Миллс Чарльз Райт. Социологическое воображение//

Пер. с англ. О. А. Оберемко. Под общей редакцией и с предисловием Г. С. Батыгина. - М.: Изда­тельский Дом NOTA BENE, 2001. - 264 с// Американская социологическая мысль: Тексты / Под В. И. Добренькова.—М.: Изд-во МГУ, 1994.—496 с.

«1.Тот, кто обладает социологическим воображением, способен понимать, какое влияние оказывает действие исторических сил на внутреннее состояние и жизненный путь людей. Оно позволяет объяснять, как в бурном потоке повседневной жизни у людей час­то формируется ложное сознание своих социальных позиций. В этом водовороте событий являет себя устройство современного об­щества, которое формирует психический склад людей. Также и личные трудности людей упираются в независимые от них про­блемы, а равнодушие публики к отдельному индивиду проявляет­ся в озабоченности лишь социально значимыми вопросами.

Первым результатом социологического воображения и первым уроком основанной на нем социальной науки является понимание того, что человек может постичь приобретенный жизненный опыт и выверить собственную судьбу только тогда, когда определит свое место в контексте данного времени, что он может узнать о своих жизненных шансах только тогда, когда поймет, каковы они у тех, кто находится в одинаковых с ним условиях. С одной стороны, это жуткий урок, с другой — замечательный. Нам неведомы пределы, человеческих возможностей в стремлении к покорению высот и к добровольному падению, к страданию и ликованию, к упоению жес­токостью и к наслаждению игрой разума. Но в настоящее время мы узнали, что границы "человеческой натуры" пугающе широки, что каждый индивид от поколения к поколению проживает свою био­графию в определенном обществе, в соответствующем историческом контексте. Самим фактом своего существования он вносит собствен­ный, хотя и ничтожно малый, вклад в формирование общества, вы­бор направления его исторического развития, несмотря на то, что он сам является продуктом общества и конкретно-исторических обще­ственных сил.

Социологическое воображение дает возможность постичь ис­торию и обстоятельства отдельной человеческой жизни, а также понять их взаимосвязь внутри общества. В этом заключается зада­ча, которую можно выполнить с его помощью. Принятие на себя такой задачи и осознание ее перспектив — характерная черта клас­сической общественной мысли. Эта черта присуща и напыщенно многословному и скрупулезному Герберту Спенсеру, и изящно, но бескомпромиссно вскрывавшему язвы общества Эдварду Россу, Огюсту Конту и Эмилю Дюркгейму, замысловатому и проница­тельному Карлу Маннгейму. Ею отмечены все наиболее выдаю-' щиеся интеллектуальные достижения Карла Маркса, в ней источ­ник блистательных ироничных прозрений Торстейна Веблена, многомерных конструкций реальности Йозефа Шумпетера, это основа психологической гибкости У. Лекки и, равным образом, необычайной глубины и ясности Макса Вебера. Эта черта присуща всем лучшим современным достижениям в области исследований человека и общества.

Ни одно социальное исследование, если оно не обращается к проблемам человеческой жизни, истории и их взаимодействию в обществе, не может выполнить стоящие перед авторами задачи. Какие бы специальные вопросы ни затрагивали классики общест­венной мысли, сколь бы узкой или, напротив, широкой ни была картина изучаемой ими социальной реальности, всякий, кто ясно осознал перспективы своей работы, вновь и вновь ставит перед собой три группы вопросов.

1. Что представляет собой структура изучаемого общества в целом? Каковы ее основные элементы и взаимоотношения между ними? Чем структура изучаемого общества отличается от других типов социального порядка? Какую роль играют те или иные осо­бенности данной структуры в процессе ее воспроизводства и изме­нения?

2. Какое место занимает данное общество в человеческой ис­тории? Каковы механизмы его изменения? Каковы его место и роль в развитии всего человечества? Какое влияние оказывает тот или иной элемент структуры изучаемого общества на соответст­вующую историческую эпоху и что в этом элементе, в свою оче­редь, обусловлено исторически? В чем заключается сущность кон­кретной исторической эпохи? В чем ее отличие от других эпох? Каковы характерные для нее способы "делания" истории?

