Чудеса Святого Артемия (VII в.)
Оглавление
Введение. 3
Жизненный цикл. 6
Рождение. 6
Детство: обучение. 8
Детство: игры.. 9
Брак. 12
Старость. 14
Смерть. 18
Суточный цикл. 21
Сон. 21
Пища. 26
Гигиена. 30
Песни и танцы.. 33
Ипподром и мим.. 34
Недельный и годовой циклы.. 37
Посещение церкви. 37
Светские праздники. 40
Сельскохозяйственный цикл. 43
Синхрония. 46
Чудеса Святого Артемия (VII в.) 46
Жизненный цикл. 46
Годовой цикл. 51
Недельный цикл. 53
Суточный цикл. 55
Житие Андрея Юродивого (X в.) 58
Жизненный цикл. 58
Годовой цикл. 60
Недельный цикл. 61
Суточный цикл. 62
Ритмы питания. 63
Поучение Кекавмена (XI в.) 65
Жизненный цикл. 65
Годовой цикл. 70
Недельный цикл. 70
Суточный цикл. 71
Заключение. 71
Библиография. 73
Введение
Что такое «Византия»? Наиболее авторитетные энциклопедии определяет её как восточную половину Римской империи, выжившую в течение следующего столетия и павшую под ударами турок в 1453 году[1]. Однако есть ли нечто, объединявшее византийцев помимо территории и государственной организации? Безусловно, в качестве объединяющего фактора можно назвать единство религии, языка, архитектуры, истории, отчасти ландшафта. Однако, думается, что не менее, а, быть может, и более важным аспектом единства византийцев являлись ритмы повседневности.
Под ритмами мы имеем в виду события, которые повторялись в жизни византийца с определённой регулярностью.
|
|
|
Безусловно, наиболее универсальными ритмами оказывались ритмы жизненного цикла: рождение, взросление, брак, зрелость, старость, смерть. Другим очевидным ритмом был суточный цикл: сон, еда, гигиенические процедуры. Менее очевидны годовой и недельный ритмы. Помимо культурной традиции, жизненный и суточный ритмы обусловлены физиологией организма, годовой ритм – природными изменениями. Недельный ритм обусловлен исключительно культурной традицией. Все эти ритмы, вне зависимости от их отчётливости и обусловленности, можно постараться выделить на материале византийских источников.
Наиболее сложным оказывается показать их единство или отсутствие такового для византийской культуры. Думается, что этот аспект и является главной новацией данной работы. Тот факт, что крестьянин в Фессалии V в. ел в определённое время, совсем не означает, что столичный житель в X в. делал то же самое. Таким образом, мы стоим перед тремя вызовами: территориальным (везде ли?), диахроническим (всегда ли?) и социальным (у всех ли?).
Цель данной работы- реконструировать универсальные ритмы повседневности византийцев.
Поставленная цель обуславливает следующие задачи:
1. Обнаружить ритмы повседневности
|
|
|
2. Показать их диахроническую универсальность
3. Показать их социальную и территориальную универсальность
Задачами определена структура работы.
В первой части будут рассмотрен наиболее хорошо изученный ритм: жизненный цикл. Будет определено, насколько он был универсален для всей истории Византии.
Во второй части речь пойдёт о менее изученных циклах: дневном, недельном и годовом. В основе анализа также будет находиться вопрос об их диахронической универсальности для всей истории Византии.
В третьей части все выделенные ритмы будут представлены в синхронии. На основании «Чудес Святого Артемия» (VII вв.) и «Жития Андрея Юродивого» (X в.) мы восстановим ритмы повседневности столичных жителей ранне- и средневизантийского периодов, на основании Поучения Кекавмена (XI в.) мы изучим ритмы жизни представителя провинциальной знати Средней Византии. Таким образом, мы сможем получить ответ на вопрос о социальной и территориальной универсальности ритмов повседневности.
Основным методом данного исследования является критический анализ источников. Чтобы ответить на вопрос о диахронической универсальности, мы, по возможности, будем подбирать соответствующие источники, относящиеся к каждому из основных этапов истории Византии, ранне-, средне- и поздневизантийской эпохам. Для ранневизантийской эпохи наиболее ценные данные представляют творения отцов церкви. Важнейшие источники по средневизантийской эпохе- жития святых. В отношении поздневизантийской эпохи наибольшую информацию можно получить, исследуя литературные произведения, прежде всего, Фёдора Продрома Птохопродрома и Иоанна Цеца. При необходимости мы будем использовать также данные античных источников и этнографические данные последних столетий.
|
|
|
Для того, чтобы показать универсалии ритмов в разных социальных слоях, мы выбрали уже указанные источники, наиболее подходящие и полные для исследования повседневности и при этом показывающие жизнь разных общественных страт («Чудеса Святого Артемия», «Житие Андрея Юродивого», «Поучение Кекавмена»).
Историография по изучаемому предмету весьма ограничена. Прежде всего, мы будем опираться на самый фундаментальный труд по повседневности Византии, многотомную работу Ф. Кукулеса «Жизнь и культура византийцев»[2]. К каждому частному вопросу, как и любой современный исследователь Византии, мы будем подходить, основываясь на «Оксфордском словаре Византии»[3]. Новейшие достижения в области истории повседневности мы проследим по последней обобщающей работе М. Раутмана «Повседневная жизнь Византийской империи»[4]. Среди работ по конкретным вопросам, поднятым нами, хотелось бы выделить статьи А.-М. Тэлбот[5], Э. Мофатт[6] и Ж. Дагрона[7].
|
|
|
Жизненный цикл
Рождение
Несмотря на ограниченную практику абортов и контрацепции[8], византийская семья была ориентирована на рождение детей. Бесчисленное количество упоминаний о молитвах бездетных родителей с целью обретения ребёнка, особенно, сына подтверждают это, как и праздники по случаю его рождения[9]. Убийство нежеланного или больного ребёнка, воспринимавшееся как норма во II веке, в 374 г. было законодательно запрещено. Этот запрет вошёл в кодекс Юстиниана, но с VII века исчезает из законодательных актов, видимо, в связи с исчезновением самого явления. Для середины X века упомянуты сиамские близнецы, которых пытался разделить врач- настолько значительной, очевидно, считалась ценность любой детской жизни[10].
Сложной проблемой является детская смертность и количество детей в средней семье. Статистически значимые материалы по детской смертности доступны только от позднего периода. Подсчёты А. Лайу на материале балканской Греции XIV века показывают от 3 до 5 детей в среднем крестьянском домохозяйстве и детскую смертность в пределах 50% до достижения 5летнего возраста[11]. В то же время А. Литтлвуд полагает, что 50% детей доживали до взрослого возраста[12]. Для средневизантийского периода эти подсчёты подтверждает, к примеру, житие Марии Новой: она родила 4х детей, из которых двое умерли в младенчестве, причём речь идёт о семье с достатком выше среднего: в доме были слуги (IX в.). В отношении более ранней эпохи, можно привести данные кодекса Юстиниана, который определяет стоимость раба до 10 лет в 10 номисм, а взрослого раба в 20 номисм, те же цены повторяются в законодательстве XI в. Возможно, 10 лет воспринимается как возраст стабильной выживаемости.[13]
По мнению А. Мофатт, сделанному на основе анализа житийных текстов, семейной нормой для IX-XI вв. был случай Фёдора Студита: трое детей и родители[14]. Согласно Чудесам Святого Артемия (VII в.), среднее количество детей в семье не превышает 1-2х человек[15].
Роды проходили дома при помощи повивальной бабки, за которой посылали, когда у роженицы начинались боли (II в., IV в., IX в.)[16]. Женщина могла сидеть на родильном кресле (II в., III в., V в., XII в.), лежать на кровати (III в., изображения, этнография XX в.) или стоять, поддерживаемая супругом, родственниками и повивальной бабкой (II в.,XI в., этнография XX в.)[17]. Какой способ был основным, сказать невозможно. Распространённый древнегреческий вариант положения роженицы, на коленях, видимо, полностью вышел из употребления[18]. Во время родов присутствующие произносили заклинания и молитвы, подчас прикладывали амулеты к животу роженицы, прежде всего, особые камешки (I в., XI в., XII в.)[19]. При необходимости прибегали к кесареву сечению (II в., V в., IX в.), а законодательство даже рассматривало похороны женщины, плод которой не извлечён, как убийство[20] (IX в.).
