Ай, матушки родимые! Кто это?
Митрич. Идет, так идет. Чего ж ты? Мать, я чай, идет.
Явление второе
Те же и Анисья (входит).
Анисья. Анютка!
Анютка притворяется, что спит. Митрич!
Митрич. Чего?
Анисья. Что свет‑то жжете? Мы в холодной ляжем.
Митрич. Да вот только убрался. Я потушу.
Анисья (ищет в сундуке и ворчит). Как надо, его никак и не найдешь.
Митрич. Да ты чего ищешь‑то?
Анисья. Крест ищу. Окрестить надо. Помилуй бог, помрет! Некрещеный‑то! Грех ведь!
Митрич. А то как же, известно, порядок надо… Что, нашла?
Анисья. Нашла. (Уходит.)
Явление третье
Митрич и Анютка.
Митрич. То‑то, а то бы я свой дал. О господи!
Анютка (вскакивает и дрожит). О‑о, дедушка! Не засыпай ты, Христа ради. Страшно как!
Митрич. Да чего страшно‑то?
Анютка. Помрет, должно, робеночек‑то? У тетки Арины так же бабка окрестила, – он и помер.
Митрич. Помрет – похоронят.
Анютка. Да, может, он бы и не помер, да бабка Матрена тут. Ведь я слышала, что бабка‑то говорила, однова дыхнуть, слышала.
Митрич. Чего слышала? Спи, говорю. Закройся с головой, да и все.
Анютка. А кабы жив был, я б его нянчила.
Митрич (рычит). О господи!
Анютка. Куды ж они его денут?
Митрич. Туда и денут, куда надо. Не твоя печаль. Спи, говорю. Вот мать придет – она тебя!
Молчание.
Анютка. Дедушка! А ту девчонку, ты сказывал, ведь не убили же?
Митрич. Про ту‑то? О, та девчонка в дело вышла.
Анютка. Как ты, дедушка, сказывал, нашли‑то ее?
Митрич. Да так и нашли.
Анютка. Да где ж нашли? Ты скажи.
Митрич. В ихнем доме и нашли. Пришли в деревню, стали солдаты шарить по домам, глядь – эта самая девчонка на пузе лежит. Хотели ее пришибить. Да так мне скучно стало, взял я ее на руки. Так ведь не дается. Отяжелела, как пять пудов в ней сделалось; а руками цапается за что попало, не отдерешь никак. Ну, взял я ее, да по головке, по головке. А шаршавая, как еж. Гладить, гладить – затихла. Помочил сухарика, дал ей. Поняла‑таки. Погрызла. Что с ней делать? Взяли ее. Взяли, стали кормить да кормить, да так привыкла, с собой в поход взяли, так с нами и шла. Хороша девчонка была.
Анютка. Что ж, а некрещеная?
Митрич. А кто е знает. Сказывали, что не вполне. Потому народ ненашенский.
Анютка. Из немцев?
Митрич. Эка ты: из немцев. Не из немцов, а азиаты. Они всё равно как жиды, а не жиды тоже. Из поляков, а азиаты. Крудлы, круглы прозвище им. Да уж забыл я. Девчонку‑то мы Сашкой прозвали. Сашка, а хороша была. Ведь вот все забыл, а на девчонку, в рот ей ситного пирога с горохом, как сейчас гляжу. Только и помню из службы из всей. Как пороли, помню, да вот девчонка в памяти. Повиснет, бывало, на шее, и несешь ее. Такая девчонка была, что надо лучше, да некуда. Отдали потом. Ротного жена в дочери взяла. И в дело вышла. Жалели как солдаты!
Анютка. А вот, дедушка, тоже батя, я помню, как помирал. Ты еще не жил у нас. Так он позвал Микиту, да и говорит, прости меня, говорит, Микита… а сам заплакал. (Вздыхает.) Тоже как жалостно.
Митрич. А вот то‑то и оно‑то…
Анютка. Дедушка, а дедушка. Вот опять шумят чтой‑то в погребе. Ай, матушки, сестрицы‑голубушки! Ох, дедушка, сделают они что над ним. Загубят они его. Махонький ведь он… О‑о! (Закрывается с головой и плачет.)
Митрич (прислушивается). И впрямь что‑то пакостят, дуй их горой. А пакостницы же бабы эти! Мужиков похвалить нельзя, а уж бабы… Эти как звери лесные. Ничего не боятся.
Анютка (поднимается). Дедушка, а дедушка!
Митрич. Ну, чего еще?
Анютка. Намедни прохожий ночевал, сказывал, что младенец помрет – его душка прямо на небу пойдет. Правда это?
Митрич. Кто е знает, должно так. А что?
Анютка. Да хоть бы и я померла. (Хнычет.)
Митрич. Помрешь, из счета вон.
Анютка. До десяти годов все младенец, душа к богу, может, еще пойдет, а то ведь изгадишься.
Митрич. Еще как изгадишься‑то! Вашей сестре как не изгадиться? Кто вас учит? Чего ты увидишь? Чего услышишь? Только гнусность одну. Я хоть немного учен, а кое‑что да знаю. Не твердо, а все не как деревенска баба. Деревенска баба что? Слякоть одна. Вашей сестры в России большие миллионы, а все, как кроты слепые, – ничего не знаете. Как коровью смерть опахивать, привороты всякие, да как под насест ребят носить к курам – это знают.