3. Какие социальные типы преобладают в данном обществе и какие будут преобладать? Какой отбор они проходят и как форми­руются, как обретают свободу или подвергаются угнетению, ста­новятся восприимчивыми или безразличными? Какие типы "чело­веческой натуры" раскрываются в социальном поведении и харак­тере индивидов, живущих в определенном обществе в данную эпо­ху? И какое влияние оказывает на "человеческую натуру" каждая конкретная особенность исследуемого общества?

Именно такого рода вопросы ставили перед собой лучшие представители общественной мысли независимо оттого, являлись ли объектом интереса великое государство или узкое литературное течение, семья, тюрьма или религиозное движение. Подобные вопросы составляют интеллектуальный каркас классических исследований о поведении человека в обществе, их неизбежно задает каж­дый, кто обладает социологическим воображением. Ибо такое воображение дает возможность социологам переходить от одной Перспективы к другой, от политической к психологической, от рас­смотрения отдельной семьи к сравнительному изучению государственных бюджетов разных стран, от воскресной школы к армей­скому подразделению, от обследования отдельного предприятия к изучению современной поэзии. Социологическое воображение по­зволяет перейти от исследования независимых от воли отдельного индивида общих исторических изменений к самым сокровенным свойствам человеческой личности, а также видеть связь между ними. Использовать эту возможность нас побуждает постоянное стрем­ление понять социально-историческое значение человека в таком конкретном обществе, которое обеспечивает ему проявление своих человеческих качеств и самое существование.

Короче говоря, посредством социологического воображения человек сегодня надеется понять, что происходит в мире и что происходит с ним самим — в точке пересечения биографии и исто­рии общества. Самосознание современного человека, которому свой­ственно видеть себя по меньшей мере пришельцем, если не веч­ным странником, во многом обусловлено отчетливым представле­нием о социальной относительности и трансформирующей силе истории. Социологическое воображение является наиболее плодо­творной формой такого самосознания. С его помощью у людей, чей кругозор ограничивается небогатым набором замкнутых траек­торий движения, часто появляется неожиданное чувство, как будто они проснулись в доме, который до этого им лишь казался знако­мым и родным. Верно это или нет, но они начинают понимать, что теперь они сами способны к правильным обобщениям, непро­тиворечивым оценкам и взвешенным суждениям. Прежние реше­ния, некогда казавшиеся весомыми, теперь представляются безрас­судными и невежественными умствованиями. В людях вновь ожи­вает способность удивляться. Они обретают новый способ мышле­ния, производят переоценку ценностей, короче говоря, их мысли и чувства способствуют осознанию культурной значимости социаль­ных наук.

2.Пожалуй, наиболее важно, что социологическое воображе­ние дает возможность различить понятия "личные трудности, связанные с внешней средой" и "общественные проблемы, обу­словленные социальной структурой". Такой подход служит важ­нейшим фактором социологического воображения и отличительной чертой всех классических работ в области социаль­ных наук.

Личные трудности определяются характером индивида и его непосредственными отношениями с другими; они касаются его "я" и тех ограниченных областей жизни общества, с которыми он лич­но знаком. Соответственно, осознание и преодоление этих труд­ностей, строго говоря, не выходят за рамки компетенции индивида как носителя конкретной биографии, а также за рамки непосредст­венной сферы его жизнедеятельности, то есть того социального окружения, которое определяется его личным опытом и до некото­рой степени доступного его сознательному воздействию. Труд­ности - это частное дело: они возникают, когда индивид чувст­вует, что ценности, которых он придерживается, находятся под угрозой.

Общественные проблемы обычно касаются отношений, кото­рые выходят за пределы непосредственного окружения индивида и его внутренней жизни. Такой выход необходим на уровень инсти­туциональной организации множества индивидуальных сред жиз­недеятельности, а далее на более широкую структуру социально-исторической общности, которая, как целое, складывается из много­образного переплетения и взаимопроникновения индивидуальных сред жизнедеятельности и общественно-исторической макрострук­туры. Общественные проблемы — называются общественными по-, тому, что при их возникновении под угрозой оказываются цен­ности, разделяемые различными слоями общества. Часто спорят о том, что же на самом деле представляют собой эти ценности и что именно им угрожает. Нередко спор оказывается беспредметным только потому, что, отличаясь по своей природе даже от самых распространенных личностных трудностей, общественные пробле­мы плохо поддаются определению в терминах непосредственного повседневного окружения простых людей. В действительности об­щественные проблемы часто связаны с кризисом институциональ­ного порядка, а также с тем, что марксисты называют "противоре­чиями" или "антагонизмами".

