Ланкастер, Калифорния, 1968 год 12 страница
Хоть меня и приняли в колледж, я оказался не готов совмещать работу на полную ставку с лекциями и зубрежкой. А еще я занимался греблей, так как твердо вознамерился заполучить куртку с эмблемой колледжа. Год за годом мне, казалось, приходилось стараться больше, чем кому бы то ни было еще, – и все для того, чтобы мне поставили удовлетворительную оценку. Первые пару лет я частенько ездил на автобусе, а иногда и на попутках из Ирвайна в Ланкастер. И пусть я трудился усердно, учебные недели, которые я пропускал, чтобы позаботиться о маме, разобраться с отцом или помочь им решить ту или иную проблему, складывались в месяцы. Когда настало время подавать документы на медицинский факультет, мой средний балл был 3,5 и шансы получить диплом были невелики. Для того, кто хотел стать врачом, я учился из рук вон плохо. В те годы на медицинский факультет принимали со средним баллом около 4,7.
Тем не менее я не терял уверенности в том, что стану врачом. Образ меня в белом халате не был плодом моего воображения – он казался настолько реальным, словно я смотрел на себя в зеркало. Вот уже почти семь лет я методично выстраивал этот образ у себя в голове, и его воплощение в реальность было для меня единственным приемлемым исходом. Впрочем, сокурсники не упускали возможности напомнить, что с моими отметками мне никогда не попасть на медицинский факультет. К сожалению, слишком многие из нас позволяют другим решать, что им под силу или не под силу сделать. Еще один дар, который преподнесла мне Рут, – способность верить в себя и помнить, что не каждый будет желать мне успеха или великих достижений, а также умение спокойно относиться к подобным вещам и не реагировать на них эмоционально.
|
|
|
Процесс подачи документов на медицинский факультет начался, когда я учился на третьем курсе. Я узнал, что первым делом студенты Калифорнийского университета в Ирвайне должны пройти предварительное собеседование, по результатам которого комиссия решит, рекомендовать ли студента к поступлению на медицинский факультет или нет. Я отправился к секретарю комиссии, чтобы договориться о собеседовании.
До сих пор – более четверти века спустя – отчетливо вижу, как она достает папку с моим досье, бегло просматривает его, окидывает меня пренебрежительным взглядом и продолжает перелистывать страницы. Наконец она закрывает папку и говорит:
– Я не стану назначать вам собеседование, это пустая трата времени для всех. Вы ни за что не поступите на медицинский.
Я застыл как вкопанный. Мне необходимо было это рекомендательное письмо! Оно стало бы первым шагом в длинном списке шагов, которые нужно проделать, чтобы поступить на медицинский факультет. После этого мне предстояло заполнить множество бланков, написать несколько эссе, а потом с надеждой ждать приглашения на собеседование, которое проводилось уже на самом медицинском факультете. Впереди меня ждали серьезные испытания, и все, чего я хотел, – это получить возможность их преодолеть.
|
|
|
Еще один урок, который преподнесла мне Рут, – способность верить в себя и помнить, что не каждый будет желать мне удачи и великих свершений.
Я сделал глубокий вдох.
– Да, я понимаю, о чем вы говорите, но мне нужно записаться на собеседование.
– Этого я сделать не могу. Вы не подходите. – Она постучала пальцем по моему досье.
Я знал, что досье не могло дать верного представления обо мне. Оно не было мной. В нем не указывалось, что я работал по двадцать пять часов в неделю с полной нагрузкой. В нем не указывалось, сколько раз мне приходилось уезжать из колледжа, чтобы разобраться с семейными неурядицами. В нем не указывалось, что каждый день я вставал в пять утра, чтобы позаниматься греблей. Там было указано только одно – мой средний балл. И если это единственный критерий для получения рекомендательного письма, то секретарь действительно права. Мне никогда не поступить на медицинский. Но это досье не было мной.
|
|
|
Рут научила меня чему смогла, а дальнейшие тренировки помогли мне постичь остальное. Она также сказала, что я не должен принимать неприемлемое. Я должен отстаивать свой выбор. Позади уже много взятых препятствий, и никакая комиссия меня не остановит. Мне надо пройти собеседование.