После рождения ребёнка плотно пеленали, чтобы не дать ему двигаться и, как считалось, выпрямить тело и конечности.[21]
Выкармливание ребёнка грудью до 2-3х лет воспринималось как безусловно позитивное явление. Отношение к кормилицам оставалось двойственным, а сам феномен оставался уделом патрициата, либо проявлялся в случае смерти матери.[22]
Детство: обучение
Образование воспринималось как подобающее занятие для ребёнка с 6 или 7 лет и продолжалось 2-3 года (VI в., VIIIв., XI в.). [23] Не приходится сомневаться в наличии школ грамматистов, обучающих мальчиков письму и основам счёта почти в каждом населённом пункте до VI века, затем они упоминаются спорадически. Однако обучение чтению и письму было широко распространено вне зависимости от наличия школы как таковой- учились у родителей, частным образом у грамотного соседа, у монахов и священников и т.д. В основе обучения грамотности лежало Священное Писание, прежде всего, Псалтирь[24] (IV в., X в., XI в.), затем Притчи Соломоновы и другие тексты (IVв., V в.).[25]
Обучение начиналось с изучения алфавита[26]. Ученик должен был последовательно выучить алфавит, затем ему предлагалось озвучить буквы в обратном порядке и вразнобой, потом переходили к слогам [27] (IV в., XI в., XII в.), затем к словам (IV в., XI в.)[28]. После обучения чтению шло обучение письму, ученики копировали буквы, слова и слоги, написанные учителем для каждого на его навощённой дощечке (IV в., V в., X в.)[29]. Обучение счёту предполагало усвоение четырёх основных арифметических операций, преимущество отдавалось счёту на пальцах, причём определённые положения пальцев указывали на порядки чисел (IV в., XII в., XIV в.)[30]. Ученики также практиковались в псалмопении (IV в., X в., XII-XIII вв.)[31].
Хотя ряд императоров и даже церковных иерархов оказывались неграмотны, эти факты упомянуты источниками в анекдотическом ключе как признак аномалии[32].
Что же касается грамматического и философского образования, о какой-либо распространённой системе говорить не приходится. В IX веке Константин Философ был не в состоянии обнаружить грамматика в Фессалониках. Вероятно, типовым случаем получения образования более высокой ступени, нежели базовая грамотность, был случай Льва Математика, нашедшего на Андросе «мудрого человека», который обучил его риторике и философии. Грамматическая школа Магнавры с IX века, Константинопольский университет с XI века и другие столичные школы были редчайшими примерами организованного образования выше уровня элементарной школы[33]. Пожалуй, самым доступным способом получения знаний выше уровня грамотности, было чтение, как ярко демонстрирует пример Кекавмена.[34]
Обучение продолжалось с утра до полудня, затем делался обеденный перерыв, во время которого дети уходили домой, затем они возвращались и занимались до вечера (IV в., VI в., XV в.)[35]. Были и другие перерывы, вероятно, более короткие (IV в., X в., XII-XIII вв.)[36].
Детство: игры
Основным занятием ребёнка помимо учёбы были игры.
Излюбленной игрушкой детей были глиняные фигурки. Хрисостом сообщает, что на улицах дети так заигрываются с ними, что никого не сторонятся, пусть хоть царь проезжает (IV-V вв). Свида говорит о разных глиняных животных (X в.).[37]
Очевидно, никогда не прекращалось и строительство детьми домов из песка, упомянутое ещё Платоном, а в византийскую эпоху отцами церкви и религиозной экзегезой (IV-XII вв.) Так Евстафий Солунский утверждает, что дело детей- песчаные домики, а остальному научит опыт (XII в.)[38].
На всём протяжении византийской эпохи (IV-XII вв.) и в современной греческой этнографии зафиксированы игры с чертополохом[39].
Ещё одной игрой, пережившей и античную и византийскую эпоху, является игра в лошадку. Лошадку заменяла палка, а кнут- виноградная лоза (I-II вв. н.э.-XIII-XIV вв.). Вариантом такой игры была имитация забегов колесниц на ипподроме, когда сами играющие изображали лошадей, взяв верёвку в зубы (IX-X вв.)[40].
Своеобразной игрой было поймать майского жука, привязать к нему нить, другим концом обвязанную вокруг палки и отпустить насекомое летать[41] (IX-XII вв.). Игра сохранилась и сейчас, а впервые в античности упомянута у Аристофана. Аналогично играли и с небольшими птицами (VI-VII вв., XIII в.), а подчас и с более крупными, например, журавлями (XII в.), привязывая к ногам льняную нить[42].
Известно, что подчас дети играли с кожаным мячом, возможно, разноцветным (III-IV в..,XII в.). Правила игры (игр?) с мячом неясны, лишь известно, что мяч бросали друг другу руками (IV-V вв.) и делились на три команды, кидая мяч последовательно от одной к другой (IV в.)[43].
Весьма распространённой была игра в кости (обычно овец и коз, иногда утяжелённые свинцом) (IV в.-XIII в.), но подробности игры неизвестны. Возможно, аналогично современным этнографическим данным, лёгкие кости укладывали в круг, а затем более тяжёлой, освинцованной костью, их пытались выбить оттуда.[44] Сходным образом играли с орехами[45]
Следуя за взрослыми, дети играли и в кости (II в., VII в., XIV в.) и в игру, напоминающую шашки, где победившим считался сохранивший наибольшее количество камушек-фигурок (II в., этнография XX в.)[46].
Ещё одна игра, сохранившаяся до сих пор под разными названиями, например: «медная муха» или «слепая муха». Одному из детей завязывали глаза и заставляли крутиться, часто его ударяя. Тот, кого «мухе» удавалось схватить, занимал его место (II в., V-VI вв, IX в., этнография XX в.). Аналогично играли, заматывая водящего в ткань и укладывая на пол[47].
Другие игры были имитационными: по жребию выбирали царя, генерала или настоятеля монастыря и подчинялись его приказам (II в., IV-V вв.), подчас разыгрывали церковную службу (VI-VII вв.) или крещение (XII-XIII вв., XIV в.)[48].
Дети, живущие у моря, бросали плоские камушки вдоль поверхности воды, стремясь, чтобы они прыгнули как можно большее количество раз. (II в., XII в., этнография XX в.). [49]
Брак
В подавляющем большинстве случаев византийские источники показывают нам людей, состоящих, состоявших или намеревающихся состоять в браке. Можно предположить, что нормой считался брак не ранее 14 лет для мальчиков и 12 лет для девочек, по крайней мере, именно такой минимальный возраст был определен при Алексее I[50].
Римское право определяло брак как соглашение между партнёрами, которое могло быть расторгнуто в любой момент по соглашению сторон[51]. Византийская практика была в этом отношении противоречива. Константин I запретил произвольный развод, супруга могла отказаться от мужа и забрать приданое только при условии, что он был виновен в убийстве, колдовстве или гробокопательстве, в иных случаях она теряла всё имущество и ссылалась на остров[52]. Юстиниан запретил и развод по взаимному соглашению, за исключением случаев, когда супруги принимали постриг и определили исчерпывающий список причин развода[53]:
· Заговор против императора или супруга
· Измена или неправомерное поведение супруги (потребление пищи или посещение бани с другими мужчинами, проживание вне дома, посещение цирка и театров, охота на диких зверей)
· Побуждение жены прелюбодействовать со стороны супруга
· Ложное обвинение в измене со стороны супруга
Впоследствии законодательство сокращало количество причин, по которым брак мог быть расторгнут.
С другой стороны, развод по обоюдному согласию сторон прослеживается по папирусам IV-VII вв. Видимо, переломным стал VIII век, когда было запрещено сожительство[54]. С этого момента требовался формальный брачный обряд и согласие родителей.
Брачный обряд состоял из двух частей: обручение и венчание.
Римское законодательство не знало помолвки или обручения до Константина Великого, который вводит определение добрачного дара, формализуя этот обряд[55]. Трулльский собор (VII в.) приравнивал брак с обручённой к прелюбодеянию, а Эклога (VIII в.) предписывает за связь с обручённой наказание в виде отсечения носа. В XI в. Алексей Ι подтвердил тождество обручения и брака. Тем не менее, празднование обручения продолжалось.[56] Складывается впечатление, что основной причиной проведения различия между браком и обручением было стремление осуществить последнее до наступления пубертата, но исключить половые контакты до венчания.
