Ньюпорт-Бич, Калифорния, 2000

 

Однажды утром я проснулся обладателем состояния в семьдесят пять миллионов долларов. На руках у меня этих денег не было. На самом деле я никогда не видел и не пересчитывал их, однако они существовали, причем хранились в месте куда более надежном, чем любой банк, – в моем разуме.

Я был холост, успев к тому моменту жениться и развестись. Усердная работа нейрохирургом, а также стремление стать богатым и успешным не сделали меня хорошим мужем и отцом. Считается, что среди врачей уровень разводов на двадцать процентов выше, чем в среднем по стране. Что же касается нейрохирургов, то у них этот показатель еще больше. Я не был исключением из правила.

Вытянув руку, я нащупал рядом чье-то теплое тело. Девушку звали Элисон, а может быть, и Меган. Я не помнил имени, но кожа ее была гладкой и мягкой. Она пробормотала что-то невнятное и перевернулась.

Стараясь не шуметь, я осторожно встал с кровати и спустился на первый этаж. Нужно было выпить кофе и проверить, что произошло с рынком, пока я спал. Я включил компьютер и принялся ждать, когда загрузится система. Мне было сорок четыре, и уже в следующем году я планировал отойти от дел. Мою жизнь в Ньюпорт-Бич от Ланкастера отделяла целая пропасть. Я стал одним из самых успешных нейрохирургов в округе Ориндж. Я жил на утесе с видом на бухту Ньюпорт, в доме площадью семьсот квадратных метров. В моем гараже стоял не только «Порше», о котором я мечтал маленьким мальчиком, но еще и «Рендж-ровер», «Ферарри», BMW и «Мерседес».

У меня было все из старого списка желаний и даже больше – гораздо больше.

Несколькими годами ранее один друг поделился со мной идеей, которая могла совершить революцию в лучевой терапии и, в частности, в лечении со́лидных[26] опухолей мозга. Он только что закончил резидентуру и собирался работать в Стенфорде, где планировал воплотить эту концепцию в реальность, для чего основал компанию. Я был столь впечатлен, что стал одним из первых инвесторов. Кроме того, я пообещал поставить первую лечебную установку за пределами Стенфорда – здесь, в Ньюпорт-Бич. Я и не догадывался, насколько сильно это изменит мою жизнь.

Итак, я убедил еще одного своего друга – врача, чья семья владела соли́дным состоянием, – что технология под названием «Кибернож» (CyberKnife) изменит мир. Он поверил и приобрел не только установку, но и здание для ее размещения, а также магнитно-резонансный и компьютерный томографы. Он потратил миллионы долларов, опираясь исключительно на мой энтузиазм и веру в будущее данной технологии (в то время Управление по контролю за продуктами и лекарствами США еще не одобрило это устройство и взимать плату за его использование не было возможности). Спустя два года Accuray – компания-производитель – обанкротилась из-за череды управленческих ошибок и невозможности привлечь необходимый капитал. Заручиться одобрением управления так и не удалось, и продажи были нулевые. Компания сожгла все мосты не только в Кремниевой долине, но и по всем Соединенным Штатам – никто не хотел вкладывать в нее средства. Все выглядело довольно мрачно: людям, поверившим в огромный потенциал «Киберножа» и вложившим в его развитие миллионы долларов, грозила потеря всех инвестиций, а миру – потеря уникальной технологии. Надо было что-то предпринять. Я решил, что спасу компанию во что бы то ни стало.

 

* * *

 

У меня не было особого опыта в бизнесе, хотя в годы резидентуры я изобрел электрод для мониторинга мозговой активности, который стал продаваться по всему миру. Но сейчас все было иначе. Гораздо серьезнее. Я сказал другу, основавшему Accuray, что у меня есть план по спасению компании. Не знаю, правда ли он поверил или у него не осталось других вариантов, однако он меня поддержал. Штат компании сократился с шестидесяти человек до шести. Я согласился временно финансировать компанию своими силами до тех пор, пока не придумаю, как ее сохранить. Я понятия не имел, что конкретно буду делать. Но по воле судьбы ответ нашелся сам собой, когда я выпивал в баре отеля Four Seasons, который в те годы был частью торгового комплекса Fashion Island в Ньюпорт-Бич. Ожидая женщину, с которой мы договорились поужинать, я разговорился с парнем, сидевшим рядом со мной. Я рассказал ему о ситуации с «Киберножом» и о том, что эта технология может спасти сотни тысяч жизней. Мне просто необходимо привлечь достаточно денег для того, чтобы компания устояла на ногах. Все закончилось тем, что случайный знакомый помог реструктурировать компанию и привлечь восемнадцать миллионов долларов. Проблема крылась в том, что наш главный инвестор согласился пойти на это, только если я стану генеральным директором. Я заставил его поверить не только в саму концепцию, но и в себя как в главную гарантию успеха. Таким образом, мне пришлось отойти от чрезвычайно успешной частной практики в Ньюпорт-Бич, чтобы стать генеральным директором компании, хотя для этой должности у меня не было ни опыта, ни навыков. Но я был твердо убежден, что смогу спасти компанию, и считал, что обязан ее спасти.

 

Маленьким мальчиком я мечтал заработать миллион долларов, однако радость от первого миллиона не шла ни в какое сравнение со сладкой дрожью, которую приносила мысль о том, что теперь я владею семьюдесятью пятью миллионами. Я был богат.

 

За полтора года компания претерпела полную реструктуризацию, получила одобрение Управления по контролю за продуктами и лекарствами США и из банкрота превратилась в лакомый кусочек стоимостью в сотню миллионов долларов. За это время я познакомился со множеством людей, в том числе с венчурными инвесторами и предпринимателями из Кремниевой долины. Всем им казалось, будто я обладаю магической силой, с помощью которой удалось раскрутить Accuray и превратить провал в невероятный успех. Но они ошибались. Я пытался объяснить, что ничего не смыслю в финансах, однако многие бизнесмены все равно просили меня стать их инвестором или партнером, на худой конец консультантом. Все эти инвестиционные и партнерские соглашения привели к тому, что у меня появились акции. Много акций. А в 2000 году, когда бум доткомов был в самом разгаре, акции компаний, занимавшихся Интернетом, считались более надежным способом вложения средств, чем золото, и к тому же гарантировали открытие кредитной линии в любом банке.

Компьютер, наконец, подключился к Интернету, и я проверил рыночные данные. Мое состояние по-прежнему превышало семьдесят пять миллионов. Я был богат. Я выключил компьютер и посмотрел в окно на бескрайнюю гладь Тихого океана.

В доме было тихо. Меган – или Элисон – еще не проснулась, но я в любом случае не собирался делиться с ней новостями. От мысли о ней мне стало немного грустно. Мы ничего не знали друг о друге. Я знал, что она работает фармацевтическим представителем, а она знала, что я богат и что для меня всегда зарезервирован столик в лучшем ресторане округа Ориндж. Она вместе с подружками подошла ко мне прошлым вечером. Мы выпили водки с шампанским, а когда я спросил, не чересчур ли это для нее, она ответила, что считает меня классным. Я знал, что у нее есть своя история, однако она явно не горела желанием делиться ею и не особо хотела выслушивать мою собственную. Таким образом – как бывало во многие другие вечера со многими другими женщинами, – мы разыграли воображаемую близость, которой на самом деле не было. Мы поделились друг с другом теплом своих тел, не позволив разуму или сердцу все усложнить. В подобных ситуациях я неизменно испытывал прилив одиночества и душевной пустоты. Впрочем, я давно уже научился игнорировать голос сомнений и отчаяния, звучавший в голове.

У меня было все, о чем я когда-либо мечтал. Меня уважали. Ко мне прислушивались. Я только что договорился о покупке острова в Новой Зеландии и перечислил первоначальный взнос за него. Я владел пентхаусом в Сан-Франциско и виллой во Флоренции с видом на Понте-Веккьо. Мое состояние превосходило мои самые смелые ожидания, а мои достижения в медицине и бизнесе были недосягаемыми для большинства. Однако одиночество было той роскошью, которую я не мог себе позволить.

Я планировал отойти от дел и часть свободного времени уделять оказанию медицинской помощи в странах третьего мира, а оставшееся время разъезжать между Сан-Франциско, Флоренцией и Новой Зеландией. Если у меня вдруг и возникало чувство, будто чего-то не хватает, я об этом не переживал. Все, что мне понадобится, я смогу отыскать во время путешествий.

 

У меня было все, о чем я мечтал. Меня уважали. Ко мне прислушивались. Я только что договорился о покупке острова в Новой Зеландии и перечислил первоначальный взнос за него.

 

Элисон, или Меган, спустилась на первый этаж, и мы в неловком молчании ждали, когда за ней приедет такси. В тот день мне предстояла встреча с юристами, после чего на неделю надо было съездить по делам в Нью-Йорк. Я пообещал позвонить, когда вернусь. Она записала свой номер телефона на клочке бумаги. Сдержанно попрощавшись, она ушла, а я подобрал бумажку с номером и положил в кухонный ящик. Поверх телефонного номера она написала свое имя – Эмили, а не Элисон или Меган. Но это не имело значения. Мы оба прекрасно знали, что я не позвоню.

 

* * *

 

Меня любезно провели в кабинет. Эту юридическую контору порекомендовал один приятель-инвестор: судя по слухам, ее сотрудники неплохо управлялись с американскими активами султана Брунея. Я не был уверен в том, что это правда, ведь клиентам по идее должны были гарантировать полную конфиденциальность. Мой бухгалтер посоветовал мне основать безотзывный благотворительный трастовый фонд и перевести туда часть активов, чтобы уменьшить налоговую базу. И эта контора должна была взять на себя всю бумажную работу.

– Мы изучили ваш портфель, доктор Доти. У вас весьма значительные активы, – сказал один из юристов. – Существует несколько типов благотворительных фондов. Вы уже обсудили это со своим бухгалтером? Человеку с таким состоянием, как у вас, не стоит недооценивать важность подобных вопросов.

Я задумался над его словами. Человек с таким состоянием, как у меня… Сделав глубокий вдох, я услышал, как внутренний голос спрашивает: кому же я хочу показать, чего стою, – себе или всему миру?

– Обсуждал. Он посоветовал мне основать безотзывный трастовый фонд.

– И вы понимаете юридическую подоплеку подобного фонда? – спросил второй юрист.

– Его нельзя отозвать? – съязвил я.

Корпоративные юристы редко отличаются хорошим чувством юмора.

– Чтобы немедленно получить налоговые льготы, фонд действительно должен быть безотзывным. Это означает, что после его основания вы не сможете ни внести в трастовый фонд какие-либо изменения, ни вернуть себе свою собственность. В данном конкретном случае речь идет о вашей доле в Accuray.

 

К концу встречи я почувствовал себя важным человеком. Я был ничем не хуже султана Брунея.

 

Я решил расстаться с акциями Accuray: они не были моим самым ценным активом, однако их потенциальная стоимость могла составить несколько миллионов долларов. Львиную долю я собирался отдать Тулейнскому университету и еще часть – Стенфорду, где я работал преподавателем и где была создана система «Кибернож». К этому времени мой брат умер от СПИДа, так что я планировал выделить часть акций на финансирование программы по борьбе с ВИЧ и СПИДом, а еще часть пожертвовать благотворительным организациям, помогающим детям из малообеспеченных и неблагополучных семей. Оставшаяся доля акций предназначалась для поддержки различных медицинских учреждений по всему миру.

– Понимаю, – сказал я.

– Если вам не по душе подобные условия, вы можете основать фонд с возможностью отзыва капитала до момента вашей смерти. Некоторые люди предпочитают именно такой вариант, однако и налоговые льготы будут не такие значительные.

– Я бы хотел сделать фонд безотзывным.

Мне было важно отдать эти деньги нуждающимся, и я не собирался менять решение.

– Очень хорошо, – произнес первый юрист. – Мы займемся составлением всех необходимых бумаг.

Следующие два часа мы обсуждали мои активы и благотворительные организации, которым я хотел их пожертвовать. К концу встречи я почувствовал себя важным человеком. Великодушным и щедрым. Ощущение одиночества и пустоты, с которым я проснулся утром, исчезло.

Я был ничем не хуже султана Брунея.

В Нью-Йорк я прилетел бизнес-классом и остановился в номере люкс отеля Palace, которым по случайному стечению обстоятельств в то время владел султан Брунея. Один мой хороший знакомый занимал должность управляющего отелем, благодаря чему меня и поселили в огромном люксе. Последней в программе недельного пребывания в Нью-Йорке была встреча с управляющим хеджевого фонда, который хотел, чтобы я вместе с еще одним моим другом помог ему с компанией, которую он основал в Кремниевой долине. Он был абсолютно убежден, что в случае нашего участия успех его фирме гарантирован. Я постарался его разубедить – мол, не думаю, что мы сможем помочь, – однако он решил, что я попросту скромничаю.