Рассмотрим с этой точки зрения безработицу. Когда в городе со стотысячным населением только один человек не имеет работы — это его личная проблема, для решения которой следует обратить внимание на характер, способности и непосредственные возможности данной личности. Но когда нация, обладающая пятидесяти­миллионным трудоспособным населением, насчитывает пятнадцать миллионов безработных — это уже общественная проблема, и в этом случае мы не можем надеяться на ее решение в сфере воз­можностей, доступных каждому безработному в отдельности. На­рушена сама структура возможностей. Чтобы правильно сформу­лировать проблему и определить уровень ее возможных решений, надо принимать во внимание экономические и политические ин­ституты общества, а не только личные ситуации и особенности характера отдельно взятых индивидов.

Рассмотрим войну. Во время войны личные проблемы связа­ны с тем, что каждый решает, как выжить или геройски погиб­нуть, или сделать на ней деньги, или занять тепленькое и безопас­ное местечко в аппарате военного управления или содействовать завершению войны. Короче говоря, в соответствии со своей шка­лой ценностей люди вписываются в особую конфигурацию инди­видуальных сред обитания, чтобы там пережить войну или при­дать смысл своей смерти. Но для решения структурных проблем войны требуется выявление ее причин, изучение того, как и какого рода люди выдвигаются на командные посты, каково ее влияние на экономические, политические, семейные и религиозные инсти­туты , а также исследование международных отношений, в которых царят неорганизованность и безответственность.

Рассмотрим семью. Состоя в браке, мужчина и женщина мо­гут испытывать личные трудности, но если за первые четыре года совместной жизни на каждую 1000 браков в среднем приходится 250 разводов, то это является индикатором структурной проблемы, решение которой коренится в самих институтах брака, семьи и других опирающихся на них социальных установлениях.

Или возьмем метрополис — жуткий и прекрасный, безобраз­ный и великолепный большой город-спрут. Для многих предста­вителей высшего класса личное решение "проблемы города" за­ключается в том, чтобы в самом сердце метрополиса иметь кварти­ру в доме с подземным гаражом, а за сорок миль от города — дом, построенный по проекту Генри Хилла, сад в стиле Гаррета Экбо (Г. Хилл и Г. Экбо - известные американские архитекторы и дизай­неры) разбитый на сотне акров собственной земли. Внутри этих двух сред обитания, контролируемых владельцами с помощью неболь­шого персонала и обслуживаемых собственным вертолетом, многие люди могли бы решить массу личных проблем, обусловленных "фактами" города. Однако сколь бы замечательным ни было это решение, оно отнюдь не снимает общественные проблемы, кото­рые порождены городом как структурным фактом. Как следует преобразовывать это удивительное чудовищное создание? Разбить его на отдельные части, совместив место жительства с местом ра­боты? Провести косметические улучшения, ничего не меняя по существу? Или эвакуировав население, взорвать старые города и выстроить новые на новом месте по новому плану? Каким должен быть этот план? И кому делать выбор, принимать решение и во­площать его в жизнь? Это проблемы структурного характера; при их постановке и решении нам нужно учитывать политические и экономические последствия, которые отразятся на несчетном ко­личестве индивидуальных сред жизнедеятельности.

Пока экономика устроена так, что в ней происходят сбои, проблема безработицы не может иметь личностного решения. До тех пор, пока война будет неизбежным спутником системы нацио­нальных государств и неравномерного промышленного развития стран мира, простой человек в своей ограниченной индивидуаль­ной среде жизнедеятельности — с психиатрической помощью или без нее — будет бессилен устранить трудности, которые эта система (или отсутствие системы) ему навязывает. До тех пор пока семья как социальный институт превращает женщин в милых рабынь, а мужей — в их повелителей или беспомощных иждивенцев, про­блема брака не может быть удовлетворительно решена исключи­тельно частным образом. До тех пор пока сверхразвитые мегапо­лисы со своими суперсовременными автомобилями будут состав­лять неотъемлемую часть самого развитого общества, проблемы городской жизни не разрешатся ни с помощью личной одареннос­ти, ни благодаря частному достатку.