Венчание при помощи цветочной гирлянды было обычным элементом дохристианского обряда и первоначально воспринималось христианской церковью как языческий элемент. Однако к IV веку было интерпретировано как коронация победы над похотью[57]. К концу VI века венчание стало обычным элементом брачного обряда и канонизировалось в следующей последовательности[58]:
· Обручение
· Три молитвы о сочетающихся браком
· Пригубление вина и выражение согласия на брак со стороны молодожёнов[59]
· Возложение венцов, первоначально цветочных гирлянд, затем головных уборов с использованием драгоценных металлов (сохранился только один комплект, широкие кольца из меди с крестами на лбу).
· Новозаветные чтения
· Ектенья
· Молитва
· Три молитвы о сочетающихся браком
· Отче наш
· Молитва
· Хождение вокруг аналоя с пением
· Снятие венцов
· Заключающие благословения и молитвы
Старость
С точки зрения византийцев старость наступала в возрасте 50-60 лет.[60]
Многие ли доживали до этого возраста? Здесь контраст между нарративными и документальными источниками ставит нас в тупик.
Археологические данные позволяют в силу своей фрагментарности и недостаточности выборки, сделать лишь предварительные заключения[61].
· Средний возраст смерти 21 жителя Коринфа VI-VIIIго вв. составляет 35,5 лет.
· Более крупная группа из 184 скелетов жителей той же территории, но датируемые 1050-1300 гг. даёт средний возраст смерти в 34, 8 лет.
· Анализ 93х скелетов жителей Коринфа, Беотии и Афин VII-XV вв. показывает среднюю продолжительность жизни в 35,7 лет, причём для мужчин она на 6,6 лет длиннее, чем у женщин.
· Останки 76 человек, найденные в Стамбуле на кладбище XII века демонстрируют средний возраст в 28-29 лет. Впрочем, материал стамбульского кладбища Календерхане позволяет установить средний возраст в 46,2 года для мужчин и 37,3 года у женщин.
Важно заметить, что материал останков лиц, не достигших взрослого возраста, т.е. до 15-17 лет в этих случаях не учитывался, т.е. высокая детская смертность во внимание не принималась.
Другим источником для установления продолжительности жизни является эпиграфика[62]. Анализ раннехристианских эпитафии Восточного Средиземноморья приводит к следующим выводам:
· К 35 годам умирало 49% женщин и 42% мужчин
· К 44 годам умирало 68% женщин и 56% мужчин
· Возраста 80 лет достигало около 9% мужчин и 5% женщин
· Наиболее высокой женская смертность была между 15 и 24 годами, т.е. возрастом первых родов
Сходные результаты показывает изучение поздневизантийской Македонии на основании документальных письменных источников, т.н. «практик»:
· К 45 годам умирал 71% женщин
· К 50 годам умирало 74% мужчин
Письменные источники позволяют предположить средний возраст только для трёх групп населения: императоров, интеллектуалов и святых[63]
· Средняя продолжительность жизни государей Маекдонской династии составлял 59 лет, династии Комнинов - 61 год (исключая убитого в 14 лет Алексея II), династии Палеологов – 60 лет
· Средняя продолжительность жизни тринадцати интеллектуалов VI века составила 62 года, группы писателей XI-XII вв. – 71 год, тридцати поздневизантийских писателей- 67,3 года
· Многие святые согласно житиям доживали до 80-90, а подчас и 100 лет, но материал таков, что правду от вымысла отделить практически невозможно, что, кстати, признавали и некоторые агиографы, сомневаясь в традиционных сведениях, которые им приходилось фиксировать
Таким образом, данные документальных источников и археологии резко расходятся с результатами анализа нарративных источников. Традиционный способ разрешения этой дилеммы- предположение о том, что продолжительность жизни элиты общества резко контрастировала с продолжительностью жизни большинства населения в связи с доступностью лучшего питания и врачебной помощи.
Если мы принимаем эту точку зрения, то мы вынуждены констатировать: большинство византийцев до старости не доживало. Таким образом, пытаясь выяснить особенности образа жизни стариков мы должны помнить, что в лучшем случае четверть населения достигала этого возраста.
Общее отношение к старикам было весьма уважительным: мудрость и бесстрастность воспринимались как основные достоинства стариков христианской общественной моралью. Сами старики, однако, предпочитали жаловаться на свой возраст в связи с болезнями и немощью[64].
Важно отметить, что в Византии не было представления о возрасте отхода от дел и отдыха на старости. Ограничением для профессиональной деятельности являлась лишь физическая неспособность её исполнять. Родители, безусловно, ожидали поддержки со стороны своих детей в будущем. Жизнь старых родителей с детьми и внуками воспринималась как норма. С другой стороны, напомним, что лишь четверть родителей доживала до старости. Исследования документальных источников подтверждает это: в поздневизантийской Македонии лишь ¼ всех семейств была трёхпоколенной[65]. Таким образом, когда двадцатилетний сын приводил в семью молодую жену, его родителям было уже около 35-40 лет. Думается, что в норме в первые годы после брака сына появлялись внуки, а за следующие 5-10 лет, а может быть и раньше, бабушка и дедушка умирали.
С другой стороны, представители элиты общества жили, предположительно, дольше и вопрос заботы о стариках здесь, вероятно, стоял острее. Здесь, вероятно, сравнительно частотным был уход в монастырь, особенно, после смерти супруга. Для поздневизантийского периода для ухода в монастырь необходимо было внесение довольно крупного обеспечения, стандартом было 100 номисм, т.е. более двух десятков годовых доходов крестьянина и не менее двух годовых доходов для представителей городского среднего класса. С другой стороны, сам уход в монастырь для стариков не имел в виду жизни в чётком соответствии с монашеским уставом[66].
Если же старик оказывался неспособным к труду, без заботы детей и не в состоянии внести требуемую плату для поступления в монастырь, он мог рассчитывать на попечение в герокомии. Подобные дома престарелых располагались при церквях и монастырях. Типикон монастыря Пантократора определяет вышеуказанные условия как обязательные при поступлении в герокомию. Согласно этому тексту каждый старик должен был получать хлеб, вино, сухие овощи, сыр, масло, хворост для обогрева и немного денег на покупку одежды. Он также мог рассчитывать на две бани в месяц и лечение в больнице монастыря. Однако герокомия Пантократора, созданная в XII веке, была рассчитана лишь на 24 человека. Известно, что за два века до её создания Никифор Фока запретил строительство новых герокомий в связи с их чрезмерно большим количеством[67].
Таким образом, судьба старика, очевидно, зависела от его способности продолжать трудиться в своей сфере. Если речь шла о человеке интеллектуального труда, то в случае его состоятельности, уважение к его мудрости и бесстрастности давало ему дополнительные карьерные возможности. Если же он по некой причине был неспособен к продолжению профессиональной деятельности, то очевидным его выбором было вступить в монастырь в качестве опекаемого пожилого человека, внёсшего значительный вклад. С другой стороны, если речь шла о человеке ручного труда, утратившего способности к работе, он мог надеяться на попечение со стороны своих детей или призрение со стороны герокомии, думается, впрочем, ненадолго в связи с скорой кончиной – срок жизни большинства населения, как выясняется, не был долог.
Смерть[68]
Когда больной понимал, что его положение серьёзно, он спешил составить завещание в присутствии свидетелей, пригласив нотария. В начале завещания необходимым образом указывалось, что составитель находился в здравом состоянии рассудка.
Затем вызывался священник, чтобы исповедать умирающего, причастить его святых тайн, а также крестить, если он ещё не был крещён. В этот момент начинались плач и стоны домочадцев, поскольку явление священника считалось не в меньшей степени знаком приближающейся смерти, чем карканье залетевшего в дом ворона.
После причастия и, возможно, крещения, родственники и друзья окружали умирающего, держали его за руки, целовали и внимали последним словам и молитвам.
Когда больной начинал терять чувства, и наступали последние мгновения, домашние прибирали и подметали жилище. Они же повторяли, что умирающий «на весах Ада», намекая, вероятно, на античный образ взвешивания судеб и/или душ. При этом в момент агонии считалось, что умирающий видит ангела-хранителя, который примет его душу, или сонм ангелов.
Окружающие умершего первой своей обязанностью считали закрыть его рот и глаза. Затем выравнивали голову и вытягивали конечности.