Встреча была посвящена обсуждению нашего потенциального сотрудничества, а также подвернувшейся мне возможности застраховать часть своих активов. Мои акции стоили десятки миллионов, однако по рынку поползли слухи о том, что рост продлится недолго. Страхуя эти акции, я тем самым гарантировал их покупку у меня по заранее определенной цене, что защитило бы меня от биржевого краха. А если бы они подскочили в цене, покупатель оказался бы в выигрыше. Уже несколько человек посоветовали мне хеджировать инвестиции подобным образом.

Мы встретились в Le Cirque – престижном ресторане, располагавшемся в отеле Palace, – и заказали «Беллини» и «Богемный сайдкар»[27]. Эта встреча была просто формальностью, так как ранее мы успели сойтись на том, что нам с другом отдадут пятьдесят процентов компании, а мы поможем привлечь инвесторов и будем давать советы по стратегическому планированию. Мы быстренько оговорили детали, после чего перешли к моему желанию хеджировать свой самый ценный актив – акции компании Neoforma. После того как мы все обсудили и я согласился на предложенные условия, будущий партнер протянул мне кое-какие бумаги, чтобы я их изучил и подписал.

Мой приятель, который все это время молча выпивал, внезапно выпалил:

– Мы хотим шестьдесят процентов компании.

Судя по всему, коктейли вселили в него уверенность в наших способностях и в нашей значимости, и он решил, что мы должны завладеть контрольным пакетом акций.

– О чем это вы? – спросил управляющий хедж-фондом. – Еще двадцать минут назад мы сошлись на пятидесяти.

– Мы согласны помочь, но не менее чем за шестьдесят процентов компании. А иначе можете на нас не рассчитывать.

Алкоголь лишил моего приятеля разума, взамен наделив непомерной жадностью. Он, видимо, захотел использовать ситуацию в своих интересах, хотя я с радостью согласился бы и на тридцать процентов акций, о чем сообщил ему чуть раньше.

– Мы договорились о пятидесяти процентах.

– Если продолжишь болтать, речь пойдет уже о семидесяти пяти процентах. А может, мы и вовсе лишим вас доли. – Он перешел на крик, и остальные посетители начали с беспокойством на нас поглядывать.

– Ну и дудак же ты, – сказал управляющий хедж-фондом.

Оба вскочили, мне пришлось вмешаться, чтобы предотвратить драку. Посетители Le Cirque обычно не орут и не дерутся. Я готов был сгореть от стыда.

На следующий день я улетел домой, злясь на приятеля и переживая о том, что не дозвонился до управляющего хедж-фондом и не успел извиниться перед отъездом. Я снова и снова пытался с ним связаться, но мне каждый раз говорили, что его нет на месте, и просили оставить сообщение секретарше. Было очевидно, что он меня избегает.

Обеспокоенный, я метался по своему дому в Ньюпорт-Бич. У меня были плохие предчувствия по поводу сделки, и прошло полтора месяца, прежде чем он, наконец, перезвонил.

Но было слишком поздно. Котировки фондовой биржи рухнули, и все словно с цепи сорвались. Стоимость акций падала, люди теряли миллионы; пузырь доткомов, как его прозвали позже, наконец-то лопнул.

Стоимость моих активов резко упала. Я читал один финансовый отчет за другим, все больше убеждаясь в том, что я и так прекрасно знал. Моих семидесяти пяти миллионов долларов как не бывало.

Причем я не только лишился денег, но еще и остался должен несколько миллионов долларов из-за банковских кредитов. По сути, я полностью обанкротился.

Единственным моим реальным активом, чьи акции по-прежнему стоили бумаги, на которой были напечатаны, оказалась компания, которую я спас от банкротства и возродил с нуля, – Accuray.

Только я отдал ее под управление безотзывному трастовому фонду.

Не было больше моего состояния.

Ничего больше у меня не было.

 

* * *

 

Казалось, многочисленные друзья исчезают из моей жизни почти так же быстро, как нули с моего банковского счета. Не было больше бесплатной выпивки, бесплатных угощений, ВИП-столиков в лучших ресторанах. Я два года бился из последних сил, но, даже продав пентхаус, машины, виллу и аннулировав договор о покупке острова в Новой Зеландии, не рассчитался с долгами. Месяц за месяцем я наблюдал, как лишаюсь всего, ради чего усердно трудился долгие годы. Деньги, власть и успех, о которых я мечтал и которые мысленно представлял с тех пор, как стал подростком, разом пропали – растворились вместе с оболочкой лопнувшего пузыря. Я добился того, чтобы у меня все это появилось, – и все потерял.

– Не переживай, – сказал один из моих немногих настоящих друзей. – Магия Доти снова сотворит чудеса.

А существовала ли она, эта магия? Все удачные инвестиции, весь успех, который стал их следствием, казались мне чистой случайностью. Я упивался деньгами и властью, которую они давали. Но все-таки я был нейрохирургом, а не технарем. У меня имелись кое-какие навыки в инвестировании, и я определенно умел добиваться желаемого, а заодно делать так, чтобы люди в меня поверили. Я умел усердно трудиться, умел концентрироваться, умел мыслить масштабно и находить поддержку. Но прежде всего я был врачом, а никак не предпринимателем.

 

Деньги, власть и успех, о которых я мечтал, лопнули как мыльный пузырь. Я добился всего, чего хотел, – и все потерял.

 

Потеря состояния и утрата привычного образа жизни подкосили меня. В день переезда из дома в Ньюпорт-Бич я чувствовал себя потерянным и как никогда одиноким. Мне не удалось сохранить брак. Я не участвовал в жизни дочери. Я не припомнил ни одного человека, которому мог бы позвонить и рассказать о своих бедах. В погоне за материальными благами я пренебрег человеческими отношениями. И теперь, когда мне так нужен был кто-нибудь рядом, я остался совсем один.

Собирая вещи, я наткнулся на старую коробку, в которой когда-то хранил свои ценности и которую не открывал со времен колледжа. Я достал пожелтевшую тетрадь и перечитал список того, чего хотел добиться в жизни, когда мне было двенадцать. Были тут и другие записи – конспекты уроков, которые преподала мне Рут, включая фразы, которые я в детстве не понял. Все мечты из списка воплотились в реальность, а потом растаяли.

Фокусник из меня вышел никудышный.

 

* * *

 

Я разделил шесть недель, проведенных с Рут, на четыре части: «Расслабление тела»; «Обуздание разума»; «Раскрытие сердца»; «Выяснение своих намерений». Над заголовком третьего раздела я приписал «моральный компас», поставив в конце вопросительный знак, а затем добавил «То, чего, как тебе кажется, ты хочешь, не всегда то, что тебе нужно на самом деле» с тремя вопросительными знаками.

Я уселся на пол перед шкафом в своем доме (теперь уже почти пустом), впервые за очень долгое время трижды глубоко вдохнул и выдохнул и начал расслаблять тело с ног до головы. Я сосредоточился на дыхании: вдох и выдох, вдох и выдох. Я ощутил, как успокаивается разум. После этого я сосредоточился на том, чтобы раскрыть свое сердце. Я осознал, что не мне одному довелось многое потерять, и от всей души посочувствовал тем, кому нечего есть, у кого нет крыши над головой, кто не может должным образом заботиться о своих детях. Затем я представил окно: оно было полностью запотевшим. Сколько бы я ни старался, мне не удалось разглядеть свое будущее по другую сторону окна. Впервые со дня знакомства с Рут я не представлял, чего хочу от жизни или кем хочу стать. И я понятия не имел, каким хотел бы увидеть себя.

И тут я понял, что должен сделать. Надо вернуться в лавку чудес – в Ланкастер. Возможно, я застану там Нила. Может быть, Рут еще жива. Я засунул тетрадь под мышку и схватил ключи от единственной оставшейся у меня машины. Я оставил себе «Порше» – первый автомобиль, который мне захотелось приобрести еще в детстве.

Ланкастер находился всего в нескольких часах езды.

 

Я послал волны любви тому мальчику, которым я когда-то был, и тому человеку, которым стал.

 

Я мог добраться туда засветло.

 

 

Часть третья

Секреты сердца

 

10

Отдать, чтобы получить

 

Если бы моя жизнь была фильмом, то по приезде в Ланкастер я непременно нашел бы Рут, ожидающую меня в лавке чудес. Рут было бы уже под девяносто, однако выглядела бы она скорее умудренной опытом, чем дряхлой. Она почувствовала бы, что я должен приехать, и произнесла бы парочку умных слов, которые помогли бы мне справиться с неудачами.

Однако жизнь не кино. Добравшись до Ланкастера, я обнаружил, что лавки чудес на прежнем месте нет, как и всего стрип-молла. Я позвонил в справочную и попросил список магазинов магии в Ланкастере, но таких не нашлось. Тем не менее отыскался телефон какого-то фокусника из ближайшего городка. Ему-то я и позвонил.

– Здравствуйте, я разыскиваю магазинчик магии, что был когда-то в Ланкастере, – сказал я. – Им владел парень по имени Нил. Фамилии не знаю.

На том конце провода какое-то время не отвечали.

– Вам нужен фокусник? – наконец спросил мужской голос.

– Да, по имени Нил. Он владел лавкой чудес «Ушки кролика».

– Здесь нет никого по имени Нил. Вы ошиблись номером.

Я старался сдержать разочарование.

– А вы никогда, случаем, не бывали в магазине магии в Ланкастере?

– В Ланкастере нет магазина магии, – ответил он с ноткой раздражения в голосе. – Ближайший магазин магии можно найти только в Лос-Анджелесе.

– Ну, раньше тут был такой магазин. В конце шестидесятых. Я просто подумал, что вы, может быть, знаете, что случилось с владельцем.

– Я родился в семьдесят третьем.

Я с тоской вздохнул: ничего не выходило.

– Как бы то ни было, спасибо. Простите за беспокойство.

– Знаете, я слышал что-то о магазине магии в Ланкастере, который закрылся в восьмидесятых. Кажется, владелец делал карты для фокусов или что-то вроде того. Он стал довольно знаменитым, но я не припомню, как его звали. Наверное, вам имеет смысл связаться с магазином «Волшебный замок» в Лос-Анджелесе. Там бывает много стариков.

Еще раз поблагодарив его, я повесил трубку.

Я решил пройтись пешком и понял, что иду той самой дорогой, по которой каждый день ездил на велосипеде в лавку чудес и обратно. Вокруг все изменилось до неузнаваемости. Ланкастер теперь походил на настоящий большой город, а не на захолустный городишко, коим был в годы моего детства. Я миновал пустырь, где наткнулся на двух задир постарше, – теперь здесь играли ребятишки. Соседняя церковь осталась на месте – кое-что все же не изменилось. Я добрался до многоквартирного дома, где мы жили тем летом: он выглядел почти таким же, хотя и более ветхим, чем я помнил. Мы снимали квартиру на первом этаже, и сейчас у крыльца лежал велосипед, прямо как тридцать лет назад. Я повернул за угол, чтобы увидеть окно комнаты, которую делил с братом. Драные шторы частично прикрывали окно, однако я заметил несколько фигурок на подоконнике. Чтобы их рассмотреть, я пересек двор, покрытый вместо газона сплошной грязью. Это были Капитан Америки и Мстители. Я тоже хранил фигурки на подоконнике, только у меня были Джи-Ай Джо из «Броска кобры», Капитан Экшн и Агент А.Н.К.Л. Я оглянулся: за моей спиной высилось дерево, на которое я время от времени забирался, – порой чтобы отдохнуть от родительских ссор, порой чтобы побыть одному, а порой, наоборот, чтобы поплакать от одиночества. Я прошел чуть дальше, к полю с засохшими сорняками и всяким хламом, осмотрелся вокруг и снова почувствовал себя ребенком, ощутил восторг, с которым запрыгивал на велосипед, чтобы отправиться на встречу с Рут. К реальности меня вернул автомобильный гудок.

Что я здесь ищу и ради чего приехал сюда, в Ланкастер? Рут в городе быть не может. Она из Огайо, если вообще жива. Я даже не знал ее фамилии. Я вернулся к машине с ощущением, будто упускаю из виду что-то очень важное. Зачем я сюда приехал? Что хотел отыскать на самом деле?

Тетрадь лежала на пассажирском сиденье. Я взял ее в руки и начал читать старые заметки. «Компас сердца». Фраза была подчеркнута. Я не помнил, чтобы подчеркивал ее, но, вероятнее всего, просто не заметил этого. С обеих сторон от фразы были нарисованы красные звездочки. Я пролистал остальные записи, касающиеся уроков Рут. Ничего больше не подчеркнуто, и звездочек тоже нигде больше нет. Почему именно эта фраза? Я закрыл глаза и попытался вспомнить, в связи с чем Рут произнесла ее. Это произошло в день, когда я подрался. В тот единственный раз, когда я опоздал. В тот день, когда она рассказала о том, как важно распахнуть сердце. Я вспомнил, как сидел на стуле в сумраке подсобки, вспомнил запах этого места, а потом в моей памяти начали всплывать обрывки фраз, словно строки давно забытой песни или стихотворения.

