РОССИЙСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ 2 страница

Он различает два периода. Первый, охватывающий весь 1905 год, есть период от­крытого массового движения. Второй, с 1906 г., — мучительно-медленная подготовка «фактического торжества дела свободы», «осуществления народных стремлений». В этой подготовке коренную роль играет деревня, без помощи которой «разъединенный город был сломлен». Мы переживаем «внутренний, по внешности как бы пассивный, рост революции».

«То, что называется аграрным движением, — постоянное брожение, не переходящее в повсеместные попытки активного нападения, мелкая борьба с местным начальством, с помещиками, задержка налогов, карательные экспедиции, — все это представляет путь наивыгоднейший для деревни с точки зрения экономии, если не ее сил, что сомни­тельно, то ее результатов. Не истощая деревни окончательно, принося ей, в общем, больше облегчений, чем поражений, он могущественно разлагает опоры старой власти так, что создает условия, при которых она должна будет неминуемо капитулировать или пасть от первого же серьезного испытания, когда придет время». И автор указыва­ет, что в 2—3 года изменится личный состав полиции и войска, заполнится элементами недовольной деревни; «наши сыны будут у солдатах», как сказал автору один крестья­нин.

Вывод тов. Ларина двоякий. 1) У нас «деревня успокоиться не в состоянии. Авст­рийский 48 год у нас повториться не может». 2) «Русская революция не идет путем всенародного вооруженного восстания в действительном смысле этого слова, как севе­роамериканская или польская».

Остановимся на этих выводах. Первый из них обоснован автором слишком фелье­тонно и формулирован слишком неточно. Но по существу автор близок к истине. Исход нашей революции действительно

КРИЗИС МЕНЫТТКВИЗМА_____________________________ 151

зависит больше всего от устойчивости в борьбе многомиллионной массы крестьянства. Буржуазия крупная у нас боится больше революции, чем реакции. Пролетариат один победить не в силах. Городская беднота не представляет ни самостоятельных интере­сов, ни самостоятельного фактора силы по сравнению с пролетариатом и крестьянст­вом. Решающая роль за деревней, не в смысле руководства борьбой (об этом не может быть и речи), а в смысле обеспечения победы.

Если бы т. Ларин продумал свой вывод и поставил его в связь со всем ходом разви­тия идей социал-демократии о нашей буржуазной революции, то он оказался бы лицом к лицу с старым положением ненавистного ему большевизма: победоносный исход буржуазной революции в России возможен лишь как революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства. По существу дела Ларин пришел именно к этому взгляду. Признать его открыто мешает ему только то качество меньшевиков, ко­торое он сам бичует, именно: неуверенность и робость мысли. Стоит сравнить рассуж­дения на указанную тему Ларина и цекистского «Социал-Демократа», чтобы убедиться в приближении Ларина по этому вопросу к большевикам. Ведь «С.-Д.» договорился до того, что кадеты — городская бессословная буржуазия, прогрессивная, а трудовики — сельская сословная, непрогрессивная! «С.-Д.» не заметил помещиков и контрреволю­ционных буржуа у кадетов, не заметил бессословной городской демократии (низов го­родской бедноты) у трудовиков!

Далее. Деревня успокоиться не может, говорит Ларин. Доказал ли он это? Нет. Он совсем не учел роли крестьянской буржуазии, систематически подкупаемой правитель­ством. Он мало вдумался и в то, что получаемые крестьянами «облегчения» (пониже­ния аренды, «сокращение» помещиков и полиции и т. п.) усиливают распадение дерев­ни на контрреволюционных богатеев и массу бедноты. Таких больших обобщений на основании такого малого материала делать не следует: шаблоном пахнет.