Ритуал погребения предполагал несколько стадий: подготовка тела, прощание, отпевание, собственно погребение, траурный период
1. Подготовка тела. Сразу после смерти тело обмывалось родственниками тёплой водой, смешанной с вином и специями. Затем его умащали и одевали. Обыкновенно погребальные одежды состояли из льняных белого цвета пелен и покрова.[69]
2. Тело выставлялось на невысоком ложе в центральной комнате дома для оплакивания и прощания со стороны семьи и друзей. Тело было сориентировано так, чтобы лицо обращалось на восток. Руки скрещивались на груди, между ними фиксировалась икона. Вокруг тела зажигали свечи и воскуряли ладан. Иногда в руки почившему также вкладывали хлебец причастия, но церковь выступала против этого. Псалмопение у тела имело в виду защитить душу от бесов. Гроб монаха или представителя духовенства помещался в притворе храма.[70]
3. После прощания тело выносили из дома на носилках, и процессия с лампадами и вожжённым ладаном шествовала на кладбище, которое обыкновенно располагалось вне поселения. Погребение в церкви прямо запрещалось законом 381 г., хотя в исключительных случаях осуществлялось для государей, патрициата или духовенства. Тело предпочитали хоронить в первый день после смерти. Участники процессии обыкновенно причитали, рыдали, били себя в грудь и рвали волосы. Впрочем, церковь не одобряла демонстративные проявления скорби.[71]
4. Отпевание в церкви удивительным образом игнорируется Оксфордским Словарём, хотя в работе Ф. Кукулеса его реконструкции посвящено несколько страниц[72], которые не оставляют сомнений в бытовании церковного отпевания в течение всего византийского периода. Отпевание описывается начиная с текстов Псевдодионисия Ареопагита (V-VI вв.) до Симеона Солунского (XIV-XV вв.). Итак, процессия останавливалась в церкви, где и проходило отпевание. Носилки, если речь шла о светском лице, устанавливались в центре храма. Над телом читались псалмы и молитвы. После благословления священника присутствующие приглашались к последнему поцелую почившего. После отпевания носилки несли на кладбище.
5. У могилы произносилась эпитафия, в которой объяснялась причина смерти и учение церкви по поводу смерти, описывалась жизнь покойного, звучала похвала умершему и утешительные слова его родственникам. Затем носилки с телом опускались в могилу, а священник возливал крестообразно масло, а затем бросал горсть земли, молясь, чтобы она была лёгкой. Подчас в могилу крестообразно бросали кусочки разбитого кувшина для отвращения зла. Тело помещалось так, чтобы лицо почившего было обращено на восток в ожидание пришествия Христа. Вероятно, ни на одном из этапов тело не закрывалось. Затем могила засыпалась кладбищенскими рабочими, покрывалась каменной плитой или стелой, иногда с надписью. Могила могла быть окружена каменной или металлической оградой, на могилу могли устанавливать иконы и лампады. Подчас для состоятельных семей на кладбище устраивался киворий (погребальная часовня) или мавзолей, внутри которых иногда располагался саркофаг с останками, хотя захоронение в землю оставалось гораздо более распространенным. [73]
6. После погребения для родственников и друзей устраивались поминки. Во время поминок было принято успокаивать друг друга, а прежде всего, родственников речевыми формулами, обещающими вечную жизнь и встречу с почившим в будущем. На третий, девятый, сороковой день и через год после смерти родственники посещали кладбище, молясь за душу усопшего и поминая его коллибой (густой кашей из варёной пшеницы с сахаром, изюмом, косточками граната, орехами и травами).[74]
Суточный цикл
Сон
Ночь воспринималась как естественное время сна. Но когда именно ложились спать и когда вставали византийцы?
В житии Марии Антиохийской мать и дочь, разбуженные демонами, выходят из дома в церковь. Хотя ещё рано, они «подумали, что проснулись в обычный час свой» (VI в.)[75]. Очевидно, что обычно они просыпались затемно.
Согласно житию Фёдора Сикеота (VI-VII вв.), Святой Георгий будит маленького святого словами «Вставай, господин Фёдор, заря занялась, пойдём и помолимся…», причём из дальнейшего описания мы видим, что ещё довольно темно. При этом его мать и прочие женщины просыпались позже[76]. Следовательно, для них утро начиналось уже после того, как становилось светло.
Иоанн Милостивый, разбуженный видением, отправляется в церковь на заре, причём в доме все спят (VII в.)[77]. Некий юноша, герой чудес Святого Георгия, увидев мученика во сне, был разбужен «кем-то случайно вошедшим туда со светильником» на рассвете. (VII-XI вв.)[78]
Герой жития Косьмы и Дамиана, «вечером возвратился в дом свой, и он поел и попил и лёг спать». (IV в.)[79] Макарий Римский с наступлением вечера совершает молитву и ложится спать (V-VI вв.)[80]. Семья Филарета Милостивого вечером ест и ложится спать (VIII в.)[81] Дросилла ложится спать с закатом: «Уже темнело и спускался мрак ночной» (XII в.)[82] Лазарь Столпник, «когда ночь спустилась», молится, а затем ложится спать. (XIII в.)[83]
Понятие «вечер» довольно точно определяется в анонимном тексте паломничества к Святым местам кон. IV в.: «… был уже десятый час и был уже вечер»[84]. Т.е. от вечера до заката солнца пара часов.
Книга Эпарха определяет, что с наступлением второго часа ночи следует закрывать кабаки и гасить огонь[85] (X в.). Следовательно, пару часов после заката ночная жизнь продолжалась. Однако, вероятно, не дольше. Автор Жития Андрея Юродивого (X в.) и Лиутпранд Кремонский (X в.) единодушны в том, что бродящие ночью могли быть схвачены стражей, отправлены в тюрьму и подвергнуты бичеванию[86].
Итак, создаётся впечатление, что нормой является отход ко сну на закате или через пару часов после него. Подъём происходит на заре, иногда незадолго до восхода, причём он был естественным, ни о каких вспомогательных механизмах или помощниках никаких данных нет.
Нередко в источниках упоминается ночная молитва, но насколько она была регулярной для большинства населения?
Святая Юстина просыпается около трёх часов ночи, чтобы помолиться богу (IV в.)[87]. Фёдор Сикеот, будучи монахом, молится в полночь, когда к нему является одержимый демоном раб (VI-VII вв.)[88] Епифаний, благочестивый друг Андрея Юродивого, постоянно молится по ночам и подчас просыпается от краткого сна до наступления утра (X в.)[89].
Однако, похоже, что речь идёт о случаях подчёркнутого пиитизма, ориентированного на монашескую практику. Кекавмен (XI в.) рекомендует помнить о всех церковных псалмопениях, однако в отношении ночных молитв он указывает: «если можешь, творил бы и полночную молитву, произнося хотя бы один псалом»[90].
И даже в данном случае Кекавмен довольно ригористичен. Дросилла ложится спать с закатом, а встаёт с восходом, всю ночь мирно спя (XII в.)[91]. Согласно Ромейской истории Никифора Григоры Андроник с соумышленниками покидает город в полночь, «когда все спали крепким сном»[92] (XIV в.). Очевидно, злодей сознательно выбирал время, когда ему никто не мог помешать.
Частотным элементом быта современных средиземноморских народов является сиеста. Была ли она актуальна для византийцев?
Сиеста упоминается в источниках, но обыкновенно в качестве случайного элемента. Землепашец жития Косьмы и Дамиана пошёл работать в поле, страдал от жары, скрылся под деревом и заснул (IV в.)[93].
Филарет Милостивый, объясняя, как потерял вола, сообщает: «Я разомлел на солнцепеке и распряг волов, чтобы они паслись, а я немного передохнул. Когда же я заснул, вол убежал в поле» (VIII в.)[94]. Аналогично Феопист, герой жития Св. Георгия, засыпает со своими рабами, отдыхая в поле, когда волы отправлены пастись[95] (VII-XI вв.).
Таким образом, дневной сон воспринимался как случайность, но вовсе не как обычный элемент режима. Более того, он воспринимался в негативном ключе. Во время сиесты в раскрытый рот землепашца жития Косьмы и Дамиана заползает змея (IV в.)[96]. Феопист, герой жития Св. Георгия, равно как и Филарет Милостивый, во время сиесты теряет вола (VII-XI вв.)[97]. Корнелий, герой жития Лазаря Столпника, во время сиесты подвергается нападению демонов и лишается зрения[98]. (XIII в.)