Как отмечалось выше, то, что мы переживаем в своих инди­видуальных средахдеятельности, часто вызвано структурными из­менениями в обществе. Поэтому, чтобы понять изменения, проис­ходящие в отдельных индивидуальных "ячейках", необходимо выйти за их пределы. Тем более что количество и разнообразие структурных изменений растет, поскольку институты, внутри ко­торых мы живем, все шире распространяют свое влияние и связь между ними становится все более тесной. Осознать идею социаль­ной структуры и научиться адекватно применять ее — значит по­лучить возможность прослеживать связи внутри величайшего много­образия индивидуальных сред жизнедеятельности. Уметь это де­лать — значит обладать социологическим воображением.

3.Каковы же главные проблемы нашего общества и какие ос­новные трудности испытывают индивиды? Чтобы определить и те и другие, мы должны, исходя из характеристики основных тенден­ций современной эпохи, ответить на вопрос, какие ценности раз­деляются людьми, но находятся под угрозой, а какие сохраняются и поддерживаются. В обоих случаях необходимо выяснить, какие структурные противоречия могут скрываться за этими процессами".

Когда люди придерживаются неких ценностей и не чувству­ют, что им что-либо угрожает, они находятся в состоянии благопо­лучия. Когда люди разделяют определенные ценности, но чувству­ют, что им угрожает опасность, они переживают кризис: либо как личные затруднения, либо как общественную проблему. А если людям кажется, что все ценности, которым они привержены, на­ходятся под угрозой, их может охватить паника.

Но представим себе людей, которые не имеют ни одной об­щей ценности и не чувствуют никакой угрозы. Это состояние ин­дифферентности, которое, распространившись на все их ценности, влечет за собой апатию. Представим, наконец, ситуацию, характе­ризующуюся отсутствием общих ценностей при остром осознании угрозы. Это состояние тревоги, беспокойства, которое, достигнув определенного порога, превращается в нераспознанную смертель­ную болезнь.

Мы как раз и переживаем время безразличия и тревоги, еще не оформившейся настолько, чтобы дать соответствующую работу разуму и свободу чувствам. Вместо того, чтобы определить наши беды в терминах ценностей и угрожающих им опасностей, мы часто лишь страдаем от смутной тревоги; нет четко сформулиро­ванных социальных проблем и на душе неспокойно от того, что все кругом как-то не так. А раз мы не осознаем, что нам дорого, и что именно угрожает нашим ценностям, не может быть и речи о принятии каких-то конкретных решений. Еще меньше оснований говорить о постановке проблем перед социальной наукой.

В тридцатые годы, за исключением находящихся в плену ил­люзий определенных деловых кругов, мало кто сомневался в су­ществовании экономических проблем, благодаря которым возникали личные трудности. Среди рассуждений о "кризисе капитализма" формулировки Маркса и его многочисленных непризнанных пос­ледователей, пожалуй, содержали наиболее верную трактовку этих проблем, и некоторые люди стали представлять свои личные труд­ности в марксистской терминологии. Стало ясно, что разделяв­шиеся всеми ценности оказались под угрозой структурных проти­воречий, которые также представлялись очевидными. И то и дру­гое глубоко переживалось многими. Это вызывало политические действия.

Однако в послевоенную эпоху оказавшиеся под угрозой цен­ности многие перестали рассматривать как ценности и ощущать грозящую им опасность. Разнообразные личные тревоги почти не получали резонанса; социальные болезни и решения важных во­просов, имевших огромное значение для структуры общественных отношений, так и не становились предметом обсуждения широкой общественности. Для тех, кто по-прежнему признавал унаследо­ванные от прошлого интеллектуальные ценности и свободу, сама тревога была личной, а безразличие — общественной проблемой. Состояние тревоги и безразличия стало отличительной чертой на­шей эпохи.

Все это настолько поразительно, что исследователи часто го­ворят о принципиальном изменении характера проблем, нуждающихся в артикуляции. Мы постоянно слышим, что решение клю­чевых проблем нашей эпохи переместилось из внешней среды эко­номики и теперь связано с качеством жизни отдельного индивида, то есть с вопросом о том, как скоро наступит время, наиболее благоприятное для индивидуального развития личности. Не дет­ский труд, а проблема комиксов, не бедность, а проблема массово­го досуга находятся теперь в центре внимания. Нередко кажется, что многие крупные общественные проблемы вместе с частными описываются как "психиатрические" вследствие трогательного же­лания социологов избавиться от обсуждения коренных проблем современного общества. Часто кажется, что такая постановка во­проса основывается на провинциальной ограниченности интереса истеблишмента исключительно к западному обществу или даже только к Соединенным Штатам. В этом случае игнорируется не только две трети человечества, но нередко произвольно отделяется жизнь индивида от институтов, в рамках которых она протекает, и которые иногда оставляют в ней более глубокий след, чем то непо­средственное социальное окружение, в котором проходит детство человека.