152__________________________ В. И. ЛЕНИН

Но доказуемо ли вообще положение: «деревня успокоиться не может»? И да, и нет. Да — в смысле солидно обоснованного анализа вероятных последствий. Нет — в смысле полной несомненности этих последствий для данной буржуазной революции. Аптекарскими весами не взвесишь того, как уравновешиваются растущие и перепле­тающиеся новые контрреволюционные и новые революционные силы деревни. Это вскроет до конца только опыт. Революция в узком смысле, это — острая борьба, и только в самой борьбе, в исходе ее проявляется и вполне познается действительная си­ла всех интересов, всех стремлений, всех задатков.

Задача передового класса в революции — познать верно направление борьбы и ис­черпать все возможности, все шансы победы. Такой класс должен первым встать на не­посредственно-революционный путь и последним его покинуть для других, более «буд­ничных», более «обходных» путей. Этой истины совсем не понял т. Ларин, рассуж­дающий очень много и (как увидим ниже) очень неумно о стихийных порывах и о пла­номерном действии.

Перейдем ко второму выводу — относительно вооруженного восстания. Тут Ларин еще более повинен в робости мысли. Его мысль рабски следует старым образцам: севе­роамериканскому и польскому восстанию. Вне их он не хочет знать восстания «в дей­ствительном смысле слова». Он говорит даже, что наша революция не идет путем «формального» (!) и «форменного» (! !) вооруженного восстания.

Курьез: меньшевик, заслуживший себе шпоры войной с формализмом, договорился до формального вооруженного восстания! Пеняйте на себя, тов. Ларин, если ваша мысль так сдавлена формальным и форменным. Большевики иначе смотрели и смотрят на дело. Задолго до восстания, на III съезде, т. е. весной 1905 г., они в особой резолю­ции подчеркнули связь массовой стачки с восстанием . Меньшевики любят обходить это молчанием. Напрасно. Резолюция III съезда — фактическое доказательство того, что мы с максимальной возможной степенью приближения предвидели

КРИЗИС МЕНЫТТКВИЗМА_____________________________ 153

особенности народной борьбы в конце 1905 года. И восстание мы мыслили совсем не «по типу» Северной Америки или Польши, где и речи не могло быть о массовой стачке.

А после декабря мы указывали (проект резолюции к Объединительному съезду⁹⁵) на изменение отношения стачки к восстанию, на роль крестьянства и войска, на недоста­точность военных вспышек, на необходимость соглашения с революционно-демократическими элементами войска.

И события подтвердили еще раз, в течение думского периода, неизбежность восста­ния в русской освободительной борьбе.

Рассуждения Ларина о формальном восстании — самое неприличное для с.-д. неве­жество в истории переживаемой революции или игнорирование этой истории с ее осо­быми формами восстания. Тезис Ларина: «русская революция не идет путем восстания» есть насмешка над фактами, ибо оба периода свобод в России (и октябрьский и дум­ский) показали именно «путь» восстаний, конечно, не американских и не польских, а русских, эпохи XX века. Рассуждая «вообще» об исторических примерах восстаний в странах с преобладанием деревенских или городских элементов, об Америке и Польше, и отказываясь от малейшей попытки изучить или хотя бы наметить особенности рус­ского восстания, Ларин повторяет коренную ошибку «неуверенной и робкой» мысли меньшевизма.

Вдумайтесь в его конструкцию «пассивной» революции. Несомненно, длительные периоды подготовки нового подъема, нового натиска или новых форм движения вполне возможны. Но не будьте же доктринерами, господа: взгляните, что значит это «посто­янное брожение» деревни наряду с «мелкой борьбой», «карательными экспедициями» и сменой личного состава полиции и войска? Ведь вы не понимаете того, что сами гово­рите. Описываемое вами положение дел есть не что иное, как длительная партизанская война, перерываемая рядом все более широких и сплоченных взрывов солдатских вос­станий. Вы повторяете сердитые и

154__________________________ В. И. ЛЕНИН

бранные слова по адресу «партизанов», «анархистов», «анархо-бланкистов-болыпевиков» и проч. и сами в то же время рисуете картину революции по-большевистски! Смена личного состава войска, заменение его «элементами недоволь­ной деревни». Что это значит? Может ли не проявляться наружу это «недовольство» деревни, одетой в матросские куртки и солдатские мундиры? Может ли оно не прояв­ляться, когда в стране идет «постоянное брожение» родной солдату деревни? когда в стране идет «мелкая борьба», с одной стороны, и «карательные экспедиции», с другой? И можно ли представить себе, в эпоху черносотенных погромов, насилий правительст­ва, издевательства полиции, иное проявление этого солдатского недовольства, как во­енные восстания?