Евагрий Понтийский (IV в.) подводит и некую теоретическую базу под состояние дневной дремоты: «Бес уныния, который также называется "полуденным" (Пс.90:6), есть самый тяжелый из всех бесов. Он приступает к монаху около четвертого часа и осаждает его вплоть до восьмого часа. Прежде всего этот бес заставляет монаха замечать, будто солнце движется очень медленно или совсем остается неподвижным, и день делается словно пятидесятичасовым... За этим бесом уже не следует сразу другой бес, а поэтому после борения [с ним] душу охватывает неизреченная радость, и она [наслаждается] мирным состоянием». Ниже он замечает: «Другие демоны на закате и восходе захватывает часть души, а полуденный демон окружает всю душу и удушает разум»[99].
Евагрию вторит Афанасий Великий (IV в.): «бесом полуденным называется дух лености»[100]. Герой жития Святого Даниила трудится до полудня, а затем подвергается искушению демонов (V в.)[101].
Таким образом, полдень воспринимается как опасное время, когда человека клонит в сон. Но этот сон нежелателен, и, вероятно, универсальным не является.
Именно ночь воспринималась как естественное время для супружеских сношений, на что указывает сам термин «спать с супругом»[102], «брачная ночь». Ряд житийных текстов, упоминая соблазны и половые сношения, помещают их в ночной контекст.[103] (VI-VII вв., IX в., X в.)
Марк Александрийский, спрашивая у Вальсамона, можно ли вступать в половые отношения накануне воскресенья упоминает именно «вечер субботы» (XII в.)[104]. Вальсамон, как и другие источники таковые сношения в ночь на воскресенье, а тем более в сам воскресный день, категорически не рекомендуют, как и в период Великого поста (Житие Андрея Юродивого, X в., Эпистолия о Неделе, XI-XII вв., Апокалипсис Анастасии XII в. [105], поздневизантийские изображения в церквях[106]).
Пища
Не вызывает сомнений, что двумя главными приёмами пищи были полуденный (аристон) и вечерний (дейпнон) приёмы пищи[107]. Известны также термины для утреннего приёма пищи (Xв.,XII в.)[108] и приёма пищи в четвёртом часу (IVв., XII в.)[109], но в связи с их редкостью, думается, что в основном ели дважды.
Согласно Patria Konstantinupoleos (X в.), работники в храме Святой Софии уходят на аристон в «третьем часу дня», т.е. около 9 утра, но уже изрядно поработав. Десять мирян стирают одежду, когда Симеон Юродивый обещает им завтрак (VI-VII вв.)[110]
Дейпнон безусловно воспринимается как вторичный приём пищи по сравнению с завтраком. К примеру, Кекавмен (XI в.) рекомендует отказ от дейпнона и обильный завтрак[111], анонимный автор советует обильный стол в полдень и хлеб и вино в дейпнон (XI-XIV вв.)[112]. Анна Комнина упоминает о том, что «самодержец с наступлением сумерек вспомнил о еде» (XII в.)[113].
Юный Фёдор Сикеонский отправляется на всенощную «в час дейпнона», в полночь он возвращается домой (VI-VII вв.).[114] До города было несколько часов пути. Хотя специально упомянуто, что святой бегал вровень с лошадью, всё же очевидно, что путь у него занял более часа. Следовательно, за пару часов до заката и наступал «час дейпнона».
Служители при мощах Святого Артемия были приглашены на дейпнон в десятом часу, т.е. около четырёх пополудни. (VII в.)[115]. Епифаний, друг Андрея Юродивого, готовит свой дейпнон (горшок с бобами), когда слышит сигнал к девятичасовой молитве, т.е. около трёх часов пополудни (X в.)[116].
Таким образом, обыкновенный режим питания вырисовывается следующим: аристон около полудня и дейпнон за пару часов до заката.
Интересно, что византийский схолиасты хорошо понимали смещение смысловых значений этих терминов по сравнению с античной, прежде всего, гомеровской эпохой, когда под аристоном понимался ранний утренний приём пищи, а полуденный как раз именовался дейпнон.[117]
Имели ли место отклонения в этом режиме в связи с праздниками и постами годового цикла? В случае монахов- безусловно. Однако традиция, существовавшая в миру не вполне очевидна.
Отклонений от стандартного режима питания мирян, связанного с каким-либо постом, кроме Великого, нам обнаружить не удалось. Учитывая, что воздержание в период Великого поста является довольно универсальным показателем благочестия в житиях, а упоминаний других постов нет, можно предположить, что универсального изменения режима питания во время иных постов не практиковалось.
Богобоязненный муж Стефан, повар в доме родителей Фёдора Сикеонского, «во дни Святой Четыредесятницы … постился до вечера, ничего не вкушая, только немного колива и воды.» Однако мать Фёдора, который следовал примеру благочестивого мужа, явно была против подобного режима питания. (VI-VII вв.)[118] Благочестивый мирянин из жития Андрея Юродивого проводил первую неделю Великого поста без пищи и питья, а затем «с помощью хлеба, воды и кое-каких бобов поддерживал жизненные силы», причём, вероятно, питаясь только однажды в день (X в.)[119].
Таким образом, благочестие предполагало воздержание от питания в первые дни Великого поста и однократное питание в прочие, но, судя по всему, это не было универсалией.
Продолжительность Великого поста в 40 дней перед Пасхой установилась в IVв., а в VI-VII вв. к ней добавилась Сырная седмица. Система прочих постов: Рождественский пост (40 дней до Рождества), Апостольский пост (от 8ми до 42 дней в зависимости от Пасхи, начало-через неделю после Троицы, завершение-в день Петра и Павла 29 июня), Успенский пост (1-15 августа), исключая воскресенья, канун Богоявления (5 января), пост в праздники Воздвижения Святого креста (14 сентября) и Усекновения головы Иоанна Предтечи (29 августа), а также еженедельные посты по понедельникам, средам и пятницам, исключая Пятидесятницу, сформировалась к XI веку[120], но насколько она была общеупотребительной вне монастырей, определить сложно. Пост безусловно требовался накануне причастия, предполагая потребление в пищу только хлеба, сушёных фиг, фиников и зелёных овощей (XIII в.)[121].
Анализ рационов солдат и монахов не оставляет сомнений в том, что основными продуктами питания византийцев были хлеб, вино, оливковое масло, овощи (прежде всего, бобовые), сыр, мясо и, вероятно, рыба.[122] (IV в., VIв., XII в., XIV в.). Очевидно, что такой рацион был весьма универсальным для всех слоёв общества, пищевые подарки друг другу со стороны представителей имущественной элиты, зафиксированные письмами, добавляют к этому списку лишь фрукты (дыни, виноград, смоквы, груши, гранаты и др.), икру, дичь и дорогие виды упомянутых выше продуктов. (X-XII вв.)[123]
Ели обыкновенно в семейном кругу (IV в., XIVв.), но если речь шла о присутствии гостей, наличие женщин оказывалось крайне нежелательно (IV в.. VIв., XII в.)[124].
Перед трапезой мыли руки (IV в., XI в., XII в.)[125], затем звучала молитва, которую читали стоя (IVв., Xв., XII в.)[126]. Затем садились за стол и брали куски из общего блюда. Ели обыкновенно руками, причём благопристойным считалось брать пищу двумя или тремя пальцами, не пачкая ни одежды, ни рук (IVв., XI в., XII в.)[127]. На основании описания царских трапез, можно предположить, что и в состоятельных частных домах, особенно, во время званых обедов, предполагалось несколько перемен блюд: сначала шли холодные закуски, затем горячее мясное блюдо, затем сладости и фрукты[128]. После трапезы также мыли руки, причём в тёплой воде и с мылом[129] (IVв., Xв., XI в., XII в.).
Во время званого обеда актуализировано было расположение гостей, самым почётным местом была позиция справа от хозяина, чем дальше от хозяина, тем менее почётным было место[130] (IVв., X в.). Поскольку во многих случаях званые обеды были связаны с предшествующими церковными службами (праздники, именины, свадьбы), на них присутствовали и представители клира, которым и предлагались наиболее почётные места[131]. До X века оставалась античная традиция возлежать во время званых обедов, однако в конце концов она сохранилась только во дворце (IVв.-Xв.)[132]. Впрочем, уже в IV веке подчас сидели на лавках, покрытых коврами.[133] Во время званых обедов произносились тосты, в основном, во славу святых.[134] После еды и тостов часто устраивались представления музыкантов, танцовщиц, театральных актёров, к которым крайне скептически относилась церковь, не позволяя клирикам оставаться на них. (IV в., XIв., XIIв.)[135].