 

У каждого из нас в жизни случаются ситуации, которые приносят боль.

Я называю их сердечными ранами.

Если не уделять им должного внимания, то они никогда не заживут.

Порой, когда в сердце появляется рана, оно открывается.

Зачастую сердечные раны дают возможность для роста, для развития.

Сложные ситуации…

Волшебный дар…

 

Я открыл глаза. Я вспомнил, как уходил в тот день домой. Рут проводила меня до парковки.

– Ты знаешь, что такое компас? – спросила она.

– Конечно. Он подсказывает, в каком направлении нужно идти.

– Твое сердце – это твой компас и твой величайший дар, Джим. Если ты когда-нибудь почувствуешь, что потерялся и запутался, раскрой его – и оно направит тебя в нужном направлении.

Я прочел другое предложение, написанное на полях: «То, чего, как тебе кажется, ты хочешь, не всегда то, что тебе нужно на самом деле». А ведь Рут меня предупреждала. Она говорила, что надо раскрыть сердце, прежде чем представлять желаемое, и велела с умом использовать эту силу. Я не послушался. Неужели я все неправильно понял? Мне казалось, что я хочу денег. На деле же, сколько бы денег я ни заработал, мне все было мало. И вот сейчас у меня возникло ощущение, будто магическое шоу, начатое много лет назад, наконец-то завершилось. Я продолжал показывать один фокус за другим, и аплодисменты не прекращались, а шоу все продолжалось и продолжалось, по мере того как миллионы все прибавлялись и прибавлялись. Но я по-прежнему оставался таким же одиноким, напуганным и потерянным, каким был в день знакомства с Рут. Если честно, в глубине души я почувствовал облегчение, потеряв деньги.

Ни один фокус на свете нельзя показывать вечно.

 

* * *

 

Следующим утром меня разбудил телефонный звонок. Был одиннадцатый час утра. В постели рядом со мной не лежала женщина, и не нужно было вставать пораньше, чтобы проверить, как обстоят дела на бирже. Перед сном я представлял, как распахивается мое сердце, и просил сердечный компас указать верное направление. Затем я крепко уснул и выспался лучше, чем когда-либо за многие годы.

Звонил один из моих юристов, чтобы сообщить мне важную новость.

– Что за новость?

– Я тут разбирал документацию по трастовому фонду и обнаружил, что ее до конца так и не заполнили. По какой-то неведомой причине никто этого не сделал. Почему конкретно, нигде не указано. Наверняка кто-то всего лишь допустил ошибку, которую никто не заметил. Речь идет о документах, в которых оговаривается, какую часть своих активов вы отдаете каждому из благотворительных фондов. Я проконсультировался с одним из старших партнеров, и он сказал, что юридически в такой ситуации вы совершенно не обязаны основывать трастовый фонд или заполнять эти документы.

 

Мой отец славился пустыми обещаниями, и я поклялся себе, что стану человеком, который всегда держит свое слово.

 

Я сел на край кровати. Неужели магия сработала в очередной раз, как и с теми деньгами, что в последний момент появились у нас на пороге?

– Джим, вы здесь? Вы слышали, что я сказал?

– Слышал. Спасибо, что позвонили.

– Так что, как мне действовать? – спросил он, явно удивленный тем, что я не прыгаю от радости, как человек, который только что выиграл в лотерею солидную сумму денег. Я не знал точную стоимость активов, переданных в трастовый фонд, но понимал, что они снова сделают меня миллионером. Все, что от меня требовалось, – ничего не предпринимать.

– Я перезвоню, – сказал я и повесил трубку.

Одно из самых живучих заблуждений человечества заключается в том, что состояние способно принести счастье, а деньги – решение любой проблемы. Я потерял все свои деньги, и это стало для меня проблемой. Теперь же я мог вернуть немалую их часть, однако в этом тоже крылась определенная проблема. Я дал этим благотворительным фондам слово.

Конечно, меня поняли бы, если бы я нарушил обещание. Учитывая мою текущую финансовую ситуацию, никто не стал бы ждать, что я по собственной воле отдам все до последней копейки. Никто не стал бы меня обвинять. Более того, управляющий двумя крупнейшими благотворительными фондами сказал, что люди постоянно отказываются от значительных денежных пожертвований даже после подписания документов. Обстоятельства могут измениться в любой момент. Мои обстоятельства изменились круто. Я был не в том положении, чтобы раздавать миллионы долларов.

Или все-таки в том?

Я закрыл глаза и представил, как раскрывается мое сердце. Я мысленно послал себе волны любви и простил себя за все совершенные ошибки. Я послал волны любви родителям, мысленно поблагодарив их за то, что они старались как могли. Я послал волны любви Рут, где бы она ни находилась, потому что она самый добрый человек из всех, кого я встречал. Я послал волны любви каждому ребенку на планете, который прозябает в нищете, или страдает, оттого что его родители наркоманы, или чувствует себя одиноким, ошибочно полагая, будто в этом есть его вина. Я послал волны любви каждому человеку, который когда-либо сомневался в собственной значимости либо думал, что деньги определяют его истинную ценность. Я закрыл глаза и раскрыл сердце. Я почувствовал то, что чувствовал до этого лишь единственный раз в жизни, – ощущение тепла и любви, которое обволакивает меня с ног до головы, полное умиротворение и абсолютную уверенность в том, что все будет в порядке… Только на сей раз я не несся по реке к белому свету и не истекал кровью на операционном столе.

 

Я наконец-то понял, что большое состояние может принести счастье лишь одним способом, и заключается он в том, чтобы отдать это состояние другим.

 

Теперь я был свободен.

Я открыл глаза и взял телефон, чтобы перезвонить юристу.

– Я подпишу все необходимые документы для трастового фонда и пожертвую все, как и было запланировано.

Он сказал:

– Вы ведь шутите, правда?

– Нет, не шучу. Сделайте все как надо.

Перед тем как повесить трубку, я услышал: «Ну ни хрена себе!» А потом воцарилась тишина. Я не был миллионером, но по-прежнему был нейрохирургом. Голодная смерть мне не грозила. Я по-прежнему буду обеспеченным по сравнению с большинством, пускай и не смогу считаться богачом.

Пришла пора начать все сначала и стать по-настоящему достойным человеком, чью значимость нельзя выразить в денежном эквиваленте. Вот чему хотела научить меня Рут, когда я был ребенком. Однако не всему можно научить, и кое-что приходится усваивать на собственном опыте.

 

Если мы хотим, чтобы наши раны зажили, то должны залечить чужие раны.

 

Я не знал, что в 2007 году, когда компания Accuray станет открытым акционерным обществом, ее оценят в 1,3 миллиарда долларов, а мой трастовый фонд будет владеть акциями на тридцать миллионов. Но даже если бы и знал, все равно не изменил бы решения. В тот миг я почувствовал свободу – свободу, которая подарила мне возможность следовать за компасом своего сердца, и этот дар был бесценен. Я снял хомут, который все время удерживал меня, который взращивал во мне ошибочную веру в то, что деньги сделают меня счастливым и помогут обрести контроль над собственной жизнью. Я усвоил, что большое состояние может принести счастье лишь одним способом, и заключается он в том, чтобы отдать это состояние другим. Теперь я был свободен.

У мозга есть тайны, однако и сердце таит секреты, и я всерьез вознамерился их раскрыть. Поиски, начавшиеся в лавке чудес, побудили меня проникнуть в самую глубину собственной души, однако мое странствие еще не завершилось. Отныне мне предстояло путешествие во внешнем мире.

Разум стремится разъединить нас. Он учит каждого человека сравнивать себя с другими, выискивать различия, пытаться урвать кусок покрупнее, потому что благ на всех не хватит. Сердце же учит нас объединяться и делиться с другими. Оно хочет показать, что различий нет и что в конечном счете мы все – единое целое.

У сердца есть собственный разум, и если мы прислушаемся к нему, то узнаем, что сохранить имеющееся можно только тогда, когда делишься им. Если мы хотим быть счастливыми, то должны делать счастливыми других. Если хотим любви, то должны дарить любовь окружающим. Если хотим радости, то должны радовать людей. Если хотим прощения, то должны сами научиться прощать. Если хотим мира, то должны создать его вокруг себя.

Если мы хотим, чтобы наши раны зажили, то должны залечить чужие раны.

Для меня пришло время вновь сосредоточиться на врачебной деятельности.

 

* * *

 

То, что Рут называла компасом сердца, – это своего рода способ взаимодействия между мозгом и сердцем посредством блуждающего нерва. Исследования показали, что сердце посылает в мозг куда больше сигналов, чем мозг посылает сердцу, и что от сердца к мозгу отходит куда больше нервных соединений, чем в обратном направлении, хотя и когнитивные функции нашего организма, и эмоции развиты одинаково хорошо. И мысли, и чувства бывают весьма могущественными, однако сильная эмоция способна заглушить любую мысль, а вот преодолеть сильную эмоцию усилием воли получается редко. Именно самые сильные эмоции и заставляют человека без конца о чем-то думать или переживать. Мы привыкли отделять рациональный мозг от иррационального сердца, но и сердце, и мозг являются частью единого интеллекта. Нейронная сеть, опутывающая сердце, является неотъемлемой частью мышления, логики. Наши индивидуальное счастье и коллективное благополучие зависят от эффективного взаимодействия между мозгом и сердцем. То, чему учила Рут, должно было помочь мне объединить два моих разума – разум мозга и разум сердца, однако на протяжении десятилетий я пренебрегал последним. Я думал, что смогу с помощью мозга подняться из нищеты, добиться успеха и значимости, но именно сердце сделало меня по-настоящему богатым.

Мозг много чего знает, но его знания умножаются, когда он начинает работать заодно с сердцем.

 

Мы можем достичь всего, чего пожелаем, но только разум нашего сердца может подсказать, чего стоит добиваться, а чего нет.

 

Осознанность и визуализация – а именно так сейчас называется то, чему учила меня Рут, – замечательно помогают успокоиться, сосредоточиться и погрузиться в себя. Благодаря этим приемам улучшается концентрация внимания и ускоряется процесс принятия решений. Но без благоразумия и проникновения в суть (раскрытия сердца) обе техники способствуют развитию эгоцентризма, нарциссизма, что приводит к одиночеству. Наш жизненный путь должен состоять не только из внутренних поисков – он должен включать и взаимодействие с внешним миром. Когда мы заглядываем внутрь себя и раскрываем сердце, оно направляет нас навстречу миру и побуждает взаимодействовать с окружающими. Наш жизненный путь не должен ограничиваться постоянным самоанализом. Биржевые маклеры не просто так прибегают к медитации: она и правда помогает им сосредотачиваться. Увы, порой та же медитация, как бы печально это ни звучало, делает их черствыми и бессердечными. Вот о чем предупреждала меня Рут, перед тем как обучить методу визуализации желаемого. Да, мы можем добиться всего, чего только пожелаем, однако лишь разум нашего сердца может подсказать, чего стоит добиваться, а чего нет.

Сейчас по всему миру, особенно на Западе, разрастается эпидемия одиночества, тревожного беспокойства и депрессии. Людям не хватает духовности и взаимосвязи с окружающими. Ученые утверждают, что у двадцати пяти процентов американцев нет ни одного достаточно близкого человека, с которым те были бы готовы поделиться проблемами. Это означает, что каждому четвертому встреченному вами на улице человеку не с кем поговорить. В нас заложена потребность в социальном взаимодействии (в ходе эволюции мы научились помогать друг другу, общаться друг с другом), и когда мы оказываемся его лишены, то начинаем болеть. Исследования показали, что чем больше у человека настоящих друзей, тем дольше он живет и тем быстрее идет на поправку, если заболевает. Правда в том, что одиночество подвергает нас большему риску преждевременной смерти, чем курение. Наличие друзей оказывает огромное влияние на психическое здоровье – даже большее, чем упражнения и идеальный вес оказывают на здоровье физическое. Дружеские связи способствуют хорошему самочувствию. Более того, они активируют те же центры удовольствия в мозге человека, которые стимулируются наркотиками, алкоголем или шоколадом. Короче говоря, в одиночестве мы болеем, а в компании поправляемся.

Отдав последние сбережения, я усвоил урок, который – в силу юного возраста – был не в состоянии понять в то лето, что провел вместе с Рут. Итоговым результатом моего обучения стало осознание того факта, что единственный способ по-настоящему изменить и преобразить свою жизнь заключается в изменении и преображении жизни других людей.