Проблемы досуга, например, даже обсуждать не имеет смысла без рассмотрения проблем труда. Без учета бедственного положе­ния, в котором очутилась семья по отношению к новейшим соци­альным институтам, невозможно проблематизировать беспокойст­во родителей о влиянии комиксов на детей. Ни досуг, ни его вредные формы нельзя понять как проблему, не учитывая, на­сколько социальные болезни и безразличие влияют на отношения между людьми и на климат современного американского общества в целом. В этом климате нельзя ни поставить, ни решить ни одной проблемы "частной жизни" без признания кризиса ценностей, ох­ватившего трудовую деятельность людей в условиях экономичес­кой экспансии корпораций.

Верно, как об этом без устали говорят психоаналитики, что люди нередко испытывают "растущее ощущение, будто ими дви­жут скрытые внутри них силы, которые они не способны опреде­лить". Но неверно утверждать, как это делает Эрнст Джонс, что "самый опасный враг человека — это его неуправляемая природа и загнанные внутрь темные силы". Напротив, "главная опасность для человека" кроется в неуправляемости сил современного обще­ства с его порождающими отчуждение способами производства, тотальными методами политического господства, анархией в меж­дународных отношениях — одним словом, с глубокой трансформа­цией самой природы человека, условий его существования и жиз­ненных целей.

В настоящее время первостепенная политическая и интеллек­туальная задача обществоведа — в данном случае обе задачи совпа­дают — прояснить элементарные основания сегодняшних тревог людей и безразличия общества. Это главное требование, которое ставят перед ним другие работники сферы культуры — физики и лирики, интеллектуальное сообщество в целом. Думаю, что эти задачи делают социальные науки общим знаменателем нашей куль­турной эпохи, а социологическое воображение — самым необходи­мым сегодня качеством интеллекта...

4.При всей широте кругозора рядовой обществовед занимается преподаванием, а подобный род занятий во многом определяет на что он способен как профессионал. В качестве преподавателя он обращается к студентам, при случае публикуется и выступает перед более широкой или более влиятельной аудиторией. Говоря о его возможной роли в обществе, остановимся подробнее на этих про­стых фактах власти или, если угодно, фактах безвластия.

Поскольку образование преследует либеральные цели, то есть "освободительные", общественная роль ученого имеет два аспекта. В интересах индивида он должен показать, что личные трудности и заботы могут трансформироваться в доступные для разумного решения общественные проблемы, и его задача — развить в индивиде способность к самообразованию, ибо только тогда последний смо­жет стать разумным и свободным. В интересах общества ученый должен бороться со всеми силами, разрушающими истинную об­щественность и порождающими массовое общество, или, в пози­тивной формулировке, его задача — помогать образованию и ук­реплению сознательно самосовершенствующейся общественности. Только тогда общество может быть разумным и свободным... Люди в массовом обществе находятся во власти личных про­блем, которые они не способны превратить в общественные про­блемы, даже не сознавая этого. Они не понимают взаимодействия личных проблем, с которыми они сталкиваются в повседневной жизни, с проблемами социальной структуры. Однако именно это способен сделать образованный человек в осознающем себя обще­стве. Он понимает, что то, что он считает и переживает как личные проблемы, зачастую свойственно и другим, и, что более важно, никто не может решить их в одиночку, а только путем изменений структуры групп, в которых живет индивид, а иногда и структуры всего общества. Люди толпы переживают трудности, но они обыч­но не осознают их истинное значение и происхождение. Но буду­чи частью общества люди видят социальные корни проблем и обычно осознают их общественную обусловленность.

Политическая задача обществоведа, как и любого другого ли­берального просветителя, заключается в непрерывном переводе личных трудностей на язык общественных проблем и в объясне­нии индивидуальной значимости общественных проблем для лю­дей различных категорий. Его задача как ученого — демонстриро­вать в своей работе, а как просветителя — и в своей жизни социологическое воображение, его цель — совершенствовать навыки этого воображения у мужчин и женщин в той аудитории, которую ему предоставляет общество. Достижение этих целей обеспечивает без­опасность разуму и свободной личности, а также делает их доми­нирующими ценностями демократического общества».//С.3-11,107-108.