Гигиена
Хрисостом (I-II вв.) в изгнании жалуется, что не может пользоваться баней, с ужасом упоминая, что жители Антиохии не мылись двадцать дней из-за запрета императора Феодосия. Сходным образом как нечто ужасное описана 47дневная немытость в житии римского архиепископа Мартина. Климент Александрийский замечает, что «не должно обыкновенно и часто в течение дня мыться» (II-III вв.). Часто цитируется анекдот о патриархе Сисинии (V в.), который на вопрос о том, почему будучи епископом моется дважды в день, объяснил это невозможностью мыться трижды в день[136].
Упоминания о вреде частого мытья проходят через всю религиозную литературу Византии и указывают на то, что это мытьё, тем не менее, составляло важную часть повседневности общества (Хрисостом I-II вв., Григорий Назианзин, IVв., Фёдор Студит, VIII-IX вв., Николай Грамматик, XI-XII вв., Михаил Пселл XI в., Евстафий Солунский XIII в.). Отказ от частого мытья безусловно воспринимается как признак аскетического благочестия, причём не только в религиозном аспекте. Показателем особого усердия ученика с точки зрения Птохопродрома является то, что тот не видел двери бани.[137]
Но что значит частое мытьё? Трёхразовое мытьё в неделю Птохопродром (XII в.) считает излишеством, ему вторит анонимный автор хроники, говоря об изнеженности царя, который мылся трижды в неделю. Современный им медицинский текст не рекомендует в январе мыться чаще 4х раз, в марте шести, а в апреле восьми. Как о норме Птохопродром говорит о четырёх посещениях бани в месяц.
Типиконы предлагают разные цифры, но нормой является мытьё раз в неделю, более частое посещение бани воспринимается как необходимое в случае болезни. С другой стороны, Птохопродром сообщает, что избегание частых бань является показателем монашеской жизни.[138]
Принципиальный вопрос заключается в том, насколько посещение бани кореллируется с мытьём в принципе. Чудеса Св. Артемия дают намёк на то, что мытьё лица и рук с утра было нормой. Даже такой ригорист как Святой Афанасий (IV в.) признаёт, что омовение рук, лица и ног, является необходимостью, как и использование бань для лечения[139].
В античности мылись перед завтраком или обедом, когда желудок ещё не был полон. (Артемидор, II в., Александр Афродисийский II-III вв.). Традиция, очевидно, продолжалась и после. Орибасий (IV в.) также не советует мыться на полный желудок, причём также не советует есть и пить сразу после бани. Ему вторит Либаний (IVв.)[140].
Римские бани открывались в 8-9м часу, т.е. в час-два пополудни, а закрывались с заходом солнца. Однако Григорий Нисский (IV в.) и Александр Траллиан (VI-VII вв.) сообщают о возможности посещения бани и после захода солнца[141].
Можно предположить, что в Византии бани могли быть открыты по запросу в любое время. По крайней мере, содержательница двойной бани в Константинополе не может её покинуть ни на минуту (VI-VII вв.). Апостольские постановления (IV в.) определяют, что скромная женщина должна мыться около 10го часа (2го пополудни), чтобы избежать чужих взглядов. В утренние часы и около полудня бани также ещё были пусты, что позволяло скрытно посещать их больному грыжей. (VI-VII вв.) и благовидным девам, избегающим чужих взглядом (X в.)[142].
В ранней Византии широко известны «двойные бани» с отделениями для женщин и мужчин. В античности в общей бани были разные часы для женщин и мужчин. В Византии речь шла о разных днях для разных полов, например, один из типиконов определяет женскими днями среду и пятницу[143].
Либаний сообщает, что бани работали ежедневно (IV в.). Фёдор Вальсамон, однако, пишет, что не должно баням работать по воскресеньям (XIII в.) Андроник II Старший (XIII-XIV вв.) своей новеллой определили, что с 9го часа (т.е. 3го пополудни) в субботу до 9го часа воскресенья бани должны быть закрыты. Медики же вовсе не рекомендовали посещение бань в ноябре, но, вероятно, их советы мало принимались во внимание (Птохопродром, XII в.)[144]
С другой стороны, очевидно, что посещение общественных бань воспринималось как норма по воскресеньям: этим недоволен Вальсамон (XIIв.), этим недоволен патриарх Анастасий (XIV в.)[145]. Вот хороший аргумент против мнения К. Манго о том, что бани перестали быть частью общественной жизни в поздней Византии.[146]
Песни и танцы
Танцы сопровождали большинство праздников религиозного, государственного и частного характера[147]. Основными типами византийского танца можно считать групповой хороводный и индивидуальный.
Групповые танцы исполнялись на улицах, площадях и, вероятно, дома во время симпосиев непрофессионалами (IVв., X в., XIв.)[148]. Самым распространённым, возможно, был сиртос (I в., IV в., XII в.XV в.)[149]. Участники брались за руки, заводила подчас использовал платок[150]. Именно заводила совершал движения, которые остальные должны были повторять. Сиртос танцевали чаще девушки, реже мужчины, но смешанный хоровод представителей обоих полов моралисты категорически не рекомендовали (IVв, VI в., VIIв., IXв, X в.)[151]. Сходным танцем являлся геранос, «журавлиный танец», воспринимавшийся как по преимуществу военный и мужской (IV в., XII в.). Танцоры, замкнув круг, водили хоровод, часто разворачиваясь и перестраиваясь[152]. Вероятно, танцоры, по крайней мере, заводила, пели в ритм танца[153]. Весьма непристойным в связи с провокационными движениями бёдер считался распространённый кордакс, который танцевали как мужчины, так и женщины (IVв., VI в., XI в, XII в.)[154].
Индивидуальные танцы обычно исполнялись на симпосиях профессиональными танцовщицами[155]. Обычным атрибутом танцовщицы было покрывало[156] (V-VI вв., X-XIв., XV в.). Танцовщицы изгибали тело (IV в., Vв., XIв.), громко стучали по полу ногами (IV в., XI в., XIIв.)[157], не оставались без движения и руки, танцовщица прищёлкивала, либо использовала трещётки (IVв., V в., X-XII вв.)[158]. Иногда танцовщица одновременно танцевала и пела (IV в., XI в., XII в.)[159]. Основными инструментами, сопровождавшими танцы, были кифара, флейта и цимбалы (IV в., XI в., XII в.)[160].
Песни, безусловно, сопровождали танцы, сельскохозяйственные работы, процессии, подчас спортивные состязания, но непрофессиональное пение во время симпосиев почти не зафиксировано.[161]
Ипподром и мим
Массовые развлечения, как ярко показал это в своей статье К. Манго[162], являются ярким примером разрыва континуитета в истории Византийской цивилизации.
Безусловно, скачки на ипподроме являлись наиболее ярким и привлекательным развлечением ранней Византии (IV-VI вв.). Наличие ипподрома было необходимым элементом крупного города. В столице скачки проводились не менее 60 дней в году[163], до 50 заездов в день[164]. По четыре колесницы, запряжённые четверками лошадей, вырывались из карцеров и совершали семь кругов по арене, вокруг спины, деревянного бортика с колоннами и статуями в промежутках, рискуя разбиться на резком повороте у противоположной стены, сфендоны, проносясь мимо трибун зрителей и кафисмы, где находился император[165]. В перерывах между заездами выступали шуты, акробаты, танцоры, дикие звери, устраивался и полуденный перерыв на обед[166]. Три периода скачек были наиболее значимыми и регулярными: «Золотой ипподром» на второй неделе после Пасхи, «Овощной ипподром» на 15 мая и «Мясной ипподром» перед Великим постом, существовали многочисленные иные ординарные и экстраординарные скачки, которые не могли проводиться лишь в Великий пост[167]. От ранней Византии сохранилось множество данных об успешных наездниках, которые становились полубогами для толп, прежде всего, о Порфирии[168]. Две наиболее сильные партии ипподрома, Зелёные и Синие, были основной политической силой в столице и терроризировали всю империю в VI-нач. VII вв. Императоры вынуждены были поддерживать то одну, то другую партию и их наездников, в стремлении балансировать интересы и страсти толпы[169].