Повторяя кадетские фразы («революция наша не идет путем восстания», эту фразу пустили в оборот именно кадеты в конце 1905 года; см. милюковскую «Народную Свободу»⁹⁶), — вы в то же время сами рисуете неизбежность нового восстания: «власть падет от первого серьезного испытания». Думаете ли вы, что серьезное испытание вла­сти возможно в широком, пестром, сложном народном движении без предварительного ряда несерьезных и частичных испытаний? что общая стачка возможна без ряда част­ных? общее восстание без ряда дробных, мелких, необщих?

Если в войске растет элемент недовольной деревни и если революция в общем идет вперед, — значит неизбежно восстание в форме ожесточеннейшей борьбы с черносо­тенным войском (ибо черносотенцы тоже организуются и учатся, не забывайте этого! не забывайте, что есть социальные элементы, питающие сознательное черносотенст­во!), борьбы и народа и части войска. Значит, надо готовиться, готовить массы, гото­вить себя к более планомерному, дружному и наступательному восстанию, вот что вы­текает из посылок Ларина, из его кадетской сказки о пассивной (??) революции. Мень­шевики «свалили на ход русской революции собственную тоску и уныние» (58), при­знает-

КРИЗИС МЕНЫТТКВИЗМА_____________________________ 155

ся Ларин. Именно так! Пассивность, это — качество мелкобуржуазной интеллигенции, а не революции. Пассивны — те, кто признает заполнение армии элементами недо­вольной деревни, неизбежность постоянного брожения и мелкой борьбы, — и в то же время с благодушием Ивана Федоровича Шпоньки⁹⁷ утешает рабочую партию: «рус­ская революция не идет путем восстания».

А «мелкая борьба»? Вы находите, почтенный Ларин, что она есть «наивыгоднейший путь для деревни с точки зрения результатов»? Вы поддерживаете это мнение, несмот­ря на карательные экспедиции, включая даже эти экспедиции тоже в наивыгоднейший путь? А подумали ли вы хоть чуточку, чем отличается мелкая борьба от партизанской войны? Ничем, почтенный тов. Ларин.

За плохими примерами Америки и Польши вы просмотрели те особые формы борь­бы, которые породило русское восстание, более затяжное, более упорное, с более дли­тельными промежутками между крупными сражениями, чем восстания старого типа.

Тов. Ларин совсем запутался и не свел концов с концами. Если подпочва революции в деревне есть, если революция ширится и черпает новые силы, если армию заполняет недовольный мужик, а в деревне идет и затягивается постоянное брожение и мелкая борьба, то это значит, что правы большевики, которые борются против отстранения во­проса о восстании. Мы вовсе не проповедуем восстания в любой момент, при всяких условиях. Но мы требуем того, чтобы мысль с.-д. не была неуверенна и робка. Если вы признаете условия для восстания, — признавайте и самое восстание, — признавайте особые задачи партии в связи с восстанием.

Называть мелкую борьбу «наивыгоднейшим путем», т. е. наивыгоднейшей формой борьбы народа в особую эпоху нашей революции, — и в то же время отказываться при­знать активные задачи партии передового класса на почве этого «наивыгоднейшего пути», значит не уметь мыслить или нечестно мыслить.