 

Бергер Питер.Приглашение в социологию. Москва : Аспект-Пресс , 1996, cерия "Гуманистическая перспектива "

«Социологическое знание (понимание) можно рекомендовать социальным работникам, а кроме того продавцам, сиделкам, проповедникам и политикам, т.е. фактически каждому, кто связан с манипулированием людьми независимо от конкретных целей и моральных оправданий. Именно такое понимание социологического познания подразумевается в классическом утверждении Макса Вебера (одной из наиболее важных фигур в истории развития социологической мысли) о том, что социология <свободна от ценностей>... Социолог стремится видеть то, что есть. Он может желать или страшиться своих открытий. Но он будет стараться видеть реальность, невзирая на свои надежды и опасения. Поэтому идеал, к которому стремится социология, - это акт чистой перцепции (восприятия), настолько чистой, насколько позволяют и человеческие возможности... Социолог во многом похож на разведчика. Его работа заключается в том, чтобы с предельной достоверностью описывать некоторый театр социальных действий....

 Мы определили бы социолога (т.е. того, кого мы хотели бы пригласить всерьез поиграть с нами) как человека, который испытывает постоянный, неизбывный, не знающий моральных преград интерес к человеческим поступкам. Его естественный ареал обитания - всевозможные места скопления людей, где бы они ни собирались вместе. Социолога может интересовать и масса других вещей. Но основной его интерес лежит в мире людей, их институтов, истории и страстей. А раз так, то все, что делают люди, должно привлекать его внимание. Его интерес к событиям, в которых задействованы самые глубинные убеждения людей, к моментам трагических переживаний, величия и высшего наслаждения вполне естествен. Но его в равной мере привлекут и обыденность, повседневность. Разумеется, ему не будет чуждо благоговение перед великими событиями, но это благоговение не избавит его от желания смотреть и понимать. Иногда он может испытывать отвращение и сострадание. Однако и это не умалит его желания найти ответы на свои вопросы. В стремлении познавать социолог проходит сквозь человеческий мир без всякого уважения к <демаркационным линиям>, прочерченным в обыденном сознании. Благородство и низость, власть и безвестность, разумность и глупость в равной мере интересуют его, какой бы ни была разница между ними с точки зрения его личных ценностей и вкусов. Собственные интересы могут привести его на любой уровень общества (уважаемый или презираемый), в любую населенную точку на карте. И если он хороший социолог, то везде проявит себя, ибо его мучают бесконечные вопросы, и ему ничего не остается, кроме как искать на них ответы. Эту мысль можно было бы выразить и более прозаически. Социолог просто в силу своей профессиональной принадлежности есть человек, который должен, независимо от своей воли, подслушивать всякого рода сплетни, подсматривать в замочные скважины, читать адресованные другим письма, проникать в чужие кабинеты. Пока какой-нибудь досужий психолог не сконструировал тест диагностики социологических способностей как разновидности вуайеризма, подчеркнем, что мы всего лишь проводим аналогию. Возможно, что несколько мальчиков, с любопытством следивших в детстве за своими незамужними тетушками в ванной, и выросли в настоящих социологов. Нас это совершенно не интересует. Нас интересует то любопытство, которое одолевает любого социолога, стоящего перед закрытой дверью, из-за которой раздаются человеческие голоса. Настоящий социолог обязательно захочет открыть дверь и разобраться, о чем там говорят. Перед каждой закрытой дверью он предвкушает новые грани человеческой жизни, которые еще не открыты и не показаны. Социолог всегда занят проблемами, которые другим кажутся священными или,

наоборот, неприличными для бесстрастного исследования. Он найдет, о чем поговорить и со священником, и с проституткой, но будет делать это не из личных предпочтений, а ради поиска ответов на вопросы, которые интересуют его в данный момент. Он занимается и тем, что другие находят слишком скучным. Его будут интересовать не только человеческие взаимосвязи во время боевых действий или в моменты интеллектуальных озарений, но и взаимоотношения внутри обслуживающего персонала в ресторане или между играющими в куклы девочками. Основное внимание он сосредоточивает не на предельной ценности того, что люди делают, а на самом конкретном действии как очередном примере громадного разнообразия человеческого поведения и столь же громадного разнообразия трактовок этого действия партнеров по игре.