В средневизантийский период единственный ипподром остался в Константинополе[170]. Сохранились лишь три основных периода скачек (XIв., XII в.), экстраординарные скачки остались, но безо всякой видимой регулярности. Количество заездов уже в X веке сократилось до 8ми в день[171]. Лишь пара победителей скачек известны нам после VII века, а партии ипподрома больше не участвуют в политической жизни, их роль становится исключительно церемониальной.[172] Императорской партией становятся Синие, следовательно, необходимость балансировать между партиями утрачивается.[173]
Тоже происходит и с театром. Мимический театр был распространён в ранневизантийский период как в Константинополе, где было, по крайней мере, четыре театра, так и за его пределами. (V-VI в.) Мим обыкновенно был комедией характеров, основанной на простом сюжете измены. Типовые его герои- брюзгливый муж, красавец-любовник, плутовка-горничная, юная распутная супруга. Кульминацией мима обыкновенно являлась откровенная эротическая сцена и неожиданное появление обманутого супруга. Частотным реквизитом являлись бутафорские фаллы, ножи, ящик, в который прятался любовник, подчас использовались и сложные машины, в постановке участвовали как мужчины, так и женщины.[174]
Трулльский собор запрещает мимические представления и упоминания мимов практически исчезают (VII в.) [175]. Комментаторы XII века интерпретируют эти постановления Трулльского собора как направленные против известных им комедиантов, которые с колёс разыгрывают простейший фарс, имитируя иностранцев или рабов.[176] С другой стороны, уже не понимая сущности античного мима, они упоминают неких священников, которые на праздничные дни приходят в церковь переодетыми военными или даже животными на потеху публике.[177] По мнению К. Манго, исчезновение театра связано с прекращением государственного финансирования этого института при Юстиниане.[178]
Недельный и годовой циклы
Посещение церкви
Как многократно было показано, круг суточных богослужений в том виде, который и сейчас используется православной церковью, сформировался уже к IV веку[179].
К сожалению, вопрос о регулярности посещения церкви мирянами до XI века остаётся практически неисследованным. Показателем пиитизма было регулярное посещение заутрени и вечерни, литургии и праздников, а также участие в пении молитв и славословий, частое причастие (Михаил Пселл, XI в.)[180].
Создаётся впечатление, однако, что нормой считалось посещение всенощной в канун воскресенья и воскресной литургии, а также всенощной и литургии Великих праздников. Известно, например, что во многих церквях литургия служилась ежедневно, но большинство прихожан причащались только на Великие праздники[181].
В Типиконе Великой церкви (X в.) упоминается лишь о трёх Великих праздниках: Пасхе, Рождестве и Богоявлении. В XI-XII вв., как показывает религиозная иконография, набор Великих праздников стабилизировался в варианте, в основном дошедшем до современности: Благовещение, Рождество Христово, Сретение, Богоявление, Преображение, Воскрешение Лазаря, Вход Господень в Иерусалим, Распятие, Воскресение, Вознесение, Сошествие Св. Духа, Успение Пресв. Богородицы[182].
Накануне праздника верующие собирались в церкви на всенощную исполняя гимны. На следующее утро рано по стуку в доску, семандр или с IX века колокол, собирались, в церковь, предварительно омыв руки в фонтане во внутреннем дворе. В церкви слушали пение молча. Праздничный храм устилали ветвями лавра и мирта или другого благовонного растения. Предполагалось, что верующие в праздник будут носить чистые и праздничные одежды[183].
Обыкновенная продолжительность литургии, Иоанна Хрисостома могла варьировать от менее часа до более двух часов. То же касается субботней всенощной. По воскресеньям Великого Поста и в некоторые иные постные дни использовалась литургия Василия Великого, продолжавшаяся около трёх часов[184].
Уже Константин Великий провозгласил Воскресенье днём отдыха для горожан (IV в.). Причём обоснованием этого отдыха с самого начала объявлялась святость дня и необходимость посещать богослужения.[185] Эта концепция многократно повторялась как законодателями, так и религиозными мыслителями[186].
Однако китайский путешественник (VII или VIII в.) обратил лишь внимание на то, что жители Константинополя пьют целый день, пока не спустится глубокая ночь[187]. Парадоксальным образом эти данные в точности соответствуют статьям Книги Эпарха (X в.), предписывающим открывать питейные заведения по воскресеньям и в праздничные дни не позднее второго часа дня (около 8 утра) и закрывать не позднее второго часа ночи (около 8 вечера). Последнее установление откомментировано в том смысле, что люди, пившие весь день, не должны продолжать делать это ночью[188]. Через пару столетий патриарх Анастасий пишет о необходимости запрета продажи вина по воскресеньям, чтобы люди находились в церквях, а не ходили в бани или пили в кабаках[189] (XIV в.).
Великие праздники сопровождались в столице торжественными процессиями с участием императора. Увенчанный государь, окружённый патрициями, стратигами, сенаторами на лошадях, проходил к храму по вычищенным и устланным лавровыми, митровыми, розмариновыми ветвями и цветами дорогам. На столбах с промежутками были вывешены венки или кресты из веток и цветов. Стены домов были украшены коврами, разной золотой и серебряной утварью. Народ славословил проходящим, в представители димов, стоя через промежутки, пели псалмы, гимны и славословия. Во дворцах давались торжественные обеды.
В эти же дни хозяева стремились украсить дома снаружи и внутри, подновить стены известью и краской, обрызгать пол благовонными листьями, выставить самую ценную мебель. Традицией был обмен подарками и взаимными поцелуями. [190]
Светские праздники[191]
1. Семейные праздники.
На дни Рождения приглашались гости и давался обед, на который высылались приглашения. Одно такое приглашении сохранилось от V в.: «Господину моему Макарию Геннадий спекулатор. Радуясь празднику рождения моего сына Геннадия, почти нас, разделив с нами трапезу 16го в 7м часу.» (P. Oxy. 1214).
Пол покрывался ветками лавра, митра, розмарина или лепестками роз. Вход в дом украшался цветами. Комнаты обрызгивались миром.
Трапеза сопровождалась танцами и прочими развлечениями. Друзья, а особенно, супруги, обменивались подарками. Присланные дары принимались на блюдах.
К домашним праздникам можно причислить новоселье, праздновавшееся по поводу окончания ремонта или переселения, а также этисии, ежегодный праздник по поводу избегания некой опасности.
2. Народные праздники.
Календы (Новый год)
Календами в античности именовался первый день месяца, но для византийцев Календы имели в виду только первый день января (Григорий Нисский IV в., Трулльский собор VII в.., Евстафий Солунский XII в.). Ливаний в IV веке утверждал, что календы празднуются повсюду, где присутствует власть Рима. То же утверждал и Евстафий Солунский в XII веке.
Особенностью празднования календ было украшение наружной двери венками и ветками лавра, обмен подарками. Праздника ждали дети, которые, поздравляя родителей и домочадцев и целуя их в уста, получали в обмен монету. Они же ходили от дома к дому и обменивали плоды на серебряные монеты. Такая обрядность, по словам Ф. Кукулеса, засвидетельствована как в IV-V вв., так и у современных понтийских греков.
Был известен и карнавал: переодевались козлами, верблюдами, оленями, пели, скакали, набрасывались на прохожих с шутками и остротами, врывались в дома спящих. (IV в.). Валсамон подтверждает существование карнавала в XII веке, существует он, по мнению Ф. Кукулеса, и сейчас среди понтийских греков.
1 марта
Римляне до Цезаря отмечали начало года 1 марта. Отзвуки этого можно увидеть в Византии. Псевдохрисостом и Иосиф Вренний (XV в) утверждали, что первый месяц года- март.
Григорий Нисский (IV в.) сообщает, что 1 марта- большой праздник, а постановление Трулльского собора (VII в.) показывает, что на мартовские календы, как и на январские, дарили подарки. Феодосий Валсамон сообщает о неподобающих танцах в этот день среди мужчин и женщин, которые, однако, бывают лишь кое-где, видимо, соборное уложение дало результат (XII в.).
С 1 марта связана традиция «ласточкиных песен», которая, по мнению Ф. Кукулеса, существует до сих пор. Их упоминает Хрисостом в IV в., а в XII веке упомянута одна из этих песен: «уйди, уйди, Февраль, март тебя гонит».