Рут обучила меня своим методам и приемам, но не только этому. Потратив на меня время, уделив мне внимание и подарив любовь, она научила меня величайшей магии на свете, суть которой состоит в том, что сострадание способно не только исцелять наши собственные сердечные раны, но и лечить сердца окружающих.

Это величайший дар и величайшая магия.

 

11

Азбука сердца

 

 

Миссисипи, 2003 год

 

Все красиво, когда смотришь издалека. Вернувшись в медицину, я смог оглянуться на свою жизнь в Ньюпорт-Бич и увидеть красоту в каждой ошибке, в каждом неверном решении, в каждом заблуждении относительно моих собственных приоритетов. Первым из моих желаний, которым я поделился с Рут в 1968 году, было желание стать врачом; и после того как у меня на глазах все мои деньги и большая часть друзей улетучились, я понял, что быть врачом – самая мощная магическая техника изо всех, которыми я владел.

Было неясно, как действовать после истории с доткомами и хочу ли я, как прежде, работать в Стенфорде в должности клинического профессора нейрохирургии. К предпринимательской деятельности я охладел. В прошлом мне доводилось работать консультантом в больницах – либо в тех, где отмечались проблемы в области нейрохирургии, либо в тех, что были заинтересованы в создании центров повышения квалификации нейрохирургов. Я хотел, чтобы люди получали наилучшее нейрохирургическое лечение, особенно в регионах, где большая часть населения живет в нищете.

Однажды ко мне обратились за консультацией из государственной больницы на юге штата Миссисипи. Поскольку она располагалась в часе езды от Нового Орлеана – города, в котором я учился на медицинском факультете и который горячо любил, – а поездка оплачивалась за счет государства, я сразу согласился. Больница занималась лечением малоимущих, и, как часто бывает в подобных случаях, врачи не горели желанием возиться с такими пациентами, потому что платили за это очень мало. Вдобавок одна частная клиника – филиал огромной сети – переманила к себе многих специалистов, усугубив кадровую проблему. В государственной больнице не хватало не только нейрохирургов, но и неврологов, ортопедов и кардиологов. Я проанализировал ситуацию и объяснил членам администрации, что они неправильно расставляли акценты, приглашая на работу потенциальных будущих врачей. Следовало объяснять кандидатам, что у тех появится возможность непосредственно поучаствовать в создании регионального инновационного нейрохирургического центра. Это не только тешит самолюбие, но и взывает к чувствам, которые в свое время побудили молодых людей стать врачами. Они должны осознать, что могут что-то изменить, повлиять на текущее положение дел.

Для создания регионального центра нейрохирургии требовалась солидная сумма. После моей презентации члены правления единогласно проголосовали за финансирование программы… но только если я стану ее руководителем. Этот проект давал мне возможность возглавить деятельность, которая существенно улучшила бы положение дел там, где люди в этом действительно нуждались. Я посоветовался с друзьями и коллегами – никто из них не мог поверить, что я по собственной воле намерен расстаться с чудесным климатом Северной Калифорнии и с работой в серьезном учебном центре. Тем не менее я согласился, после того как несколько раз съездил в Миссисипи, где познакомился с удивительными людьми и увидел, насколько велика потребность в таком центре. За относительно короткий промежуток времени мне удалось заручиться поддержкой многих коллег, которые с энтузиазмом принялись помогать.

Многие американцы не подозревают, что по качеству и эффективности медицинской помощи Соединенные Штаты значительно отстают от некоторых стран, опережая их лишь по таким показателям, как стоимость медицинских услуг и число недовольных пациентов. К тому же в других развитых странах все граждане имеют равный доступ к услугам здравоохранения.

 

Ушная инфекция, которую без особого труда можно было вылечить, переросла в воспаление височной кости, которое, в свою очередь, привело к абсцессу головного мозга.

 

Доказано, что нехватка денег в семье, где растет ребенок, значительно влияет на его здоровье и на его будущее в целом. Разумеется, я прекрасно знал это и на собственном опыте, но лишь переехав в Миссисипи, смог полностью осознать масштабы проблемы. Однажды, когда я дежурил в отделении неотложной помощи, к нам поступил мальчик, внезапно потерявший сознание. Пришлось вставить ему в трахею трубку, чтобы он снова мог дышать. Сделанная томограмма мозга показала крупное образование в правой височной доле, которое сдавливало мозг, включая мозговой ствол. Я поговорил с родителями мальчика: выяснилось, что тот долго страдал от ушной инфекции. Поскольку медицинской страховки у них не было, ребенка осмотрела медсестра в бесплатной больнице. Обращаться туда пришлось много раз, потому что прописанные антибиотики не помогали и мальчик продолжал жаловаться сперва на боль в ухе, а затем и на сильнейшую головную боль. У этих людей не хватало денег, чтобы записаться на прием к частному врачу. За день до приступа у ребенка начались бред и общая дезориентация, что родители списали на последствия жара. После приступа они все же доставили его в отделение неотложной помощи. Чтобы добраться сюда, пришлось обратиться к соседу, который их и подвез, поскольку своей машины у них не было.

Я зашел в смотровой кабинет, где лежало это прекрасное дитя – с воткнутой в горло трубкой и подключенное к аппарату искусственной вентиляции легких. Перепуганные родители сидели рядом. Я представился и бегло осмотрел мальчика: левый зрачок у него был слегка расширен, а правый – сильно. Он ни на что не реагировал, и все говорило в пользу того, что вот-вот наступит смерть мозга. Я сообщил родителям, что должен действовать немедленно, чтобы спасти ему жизнь, и попросил их выйти из кабинета. Томограмма демонстрировала большое образование, начинающееся у сосцевидного отростка правой височной кости – той части черепа, в которой располагается ушной канал, – и уходящее в височную долю мозга. С учетом истории болезни мне было очевидно, что ушная инфекция, которую без особого труда можно было вылечить, переросла в воспаление височной кости, которое, в свою очередь, привело к абсцессу головного мозга. Подобные абсцессы в наши дни – большая редкость, особенно у детей. Я быстро подготовил мальчика к срочной трепанации черепа, выстриг волосы в области виска, ввел под кожу анестетик, сделал надрез скальпелем и пробурил отверстие над местом абсцесса. После этого я вставил в отверстие иглу, и шприц наполнился гноем. Его было так много, что пришлось трижды менять шприц.

Затем я отвез мальчика в операционную, но было слишком поздно. Мозг умер. Я вошел в комнату ожидания. Родители встали. По их виду легко было догадаться, что они привыкли к разочарованиям. Я объяснил, что сделал все возможное, чтобы спасти жизнь их сыну, однако ничего не вышло, и его мозг умер – жизнь в теле поддерживается только за счет аппаратуры жизнеобеспечения. Выплакавшись, они поблагодарили меня за старания, и мое сердце чуть не разорвалось от мысли обо всех случаях в их жизни, когда окружающим было наплевать на них.

Ушная инфекция или отсутствие медицинской страховки не должны оборачиваться смертью ребенка.

Почти два года спустя ударил ураган «Катрина». Те, у кого была такая возможность, без раздумий уехали. Но многим некуда было податься – они были вынуждены остаться здесь, в полной разрухе, в месте, на восстановление которого понадобятся годы, если не десятки лет. Я никак не мог решить, уехать или остаться. Я активно помогал местным жителям, и мне доставляло удовольствие заботиться о пациентах, которые действительно нуждались в помощи. Мы создавали для людей место, которое должно было прослужить им долгие годы.

К тому времени я женился во второй раз – на замечательной женщине, которую повстречал вскоре после того, как отдал свои акции компании Accuray. У нас недавно родился сын, и жене приходилось нелегко из-за того, что я дневал и ночевал на работе, да и окружающая разруха действовала на нее удручающе. В конце концов, мы решили, что она вместе с сыном переедет в Калифорнию, а я буду навещать их каждые полтора-два месяца.

Коллеги и друзья не могли понять, почему я не уехал вместе с женой. Разумеется, так было бы проще всего. Но я не мог подвести людей, с которыми работал, со многими из которых подружился, которые поверили в мою идею о превращении заштатной больницы в медицинский центр регионального значения. Я остался там еще на два года, после чего несколько лет активно участвовал в жизни этого медицинского учреждения: оно и в самом деле стало инновационным центром, который я представлял задолго до того. Наконец-то мне удалось создать нечто большее, чем я сам.

Обдумывая возвращение в Калифорнию, я понял, что хочу снова работать в Стенфорде. Кроме того, я не переставал задаваться вопросом, что же именно делает магию Рут такой притягательной, пока не осознал: суть в том, чтобы раскрыть свое сердце. Целенаправленно творить добро и сопереживать другим. Меня буквально очаровала идея о том, как сердце и мозг работают заодно, взаимодействуя друг с другом. Неужели сострадание, доброта и забота о других оставляют в мозге какой-то отпечаток?

Вернувшись на факультет нейрохирургии Стенфорда, я начал общаться с коллегами – специалистами по психологии и неврологии, – чтобы обсудить новейшие исследования в данных областях. Оказалось, отдельные ученые и впрямь изучали вопрос о том, каким образом сострадание, альтруизм и доброта воздействуют на центры удовольствия в мозге и благоприятно влияют на физиологию периферической нервной системы. Им удалось выяснить, что сострадание и доброта идут здоровью на пользу. Изучение этой темы стало для меня первостепенной задачей, и я вновь сосредоточился на умениях, усвоенных в детстве, с тем чтобы усовершенствовать их с учетом уроков, преподнесенных жизнью. Моя старая тетрадь была уничтожена во время урагана, когда наш дом затопило, однако я часто прокручивал в голове разговоры с Рут, надеясь по-новому понять – пусть и спустя десятилетия – все, чему она меня учила. Я погрузился в исследовательскую работу, которая – теперь уже с научной точки зрения – доказывала пользу старых «фокусов». Мне хотелось выяснить, что конкретно подразумевается под «раскрытием сердца» и почему Рут так настойчиво подчеркивала важность этого пункта. Как и много лет назад, я составил новый список из десяти пунктов.

 

Потеряв состояние, я посвятил себя помощи окружающим, и этот центр стал своего рода компенсацией за все те годы, что я провел в погоне за деньгами и властью.

 

Перечитывая список снова и снова, я подметил в нем некую мнемоническую закономерность – ССС ДД ПУБЛЦ. Благодаря этому набору букв мне оказалось проще запомнить каждый аспект того, чему я научился. Такая вот «азбука сердца».

Я продолжил практиковать медитацию, которой научился в подсобке лавки чудес, а кроме того, начал повторять по утрам новую «азбуку». Расслабив тело и успокоив разум, я зачитывал ее по памяти, после чего выбирал какое-нибудь одно качество из списка и назначал его своей целью на сегодняшний день. Мысленно я без конца зачитывал список. Выяснилось, что это помогает мне сконцентрироваться, причем не только на врачебной деятельности, но и на том, чтобы быть хорошим человеком. Это позволяет зарядиться целеустремленностью с самого утра.

 

Азбука сердца

ССС

Сострадание – признание страданий другого человека и желание облегчить их. Но чтобы проявлять сострадание к окружающим, сначала нужно научиться проявлять его по отношению к самому себе. Некоторые люди изводят себя, слишком строго судят себя и лишают себя доброты, которую предлагают окружающим. Вместе с тем, если плохо к себе относишься, вряд ли удастся поделиться с другими добротой и радостью.

Скромность – с этим качеством у многих проблемы. Мы гордимся собой либо своими достижениями. Нам хочется рассказать и показать окружающим, насколько мы важные люди. Насколько мы лучше других. На деле же подобное стремление лишь отражает нашу внутреннюю неуверенность и чувство незащищенности. Мы ищем признания нашей ценности, тем самым отделяя себя от окружающих. Это все равно что поместить себя в карцер, а там очень и очень одиноко. Настоящее взаимодействие с окружающими возможно только после того, как мы признаем, что у каждого человека – как и у нас самих – есть и положительные, и отрицательные стороны; только после того, как мы начнем смотреть на остальных людей как на равных. Всех нас объединяет человечность – именно она дает нам возможность распахнуть свое сердце и проявить бескорыстную заботу.

 

Взглянув на другого человека, мы должны в первую очередь подумать: «Он такой же, как и я. Он хочет того же, что и я, – быть счастливым».

 

Справедливость – каждому из нас присуще стремление к тому, чтобы все было по-честному, по справедливости. Этого проще добиться, если у тебя есть ресурсы и привилегии. Вместе с тем мы должны требовать справедливости по отношению к слабым и беззащитным, к тем, кто не в состоянии сам за себя постоять. Мы обязаны заботиться о слабых, помогать бедным. Вот что служит основополагающим фактором, определяющим наше общество, нашу человечность, вот что придает смысл нашей жизни.