– Это неприемлемо.
– Простите?
– Я не уйду отсюда, пока вы не назначите мне встречу с комиссией. – Я говорил спокойно и тихо, глядя ей прямо в глаза.
– Но я и правда… не могу этого сделать, – повторила она.
Я уловил в ее голосе нотку неуверенности, крохотную запинку, которая меня обнадежила.
– Послушайте. Я понимаю, что не подхожу. И я знаю, что обычно вы этого не делаете. Но вы ведь можете это сделать. Все, что мне нужно, – это шанс.
Она покачала головой.
Я попытался снова:
– Я не хочу, чтобы вы или члены комиссии впустую потратили время, и никому не хочу создавать проблемы. Но я отсюда не уйду, пока мне не будет назначено собеседование. Неважно, сколько придется ждать. Я не могу смириться с тем, что я – безнадежный случай. И я не смирюсь с этим.
В моем голосе не было злости, и, думаю, секретарь расслышала в нем решимость и искренность. С минуту она в упор смотрела на меня.
|
|
|
– Хорошо, – наконец ответила она. – Следующий вторник, три часа.
– Спасибо. Искренне вам благодарен.
Направляясь к выходу, я услышал, как она пробормотала вполголоса:
– Это будет занятно.
В день собеседования декан биологического факультета занял место одного из постоянных членов комиссии. Судя по всему, он был заинтригован, да и всей комиссии было известно о том, как настойчиво я добивался этой встречи.
Секретарь сухо поздоровалась со мной и открыла дверь в зал заседаний. В его дальнем конце стоял длинный прямоугольный стол, по одну сторону которого со скрещенными руками и с каменным выражением лица сидели три профессора, включая декана. Ни единой улыбки. У каждого перед глазами – копия моего досье и выписка из зачетно-экзаменационной ведомости. С другой стороны стола стоял одинокий складной стул. Три на одного… не очень-то честно. Мне было двадцать лет.
Я зашел, огляделся по сторонам и осознал, что это никакое не собеседование. Это суд инквизиции.
А я – еретик.
– Мистер Доти, – начал один из членов комиссии, профессор химии, чей курс я с горем пополам прослушал в предыдущем семестре, – у вас есть несколько незаконченных курсов, а ваши отметки свидетельствуют о том, что вы вряд ли получите диплом колледжа, не говоря уж о том, чтобы поступить на медицинский факультет университета. Они служат показателем того, что вы не сможете стать успешным студентом-медиком и что вам несвойственны дисциплина и интеллект, необходимые врачу.
– Я убеждена, что все мы здесь лишь зря теряем время. Вы можете убедить нас в обратном, мистер Доти? – спросила преподавательница, известная своей строгостью, хотя мне и не довелось у нее учиться. – Я ценю то, что вы заставили секретаря организовать это собеседование. Однако ожидать, что мы сочтем вас достойным кандидатом для получения профессии, преуспеть в которой у вас нет ни малейшего шанса, – верх самонадеянности. Медицинский факультет весьма престижен (о чем, полагаю, вам известно), и ваш средний балл явно не соответствует его стандартам.
Я взглянул на декана. Тот ничего не говорил, а лишь смотрел на меня с любопытством. Сюда он пришел понаблюдать.
– Я бы хотел кое-что объяснить, – сказал я.
– У нас на сегодня назначены собеседования и с другими студентами. Вы можете высказаться, но будьте предельно кратки.
Складной стул, на котором я сидел, был маленьким и очень напоминал тот, на котором я часами просиживал в лавке чудес. Рут говорила, что нельзя позволять обстоятельствам ограничивать себя. Позволять другим людям определять, чего я стою. Да, отметки у меня ужасные – это факт, однако главное в другом. Я глубоко вдохнул и поднялся.
– Кто дал вам право рушить чужие мечты? – Я выдержал небольшую паузу, после чего продолжил: – Когда я учился в четвертом классе, то познакомился с одним врачом. Он посеял во мне надежду на то, что в один прекрасный день я тоже стану врачом. Это казалось малоправдоподобным. Никто из моей семьи не учился в колледже. Среди моих близких не было ни одного квалифицированного специалиста, не говоря уже о врачах. Перейдя в восьмой класс, я повстречал женщину; она научила меня тому, что в этом мире возможно все, стоит лишь поверить в себя и заглушить внутренний голос, который только и делает, что сбивает с толку. Я вырос в нищете. Я вырос одиноким. Мои родители делали все, что могли, но у них хватало собственных трудностей.