Брумалии (24 ноября-17 декабря)
Праздник засвидетельствован почти каждый век, с IV до XII. Празднование проходило с 24 ноября по 17 декабря, 24 дня, в которые праздновали именины в зависимости от начальной буквы имени, традиция, существовавшая, по крайней мере, с V-VI века. Трулльский собор запрещает Брумалии в VII в. и их празднование восстановит Константин Багрянородный в X в. Но упоминания царских Брумалий продолжаются. Вероятно, в народе в этот перерыв Брумалии тоже праздновали. Друг другу желали «многие лета», посылались дружеские дары (например, печенье) и, вероятнее всего, помимо застолья были и танцы.
Розалии (в период Пятидесятницы)
Под разными названиями: розалии, русалии, день роз, розовый день, этот праздник известен в Византии с VI до XII века, однако его особенности малоизвестны, помимо того, что он проходил на свежем воздухе в период Пятидесятницы.
День рождения столицы (11 мая).
11 мая ежегодно по городу везли деревянное золочёное изображение Константина с аллегорической скульптурой Судьбы города в правой руке. Изображение двигалось в четырёхконной триумфальной колеснице в сопровождении воинов и горожан, несущих свечи в окружении коленопреклонённого славословящего народа на ипподром. В этот день на ипподроме обязательно проводились скачки (Vв. ,VI в., X-XI вв.). Когда заканчивалось соревнование, шествие останавливалось напротив кафисмы ипподрома. Царь вставал и кланялся статуе. При возвращении процессии статуи её возглавлял священник, поющий «Господи помилуй».
Сельскохозяйственный цикл
Годовой цикл жизни крестьян включал следующие основные элементы: пахота, сев, жатва, молотьба.
Пахота обыкновенно проводилась в октябре или ноябре[192]. Крестьянин пахал одетым в хитон с обнажёнными до коленей ногами при помощи двух волов (IV в., XI в.). Основным орудием пахоты был плуг.
Сев основной культуры, пшеницы, обыкновенно проходил в ноябре (IV в., XI-XII вв., этнография XX в.), реже в октябре (Геопоники: I-X вв.). Геопоники упоминают также яровой посев в феврале. Сев осуществлялся вручную, обычно одной рукой крестьянин нёс корзину с отборным зерном, другой разбрасывал его.
В октябре осуществлялся сев ячменя. Другими зерновыми были гречиха и овёс, тут же сажали и бобовые, а также сезам и лён. Весь декабрь крестьянин внимательно следил, успешен ли был сев и пробиваются ли ростки.
Временем жатвы считались июнь и июль. Жатва начиналась с ячменя, затем следовало зерно. Подвязав к поясу хитон, чтобы не мешал работать, крестьянин и взяв в правую руку серп, нагибаясь, срезал колосья, которые придерживал левой, на которой была кожаная защитная перчатка. Колосья связывались в стога, которые затем укладывались на телеги, которые тащили на ток быки. Здесь стога сохли, повёрнутые срезом к северу[193], чтобы лучше обдувались ветром. Очевидно, именно жатва воспринималась как важнейший этап годового цикла крестьянина: закон запрещал даже арестовывать его в это время.
Ежегодно проходило чередование участков земли под зерном и паром.[194]
Молотьба проходила на круглой площадке, располагавшейся на высоком месте, легко продувавшемся ветром и покрытой камнем, либо утоптанной землей (Геопоники: I-X вв.). На ток выгоняли быков, двух или четырёх, на которых надевали намордник из мякины. Для обмолота также использовались салазки длиной до двух метров с вогнанными в нижнюю часть острыми камнями, которые тянули быки (IV в., этнография XX в.). Затем при помощи вил с 3-4 зубьями отделяли зёрна от основной массы мякины и провеивали зерно с помощью сита с соломенным или кожаным донцем. Провеянное зерно оставалось на току пару дней, но по поверью вывозилось прежде наступления нового утра (Геопоники: I-X вв.). Затем зерно вывозилось в амбары, либо ссыпалось в мешки, либо в кувшины, либо в лари-сундуки.
Посадка олив приходилась на апрель, либо октябрь, однако стабильно плодоносить олива начинала лишь через 3-4 года после посадки. В октябре же проходил сбор маслин, подчас с использованием палок, хотя предпочтительным считалось собирать плоды вручную (Геопоники: I-X вв.)[195]. Затем масло отжималось на общинном прессе. Олива требовала также опахивания в августе и обрезки сухих ветвей в декабре. [196]
Важнейшей сельскохозяйственной культурой являлся виноград. Лоза требовала регулярного окапывания, обрезки, пасынкования, прививки, унавоживания, которые осуществлялись несколько раз в год. Сбор винограда приходился на октябрь.[197] Виноградные гроздья транспортировались в корзинах или на перекладинах к прессу. Пресс предварительно окуривался ладаном, листья и перезревшие гроздья отделялись. Виноград отжимали ногами, предварительно их вымыв. Сок сливался в приёмник ниже уровня пресса, помещался в сосуды и там бродил.[198]
Скотоводство, прежде всего, разведение коз и овец, было отгонным, т.е. летом скот пасся на прохладных возвышенностях, а зимой - близ деревни. Пастуха нанимали всей деревней или несколькими семьями.[199] Летом пастух должен был выгнать стадо на пастбище до рассвета, а зимой- после того, как исчезнет утренний иней.[200] В стойлах скот оставался только в самые сильные морозы[201]. После пастьбы животных отгоняли на водопой, на реку, к источнику или колодцу. Перед водопоем им нередко давали соль. Обычным криком пастуха, которым созывался скот, было «ситта!»[202].
Традиционными атрибутами пастуха были посох, свирель и собака, традиционным врагом- волки.[203] Скотину отмечали клеймом или краской по принадлежности к владельцу.[204]
В дождь или сильную жару пастух загонял скот под навес, шалаш из дерева и травы.[205] Ночью скот находился в загоне, круглой формы, с деревянным плетнём.[206]
Стригли овец и коз обыкновенно весной.[207] Случка проводилась в зимнее время, до этого лучших козлов и баранов пару месяцев держали отдельно от стада.[208]
Скот доили либо с утра, либо вечером, причём были периоды, когда доение прекращалось, когда доили дважды или однажды в день, но точные режимы неизвестны.[209]
Синхрония
Чудеса Святого Артемия (VII в.)
«Чудеса Святого Артемия» позволяют реконструировать ритмы повседневности Константинополя в VIIм в. для разных городских слоёв.[210]
Жизненный цикл.
Обстоятельства рождения
Хотя в «Чудесах» многократно упоминаются младенцы, обстоятельства родов от нас ускользают. Выясняется лишь, что в течение 40 дней после родов женщина должна лежать в постели (45). Женщина выкармливает младенца сама, младенец находится рядом с матерью. (напр., 11, 45) Удивительно, что полностью проигнорирована высокая детская смертность и высокая смертность при родах, которую фиксирует археология – никаких упоминаний о прежних скончавшихся детях или скепсиса по поводу выживания младенца нет. Также нет упоминаний о вдовцах, ставших таковыми в результате смерти матери при родах или мачехах, равно, впрочем, как и о кормилицах и няньках.
Обучение
Некоторые подробности относительно процесса взросления и обучение мы узнаём из серии «Чудес», связанных с именем Георгия по прозвищу Куталес (38-39-40). 9летний Георгий стал чтецом в церкви- очевидно, к этому времени он освоил грамоту. Его родители, занимавшиеся ростовщическими операциями, пытались обучить этому и сына, но безуспешно- тот бежал от родителей сначала в церковь Иоанна Предтечи (место упокоения мощей Святого Артемия), а затем и на остров Платея, где в 18 лет он был дьяконом, а в 22 года стал священником.
Из текста «Чуда» 15 мы узнаем о двух молодых людях, которые находятся на «добровольной службе» в качестве помощников некого «важного лица», они также характеризуются как «свободные люди». Возможно, что речь идёт о процессе практического обучения у чиновника высокого ранга.
Кузнец утверждает, что был обучен ремеслу в юности (26).
Традиционное мнение предполагает высокую грамотность среди населения Византии, а тем более- Константинополя. Мы можем предположить, что освоение грамоты в возрасте около 10 лет было делом обычным. Вероятно, после (а возможно, и параллельно) с обучением чтению проходило профессиональное обучение в семье. Поскольку Георгий от этого обучения отказался- он его прошёл «по месту службы»- в церкви и монастыре. Сложно представить иной метод обучения, нежели помощь младшего старшим в их повседневной работе.
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 206; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!