 

ДД

Достоинство – врожденная черта любого человека. Оно заслуживает того, чтобы окружающие его признавали. Слишком часто мы судим людей по их внешнему виду, по тому, как они разговаривают или ведут себя. Слишком часто наши суждения оказываются негативными и к тому же ошибочными. Взглянув на другого человека, мы должны в первую очередь подумать: «Он такой же, как и я. Он хочет того же, что и я, – быть счастливым». Когда мы видим самих себя в других людях, возникает желание помочь им и поддержать их.

Доброта – забота о других, которая зачастую воспринимается как активный компонент сострадания. Это желание проявлять заботу по отношению к другим, не связанное с профессиональной выгодой или жаждой признания. Самое поразительное в доброте то, что согласно новейшим научным представлениям она идет на пользу не только окружающим, но и самому человеку. Добрые дела подталкивают окружающих к тому, чтобы они тоже стали добрее. Это «социальное заражение», помогающее обществу встать на правильный путь. В конечном счете добрые дела всегда возвращаются – в виде добрых чувств, которые они пробуждают, и в виде хорошего отношения со стороны окружающих… В виде их доброты.

 

ПУБЛЦ

Прощение – это, пожалуй, величайший дар, который один человек способен преподнести другому. Кроме того, это один из лучших подарков, которые можно подарить самому себе. Копить в себе злость и враждебность – все равно что пить яд в надежде на то, что он убьет другого. Так не получится. Этот яд отравит тебя. Он отравит твой взгляд на мир. И в конечном итоге он сделает тебя пленником, причем ключ от тюрьмы будет храниться у тебя же, вот только ты и не подумаешь им воспользоваться. Каждый из нас многократно причинял зло другим – такова жизнь. Люди слабы, поэтому зачастую мы недотягиваем до собственных идеалов и причиняем боль другим.

Уравновешенность – умение держать себя в руках даже при самых тяжелых обстоятельствах. Вместе с тем это качество не помешает и в хорошие времена, когда нам так хочется сохранить свое счастье. Проблема в том, что, пытаясь удержать хорошее, мы отвлекаемся от происходящего здесь и сейчас – точно так же, как и в случаях, когда стремимся убежать от плохого. Бессмысленно хвататься за чувство эйфории – это приведет лишь к разочарованию. Любые взлеты и падения мимолетны. Уравновешенность позволяет трезво мыслить и четко ставить перед собой конкретные цели.

 

Копить в себе злость и враждебность – все равно что пить яд в надежде на то, что он убьет другого.

 

Благодарность – признательность жизни за то, что она такая, какая есть, даже несмотря на присущие ей боль и мучения. Не составляет труда понять, сколь многие из нас в этом мире страдают. У огромного числа людей обстоятельства складываются так, что оставляют мало надежды на светлое будущее. И слишком часто люди, особенно на Западе, смотрят друг на друга с завистью. Потратьте немного времени на то, чтобы ощутить благодарность, и это удивительным образом отразится на вашем психологическом настрое… Вы тут же почувствуете, насколько благосклонна к вам жизнь.

Любовь. Если она искренняя и беззаветная, то способна изменить всех и вся. Любовь включает в себя все остальные добродетели. Она способна залечивать раны. Да, лечат не технологии или медицина, а любовь. В любви кроется наша человечность.

Целостность – четкое осознание своих намерений и понимание того, что представляет для человека наивысшую ценность. Цельным является человек, который неизменно придерживается этих ценностей в общении с окружающими. Ценности можно ненароком разрушить, причем поначалу этот процесс иногда протекает незаметно. Мало у кого это происходит намеренно. Но стоит один раз нарушить свою целостность, и в следующий раз сделать это будет гораздо проще. Будьте бдительны и упорны.

 

* * *

 

Размышляя над десятью перечисленными качествами, я раскрываю свое сердце. Они позволяют мне начинать каждый день с твердыми и благими намерениями. Если же в течение дня я сталкиваюсь со стрессом или испытываю чувство незащищенности, они помогают мне остаться тем, кем я желаю быть. Это язык моих намерений. Это язык моего сердца.

Думаю, Рут была бы рада узнать, что я наконец-то научился по-настоящему раскрывать свое сердце. И что это все изменило.

 

* * *

 

За сутки человеческое сердце совершает сотни тысяч ударов, перекачивая десять тысяч литров крови по развитой системе кровеносных сосудов, суммарная длина которых, если их выстроить в ряд, составила бы сто тысяч километров – хватило бы дважды опоясать земной шар. Древние египтяне верили, что сердце – «иб» (ib) – остается жить после смерти и в загробной жизни служит основанием для приговора человеку, которому принадлежало. Счастье они называли словом «эвт-иб», что буквально означает «широта сердца, души», а несчастье – «эб-иб», что значит «сломанное, отчужденное сердце». Во многих культурах – как в древних, так и в современных – сердце считается местом, где сосредоточена душа. Читая новость о том, что потерялся ребенок, мы ощущаем боль в сердце. Когда любовь оборачивается несчастьем, мы чувствуем, что наше сердце вот-вот разобьется, – иногда это и впрямь происходит. Когда нас отвергают, когда нам стыдно, когда о нас забывают, сердце может сжаться, словно закрываясь в себе, и стать меньше. Вместе с тем под действием сильной любви или сильных страданий сердце может расколоться на части и больше никогда не стать прежним. И это не просто метафора – существует реальная болезнь под названием «синдром разбитого сердца».

Мое сердце раскололось не из-за потерянных денег – утрата состояния, хоть я и стремился сколотить его, даровала мне чувство свободы. Мое сердце разбилось из-за того, что я слишком долго пытался держать его закрытым. Рут говорила: «То, чего, как тебе кажется, ты хочешь, не всегда то, что тебе нужно на самом деле». Много лет я гнался не за теми вещами, а когда сердце игнорируешь слишком долго, рано или поздно оно обязательно заставит себя услышать.

 

Далай-лама как-то сказал: «Моя религия – доброта». Доброта стала и моей религией.

 

Помнил я и о том, что обещал Рут однажды научить магии других. Я не знал, когда подвернется такая возможность, но каждый вечер, занимаясь визуализацией, думал об этом. Порой я видел, как обнимаю страдающего пациента или его опечаленных родственников либо как выступаю на сцене, а иногда представлял, как беседую с великими философами и духовными лидерами. Я всегда был (и остаюсь по сей день) атеистом, но частенько размышлял о знакомстве с Рут и о том, что случилось со мной после аварии. И в результате я понял: можно оставаться свободным от предубеждений и догм, веря при этом, что не все в жизни поддается объяснению. Во многих смыслах это тоже подарок, сделанный Рут. Принятие того, что я не нуждаюсь в точном ответе.

Я чувствую, что все мы связаны между собой. Глядя на другого человека, я вижу в нем себя. Вижу свои слабости, свои неудачи, свою уязвимость. Но вижу и силу человеческого духа, силу Вселенной. В глубине души я верю, что любовь – тот клей, что скрепляет нас воедино. Далай-лама как-то сказал: «Моя религия – доброта». Доброта стала и моей религией.

Я всегда заботился об окружающих, в том числе о пациентах. Вместе с тем, когда учишься раскрывать сердце, это может принести боль. Сильную, порой невыносимую. Так было и со мной. Временами боль не позволяла полностью отдаться настоящему моменту, как мне того хотелось бы. Когда же я по-настоящему раскрыл сердце, как учила Рут, моя реакция на боль изменилась. Я больше не стремился убежать от боли – я стремился принять ее. Вот что позволило мне понять себя и ощутить связь с окружающими. Мои отношения с пациентами изменились. Я трачу больше времени на то, чтобы побеседовать с ними, и стараюсь по-настоящему раскрыть сердце для каждого из них. Я выслушиваю их жалобы, после чего прислушиваюсь к их сердцу – не с помощью стетоскопа, а с помощью собственного сердца.

 

* * *

 

Стетоскоп изобрели в 1816 году: одному французскому врачу было неловко прикладывать ухо к груди пациенток (как было принято делать в то время), и вместо этого он свернул трубкой двадцать четыре бумажных листа, благодаря чему между ним и пациентом появилось дополнительное пространство. Мне кажется, с тех пор врачи еще больше отдалились от пациентов. Я обнаружил, что больным становится лучше уже от того, что я трачу на них время и уделяю им внимание. Я позволяю каждому рассказать свою историю и признаю чужие страдания, достижения и муки. Во многих случаях это помогает снять боль лучше, чем лекарства, а иногда приносит больше пользы, чем хирургическое вмешательство. И по сей день я твержу студентам и стажерам: пусть современная нейрохирургия требует высочайшей квалификации и разностороннего оборудования, мой успех в качестве нейрохирурга стал результатом того, что я забочусь о пациентах и концентрирую на них внимание.

Еще одной удивительной переменой во мне стало то, что, куда бы я ни пошел, мне повсюду стали встречаться точно такие же люди, как я. Продавец в продуктовом магазине. Ночной уборщик в больнице. Женщина у светофора, которая просит денег у проезжающих мимо людей. Парень, который чересчур быстро мчится на «Феррари». У каждого из них своя история – точно так же, как у меня. У каждого свой жизненный путь. Каждому доводилось испытывать трудности и страдания. От самого бедного до самого богатого – все они такие же, как я.

Я перестал цепляться за историю, которая определяла мою жизнь. Отождествляя себя с нищетой, я продолжал жить в нищете, сколько бы денег ни заработал. Каждый день во время медитации я раскрываю сердце для отца и матери и нахожу в нем прощение. Я раскрываю сердце для мальчика, которым когда-то был, и нахожу в нем сострадание. Я раскрываю сердце навстречу всем ошибкам, что когда-либо совершил, всем глупым попыткам доказать свою ценность миру и нахожу скромность. Я осознаю, что не я один голодал. Не я один испытывал одиночество, чувствовал себя отрезанным от мира, чуждым ему. Я раскрываю свое сердце и нахожу в нем способность связываться с остальными сердцами, которые встречаю в жизни.

Это одновременно и изматывает, и поражает красотой, и кажется странным.

 

12

Сила сострадания

 

Мне всегда нравилась опера, хотя и не могу объяснить почему. Она вызывает у меня слезы, даже когда я не понимаю ни единого слова. Возможно, дело в чистых эмоциях, в бесстрашном выражении страстей, которые не нуждаются в словах. Оперу нельзя осознать умом – ее можно лишь почувствовать сердцем. Многие хирурги включают в операционной музыку: она помогает расслабить пациента. Исследования показали, что пациенты, слушавшие перед операцией музыку, меньше тревожатся, им требуется меньше обезболивающих и успокоительных препаратов. Как и медитация, музыка способствует замедлению сердцебиения и снижению кровяного давления, а также снимает стресс. Она успокаивает не только пациента, но и хирурга.

Что касается меня, то, когда приближаются критические этапы операции, я ставлю тихую классическую музыку. Ближе к концу я могу прибавить громкость и включить рок-композицию. Что я никогда не ставлю, так это оперу. В операционной я превращаюсь в точный механизм. Может, перед операцией пациенты и нуждаются в эмоциональной связи со мной, однако во время операции им требуются мои навыки, профессиональные способности и опыт принятия сложных решений. Им не нужно, чтобы я оплакивал их на операционном столе. Им нужна моя забота, но это ни в коем случае не должно мешать спасению их жизни.

 

Большинство хирургов включают в операционной музыку: она помогает расслабить пациента и взбодрить операционную бригаду.

 

Одной из первых моих пациенток после того, как я перестал работать армейским нейрохирургом, была Джун, которая буквально жила оперой. Когда Джун появилась в моем кабинете, я сразу почувствовал ее энергичность и живую натуру. Она пришла на высоких каблуках и с порога заявила, что ей наплевать, насколько я хороший врач, и что она не откажется от двух своих пристрастий – пения и пасты, даже если я скажу, что это спасет ее жизнь.

Джун выступала вместе с гастролирующей труппой, и опера была одновременно ее призванием и любовью всей жизни. Во время каждого приема мы подолгу обсуждали ее любимые оперы: «Аиду», «Кармен», а также оперетты Штрауса. Зачастую прием длился дольше положенного, потому что мне доставляло удовольствие слушать ее рассказы о спектаклях, в которых она участвовала. Ей нравилось пробуждать в публике эмоции.

– Это может прозвучать безумно, но мне нравится, когда мое пение вызывает у людей слезы: так я понимаю, что затронула их душу. Так я чувствую связь с ними.

Джун мучили сильнейшие головные боли. Невролог мог избавить ее от них с помощью лекарств, но ничего не мог поделать с огромной аневризмой, засевшей вплотную к островку Рейля и к той зоне доминирующего полушария, что отвечает за движения лицевых мышц. Аневризму обнаружили в ходе обследования; хотя она и не была причиной головных болей, однако могла не только лишить Джун самого ценного в жизни, но и забрать саму жизнь.