Анютка. Мамушка и то носила.
Митрич. А то‑то и оно‑то. Миллионов сколько баб вас да девок, а все, как звери лесные. Как выросла, так и помрет. Ничего не видала, ничего не слыхала. Мужик – тот хоть в кабаке, а то и в замке, случаем, али в солдатстве, как я, узнает кое‑что. А баба что? Она не то что про бога, она и про пятницу‑то не знает толком, какая такая. Пятница, пятница, а спроси какая, она и не знает. Так, как щенята слепые ползают, головами в навоз тычатся. Только и знают песни свои дурацкие: го‑го, го‑го. А что го‑го, сами не знают…
Анютка. А я, дедушка, Вотчу до половины знаю.
Митрич. Знаешь ты много! Да и спросить с вас тоже нельзя. Кто вас учит? Только пьяный мужик когда вожжами поучит. Только и ученья. Уж и не знаю, кто за вас отвечать будет. За рекрутов так с дядьки или с старшого спросят. А за вашу сестру и спросить не с кого. Так, беспастушная скотина, озорная самая, бабы эти. Самое глупое ваше сословие. Пустое самое ваше сословие.
Анютка. А как же быть‑то?
Митрич. А так и быть. Завернись с головой да и спи. О господи!
Молчание. Сверчок.
Анютка (вскакивает). Дедушка! Кричит кто‑то, не путем кто‑то! Ей‑богу, право, кричит. Дедушка, милый, сюда идет.
Митрич. Говорю, с головой укройся.
Явление четвертое
Те же, Никита и Матрена.
Никита (входит). Что они со мной сделали? Что они со мной сделали?!
Матрена. Выпей, выпей, ягодка, винца‑то. (Достает вино и ставит.) Что ты?
Никита. Давай. Не запью ли?
Матрена. Тише! Не спят ведь. На, выпей.
Никита. Что ж это? Зачем вы это вздумали? Снесли бы куда.
Матрена (шепотом). Посиди, посиди тут, выпей еще, а то покури. Оно разобьет мысль‑то.
Никита. Матушка родимая, дошло, видно, до меня. Как запищит, да как захрустят эти косточки – кр… кр… не человек я стал.
Матрена. И‑и! Что говоришь несуразно совсем. Оно точно – ночным делом жутость берет, а дай ободняет, денек‑другой пройдет, и думать забудешь. (Подходит к Никите, кладет ему руку на плечо.)
Никита. Уйди от меня. Что вы со мной сделали?
Матрена. Да что ты, сынок, в самом деле. (Берет его за руку.)
Никита. Уйди ты от меня! Убью! Мне теперь всё нипочем. Убью!
Матрена. Ах, ах, напугался как! Да иди, что ль, спать‑то.
Никита. Некуда мне идти. Пропал я!
Матрена (качает головой). Ох, ох, пойти убрать, он обсидится, сойдет это с него. (Уходит.)
Явление пятое
Никита, Митрич, Анютка.
Никита (сидит, закрыв лицо руками, Митрич и Анютка замерли). Пищит, право, пищит, во, во… внятно. Зароет она его, право, зароет! (Бежит в дверь.) Матушка не зарывай, живой он…
Явление шестое
Те же и Матрена.
Матрена (возвращаясь, шепотом). Да что ты, Христос с тобой! И что не примстится. Где же живому быть! Ведь и косточки‑то все раздребезжены.
Никита. Давай еще вина. (Пьет.)
Матрена. Иди, сынок. Заснешь теперь, ничего.
Никита (стоит, слушает). Жив все… во… пищит. Разве не слышишь? Во!
Матрена (шепотом). Да нет же!
Никита. Матушка родимая! Решился я своей жизни. Что вы со мной сделали! Куда уйду я? (Выбегает из избы, и Матрена за ним.)
Явление седьмое
Митрич и Анютка.
Анютка. Дедушка, милый голубчик, задушили они его!
Митрич (сердито). Спи, говорю. Ах ты, лягай тебя лягушки! Вот я тебя веником! Спи, говорю.
Анютка. Дедушка, золотой! Хватает меня ктой‑то за плечушки, хватает ктой‑то, лапами хватает. Дедушка, милый, однова дыхнуть, пойду сейчас. Дедушка, золотой, пусти ты меня на печь! Пусти ты меня ради Христа… Хватает… хватает… А‑а! (Бежит к печке.)
Митрич. Ишь натращали девчонку как. То‑то пакостницы, лягай их лягушки. Ну! пролезай, что ль.
Анютка (лезет на печь). Да ты не уходи.
Митрич. Куда я пойду? Лезь, лезь! О господи, Микола‑угодник, матерь пресвятая богородица казанская… Натращали девчонку как. (Прикрывает ее.) То‑то дурочка, право, дурочка… Натращали, право, паскудницы, в рот им ситного пирога с горохом.
Занавес
Действие пятое
Лица пятого действия
Никита.
Анисья.
Акулина.
Аким.
Матрена.
Анютка.
Марина.
Муж Марины.
1‑я девка.
2‑я девка.
Урядник.
Извозчик.
Дружко.
Сваха.
Жених Акулины.
Староста.
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 145; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!