156__________________________ В. И. ЛЕНИН

II

«Теория пассивности» — так можно бы назвать рассуждения Ларина о «пассивной» революции, подготовляющей «падение старой власти от первого серьезного испыта­ния». И эта «теория пассивности», естественный продукт робости мысли, налагает пе­чать на всю брошюру нашего кающегося меньшевика. Он ставит вопрос: почему наша партия, при громадном идейном влиянии, так слаба организационно? Не потому, отве­чает Ларин, что наша партия интеллигентская. Это старое «казенное» (словечко Лари­на) объяснение меньшевиков никуда не годно. Потому, что для переживаемой эпохи объективно не нужна была иная партия и не было объективных условий для иной пар­тии. Потому, что для «политики стихийных порывов», какова была политика пролета­риата в начале революции, и не нужна была партия. Нужен был лишь «технический ап­парат для обслуживания стихии» и «стихийных настроений», для пропагандистско-агитационной работы между двумя порывами. Это была не партия в европейском смысле слова, а «узкое — 120 тысяч на 9 миллионов — объединение молодых рабочих конспираторов»; семейных рабочих мало; большинство готовых на общественную дея­тельность рабочих вне партии.

Теперь минует пора стихийных порывов. Расчет заступает место простого настрое­ния. Вместо «политики стихийных порывов» вырастает «политика планомерного дей­ствия». Нужна «партия европейского типа», «партия объективно-планомерного поли­тического действия». Вместо «партии-аппарата» нужна «партия-авангард», «куда было бы собрано все, что может выдвинуть из себя пригодного для активной политической жизни рабочий класс». Это — переход к «европейской партии действия на основе рас­чета». На смену «официальному меньшевизму с его половинчатой и неуверенной прак­тикой, с его унынием и непониманием своего положения» «приходит здоровый реализм европейской социал-демократии». «Голос его довольно явственно звучит

КРИЗИС МЕНЫТТКВИЗМА_____________________________ 157

уже не с сегодняшнего дня в устах Плеханова и Аксельрода, — единственных, собст­венно говоря, европейцев в нашей «варварской» среде»... И, конечно, смена варварства европеизмом обещает смену неудач удачами. «Где господствует стихийность, там не­избежны ошибки в оценке, неудачи на практике». «Где стихия, — там утопизм, где утопизм, — там неудача».

В этих рассуждениях Ларина опять бросается в глаза вопиющее несоответствие ме­жду крохотным ядром верной, хотя и не новой, мысли и огромной шелухой прямо уже реакционного недомыслия. Меду — ложка, дегтя — бочка.

Совершенно несомненно и неоспоримо, что рабочий класс всех стран — по мере то­го, как развивается капитализм, по мере того, как накопляется опыт буржуазной рево­люции или буржуазных революций, а также неудачных социалистических, — растет, развивается, учится, воспитывается, организуется. Другими словами: он идет в направ­лении от стихийности к планомерности, — от руководства одним настроением к руко­водству объективным положением всех классов, от порывов к выдержанной борьбе. Все это так. Все это столь же старо, как мир, и столь же применимо к России XX века, как и к Англии XVII века, к Франции 30-х годов XIX века и к Германии конца XIX ве­ка.

Но в том-то и беда Ларина, что он совсем не в состоянии переварить того материала, который дает социал-демократу наша революция. Противопоставление порывов рус­ского варварства европейской планомерности увлекает его всецело, как новая картинка ребенка. Высказывая трюизм, относящийся ко всем эпохам вообще, он не понимает, что наивное применение этого трюизма к эпохе непосредственно-революционной борьбы превращается у него под рукой в ренегатское отношение к революции. Это бы­ло бы трагикомично, если бы искренность Ларина не устраняла всяких сомнений на­счет того, что он бессознательно подпевает ренегатам революции.