– Что бы со мной ни было, – сказала Джун, – я не соглашусь на процедуры, которые могут повредить моему голосу или способности петь: это самое главное, что у меня есть.

Пришлось сообщить ей тяжелую новость.

Размер аневризмы превышал сантиметр, а значит, с ней надо было поскорее разобраться, что я и разъяснял пациентке на протяжении нескольких приемов. Время поджимало, однако я понимал: Джун нуждается в том, чтобы ей раз за разом не спеша объясняли смысл непростой и требующей точности операции. Я предложил ей посоветоваться с другими нейрохирургами, в том числе более опытными, хотя я тоже не раз проводил подобные операции. К сожалению, некоторые нейрохирурги даже в серьезных случаях непринужденно излагают сухие факты, касающиеся возможных вариантов лечения и связанного с ними риска, не отдавая себе отчета в том, что, какой бы заурядной операция ни была для врача, для пациента и его семьи она может стать чрезвычайно важным событием. Два других хирурга, к которым Джун обратилась, оказались именно такими. Она вернулась ко мне напуганной – с ощущением, что она для них не человек, а всего лишь диагноз.

Джун требовалось время, чтобы все обдумать, и я постарался дать ей столько времени, сколько позволяло ее состояние. Еще в молодости я знал, что внимание к пациенту – часть медицинского искусства. В конце концов, мы ведь имеем дело с живыми людьми, никто из которых не свободен ни от переживаний, ни от страхов.

Чем больше я беседовал с Джун, тем меньше она беспокоилась. Ей нужно было высказаться, нужно было получить подтверждение того, что я услышал ее историю и узнал ее как человека. У нас завязалась дружба. В итоге она сказала, что только мне доверит проводить операцию. Не спорю, здорово, когда пациент верит в твои способности, однако все меняется, когда пациент – твой друг. Накануне операции Джун подарила мне аудиозаписи любимых арий в собственном исполнении. Вечером я сидел в кабинете с закрытыми глазами и слушал, как она поет.

Утром перед операцией я решил поставить классический рок, который слушал в детстве. Джун приветливо улыбнулась, когда ее вкатили в операционную, а последним, что она услышала, прежде чем уснуть, были звучавшие из динамиков слова «All You Need Is Love»[28]. После того как была введена анестезия, мы переложили Джун с каталки на операционный стол, и я зафиксировал ее голову с помощью острых спиц зажима, чтобы та оставалась неподвижной во время операции. Я чувствовал, как спицы проникают через скальп, впиваясь в кости черепа. Я наклонил голову Джун набок и слегка натянул кожу на шее. Внешний вид для нее очень важен, так что я постарался выстричь как можно меньше волос. Я изучил ангиограмму, на которой было отчетливо видно большое вздутие на артерии, снабжающей значительный участок левой половины мозга. Это и была аневризма, возникшая в месте разветвления средней мозговой артерии. Я сделал надрез на скальпе и раздвинул кожу. Обычно череп служит человеку для защиты, но в данном случае он стоял у меня на пути. С помощью краниотома я вскрыл череп, убрал его кусочек, который положил на стерильное полотенце. Показалась твердая мозговая оболочка – волокнистая соединительная ткань, что покрывает мозг человека. А прямо под ней находилась аневризма, пульсировавшая в такт с сердцем.

 

Пациенты не поломанные бездушные механизмы, а хирурги не механики.

 

Если она разорвется, может развиться инсульт, и тогда Джун потеряет голос, а может и умереть.

Я не спеша вскрыл мозговую оболочку: купол аневризмы возвышался между височной и лобной долями в сильвиевой борозде. Началась по-настоящему кропотливая работа. Я установил микроскоп в правильное положение и принялся отделять тонкую мембрану от поверхности мозга. Это необходимо, чтобы добраться до сильвиевой борозды и получить доступ к основанию аневризмы, куда я затем установлю зажим-клипсу, чтобы перекрыть доступ крови. Добравшись до аневризмы, я увидел, что ее пульсирующие стенки тонкие, словно бумага. В ярком свете микроскопа я разглядел, как за ними бурлит кровь. Аневризма могла лопнуть в любой момент. Проблема заключалась в том, что часть стенки и основание аневризмы вплотную прилегали к окружающим тканям, из-за чего было гораздо сложнее отделить ее, не повредив мозг. Медленно, чрезвычайно медленно я продолжил делать разрез, и мне удалось выкроить местечко между прилегающей рубцовой тканью и основанием аневризмы, что позволило поставить зажим. У меня не было ни одного миллиметра дополнительного пространства. Если бы я допустил ошибку, разрыва было бы не миновать. Одно мое неловкое движение могло лишить Джун самого ценного в ее жизни – возможности петь. Я повернулся и осмотрел набор клипс, после чего поместил одну из них на аппликатор и повернулся к пульсирующей аневризме, которая могла стать убийцей. Внезапно перед моим мысленным взором предстало лицо Джун. Я подумал о ее пении и услышал знакомый мелодичный голос. А затем меня поразила мысль о том, что она может оказаться парализованной, не в состоянии больше говорить и петь. Рука с зажимом начала трястись. Не просто чуть подрагивать – буквально трястись. Я не мог работать дальше.

Джун была моим другом. Женщиной, сказавшей, что голос для нее важнее всего на свете. Я пообещал ей, что ничего не случится. Я пообещал, что все будет в порядке.

Во время операции хирург не должен воспринимать пациента как личность. Эмоциям тут не место. Необходимо забыть, что перед тобой живой человек, и просто выполнять свою работу. Если начнешь думать о том, что может произойти с лежащим на столе человеком, рискуешь не справиться с операцией. Для меня этот случай был слишком личным. Я испугался. Раньше со мной никогда такого не бывало.

Руки тряслись настолько сильно, что пришлось ненадолго остановиться и присесть. Я закрыл глаза и сосредоточился на дыхании: медленный вдох, медленный выдох – и так до тех пор, пока я не очистил разум достаточно для того, чтобы страху не за что было зацепиться. Настало время раскрыть свое сердце и положиться на свои профессиональные навыки и хирургический талант. На способности человека, который является мастером своего дела. Я проводил подобные операции много раз и знал, что сейчас тоже все получится. Мысленно я представил, как защелкиваю зажим и аневризма сдувается. Я вновь повернулся к вскрытому черепу Джун и, сфокусировав микроскоп на аневризме, медленно направил зажим к нужному месту по крохотному зазору, который расчистил специально для этого, а когда зажим оказался там, где надо, я плавно его закрыл. После этого я ввел в купол аневризмы иглу и откачал кровь. Аневризма перестала надуваться. Зверь был убит и больше не представлял опасности. Джун сможет петь и дальше. Я медленно закрыл твердую мозговую оболочку, вставил на место кусочек черепа и зашил скальп. Заканчивая накладывать повязку на голову, я осознал, что в динамиках играет та же самая песня, с которой мы начали операцию: «Love is all you need, love is all you need».

 

Каждый из нас может устанавливать связь с окружающими своим способом – музыка, живопись, поэзия – и даже тем, что просто слушает другого.

 

Джун отвезли в послеоперационную палату, а я обессиленно присел и закрыл глаза. Прошло несколько минут, прежде чем я смог взяться за документы. Я думал о Джун, думал о том, как у меня затряслись руки. Внезапно я услышал голос Джун:

– Где доктор Доти? Мне нужно с ним поговорить. Я хочу поговорить с ним немедленно.

Я подошел к ней и взял ее за руку.

– Привет, Джун. Как вы себя чувствуете?

Она заглянула мне в глаза и увидела то, что хотела увидеть.

– Хорошо, со мной все хорошо. Спасибо.

Затем она потянулась, чтобы обнять меня, и расплакалась, осознав, что операция прошла удачно и что теперь все и правда будет хорошо.

Несколько часов спустя, возвращаясь домой на машине, я поставил диск, который Джун дала мне накануне. После первых нескольких аккордов я поддал газу и на всех парах понесся по трассе.

Голос Джун наполнил салон – зазвучала ария «Хабанера» («Любовь – мятежная птица») из оперы Бизе «Кармен». Я прибавил громкость и открыл окно, чтобы ветер дул мне в лицо. У Джун был дар. Своим пением она действительно могла пробуждать в людях чувства. Своим голосом она трогала сердца, и даже в записи он будоражил не меньше.

У каждого из нас есть этот дар – устанавливать связь с окружающими. С помощью музыки, живописи, поэзии или просто благодаря тому, что мы слушаем другого человека. Сердца способны общаться между собой миллионами способов, и пение было способом, которым Джун достучалась до моего сердца.

От музыки у меня заныло сердце. Голос Джун был таким красивым! Я позволил разуму задуматься о том, что могло случиться, пройди операция неудачно, и на глаза у меня навернулись слезы. Я ощутил прилив благодарности за то, что Джун сможет и дальше делиться своим даром с людьми, и это чувство вызвало новые слезы. Я не мог похвастать оперным голосом, но это не мешало мне чувствовать, насколько пение важно для Джун. В ту секунду больше всего на свете мне захотелось очутиться дома и обнять тех, кого я люблю. Благодарность переполняла меня. Благодарность за то, что мне удалось спасти Джун. Благодарность за то, что я могу быть врачом.

 

* * *

 

Идти по жизни с открытым сердцем может быть больно, хотя и не настолько, как с наглухо закрытым. Мне никак не удавалось найти компромисс между необходимостью быть бесстрастным нейрохирургом и желанием устанавливать с окружающими, в первую очередь с пациентами, эмоциональную связь.

Я без конца думал о Рут, сожалея, что не могу сейчас, будучи взрослым, задать ей тот же вопрос, что в детстве: «Почему?» Что подтолкнуло Рут протянуть мне руку помощи, в то время как остальным было на меня наплевать? Рут не была богатой, у нее хватало проблем, но ее сердце было открытым, и, увидев человека, нуждающегося в помощи, она не могла пройти мимо. Тогда почему те, у кого всего в избытке, делают так мало, чтобы помочь нуждающимся? И почему те, у кого мало материальных благ, все равно готовы поделиться с теми, кому в жизни повезло еще меньше? Почему одни люди, такие как Рут, изо всех сил пытаются помочь, а другие поворачиваются спиной к тем, кому помощь необходима?

Это не были досужие размышления. Я с головой погрузился в научные исследования и начал общаться со специалистами, изучавшими схожие темы. Я уже постиг секреты мозга – настало время с таким же усердием посвятить себя тайнам, которые таит сердце.

С тех пор мне удалось установить, что сострадание – это инстинкт, причем, вероятно, один из древнейших. Последние исследования показали, что даже животные способны пожертвовать многим, чтобы помочь представителю своего вида – а то и другого! – попавшему в беду. У людей инстинкт сострадания развит еще сильнее: в нашем мозге зашито желание помогать друг другу. Его можно обнаружить уже в двухлетних детях.

В человеческом мозге выделяют так называемое центральное (или периакведуктальное) серое вещество, и его связи с орбитофронтальной корой головного мозга во многом отвечают за проявление заботы. Этот участок мозга активируется, когда мы видим, как другие испытывают душевные или физические страдания. Выходит, в нас от природы заложено стремление заботиться о тех, кто в этом нуждается, помогать им. Делая что-нибудь для других, мы стимулируем центр удовольствия в мозге, причем сильнее, чем когда сами что-то получаем. А если мы становимся свидетелями того, как кто-то другой помогает людям, это побуждает и нас проявлять больше сострадания.

 

Обезьяны заботятся о больных и раненых сородичах, совята делятся пищей с менее удачливыми соседями по гнезду, а один дельфин помог спасти выброшенного на берег горбатого кита.

 

Все мы слыхали неточный перевод знаменитой фразы Дарвина «survival of the fittest» – «выживание сильнейших», в то время как точный перевод – «выживание наиболее приспособленных» – гораздо лучше отражает суть естественного отбора. В сущности, только выживание самых добрых и отзывчивых способно гарантировать долгосрочное благополучие вида. В ходе эволюции мы научились действовать сообща, вместе вскармливать и воспитывать детей, совместно добиваясь процветания каждому во благо.

В тот день я плакал из-за Джун, как с тех пор плакал из-за каждого пациента, хотя никогда больше не позволял эмоциям мешать проведению операции. Нет ничего постыдного в том, чтобы чувствовать чужую боль. Напротив, это прекрасно, и мне кажется, именно благодаря данной способности мы все оказались рядом друг с другом в этом мире.