       Социолога по существу всегда интересуют одни и те же вопросы: что здесь делают люди, общаясь между собой? каковы их взаимоотношения? как эти отношения организуются в институты? каковы коллективные идеи, которые движут людьми и их институтами? Пытаясь ответить на подобные вопросы в каждом конкретном случае, социолог обязательно затронет и экономические и политические проблемы, но сделает это совершенно иначе, нежели экономист или политолог. Социолог смотрит на ту же сцену человеческого действия,что и другие ученые, но угол его зрения отличен. Только тогда, когда начинаешьосознавать это, становится понятной бессмысленность затеи отгородить социологу кусок территории, где он с полным правом мог бы заниматься своим делом. Подобно Дж. Уэсли социолог вынужден будет признать своим приходом весь мир, но, в отличие от некоторых его современных последователей, он с радостью разделит этот приход со всеми другими. Есть, однако, один путешественник, с которым социолог чаще, чем с другими, будет встречаться на своем пути. Этот путешественник - историк. В самом деле, стоит только социологу обратиться от настоящего к прошлому, как предмет его интересов будет очень трудно отличить от предмета интересов историка. Но оставим рассмотрение их взаимоотношений на потом, а пока ограничимся лишь одним замечанием: путешествие социолога было бы значительно обеднено впечатлениями, если бы он не встретился с другими, преследующими свои интересы, путешественниками...

       ... же большую часть своего времени социолог проводит на таких участках жизни,

которые хорошо знакомы и ему, и большинству окружающих его людей. Они исследует сообщества, институты и их деятельность, т.е. то, о чем можно каждый день читать в газетах. В его исследованиях привлекает не возбуждение от встречи с чем-то неизвестным, а скорее то, что привычное приобретает совершенно новый смысл. Очарование социологии заключается в том, что, приняв ее перспективу, мы начинаем видеть мир, в котором прожили всю свою жизнь, в ином свете. Она производит определенную трансформацию сознания... ..Можно сказать, первая заповедь социолога заключается в следующем: вещи суть нето, чем они кажутся. Простота этого утверждения обманчива и быстро исчезает. Оказывается, что социальная реальность таит в себе множество смысловых пластов. Каждое открытие нового пласта меняет представление о целом. Антропологи пользуются термином <культурошок>, когда описывают воздействие на новичка совершенно незнакомой ему куль туры. Крайним примером подобного шока могут служить переживания западного исследователя, узнающего в разгар трапезы, что он обедает мясом той самой старушки, с которой они накануне мило

беседовали, - шока, последствия которого, если не моральные, то физиологические, вполне предсказуемы. Ныне исследователи в своих путешествиях больше не встречаются с каннибализмом. Тем не менее, первое столкновение с полигамией или с обрядом инициации, даже с тем, как в некоторых странах водят машину, может повергнуть в шок визитера из Америки. Следствием шока может быть не только осуждение или разочарование, но и своего рода возбуждение от того, что вещи на самом деле могут быть не тем, чем они являются дома. Это волнение в чем-то сродни первой поездке за границу. Переживание социолога-исследователя можно описать как <культурошок> без географических перемещений. Иными словами, социолог путешествует по дому, и результаты приводят его в шок...

Социология может приносить постоянное удовлетворение лишь тем, кого ничто так не привлекает, как смотреть на людей и понимать, что они делают...именно социолог может дать очень простое и вместе с тем весьма полезное средство людям, пытающимся отыскать свой путь в джунглях конкурирующих картин мира. Это средство - понимание того, что каждая картина мира социально обусловлена. То же самое можно сказать иначе: мировоззрение есть заговор,а заговорщики - конструкторы некой социальной ситуации, в которой та или иная картина мира воспринимается как данность. Индивид, находящийся в такой ситуации, с каждым днем все более склоняется к тому, чтобы разделять ее исходные посылки. Это значит, что мы меняем свою картину мира (а следователь но, осмысляем и переосмысляем свою биографию) по мере перемещения из одного социального мира в другой... Оно ни коим образом не дает окончательного ответа на вопрос об истине, но чуть-чуть уменьшает вероятность того, что мы угодим в сети, которые расставляют на нашем жизненном пути проходимцы, мнящие себя спасителями человечества.// www.socd.univ.kiev.ua/LIB/PUB/B/BERGER/berger.

---

Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 756; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!