Я оглядел членов комиссии. Оба профессора по-прежнему сидели со сложенными руками, но декан чуть наклонился вперед. Он слегка кивнул головой, призывая меня продолжать.
– Я мечтал стать врачом большую часть жизни. Эта мечта направляла меня. Поддерживала меня. Была единственной стабильной вещью в моей жизни. Да, мои отметки зачастую оставляли желать лучшего, однако не все зависело от меня. Я старался не меньше, если не больше, чем остальные. И пускай по моему досье этого не видно, я гарантирую вам, что никто из студентов, когда-либо выступавших здесь перед комиссией, не был настроен решительнее меня в том, чтобы преуспеть на медицинском факультете.
Я посмотрел на троицу, в руках которой сосредоточилось мое будущее. Двое, казалось, не слушали меня, и впервые за долгое время я почувствовал страх и тревогу. Мне было прекрасно знакомо это ощущение. Я часто испытывал его в первые двенадцать лет жизни. Мое сердце застучало. Я вновь чувствовал себя потерянным мальчиком, и в душу начали закрадываться сомнения. Да как мне вообще пришло в голову, что я смогу стать врачом? Профессора разбираются в этом лучше меня… Внезапно в голове моей зазвучал голос Рут: она говорила, чтобы я раскрыл сердце. Я закрыл глаза и увидел, как Рут улыбается. «Ты сможешь, Джим, – сказала она. – Ты сможешь сделать все, что угодно. Внутри тебя есть магия. Выпусти ее наружу».
– Знаете, нет доказательств того, что высокий средний балл помогает стать хорошим врачом. Высокий средний балл не делает человека заботливым.
И я продолжил изливать душу. Я рассказал о том, как рос в нищете и до чего непросто мне было попасть в колледж. Я рассказал об отце и о матери. Я рассказал, как часто мне приходилось уезжать из колледжа, чтобы позаботиться о родителях. Я рассказал, как усердно мне приходилось учиться, просто чтобы не вылететь из колледжа. Уже то, что я стоял перед ними, желая поступить на медицинский, само по себе было чудом, и я сделал все возможное, чтобы они тоже увидели, насколько это поразительно.
– Знаете, нет ни малейших доказательств того, что высокий средний балл помогает стать хорошим врачом. Высокий средний балл не делает человека заботливым. Каждому человеку в тот или иной момент жизни бывает необходим шанс, чтобы сделать то, что все остальные считали невозможным. Каждый из вас сидит сейчас здесь потому, что однажды кто-то в вас поверил. Потому что кому-то было не все равно. Я прошу вас поверить в меня. Больше ни о чем не прошу. Я прошу вас дать мне возможность осуществить свою мечту.
Когда я закончил, ненадолго воцарилась тишина, после чего кто-то сказал, что комиссии нужно время, чтобы обдумать мои слова.
Затем декан встал и пожал мне руку.
– Джим, полагаю, ты заставил нас взглянуть на ситуацию совершенно по-новому. Мы забываем, что перед нами живой человек, а не досье. Пускай многие кандидаты и отвечают всем нашим требованиям, по большей части эти требования – чистая условность. Тебе, должно быть, пришлось набраться храбрости, чтобы выступить перед нами. Нужно быть по-настоящему целеустремленным и смелым, чтобы поделиться с нами всем, что ты рассказал. Ты никогда не сдаешься, верно?
– Да, сэр. Я никогда не сдаюсь. Спасибо вам за потраченное время.
С этими словами я покинул зал.
Когда я проходил мимо, секретарь посмотрела на меня.
– Как прошло?
Я пожал плечами. Поживем – увидим.
Она тепло улыбнулась.
– Я слышала кое-что из того, что вы им говорили. Думаю, у вас все получится. – Она протянула мне буклет. – Возможно, вам будет интересно на это взглянуть. Крайний срок записи уже прошел, но чувствую, что и крайних сроков для вас не существует.