 

* * *

 

Работая над этой книгой, я узнал, что Рут умерла в 1979 году от рака груди. Но я все же верю (хоть и не могу утверждать наверняка), что она гордилась бы тем, какой путь я проделал, чтобы научиться, в конце концов, раскрывать свое сердце, равно как и сердца других людей. И думаю, она поддержала бы мое желание найти научное доказательство того, что ее интуитивно созданная методика реально работает. Когда мозг и сердце действуют сообща, мы становимся счастливее и здоровее, начинаем делиться с окружающими любовью и добротой, заботиться друг о друге. Душой я чувствовал, что это правда, однако хотелось получить весомые доказательства. Движимый этой идеей, я начал серьезное научное исследование сострадания и альтруизма. Я хотел не только прояснить механизмы их возникновения в ходе эволюции, но и понять, как альтруистичное поведение отражается на нашем мозге и здоровье. Предварительные данные демонстрировали явное положительное влияние. И я решил присоединиться к группе ученых, активно занимавшихся этим вопросом. На личном опыте я узнал о наличии позитивного эффекта, но хотел отыскать способ улучшать жизни других людей с помощью этого знания. Мог ли я внести свой вклад?

Я затеял кое-какие предварительные исследования вместе с коллегами – неврологами и физиологами. Результаты оказались многообещающими. Мы стали собираться каждые несколько недель, чтобы обсудить новейшие достижения, а также потенциальные направления научно-исследовательской работы. Своему неофициальному проекту мы дали название «Проект Сострадание». Поначалу я финансировал его из собственного кармана. На одном из собраний всплыло имя далай-ламы: именно он подал идею начать исследование воздействия медитации и чувства сострадания на мозг, чем занялся один из ведущих научных центров. Спустя несколько дней, когда я шел по студенческому городку Стенфорда, у меня в голове всплыл образ далай-ламы. Я подумал, что неплохо бы ему приехать в Стенфорд, встретиться со мной и моими коллегами и пообщаться на интересующую всех нас тему. Любопытная мысль, поскольку буддистом я не был, а мои знания о далай-ламе ограничивались тем фактом, что в 2005 году он приезжал в Стенфорд, чтобы обсудить наркозависимость, вредные пристрастия и страдания. Тем не менее я не мог выкинуть из головы идею о его повторном визите к нам. Я узнал, что в 2005-м к приезду далай-ламы приложила руку жена декана медицинского факультета. Она рассказала, что встречу организовал один из преподавателей, участвующий в стенфордской программе изучения Тибета. Я связался с ним, и он дал контактную информацию Туптен Джинпа – бывшего монаха, почти четверть века работавшего переводчиком у его святейшества. Мы с Туптен Джинпой поговорили по телефону, и мне удалось договориться о встрече с далай-ламой во время его визита в Сиэтл в 2008 году.

Вот так я взял и воплотил встречу с далай-ламой в реальность.

Вместе со мной в Сиэтл поехало еще несколько сотрудников Стенфорда: представитель медицинского факультета, руководитель института неврологии, профессор тибетологии, который помог выйти на далай-ламу, а также наш потенциальный спонсор. Внушительная свита. Изначально я и не предполагал, что соберется такая делегация.

Мы встретились в гостиничном номере далай-ламы. Нас представили, после чего я рассказал его святейшеству о том, что заинтересован в изучении сострадания, о своем опыте работы нейрохирургом, о предварительных результатах недавно начатого нами исследования, а также попросил его выступить в Стенфорде. Он задал несколько проницательных вопросов, касающихся нашей исследовательской работы, и, выслушав мои ответы, улыбнулся:

– Конечно, я принимаю ваше приглашение.

Беседа с далай-ламой произвела на меня неизгладимое впечатление. Он излучает такую абсолютную и безусловную любовь, что рядом с ним чувствуешь себя, будто глубоко вдохнул, после того как надолго задержал дыхание. Не нужно притворяться и изображать то, чем не являешься, – достаточно быть собой, ведь далай-лама признает тебя таким, какой ты есть, он полностью принимает тебя. Это чувство невозможно описать словами.

Вскоре монах достал огромный журнал с графиком запланированных встреч далай-ламы, чтобы выкроить время для посещения Стенфорда. После того как дату выбрали, далай-лама вдруг начал что-то оживленно обсуждать по-тибетски с переводчиком. Так продолжалось несколько минут, на протяжении которых моя «свита» не проронила ни слова. Неужели я чем-то огорчил далай-ламу? Или непреднамеренно разозлил? Что он говорит?

Меня прошибло потом.

Разговор резко прекратился. Переводчик Джинпа повернулся ко мне и сказал:

– Джим, его святейшество чрезвычайно впечатлен вашей целеустремленностью и начатым вами проектом, в связи с чем он выразил желание внести личный вклад в ваше дело.

Цифры, которые он озвучил, ошеломили меня. У далай-ламы действительно есть фонд, пополняемый за счет продажи его книг. Деньги из этого фонда обычно жертвуются на различные программы, напрямую касающиеся Тибета. Иногда деньги направлялись и на другие цели, непосредственно не связанные с Тибетом, но никогда раньше речь не шла о такой большой сумме.

После этой беседы мы все чувствовали себя так, словно плывем на облаке. Его святейшество не только согласился выступить в Стенфорде, но и стал нашим спонсором! Поразительно. Чуть позже один из участников встречи сказал, что он тоже считает себя обязанным пожертвовать деньги на мои исследования, раз уж я убедил далай-ламу. Спустя еще неделю позвонил знакомый инженер из «Гугл», заинтересованный в моей работе; он узнал о встрече с далай-ламой и о пожертвовании и теперь тоже хотел внести свою лепту. Так постепенно неофициальный научный проект превратился в Научно-образовательный центр исследований сострадания и альтруизма – CCARE (Center for Compassion and Altruism Research and Education). Не менее поразительным было то, что Джинпа, который в свое время успел получить ученую степень в Кембридже, стал моим близким другом и следующие три года каждый месяц приезжал на неделю, чтобы помочь с созданием CCARE. Одновременно вместе с коллегами-психологами он помог разработать обучающую программу, способствующую развитию сострадания, которую прошли уже тысячи человек и которую мы продолжаем совершенствовать по сей день. Мы также подготовили инструкторов, которые помогают успешному распространению этой удивительной программы по всему миру.

С момента своего основания CCARE был признан ведущим научным учреждением в области изучения сострадания и альтруизма. Благодаря работе центра удалось доказать, что они оказывают сильное положительное влияние на жизни отдельных людей, на образование, предпринимательскую деятельность, здравоохранение, уровень социальной справедливости и т. д.

Мы с коллегами надеемся, что CCARE станет маяком, который покажет, что каждый человек способен изменить жизнь окружающих к лучшему, а также продолжит наглядно демонстрировать, что альтруизм и доброта положительно влияют на здоровье, самочувствие и продолжительность жизни.

Я на личном опыте убедился, что одному человеку под силу изменить жизнь другого. И я рассчитываю, что наш центр еще многих вдохновит на то, чтобы открыть в себе подобную силу. CCARE – один из способов исполнения обещания, данного мною Рут: с помощью центра я учу людей магии. Еще один способ заключается в том, чтобы направлять и вдохновлять других врачей.

 

13

Лик божий

 

Более двух с половиной тысяч лет назад Гиппократ, которого в западной культуре называют отцом медицины, требовал от своих учеников, собирающихся стать медиками, чтобы они давали клятву в том, что всегда будут придерживаться высочайших этических стандартов. Многие помнят первую часть клятвы – «Primum non nocere» («Не навреди») – как ключевой принцип медицины. Эти слова приписываются Гиппократу, однако в действительности они принадлежат Томасу Сиденгаму – английскому врачу, жившему в XVII веке. Он написал учебник по медицине, которым пользовались на протяжении двухсот лет, из-за чего Сиденгама прозвали английским Гиппократом.

За последние два десятилетия в США, как и во многих других странах, традиция студентов-медиков читать клятву Гиппократа перед началом обучения переросла в официальную процедуру посвящения под названием «церемония белых халатов». В ходе нее будущие врачи получают белые халаты и зачитывают клятву, после чего люди, олицетворяющие собой высшие идеалы медицины, произносят вдохновляющую речь, поздравляя студентов.

Спустя тридцать лет после того, как я окончил медицинский факультет Тулейнского университета в Новом Орлеане, декан факультета, который принял меня, несмотря на отсутствие диплома колледжа и самый низкий среди абитуриентов средний балл, позвонил с просьбой выступить на такой церемонии. Вы и представить не можете, что я испытал, услышав эти слова. Меня, Джима Доти – непутевого студента, которому сказали, что он попусту тратит свое и чужое время, подавая документы на медицинский факультет, – попросили выступить на церемонии белых халатов в родной альма-матер, чтобы стать образцом для целого курса молодых людей, мечтающих быть врачами!

Не устаю поражаться поворотам на моем жизненном пути.

Когда оглядываешься назад, легко связать воедино все события своей жизни. Но гораздо сложнее поверить, что они непременно сложатся в прекрасную картину, когда находишься в самой кутерьме жизненных обстоятельств. Я никогда не мог предсказать ни своих успехов, ни своих неудач, однако благодаря и тем и другим я стал лучше – как муж, как отец, как врач и как человек.

Я всегда серьезно относился к своей роли – роли целителя. Уроки Рут помогли мне раскрыть сердце и разбавить эту серьезность добротой и состраданием. Ее магия не только позволила мне поверить, что я могу поступить в колледж, а затем и на медицинский факультет, но также дала все необходимое, чтобы стать нейрохирургом – а стажировка по этой специальности одна из самых сложных и трудоемких в медицине – и в конечном итоге профессором самого престижного медицинского учебного заведения в стране.

Магия Рут наделила меня храбростью, необходимой, чтобы рисковать и при этом быть уверенным, что независимо от результата со мной все будет в порядке. Рисковать, беря на себя руководство прогоревшей компанией по производству медицинского оборудования, ставя на кон все и руководствуясь исключительно своей верой в то, что новая технология сможет спасти множество жизней. Рисковать, отдавая то, чего, как мне казалось, я хотел больше всего на свете, – деньги, а ведь я был твердо убежден, что они сделают меня счастливым и помогут обрести контроль над собственной жизнью. Магия позволила мне осознать, что я могу позволить себе быть собой (неважно, с деньгами я или без) и что на деле никто из нас ничего не контролирует. Я гонялся за химерами и, отказавшись от этой погони, получил самые ценные в жизни дары: ясность, целеустремленность и свободу.

 

Я не устаю поражаться поворотам в моей судьбе: меня, Джима Доти – нерадивого студента, которому когда-то сказали, что он тратит впустую свое и чужое время, подавая документы на медицинский факультет, – попросили выступить на церемонии белых халатов перед будущими врачами!

 

Как и у далай-ламы, моя религия – доброта. В этой религии нет бога, который всех осуждает, и длинных текстов, которые нельзя оспаривать. Эта религия никому не позволяет считать себя выше других – она требует принять тот факт, что все мы равны между собой. Эта религия вдохновила меня на исследование вопроса о том, как сострадание и доброта влияют на физическое и психическое здоровье человека и на продолжительность его жизни.

Готовясь к выступлению, я думал и об этом, и о многом другом. Что могу я предложить студентам, стоящим в самом начале тяжелейшего пути? Могу ли я дать им нечто по-настоящему важное – то, что они пронесут с собой на протяжении всей профессиональной карьеры? Я подумал о Рут, об уроках, которые она мне преподала и которые я вспоминаю теперь каждый день. Я подумал о своем мнемоническом правиле, оказавшемся невероятно действенным; его я тоже повторяю каждое утро, а зачастую и по нескольку раз в течение дня. Я подумал обо всех пациентах, которых мне довелось встретить и которые научили меня заботиться и любить. А еще я подумал о смерти и о том, как мало времени нам уготовано в этом мире.

Я научился расслаблять тело, успокаивать разум и мысленно представлять то, о чем мечтаю. Я понял, что сильнее всего мечтаю о мире, в котором люди не только не вредят друг другу, но, напротив, стремятся друг другу помочь. Я усвоил, что, по сути, у всех у нас один и тот же мозг и одно и то же сердце и что каждый способен изменить их и использовать на благо всего мира. Я научился не судить о людях по тому, где они родились, чем они занимаются или сколько у них денег. И научился не судить по этим критериям самого себя. Когда-то я считал себя ни на что не годным из-за моего происхождения. Я был убежден, что без денег ничего не стою, но постепенно осознал, что не виноват в обстоятельствах своего рождения и что они не предопределяют мою личность. Каждый чего-то стоит, и каждый заслуживает, чтобы к нему относились достойно и с уважением. Каждый заслуживает любви. И наконец, каждый заслуживает, чтобы ему дали шанс, а потом еще один.