Стихийные порывы варваров, планомерное действие европейцев... Это чисто кадет­ская формула и кадетская

158__________________________ В. И. ЛЕНИН

идея, идея предателей русской революции, восторгающихся «конституционностью» в духе Муромцева, объявившего: «Дума — часть правительства», или лакея Родичева, восклицавшего: «Дерзость — считать монарха ответственным за погром». Кадеты соз­дали целую литературу ренегатов (Изгоевы, Струве, Прокоповичи, Португаловы et tutti quanti ), поносивших безумство стихии, то есть революцию. Либеральный буржуа, как известное животное в басне, не в состоянии поднять вверх взора и понять, что только благодаря «порыву» народа и держится у нас хотя бы тень свободы.

И Ларин, с наивным отсутствием критики, плетется за либералом. Ларин не понима­ет, что в затронутом км вопросе есть две стороны: 1) противопоставление стихийной борьбы планомерной борьбе такого же размаха, таких же форм и 2) противопоставле­ние революционной (в узком смысле) эпохи контрреволюционной или «только-конституционной». Логика у Ларина из рук вон плоха. Стихийную политическую стач­ку он противопоставляет не планомерной политической стачке, а планомерному уча­стию, скажем, в булыгинской Думе. Стихийное восстание не планомерному восстанию, а планомерной профессиональной борьбе. И поэтому его марксистский анализ сбивает­ся на мещанско-плоский апофеоз контрреволюции.

Европейская социал-демократия есть «партия объективно-планомерного политиче­ского действия», восторженно лепечет Ларин. Дитя! Он не замечает, что восторгается особенно узким «действием», которым вынуждены были ограничиваться европейцы в эпохи отсутствия непосредственно-революционной борьбы. Он не замечает, что вос­торгается планомерностью подзаконной борьбы и поносит стихийность борьбы за силу и власть, определяющие пределы «подзаконного». Он сравнивает стихийное восстание русских в декабре 1905 г. не с «планомерными» восстаниями немцев в 1849 г. , фран­цузов в 1871 г. , а с планомерностью роста немецких профессиональных союзов. Он сравни-

- и иже с ними. Ред.

КРИЗИС МЕНЫТТКВИЗМА_____________________________ 159

вает стихийную и неудачную общую стачку русских в декабре 1905 г. не с «планомер­ной» и неудачной общей стачкой бельгийцев в 1902 году , а с планомерной речью Бе­беля или Вандервельда в рейхстаге.

Поэтому того всемирно-исторического прогресса в массовой борьбе пролетариата, который знаменуют собой стачка в октябре 1905 г. и восстание в декабре 1905 г., Ларин не понимает. А тот регресс русской революции {временный, по его собственному взгляду), который выражается в необходимости подзаконного подготовительного дей­ствия (профессиональные союзы, выборы и т. п.), он возводит в прогресс от стихийного к планомерному, от настроения к расчету и т. д.

Поэтому взамен морали революционного марксиста (вместо стихийной политиче­ской стачки нужна планомерная политическая стачка; вместо стихийного восстания нужно планомерное восстание) получается мораль ренегата-кадета (вместо «безумства стихии»: стачки, восстания, нужно планомерное подчинение столыпинским законам и планомерная сделка с черносотенной монархией).

Нет, товарищ Ларин, если бы вы усвоили себе дух марксизма, а не одни только сло­ва, вы знали бы отличие революционного диалектического материализма от оппорту­низма «объективных» историков. Вспомните хотя бы сказанное Марксом о Прудоне Марксист не зарекается от подзаконной борьбы, от мирного парламентаризма, от «пла­номерного» подчинения рамкам исторической работы, определенным Бисмарками и Беннигсенами, Столыпиными и Милюковыми. Но марксист, используя всякую, даже реакционную почву для борьбы за революцию, не опускается до апофеоза реакции, не забывает о борьбе за наилучшую возможную почву деятельности. Поэтому марксист первый провидит наступление революционной эпохи и начинает будить народ и зво­нить в колокол еще тогда, когда филистеры спят рабским сном верноподданных. По­этому марксист первый вступает на путь прямой революционной борьбы, идет к непо­средственной схватке, разоблачая примиренческие иллюзии всяких социальных и по­литических

---

Дата добавления: 2019-11-25; просмотров: 128; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!