В буклете рассказывалось о подготовительной программе, которую проводил медицинский факультет Тулейнского университета. Она предназначалась для несовершеннолетних студентов из малоимущих семей, рассчитывающих в будущем заняться медициной. По сути это был летний обучающий курс с лабораторными занятиями, который помогал подготовиться к вступительным экзаменам.
– Спасибо.
Я еще раз взглянул на буклет. Медицинский факультет Тулейнского университета. Никогда раньше я не слышал об этом учебном заведении, но сейчас ясно почувствовал, что оно станет ключом к моему будущему.
Комиссия предоставила мне высочайшие рекомендации из всех возможных. Магия Рут сработала в очередной раз.
Когда я позвонил по указанному в буклете телефону, на том конце провода сообщили, что запись на курсы закончилась. Я попросил позвать к телефону руководителя программы, доктора Эппс, которая, выслушав мою историю, сказала:
– Джим, посылай заявление на участие. Все будет в порядке.
Две недели спустя я держал письмо с уведомлением о том, что меня допустили к участию в летней программе медицинского факультета. К несчастью, у меня не было денег на самолет, чтобы добраться до Тулейнского университета, который расположен в Новом Орлеане. По удивительному стечению обстоятельств сразу же после того, как я получил письмо, мне позвонил отец. Он сидел в лос-анджелесской тюрьме, но его вот-вот должны были выпустить, и он хотел, чтобы я забрал его оттуда. Он сказал, что ему нужны деньги на продукты и жилье, иначе ему придется спать на улице, потому что мама больше не пускала его домой. У меня самого денег хватало только на еду и арендную плату, которую следовало внести через две недели. Отец попытался уверить меня, что скоро должен получить чек. «Старая песня», – подумал я. Тем не менее я не мог отказать ему в помощи. В конце концов, это же мой отец. Моя подруга Кейт, которая кое-что знала о моей семье, предложила отвезти меня в Лос-Анджелес, чтобы я смог забрать отца. Кстати, выглядел он неплохо, так как провел в тюрьме несколько недель и все это время не пил. Мы с Кейт отвезли его в ночлежку, где сняли комнату на две недели, а кроме того, я дал ему двести долларов наличными. Я сообщил отцу о летней программе в Тулейне – он улыбнулся, сказал, что гордится мной, и поблагодарил меня.
Таким образом, я не имел ни малейшего понятия, на какие деньги доберусь до Тулейна. Однако еще через две недели по почте пришел конверт с подписью отца, где лежал чек от его имени на тысячу долларов. Отец отдал мне последние деньги, чтобы я мог добраться до Нового Орлеана. Я заплакал.
Та летняя программа дала мне невероятно много. Я на практике узнал, что представляют собой лабораторные работы, и пообщался с преподавателями медицинского факультета. Благодаря программе я подготовился к вступительным экзаменам и научился проходить собеседования. Мне пришлось изрядно попотеть, но я полностью сосредоточился на учебе и чувствовал себя совершенно счастливым. Теперь ничто не могло помешать мне стать врачом. В этом я был уверен.
Осенью я подал документы в Тулейнский университет и принялся с волнением ждать ответа. Я неплохо проявил себя во время подготовительной программы и хорошо справился со вступительными экзаменами, но понимал, что из-за низкого среднего балла моя кандидатура проигрывает в сравнении с другими абитуриентами. Кроме того, я работал в двух местах сразу, что тоже сыграло отрицательную роль: было сложно концентрироваться на учебе. Как раз в этот период мне позвонила мама. Отец, который снова запил, внезапно решил сесть на междугородний автобус, чтобы навестить родственников в Кентукки. Мама переживала, потому что он не взял с собой никаких вещей и вот уже две недели от него не было весточки, а в Кентукки он так и не появился. Хотя отец и пропадал частенько, я не мог припомнить ни одного случая, чтобы он отсутствовал так долго и даже не звонил или чтобы нам не звонили из тюрьмы. Список моих волнений увеличился. Но через несколько дней мама перезвонила, чтобы сообщить, что отец лежит в госпитале для ветеранов в Джонсон-Сити, штат Теннесси.