У каждого из нас своя история, и в каждой истории есть эпизоды, которые вызывают боль и печаль. В любой момент мы можем решить, что хотим видеть людей и такими, какие они есть, и такими, какими они могут быть. Рут увидела во мне напуганного и одинокого мальчика, но также увидела сердце, терзаемое болью. У каждого из нас свои раны. И каждый наделен способностью их исцелять. Рут помогла исцелить мои. И вы можете сделать точно так же. Ничто не мешает вам делиться любовью. Любая улыбка может стать подарком для незнакомца. Любой миг, когда вы не осуждаете другого человека, – это подарок. Любой миг, когда вы прощаете кого-нибудь (в том числе самого себя), – это подарок. Любое проявление сострадания, желание помочь, быть полезным – это подарок миру и себе.

 

Я научился следовать за компасом своего сердца и верить, что, куда бы я ни пришел, именно туда мне и суждено было прийти.

 

Наступает эра сострадания. Люди жаждут узнать, какое место отводится им в этом мире, как достичь успеха и счастья, и поэтому активно ищут пути, которые помогли бы им измениться. Метод Рут оказался для меня эффективным – вероятно, именно благодаря ее проницательности и мастерству. Другие находят собственные методы успокоения разума и раскрытия сердца. В данный момент это лишь рябь на поверхности человеческого сознания, движимая ветром сочувствия, однако эта рябь способна обернуться сокрушительным цунами.

Наш жизненный путь предполагает взаимодействие с окружающими. На этом пути каждому из нас суждено раскрыть сердце перед остальными жителями планеты и осознать, что все они наши братья и сестры. Осознать, что одно доброе дело влечет за собой другое – и так далее по всему земному шару. Именно от нашей любви друг к другу и от заботы друг о друге будет зависеть выживание планеты и человечества. Далай-лама сказал: «Любовь и сострадание необходимы человечеству – без них ему не выжить». Я узнал, что это утверждение истинно в отношении не только медицины, но и остальных сфер жизни. Как донести эти мысли до юных студентов, которым вскоре предстоит стать врачами?

Я поднялся на сцену актового зала Тулейнского университета и окинул взглядом тысячу двести студентов, а также их родственников и преподавателей. Я увидел надежду на лицах молодых людей. Я вспомнил, как много лет назад сидел в этом же зале во время собственной церемонии белых халатов, но, к сожалению, так и не смог вспомнить ни того, кто выступал тогда, ни того, что он говорил. Все, что осталось в памяти, – произнесение клятвы и получение белого халата.

Не успел я начать выступление, как меня захлестнула мощная волна эмоций. Я поделился со слушателями историей своей жизни – рассказал о враче, вдохновившем меня в четвертом классе, и о женщине, поверившей в меня, – Рут. Каждый из присутствующих здесь, сказал я, наделен способностью изменять к лучшему жизнь других людей, причем не только пациентов, но и всех окружающих. Порой достаточно улыбки или доброго слова. Я сказал, что пусть медицина изменилась, она по-прежнему остается благородной профессией. Затем я познакомил аудиторию со своей азбукой сердца и прошелся по каждой букве, разъясняя ее значение. Когда я добрался до буквы «Л» (любовь), у меня перехватило дыхание и я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

– Не существует идеальной жизни, и невозможно убежать от горькой реальности, полной страданий. Но точно так же нельзя убежать от великолепной синхронности человеческого сердца.

Я сделал паузу, готовясь закончить речь. Взгляд мой упал на одного юношу, и я увидел в нем себя – такого, каким был много лет назад.

– Сегодня, в самом начале долгого пути, вы дали клятву. Этот путь заведет вас в отдаленнейшие и мрачнейшие уголки жизни: вы увидите, как травмы и болезни рушат судьбы, увидите, сколько несчастий один человек может причинить другим и, что еще печальнее, себе. Вместе с тем, следуя этим путем, вы достигнете и высочайших вершин, откуда увидите, как слабые на первый взгляд люди демонстрируют силу, которая казалась вам невозможной, вы станете свидетелями чудесных исцелений, которым не сможете найти объяснения, и постигнете, насколько велика роль сострадания и доброты в исцелении больных. И когда это случится, вы узрите лик Божий.

Я настолько сосредоточился на заключительных словах, что перестал вглядываться в аудиторию. А закончив, увидел, что многие плачут. Я оглянулся на коллег: кое-кто тоже смахивал слезы. Лишь тогда я осознал, что и у меня по щекам катятся слезы. Внезапно зрители разом встали и разразились аплодисментами. Они аплодировали не мне или моей истории – они аплодировали нашему совместному пути, ведущему к величайшему состраданию и еще более великой человечности.

Возле сцены собралась целая толпа. Зрители благодарили меня, плакали и говорили, что моя речь помогла их сердцам раскрыться.

Я подумал о своей жизни, подумал о Рут. В очередной раз я ощутил силу ее слов и силу ее магии. Силу, что живет в каждом из нас и ждет, когда ее выпустят. Дар, которым мы можем поделиться друг с другом.

Я вышел из здания и почувствовал теплое прикосновение солнца на лице. Остановившись, я закрыл глаза и позволил себе быть собой.

Все было в порядке.

Со мной все было хорошо.

В лавке чудес я начал длинный путь, который привел меня к разгадке тайн мозга и секретов сердца. Но правда в том, что не нужно заходить ни в какую лавку чудес, чтобы узнать их. Нужно лишь заглянуть в собственный разум и в собственное сердце.

А теперь вам предстоит отыскать свою магию. И научить ей других. Сердце и мозг, работая сообща, способны создать сильнейшую магию в мире. Магию, которая не имеет ничего общего с иллюзиями или ловкостью рук.

Настоящую магию.

Самую могущественную из всего, что могла предложить мне Рут, и из всего, что могу предложить вам я.

 

 

Благодарности

 

Как основатель и директор Научно-образовательного центра исследований сострадания и альтруизма (CCARE) при медицинском факультете Стендфордского университета, я многократно делился историей своего детства и рассказывал о том, что побуждало меня посвящать изрядную долю времени и сил изучению чувства сострадания и его способности менять жизнь к лучшему. Мои рассказы находили глубочайший отклик у слушателей, и меня часто спрашивали, когда же я соберусь написать книгу. По ряду причин я оставлял подобные вопросы без внимания. Отчасти из-за того, что это потребовало бы много времени и сил, но главным образом, пожалуй, из-за того, что мне не хотелось заново погружаться в тяжелые и болезненные воспоминания.

Передумал я после встречи с Дагом Абрамсом из Idea Architects. Честь познакомиться с ним выпала мне в Кейптауне во время празднования восьмидесятилетнего юбилея архиепископа Десмонда Туту. Я не знал тогда, что Даг является литературным агентом архиепископа, и не подозревал, что он посетил множество мероприятий, проводимых CCARE. Он рассказал, какими вдохновляющими мои истории оказались для него самого и его отца, а также заметил, что книга сможет вдохновить еще больше людей. Даг признался, что преследует две цели. Как литературный агент он, конечно, стремится нести в мир вдохновляющие истории, но главное – это возможность подарить отцу мой рассказ в виде книги. Мог ли я отказать?

Как и во многих других случаях, я работал над книгой не в одиночку. Даг не только помог оформить заявку, но и, что еще важнее, познакомил меня с невероятной Кэролин Сьюттон из Avery. Благодаря ее поддержке и активной помощи история моей жизни увидела свет в виде книги.

Заключив контракт с издательством, я тут же осознал, сколь тяжкое бремя взвалил на себя. К счастью, со мной начала работать Лара Лав – шеф-редактор из Idea Architects. Не могу припомнить более усердного, вдумчивого и внимательного человека, чем Лара: она помогала на всех этапах написания книги, направляя и поправляя меня. Ее ненавязчивый интерес помог мне погрузиться в самые болезненные и неприятные воспоминания, а ее удивительная способность находить нужные формулировки и подчеркивать самые важные детали сыграла решающую роль в потенциальном успехе книги. На протяжении почти двух лет мы с Ларой встречались дважды в неделю перед рассветом и за это время успели крепко подружиться, чему я рад даже больше, чем опубликованной книге.

Также хочу поблагодарить свою потрясающую жену Машу, чью поддержку я ценю в полной мере. Жене нейрохирурга приходится мириться с тем, что муж пропускает многие важные мероприятия, может уйти посреди ночи и вернуться домой совершенно измотанным. Несмотря на это, Маша всеми силами поддержала мое стремление рассказать миру о том, как сострадание способно менять человеческие жизни. И за это я буду вечно благодарен ей.

Наконец, я хотел бы выразить благодарность всем, кто на протяжении моей жизни помогал мне двигаться дальше, а зачастую и вовсе указывал дорогу.

 

[1] В отличие от фибрилляции (мелких неэффективных сокращений) это выражение означает отсутствие сокращений – асистолию, запустить сердце в этих условиях намного сложнее.

 

[2] Стрип-молл – длинный одноэтажный торговый центр с парковкой, разделенный на секции, в которых размещаются магазины; обычно вдоль автотрасс. – Здесь и далее примеч. пер.

 

[3] Велосипед Sting-Ray фирмы Schwinn.

 

[4] Самый популярный бренд игральных карт – во всех фильмах обычно используют карты из этой классической колоды с красной или синей рубашкой.

 

[5] Отличается от обычной тем, что все карты с одной стороны немного уже, чем с другой – так в колоде легко найти на ощупь перевернутую карту.

 

[6] В колоде Свенгали, которая используется для множества фокусов, половина карт обычная, а остальные – копии какой-либо одной из карт, например семерки червей. При этом они чуть длиннее или короче обычных карт.

 

[7] В гафф-колодах карты изменены для визуальных эффектов.

 

[8] Состоят из пятидесяти двух одинаковых карт.

 

[9] Специальная колода, предназначенная для соответствующего фокуса.

 

[10] Внимание! Информация на сайте представлена на английском языке.

 

[11] Внимание! Информация на сайте представлена на английском языке.

 

[12] Исследование электрических потенциалов головного мозга, довольно сложное исследование, отражающее различные состояния различных отделов мозга и реакцию его на раздражения и сигналы. ЭЭГ имеет важное значение в диагностике нервных заболеваний. – Примеч. рец.

 

[13] Внимание! На сайте представлена информация на английском языке.

 

[14] Внимание! Информация на сайте представлена на английском языке.

 

[15] «ABC Afterschool Specials» – общее название для целого ряда различных образовательных шоу, время от времени выходящих в дневное время. Каждый эпизод подготавливался различными кинокомпаниями.

 

[16] Эклампсия – судороги у беременных, схожие с эпилепсией, очень опасное состояние и для матери, и для плода, преэклампсия – состояние настороженности и постоянной готовности мозга уйти в припадок. Таким беременным необходима непременная госпитализация на сохранение в особые условия, которые создаются в палате. Окна занавешены, в палате тишина, потому что резкие звуки или яркий свет могут спровоцировать припадок. – Примеч. рец.

 

[17] Кровоизлияние в мозг в области ствола головного мозга – 100 % летальность, у роженицы нужно постараться спасти плод – провести экстренное кесарево сечение. – Примеч. рец.

 

[18] После кровоизлияния в ствол головного мозга смерть наступает в течение нескольких минут от остановки дыхания и сердца. – Примеч. рец.

 

[19] Чарльз Элвуд Йегер сломал ребра за день до полета, участвуя в гонках на машинах.

 

[20] Цитата из романа О. Уайлда «Портрет Дориана Грея».

 

[21] Резидентура в США – аналог российской ординатуры, последипломная подготовка врачей, длящаяся от трех до восьми лет.

 

[22] Очень хорошо об этом написано в книге английского нейрохирурга Г. Марша «Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии».

 

[23] Единица – контейнер с эритроцитной массой (200–250 мл) – это массивная гемотрансфузия, 16´225 = 3,6 литра, эквивалетно 6,5–7 литрам цельной крови (такой большой объем связан с тем, что вливание донорских компонентов начали еще до повторного открытия брюшной полости и ревизии, сейчас во время таких операций используются приборы аутогемотрансфузий – селлсеверы (от cellsaver) – дословно – «сберегатель клеток». Это позволяет уменьшить использование донорской крови).

 

[24] Р. Моуди: «Жизнь после смерти» и «Жизнь после жизни».

 

[25] Речь идет об экспериментах С. Грофа с ЛСД (о проявлении трансцендентного сознания), пока они не были запрещены.

 

[26] Речь идет не о солидном (большом) размере, а от термина – Solo, solid – отдельные, обособленные, ограниченные, одиночные.

 

[27] «Беллини» – алкогольный коктейль из игристого вина с персиковым пюре. «Богемный сайдкар» – классический коктейль, традиционно приготавливаемый из коньяка, апельсинового ликера и лимонного сока.

 

[28] «Все, что тебе нужно, – это любовь» (строка из одноименной песни в исполнении «Битлз»).

 

---

Дата добавления: 2019-11-25; просмотров: 83; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!