* * *
Был вечер, однако я немедленно связался с госпиталем и побеседовал с дежурным врачом. Отец лежал в реанимации, где его подключили к аппарату искусственного дыхания и пичкали антибиотиками. Лишь изредка он ненадолго приходил в сознание. У него развилась острая пневмония, и медикам с трудом удавалось насыщать его легкие кислородом. Врач объяснил, что отец вроде бы реагирует на лечение, но ситуация критическая. А когда он начал расспрашивать о том, чем отец болел в прошлом, я понял, как мало знал своего отца. Я понятия не имел, были ли у него какие-либо хронические заболевания. Я понятия не имел, принимал ли он какие-нибудь лекарства, оперировали ли его, была ли у него аллергия… Единственное, что я знал о нем, – это то, что он пил.
Повесив трубку, я попытался вспомнить все случаи, когда мы с отцом просто сидели вдвоем и болтали или что-нибудь делали вместе – что-нибудь не связанное с пьянством, – но нащупал лишь отдельные туманные образы. Ничего, за что можно было бы ухватиться. И вот он уехал на автобусе, чтобы повидаться с родственниками, к которым так и не добрался. Что он делал в автобусе? Что хотел отыскать? Почему решил отправиться в такую даль именно сейчас? В этих вопросах не было пользы, да я и сам в принципе знал, что это из-за пьянства отец оказался в далеком госпитале один-одинешенек.
Я опустился на кровать и расплакался. Мне нужно было в Джонсон-Сити, но где взять деньги? У мамы их тоже не было. К тому же на носу экзамены.
Следующие дни прошли в сплошных тревогах. Я несколько раз звонил в больницу. Отец больше не приходил в сознание, а его внутренние органы начали отказывать. Врач сказал, что прогноз неблагоприятный и отец, скорее всего, не выживет. Сосед по комнате одолжил мне денег на самолет, и назавтра я решил двинуться в путь. Я понятия не имел, что буду делать, когда приеду в госпиталь. Но я не хотел оставлять отца одного.
И тут я внезапно понял, что ничего не знаю о своем отце. Единственное, что я знал об отце, – это то, что он любил выпить.
Я лег спать, но никак не мог успокоиться. Раньше я не летал на самолете. Я не знал ровным счетом ничего о Джонсон-Сити. Меня переполняли страх и усталость. Наконец я глубоко уснул – но лишь для того, чтобы вскоре проснуться. Не могу сказать, что меня разбудило нечто конкретно. Просто вдруг оказалось, что я уже не сплю, а лежу с широко открытыми глазами. Я огляделся и увидел отца, сидящего на краю кровати. Он посмотрел на меня. Выглядел он неплохо – на самом деле лучше, чем я мог припомнить. Он был спокоен, а на его лице я заметил легкую улыбку или, вернее, доброту и смирение. Он произнес:
– Здравствуй, сынок. Я пришел попрощаться. Извини, что я не был таким отцом, каким хотел быть. Извини, что меня не было рядом, чтобы поддержать тебя. У каждого из нас свой путь в жизни. Мне пришлось пойти своим. Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобой и очень сильно тебя люблю. Мне пора. Помни, что я тебя люблю. Прощай, сынок.
Я ответил:
– Я тоже тебя люблю, папа.
После этого он исчез.
Я сел. Приснилось ли мне это или произошло наяву? Я не знал, что и думать. Поэтому я сидел, представляя, как при встрече обниму отца и скажу, что все в порядке, что я его люблю. Постепенно я снова уснул и второй раз проснулся от телефонного звонка. Медленно, в полудреме я поднял трубку. Звонил врач, лечивший отца. Он сообщил, что очень сожалеет, но отец скончался часом ранее. Кроме того, он сказал, что в последние мгновения отец открыл глаза и улыбнулся. Он также дал понять, что отец не мучился перед смертью. Я поблагодарил его и повесил трубку, а затем позвонил маме, и мы вдвоем поплакали. Она сказала, что отец делал все, что в его силах, и что в глубине души он был хорошим человеком, который любил меня всем сердцем.
Дата добавления: 2019-11-25; просмотров: 70; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!